– Ты отстал от папы, сынок? – мягко спросил Шеридан.
      – Мой Деда, – размазывая по щекам слезы, сказал малыш. – Папы тут нет, а я… я не могу найти Д-д-деду!
      Вот теперь он разрыдался, и женщина, направлявшаяся в магазин, озабоченно оглянулась.
      – Все в порядке, – успокоил ее Шеридан, обнял мальчика за плечи и легонько подтолкнул вправо… к фургону. Потом посмотрел внутрь магазина.
      Теперь полицейский стоял, наклонившись к девушке из справочной. Похоже, между ними уже что-то наклевывалось… а если и нет, то вскоре наклюнется. Шеридан расслабился. Коп ничего не заметит, если будет продолжать в том же духе. Да и очередь к кассам загораживает ему обзор. А раз так, то обделать дельце проще пареной репы.
      – Я хочу к Деда! – плакал мальчик.
      – Ну конечно, хочешь, еще бы не хотел, – сказал Шеридан. – И мы будем его сейчас искать. Гляди веселей. Он настойчиво потянул мальчишку вправо. Мальчик поднял глаза. В них появилась надежда.
      – А вы можете его найти? Можете найти, мистер?
      – Безусловно, – заявил Шеридан и ухмыльнулся. – Искать пропавших – это… это, если хочешь, моя профессия.
      – Правда? – Малыш робко улыбнулся, но глаза его по-прежнему были на мокром месте.
      – Абсолютно, – заверил Шеридан, мельком глянув внутрь магазина, чтоб убедиться, что полицейский не обращает на них внимания. Коп, которого из-за толпы было едва видно (а ему, соответственно, едва видно Шеридана и мальчика, если оглянется), даже не смотрел в их сторону.
      – Во что был одет твой деда, сынок?
      – В костюм, – сказал мальчонка. – Он почти всегда в нем ходит. Я только однажды видел его в джинсах. Малыш говорил это так, будто Шеридан прекрасно знал, что предпочитает из одежды Деда.
      – Готов поспорить, что костюм черный, – объявил Шеридан.
      Глаза мальчика загорелись, полыхнув красным в отсветах вывески, словно слезы превратились в кровь.
      – Вы его видели! Где? – Парнишка дернулся было в сторону дверей и Шеридану пришлось насильно увлечь его вправо. Получилось нехорошо. Только бы он не устроил здесь сцену. Это бросилось бы в глаза прохожим, и потом они обязательно припомнили бы мужчину, который куда-то тащил упиравшегося мальчонку. Надо заманить его в фургон. У фургона все стекла, кроме лобового, поляризованные; даже в шести дюймах от них не видно, что творится внутри.
      Первым делом надо заманить его в фургон.
      Шеридан коснулся руки мальчика:
      – Я видел его не в магазине, сынок. Я видел его вон там. Он указал на стоянки, где терпеливо поджидали хозяев бесконечные взвода машин. Вдалеке, за ними, тянулась подъездная дорожка, за которой, в свою очередь, сияли сдвоенные желтые дуги «Макдональдса».
      – А почему Деда пошел туда? – спросил мальчик так, словно Шеридан или Деда – а то и оба вместе – окончательно спятили.
      – Не знаю, – ответил Шеридан. Мысли мелькали у него в голове со скоростью экспресса, перестукивая на стычках рельс, – так всегда бывает, когда наступает самый ответственный момент и необходимо принять единственное приемлемое решение. Деда. Не папа, не дядя, а Деда. Деда значит дедушка. – Но я абсолютно уверен, что это был он. Пожилой мужчина в черном костюме. Седой весь… а галстук вроде бы зеленый…
      – Деда носит голубой галстук, – поправил мальчик. – Он знает, что мне так больше нравится.
      – Ну да, может, и голубой, – охотно согласился Шеридан. – В сумерках разве разберешь? Пойдем-ка сядем ко мне в машину и покрутимся тут, посмотрим, куда запропастился твой Деда. Лады?
      – Вы уверены, что это был Деда? Не пойму, что ему понадобилось там, где они… Шеридан пожал плечами.
      – Послушай, малыш, если ты думаешь, что это не он, то лучше тебе самому походить и поискать. Глядишь, и найдешь. – С этими словами он резко повернулся и зашагал прочь, к своему фургону.
      Этот маленький гаденыш не клюнул. А не стоит ли вернуться и попробовать еще разок? Нет, и так уже много времени потеряно – да и глаза мозолить ни к чему, в два счета можно загреметь на двадцать лет в Хаммертон Бей. Разумнее двинуть в какой-нибудь другой торговый центр. В Скотервилле, например. Или…
      – Подождите, мистер! – Это кричал малыш, и в голосе его была паника. Топоток кроссовок. – Подождите! Я ведь сказал ему, что хочу пить, вот он, наверное, и пошел туда… чтобы принести мне что-нибудь попить. Подождите!
      Шеридан обернулся, расплывшись в улыбке. – Неужели ты подумал, сынок, что я и впрямь брошу тебя?
      Он повел мальчика к своему фургону – четыре года уж симпатяге, покрашенному в неописуемый голубой цвет. Он распахнул дверцу и улыбнулся малышу, который с сомнением смотрел на него своими зелеными глазами, ярко выделявшимися на бледном маленьком личике.
      – Прошу в мою карету, – сказал Шеридан. Малыш забрался в кабину и, сам того не подозревая, перешел в собственность Бриггса Шеридана – в ту самую минуту, когда дверка захлопнулась. /
      У Шеридана не было проблем с бабами. Он мог пить или не пить – по настроению. Единственной проблемой его были карты, любые игры в карты – лишь бы на деньги. Он потерял все: работу, кредитные карточки, дом, который достался от матери. Ему не довелось пока сидеть за решеткой, но едва столкнувшись с мистером Регги, он понял, что тюрьма по сравнению с этим типом – сущий рай.
      В тот вечер он вел себя как последний идиот. Лучше бы сразу все спустил. Когда, спускаешь все сразу, то расхолаживаешься, возвращаешься домой, смотришь по телеку проделки коротышки Карсона, а потом идешь спать. Но когда срываешь первый банк, то теряешь голову. В тот вечер Шеридан потерял голову, и к концу игры задолжал 17000 долларов. В это было трудно поверить, он был потрясен, ошарашен несправедливостью проигрыша. По дороге домой он старался не напоминать себе, что должен мистеру Регги не семьсот, не семь тысяч, а семнадцать тысяч звонких монет. Как только мысли перескакивали на это, он начинал хихикать и включал приемник в машине погромче.
      Но на следующий вечер ему было уже не до смеху, когда две гориллы – ребята, которым несложно добавить на каждую руку по несколько локтевых сгибов, если не заплатишь, – притащили его в контору мистера Регги.
      – Я заплачу, – залепетал Шеридан. – Заплачу, послушайте, это не проблема, через пару дней, самое большее через неделю, ну, через две недели на худой конец…
      – Ты утомил меня, Шеридан, – сказал мистер Регги.
      – Я…
      – Заткнись. Думаешь, я не знаю, что ты будешь делать, если дать тебе неделю? Ты пойдешь клянчить к дружку сотню-другую – если найдется дружок, у которого можно клянчить. А если не выгорит с дружком, то бомбанешь виноводочную лавчонку… коли кишка не тонка. Но я сомневаюсь в этом, хотя… все возможно. – Мистер Регги подался вперед, подперев подбородок, и улыбнулся От него несло одеколоном «Тед Лапидус». – А если даже ты и отыщешь двести завалящих долларов, то что сними сделаешь?
      – Отдам их вам, – прошептал Шеридан. Еще немного и он намочил бы в штаны. – Я отдам их вам, честное слово!
      – Не отдашь, – возразил мистер Регги. – Ты попытаешься отыграться. А мне достанется воз и маленькая тележка твоих дерьмовых оправданий. Вот о чем ты сейчас думаешь, друг мой, вот о чем. Шеридан захныкал.
      – Эти мальчики могут надолго уложить тебя в больницу, – мечтательно протянул мистер Регги. – Тебе на каждую руку поставят по капельнице, и из носу будут вдобавок торчать трубки.
      Шеридан заплакал.
      – Но я добрый. Я дам тебе шанс, – сказал мистер Регги и подтолкнул к Шеридану через стол сложенный листочек бумаги. – Ты должен найти общий язык с этим человеком. Он зовет себя мистер Маг, но на деле такой же мешок дерьма, как и ты. А теперь вон отсюда. Вернешься через неделю. Твоя долговая расписка полежит пока на этом столе. Либо ты выкупаешь ее, либо мои друзья примутся за тебя. И тогда, как выразился некий Букер Т., однажды начав, они не остановятся, не получив полного удовлетворения.
      На листочке было написано настоящее имя Турка. Шеридан отправился к нему и услышал о детях и прогулках на «яхсе». Мистер Маг выписал также чек на сумму чуть больше той, что значилась в долговой расписке, оставшейся у мистера Регги. С тех пор Шеридан стал кружить около торговых центров.
      Он вырулил со стоянки, посмотрел, нет ли машин, и выехал на дорожку, ведущую к «Макдональдсу». Малыш сидел на переднем сидении, руки на коленках, в глазах – беспокойство. Шеридан завернул за угол.
      – Зачем мы объезжаем его? – спросил малыш.
      – А вдруг твой Деда выйдет через заднюю дверь, – пояснил Шеридан. – Не дрейфь, малыш. Мне кажется, именно здесь я его и видел.
      – Видели? В самом деле видели?
      – Не сомневаюсь даже.
      Волна облегчения омыла лицо парнишки, и на мгновение Шеридан почувствовал к нему жалость – «я ведь не монстр и не маньяк какой, черт побери». Но с каждым разом он увязал в долгах все глубже и глубже, а этот ублюдок Регги без малейших угрызений совести сидел у него на шее. Сейчас Шеридан был должен не 17 000, как в первый раз, не 20 000 и даже не 25 000. Сейчас он был должен тридцать пять тысяч, и вернуть их нужно не позднее субботы, если он не хочет, чтоб у него прибавилось локтей.
      На задворках, возле контейнера для мусора, он остановился. Сюда никто не сунется. Ладушки. Он запустил левую руку в карман на двери, предназначенный для карт и прочей ерунды, и выудил оттуда стальные наручники. Их голодные пасти были разинуты.
      – Почему мы тут остановились, мистер? – спросил малыш, и в голосе его был страх; похоже, мальчик понял, что есть на свете кое-что похуже, чем отстать от Деды в кишащем покупателями торговом центре.
      – Только на секундочку, ты не думай, – успокоил его Шеридан. Горький опыт учил, что нельзя недооценивать шестилетнего ребенка. Вторая жертва Шеридана заехала ему по яйцам и чуть не удрала. – Я просто вспомнил, что забыл надеть очки. За это прав могут лишить… Где-то они тут были, на полу, в футляре. Скорей всего, к тебе соскользнули. Посмотри, будь добр.
      Малыш нагнулся за очечником, который был ПУСТ. Шеридан наклонился и ловко защелкнул один наручник у него на запястье. И началось. Разве не твердил он себе, что это большая ошибка – недооценивать шестилетку? Малыш сопротивлялся, как дикий кот, извивался угрем – вот уж не подумаешь, глядя на этого шкета. Брыкался, царапался и молотил по дверце, вскрикивая тонко, почти по-птичьи. Наконец он добрался до ручки, и дверка распахнулась.
      Шеридан сграбастал малыша за шиворот и втащил назад. Попытался защелкнуть второй наручник на специальной подпорке, что рядом с сиденьем, но промахнулся. Малыш тяпнул его за руку, дважды, до крови. Черт, зубы как бритвы. Рука заныла. Шеридан ударил малыша по губам, того отбросило – кровь Шеридана на губах, подбородке, капает на край футболки. Шеридан ухитрился-таки защелкнуть второй наручник на подпорке и откинулся на спинку своего сидения, посасывая тыльную сторону правой ладони.
      Боль не утихала. Он отнял руку ото рта и стал рассматривать ее в слабом свете приборной доски. Две неглубоких рваных борозды, каждая по два дюйма длиной, тянулись от запястья к костяшкам пальцев. Кровь медленными ручейками выталкивалась из них. И все-таки рановато успокаивать пацана другими средствами – теми, которые портят товар.
      – Испорсишь совар – испорсишь цена, – предостерегал Турок.
      Нет, нельзя винить малыша – он, Шеридан, сделал бы то же самое. Надо бы продезинфицировать рану, как только представится возможность, а то и укол засадить – он где-то читал, что человеческий укус самый опасный. А малыш молодец.
      Шеридан выжал сцепление, объехал здание, задом вырулил на подземную дорожку и свернул налево. В Талуда Хейтс, на окраине города, у Турка просторный дом, построенный в стиле ранчо. Ехать туда Шеридан должен был в случае необходимости окружным путем. Тридцать миль. Минут сорок пять или час.
      Он миновал щит с надписью «СПАСИБО ЗА ПОКУПКИ, СДЕЛАННЫЕ В ПРЕКРАСНОМ КАЗЕНТАУН-СКОМ ТОРГОВОМ ЦЕНТРЕ», свернув налево, и набрал дозволенные сорок миль в час. Вытащив из заднего кармана носовой платок, он обмотал им правую руку и сосредоточился на преследовавших его сорока тысячах баксов, обещанных Турком.
      – Ты пожалеешь, – сказал малыш. Шеридан раздраженно покосился на него, вырванный из забытья. В мечтах ему пришло двадцать очков, а мистеру Регги ни шиша.
      Малыш опять заплакал; слезы по-прежнему отливали красным. Уж не болен ли он, в который раз подумал Шеридан… может, подхватил какую-нибудь заразу. Ну да ничего, дай Бог, мистер Маг выложит денежки до того, как разнюхает, что тут нечисто.
      – Когда Деда найдет тебя, ты пожалеешь, – канючил малыш.
      – Ага, – согласился Шеридан и закурил. Он свернул с 28-го шоссе на необозначенную на карте гравийную дорогу. Теперь слева раскинулась болотина, а справа девственные леса.
      Малыш дернул закованной ручонкой и захныкал.
      – Угомонись. Себе же больнее сделаешь. Малыш тем не менее дернул снова. Последовавший за этим протестующий скрежет Шеридану совсем не понравился. Он посмотрел туда, и челюсть у него чуть не отвисла: металлическая подпорка сбоку сиденья – подпорка, которую он собственноручно приваривал, – немного погнулась. Проклятье, подумал Шеридан. И зубы как бритвы, и силен, оказывается, как вол. Он двинул кулаком в мягкое плечико:
      – Перестань!
      – Не перестану!
      Малыш опять рванулся, и Шеридан увидел, что металлическая подпорка погнулась еще больше. Господи, разве ребенок способен на это?
      Все из-за паники, ответил он сам себе. Паника придала силы.
      Но прежде ведь никто из них не делал этого, а многие между тем были в куда худшем состоянии.
      Шеридан открыл бардачок и вынул оттуда шприц для подкожных инъекций. Турок дал ему этот шприц, наказав использовать лишь в самом крайнем случае. Наркотики, говорил Турок (выходило наркосики), могут испортить товар.
      – Видал?
      Малыш кивнул.
      – Хочешь, чтобы я сделал тебе укол?
      Малыш затряс головой. Глаза у него были большие и испуганные.
      – То-то же. Смотри у меня. Это живо повыбьет дурь из головы. – Он помешкал. Ему вовсе не хотелось это говорить – черт побери, он не такой уж плохой парень, когда не сидит на крючке, – но сказать надо. – А может, и прикончит даже.
      Малыш уставился на него, губки дрожат, личико цвета пепла.
      – Если прекратишь дергаться, я не буду делать тебе укол. Лады?
      – Лады, – прошептал малыш.
      – Обещаешь?
      – Да. – Верхняя губа у мальчика приподнялась, приоткрыв верхние зубы. Один из них был запачкан кровью Шеридана.
      – Поклянись мамой.
      – У меня никогда не было мамы.
      – Черт, – ругнулся Шеридан, почувствовав отвращение, и дал газу. Теперь он ехал быстрее – не только потому, что шоссе скрылось наконец из виду. Этот малыш, кажись, того… привидение. Побыстрей бы сдать его Турку, получить денежки и – прости прощай.
      – Мой Деда сильный, мистер.
      – Неужели? – спросил Шеридан, а про себя подумал: «Еще бы не сильный. До дому, верно, без палочки добирается, силач хренов».
      – Он меня найдет.
      – Угу.
      – Он меня по запаху найдет.
      Очень может быть, согласился мысленно Шеридан. Даже он чувствовал запах, исходивший от малыша. У страха, конечно, свой, неповторимый аромат, и предыдущие вылазки приучили Шеридана к нему. Но этот был каким-то нереальным – смешанный запах пота, слякоти и скисшей аккумуляторной батареи.
      Шеридан приоткрыл окно. Слева тянулись и тянулись бескрайние болота. Ломаные щепки лунного света мерцали в стоялой воде.
      – Деда умеет летать.
      – Ага, – сказал Шеридан, – я готов поспорить, что это у него получается гораздо лучше после пары бутылок «Ночного экспресса».
      – Деда…
      – Заткнись, малыш, лады? Малыш заткнулся.
      Мили через четыре болотина превратилась в широкое пустынное озерцо. Здесь Шеридан свернул налево, на грунтовку с разъезженными колеями. Через пять миль, если держать все время на запад, будет еще один поворот, направо, а там – сорок первое шоссе. И рукой подать до Талуда Хейтс.
      Шеридан бросил взгляд на озерцо, гладкую, посеребренную лунным светом простыню… а потом лунный свет исчез. Его заслонили.
      Сверху послышалось хлопанье, будто огромные простыни полощутся на бельевой веревке.
      – Деда! – закричал малыш.
      – Заткнись. Это всего лишь птица. И вот тут он испугался, здорово испугался. Он смотрел на малыша. Тот опять приподнял верхнюю губку и показал зубки. Зубки были очень белые и очень большие.
      Нет… не большие. Большие – не то слово. Длинные. Особенно те два сверху, с каждой стороны. Называются они еще, черт, так… Клыки.
      Мысли вдруг снова понеслись с места в карьер, перестукивая, точно колеса поезда на стыках рельс. «Я сказал ему, что хочу пить». Не пойму, что ему понадобилось там, где они
      (? едят, он хотел сказать едят? )
      «Он меня найдет. Он меня по запаху найдет. Мой Деда умеет летать».
      «Пить я сказал ему что хочу пить вот он наверно и пошел туда, чтобы принести мне что-нибудь попить, пошел туда, чтобы принести мне ЧТО-НИБУДЬ попить, пошел туда…»
      Что-то грузное, неуклюже опустилось на крышу фургона.
      – Деда! – снова завопил малыш, замирая от восхищения, и внезапно дорога впереди пропала – огромное перепончатое крыло с пульсирующими венами полностью закрыло лобовое стекло.
      «Мой Деда умеет летать. "
      Шеридан закричал и ударил по тормозам, надеясь стряхнуть обосновавшуюся на крыше мерзость. Справа раздался протестующий скрежет изнемогающего металла, оборвавшийся на сей раз огорченным сухим треском. А через секунду пальцы мальчика вцепились Шеридану в лицо, разодрав щеку.
      – Он украл меня. Деда! – тонко, почти по-птичьи восклицал малыш. – Он украл меня, он украл меня, этот плохой дядька украл меня!
      Ты не понял, малыш, подумал Шеридан. Он сунул руку в бардачок и достал шприц. Я не плохой дядька. Просто я попал в затруднительное положение, черт бы его побрал, а в обычных обстоятельствах я был бы тебе за дедушку…
      Но когда рука, скорее длинный коготь, нежели рука, разбила боковое стекло и вырвала у Шеридана шприц – вместе с двумя пальцами, – он смекнул, что это неправда.
      Мгновение спустя Деда с мясом выдрал левую дверцу – только петли сверкнули, покореженные, ненужные теперь петли. Шеридан увидел трепещущий плащ, своего рода черную пару – и галстук. Галстук и вправду был голубой.
      Впившись когтями в плечи, Деда выволок Шеридана из машины. Когти пропороли пиджак и рубашку и глубоко вонзились в плоть. Зеленые глаза Деда вдруг стали кроваво-красными, точно розы.
      – Мы пошли в магазин только потому, что моему внуку захотелось игрушку «Трансформер», сборно-разборную, – прошептал Деда, и его дыхание отдавало смрадом гнилого мяса. – Такую, какие показывают по телевизору. Все дети хотят их иметь. Лучше бы вы оставили его в покое. Лучше бы вы оставили нас в покое.
      Шеридана тряхнули, будто тряпичную куклу. Он вскрикнул, и его снова тряхнули. Он услышал, как Деда заботливо спрашивает у мальчика, охота ли тому еще пить; услышал, как мальчик сказал, что да. очень, плохой дядька напугал его так, что в горле совсем пересохло. Затем Шеридан увидел у себя перед носом коготь, за долю секунды до того, как тот исчез под подбородком и вонзился гвоздем в шею – толстым, беспощадным, жестоким. Этот гвоздь разорвал глотку быстрее, чем Шеридан. сообразил, что произошло, и последнее, что он увидел прежде чем провалиться в черноту, были мальчик, сложивший ладошки лодочкой и подставивший их под теплую струю – точь-в-точь как, будучи ребенком, делал это сам Шеридан, подставляя сложенные лодочкой руки под кран, чтобы напиться в знойный летний день, – и Деда, нежно, с величайшей любовью ерошивший мальчонкины волосенки.

Дом на повороте