Мировая классика - Ловец снов (Том 2)

Кинг Стивен
Ловец снов (Том 2)

      Стивен КИНГ
      ЛОВЕЦ СНОВ
      ТОМ 2
      Перевод с английского Т.А. Перцевой
      ЧАСТЬ 2
      СЕРЫЕ ЧЕЛОВЕЧКИ
      Из подсознанья возникает призрак,
      Цепляется за переплет окна и стонет, моля о возрожденьи.
      Дым сигары, его немой союзник, навис над изголовьем.
      Я ощущаю руку на плече, смотрю.., но это рог!
      Теодор Ротке
      Глава 10
      КУРЦ И АНДЕРХИЛЛ
      1
      Единственным сколько-нибудь просторным зданием в районе боевых действий был небольшой магазинчик, называвшийся "Страна товаров Госслина". Чистильщики Курца начали прибывать туда незадолго до снегопада. К половине одиннадцатого, когда туда приехал сам Курц, стали подтягиваться вспомогательные силы. Похоже, ситуация наконец бралась под контроль.
      Магазин получил условное название Блю-базы <"Blue Base" и вес прочие названия со словом "Blue" - скрытые аллюзии на классический "пиратский концертник" Дженнис Джоплин "Blue Zone">. Загон для скота, примыкающую к нему конюшню (ветхая, но все еще вполне пригодная) и коровник обозначили как Блю-изолятор и уже успели разместить там первых задержанных.
      Арчи Перлмуттер, новый адъютант Курца (прежний, Калверт, умер две недели назад от сердечного приступа, чертовски не вовремя), держал планшетку с дюжиной имен на первом листе. Конечно, Перлмуттер привез с собой и лэптоп, и портативный компьютер, но оказалось, что вся электроника в Джефферсон-трект мгновенно скисает.
      В самом верху списка значились Госслины, старый владелец магазина и его жена.
      - Это еще далеко не все, - сказал Перлмуттер. Курц мельком глянул на список и отдал планшетку Перли. За их спинами разворачивались большие трейлеры, устанавливались полуприцепы, укреплялись фонарные столбы. К ночи это место будет освещено так же ярко, как нью-йоркский стадион "Янки" во время чемпионата по бейсболу.
      - Двух типов мы упустили вот на столько, - сообщил Перлмуттер, для наглядности разводя большой и указательный пальцы на четверть дюйма. Приехали запастись едой, в основном пивом и сосисками.
      Лицо Перлмуттера было белым как простыня, только на каждой щеке цвело по красной розе. К тому же ему приходилось перекрикивать все усиливающийся шум, что отнюдь не способствовало спокойствию духа. Вертолеты прилетали парами и садились на щебеночно-асфальтовой дороге, ведущей к соединявшей штаты автостраде 95, откуда, следуя на запад, можно было попасть в один захолустный городишко (Преск-Айл), а следуя на юг - в целую россыпь захолустных городишек (вроде Бангора и Дерри). Вертолеты - это, конечно, неплохо, при условии, что пилотам не придется зависеть от навигационных приборов, которые, как всякая электроника, тоже накрылись.
      - Куда эти парни направились? В лес или к шоссе? - спросил Курц.
      - Назад в лес, - ответил Перлмуттер, до сих пор не нашедший в себе сил встретиться глазами с шефом. - Госслин говорит, что туда ведет еще одна дорога, Дип-кат-роуд. На стандартных картах ее нет, но я раздобыл туристическую карту "Даймонд интернейшнл пейпер", где показано...
      - Прекрасно. Они либо вернутся, либо так и останутся там. И то, и другое нам на руку.
      Прибыл очередной отряд вертолетов. Экипажи, оказавшись вдали от посторонних глаз, сгружали тяжелые пулеметы. Операция постепенно приобретала масштабы "Бури в пустыне", а может, и большие.
      - Надеюсь, вы понимаете свою миссию здесь, Перли? Перлмуттер определенно понимал. Он был здесь новеньким, старался произвести впечатление и от нетерпения почти подпрыгивал.
      Как спаниель, почуявший лакомство, подумал Курц. И при этом ухитрился ни разу не посмотреть ему в глаза.
      - Сэр, характер моей работы довольно банален. Банален, подумал Курц. Банален, как вам это нравится?
      - Я должен: а) задерживать, б) отвозить задержанных к медикам, в) до дальнейших приказаний никого не выпускать из зоны карантина.
      - Совершенно верно. Это...
      - Но, сэр, простите, сэр, здесь еще нет ни одного врача, только несколько войсковых санитаров и...
      - Заткнитесь, - коротко бросил Курц, и хотя голоса при этом не повысил, с полдюжины мужчин в неприметных зеленых комбинезонах (все, включая Курца, были в таких комбинезонах без знаков различия) замерли, прежде чем с удвоенной скоростью разбежаться по своим делам.., нет, скорее с утроенной. Но перед этим все, как один, посмотрели в сторону Курца и Перлмуттера.
      Розы на щеках Перлмуттера мгновенно увяли. Адъютант попятился, увеличив расстояние между собой и шефом на добрый фут.
      - Если еще раз перебьешь меня, Перли, я врежу тебе по первое число. Попробуешь еще раз, и окажешься в госпитале. Ясно?
      Перлмуттер, сделав нечеловеческое усилие, заставил себя уставиться в лицо Курца и отдал честь так лихо, что между рукой и фуражкой, казалось, проскочила молния.
      - Сэр, да, сэр!
      - И брось этот официоз, я ничего подобного не требую, - раздраженно бросил Курц и, заметив, что Перлмуттер опустил глаза, добавил:
      - И смотри на меня, когда с тобой говорят, парень.
      - Это еще далеко не все, - сказал Перлмуттер. Курц мельком глянул на список и отдал планшетку Перли. За их спинами разворачивались большие трейлеры, устанавливались полуприцепы, укреплялись фонарные столбы. К ночи это место будет освещено так же ярко, как нью-йоркский стадион "Янки" во время чемпионата по бейсболу.
      - Двух типов мы упустили вот на столько, - сообщил Перлмуттер, для наглядности разводя большой и указательный пальцы на четверть дюйма. Приехали запастись едой, в основном пивом и сосисками.
      Лицо Перлмуттера было белым как простыня, только на каждой щеке цвело по красной розе. К тому же ему приходилось перекрикивать все усиливающийся шум, что отнюдь не способствовало спокойствию духа. Вертолеты прилетали парами и садились на щебеночно-асфальтовой дороге, ведущей к соединявшей штаты автостраде 95, откуда, следуя на запад, можно было попасть в один захолустный городишко (Преск-Айл), а следуя на юг - в целую россыпь захолустных городишек (вроде Бангора и Дерри). Вертолеты - это, конечно, неплохо, при условии, что пилотам не придется зависеть от навигационных приборов, которые, как всякая электроника, тоже накрылись.
      - Куда эти парни направились? В лес или к шоссе? - спросил Курц.
      - Назад в лес, - ответил Перлмуттер, до сих пор не нашедший в себе сил встретиться глазами с шефом. - Госслин говорит, что туда ведет еще одна дорога, Дип-кат-роуд. На стандартных картах ее нет, но я раздобыл туристическую карту "Даймонд интернейшнл пейпер", где показано...
      - Прекрасно. Они либо вернутся, либо так и останутся там. И то, и другое нам на руку.
      Прибыл очередной отряд вертолетов. Экипажи, оказавшись вдали от посторонних глаз, сгружали тяжелые пулеметы. Операция постепенно приобретала масштабы "Бури в пустыне", а может, и большие.
      - Надеюсь, вы понимаете свою миссию здесь, Перли? Перлмуттер определенно понимал. Он был здесь новеньким, старался произвести впечатление и от нетерпения почти подпрыгивал.
      Как спаниель, почуявший лакомство, подумал Курц. И при этом ухитрился ни разу не посмотреть ему в глаза.
      - Сэр, характер моей работы довольно банален. Банален, подумал Курц. Банален, как вам это нравится?
      - Я должен: а) задерживать, б) отвозить задержанных к медикам, в) до дальнейших приказаний никого не выпускать из зоны карантина.
      - Совершенно верно. Это...
      - Но, сэр, простите, сэр, здесь еще нет ни одного врача, только несколько войсковых санитаров и...
      - Заткнитесь, - коротко бросил Курц, и хотя голоса при этом не повысил, с полдюжины мужчин в неприметных зеленых комбинезонах (все, включая Курца, были в таких комбинезонах без знаков различия) замерли, прежде чем с удвоенной скоростью разбежаться по своим делам.., нет, скорее с утроенной. Но перед этим все, как один, посмотрели в сторону Курца и Перлмуттера.
      Розы на щеках Перлмуттера мгновенно увяли. Адъютант попятился, увеличив расстояние между собой и шефом на добрый фут.
      - Если еще раз перебьешь меня, Перли, я врежу тебе по первое число. Попробуешь еще раз, и окажешься в госпитале. Ясно?
      Перлмуттер, сделав нечеловеческое усилие, заставил себя уставиться в лицо Курца и отдал честь так лихо, что между рукой и фуражкой, казалось, проскочила молния.
      - Сэр, да, сэр!
      - И брось этот официоз, я ничего подобного не требую, - раздраженно бросил Курц и, заметив, что Перлмуттер опустил глаза, добавил:
      - И смотри на меня, когда с тобой говорят, парень.
      Перлмуттер с крайней неохотой подчинился приказу. Лицо словно подернулось пеплом. И хотя вокруг стоял оглушительный треск вертолетов, в этом уголке, казалось, царила неестественная тишина, будто Курц существовал в некоем вакууме. Перлмуттер был убежден, что все наблюдают за ними и видят, как он перепуган. Глаза у некоторых были в точности, как у нового шефа. В этих глазах стыла вселенская пустота, словно за ними не было даже подобия мозга. Перлмуттер слышал о взглядах, в которых отражались тысячелетия, но в случае с Курцем речь, вероятно, шла о миллионах лет, вероятнее всего, световых.
      И все же Перлмуттер как-то ухитрялся выносить этот взгляд. Смотрел в пустоту. Похоже, начало не слишком успешное. Сейчас важнее всего, настоятельно необходимо, остановить обвал, пока он не превратился в лавину.
      - Вот так, хорошо. Во всяком случае, лучше. - Курц говорил очень тихо, но Перлмуттер без труда расслышал его, несмотря на рев двигателей. - Я скажу это только один раз, и только потому, что ты новичок, и очевидно, не отличаешь хрен от пальца. Мне приказали провести здесь операцию "паука". Знаешь, что это такое?
      - Нет, - произнес Перлмуттер, испытывая почти физическую боль от того, что не мог добавить "сэр".
      - По словам ирландцев, расы, так до конца и не избавившейся от идиотских суеверий, которые каждый из них всосал с молоком матери, паука это конь-призрак, крадущий зазевавшихся путников и увозящий их неведомо куда. Парадокс, настоящий парадокс, Перлмуттер! Хорошо еще, что мы разрабатываем перспективные стратегические планы, как раз на случай подобной хренотени, еще с сорок седьмого, когда представители военно-воздушных сил впервые представили образец предмета внеземного происхождения, известного теперь под кодовым названием "сигнальный фонарь". Беда только в том, что это, как мы считали, отдаленное будущее настигло нас, и теперь приходится расхлебывать кашу с помощью таких парней, как ты. Понимаешь, солдат?!
      - Да, сэ.., д-да...
      - Надеюсь. Нам поручено нечто вроде блицкрига. Все нужно проделать быстро и четко, словом, настоящая паука. Придется сделать всю грязную работу и выйти из болота как можно более чистыми.., чистыми, да, Господи, и улыбающимися...
      Курц коротко ощерился в улыбке, став в этот момент настолько похожим на злобного сатира, что Перлмуттер едва не завопил от ужаса. Высокого, сутуловатого Курца можно было бы легко принять за бюрократа, не будь в нем чего-то жуткого. Даже самый бесчувственный человек замечал это что-то в его глазах, ощущал в чопорной манере держать руки перед собой.., но не это пугало Перлмуттера, и не поэтому шеф заслужил прозвище Старого Страшного Курца. Перлмуттер не мог сказать точно, в чем дело, да и знать не хотел. В этот момент он хотел только одного: поскорее закончить разговор и убраться подобру-поздорову. Кому, спрашивается, тащиться тридцать миль на запад ради контакта с пришельцами? Вот он, рядом, стоит перед Перлмуттером!
      Губы Курца плотно сомкнулись.
      - Мы ведь в одной упряжке, так?
      - Да.
      - Отдаем честь одному флагу? Мочимся в один писсуар?
      - Да.
      - И какими мы собираемся выйти из всего этого, Перли?
      - Чистыми?
      - В точку! И какими еще?
      На какую-то ужасную секунду он растерялся. Но тут до него дошло.
      - Улыбающимися, сэр.
      - Назови меня сэром еще раз и получишь в морду.
      - Извините, - прошептал Перлмуттер.
      По дороге, вернее, почти по обочине, медленно полз школьный автобус, опасливо сторонясь вертолетов. Большие черные буквы на желтом фоне гласили: МИЛЛИНОКЕТ СКУЛ ДЕПТ.
      Командирский автобус. Внутри Оуэн Андерхилл и его люди. Команда класса А. При виде автобуса Перлмуттеру стало легче. Оба они в разное время работали с Андерхиллом.
      - Медики прибудут к вечеру, - сообщил Курц. - Все доктора, какие только потребуются. Усек?
      - Усек.
      Направляясь к автобусу, остановившемуся перед единственной бензоколонкой магазина, Курц глянул на часы. Почти одиннадцать. Боже, как летит время, когда веселье в разгаре! Перлмуттер шагал рядом, но спаниелья упругость походки куда-то исчезла.
      - А пока, Арчи, осматривай их, обнюхивай, выслушивай небылицы и регистрируй все случаи Рипли. Надеюсь, ты знаешь, что такое Рипли?
      - Да.
      - Прекрасно. Только не вздумай дотрагиваться.
      - Господи, нет! - воскликнул Перлмуттер и тут же залился краской.
      Курц растянул губы в улыбке, не более естественной, чем первая, акулья.
      - Превосходно, Перлмуттер. Респираторы есть?
      - Только что привезли. Двенадцать ящиков, и доставят е...
      - Хорошо. Нам необходимы полароидные снимки Рипли. Документация должна быть самой тщательной. Образец А, образец Б, и так далее, и тому подобное. Дошло?
      - Да.
      - И надеюсь, ни один из наших гостей.., не ускользнет?
      - Ни в коем случае! - сказал Перли с видом человека, возмущенного подобной мыслью.
      Губы Курца снова раздвинулись на немыслимую ширину, как нельзя более напоминая акулью пасть. Пустые глаза смотрели сквозь Перлмуттера, пронизывали, по твердому его убеждению, землю до самого центра. Он невольно задался вопросом, уйдет ли кто с Блю-базы, когда все будет кончено. Кроме Курца, разумеется.
      - Продолжайте, гражданин Перлмуттер. Приказываю продолжать во имя правительства.
      Арчи Перлмуттер посмотрел вслед Курцу, идущему к автобусу, откуда вывалился Андерхилл, более всего напоминавший квадратный банковский сейф. Перли в жизни не был так рад увидеть чью-то спину, как в этот момент.
      2
      - Привет, босс, - бросил Андерхилл, одетый, подобно остальным, в простой зеленый комбинезон. Правда, он, как и Курц, тоже носил оружие. В автобусе сидело человек двадцать, большинство из которых дожевывали завтрак.
      - Так что у нас тут, старина? - осведомился возвышавшийся над Андерхиллом Курц. Правда, тот, в свою очередь, весил больше Курца фунтов на семьдесят.
      - "Королевский бургер". Представляете, проехали прямо насквозь. Не думал, что автобус поместится, но Йодер клялся, что все получится, и оказался прав. Хотите бургер? Правда, он немного остыл, но даже в этой дыре должна быть микроволновка. - Андерхилл кивком указал на магазин.
      - Воздержусь. Холестерин вреден для печени.
      - Как ваш пах?
      Шесть лет назад, играя в ракетбол, Курц получил серьезную травму, что послужило, хоть и косвенно, причиной их единственной размолвки. По мнению Андерхилла, пустяковой, но от такого типа, как Курц, можно всего ожидать. За бесстрастной маской скрывался дьявольский ум, готовый выдавать идеи со скоростью света, строить бесчисленные планы, создавать немыслимые программы, управлять молниеносной сменой эмоций. Немало людей считали Курца сумасшедшим. Оуэн Андерхилл не знал, так это или нет, но понимал, что с таким человеком следует быть осторожным. Крайне осторожным.
      - Как говорят ирландцы, мой пах - как огурчик. Он театрально дернул себя за мошонку и удостоил Оуэна своей фирменной крокодильей улыбки.
      - Рад слышать.
      - А вы? В порядке?
      - Как огурчик, - кивнул Оуэн, и Курц засмеялся. Теперь по дороге так же медленно и осторожно, как автобус, катил новенький с иголочки "линкольн-навигатор", с тремя одетыми в оранжевое охотниками, дюжими верзилами, потрясенно пялившимися на вертолеты и усердно трудившихся солдат в зеленых комбинезонах. Но в основном их занимали пулеметы. Хвала Господу, Вьетнам пришел в Северный Мэн. Скоро они присоединятся к остальным в карантинном блоке.
      Едва "навигатор" остановился за автобусом, рядом сразу появилось с полдюжины солдат. Судя по виду, эти трое были адвокатами или банкирами, со своими холестериновыми проблемами и толстыми пакетами акций, адвокатами или банкирами, которым пришло в голову притвориться добрыми старыми парнями, поиграть в охотников в стране, которую искренне считают старой доброй мирной Америкой (от последнего убеждения их скоро избавят). Через несколько минут они окажутся в коровнике (или загоне, если так уж жаждут свежего воздуха), где никто не благоговеет перед картой "виза". Им позволят оставить сотовые. Правда, в этой глуши они не работают, но пусть себе развлекаются, тыкая в кнопку перенабора!
      - Район окружен надежно? - спросил Курц.
      - Думаю, да.
      - По-прежнему быстро все схватываете?
      Оуэн пожал плечами.
      - Сколько всего народа в Блю-зоне, Оуэн?
      - По нашим подсчетам, около восьмисот человек. В зонах А-прим и Б-прим - не больше сотни.
      Неплохо, при условии, что никто не проскользнул сквозь кордоны. Правда, с точки зрения возможного загрязнения, несколько беглецов значения не имеют, новости, по крайней мере в этом отношении, были довольно обнадеживающими. А вот с точки зрения утечки информации это окажется катастрофой. В наши дни скакать на призрачной лошади становится все труднее. Слишком много людей с видеокамерами. Слишком много вертолетов с телеустановками. Слишком много любопытных глаз.
      - Заходите в магазин, - сказал Курц. - Меня обещали поселить в отдельном трейлере, но его еще не подвезли.
      - Un momenta <Минутку (ит.).>. - Андерхилл метнулся с поразительной для его габаритов легкостью в автобус и вернулся с усыпленным жирными пятнами пакетом из "Королевского бургера" и магнитофоном на плече.
      - Эта штука вас убьет, - предсказал Курц, кивнув на пакет.
      - Мы начинаем "Войну Миров", а вы тревожитесь о высоком холестерине?!
      Позади один из вновь прибывших верзил-охотников громко возмущался, крича, что хочет позвонить адвокату, что, возможно, означало его принадлежность к племени банкиров. Курц повел Андерхилла в магазин. Над ними в небе вновь вернувшиеся сигнальные огни пробивались сквозь серую подкладку облаков, прыгая и подскакивая, как диснеевские персонажи.
      3
      В офисе старика Госслина воняло салями, сигарами, пивом и серой: то ли газами, то ли тухлыми яйцами, предположил Курц. Возможно, и тем, и другим. Различался и еще один запах, слабый, но отчетливый. Запах этилового спирта. Их запах. Теперь он распространился повсюду. Другой человек поддался бы искушению отнести это ощущение за счет разгулявшихся нервов и чересчур богатого воображения, но Курц никогда не был обременен ни тем, ни другим. В любом случае он не считал, что сотня или около того квадратных миль лесных массивов, окружавших магазин Госслина, и впредь будет существовать в качестве жизнеспособной экосистемы. Иногда приходится сжечь предмет обстановки дотла, чтобы не пострадала вся квартира.
      Курц уселся за письменный стол и открыл один из ящиков. Внутри оказалась картонная коробка с надписью Хим. (США) 10 ЕДИНИЦ. Вот радость для Перлмуттера!
      Курц вынул коробку и открыл. Там лежали небольшие маски из прозрачного пластика, из тех, которые обычно закрывают только нос и рот. Одну он швырнул Андерхиллу, вторую надел сам, ловко закрепив эластичные тесемки.
      - Это необходимо? - поинтересовался Оуэн.
      - Мы не знаем. И не считайте это привилегией: через час-другой их наденут все. Кроме обитателей карантинного блока, разумеется.
      Андерхилл без дальнейших замечаний натянул маску и завязал тесемки. Курц прислонился головой к висевшему на стене плакату Администрации Профессиональной Безопасности и Здоровья.
      - Они работают? - К удивлению Андерхилла, маска не заглушала голоса и не запотела внутри, и хотя в ней не было ни пор, ни фильтров, дышалось все же легко.
      - Они работают над лихорадкой Эбола, над сибирской язвой, над новой суперхолерой. А над Рипли? Возможно. Если нет, мы накрылись.., сам знаешь чем. Впрочем, возможно, мы уже накрылись. Но часы бегут, и игра объявлена. Могу я послушать запись, которая, вне всякого сомнения, находится в той штуке, что висит у вас через плечо?
      - Все подряд? Не стоит, пожалуй. Разве что попробовать на вкус, что это за блюдо?
      Курц кивнул, повертел в воздухе указательным пальцем (как рефери, дающий сигнал к забегу) и поудобнее устроился в кресле Госслина.
      Андерхилл снял с плеча магнитофон, поставил на стол и нажал кнопку. Раздался механический голос:
      - Перехват радио Управления Национальной Безопасности. Частотный диапазон 62914А44. Материалу присвоена классификация "совершенно секретно". Время перехвата 06.27, ноябрь, четырнадцатое, два-ноль-ноль-один. Запись перехвата начинается после тонального сигнала. Если вам не присвоен допуск первый, пожалуйста, нажмите кнопку "стоп".
      - Пожалуйста, - повторил Курц с ободрительным кивком. - Неплохо. Это отпугнет большую часть персонала, не облеченного высоким доверием, не думаете?
      Последовала пауза, двухсекундный сигнал, и затем вступил женский голос:
      - Один. Два. Три. Пожалуйста, пощадите нас! Ne nous blessez pas.
      Двухсекундная пауза. Звучит голос молодого человека.
      - Пять. Семь. Одиннадцать. Мы беспомощны. Nous sommes sans defense. Пожалуйста, пощадите нас, мы беспомощны. Ne nous faites...
      - Клянусь, это похоже на языковой курс Берлица из Великого Далека, усмехнулся Курц.
      - Узнаете голос? - спросил Андерхилл.
      Курц покачал головой и приложил палец к губам.
      Следующий голос принадлежал Биллу Клинтону.
      - Тринадцать. Семнадцать. Девятнадцать. - О, этот неподражаемый арканзасский выговор! - Здесь нет инфекции. Iln'y a pas d infection id.
      Еще одна двухсекундная пауза, и из магнитофона донесся голос Тома Брокау:
      - Двадцать три. Двадцать семь. Двадцать девять. Мы умираем. On se meurt, on creve <Мы умираем, мы подыхаем (фр.).>. Мы умираем.
      Андерхилл нажал кнопку "стоп".
      - На случай, если интересуетесь, первый голос - это Джессика Паркер, актриса. Второй - Брэд Питт.
      - А он кто?
      - Актер.
      - Угу.
      - После каждой паузы раздается другой голос. Все они легко узнаваемы. Альфред Хичкок, Пол Харви <Известный радиокомментатор.>, Джеймс Браун <Исполнитель песен в стиле "соул".>, Тим Сэмпл - это местный комик, очень популярный, и сотни других, хотя некоторых мы определить не смогли.
      - Сотни других?! И сколько же длился этот перехват?!
      - Строго говоря, это не столько перехват, сколько прямая передача, которую мы глушим с восьми ноль-ноль. А это означает, что неизвестно, сколько этого дерьма попало в эфир, хотя мы сомневаемся, что слышавшие все это что-то поймут. А если и так... - Андерхилл философски пожал плечами. Передача продолжается. Голоса, похоже, подлинные. Мы провели сравнения "отпечатков голосов", сделали спектрограммы. Кто бы они ни были, эти парни вполне могут оставить без работы Рича Литтла <Известный пародист.>.
      В кабинет донеслось отчетливое "плюх-плюх-плюх" вертолета. Курц не только слышал его, но и ощущал всем существом. Через доски, через плакат в серое вещество мозга шел сигнал, приказывающий начинать, начинать, начинать, спешить, спешить, спешить. Кровь кипела желанием поскорее следовать приказу, но он сидел не двигаясь, спокойно взирая на Оуэна Андерхилла. Спеши медленно. Полезное изречение. Особенно когда имеешь дело с людьми, подобными Оуэну. Как твой пах, видите ли!
      Однажды ты подложил мне свинью, думал Курц. Может, не перешел мою черту, но, клянусь Богом, все же пару шагов сделал, не так ли? Да, думаю, так и было. И думаю, тебе стоит держать ухо востро.
      - Всего четыре фразы, повторяются снова и снова, - добавил Андерхилл, загибая пальцы:
      - "Не раньте нас", "Мы беззащитны", "Здесь нет инфекции" и последняя...
      - Нет инфекции, - протянул Курц. - Ха! Ну и наглецы! Он видел снимки красновато-золотого пуха, растущего на деревьях вокруг Блю-Боя. И на людях. В основном на трупах. Биологи назвали его грибком Рипли, по имени той крутой бабы, которую играла Сигурни Уивер в космическом сериале. Большинство из них были слишком молоды, чтобы помнить другого Рипли, который вел в газетах рубрику "Хотите верьте, хотите нет". "Хотите верьте, хотите нет" давно уже канула в небытие как слишком заумная для политкорректного двадцать первого века. Но как бы она вписалась в ситуацию сейчас! О да, как винтик в резьбу! В сравнении с происходящим сиамские близнецы и двухголовые коровы старика Рипли казались положительно нормальными!
      - И последняя, - добавил Андерхилл. - "Мы умираем". Это представляет интерес из-за двух вариантов французского перевода. Первый соответствует литературному языку. Второй on creve - это сленг. У нас это звучало бы:
      "мы подыхаем". - Он взглянул на Курца, искренне жалевшего, что Перлмуттер не видит этого, впрочем, все еще можно исправить. - Они действительно подыхают? Даже если предположить, что не мы им в этом помогли?
      - Но почему французский, Оуэн?
      - Вероятно, второй язык. - Андерхилл пожал плечами. - Кто знает?
      - А-а-а... А цифры? Хотят показать, что мы имеем дело с разумными существами? И что любой другой вид способен прилететь сюда из другой звездной системы, или измерения, или откуда еще там?
      - Наверное. А как насчет сигнальных огней, босс?
      - Большинство сейчас в лесу, но быстро затухают, как только кончается заряд. Те, которые мы смогли вернуть, похожи на жестянки с консервированным супом и содранными этикетками. Учитывая их размер, шоу получается чертовски эффектным, не находите? Местные в штаны от страха наложили.
      Рассеиваясь, огни оставляли колонии грибка, или спорыньи, или черт его знает, как оно называлось. То же самое можно сказать и о самих инопланетянах. Те, которые остались, собирались вокруг корабля, как пассажиры у сломавшегося автобуса, и ныли, что они не заражены, il n'y a pas d infection id, слава тебе Господи, можно вздохнуть спокойно. Но едва эта штука попадала на тебя, ты, вероятнее всего, как это выразился Оуэн, "спекался". Конечно, точно еще ничего не известно, пока слишком рано говорить о чем-то определенном, но они вправе делать предположения, Сколько инопланетян осталось наверху? - осведомился Оуэн.
      - Где-то порядка сотни.
      - Что еще нам неизвестно? Кто-нибудь имеет представление?
      Курц отмахнулся. Откуда ему знать? Право знать - не его сфера. И не парней, приглашенных на эту веселую вечеринку перед Днем благодарения.
      - Как по-вашему, выжившие - это команда? - допытывался Андерхилл.
      - Неизвестно. Может, и нет. Чересчур много для команды, недостаточно для колонистов и слишком мало для ударных частей.
      - А что еще творится там, наверху? Ведь есть же что-то еще, так?
      - Настолько уверен в этом?
      - Да.
      - Почему?
      - Интуиция, - пожал плечами Андерхилл.
      - Ошибаешься, - мягко поправил Курц. - Не интуиция. Телепатия. - Ты это о чем?!
      - Невысокого уровня, разумеется, но сомнений никаких быть не может. Человек ощущает нечто, чему первое время не может подобрать ни названия, ни объяснения. Но через несколько часов способность проявляется в полной мере. Наши серые друзья, похоже, разносят эту болезнь, как проклятый грибок.
      - Мать твою, - прошептал Оуэн.
      Курц ничего не ответил, спокойно наблюдая за Андерхиллом. Он любил наблюдать за погруженными в раздумья людьми, при условии, что они в самом деле умеют мыслить, но тут было кое-что другое: он слышал мысли Оуэна слабый, но отчетливый звук, подобный шороху океана в морской раковине.
      - Грибок быстро гибнет в окружающей среде, - проговорил наконец Оуэн. - На них она тоже плохо действует. Как насчет экстрасенсорного восприятия?
      - Об этом пока еще слишком рано говорить. Но если эта способность остается навсегда, мало того, распространится за пределы того отстойника, где мы сейчас находимся, ситуация в корне изменится. Вы, разумеется, это понимаете?
      Андерхилл понимал.
      - Невероятно, - сказал он.
      - Я думаю о машине, - внезапно бросил Курц. - О какой машине я думаю?
      Оуэн вскинул на него глаза, очевидно, пытаясь решить, не шутит ли собеседник. Но увидев, что Курц вполне серьезен, потряс головой.
      - Откуда мне... - И осекся. - "Фиат".
      - На самом деле "феррари", но это не важно. Я думаю о мороженом.., какой сорт?
      - Фисташковое, - сказал Оуэн.
      - В точку.
      Помолчав немного, Оуэн нерешительно спросил Куpца, может ли тот назвать имя его брата.
      - Келлог, - не задумываясь, ответил Курц. - Господи, Оуэн, что за имя для мальчишки?!
      - Девичья фамилия моей матери. О Боже! Телепатия!
      - Представляете, в какой заднице окажутся устроители "Риска" и "Кто хочет стать миллионером", если эта штука распространится по всей стране?
      За стеной раздался выстрел, потом - вопль.
      - Вы не смели этого делать! - кричал кто-то голосом, полным страха и возмущения. - Не смели!
      Они подождали, но все было тихо.
      - Подтвержденное количество тел серых человечков - восемьдесят один, сказал Курц. - Возможно, их больше. Как только они падают вниз, немедленно начинают разлагаться. Не остается ничего, кроме слизи.., а после - грибка.
      - По всей Зоне? Курц покачал головой.
      - Представьте клин, указывающий на восток. Тупой конец - Блю-Бой. Мы находимся примерно в середине клина. К востоку отсюда шатаются еще несколько нелегальных иммигрантов из фракции "серых". Сигнальные огни в основном появляются в зоне клина. Инопланетный Дорожный Патруль.
      - Это все нужно поджарить? - спросил Оуэн. - Не только серых человечков, корабль и сигнальные огни, но и всю чертову местность?!
      - Я не готов говорить об этом сейчас, - сказал Курц. Еще бы, подумал Оуэн, конечно, не готов. И тут же спохватился: что, если Курц прочтет его мысли? Трудно сказать, что кроется за этими тусклыми глазами.
      - Могу сообщить только, что мы собираемся уничтожить остальных серых человечков. Ваши, и только ваши, люди составят команды боевых вертолетов. Ваши позывные: Блю-Бой-Лидер. Ясно?
      - Да, сэр.
      Курц не стал его поправлять. В данном контексте, учитывая очевидное отвращение Андерхилла к порученной миссии, обращение "сэр", возможно, не так уж и плохо.
      - Я Блю-один. Оуэн кивнул.
      Курц поднялся и вынул карманные часы. Стрелки стояли на цифре "двенадцать".
      - Скрыть все это не удастся, - сказал Андерхилл. - В Зоне слишком много американских граждан. Сколько этих.., этих имплантантов?
      Курц едва не улыбнулся. Ах да, хорьки. Довольно большое количество, с годами все увеличивающееся. Андерхилл не знал этого, но Курц знал. Гнусные твари! Но в положении босса есть одно преимущество: если не хочешь, можно не отвечать на вопросы.
      - Все, что будет потом, - проблема психушников, - бросил он. - Наша работа - реагировать на то, что конкретные люди - голос одного, возможно, записан у вас на пленке - определили как явную и реальную угрозу населению Соединенных Штатов. Понятно, солдат?
      Андерхилл посмотрел в эти тусклые глаза и отвел взгляд.
      - И вот еще что, - добавил Курц. - Помните пауку?
      - Ирландского коня-призрака?
      - Что-то в этом роде. Когда дело доходит до кляч, знайте, эта - моя. И всегда была моей. Кое-кто в Боснии видел, как вы скакали на моей пауке. Верно?
      Оуэн не рискнул ответить. Курц, казалось, ничуть не обиделся. Только взгляд стал пристальным.
      - Я не потерплю повторения, Оуэн. Молчание - золото. Когда мы скачем на пауке, сами должны превратиться в невидимок. Вам понятно?
      - Да.
      - Полностью понятно?
      - Да, - - повторил Оуэн, снова гадая, насколько способен Курц читать его мысли. Сам он прочел название, словно написанное на лбу Курца. Очевидно, Курц этого хотел. Босански Нови.
      4
      Они были готовы к отправке: четыре команды боевых вертолетов, скомплектованные из людей Оуэна Андерхилла, заменивших парней из АНГ, которые посадили свои СН-47 на дорогу. Вертолеты уже поднимались в воздух, наполняя округу рокотом моторов, когда пришел приказ Курца снижаться. Оуэн передал приказ и перевел рычажок налево, оказавшись в диапазоне личного канала связи Курца.
      - Прошу прощения, но какого хрена? - спросил Оуэн. Если они собираются это сделать, можно бы по крайней мере поторопиться и поскорее покончить со всем. Оно даже хуже, чем Босански Нови, гораздо хуже! Отмахнуться и забыть, лишь потому, что, по словам Курца, серые человечки - не люди? В любом случае это не для него. Существа, способные построить Блю-Бой или по крайней мере летать на нем, - больше, чем люди.
      - Я тут ни при чем, мужик, - сказал Курц. - Синоптики в Бангоре говорят, что это дерьмо передвигается слишком быстро. Какой-то ураган, называется Альберта Клиппер. Полчаса, максимум - сорок пять минут, и нас накроет. Учитывая, что навигационные приборы не работают, лучше подождать, если можем - а мы можем. Еще поблагодаришь меня за предупреждение.
      Весьма сомневаюсь.
      - Прием, прием. - Оуэн передвинул рычажок вправо. - Конклин.
      Никаких званий: на этом задании приказано обращаться только по именам, особенно при радиопереговорах.
      - Я здесь.., я здесь.
      - Передай всем, что мы задерживаемся минут на тридцать - сорок пять. Повторяю: тридцать - сорок пять.
      - Вас понял. Тридцать - сорок пять.
      - Поставил бы какую музыку.
      - О'кей. Заказы?
      - На твой вкус. Только не "Скуэйд Энтим" <Так называемый пиратский альбом "Роллинг Стоунз", записанный на одном из концертов. Назван по одноименной песне "Гимн команды". Включает в том числе и песню "Сочувствие дьяволу".>.
      - Вас понял, "Скуэйд Энтим" исключается.
      Ни следа улыбки в голосе Конка. Единственный, кому происходящее так же неприятно, как Оуэну. Ну конечно. Конклин тоже участвовал в операции на Босански Нови, в девяносто пятом. Да, пришлось им тогда хлебнуть! В головном телефоне орали эти поганцы - группа "Перл Джем", и пришлось стащить его и повесить на шею, как хомут. Но все это было чепухой по сравнению с той передрягой, в которую они вляпались.
      Арчи Перлмуттер и его люди всполошенно метались взад и вперед, как куры с отрубленными головами, то и дело отдавая честь, но тут же поспешно опускали руки, не доведя их до виска, и украдкой бросали боязливые взгляды на маленький зеленый разведывательный вертолет, где сидел Курц: головной телефон на месте, лицо закрыто последним выпуском "Дерри ньюс". Он казался погруженным в чтение, но Оуэн почему-то чувствовал, что этот человек видит каждый жест, каждого солдата, забывшего о чрезвычайной ситуации и следовавшего воинскому уставу. Рядом с Курцем, слева, сидел Фредди Джонсон. Джонсон неизменно сопровождал Курца еще с тех времен, когда Ноев ковчег застрял на горе Арарат. Он тоже был в Босански и, вне всякого сомнения, подробно докладывал Курцу о происходящем, когда тому пришлось остаться в тылу: из-за своего паха он так и не смог оседлать любимую пауку.
      В июне девяносто пятого военная авиация потеряла самолет-разведчик НАТО в запретной для полетов зоне, около хорватской границы. Сербы подняли невероятный шум из-за самолета капитана Томми Каллахена и устроили бы настоящий показательный спектакль, если бы удалось поймать самого Каллахена. Представители правительства, терзаемые кошмарами, навеянными северными вьетнамцами, взявшими в привычку регулярно и с нескрываемым злорадством выставлять несчастных пилотов с промытыми мозгами перед представителями международной прессы, день и ночь трубили о первейшей обязанности военных вернуть в ряды доблестных авиаторов Томми Каллахена.
      Несмотря на все усилия, поиски результатов не давали, и командование уже собиралось отдать приказ о возвращении поисковых групп, когда Каллахен связался со своими на низкочастотном диапазоне. Его школьная подружка сообщила им его старое прозвище, и запрошенный Томми подтвердил это, добавив, что друзья прозвали его Блевуном после одной памятной пирушки в выпускном классе, на которой он несколько переоценил свои способности к выпивке.
      Мальчики Курца отправились за Каллахеном на паре вертолетов, куда миниатюрнее тех, что были задействованы сегодня. Командовал операцией Оуэн Андерхилл - многие, в том числе и он сам, считали его преемником Курца. Каллахену приказали при подлете машин развести огонь и ждать. Задачей Андерхилла было поднять Каллахена на борт в обстановке полной секретности. Увезти на ирландской лошади пауке. Особой необходимости в этом не было, но так уж задумал Курц. Его люди - невидимки, его люди - призрачные всадники на призрачных конях.
      Поначалу операция проходила успешно. Правда, по вертолетам выпустили несколько ракет "земля - воздух", но, разумеется, ни одна и близко не прошла: чего и ожидать от вояк Милошевича! Только когда они забирали Каллахена, Оуэн заметил единственных боснийцев, оказавшихся поблизости, пять или шесть детишек, старшему не больше десяти, боязливо наблюдавших за американцами. Курц приказывал не оставлять свидетелей, но Оуэну в голову не пришло считать свидетелями компанию замурзанных малышей. И Курц ни словом об этом не упомянул.
      До сегодняшнего дня.
      Оуэн не сомневался, что Курц - человек опасный. Но опасных людей в армии было немало: скорее дьяволы, чем святые, и многие просто помешаны на секретности. Оуэн не мог точно определить, чем отличается от них Курц, высокий и меланхоличный Курц с белесыми ресницами и неподвижными глазами. Вот только встречаться с этими глазами было трудно, потому что в них ничего не отражалось: ни любви, ни веселья и абсолютно никакого любопытства. Почему-то последнее казалось Оуэну самым ужасным.
      У магазина затормозил потрепанный "субару", из которого осторожно выбрались два старика. Один сжимал в обветренной руке черную трость. На обоих были охотничьи куртки в красно-черную клетку, выцветшие кепки. У одного над козырьком белели буквы CASE, у другого DEERE. Старики удивленно уставились на бегущих к ним солдат. Солдаты в магазине Госслина? Что за дьявол?! Судя по виду, каждому было далеко за семьдесят, и все же оба сгорали от любопытства, которого так недоставало Курцу: это было легко заметить по наклону головы, позе, широко открытым глазам.
      Все те вопросы, которые Курц так и не высказал. Чего они хотят? В самом деле желают нам зла? А если то, что мы делаем, повредит нам? Неужели действительно, посеяв ветер, мы пожнем бурю? И верно ли, что все предыдущие контакты - серые человечки, сигнальные огни, выпадение "ангельских волос" и красной пыли, похищения землян, начавшиеся в конце шестидесятых, утвердили нас в необходимости бояться силы пришельцев? И делались ли какие-то попытки связаться с этими созданиями?
      И последний, самый важный вопрос: эти серые человечки - такие же, как мы? И что, если они действительно люди ? И было ли это убийством, обыкновенным убийством ?
      Но в глазах Курца не было никаких вопросов.
      5
      Снегопад заканчивался, день разъяснился и ровно через тридцать три минуты после отмены боевой готовности Курц дал приказ отправляться. Оуэн связался с Конклином, моторы вертушек вновь заревели, поднимая тонкие снежные вуали и превращаясь в сверкающие привидения. Поднявшись чуть выше деревьев, чинни сориентировались на вертолет Андерхилла и направились на запад в сторону Кинео. Ниже и чуть правее летела "кайова-58" Курца, что вдруг напомнило Оуэну старый фильм Джона Уэйна: синие мундиры скачут по лесу за индейцем-разведчиком, восседающим боком, без седла, на лохматом пони. И хотя он не мог видеть Курца, все же предположил, что тот по-прежнему читает газету. Возможно, даже свой гороскоп. "Рыбы, сегодня день вашего бесчестия. Лучше остаться в постели".
      Под ними появлялись и исчезали ряды сосен и слей, окутанных белым паром. Танцующие снежинки били в лобовое стекло вертолета. Полет проходил на редкость тяжело: люди словно попали в центрифугу стиральной машины, но сейчас Оуэн и не хотел ничего иного. Он надвинул на уши головной телефон. Какая-то другая группа, похоже, "Матчбокс твенти", но все же лучше, чем "Перл Джем". Чего он боялся, так это "Скуэйд Энтим". Но он будет слушать. Да, как бы там ни было, он будет слушать.
      Вновь и вновь ныряя в облака, выскакивая из вязкой ваты, скользя над бесконечным лесом, на запад на запад на запад...
      - Блю-Бой-Лидер, это Блю-два.
      - Перехожу на прием, двойка.
      - Визуальный контакт с Блю-Бой. Подтверждаете? Уже через мгновение Оуэн смог подтвердить. От увиденного захватило дыхание. Одно дело - снимок, изображение в четких границах, вещь, которую можно подержать в руках. И совсем другое...
      - Подтверждаю, второй. Блю-группа, это Блю-Бой-Лидер. Приказываю зависнуть на месте, повторяю, приказываю зависнуть на месте.
      Команды одна за другой радировали о выполнении приказа. Все, кроме Курца, но у него и не было особого желания подлетать ближе. "Чинуки" <Марка военного вертолета.> и "кайова" держались в воздухе на высоте примерно три четверти мили от упавшего космического корабля, к которому вела широченная просека деревьев, словно поваленных топором гигантского дровосека. В конце просеки виднелось болото. Высохшие стволы цеплялись за выцветшее небо, словно пытаясь содрать облака. Повсюду белели зигзаги тающего снега, желтеющего по краям, в тех местах, где он уже стал впитываться в мокрую почву. Между ними извивались вены и капилляры черной воды.
      Корабль, гигантская серая тарелка диаметром не меньше мили, рухнул посреди болота, прямо на мертвые деревья, дробя их и разбросав во все стороны груды обломков. Один бок уже погрузился в зыбкую водянистую почву. Гладкая обшивка была усеяна комьями грязи и сучьями.
      Вокруг сгрудились уцелевшие серые человечки. Большинство толпилось на покрытых снегом бугорках, под задранным к небу бортом: видимо, они не переносили прямых солнечных лучей.
      Что ж, наверняка кто-то посчитал, что они представляют собой куда более опасного троянского коня, чем потерпевший крушение корабль, но эти создания, голые и безоружные, на взгляд Оуэна, особой угрозы не представляли. Курц говорил, что их около сотни, на самом деле их оказалось гораздо меньше: по мнению Оуэна, около шестидесяти. Он увидел не меньше дюжины трупов в различной стадии красноватого разложения, лежащих на снежных пригорках. Некоторые валялись лицом вниз в мелкой воде. Там и сям на снегу пугающе яркими пятнами выделялись колонии так называемого грибка Рипли. Правда, некоторые уже начинали сереть: жертвы холода или атмосферы или того и другого. Нет, они вряд ли смогут здесь процветать: ни серые человечки, ни грибок, который они несут в себе.
      Неужели эта штука в самом деле способна распространяться? Трудно поверить!
      - Блю-Бой-Лидер! - запросил Конк. - Ты тут, парень?
      - Тут, заткнись на минуту.
      Оуэн подался вперед, коснулся локтя пилота (Тони Эдварде, славный малый) и переключил радио на общий канал. В этот момент ему в голову не пришли слова Курца относительно Босански Нови, ему и в голову не пришло, что он совершает роковую ошибку, ему в голову не пришло, что он серьезно недооценивает степень безумия Курца. Да и вряд ли он вообще думал о чем-то в этот момент. Просто сделал то, что посчитал нужным.
      По крайней мере так показалось ему позже, когда он вернулся мыслями назад, вновь и вновь перебирая в памяти случившееся. Всего лишь щелчок переключателя. Этого оказалось достаточно, чтобы изменить течение всей жизни.
      И вот он, голос ясный и четкий, голос, который вряд ли мог распознать кто-то из подчиненных Курца. Они попросту не слушали Уолтера Кронкайта:
      - ..нет... Iln'y a pas d'infection id. Двухсекундная пауза, а затем голос, который мог бы принадлежать Барбре Стрейзанд:
      - Сто тринадцать. Сто семнадцать. Сто девятнадцать. Очевидно, они начали отсчет с единицы и постепенно дошли до сотни.
      - Мы умираем, - произнес голос Барбры Стрейзанд. - On se meurt, on creve.
      Пауза, затем незнакомый голос:
      - Сто двадцать семь. Сто...
      - Отставить! - погремел голос Курца. Впервые за время их знакомства в нем прорезались какие-то эмоции. Сейчас он явно был выведен из себя. Почти потрясен. - Оуэн, зачем ты льешь эту грязь в уши моих парней? Немедленно отвечай! Слышишь, немедленно!
      - Хотел посмотреть, изменилось ли что-нибудь, босс, - сказал Оуэн. Наглая ложь, и Курц, конечно, понимал это и рано или поздно заставит платить. Он опять пошел против Курца, как в тот раз, когда не перестрелял боснийских детишек, только сейчас дело обстояло хуже, куда хуже. Но Оуэну было наплевать. Хрен с ним, с конем-призраком. Если они собираются сделать это, пусть мальчики Курца (Скайхук в Боснии, Блю-группа на этот раз, какое-нибудь другое название в следующий, но молодые жесткие лица все те же) услышат серых человечков в последний раз. Пришельцы из другой системы, а может, и другой вселенной или временного потока, причастные к тайнам, о которых их хозяева и понятия не имеют (впрочем, Курцу наверняка все равно). Пусть услышат последние призывы серых человечков, а не вопли "Перл Джем" или "Джар оф Флайз" и прочих ублюдков, призывы серых человечков к тому, что - как они глупо надеялись - было лучшим качеством природы человеческой.
      - И что же, изменилось? - протрещал голос Курца, перебиваемый разрядами статического электричества. Зеленая "кайова" по-прежнему висела под брюхами больших вертолетов: несущие винты били по расщепленной верхушке высокой старой сосны, заставляя ее мерно раскачиваться из стороны в сторону. - Так как же, Оуэн?
      - Нет, - сказал он. - Никак нет, босс.
      - В таком случае заткни эти вопли. И не забывай, что скоро стемнеет.
      Немного помедлив, Оуэн ответил с подчеркнутой почтительностью:
      - Есть, сэр.
      6
      Курц сидел, неестественно вытянувшись, в правом кресле "кайовы", "прямой как палка" говорилось обычно в книгах и фильмах. Несмотря на то что день выдался пасмурный, он нацепил темные очки, но Фредди, его пилот, по-прежнему осмеливался глядеть на него только искоса и мельком. Очки широкая изогнутая полоска, излюбленный фасон джазменов пятидесятых и киношных мафиози - закрывали пол-лица, и теперь уже невозможно было сказать, куда смотрит босс. Наклон его головы еще ни о чем не говорил.
      "Дерри ньюс" лежала на коленях Курца (ТАИНСТВЕННЫЕ ОГНИ, ПРОПАВШИЕ ОХОТНИКИ, ПАНИКА НА ДЖЕФФЕРСОН-ТРЕКТ, кричали заголовки). Он поднял газету и стал аккуратно складывать. Так, чтобы получилась треуголка. Шутовской колпак, а именно этой должностью и закончится карьера Оуэна Андерхилла. Тот наверняка воображает, будто ему грозит что-то вроде дисциплинарного взыскания, наложенного Курцем, который, разумеется, не откажется дать ему еще один шанс. К сожалению, он не понимает (и это, возможно, к лучшему: кто не предупрежден, тот не вооружен), что уже использовал этот второй шанс, что было ровно одним шансом больше, чем Курц обычно давал кому бы то ни было и о чем сейчас сожалел. Горько сожалел. Подумать только, что Оуэн выкинул такое после их разговора в кабинете Госслина.., после настоятельного предупреждения Курца...
      - Кто отдает приказ? - прорвался сквозь шум голос Оуэна.
      Курц был поражен и немного встревожен силой собственной ярости, правда, по большей части вызванной удивлением - простейшей эмоцией, одной из первых, проявляющейся в маленьких детях. Оуэн нанес ему удар в спину, включив громкую связь, видите ли, хотел посмотреть, изменилось ли что-то! Пусть засунет такое объяснение себе в задницу!
      Оуэн, возможно, был лучшей правой рукой за всю долгую и трудную карьеру Курца, начавшуюся в Камбодже, в первой половине семидесятых, но Курц тем не менее намеревался уничтожить его. За выходку с радио. Потому что Оуэн так ничему и не выучился. Дело не в мальчишках из Босански Нови и не в бормочущих голосах. Речь идет о неповиновении приказам, и даже не о принципах. О Черте. Его Черте. Черте Курца.
      И еще - это "сэр".
      Это чертово нагло-высокомерное "сэр".
      - Босс? - Голос Оуэна звучал слегка напряженно, и он прав, что нервничает, Господь любит его. - Кто отдает...
      - Общий канал, Фредди, - велел Курц. - Переключи меня на общий канал.
      "Кайова", более легкая, чем военные вертолеты, подхваченная ветром, пьяно качнулась. Курц и Фредди не обратили на это внимания. Фредди переключил Курца на общий канал.
      - Слушайте, мальчики, - начал Курц, глядя на вертолеты, висевшие строем под облаками, подобно большим стеклянным стрекозам. Впереди лежало болото с огромным жемчужно-серым, косо сидевшим блюдцем и оставшейся в живых командой или кем бы то ни было, жавшейся под задранным бортом. Слушайте, мальчики. Папочка собирается проповедовать. Вы меня слышите? Отвечайте.
      Подтверждения, сопровождаемые случайным "сэр", сыпались со всех сторон, но Курц не обращал на это внимания: все-таки есть разница между забывчивостью и нахальством.
      - Я не оратор, мальчики, болтовня - дело не мое, но хочу подчеркнуть, что в этом случае не стоит, повторяю, не стоит верить собственным глазам и ушам. Перед вами около шести десятков серых, очевидно, бесполых гуманоидов, стоящих в болоте в чем мать родила, и вы вполне можете, то есть не вы, некоторые вполне могут сказать: как, да эти бедняги безоружные и голые, ни члена, ни щелки, умоляют о пощаде, переминаясь рядом с разбитым межгалактическим судном, и какой же пес, какое чудовище способно внимать этим молящим голосам и тем не менее выполнять приказы? И должен сказать вам, мальчики, что я этот пес, я это чудовище, я эта постиндустриальная, постмодернистская, тайнофашистская, политически некорректная, гнусная свинья, разжигатель войны и подлый тип, хвала Господу, но для всех, кто меня слушает, я Абрахам Питер Курц, отставник ВВС США, личный номер 241771699, и я руковожу операцией, я здесь главный.
      Он перевел дыхание, не сводя взгляда с неподвижных вертолетов.
      - Но, парни, я здесь, чтобы сказать вам: эти серые человечки лезли к нам с конца сороковых, а я стал следить за ними с конца семидесятых и должен объяснить, что если кто-то идет к вам навстречу с поднятыми руками и говорит, что сдается, это еще не означает, хвала Господу, что у него в заднице не запрятана пинта нитроглицерина. Так вот, старые мудрые золотые рыбки, что плавают в специальных мыслительных аквариумах, утверждают, что серые человечки стали появляться, когда мы начали взрывать атомные и водородные бомбы, подобно тому, как мотыльки летят на свет. Я не мыслитель, я этого не знаю и предоставляю думать другим, пусть лошадь думает, у нее голова большая, но с глазами у меня все в порядке, парни, и говорю вам, эти серые человечки - настоящие сукины дети. И так же безопасны, как волк в курятнике. За эти годы мы сумели заполучить несколько таких, но ни один не выжил. После смерти их тела быстро разлагаются и превращаются в ту мерзость, какую вы видите, то, что называют грибком Рипли. Иногда они взрываются. Дошло? Они взрываются! А, грибок, который они переносят.., может, они всего лишь упаковка для грибка: по крайней мере так считают некоторые золотые рыбки в мыслительном аквариуме, так вот, этот грибок быстро погибает, если не попадет на ;:'"ивой организм, повторяю, живой организм, а лучшим образцом, похоже, лучшим, хвала Господу, является старый добрый хомо сапиенс. Даже если крошка попадет па кожу - все, кранты, можно заказывать гроб.
      Все вышесказанное было не совсем правдой - вернее, не имело с правдой ничего общего, - но никто не сражается отчаяннее перепуганного солдата. Это Курц знал по опыту.
      - Мальчики, наши маленькие серые приятели - телепаты, и похоже, могут передавать эту способность по воздуху. Даже если мы не заразимся грибком, телепатию наверняка подхватим, и хотя вы можете посчитать забавным чтение чужих мыслей, того рода штукой, что имеет успех на вечеринках, но я открою вам, куда ведет эта дорога: шизофрения, паранойя, уход от реальности и полное, повторяю, ПОЛНОЕ, МАТЬ ЕГО, БЕЗУМИЕ. Рыбки из мыслительных аквариумов, благослови их Господь, уверены, что именно эта телепатия краткосрочна, но не стоит и говорить, что может случиться, если серым человечкам позволят устроиться на земле со всеми удобствами. Я хочу, парни, чтобы вы очень внимательно выслушали все, что я сейчас скажу. Слушайте так, словно от этого зависит ваша жизнь. Когда они захватят нас, повторяю, когда они захватят нас, а все вы знаете о похищениях, правда, большинство из тех, кто утверждает, что стал жертвой похищения, врут, как последние сволочи, но кое-кто говорит правду. Так вот, тем, кто на деле стал жертвой похищения, частенько вживляют кое-что в мозг и под кожу. Иногда это всего лишь приборы: разного рода передатчики или мониторы. Но бывает, что внутри человека начинают расти живые существа, которые выедают изнутри хозяина, жиреют, а потом прогрызают себе путь наружу. И все это проделывают те голые невинные создания, которые толпятся там, внизу. Они твердят, что среди них нет инфекции, хотя мы знаем, что они ею набиты, заражены грибком, как говорится, от носа до хвоста. Я видел все эти штуки в действии, в течение двадцати пяти лет или более того, и говорю: это оно и есть, это нашествие, это Суперкубок из Суперкубков, и это вам, парни, приходится защищаться. Они вовсе не беспомощные маленькие инопланетяне, малыши, ожидающие, что кто-то подарит им телефонную карту "Нью-Инглендтел", чтобы они могли позвонить домой. Они - смертельно опасная болезнь. Зараза. Ползучий, слепой в своей злобе рак, хвала Иисусу, и, мальчики, мы - одна большая радиоактивная инъекция химиотерапии. Вы меня слышите?
      На этот раз подтверждений не было. Ни единого "принято, так точно, сэр", и тому подобное. Только нервные, возбужденные, горящие ненавистью одобрительные крики, только подрагивающие нетерпением голоса. Эфир, казалось, вот-вот взорвется от напряжения.
      - Рак, мальчики. Они - рак. Лучше объяснить я не могу, вы знаете, я не оратор. Оуэн, вы приняли сообщение?
      - Принял, босс.
      Бесстрастно. Бесстрастно и спокойно, пропади он пропадом. Что ж, пусть рисуется. Пусть разыгрывает безразличие, пока может. Оуэн Андерхилл человек конченый.
      Курц поднял колпак и восхищенно посмотрел на него. Оуэн Андерхилл меньше, чем ничто.
      - Что там внизу, Оуэн? Что крутится около корабля? Что позабыло надеть штаны и ботинки, прежде чем выйти из дому утром?
      - Рак, босс.
      - Верно. Отдавайте приказ и начинаем. Заводите свою песню, Оуэн.
      И подчеркнуто медленно, зная, что люди в вертолетах наблюдают за ним (никогда, разве что в мечтах, он не произносил такой проповеди, никогда, причем экспромтом, ни одного заранее обдуманного слова), Курц повернул кепку козырьком назад.
      7
      Оуэн видел, как Тони Эдварде поворачивает кепку козырьком назад, слышал, как Брайсон и Бертинелли расчехляют пулеметы, и понял, что сейчас произойдет. Он мог вскочить в машину и уехать или стоять на дороге, дожидаясь, пока его собьют. Третьего не дано. Курц не дал.
      Но было что-то еще, что-то недоброе, из прошлого, из детства, когда ему было.., сколько? Восемь? Семь? А может, еще меньше? Он стоял на газоне их дома, в Падуке, отец все еще на работе, мать куда-то ушла, возможно, в баптистский молельный дом, готовиться к бесчисленным благотворительным распродажам пирогов (в отличие от Курца если Ренди Андерхилл возносила хвалу Богу, то делала это искренне), и к крыльцу их соседей Рейплоу подкатила "скорая помощь". Никакой сирены, только тревожное мелькание синих огней. Двое мужчин в комбинезонах, очень похожих на тот, в котором был сейчас Оуэн, бегом направились в дом, на ходу разворачивая блестящие носилки. Даже шага не замедлили. Настоящий фокус!
      Минут через десять они вновь показались па пороге, с миссис Рейплоу на носилках. Глаза ее были закрыты. За ними следовал мистер Рейплоу, даже не позаботившийся запереть дверь. Мистер Рейплоу, ровесник отца Оуэна, вдруг постарел на сто лет. Еще один волшебный фокус. Пока люди в комбинезонах укладывали его жену в машину, мистер Рейплоу повернул голову и заметил Оуэна в коротких штанишках, игравшего в мяч на газоне. "Они сказали, что это удар, - крикнул он. - Больница Святой Марии! Передай маме, Оуэн!" Он взобрался в машину, и "скорая" умчалась. Минут пять после этого Оуэн продолжал играть с мячом, подкидывал и ловил, по между бросками поглядывал на дверь, которую мистер Рейплоу оставил открытой. Наверное, нужно бы ее запереть? Мать наверняка бы назвала такой поступок Актом Христианского Милосердия.
      Наконец он пересек газон Рейплоу. Они были добры к нему. Ничего такого особенного (ничего такого, из-за чего стоит вскакивать ночью и мчаться благодарить, как выражалась мать), но миссис Рейплоу часто пекла разные вкусности и никогда не забывала его угостить, не говоря уже о том, что позволяла вылизывать дочиста миски с глазурью и кремом. А мистер Рейплоу показал ему, как делать бумажные самолетики, которые и в самом деле летали. И не один, а три вида. Поэтому Рейплоу заслуживали милосердия, христианского милосердия, но Оуэн прекрасно знал, что пришел сюда вовсе не из христианского милосердия. От одного христианского милосердия твой динг-донг не твердеет.
      Минут пять - а может, и пятнадцать или полчаса, время текло, словно во сне, - Оуэн обходил дом Рейплоу, ничего не делая, ни к чему не прикасаясь, но все это время его динг-донг оставался твердым как камень, таким твердым, что пульсировал, словно сердце, и если вы подумали, что это больно, значит, ошиблись - Оуэну было хорошо, и только много лет спустя он сообразил, что означало это молчаливое блуждание по чужому дому: прелюдия, любовная игра. И тот факт, что он ничего не имел против Рейплоу, мало того, любил Рейплоу, только усиливал остроту ощущений. Если бы его поймали (а этого так и не случилось) и спросили, зачем он это сделал, Оуэн с чистым сердцем ответил бы, что не знает, и при этом не солгал.
      Да он и не натворил ничего особенного. В ванной первого этажа нашел зубную щетку с выдавленным на ней именем "Дик". Диком звали мистера Рейплоу. Оуэн попытался было помочиться на щетину, уж очень захотелось почему-то, но динг-донг оставался таким твердым, что не удалось выдавить ни единой капли. Поэтому пришлось вместо этого плюнуть на щетину, старательно втереть слюну и положить щетку обратно в стаканчик. Оказавшись на кухне, он вылил стакан воды на конфорки электроплиты. Потом взял из буфета большое фарфоровое блюдо.
      - Они сказали, что это.., подарок? - вспоминал Оуэн, поднимая блюдо над головой. - Должно быть, малыш родится, потому он и сказал про подарок.
      И вслед за этим швырнул блюдо в угол, где оно разлетелось на тысячу осколков. А потом немедленно смылся. То, что так будоражило его, отчего динг-донг совсем не гнулся, а глаза лезли из орбит, развеялось, как сон, от звона бьющегося фарфора, лопнуло, как гнойник, и не беспокойся так родители за миссис Рейплоу, непременно поняли бы, что с ним что-то неладно. А так, возможно, просто предположили, что и он волнуется за миссис Р.
      Всю следующую неделю он почти не спал, а редкие тревожные сны были населены кошмарами. В одном из них миссис Рейплоу вернулась домой с ребенком, которого подарил аист, только малыш был почерневшим и мертвым. Оуэн сгорал от стыда и угрызений совести (правда, признаться, ему и в голову не приходило, что, во имя Господа, он ответил, спроси его мать, благочестивая баптистка, что на него нашло), и все же на всю жизнь запомнил ощущение безрассудного удовольствия от стояния на коленях со спущенными штанишками, в бесплодной попытке надуть на зубную щетку мистера Рейплоу, или неистовое возбуждение, охватившее его в тот момент, когда блюдо разбилось. Будь Оуэн старше, наверняка кончил бы прямо в шорты. Непорочность состояла в бессмысленности поступка, радость - в звоне осколков, прелесть - в возможности упиваться раскаянием за содеянное и страхом разоблачения. Мистер Рейплоу сказал, что это подарок, но отец Оуэна, придя домой с работы, объяснил, что сын не так понял, и речь шла об ударе. Что кровяной сосуд в мозгу миссис Рейплоу лопнул, поэтому и случился удар.
      И вот теперь, похоже, все повторялось.
      Может, на этот раз я все-таки кончу, подумал он. Это наверняка классом куда повыше, чем всего-то помочиться на щетку мистера Рейплоу. Забава хоть куда. И повернув собственную кепку козырьком назад, мысленно добавил: Хотел принцип, в сущности, тот же.
      - Оуэн! - Это Курц. - Ты тут, сынок? Если немедленно не ответишь мне, я подумаю, что ты либо не можешь, либо не...
      - Босс, я здесь. - Голос ровный. Но перед глазами стоит вспотевший мальчишка с поднятым над головой большим фарфоровым блюдом. - Мальчики, вы готовы хорошенько отодрать маленькую инопланетную жопу?
      Одобрительный рев, в котором едва можно различить "еще бы" и "мы им покажем".
      - Что хотите сначала, мальчики?
      "Скуэйд Энтим" и "Стоунзы" хреновы, и немедленно!
      - Если кто-то хочет выйти из дела, скажите. Радио молчало. А в это время на другой частоте, куда Оуэн больше не подумает забрести, серые человечки молят десятками знакомых голосов. Ниже и чуть справа висит маленькая "кайова-ОН-58". Оуэну не нужен бинокль, чтобы разглядеть Курца, кепка которого тоже повернута козырьком назад. Курц наблюдает за ним. На коленях газета, почему-то свернутая треугольником. Шесть лет подряд Оуэн Андерхилл не нуждался еще в одном шансе, и это хорошо, потому что Курц их не раздавал. В душе, наверное, Оуэн всегда понимал это. Позже он об этом подумает. Если придется, конечно. В голове мелькает последняя связная мысль: Рак - это ты, Курц, ты... - и умирает от ужаса. На ее месте - полная и абсолютная темнота.
      - "Блю-группа", это Блю-Бой-Лидер. Слушайте меня. Открываем огонь с двухсот ярдов. Постарайтесь не попадать в Блю-Бой, но этих мудозвонов нужно вымести начисто. Конк, ставь "Энтим".
      Джин Конклин щелкнул переключателем и вставил компакт-диск в плейер, стоящий на полу Блю-Бой-два. Оуэн, выбравшись из водоворота воспоминаний, подался вперед и увеличил звук.
      Голос Мика Джаггера ворвался в наушники. Оуэн поднял руку, увидел, как Курц отдает ему салют - то ли в насмешку, то ли всерьез, Оуэн не знал и не хотел знать, - и резко бросил руку вниз. И пока Джаггер выпевал-проговаривал слова "Энтим", гимна, под звуки которого они всегда шли в ад, вертолеты снизились, застыли на миг и ринулись к цели.
      8
      Серые человечки - те, что еще остались в живых - жались в тени корабля, лежавшего в конце просеки, по обеим сторонам которой валялись деревья, погубленные его крушением. Человечки не пытались ни бежать, ни скрываться, наоборот, многие выступили вперед, смешно переваливаясь на босых ступнях без пальцев, наверное, мерзнувших в снежной слякоти, кое-где усеянной красновато-золотым мхом. Серые лица подняты к надвигающимся вертолетам, длиннопалые руки воздеты к небу: должно быть, показывают, что руки у них пусты. Огромные черные глаза поблескивают в сереньком свете.
      Вертолеты не снизили скорости, хотя в ушах команд по-прежнему звучала последняя передача: "Пожалуйста, пощадите нас, мы беспомощны, мы умираем..." Но бессмысленные мольбы словно стилетом разрезал голос Мика Джаггера: "Позвольте объясниться: я человек богатый, со вкусом и бывалый, укравший много душ и идеалов..."
      Вертолеты наступали боевым строем, как оркестр, марширующий по футбольному полю перед матчем "Розовая Чаша" <Матч двух лучших университетских команд на стадионе "Розовая Чаща" в Пасадене. Открывается парадом машин, украшенных розами.>. Раздались первые пулеметные очереди. Пули тонули в снегу, сбивали мертвые ветви с мертвых деревьев, высекали бледные искры из борта инопланетного корабля.
      Впивались в съежившихся серых человечков, по-прежнему стоявших с поднятыми руками, и раздирали их в клочья. Руки отрывались от подобия тел, из ран сочилась розовая слизь. Головы взрывались, как тыквы, выбрасывая красноватые фонтаны на корабль и еще живых инопланетян, не кровь, а споры проклятого грибка, которыми были забиты эти самые головы, как пластиковые корзинки - мусором. Некоторые, разорванные пополам, так и падали с поднятыми руками. Серые тела тут же белели и, казалось, вскипали.
      "Я рядом был, когда Иисус Христос, в сомнении и муке..." - признавался Мик Джаггер.
      Последние серые, стоявшие в тени корабля, повернулись, словно пытаясь сбежать, но бежать было некуда. Почти всех убили сразу, оставшиеся четверо забились поглубже в тень и, похоже, возились с чем-то. Ужасное предчувствие пронзило Оуэна.
      - Я их достану, - протрещало радио. Дефорест, в Блю-Бой-четыре, только что не пыхтит от усердия. Не дожидаясь приказа, пилот снизил "Чинук" почти до земли. Винты вихрили мокрый снег, падавший грязными комками в мутную воду.
      - Нет, не разрешаю, отставить, назад, на прежнюю позицию плюс пятьдесят ярдов! - завопил Оуэн, стукнув Тони по плечу. Тони, лицо которого, даже полускрытое прозрачной маской, осталось вполне узнаваемым, отвел ручку управления, и Блю-Бой-Лидер поднялся к облакам. Даже сквозь музыку - безумные ритмы бонго, вопли припева ("Сочувствие дьяволу" не успели прокрутить до конца даже один раз) - Оуэн слышал недовольное ворчание команды. А вот "кайова", как он заметил, уже успела последовать примеру Лидера. Несмотря на все странности мышления и явное умственное расстройство, дураком Курца не назовешь. И интуиция у него безошибочная.
      - Ну, босс, - возмущенно начал Дефорест, явно изнемогая от злости.
      - Повторяю, повторяю, вернитесь на прежнее место, Блю-группа, вернитесь...
      Взрыв вбил его в кресло и швырнул "Чинук" вверх, как детскую игрушку. Рев перекрывали проклятия Тони Эдвардса, сражавшегося с рукоятью управления. Сзади раздавались крики, но хотя почти все были ранены, погиб только Пинки Брайсон, высунувшийся наружу поглядеть, что происходит внизу, - был сбит взрывной волной.
      - Понял, понял, понял, - твердил Тони, но, по мнению Оуэна, прошло не менее тридцати секунд, прежде чем до Тони дошло, и каждая секунда казалась часом. В наушниках стих рев Мика Джаггера, что не сулило Конку и мальчикам в Блю-Бой-два ничего хорошего.
      Тони сделал разворот, и Оуэн заметил, что лобовое стекло треснуло. Сзади все еще кричали: оказалось, что Маккавано потерял два пальца.
      - Охренеть! - пробормотал Тони. - Вы спасли наши задницы, босс. Спасибо.
      Но Оуэн не слушал. Он смотрел на корабль, развалившийся на три огромных ломтя. Или больше? Трудно сказать, потому что оттуда летело всякое дерьмо, и воздух сделался красновато-оранжевым. А вот остатки корабля Дефореста разглядеть было легче. Он лежал на боку, в грязи и тине, а вокруг возникали и лопались пузыри. Отломившаяся лопасть плавала в воде, как гигантское весло. Ярдах в пятидесяти валялись черные искореженные винты и метался яростный клубок желто-белого пламени. Это догорали Конклин и Блю-Бой-два.
      Из радио донесся тревожный писк. Блейки в Блю-Бой-три.
      - Босс, эй, босс, я вижу...
      - Третий, это Лидер. Приказываю...
      - Лидер, это третий. Вижу уцелевших, повторяю, вижу уцелевших с Блю-Бой-четыре.., не меньше трех, нет, четырех, спускаюсь...
      - Запрещаю, Блю-Бой-три, ни в коем случае, поднимайтесь на прежнюю высоту плюс пятьдесят, отставить, сто пятьдесят.., один, пять, ноль, и немедленно!
      - Но, сэр.., то есть босс.., я вижу Фридмана, он горит заживо...
      - Джо Блейки, слушай меня, - раздался характерный хрип Курца. Курца, успевшего вовремя выскользнуть из красного дерьма. Словно, думал Оуэн, он заранее знал, что случится.
      - Немедленно уноси отсюда свою задницу, иначе гарантирую, что к следующей неделе станешь выгребать верблюжий навоз в жарком климате, где выпивка запрещена законом. Вон!
      Ответа не последовало. Оба уцелевших вертолета поднялись на прежнюю высоту плюс сто пятьдесят ярдов, Оуэн молча наблюдал за яростно вздымавшимися к небу спиралями грибка Рипли, гадая, знал ли Курц или проинтуичил. Интересно, сумели он и Блейки увернуться от заразы? Потому что серые человечки и в самом деле заразны: что бы там ни твердили, этот грибок в самом деле хуже рака. Оуэн не знал, оправдывало ли это массовые убийства, но вполне вероятно, выжившие при взрыве - все равно что ходячие мертвецы. Или, что еще хуже, мутанты, превращающиеся в бог весть что.
      - Оуэн! - Это радио.
      Тони, подняв брови, взглянул на него.
      - Оуэн.
      Оуэн, вздохнув, перевел подбородком рычажок на личный канал Курца.
      - Я здесь, босс.
      9
      Курц сидел в "кайове" с газетой на коленях. На нем и Фредди были маски, как, впрочем, и на всех остальных ребятах из команды. Вероятно, даже те бедняги, что сейчас подыхали на сырой земле, тоже не успели их снять. Маски, вполне возможно, были ни к чему, но Курц не имел ни малейшего желания подхватить Рипли. Да и зачем рисковать? Кроме того, босс обязан показывать пример. Что же касается Фредди Джонсона.., на Фредди у него свои планы.
      - Я здесь, босс, - сказал Андерхилл.
      - Хорошая стрельба, прекрасный подъем и непревзойденная мудрость. Вы спасли немало жизней. Что ж, вернемся туда, откуда начали. В Квадрат Один. Вы поняли?
      - Так точно, босс. Понял и ценю. А если ты веришь этому, значит, еще глупее, чем кажешься, подумал Курц.
      10
      За спиной Оуэна Кавано все еще поскуливал, но уже тише. Джо Блейки молчал - вероятно, понял опасность, исходившую от прозрачного красно-золотого водоворота, которого им удалось избежать. Или не удалось.
      - Все о'кей, солдат? - спросил Курц.
      - Несколько раненых, - ответил Оуэн, - но в основном обошлось. Работа для мусорщиков: иначе эту помойку внизу не убрать.
      Каркающий смех Курца громом отдался в наушниках Оуэна.
      11
      - Фредди!
      - Да, босс.
      - Глаз не спускай с Оуэна Андерхилла.
      - Есть, босс.
      - Если придется внезапно уходить - нам и "Империэл Вэлли", - Андерхилл останется здесь.
      Фредди Джонсон ничего не ответил, только кивнул и поднял вертолет. Хороший парнишка. Знает свое место, не то что другие.
      Курц снова повернулся к нему:
      - Фредди, возвращаемся в этот богом забытый магазинчик, и не жалей лошадей. Я хочу успеть туда минут на пятнадцать раньше Оуэна и Джо Блейки. Если возможно, двадцать.
      - Да, босс.
      - И мне нужна надежная спутниковая связь с Шайенном.
      - Будет. Сеанс в пять.
      - Лучше в три, солдат. Лучше в три.
      Курц откинулся на сиденье, разглядывая проплывавшие под ним сосны. Так много деревьев, так много живности и несколько человек - большинство из них охотники в оранжевых комбинезонах! И меньше чем через неделю - а может, и через семьдесят два часа - все будет мертвым, как горы на Луне. Жаль, но если чего в Мэне полным-полно, так это лесов.
      Курц повертел колпак на кончике пальца. Если повезет, он увидит в нем Оуэна Андерхилла, после того как тот перестанет дышать.
      - Он просто хотел послушать, не изменилось ли чего, - мягко проговорил Курц.
      Фредди Джонсон, понимавший, с какой стороны хлеб маслом намазан, ничего не сказал.
      12
      На полпути к магазину Госслина, мельком отметив, что верткая "кайова" уже превратилась в крошечную точку, Оуэн случайно посмотрел на правую руку Тони Эдвардса, лежавшую на рычаге управления. Заусенец большого пальца окаймляла тонкая красновато-золотая линия. Оуэн перевел взгляд на свои руки, изучая их так же пристально, как, бывало, сама миссис Янковски на уроках личной гигиены, в те далекие дни, когда Рейплоу были его соседями. Пока еще ничего не проявилось, но на Тони уже клеймо, и, вероятнее всего, Оуэн тоже свое получит.
      Андерхиллы были баптистами, и Оуэн знал историю про Каина и Авеля. Кровь брата твоего вопиет ко Мне от земли, сказал Господь, и отослал Каина в землю Нод, к востоку от Эдема. Но прежде чем отпустить его в скитания, Господь поставил на нем клеймо, так, чтобы самые ничтожные жители Нода знали, кто перед ними. И теперь, видя красно-золотую нить на пальце Тони и пытаясь отыскать такую же на собственных ладонях, Оуэн подумал, что знает, какого цвета была Каинова печать.
      Глава 11
      ПУТЕШЕСТВИЕ ЭГГМЕНА
      1
      У самоубийства, обнаружил Генри, есть голос, и этот голос пытался объясниться. Проблема состояла в том, что говорил он не по-английски, а то и дело впадал в какой-то бессвязный жаргон. Но это не имело значения: достаточно было попытки разговора. Как только Генри дал слово самоубийству, жизнь его безмерно улучшилась. Выпадали даже ночи, когда он мог уснуть (правда, не слишком часто, но все же), да и дни были не так уж плохи. До сегодняшнего.
      "Арктик кэт" управляло тело Джоунси, но сейчас в теле старого друга были чуждые образы и чуждые стремления. Может, внутри еще осталось что-то от Джоунси - Генри по крайней мере на это надеялся, - но если и так, он был сейчас слишком глубоко, слишком маленький и беспомощный, чтобы оказаться полезным. Скоро Джоунси исчезнет окончательно, и, похоже, хорошо, если так.
      Генри боялся, что тварь, овладевшая Джоунси, почует его, но снегоход промчался мимо, не снижая скорости. В сторону Пита. А что потом? А потом куда? Генри не хотел думать, не хотел тревожиться.
      Наконец он снова рванул к "Дыре", не потому, что там что-то осталось. Просто больше некуда было деваться. Добравшись до ворот с надписью КЛАРЕНДОН, он выплюнул в руку еще один зуб, глянул на него и отшвырнул. Снегопад закончился, но небо по-прежнему было хмурым, и, похоже, ветер снова усиливался. Кажется, по радио что-то передавали насчет урагана? Генри не мог вспомнить, но какая разница?
      Где-то к западу от него прогремел страшный взрыв. Генри тупо посмотрел в ту сторону, но ничего не увидел. Что-то либо обрушилось, либо взлетело на воздух, но по крайней мере почти все терзающие его голоса смолкли. Генри понятия не имел, связаны ли между собой эти два события и стоит ли об этом беспокоиться. Он прошел через открытые ворота, прошагал по утоптанному снегу, испещренному следами шин снегохода, и приблизился к дому.
      Генератор мерно завывал, дверь была широко распахнута. Генри остановился перед гранитной плитой, служившей крыльцом, и присмотрелся. Сначала ему показалось, что на ней следы крови, но кровь, высохшая или свежая, не могла иметь такого необычного красно-золотистого оттенка. Скорее выглядит, как некая органическая растительность. Мох или грибок. И что-то еще...
      Генри откинул голову, раздул ноздри и осторожно втянул воздух. И тут же в памяти всплыло четкое, хотя и абсурдное воспоминание о поездке на остров Маврикий с бывшей женой, всего месяц назад. Они сидели с Рондой за столом, пили вино, налитое sommelier <служащий и ресторане, подающий спиртные напитки (фр.)>, и он тогда подумал: мы нюхаем вино, собаки обнюхивают анальные отверстия друг друга, и все приходит к одному. Тогда он вдруг увидел лицо отца и струйку молока, стекающую по подбородку. Правда, оно тут же исчезло. Генри улыбнулся Ронде и подумал: какое облегчение знать, что конец все-таки настанет, и хорошо бы, если бы он настал как можно скорее.
      По сейчас пахло не вином, а чем-то болотистым, серным. Немного подумав, он понял: так пахло от женщины, устроившей аварию. Вонь ее больных внутренностей...
      Генри ступил на гранитную плиту, сознавая, что последний раз входит в этот дом, чувствуя тяжесть прожитых лет: смех, разговоры, бесчисленные бутылки пива, случайный косячок, турнир обжор в девяносто шестом (а может, в девяносто седьмом), горький запах пороха и крови, означавший начало охотничьего сезона, запах смерти, дружбы и детского восторга.
      Он снова принюхался. Здесь вонь была сильнее. Что-то химическое возможно, так казалось потому, что дышать было нечем. Повсюду на полу виднелись следы мохнатой плесени, хотя кое-где проглядывали доски. Однако ковер она заплела так густо, что не было видно узора. Вероятно, плесень любила тепло, но все же скорость роста казалась пугающей. Генри хотел было войти, но передумал, отступил на два шага и очутился в снегу, бессознательно трогая языком дыры, на месте которых еще утром сидели вполне здоровые зубы. Из носа снова поползла струйка крови. Конечно, в ванной есть аптечка, но стоит ли рисковать? Если этот мох выделяет что-то вроде воздушно-капельной инфекции, вроде вирусов Эбола или Ханта, он, возможно, уже спекся, и всякие предосторожности запоздали. Поздно закрывать конюшню, когда лошадь украдена. Но и зря переть на рожон смысла нет.
      Генри обошел дом, стараясь ступать в колею, оставленную "арктик кэт".
      2
      Дверь в сарай тоже была открыта. И Генри увидел Джоунси, да, ясно как день, Джоунси, замершего на пороге, прежде чем выкатить снегоход, Джоунси, небрежно державшегося за косяк, Джоунси, прислушивавшегося.., к чему?
      Ни к чему. Ни карканья ворон, ни трескотни сорок, ни перестука дятлов, ни перебранки белок. Только шум ветра, и случайное "плюх" снежного комка, сползающего с ветки сосны или ели. Животные ушли, покинули здешние места, словно спасались от бедствия.
      С минуту он стоял, не двигаясь с места, вызывая в памяти картинки всего, что было в сарае. У Пита это вышло бы лучше - закрыл бы глаза, покачал указательным пальцем и сказал бы, где что лежит до последней коробочки с гайками, - но сейчас Генри сможет обойтись и без способностей Пита. Он был здесь только вчера, искал, чем открыть заевшую дверцу кухонного шкафа. А значит, он видел то, что ему сейчас нужно.
      Генри сделал несколько быстрых вдохов-выдохов, проветривая легкие, зажал рукой в перчатке нос и рот и вошел. Немного подождал, пока глаза привыкнут к полумраку. Лучше избежать неприятных сюрпризов.
      Когда зрение восстановилось, Генри пересек пустое пространство, где прежде стоял снегоход. На полу ничего не было, кроме причудливого рисунка масляных пятен, но на зеленом брезенте, служившем чехлом снегохода и брошенном в угол, уже появились красновато-золотистые дорожки.
      Верстак превратился в свалку - коробки с тщательно рассортированными гвоздями и гайками перевернуты, старый мундштук, принадлежавший Ламару Кларендону, валяется на полу разбитый, все ящички выдвинуты и так оставлены. Кто-то, Бивер или Джоунси, пронесся сквозь сарай ураганом, что-то выискивая.
      Это был Джоунси.
      Да. Генри, возможно, никогда не узнает, как все происходило, но это был Джоунси, он знал, и для него, по-видимому, было крайне важно найти что-то. Интересно, нашел ли он? Наверное, Генри и этого не узнает. Ему самому понадобится то, что висит на гвозде, в дальнем углу комнаты, над грудой банок с красками и пульверизаторов.
      Все еще закрывая рукой рот и нос, задерживая дыхание, Генри пробрался к заветному гвоздю, на котором болтались три-четыре респиратора, обычно употреблявшихся при покраске. Эластичные тесемки растянулись, сами респираторы пожелтели. Он схватил сразу все и повернулся как раз вовремя, чтобы заметить какое-то движение за дверью. Генри сдержал крик, но сердце ушло в пятки, и он вдруг почувствовал, что задыхается. Ничего не видно, наверное, просто игра воображения. Но нет.., что-то все-таки там было. Свет проникал сквозь открытую дверь, сквозь грязное оконце, вроде бы все видно, но сейчас Генри в буквальном смысле слова боялся собственной тени.
      Он выскочил из сарая в четыре прыжка, стискивая в кулаке респираторы, задерживая дыхание, пока не сделал несколько шагов по заснеженной тропинке, и только тогда позволил себе набрать воздуха в легкие. И тут же согнулся, упершись ладонями в бедра. Перед глазами плясали крохотные черные точки.
      С востока донесся отдаленный треск выстрелов. Не ружья: слишком четко и быстро, как перестук пишущей машинки. Автоматы или пулеметы. В мозгу у Генри возникла картина, ясная, как воспоминание о струйке молока, ползущей по подбородку отца, или Барри Ньюмене, рванувшем из его офиса с такой скоростью, словно к пяткам прицепили ракеты. Он увидел оленей и енотов, куропаток и диких собак, кроликов, которых косили сотнями и тысячами в тот момент, когда они пытались покинуть то, что в их представлении было зачумленной зоной. Видение причинило неожиданно острую боль, проникая глубоко к тому месту, что еще не успело умереть и, как выяснилось, только дремало. К месту, так трагически отозвавшемуся на плач Даддитса пронзительной высокой нотой, от которой голова, казалось, вот-вот взорвется.
      Генри выпрямился, заметил свежую кровь на перчатке и яростно выругался. Он прикрыл нос и рот, раздобыл респираторы и намеревался надеть не меньше чем пару, когда войдет в "Дыру в стене", но совершенно забыл о ране на бедре, полученной при аварии "скаута". Если грибок и в самом деле распространял инфекцию, значит, его песенка спета. Впрочем, и все предосторожности скорее всего бесполезны.
      Генри представил табличку, с которой кричали большие красные буквы:
      БИОЛОГИЧЕСКОЕ ЗАРАЖЕНИЕ! ПОЖАЛУЙСТА, ЗАДЕРЖИТЕ ДЫХАНИЕ И ПРИКРОЙТЕ РУКОЙ ЦАРАПИНЫ, ЕСЛИ ТАКОВЫЕ ИМЕЮТСЯ.
      Он невесело усмехнулся и направился к дому. Что ж, так или иначе, он все равно не собирался жить вечно. С востока все доносились и доносились выстрелы.
      3
      Снова поднявшись на крыльцо, Генри без особой надежды полез в карман за платком.., и не нашел. Вот вам преимущества лесной жизни: мочиться где попало и сморкаться прямо в снег, без всяких платков. Отчего-то именно в возможности вести себя по-дикарски мужчины находили особенное удовольствие. Когда задумаешься о таком, кажется просто неслыханным чудом, что женщины вообще способны любить лучших из них, не говоря уже об остальных.
      Он снял пальто, рубашку, белье с подогревом и остался в выцветшей футболке с эмблемой бостонских "Ред сокс" и надписью "ГАРСИА ПАРРА 5" на спине. Генри стащил и ее, свернул лентой и обвязал вокруг вымазанной засохшей кровью дыры на джинсах, снова подумав, что запирает конюшню после того, как лошадь увели. Все же приходится затыкать щели, верно? И не рисковать попусту. Еще существуют основы, на которых держится жизнь. Даже если бег этой жизни вот-вот оборвется.
      Он снова натянул одежду на покрытые гусиной кожей плечи и приладил сразу два респиратора. И решил было прикрыть еще двумя уши, но представил, как тесемки перекрещиваются на затылке, словно ремни кобуры, и расхохотался. Что еще? Упрятать под оставшуюся маску глаза?
      - Если оно меня достанет, значит, достанет, - сказал он вслух, но тут же напомнил себе, что лишняя осторожность не помешает, лишняя осторожность еще никого не убила, как говаривал старый Ламар.
      Даже за то короткое время, что Генри провел в сарае, грибок (или плесень, или что еще там) заполонил дом. Под ним не было видно ковра. На диване, на стойке между кухней и столовой, на табуретках у стойки виднелись красно-золотистые островки. Извилистые капилляры пуха сбегали по ножке стола, словно повторяя след чего-то пролитого, и Генри вспомнил, как собираются муравьи на крупицах рассыпанного сахара. Но самым неприятным была поросшая красно-золотым мхом паутина, свисавшая с потолка над ковром навахо. Несколько секунд Генри сосредоточенно рассматривал ее, прежде чем сообразил, что это - Ловец снов Ламара Кларендона. Генри не думал, что когда-нибудь узнает, что же здесь все-таки произошло, но в одном можно быть уверенным: на этот раз Ловец поймал в свои сети настоящий кошмар.
      Надеюсь, ты не собираешься заходить сюда? Особенно теперь, когда у видел, как это быстро растет? Джоу ней вроде был в порядке, когда проезжал мимо, но на самом деле это не так, и ты это понимаешь. Успел почувствовать. Итак.., ты ведь не собираешься заходить сюда, верно?
      - Собираюсь, - сказал Генри. При каждом слове двойной горб респиратора вздувался и опадал. - Если меня скрутит.., что ж, придется покончить с собой.., раньше, чем планировалось.
      И хохоча, как Стабб в "Моби Дике", Генри шагнул за порог.
      4
      Колонии грибка за единственным исключением напоминали тонкие ровные коврики и поросшие плесенью кочки. Исключение Генри увидел перед дверью ванной, где горбился настоящий холм, взобравшийся на дверь, опушивший косяки на высоте приблизительно четырех футов. Это неряшливое нагромождение, похоже, появилось на каком-то сероватом, губчатом веществе. Странная губка, тянувшаяся к гостиной, раздваивалась, образуя нечто вроде буквы V, что неприятно напомнило Генри о раскинутых ногах. Словно кто-то умер прямо в дверях ванной, и грибок вырос на трупе.
      Генри пришли на память наспех пройденный в колледже курс судебной медицины, толстый учебник с фотографиями, мрачными, зачастую тошнотворными снимками с мест преступлений. Ему долго не давал покоя один: жертву убийства бросили в лесу, но обнаженное тело обнаружили дня через четыре. На затылке, под коленями и между ягодицами успели вырасти поганки.
      Четыре дня. Все же четыре дня. Но еще утром в доме не было ни следа этой пакости, а ведь прошло всего...
      Генри посмотрел на часы и увидел, что они остановились на без двадцати двенадцать. А вместе с ними и время.
      Он повернулся и заглянул за дверь, отчего-то убежденный, что там что-то прячется.
      Нет. Ничего, кроме "гаранда" Джоунси, прислоненного к стене.
      Генри уже было отвернулся, но тут же сообразил: на ружье нет грибка. Генри схватил "гаранд". Заряжен, поставлен на предохранитель, один патрон в стволе. Генри повесил ружье на плечо и снова вернулся к противному красному вздутию, пузырившемуся у двери ванной. Здесь сильнее ощущалась эфирно-серная вонь, смешанная с чем-то совсем уж омерзительным. Генри медленно пресек комнату, направляясь к ванной, вынуждая себя продвигаться шаг за шагом, боясь (и все больше убеждаясь), что красный горб с серыми придатками в виде раздвинутых ног - это все, что осталось от его друга Бивера. Еще минута - и он увидит спутанные пряди длинных черных волос Бива или его ботинки "Доктор Мартене", которые Бивер называл своей "декларацией солидарности с лесбиянками". Почему-то он вбил себе в голову, что "Доктор Мартене" - некий тайный знак, по которому лесбиянки узнают друг друга, и переубедить его оказалось невозможным. Кроме того, он пребывал в твердой уверенности, что миром правят некие личности, носящие имена Ротшильдов и Гольдфарбов, и вероятнее всего, отдают приказы из глубоко законспирированного бункера, высеченного в скалах Колорадо. Бивер, который всем удивленным восклицаниям предпочитал "трахни меня, Фредди"...
      Но как можно с уверенностью сказать, что уродство в Дверях ванной когда-то было Бивом или вообще кем-нибудь? Все это одни домыслы. Силуэт? Но это еще ни о чем не говорит.
      В губчатой массе что-то блеснуло, и Генри наклонился поближе, одновременно задаваясь вопросом, не дали ли микроскопические споры грибка всходы на влажных незащищенных глазных яблоках.
      Блестящий предмет оказался дверной ручкой. Рядом валялся поросший красновато-золотым пушком рулон изоленты. Генри вспомнил о разгромленном сарае, опрокинутых коробках, выдвинутых ящиках. Может, именно это искал Джоунси? Проклятую изоленту? Что-то в голове - может, очередной щелчок, а может, и нет - подсказало, что так и было. Но зачем? Во имя Господа, зачем?!
      За последние пять месяцев мысли о самоубийстве посещали его чаще и оставались все дольше, треща в голове на своем тарабарском наречии. Любопытство и любознательность почти покинули Генри. Зато сейчас любопытство разбушевалось на полную катушку, словно пробудилось страшно голодным и теперь требовало все новой пищи. Но накормить его было нечем. Может, Джоунси хотел наглухо залепить лентой дверь? Да, но от чего он пытался отгородиться? Он и Бив наверняка знали, что это не спасет от грибка, который попросту протянет свои ползучие пальцы под дверь.
      Заглянув в дверь, Генри издал странный горловой хрип и отшатнулся. Какое бы безумное непотребство здесь ни творилось, нет никаких сомнений: все началось и закончилось в ванной. Комната превратилась в красную пещеру, голубой кафель почти исчез под мхом. Низ раковины и унитаз тоже не избежали нашествия. Крышка сиденья откинута на бачок, и хотя Генри не мог утверждать наверняка - слишком густо все поросло грибком, ему показалось, что сиденье треснуло и топорщится обломками внутрь. Душевая занавеска превратилась в некое подобие бархатного театрального занавеса, хотя была сорвана почти со всех колец (с которых, в свою очередь, свисали мохнатые бороды) и лежала в ванной.
      Через бортик ванны, тоже поросший бахромой, перекинулась одетая в тяжелый ботинок нога. "Доктор Мартене". Генри не нужно было даже присматриваться. Похоже, он все-таки нашел Бивера.
      Откуда-то нахлынули воспоминания о том дне, когда они спасли Даддитса, такие яркие и живые, словно это было вчера. Бивер в своей потертой кожаной куртке, Бивер с коробкой Даддитса в руках, Бивер с улыбкой, говорящий:
      "Тебе нравится мультик? Но они никогда одежду не меняют..." И тут же добавляет...
      - Трахни меня, Фредди, - крикнул Генри оскверненному дому. - Это он сказал, он всегда так говорил.
      Слезы хлынули из глаз, побежали по щекам. Именно та влага, в которой нуждался грибок, и судя по джунглям, выросшим в унитазе, это его любимая среда. Так что сейчас он, кажется, получил благодатную почву.
      Но Генри было все равно. Теперь у него есть ружье Джоунси. И если грибку вздумается попировать на его теле, он постарается убраться задолго до того, как настанет время десерта.
      Если до этого дойдет.
      Возможно, и дойдет.
      5
      Он был уверен, что видел в углу сарая остатки старого ковра. Может, стоит вернуться за ними? Бросить на пол в ванной, подойти поближе и заглянуть в ванну. Но к чему? Он знал, что это Бивер, и не имел особого желания видеть старого друга, автора таких изощренных непристойностей, как "поцелуй меня в задницу", поросшего красным грибком, словно тот обескровленный труп в медицинском учебнике, украшенный колониями поганок. Если бы это могло в какой-то мере объяснить случившееся, тогда он, вероятно, решился бы. Но Генри считал такое весьма сомнительным. Пока что больше всего ему хотелось смыться отсюда. От вида грибка мороз шел по коже, но не только это было причиной его страхов. Еще неприятнее было ощущение, что он не один.
      Генри отступил от двери ванной. На столе лежала книга в мягкой обложке, на которой танцевали дьяволята с вилами. Должно быть, очередное увлечение Джоунси. Но и дьяволята не отпугнули вездесущий грибок.
      Внезапно Генри сообразил, что с запада доносится мерный гул, быстро превратившийся в сплошной громовой раскат. Вертолеты, и на этот раз не один. Много. Большие. И летят, кажется, совсем низко, на уровне крыши.
      Генри невольно пригнул голову. Перед глазами замелькали бесчисленные кадры из фильмов о вьетнамской войне, и в эту минуту он был почти уверен, что они расчехлят пулеметы и польют дом свинцом. Или напалмом.
      Туча прошла, не разразившись дождем, но так близко, что задребезжали чашки и тарелки на кухонных полках. Как только шум стал стихать, превратившись в отдаленное жужжание, Генри выпрямился. Может, они летят, чтобы поучаствовать в массовом убийстве животных на восточном конце Джефферсон-трект? Нужно немедленно уматывать отсюда, и...
      И что? Что потом?
      Пока он размышлял над этим вопросом, из спальни внизу послышался звук. Вернее, шорох. И все тут же стихло, так надолго, что Генри уже упрекнул себя за чрезмерную живость воображения. Молчание сменилось тихими щелчками, стрекотом, словно где-то завели механическую игрушку: жестяную обезьянку или попугая. Генри поежился. Во рту мгновенно пересохло. Волоски на затылке стали дыбом.
      Проваливай отсюда, беги!
      Но прежде чем прислушаться к этому голосу, а может, и внять, Генри уже подскочил к двери спальни, снимая на ходу "гаранд". Адреналин бушевал в крови, и мир заиграл яркими красками. Избирательное восприятие, непризнанный скромный дар благополучным и спокойным, куда-то подевалось, и он увидел каждую деталь, каждую мелочь: кровяную дорожку, ведущую из спальни в ванную, отброшенный шлепанец, алчный красный налет в форме отпечатка ладони на стене. Он рванул дверь на себя.
      Оно было на кровати. Непонятная тварь, показавшаяся Генри похожей на ласку или хорька с отрезанными ногами и длинным окровавленным хвостом, тащившимся за ней, как послеродовой послед. Ничего подобного он в жизни не видел, разве что у мурены в бостонском океанариуме были такие же неестественно огромные черные глаза. И еще сходство: когда существо распахнуло тонкую щель, заменявшую рот, открылось гнездо страшных, тонких, похожих на длинные стальные иглы клыков. Сзади твари, на пропитанной кровью простыне, лежала сотня или больше оранжево-коричневых яиц размером с бильярдные шары, покрытых мутной зеленоватой слизью - соплями. Внутри каждого то ли плавало, то ли извивалось нечто вроде волоса.
      Хорькоподобная тварь поднялась на хвосте, как змея из корзины заклинателя, и застрекотала. И дернулась на постели, постели Джоунси, но похоже, была не в состоянии двигаться дальше. Блестящие черные глаза загорелись ненавистью. Хвост (правда, Генри посчитал, что это скорее всего хватательное щупальце) нервно бил по простыне, а потом лег на все яйца, до которых мог добраться, словно пытаясь защитить потомство.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.