Стивен КИНГ
      ЛОВЕЦ СНОВ
      ТОМ 1
      Перевод с английского Т.А. Перцевой
      Анонс
      Бред странного, безумного человека, ворвавшегося в лагерь четверых охотников, - это лишь первый шаг четверых друзей в мир кошмара, далеко превосходящего человеческое понимание. В мир кромешного Ада, правит которым Зло. Абсолютное Зло, пришедшее, дабы нести людям погибель и страх. Зло, единственное оружие против которого кроется в тайной магии старинного индейского амулета - "Ловца снов"...
      Сьюзен Молдоу и Нэп Грэм
      СНАЧАЛА НОВОСТИ
      Из газеты "Ист Орегониен" - от 25 июня 1947 года:
      СЛУЖАЩИЙ УПРАВЛЕНИЯ
      ПО БОРЬБЕ С ЛЕСНЫМИ ПОЖАРАМИ
      ЗАСЕК "ЛЕТАЮЩИЕ БЛЮДЦА"
      Кеннет Арнолд утверждает, что видел девять дискообразных объектов. "Блестящих, серебристых и передвигавшихся с неслыханной скоростью".
      Сообщение из Росуэлла (Нью-Мексико), "Дейли рекорда от 8 июля 1947 года:
      ВВС ЗАХВАТИЛИ "ЛЕТАЮЩЕЕ БЛЮДЦЕ"
      НА РАНЧО В ОКРУГЕ РОСУЭЛЛ.
      СОТРУДНИКИ РАЗВЕДКИ ОБНАРУЖИЛИ
      ПОТЕРПЕВШИЙ КРУШЕНИЕ ДИСК
      Сообщение из Росуэлла (Нью-Мексико), "Дейли рекорд" от 9 июля 1947 года:
      КОМАНДОВАНИЕ ВВС УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО ТАК
      НАЗЫВАЕМОЕ БЛЮДЦЕ - ОБЫКНОВЕННЫЙ
      МЕТЕОРОЛОГИЧЕСКИЙ ЗОНД
      "Чикаго дейли трибьюн" от 1 августа 1947 года:
      ВВС США ЗАЯВИЛИ, ЧТО НЕ МОГУТ
      ДАТЬ ОБЪЯСНЕНИЕ УВИДЕННОМУ
      АРНОЛДОМ
      Еще 850 свидетельств очевидцев появления необычных предметов после первого доклада Арнолда.
      Сообщение из Росуэлла (Нью-Мексико), "Дейли рекорда от 19 октября 1947 года:
      ПО СЛОВАМ РАССЕРЖЕННОГО ФЕРМЕРА, ТАК
      НАЗЫВАЕМАЯ КОСМИЧЕСКАЯ ПШЕНИЦА
      ПРОСТО "УТКА"
      Эндрю Хоксон отрицает какое-либо воздействие блюдец. Он твердо убежден, что пшеница с красноватым отливом не что иное, как чей-то розыгрыш.
      Сообщение из Кентукки, "Куриер джорнел" от 8 января 1948 года:
      КАПИТАН ВВС ПОГИБАЕТ
      В ПОГОНЕ ЗА НЛО
      Последняя передача Ментела:
      "Металлический, невероятных размеров". ВВС хранят молчание.
      "Бразилией нейшнл" от 8 марта 1957 года:
      ИНОПЛАНЕТНЫЙ КОРАБЛЬ
      "КОЛЬЦО" ТЕРПИТ КРУШЕНИЕ
      В МАТО-ГРОССО!
      ДВЕ ЖЕНЩИНЫ ЕДВА НЕ
      ПОГИБЛИ ВБЛИЗИ
      ПОНТО-ПОРАН!
      "Мы слышали пронзительный писк изнутри", - заявляют они.
      "Брэзилиен нейшнл" от 12 марта 1957 года:
      УЖАС МАТО-ГРОССО!
      Сообщения о серых человечках с огромными черными глазами.
      Ученые отмахиваются.
      Свидетели настаивают.
      ЦЕЛЫЕ ДЕРЕВНИ ОХВАЧЕНЫ УЖАСОМ!
      "Оклахомен" от 12 мая 1965 года:
      ПОЛИЦЕЙСКИЙ СТРЕЛЯЕТ В НЛО
      По его словам, блюдце возвышалось на сорок футов над автострадой № 9.
      Показания радара авиабазы ВВС в Тинкере совпадают с его докладом.
      "Оклахомен" от 2 июня 1965 года:
      "ИНОПЛАНЕТНАЯ РАСТИТЕЛЬНОСТЬ
      "УТКА", - ЗАЯВЛЯЕТ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ
      МИНИСТЕРСТВА
      СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА
      По его словам, "красные семена" - это работа подростков, вооруженных пульверизаторами.
      Сообщение из Портленда (штат Мэн), "Пресс-хэролд" от 14 сентября 1965 года:
      СЛУЧАЕВ ПОЯВЛЕНИЯ НЛО В НЬЮ-ХЭМПШИРЕ
      СТАНОВИТСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ
      Чаще всего НЛО замечены вблизи Экзетера. Местные жители опасаются вторжения инопланетян.
      Сообщение из Манчестера (штат Нью-Хэмпшир), "Юнион-Лидер" от 30 сентября 1965 года:
      ЭПИДЕМИЯ ПИЩЕВЫХ ОТРАВЛЕНИЙ В
      ПЛЕЙСТОУ:
      ПРИЧИНА ТАК И НЕ РАСКРЫТА
      Более трехсот пострадавших. Большинство выздоравливает. Представитель управления по контролю за продуктами и лекарствами считает, что причиной могут быть загрязненные водные источники.
      "Мичиган джорнел" от 9 октября 1965 года:
      ДЖЕРАЛД ФОРД ПРИЗЫВАЕТ К
      РАССЛЕДОВАНИЮ НЕПОНЯТНОГО ЯВЛЕНИЯ
      Лидер республиканской партии заявляет:
      "Мичиганские огни" могут иметь внеземное происхождение.
      "Лос-Анджелес таимся от 19 ноября 1978 года:
      УЧЕНЫЕ КАЛИФОРНИЙСКОГО
      ТЕХНОЛОГИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА ОТМЕЧАЮТ
      ПОЯВЛЕНИЕ ГИГАНТСКОГО ЛЕТАЮЩЕГО
      ДИСКА В ПУСТЫНЕ МОХАВЕ
      Тикмен: Я был окружен крохотными яркими огоньками. Моралес: Видел красную траву, похожую на "ангельский волос".
      "Лос-Анджелес тайме" от 24 ноября 1978 года:
      СЛЕДОВАТЕЛИ ПОЛИЦИИ ШТАТА И ВВС
      НЕ НАШЛИ НИКАКИХ
      "АНГЕЛЬСКИХ ВОЛОС"
      НА МЕСТЕ ПОЯВЛЕНИЯ НЛО
      В ПУСТЫНЕ МОХАВЕ
      Тикмен и Моралес соглашаются пройти тест на "детекторе лжи". Возможность ложных показаний полностью исключена.
      "Нью-Йорк тайме" от 16 августа 1980 года:
      "ПЛЕННИКИ ИНОПЛАНЕТЯН"
      ОСТАЮТСЯ ПРИ СВОЕМ МНЕНИИ
      Психологи сомневаются в достоверности портретов так называемых серых человечков.
      "Уолл-стрит джорнел" от 9 февраля 1985 года:
      КАРЛ САГАН: "НЕТ, МЫ НЕ ОДИНОКИ!"
      Выдающийся ученый вновь подтверждает свою веру в существование инопланетных цивилизаций, утверждая, что шансы на существование иных цивилизаций огромны.
      "Финикс сан" от 14 марта 1997 года:
      ОГРОМНЫЙ НЛО ЗАМЕЧЕН ВБЛИЗИ ПРЕСКОТТА.
      ДЕСЯТКИ ОЧЕВИДЦЕВ ОПИСЫВАЮТ ПРЕДМЕТ
      В ФОРМЕ БУМЕРАНГА
      Коммутатор на авиабазе ВВС в Льюке разрывается от сообщений.
      "Финикс сан" от 20 марта 1997 года:
      ЗАГАДКА "ОГНЕЙ ФИНИКСА"
      ПО-ПРЕЖНЕМУ ОСТАЕТСЯ
      НЕРЕШЕННОЙ
      Эксперт заявляет, что фото не фальшивка. Следователи ВВС хранят молчание.
      Сообщение из Полдена (штат Аризона), "Уикли" от 9 апреля 1997 года:
      ЭПИДЕМИЯ ПИЩЕВЫХ ОТРАВЛЕНИЙ
      НЕ НАХОДИТ ОБЪЯСНЕНИЯ.
      РАССКАЗЫ О ПОЯВЛЕНИИ
      "КРАСНОЙ ТРАВЫ"
      ОБЪЯВЛЕНЫ ВЫМЫСЛОМ
      Сообщение из Дерри (штат Мэн), "Дейли ньюс" от 15 мая 2000 года:
      ТАИНСТВЕННЫЕ ОГНИ
      СНОВА ЗАМЕЧЕНЫ НА
      ДЖЕФФЕРСОН-ТРЕКТ
      Мэр Кинео-таун: "Не знаю, что это такое, но они появляются снова и снова".
      ДДДТ
      Это стало их девизом, и Джоунси под страхом смерти не мог припомнить, кто из них первым ввел это в обиход. "Берешь чужие в долг на время отдаешь свои и навсегда" - это его высказывание. "Трахни меня в задницу, Фредди" и еще с полдюжины столь же красочных непристойностей - вклад Бивера. Генри приучил их небрежно бросать: "Все, что возвращается на круги своя, возвращается на круги своя" - типичный образец того дзен-буддистского дерьма, которым он так увлекался еще с детства. А вот ДДДТ.., как насчет ДДДТ? Чей светлый ум это родил?
      Не важно. Не имеет значения. Главное, что они свято верили второй половине этой аббревиатуры, когда были неразлучной четверкой, а потом и всему целому, когда их стало пятеро, ну а потом.., вновь превратившись в четверку, опять поверили, только на этот раз первой половине.
      Но когда их опять осталось только четверо, дни стали темнее. Мрачнее, что ли? Теперь все чаще попадались "трахни-меня-в-задницу" дни. Это-то было ясно, но вот почему? Ответа не было. С ними явно творилось что-то неладное, они это знали... Неладное - или странное? Только что? Они ощущали, что пойманы, загнаны в ловушку, но каким образом? И все это случилось задолго до появления огней в небе. До Маккарти и Бекки Шу.
      ДДДТ: иногда это всего лишь слова. А иногда кажется, что вообще ничто. Пустота. Тьма. И тогда.., как же найти в себе силы жить дальше?
      1988: Даже у Бобра бывает хандра
      Сказать, что брак Бивера не сложился, - все равно что заявить о ком-то "немножко беременна" или "приземление космического корабля "Челленджер" чуть-чуть не удалось". Джо "Бивер" <Бобр (англ.).> Кларендон и Лори Сью Кинопенски вытерпели восемь месяцев, а затем - все, прошла любовь, кто-нибудь помогите собрать чертовы осколки.
      Вообще-то Бив, можно сказать, малый веселый и добродушный, это вам подтвердят все его закадычные друзья, но тут его настигла черная полоса. Он не встречается со своими старыми друзьями, то есть теми, кого считает настоящими друзьями, если не считать одной-единственной недели в ноябре, когда они каждый год собираются вместе, а в прошлом ноябре они с Лори Сью все еще тянули лямку. Правда, эта самая лямка становилась все тоньше, но еще держалась. Теперь он проводит слишком много времени, и даже сам это понимает, в барах портлендского Старого порта: "Портхоул", "Сименс-клаб" и "Фри-стритпаб". Чересчур много пьет, тянет косячок за косячком и по утрам все чаще отворачивается от зеркала в ванной: налитые кровью глаза, полуприкрытые набрякшими веками, стыдливо глядят в сторону. И одна-единственная мысль бьется в тяжелой голове: Следовало бы бросить все эти забегаловки, иначе влипну, как Пит. Пропади все пропадом...
      Бросить забегаловки, бросить шляться, не пить - зашибись! - но день за днем все продолжается по заведенному порядку, и он снова сидит за стойкой, а, поцелуй меня в задницу, и пошло все оно туда и туда!
      В этот четверг очередь "Фри-стрит паб", и будь он проклят, если не пристроится там в компании со стаканчиком пивка, косячком в кармане, а из музыкального гроба доносится старая мелодия, вроде тех, что когда-то играли "Вэнчерс". Он не может вспомнить название этой вещи, популярной еще до его рождения. И все же знает ее, потому что часто слушает радио-ретро портлендской станции.., с тех пор как развелся. Ретрошлягеры - штука утешительная. Имеют странное свойство успокаивать. А вот новые хиты... Лори Сью знала великое их множество и даже любила, но до Бивера они как-то не доходили.
      "Фри-стрит" почти пуст: не больше полудюжины клиентов за стойкой и еще столько же гоняют бильярдные шары в задней комнате. Бивер с тройкой закадычных приятелей сидят в одной из кабинок, дуют "Миллер" <Марка низкокалорийного пива.> и тасуют засаленную колоду карт, чтобы бросить жребий, кому платить за следующую порцию пива. Что это за мелодия со сплошным гитарным перебором? "Без границ"? "Телстар"? Нет, в "Телстар" ритм ведет синтезатор, а тут ничего подобного. Остальные треплются о Джексоне Брауне, игравшем вчера вечером в муниципальном центре. Если верить Джорджу Пелсену, который там был, тот устроил классное шоу, настоящий отпад, сдохнуть можно!
      - Но это еще не все! - объявляет Джордж, выразительно озирая собравшихся. - Кое-что припас на закуску! - Он гордо вытягивает и без того выступающий вперед подбородок и показывает красное пятно на шее:
      - Знаете, что это такое?
      - Засос, что ли? - немного смущенно спрашивает Кент Астор.
      - Светлая башка, мать твою! - восклицает Джордж. - После спектакля я торчал за кулисами вместе с целой кодлой фэнов, рвущихся получить автограф Джексона. Или, ну.., не знаю, Дэвида Линдли, что ли. Он классный мужик.
      Кент и Шон Робидо соглашаются, что Дэвид Линдли настоящий класс, не гитарный бог, разумеется (вот Марк Нопфлер из "Дайр Стрейтс" - тот бог, или Энгус Янг из "АйСи/ДиСи", это да, а уж Клэптон - и говорить нечего), но все равно на уровне. У Линдли потрясная фразировка, да и техника - дай бог каждому!
      Бивер не участвует в разговоре. Все, что ему хочется, - поскорее убраться отсюда, из этой вонючей, задрипанной забегаловки, глотнуть свежего воздуха. Он уже знает, к чему клонит Джордж, и все это вранье.
      Ее звали вовсе не Шанте, ты вообще не знаешь, как ее звали, она проплыла мимо тебя, как мимо стенки, и поделом, кто ты для такой девушки, еще один трудяга-волосатик из очередного мелкого рабочего городишки Новой Англии. Ты и твоя тоскливая сраная житуха! "Шанте" - название группы, которую мы слушаем, не "Мар-Кетс" или "Бар-Кис", а "Шанте". "Пайплайн" в исполнении "Шанте", а эта штука у тебя на шее - никакой не засос, а порез бритвой.
      Так он думает и вдруг слышит плач. Не в баре. В своем мозгу. Давно забытый плач. Ударяет прямо в голову, вонзается в серое вещество осколками стекла, и о, трахни меня в задницу, трахни, Фредди, кто-то должен заставить его замолчать.
      Я и заставил, думает Бивер. Это был я. Именно я - тот, кто заткнул его. Обнял и стал петь.
      Тем временем Джордж Пелсен расписывает, как дверь гримерной наконец открылась, но оттуда появился не Джексон Браун, не Дэвид Линдли, нет! Трио хористочек на подпевках, Рэнди, Сьюзи и Шанте. Аппетитные дамочки, аж слюнки текут.
      - Везет же! - вздыхает Шон, закатывая глаза. Шоп, кругленький коротышка, чьи сексуальные похождения ограничиваются случайными поездками в Бостон, где он пожирает глазами стрипушек в "Фокси леди" и официанток в "Хутерс". - Ни хера себе, Шанте, никак не меньше!
      Он с плотоядной улыбкой делает красноречивые пассы над ширинкой. Похоже, часто работает ручками? Ну да, кто же согласится с ним лечь?
      По крайней мере, думает Бив, хоть в этом он выглядит настоящим профессионалом.
      - Ну.., я заговорил с ними, в основном с ней, Шанте.., спросил, хотела бы она познакомиться с ночной жизнью Портленда. Слово за слово, и мы...
      Бив вынимает из кармана зубочистку и сует в рот, отсекая дальнейшее повествование. Да, зубочистка - как раз то, что сейчас надо. Не кружка пива, не косячок в кармане, не пустая трепотня Джорджа Пелсена о том, как они с Шанте столковались в кузове его пикапа, благодарение Богу хотя бы за это убежище, когда фургон враскачку, не вздумай лезть в "тачку"!
      Все это чушь и бред собачий, думает Бивер, и внезапно тоска стискивает горло, такая отчаянная тоска, которую ему еще не доводилось пережить, даже когда Лори Сью собрала вещички и ушла к родителям. Все это настолько на него не похоже.., и вдруг ему смертельно захотелось смыться отсюда к такой-то матери, наполнить легкие прохладным, соленым морским воздухом и найти телефон. И позвонить Джоунси или Генри, не важно кому, любой сгодится. Он хочет сказать: "Привет, старина, как оно ничего?" - и услышать, как один из них ответит: "Да знаешь, Бив, ДДДТ. Нет костяшек, нет игры".
      Он встает.
      - Эй, парень, - вскидывается Джордж. Бивер ходил с Джорджем в "Уэстбрук джуниор колледж", и там он казался вполне нормальным, но все это было много-много кружек пива назад. - Куда это ты?
      - Отлить, - бросает Бивер, перемещая зубочистку с одного угла рта на другой.
      - Только тащи поскорее обратно свой вонючий зад, я как раз перехожу к главному, - вещает Джордж, и Бивер думает: Трусики-"танга" с прорехой в промежности. О черт, сегодня в воздухе так и носятся дурные флюиды, должно быть, к перемене погоды или что-то в этом роде.
      Джордж понижает голос:
      - Когда я поднял ее юбку...
      - Знаю, на ней были трусы-"танга", - отмахивается Бивер и отмечает удивленный, почти потрясенный взгляд Джорджа, но не обращает внимания. - Я бы не прочь послушать подробности.
      Он отходит, направляется в туалет, с желто-розовой вонью мочи и дезинсектанта, минует туалеты, сначала мужской, потом женский, дверь с надписью "офис" и оказывается в переулке. Низко нависшее тусклое, дождливое небо, серый денек, но воздух свеж. Так свеж! Он глубоко втягивает его и снова думает: Нет костяшек, нет игры... Бив чуть улыбается.
      И шагает неведомо куда минут десять, жуя зубочистку и пытаясь прояснить голову. В какой-то момент, точно уже не припомнить, он выбрасывает косячок, мирно лежавший в кармане, и звонит Генри из платного телефона в "Джо Смоук шоп" у Моньюмент-сквер. Скорее всего он наткнется на автоответчик: Генри еще должен быть в университете, но оказывается, что Генри уже дома и поднимает трубку после второго звонка.
      - Как поживаешь, старик? - спрашивает Бивер.
      - Да сам знаешь, - отвечает Генри. - День другой, дерьмо все то же... Как насчет тебя, Бив?
      Бив закрывает глаза. На какую-то долю секунды все снова в порядке, все снова хорошо, так хорошо, как только может быть в этом сволочном мире.
      - Примерно так же, приятель. Примерно так же.
      1993: Пит помогает даме в беде
      Пит сидит за письменным столом чуть в стороне от демонстрационного зала "Макдоналд моторе" в Брайтоне, задумчиво вертя цепочку с ключами, на которой прицеплен брелок, состоящий из четырех, покрытых голубой эмалью букв: NASA.
      Мечты стареют куда быстрее мечтателей, и этот неоспоримый жизненный факт Пит обнаружил с течением лет.
      Однако умирают зачастую трудно и долго, вопя тихими скорбными голосами где-то на задворках мозга. Давненько Пит не ночевал в спальне, оклеенной снимками с изображениями космических кораблей "Аполло" и "Сатурн", астронавтов и выходов в космос (работа за бортом КЛА, ежели кто знает), а также космических капсул, с кожухами, закопченными и оплавленными сверхвысокими температурами при входе в плотные слои атмосферы.., и лунные модули, и "Вояджеры", и одна фотография блестящего диска над автомагистралью 80: застывшие люди стоят на забитом шоссе у машин, защищая ладонями глаза от нестерпимого света. Подпись под фото гласит: ОБЪЕКТ, СФОТОГРАФИРОВАННЫЙ ВБЛИЗИ АРВАДЫ, ШТАТ КОЛОРАДО, В 1971 ГОДУ, И ДО СИХ ПОР ОСТАВШИЙСЯ НЕОПОЗНАННЫМ. ЭТО НАСТОЯЩЕЕ НЛО.
      Как давно это было.
      И все же он провел одну неделю из двухнедельного отпуска в Вашингтоне, округ Колумбия, где каждый день ходил в Национальный музей авиации и космонавтики, проводя там все время в блужданиях среди экспонатов с изумленной улыбкой на лице, И подолгу глазел на лунные камни, размышляя: Эти камни привезены из места, где небеса всегда черны, а молчание подавляюще и вечно. Пил Армстронг и Базз Олдрин захватили с собой почти двадцать килограммов иного мира, и вот они здесь.
      А вот и он, сидит за столом, в день, когда не удалось продать ни одной машины (люди отчего-то не любят покупать машины в дождь, а в Питовой части света еще затемно началась морось), вертит на пальце цепочку NASA и поглядывает на часы. Почему-то в такие дни время просто ползет, а уж по мере приближения к пяти - так и вовсе замирает. Пять - законный час для первой кружечки пивка. До этого - ни-ни, ни единой. Если пьешь с утра, значит, рано или поздно придется подсчитывать, сколько выпил - верный путь в алкоголики. А вот если еще способен ждать.., вертеть цепочку и ждать...
      И так же страстно, как первой кружки, Пит ждет ноября. Апрельская поездка в Вашингтон позволила отвести душу, а лунные камни все же сногсшибательная штука (стоит только вспомнить, и снова дух захватывает, как в первый раз), но одиночество все же дает о себе знать, и от этого на сердце как-то паршиво. В ноябре он возьмет вторую неделю отпуска и встретится с Генри, Джоунси и Бивом. Вот тогда-то и позволит себе пить днями напролет. Когда ты в лесу, на охоте с дружками, вполне естественно тянуть пиво с утра до вечера. Это, собственно говоря, традиция. Это...
      Дверь открывается и на пороге возникает привлекательная брюнетка. Примерно пять футов десять дюймов (Пит обожает высоких курочек), лет тридцати. Осматривает выставочные модели (новый "тандерберд" цвета темного бургундского - гвоздь сезона, хотя "эксплорер" тоже хоть куда), но с таким видом, словно не слишком заинтересована в покупке. Заметив Питера, она делает шаг к столу. Но тот уже поднимается, уронив ключи на книгу записей, включает ослепительно профессиональную улыбку в двести ватт, не меньше, беби, уж поверь, и устремляется к ней с протянутой рукой. Рукопожатие выходит крепким, деловым, но она явно чем-то расстроена.
      - Скорее всего ничего не выйдет, - вздыхает она.
      - Никогда не начинайте разговор с продавцом автомобилей с таких обидных слов, - советует Пит. - Мы обожаем вызов. Я Пит Мур.
      - Привет, - говорит она, но не называет своего имени, а зовут ее Триш. - У меня свидание во Фрайбурге, ровно через... - она вскидывает глаза на часы, те, с которых Пит целый день напролет не сводил взгляда, - ..через сорок пять минут. С клиентом, который хочет купить дом, и кажется, у меня есть именно то, что надо, и комиссионные приличные, а... - глаза вдруг наполняются слезами, и ей приходится сглотнуть, чтобы избавиться от непрошеной хрипотцы, - ..а я потеряла ключи от машины! Чертовы ключи от машины!
      Она открывает сумочку и судорожно в ней роется.
      - Но у меня права.., плюс другие документы.., все доказательства, и я подумала, а вдруг, вдруг вы сумеете раздобыть мне новые ключи, и я спокойно уеду. Это сделка меня здорово выручила бы. Только с комиссионных можно бы спокойно жить весь год, мистер...
      Она забыла. Но Пит не обижается. Мур - фамилия столь же обычная, как Смит или Джоунс. Кроме того, она растеряна и вне себя. Еще бы, ключи потерять, такое несчастье! Он тут всякого навидался.
      - Мур. Но я отзываюсь и на Пита.
      - Не могли бы вы помочь мне, мистер Мур? Или кто-нибудь из отдела обслуживания?
      Старина Джонни Дэймон и рад бы помочь, но уж сегодня ей во Фрайбург точно не поспеть.
      - Мы сможем привезти вам новые ключи, но это займет как минимум сутки, а то и двое, - сообщает он.
      Она смотрит на него мокрыми, бархатисто-карими глазами и тоскливо стонет:
      - Черт.., о черт...
      Странная мысль приходит в голову Питу: она похожа на девочку, которую он знал когда-то, давным-давно. Не слишком хорошо, они знали ее не слишком хорошо, но все же настолько, чтобы спасти ей жизнь. И звали ее Джози Ринкенхауэр.
      - Я так и думала, - бормочет Триш, не пытаясь больше скрывать рыдания. - О дьявол, я так и думала!
      Она отворачивается и начинает плакать, уже не сдерживаясь. Пит подходит сзади и осторожно берет ее за плечо.
      - Погодите, Триш. Погодите минуту.
      Проклятие, какой промах! Она ведь не назвалась, а он окликнул ее по имени, хотя никто их не знакомил.., но может, она слишком убита горем, чтобы это заметить.
      - Вы откуда? - спрашивает он. - Я хочу сказать, вы ведь не из Брайтона?
      - Нет, - качает она головой. - Наш офис в Уэстбруке. "Деннисон риэл эстейт". Мы те самые, которые с маяком.
      Пит кивает, словно что-то понял.
      - Я сейчас оттуда, только остановилась у здешней аптеки, купить аспирин, потому что голова всегда раскалывается перед важным свиданием.., это стресс, и, Господи, в висках словно молотки стучат.
      Пит снова кивает, на этот раз сочувственно. Ему знакомо это ощущение. Правда, чаще всего оно вызвано не стрессом, а избытком пива, но какая разница?
      - У меня оставалось еще немного времени, вот я и зашла в магазинчик рядом с аптекой выпить кофе.., кофеин, знаете, когда голова болит, кофеин очень помогает...
      Пит кивает в третий раз. В их компании главный психолог - Генри, это он настоящий шринк <психотерапевт.>, но Пит не раз твердил ему, что хороший продавец должен безошибочно читать чужие мысли и видеть человека насквозь, иначе не то что машину, туалетную бумагу не продашь. И теперь Пит с радостью замечает, что его новая приятельница чуть успокоилась. Вот и хорошо. Кажется, он сумеет помочь ей - если она позволит, конечно. Он уже чувствует, как это случится. Крошечный щелчок, и дверца приоткроется. Ему нравится само ожидание этого щелчка. Ничего особенного, конечно, и неизвестно, чем все кончится. Но так или иначе, а что-то в этом есть.
      - Ну и.., и забежала к "Ренни", на другой стороне улицы. Купила шарф, из-за дождя.., нужно же чем-то... Она касается волос.
      - Потом вернулась к машине, а мои сволочные ключи исчезли! Я немедленно пошла обратно, по магазинам, к аптеке, но, поверите, и след простыл! Л теперь я опоздаю к клиенту!
      Она снова взвинчена, готова заплакать. Поднимает взгляд на часы. Для него время плетется. Для нее - летит. Вот вам и разница между людьми.
      - Успокойтесь, - говорит он. - Возьмите себя в руки и выслушайте меня. Сейчас отправимся к аптеке и поищем ваши ключи.
      - Но их там нет! Я обшарила все проходы между стеллажами, обыскала полку, с которой брала аспирин, спросила девушку за прилавком...
      - Проверить лишний раз не повредит, - перебивает он и ведет ее к двери, легонько, но решительно подталкивая в спину. Ему нравится запах ее духов, а еще больше - волосы. Именно волосы. И если они так смотрятся в серый денек, как же светятся на солнце?
      - Мое свидание...
      - У вас еще сорок минут, - говорит Пит. - Когда туристы разъезжаются, до Фрайбурга можно добраться минут за двадцать. Десять минут на поиски ваших ключей, а если ничего не выйдет, я сам вас отвезу.
      Она с сомнением косится на него. Но Пит смотрит мимо нее, в одну из клетушек-кабинетов.
      - Дик! - окликает он. - Эй, Дики М.!
      Дик Макдоналд поднимает голову от россыпи накладных.
      - Заверь леди, что я благополучно доставлю ее во Фрайбург, если до этого дойдет.
      - О, он вполне благонадежен, мэм, - кивает Дик. - Никакой не сексуальный маньяк, не гонит с запредельной скоростью. Всего лишь попытается продать вам новый автомобиль.
      - Я крепкий орешек, - улыбается она сквозь слезы, - но так и быть, по рукам.
      - Прикрой меня по телефону, ладно, Дик?
      - Ладно, хотя это нелегко. В такую погоду покупателей приходится отгонять палками.
      Пит и брюнетка Триш выходят, пересекают переулок и пешком добираются до Мейн-стрит, это три минуты ходу.
      Аптека - второе здание слева. Морось усиливается и теперь уже больше походит на дождь. Женщина повязывает волосы новым шарфом и смотрит на непокрытую голову Пита.
      - Вы промокнете, - говорит она.
      - Я - с севера. Мы так быстро не сдаемся.
      - Как по-вашему, сумеем их найти? - вдруг вырывается у нее.
      Пит пожимает плечами:
      - Может быть. У меня чутье на такие дела прямо-таки собачье. И всегда было.
      - Знаете что-то, чего я не знаю? - удивляется она. Нет костяшек, нет игры, думает он. Только и всего, мэм.
      - Нет, - говорит он вслух. - Пока нет.
      Они входят в аптеку, и колокольчик над дверями уныло тренькает. Девушка за прилавком нехотя отрывается от журнала. Двадцать минут четвертого, день сумрачный, и, следовательно, кроме них троих и мистера Диллера за рецептурным прилавком - ни одного человека.
      - Привет, Пит, - кивает девушка.
      - Эй, Кэт, как дела?
      - Сам видишь.., еле-еле, - вздыхает она и обращается к брюнетке:
      - Мне очень жаль, мэм, но я еще раз везде посмотрела и ничего не нашла.
      - Ничего страшного, - бормочет Триш со слабой улыбкой, - этот джентльмен согласился меня подвезти.
      - Ну-у-у, - тянет Кэти, - Пит, конечно, славный, но я не заходила бы так далеко, именуя его джентльменом.
      - Придержала бы язычок, дорогуша, - ухмыляется Пит, - если не хочешь платить за моральный ущерб. Судьи у нас всегда на стороне обиженных.
      Он украдкой смотрит на часы. Время и для него ускорило бег. Вот и прекрасно, хотя бы для разнообразия.
      Пит оглядывается на Триш.
      - Сначала вы зашли сюда. За аспирином.
      - Верно. Купила упаковку аспирина. А в оставшееся время решила...
      - Выпить кофе у "Кристи", а потом зайти к "Ренни".
      - Д-да.
      - Вы не запивали аспирин горячим кофе?
      - Нет, в машине была бутылка воды "Поланд". - Она показывает в окно на зеленый "таурус". - Запила водой таблетки. Но потом пошарила по сиденью и.., заодно проверила зажигание.
      Она окидывает их нетерпеливым взглядом, в котором ясно читается: "Знаю, что вы думаете: какая-то полоумная, морочит голову".
      - И последний вопрос. Если я найду ваши ключи, согласитесь поужинать со мной? Мы могли бы встретиться в "Уэст Уорф".
      - Я знаю "Уэст Уорф", - улыбается она сквозь слезы. Кэти привстала, даже не пытаясь сделать вид, что читает журнал. Да это куда интереснее любого романа!
      - Откуда вы знаете, что я не замужем и вообще свободна?
      - А обручальное кольцо? - немедленно возражает он, хотя еще не успел взглянуть па ее безымянный палец. - Кроме того, я всего лишь имел в виду жареных моллюсков, салат из моркови с капустой и слоеный пирог с клубникой, а вовсе не пожизненный союз.
      Она, в свою очередь, смотрит на часы:
      - Пит.., мистер Мур.., боюсь, что сейчас мне не до флирта. Если подвезете меня, буду рада поужинать с вами. Но...
      - Этого вполне достаточно, - отзывается Пит. - Но, думаю, вы поедете в своей машине, так что встретимся позже. Пять тридцать вам подходит?
      - Да, прекрасно, но...
      - Заметано.
      Пита захлестывает давно не испытанное ощущение счастья. Это чудесно. Счастье - это чудесно. Два последних года ему и сотой доли ничего подобного не довелось изведать, а почему? Непонятно. Слишком много промозглых, пропитанных алкоголем ночей блуждания по барам между 302-м шоссе и Норт-Конуэем? Да, но разве только в этом дело? Может, и нет, но на размышления времени не осталось. Даме нужно успеть на деловое свидание. Если она к тому же продаст дом, кто знает, может, и Питу Муру крупно повезет? А если и ничего не выйдет, если удача отвернется.., что ж, зато он все равно ей поможет. Он это чувствует.
      - Сейчас я сделаю кое-что необычное.., может, даже на первый взгляд странное, но пусть это вас не волнует, - объявляет он. - Всего лишь небольшой фокус, вроде как потереть переносицу, чтобы не чихнуть, или ударить себя по лбу, когда пытаешься вспомнить чье-то имя. Договорились?
      - Д-да.., наверное, - выговаривает сбитая с толку Триш. Пит закрывает глаза, подносит к лицу некрепко сжатый кулак, выбрасывает указательный палец и принимается водить им взад и вперед.
      Триш оборачивается к продавщице. Та пожимает плечами, словно говоря: "Кто знает?"
      - Мистер Мур, - нерешительно произносит Триш. - Мистер Мур, может, мне просто...
      Пит открывает глаза, глубоко вздыхает и опускает руку. И смотрит мимо Триш, на дверь...
      - Итак.., вы вошли... - Его глаза двигаются, словно следя за вошедшей Триш. - Шагнули к прилавку... Наверное, спросили о чем-то. В каком проходе аспирин... Что-то в этом роде.
      - Да, я...
      - Но вы еще что-то взяли. - Он видит это что-то на полке со сладостями. Ярко-желтый рисунок, что-то вроде отпечатка ладони. - Батончик "Спикере".
      - "Маундс", - шепчет она, хлопая ресницами. - Откуда вы узнали?
      - Взяли шоколадку, только потом пошли за аспирином. Заплатили и ушли.., выйдем на минуту. Пока, Кэти.
      Кэти только кивает, не сводя с него вытаращенных глаз. Пит шагает за порог, не обращая внимания на звяканье колокольчика, на морось, теперь и в самом деле превратившуюся в дождь. Желтизна на тротуаре исчезает: водяные струи смывают ее и уносят. И все же он способен разглядеть ее, и ужасно этим доволен. Он видит линию. Это ощущение щелчка. Клик, и готово. Здорово! Сколько же времени он не видел ее так ясно?!
      - Назад к вашей машине, - бормочет он себе под нос, - чтобы запить водой пару таблеток аспирина...
      Он пересекает тротуар, медленно подбирается к "таурусу". Триш, встревоженно оглядываясь, следует за ним. Взгляд взволнованный. Почти испуганный.
      - Открыли дверь. Взяли сумочку.., ваши ключи.., аспирин.., батончик.., все такое.., перекладываете их из руки в руку.., и тут...
      Он наклоняется, шарит в воде, хлещущей в сточной канаве, запускает туда ладонь почти до запястья, поднимает что-то и кланяется с видом фокусника, удачно выполнившего сложный трюк. В сереньком, почти сумеречном свете ярко вспыхивают серебром ключи.
      - ..тут вы уронили ключи.
      Сначала ей не приходит в голову их взять. Она потрясенно смотрит на него, словно только сейчас у нее на глазах свершилась магия. Черная магия. А он и есть тот самый злой маг.
      - Ну же, - настаивает он, со слегка поблекшей улыбкой. - Берите же. Тут нет ничего сверхъестественного. Чистая дедукция. Мне не привыкать. Вам следовало бы брать меня в поездки, на случай если заблудитесь. Я в два счета отыщу дорогу.
      Только тогда она берет ключи. Быстро, стараясь не коснуться его пальцев, и Пит сразу же понимает, что она не придет в ресторан. Не стоит быть семи пядей во лбу, чтобы понять это: достаточно взглянуть в ее глаза, скорее напуганные, чем благодарные.
      - Спасибо.., спасибо вам, - лепечет она, мысленно измеряя расстояние между ними, будто боясь, что он подступит слишком близко.
      - Не за что. Только не забудьте: "Уэст Уорф", в половине шестого. Лучшие жареные моллюски в этой части штата.
      Поддержим иллюзию. Приходится иногда, независимо от того, что творится на душе. И хотя какая-то часть радости этого дня ушла, растворилась, что-то еще теплится. Он видел линию, а от этого всегда становится легче. Фокус простой, но приятно сознавать, что он еще может...
      - Половина шестого, - эхом отзывается она, открывая дверцу машины, но опасливый взгляд, брошенный через плечо, подозрительно похож на тот, каким обычно посматриваешь на пса, бешено рвущегося со сворки. Она рада до посинения, что теперь не придется ехать с ним во Фрайбург. И не нужно уметь читать мысли, чтобы это сообразить.
      Он неподвижно стоит под кнутами дождевых струй, наблюдая, как она выруливает на мостовую, и на прощание отдает жизнерадостный салют лихого продавца автомобилей. В ответ она рассеянно шевелит пальчиками, и, разумеется, когда он ровно в пять тридцать заглядывает в "Уэст Уорф" (на всякий случай, точность - вежливость королей), ее никто не видел, и час спустя она все еще не показывается. Он все равно не уходит: сидит за стойкой бара, пьет пиво и провожает глазами машины, мчащиеся по шоссе 302. Ему кажется, что он видит ее, где-то около пяти сорока. Зеленый "таурус", пролетевший мимо на полной скорости, в пелене дождя, ставшей к тому времени беспросветной, зеленый "таурус", который, вполне возможно, еще тянет за собой желтую полосу, сразу же тающую в сереющем воздухе.
      День другой, дерьмо все то же, думает он, но радость уже омрачена, вытеснена привычной грустью, грустью, ощущаемой как нечто заслуженное: цена так и не позабытого предательства. Он закуривает сигарету... Давным-давно, в детстве, притворялся, что курит, но в этом больше нет нужды...
      И заказывает еще кружечку. Милт приносит, но при этом ворчит:
      - Неплохо бы сначала что-то кинуть в желудок, Питер. Поэтому Пит заказывает порцию жареных моллюсков и даже съедает несколько, предварительно окунув в соус тартар, но перед тем как двинуться по кругу в какую-нибудь забегаловку, где его не так хорошо знают, пытается дозвониться в Массачусетс, к Джоунси. Но Джоунси и Карла наслаждаются редким свободным вечером, и трубку берет приходящая няня, которая и спрашивает, не нужно ли чего передать. Пит едва не говорит "нет", но тут же спохватывается.
      - Передайте, звонил Пит, сказал ДДДТ.
      - Д... Д... Д... Т... - повторяет девушка, старательно записывая. - Он поймет, что это...
      - О да, - заверяет Пит, - еще бы.
      К полуночи он надирается в какой-то нью-хэмпширской пивнушке, то ли "Мадди Раддер", то ли "Радди Матер", он так и не усек. Едва ворочая языком, Пит пытается поведать такой же окосевшей телке, как когда-то свято верил в то, что окажется первым человеком, ступившим на Марс. И хотя та кивает и твердит, будто заведенная, "ага-ага-ага", он почему-то сознает, что у нее только и мыслей, как бы опрокинуть еще порцию бренди перед закрытием. Но это ничего. Это не важно. Завтра он проснется с головной болью и ужасным похмельем, но все равно отправится на работу и продаст машину, а может, и нет, но так или иначе мир вертится. А вдруг удастся сбыть винно-красный "тандерберд", прощай любимая! Когда-то все было иначе, но теперь все по фигу. Наверное, и с этим можно жить, для такого парня, как он, правило большого пальца - всего лишь ДДДТ, день другой, дерьмо все ТО же, и хрен с ним, со всем остальным. Ты вырос, стал мужчиной, смирился с тем, что получил меньше, чем надеялся, обнаружил, что на волшебной машинке для грез и снов висит большая табличка: НЕ РАБОТАЕТ.
      В ноябре он отправится на охоту с друзьями, и этого вполне достаточно, чтобы с надеждой смотреть в будущее.., это и, возможно, классный слюнявый, пахнущий губной помадой минет в машине от этой бухой телки. Требовать еще чего-то - напрашиваться на лишнюю сердечную боль.
      Грезы и сны - это для детей.
      1998: Генри лечит диванного пациента
      В комнате полумрак, как всегда, когда Генри принимает пациентов. Интересно, что весьма немногие это замечают. Он считает, это потому, что обычно у них мозги с самого начала затуманены. Большинство из них попросту невропаты. "Леса так и кишат ими", - когда-то сказал он Джоунси, когда они были вместе, леса, ха-ха! Во всяком случае, такова его оценка - совершенно ненаучная, конечно. Он глубоко убежден, что их проблемы создают нечто вроде поляризующего экрана между ними и остальным миром. По мере усиления невроза тьма внутри сгущается. В основном он испытывает к пациентам нечто вроде благожелательного, хотя и отстраненного сочувствия. Иногда жалость. И весьма немногие выводят его из себя. К последним принадлежит Барри Ньюмен.
      Пациентам, перешагнувшим порог кабинета Генри, предоставляется выбор, который они таковым не считают. И даже не сознают этого. Заходя, они видят довольно уютную, хоть и полутемную комнату, с камином по левой стене, снабженным вечными дровами: четырьмя стальными трубками, раскрашенными под березу и маскирующими газовые горелки. Рядом, под превосходной репродукцией вангоговских "Подсолнухов", возвышается огромное мягкое кресло, в котором обычно восседает Генри. (Генри иногда говорит коллегам, что каждому психиатру следует иметь в кабинете по крайней мере одного Ван Гога.) В противоположном конце легкое креслице и диван. Генри всегда интересно, что именно выберет пациент. Правда, сам он слишком давно в деле, чтобы знать: выбранное впервые потом становится привычкой, и на последующих сеансах место останется неизменным. Он помнит, что на эту тему даже есть статья, только вот забыл чья. И в любом случае он обнаруживает, что со временем такие вещи, как газеты и журналы, съезды и семинары, интересуют его все меньше. Когда-то все было по-иному, но теперь ситуация изменилась. Он меньше спит, меньше ест и смеется гораздо меньше. Мрак просачивается и в его жизнь.., тот самый поляризующий фильтр, и Генри сознает, что даже не противится этому. Меньше яркого света - спокойнее для глаз.
      Барри Ньюмен с самого начала был диванным пациентом, но Генри ни разу не сделал ошибки, предположив, будто это имеет что-то общее с его психическим состоянием. Просто для Барри диван удобнее, хотя иногда Генри приходится протягивать ему руку, чтобы помочь встать, когда пятьдесят минут истекают. При росте пять футов семь дюймов Барри весит четыреста двадцать фунтов. Это и заставило его подружиться с диваном.
      Сеансы с Барри Ньюменом обычно длятся долго, поскольку тот тщательнейшим образом перечисляет все подробности своих гастрономических похождений. Это вовсе не означает, что Барри - гурман, о нет, совсем напротив, Барри пожирает все, что оказывается в орбите его досягаемости. В этом отношении Барри настоящая машина для перемалывания пищи. И его память, по крайней мере в этом отношении, донельзя идентична. Барри в гастрономии все равно что старый друг Генри Пит - в географии и ориентировании на местности.
      Генри почти оставил попытки оттащить Барри от деревьев и заставить его прогуляться по лесу, частично из-за спокойного, но неуклонного желания пациента обсуждать все съеденное в мельчайших деталях, отчасти потому, что Барри ему не нравится и никогда не нравился. Родители Барри умерли, оставив очень большое наследство, положенное на трастовый фонд до тридцатилетия сына. Тогда он сможет его получить, при условии, что будет продолжать психотерапию. Если же нет, основная часть останется в трастовом фонде до его пятидесятилетия.
      Генри сомневается, что Барри Ньюмен доживет до пятидесяти. Кровяное давление Барри (как он с гордостью объявил) - сто девяносто на сто сорок. Холестерин огромный. Настоящая золотая жила липопротеинов.
      - Я ходячий инсульт, я ходячий инфаркт, - твердил он с ликующей торжественностью человека, способного высказать жесткую неумолимую истину, потому что в душе сознает, что подобный конец не для него, о нет, не для него.
      - На ленч я съел два двойных бургера, - рассказывает он сейчас, - я люблю именно такие, потому что сыр в них еще горячий.
      Его пухлый рот, странно маленький для человека подобных размеров, чем-то напоминающий рыбий, сжимается и подрагивает, словно пробуя этот восхитительно горячий сыр.
      - Запил молочным коктейлем, а на обратном пути прихватил парочку шоколадок. Потом подремал немного, а когда проснулся, сунул в микроволновку пакет замороженных вафель. Знаете, этих, хрустящих, "Легго-эгго".
      Он смеется. Смех человека, охваченного приятными воспоминаниями о чудесном закате в горах, прикосновении к женской груди, прикрытой тонким шелком (не то чтобы Барри, по мнению Генри, когда-то испытывал нечто подобное), прогулке по теплому прибрежному песку.
      - Большинство людей пекут их в тостере, - продолжает Барри, - но тогда они получаются чересчур подсушенными. А из микроволновки они выходят горячими и мягкими. Горячими.., и мягкими. - Он жадно облизывает свои рыбьи губы. - Правда, мне стало немного стыдно за то, что я съел весь пакет.
      Он бросает это вскользь, небрежно, как бы в сторону, словно вспомнив о том, что и Генри нужно выполнять свою часть работы. Подобные штучки он проделывает по четыре-пять раз за сеанс, а потом.., потом вновь возвращается к еде.
      Он уже добрался до вечера вторника. Поскольку сейчас пятница, перечислению завтраков, обедов, ужинов и перекусов нет конца. Генри позволяет себе уйти в свои мысли. Барри его последний пациент на сегодня. Когда он завершит длинный список своих кулинарных подвигов, Генри вернется к себе и соберет вещи. Завтра вставать в шесть часов, а где-то между семью и восемью на подъездную аллею зарулит Джоунси. Они сунут свое барахлишко в старый "скаут" Генри, который тот держит исключительно для осенних охотничьих поездок, и к восьми тридцати они уже будут держать путь на север. По дороге завернут в Брайтон, подхватят Пита, а потом и Бива, по-прежнему живущего вблизи Дерри. К вечеру они доберутся до "Дыры в стене", охотничьего домика, того, что вверх по Джефферсон-трект, будут играть в карты в гостиной и прислушиваться к вою ветра в дымоходах. Ружья составят в угол кухни, охотничьи лицензии повесят на крючке над задней дверью. Наконец он будет с друзьями, а это все равно что после долгих скитаний очутиться в родном доме. На целую неделю поляризующий фильтр станет чуть-чуть тоньше. Они потреплются о прежних временах, посмеются над возмутительно-забавными непристойностями Бивера, а если кому-то и в самом деле удастся подстрелить оленя.., что ж, дополнительное развлечение! Вместе они сильны, как никогда. Вместе они все еще способны победить время.
      Где-то на заднем плане фоном звучит монотонный тенорок Барри Ньюмена. Свиные отбивные, пюре, жареная кукуруза, истекающая маслом, шоколадный торт "Пепперидж-фарм", и чашка с пепси-колой, в которой плавают четыре шарика мороженого "Бен и Джеррис Чанки Манки", и яйца: жареные яйца, вареные яйца, в мешочек, всмятку, глазунья, болтунья...
      Генри кивает в нужных местах, почти не прислушиваясь. Старый трюк психиатров.
      Господу известно: у Генри и его друзей полно своих проблем. Биверу ужасно не везет в семейной жизни, Пит пьет слишком много (куда больше, чем следовало бы, по мнению Генри), Джоунси и Карла едва не развелись, а Генри борется с депрессией, которая кажется ему настолько же притягательной, насколько неприятной. Так что да, действительно, у них полно проблем. Но им все еще хорошо вместе, они все еще могут облегчить друг другу путь, озарить дорогу, и к завтрашнему вечеру они будут вместе. Целых восемь дней. И это прекрасно.
      - Я знаю, что не должен бы, но рано утром проснулся от непреодолимого влечения. Возможно, низкий сахар крови, да, скорее всего так и есть. Во всяком случае, я съел остаток фунтового торта, что лежал в холодильнике, а потом сел в машину и поехал в "Данкин Донате", взял дюжину печеных яблок и четыре...
      Генри, все еще думая о ежегодной охоте, начинающейся завтра, сам не сознает, что говорит, пока слова не срываются с губ. Что ж, не воробей, не поймаешь...
      - Может, постоянное желание есть как-то связано с тем, что вы считаете, будто убили свою мать. Как по-вашему, это возможно?
      Барри внезапно смолкает. Генри поднимает голову и видит огромные, как блюдца, глаза пациента, впервые за все время появившиеся из складок жира. И хотя Генри понимает, что должен заткнуться - он не имеет права проделывать вещи, не имеющие ничего общего с психотерапией, - почему-то его несет все дальше. Возможно, отчасти причиной этому размышления о старых друзьях, но в основном - внезапно побледневшая, потрясенная физиономия Барри. Больше всего Генри, кажется, задевает его полнейшее довольство собой и своим образом жизни. Его внутренняя убежденность в правильности своего самоубийственного поведения. Какая нужда его менять, не говоря уже о том, чтобы докапываться до истоков?
      - Вы ведь действительно считаете, что убили ее, верно? - продолжал допытываться Генри, небрежно, почти беспечно.
      - Я.., я никогда.., мне противна сама...
      - Она звала и звала, кричала, что боль в груди становится нестерпимой, но ведь вы часто это слышали, не так ли? Чуть не каждую неделю? Да что там неделю, чуть не каждый день! Кричала сверху: "Барри, позвони доктору Уитерсу, Барри, вызови "скорую", Барри, набери 911..."
      Они никогда не говорили о родителях Барри. Тот в своей мягкой, неумолимой, непробиваемо-жирной манере не допускал этого. Вроде бы начинает обсуждать их, и.., бин-го! - снова сворачивает на жареную баранину или цыпленка, а то и утку в апельсиновом соусе. Все тот же нескончаемый список. И поскольку Генри ничего не известно о родителях Барри, и уж конечно, о том дне, когда мать Барри умерла, упав с кровати и обмочив ковер, все еще вопя, вопя, сплошной вой трехсотфунтовой горы плоти, омерзительно тучной орущей плоти.., фу, какая гнусь! Он не может ничего знать об этом, потому что никто ему не рассказывал, но все-таки знает. А Барри тогда был не таким толстым. Всего сто девяносто фунтов.
      Линия. Снова она. Линия. Он не видел ее вот уже пять лет (разве что только во сне) и уже думал, что все кончено, но, похоже, ошибался. Она опять здесь.
      - А вы в это время сидели у телевизора и слушали ее крики, продолжает он. - Смотрели Рики Лейна и ели.., что именно? Сырный торт Сары Ли? Мороженое? Не знаю. Но вы не обращали внимания. Пусть себе орет.
      - Замолчите!
      - Позволили ей вопить сколько душе угодно, и в самом деле, почему бы нет? Она проделывала это всю жизнь! Вы не глупы и понимаете, что это чистая правда. Такое бывает. Думаю, вам и это ясно. Вот и обрекли себя на роль героя в этакой маленькой пьеске Теннесси Уильямса, просто потому что любите поесть. Но знаете что, Барри? Рано или поздно эта страсть вас убьет. В глубине души вы этому не верите, но это чистая правда. Ваше сердце уже трепыхается в груди, как заживо похороненный, бьющий кулаками в крышку гроба. Интересно, каково будет таскать на себе еще фунтов восемьдесят сто?
      - Затк...
      - Когда вы упадете, Барри, эффект будет, как от рухнувшей Вавилонской башни. Люди, ставшие этому свидетелями, будут толковать о случившемся еще долгие годы. Да вся посуда с полок попадает...
      - Замолчите!
      Барри стремительно садится. На этот раз он не нуждается в помощи Генри. И он смертельно бледен, если не считать двух ярких розочек, расцветших на щеках.
      - ..даже кофе из их чашек расплещется, а вы обмочитесь, совсем как она когда-то...
      - ПРЕКРАТИТЕ! - визжит Барри. - ПРЕКРАТИТЕ, ВЫ, ЧУДОВИЩЕ!
      Но Генри уже завелся. Он не может остановиться. Он видит линию, а когда ее видишь, нельзя притвориться, будто она не существует.
      - ..если вовремя не очнетесь от того ядовитого сна, в котором пребываете...
      Только Барри ничего не хочет слушать, абсолютно ничего. Он выбегает из комнаты, тряся необъятными ягодицами, и исчезает за дверью.
      А Генри сидит, не двигаясь, прислушиваясь к топоту целого стада бизонов в облике всего одного человека. Барри Ньюмена. Вторая комната пуста: у него нет секретаря, и с бегством Барри трудовая неделя окончена. Что ж, все к лучшему. Ну и влип же он!
      Генри подходит к дивану и ложится.
      - Доктор, - говорит он, - я опарафинился по полной программе.
      - Как это случилось, Генри?
      - Сказал пациенту правду.
      - Но разве истина не делает нас свободными, Генри?
      - Нет, - отвечает он себе, глядя в потолок. - Ни в малейшей степени.
      - Закрой глаза, Генри.
      - Хорошо, доктор.
      Он закрывает глаза. Комнату вытесняет мрак, и это хорошо. Тьма стала его подружкой. Завтра он встретится с остальными друзьями (по крайней мере с тремя), и свет вновь покажется добрым. Но сейчас.., сейчас...
      - Доктор?
      - Да, Генри?
      - Это типичный случай, именуемый "день другой, дерьмо все то же". Вам это известно?
      - Что это значит, Генри? Что это значит для тебя?
      - Все, - шепчет он, не открывая глаз, и тут же добавляет:
      - Ничего.
      Но это вранье. И далеко не первое, сказанное им здесь.
      Назавтра все четверо едут в "Дыру в стене", а впереди потрясные восемь дней. Великим охотничьим экспедициям грядет конец, хотя никто, разумеется, об этом не подозревает. До наступления настоящей тьмы еще несколько лет, но она близится.
      Тьма близится.
      2001: Джоунси. Беседа преподавателя со студентом
      Нам не дано знать, каким дням и событиям суждено изменить нашу жизнь. Может, это к лучшему. В день, который необратимо изменит его собственную, Джоунси сидит в своем кабинете на третьем этаже "Джон Джей колледж", глядя в окно на крохотный ломтик Бостона и думая о том, как не прав был Т.С. Эллиот, назвав апрель самым беспощадным месяцем, и всего лишь потому, что предположительно в апреле бродяга-плотник из Назарета угодил на крест за подстрекательство к мятежу. Всякий житель Бостона знает, что самый жестокий месяц - март, коварно дарящий несколько мгновений ложной надежды, чтобы потом подло швырнуть в лицо пригоршню дерьма. Сегодня один из таких, не внушающих доверия дней, когда кажется, что весна и впрямь посетила их суровый город, и Джоунси даже подумывает пройтись немного, когда разберется с одной неприятностью.., вернее, пакостью. Конечно, в эту секунду он не представляет, чем обернется сегодняшняя погода, и понятия не имеет, что к вечеру окажется в больничной палате, искалеченный, окровавленный и отчаянно сражающийся за собственную проклятую жизнь.
      День другой, дерьмо все то же, думает он, но на поверку дерьмо тоже оказывается другим.
      Но тут звонит телефон, и он хватает трубку, исполненный робкого радостного предчувствия: это наверняка мальчишка Дефаньяк, попросит отменить одиннадцатичасовую встречу.
      Должно быть, чует кошка, чье мясо съела, думает Джоунси. Что ж, вполне возможно. Обычно это студенты добиваются встречи с преподавателем. Когда же парню сообщается, что преподаватель хочет видеть его.., не нужно быть ясновидящим, чтобы понять, куда ветер дует.
      - Алло, Джоунс у телефона, - бросает он в трубку.
      - Привет, Джоунси, как жизнь? Он узнал бы этот голос где угодно.
      - Генри! Эй, Генри! Прекрасна, жизнь прекрасна! По правде говоря, это не совсем так, вернее, далеко не так, особенно при мысли о скором появлении Дефаньяка, но все относительно, не так ли? По сравнению с тем, где он окажется через двенадцать часов, пришпиленный к попискивающим, гудящим, позвякивающим аппаратам: одна операция позади и три еще ждут... Джоунси сильно приукрашивает действительность, или, попросту говоря, бздит сквозь шелк. Высокопарно выражаясь, делает хорошую мину при плохой игре.
      - Рад это слышать.
      Должно быть, он расслышал невеселые нотки в голосе Генри, но скорее всего просто чувствует подобные вещи.
      - Генри? Что стряслось?
      Молчание. Джоунси хочет было снова спросить, но Генри все же отвечает:
      - Мой пациент умер вчера. Я увидел заметку в газете. Барри Ньюмен его звали.
      И после небольшой паузы добавляет:
      - Он был диванным пациентом. Джоунси не совсем ясно, что это такое, но старому другу плохо. Он это знает.
      - Самоубийство?
      - Сердечный приступ. В двадцать девять лет. Вырыл собственную могилу ложкой и вилкой.
      - Жаль.
      - Последние три года он не был моим пациентом. Я отпугнул его. Случилась.., одна из этих штук. Понимаешь, о чем я?
      Джоунси кивает, забыв, что Генри его не видит.
      - Линия?
      Генри вздыхает, но Джоунси не слышит в его вздохе особого сожаления.
      - Да. И я вроде как выплеснул все на него. Он смылся так, словно задницу припекло.
      - Это еще не делает тебя виновником его инфаркта.
      - Может, ты и прав. Но почему-то мне так не кажется. Снова пауза. И потом, уже веселее:
      - Разве это не строчка из песни Джима Кроче? А ты? Ты в порядке, Джоунси?
      - Я? Угу. А почему ты спрашиваешь?
      - Не знаю, - говорит Генри. - Только... Я думаю о тебе с той самой минуты, как развернул газету и увидел фото Барри на странице некрологов. Пожалуйста, будь осторожнее.
      Джоунси вдруг ощущает легкий холодок, пронизавший до самых костей (многим из которых грозят скорые множественные переломы).
      - Да о чем это ты?
      - Не знаю, - повторяет Генри. - Может, просто так. Но...
      - Неужели опять эта линия? - тревожится Джоунси и, машинально развернувшись в кресле, смотрит в окно, на переменчивое весеннее солнышко. И тут на ум приходит, что парнишка, Дефаньяк, вероятно, съехал с катушек и прихватил оружие (коварный замысел, как говорится в детективах и триллерах, которые Джоунси любит почитывать в свободное время), и Генри каким-то образом это просек.
      - Не знаю. Вполне возможно, просто опосредованная реакция на смерть Барри. Видеть его фото на странице некрологов... Но все же поостерегись немного, договорились?
      - Ну.., конечно, я вполне могу...
      - Вот и хорошо.
      - У тебя точно все нормально?
      - Лучше некуда.
      Но Джоунси так не думает. Он уже хочет сказать что-то, когда слышит за спиной робкий кашель и понимает, что Дефаньяк скорее всего уже здесь.
      - Вот и хорошо, - вторит он, поворачиваясь к столу. Да, в дверях переминается его одиннадцатичасовой посетитель, на вид совсем не опасный: обычный мальчишка, закутанный в старое мешковатое пальто с капюшоном и деревянными пуговицами, не по погоде теплое, тощий и невзрачный, с панковской прической, неровными пиками торчащей над встревоженными глазищами.
      - Генри, у меня срочный разговор. Я перезвоню...
      - Да нет, не стоит. Честно.
      - Уверен?
      - Да. Но только.., тут еще одно дельце. Тридцать секунд есть?
      - Естественно, как же не быть? Он поднимает палец, и Дефаньяк послушно кивает. Однако продолжает стоять, пока Джоунси не показывает на единственный, не заваленный книгами свободный стул. Дефаньяк нерешительно направляется к нему.
      - Выкладывай, - говорит Джоунси в трубку.
      - Думаю, надо бы смотаться в Дерри. По-быстрому, только я и ты. Навестить старого друга.
      - То есть .
      Но он не хочет в присутствии постороннего произносить это имя, совсем детское, чуточку смешное имя. Да и ни к чему: Генри делает это за него. Когда-то они были квартетом, потом, ненадолго, стали квинтетом, а потом снова квартетом. Но пятый, собственно говоря, так и не покинул их. Генри называет это имя, имя мальчика, каким-то чудом так и оставшегося мальчиком. Тревоги Генри о нем более понятны, отчетливее выражены. Он объясняет Джоунси, что ничего в точности не известно, просто так, предчувствие, что старый приятель, вполне возможно, нуждается в посещении.
      - Говорил с его матерью? - спрашивает Джоунси.
      - Думаю, - отвечает Генри, - будет лучше, если мы просто.., ну, словом, свалимся как снег на голову. Как насчет твоих планов на этот уик-энд? Или следующий?
      Джоунси ни к чему сверяться с ежедневником. Уик-энд начинается послезавтра. Правда, в субботу нужно быть на факультетской вечеринке, но от этого можно легко отделаться.
      - Вполне свободен, оба дня, - говорит он. - Ничего, если заеду в субботу? К десяти?
      - В самый раз, - облегченно вздыхает Генри, теперь уже больше похожий на себя. Джоунси чуть расслабляется. - Ты точно успеешь?
      - Если считаешь, что следует повидать... - Джоунси колеблется, ..Дугласа, тогда, вероятно, так и сделаем. Уж очень давно это было.
      - Твое собеседование.., он уже у тебя?
      - Угу.
      - Ладно. Жду в десять в субботу. Эй, может, стоит взять "скаут"? Дадим ему размяться. Как тебе?
      - Здорово! Генри смеется.
      - Карла по-прежнему дает тебе завтрак с собой?
      - Так и есть.
      Джоунси невольно бросает взгляд на портфель.
      - Что там у тебя сегодня? Сандвич с тунцом?
      - Яичный салат.
      - М-м-м... Ладно, я пошел. ДДДТ, так?
      - ДДДТ, - соглашается Джоунси. Он не может назвать старого друга по имени в присутствии студента, но ДДДТ ни о чем тому не говорит. - Поговорим в...
      - И береги себя. Я не шучу, - подчеркивает Генри, многозначительно и чуть зловеще. И снова легкий холодок бежит по спине. Но прежде чем Джоунси успевает ответить (а что он может сказать при Дефаньяке, смирно сидящем в углу), Генри отключается.
      Несколько мгновений Джоунси задумчиво смотрит на телефон, кладет трубку, перелистывает страницы ежедневника, густо вычеркивает субботнюю запись: "Попойка в доме декана Джейкобсона" и вписывает: "отпроситься: поездка с Генри в Дерри, повидаться с Д." Но и это обещание он не сдержит. К субботе Дерри и старые друзья надолго испарятся из его мыслей.
      Джоунси набирает в грудь воздуха и переносит внимание на своего взрывоопасного посетителя. Парень нервно ерзает на стуле, очевидно, прекрасно понимая, почему вызван сюда.
      - Итак, мистер Дефаньяк, - начинает Джоунси, - согласно документам, вы из Мэна.
      - Э-э.., да. Питтсфилд. Я...
      - В документах сказано также, что вы получаете стипендию, и при этом неплохо учитесь.
      Парень, похоже, не просто волнуется. Парень, похоже, вот-вот разревется. Господи, как же это трудно! До сегодняшнего дня Джоунси ни разу не приходилось обвинять студента в обмане, но, похоже, все еще впереди. Потому что это ужасно трудно.., то, что Бивер назвал бы сранью.
      - Мистер Дефаньяк... Дэвид.., знаете, куда деваются стипендии, когда их обладателя ловят на шпаргалках? Да еще на семестровом экзамене?
      Парень дергается так, словно спрятанный под сиденьем недоброжелатель только сейчас воткнул оголенный электропровод с низковольтным зарядом в его тощую ягодицу. Губы трясутся, и первая слеза... О Господи, первая слеза ползет по небритой щеке.
      - Могу в точности вам объяснить, - продолжает Джоунси. - Такие стипендии испаряются. Вот что с ними происходит. Пуф - и шарик лопается.
      - Я.., я...
      На столе Джоунси лежит папка. Он открывает ее и вытаскивает программу билетов Европейской истории за первый семестр: один из тех чудовищных вопросников-"угадаек", на которых в своей безграничной мудрости настаивает департамент образования. Сверху черным росчерком айбиэмовского карандаша (старайтесь, чтобы пометки были четкими и ясными, а если необходимо стереть, стирайте как можно тщательнее) написано имя:
      ДЭВИД ДЕФАНЬЯК.
      - Я прочел вашу курсовую, Дэвид, пробежал вашу статью о средневековом французском феодализме и даже пролистал ваши характеристики. Вы, разумеется, не гений, но успевали не хуже других. Кроме того, я в курсе, что вы просто выполняете обязательную программу, ведь ваши истинные интересы не лежат в моей области знаний, верно?
      Дефаньяк молча кивает. Слезы неярко поблескивают в ненадежных мартовских лучах. В уголке стола валяется пачка бумажных салфеток, и Джоунси швыряет ее мальчику, который, даже в расстроенных чувствах, легко ее ловит. Хорошие рефлексы. Когда тебе девятнадцать, вся твоя "проводка" надежна и туга, все связки крепки и гибки.
      Подождите несколько лет, мистер Дефаньяк, думает он. Мне всего тридцать семь, а кое-какие провода уже повисли.
      - Возможно, вы заслуживаете еще одного шанса, - произносит Джоунси и медленно, словно напоказ, начинает скручивать подозрительно безупречную работу Дефаньяка, высший балл, ни больше ни меньше, в толстый жгут. Может, вам стало нехорошо в день экзамена и вы вообще не пришли...
      - Я был болен, - с готовностью подхватывает Дэвид Дефаньяк. - Похоже, едва не свалился с гриппом.
      - В таком случае я готов дать вам на дом эссе, вместо того теста, который сдавали ваши однокурсники. Если хотите, конечно. Чтобы восполнить пропущенный экзамен. Ну как, согласны?
      - Да, - шмыгает носом парень, яростно растирая глаза охапкой салфеток. Что ж, по крайней мере не стал нести все это лживое дерьмо насчет того, что Джоунси все равно ничего не докажет, что он обратится в Совет по делам студентов, что подаст протест, и прочее в том же духе.
      Вместо этого он плачет, что неприятно наблюдать, но, возможно, хороший знак: девятнадцать - это так мало, но большинство уже успевает потерять остатки совести к тому времени, как попадают сюда. Дефаньяк же все равно что сознался, а значит, у него еще есть шансы стать человеком.
      - Да, это было бы здорово.
      - И вы понимаете, что если что-то подобное случится снова...
      - Никогда, - быстро отвечает парень. - Никогда, профессор Джоунс.
      И хотя Джоунс всего лишь адъюнкт-профессор, ему не приходит в голову поправить парня. В любом случае когда-нибудь он станет профессором Джоунсом, без этого дело швах. Полон дом детишек, и если в будущем не предвидится нескольких значительных прибавок в бюджете, сводить концы с концами будет все труднее.
      - Надеюсь, - произносит он вслух. - Напишете эссе на три тысячи слов о последствиях завоевания норманнами Англии договорились? Ссылки на источники, но никакой дополнительной информации. Изложение свободное, но выводы должны быть достаточно убедительными. Срок - следующий понедельник. Понятно?
      - Да. Да, сэр.
      - В таком случае можете идти и приступать к делу. - Он показывает на изношенные до дыр кроссовки Дефаньяка:
      - И в следующий раз, когда вздумаете попить пивка, купите лучше новые тапочки. Не хочу, чтобы вы снова подхватили грипп.
      Дефаньяк шагает к двери и оборачивается. Ему не терпится поскорее смыться, пока мистер Джоунс не передумал, но, с другой стороны, ему всего девятнадцать... О, это любопытство юности!
      - Откуда вы узнали? Вас в тот день там даже не было. Экзамен принимал какой-то аспирант.
      - Знаю, и этого достаточно, - отрезает Джоунс. - Топай, сынок. И напиши хорошую работу. Потерять стипендию для тебя - смерти подобно. Я сам из Мэна: Дерри, и знаю Питтсфилд. От этого места лучше держаться подальше.
      - Уж это точно, - с чувством произносит Дефаньяк. - Спасибо. Спасибо за то, что дали мне еще шанс.
      - Закрой за собой дверь.
      Дефаньяк, который потратит последние деньги не на кроссовки, не па пиво, а па букет в палату Джоунси с пожеланием скорейшего выздоровления, выскальзывает в коридор, послушно прикрыв за собой дверь. Джоунси поворачивается к окну. Солнце по-прежнему изменчивое, неверное, по влекущее. И потому, что история с Дефаньяком кончилась куда благополучнее, чем он ожидал, Джоунси решает прогуляться, прежде чем мартовские облака, а может, и сложный заряд, омрачат этот день. Он хотел поесть в кабинете, но сейчас в голове возник новый план. Худший в его жизни, но Джоунси, конечно, этого не знает. И поэтому решает захватить с собой портфель, сегодняшний выпуск "Бостон феникс", и перебраться через реку в Кембридж <Пригород Бостона, где находятся Гарвардский университет и Массачусетский технологический институт.>. Сядет на скамеечку и спокойно съест сандвич с яичным салатом, жмурясь на солнышке.
      Он поднимается, чтобы положить документы Дефаньяка в картотечный шкаф, под табличкой "D - F". "Откуда вы знаете?" - спросил мальчик. Что ж, хороший вопрос. Превосходный, можно сказать. А ответ прост. Он знает, потому что.., иногда знает. Вот она, правда, а другой нет и быть не может. Правда, если бы кто-то приставил пистолет к его виску, он признался бы, что обнаружил это во время первой лекции второго семестра и что в мозгу Дэвида Дефаньяка взрывались огромные красные буквы, словно мигающая неоновая вывеска, обдававшая стыдом, назойливо долбившая в виски: шпаргалочник, шпаргалочник, шпаргалочник...
      Но, Господи, все это чушь: не может он читать мысли. И никогда не мог. Никогда-в-жизни, никогда-в-жизни, никогда-в-жизни.., не мог и не сможет. Иногда что-то вспыхивает в голове, да, именно так он узнал о проблемах жены с таблетками, вероятно, срабатывает интуиция, как с Генри. Он сразу заподозрил что-то неладное, когда тот позвонил (да нет же, олух, просто догадался по голосу, только и всего), но такие вещи в последнее время почти не случаются. Да и не происходило ничего по-настоящему странного после той истории с Джози Ринкенхауэр. Может, когда-то и было что-то, тянувшееся за ними хвостом все детство и юность, но теперь все позади. Или почти.
      Почти.
      Он обводит кружком слова "поездка в Дерри", хватает портфель, и тут новая мысль осеняет его, внезапная и бессмысленная, но мощная и всеобъемлющая: Берегись мистера Грея.
      Джоунс, уже схватившийся за ручку двери, замирает. Это его голос, вне всяких сомнений.
      - Что? - вопрошает он пустоту.
      Ничего.
      Джоунси выходит из кабинета, захлопывает дверь и проверяет, заперто ли. В уголке доски для объявлений белеет листочек. Джоунси откалывает его, переворачивает напечатанной стороной вверх. Всего одна строчка: "Вернусь в час. Он спокойно прикалывает записку, не ведая, что пройдет почти два месяца, прежде чем он вновь войдет в эту комнату и увидит ежедневник, раскрытый на дне Святого Патрика <17 марта>.
      "Береги себя", - сказал Генри, но Джоунси думает не о том, чтобы поберечь себя. О мартовском солнышке. О том, как бы поскорее съесть сандвич. О том, как приятно поглазеть на девушек в Кембридже: юбки слишком коротки, а мартовский ветер игрив и большой шутник. Словом, о многих заманчивых вещах, в список которых не входит необходимость беречься мистера Грея. И беречься вообще.
      И в этом его ошибка. Вот так может перемениться жизнь, навсегда и бесповоротно.
      ЧАСТЬ 1
      РАК
      Я сознаю, что только эта дрожь меня приводит в чувство.
      Понимаю: ушедшее уходит навсегда, и так же вечно
      остается рядом.
      Я просыпаюсь, чтобы вновь заснуть; я не спешу мир встретить
      бодрым взглядом.
      И лишь пустившись в путь, возможно, я пойму, куда же, наконец,
      идти мне надо.
      Теодор Ротке
      <Здесь и далее стихи даны в переводе Е.Ф. Левиной.>
      Глава 1
      МАККАРТИ
      1
      Джоунси чуть не подстрелил мужика, едва тот показался из зарослей. Почти? Насколько близко? Одно нажатие на спуск охотничьего ружья.., даже не нажатие, так, движение пальца. Позже, взбудораженный ясностью, иногда снисходящей на опьяненный ужасом разум, он пожалел, что не выстрелил прежде, чем заметил оранжевую шапку и пронзительно оранжевый демаскирующий жилет. Убийство Ричарда Маккарти не было бы злом, оно могло бы помочь... Убийство Ричарда Маккарти могло бы спасти их всех.
      2
      Пит и Генри отправились в "Страну товаров Госслина", ближайший продуктовый магазин, набрать хлеба, консервов и пива: товары первой необходимости. Правда, на два последующих дня запасов у них хватало, но по радио передали, что ожидается снег. Генри уже успел добыть оленя, довольно приличную ланочку, а Джоунси казалось, что Пита куда больше волнует пополнение пивных погребов, чем собственные охотничьи трофеи: для Пита Мура охота была всего лишь хобби, а вот пиво - религией. Бивер где-то сидел в засаде, но Джоунси не слышал треска выстрелов в радиусе ближайших пяти миль, поэтому и предположил, что Бив, как и сам он, предпочитает выждать.
      Ярдах в семидесяти от лагеря, в ветвях старого клена был устроен настил, и именно там сидел Джоунси, попивая кофе и читая детектив Роберта Паркера, когда в чаще послышался шум шагов. Джоунси отставил термос и закрыл книгу. В былые годы он от волнения непременно пролил бы кофе, но на этот раз даже потратил пару секунд на то, чтобы покрепче завинтить ярко-красный колпачок термоса.
      Их четверка неизменно охотилась здесь на первой неделе ноября, вот уже почти двадцать пять лет, если считать с того времени, когда отец Бива стал брать их с собой. До сих пор Джоунси никогда не возился с настилами, впрочем, как и остальные трое. Считали это слишком большой обузой и не хотели возиться. Но в этом году он взялся за топор. Остальные считали, что знают причину, хотя на деле это было не совсем так.
      В середине марта 2001 года Джоунси, переходя улицу в Кембридже, был сбит автомобилем недалеко от "Джон Джей колледжа", в котором преподавал. При аварии ему повредило череп, сломало два ребра и раздробило тазобедренную кость, которую пришлось заменить некоей новомодной комбинацией тефлона и металла. Человек, сбивший его, оказался удалившимся на покой профессором Бостонского университета, находившимся, по утверждению адвоката, в ранней стадии болезни Альцгеймера и достойным не наказания, а сожаления и участия.
      Как часто, думал Джоунси, оказывается, что некого винить, едва уляжется пыль и обстоятельства станут ясны. А если и есть виновные, кому от этого легче? Приходится собирать осколки прежней жизни и продолжать тянуть лямку, а заодно утешать себя тем фактом, что, как твердили люди (пока благополучно не позабыли обо всем), могло быть куда хуже.
      И это чистая правда. Могло быть куда как хуже! Его голова работала, как прежде. Правда, последние час-полтора перед самим несчастным случаем выпали из памяти, но в остальном мозги варили вполне удовлетворительно. Тяжелее всего пришлось с бедром, но к октябрю он уже смог бросить костыли, и теперь хромота становилась заметной только к концу дня.
      Пит, Генри и Бив были уверены, что только из-за бедра он предпочел настил влажной и сырой земле, и, разумеется, были правы. Но только отчасти. Джоунси старательно скрывал, что почти потерял интерес к охоте на оленей. Друзья расстроились бы. Черт, да его и самого это выводило из себя. Но ничего не поделаешь. Некоторая перемена вкусов и пристрастий, о которой он даже не подозревал, пока не расчехлил свой винчестер. Нет, сама идея убийства животных не вызывала в нем отвращения, совсем нет, вот только делал он это без прежнего энтузиазма. В тот солнечный мартовский день смерть прошла совсем близко. Коснулась своим саваном, и Джоунси не имел ни малейшего желания снова звать ее, даже если при этом он был не жертвой, а посланцем смерти.
      3
      Что удивительно, он до сих пор любил походную жизнь, и в каком-то отношении даже больше, чем раньше. Долгие ночные беседы: книги, политика, все, что пришлось перетерпеть в детстве, планы на будущее. Им еще не было сорока: вполне можно строить планы, много планов, а старая дружба по-прежнему не ржавела.
      Да и дни были неплохи: долгие часы на настиле, когда он оставался один. Он приносил спальный мешок и залезал туда до пояса, когда замерзал, с книжкой и плейером. Правда, после первого же раза он перестал брать плейер, обнаружив, что музыка леса нравится ему куда больше: нежное пение ветра в соснах, шорох ветвей, вороний грай. Немного почитать, выпить кофе, снова немного почитать, иногда вылезти из мешка, красного, как стоп-сигнал, и помочиться прямо с края настила. Он был человеком, обремененным большой семьей и широким кругом коллег. Человеком общительным, можно сказать, стадным, наслаждавшимся всеми видами и вариантами отношений, от семейных до приятельских (не забыть о студентах, бесконечном потоке студентов), и чувствующим себя в этой сложной иерархии как рыба в воде.
      Но только здесь, наверху, он понял, что притяжение молчания все еще существует. Все еще влечет. И чувствовал себя так, словно после долгой разлуки повстречался со старым другом.
      - Тебе в самом деле хочется там торчать? - спросил Генри вчера утром. - Если хочешь, пойдем со мной. Постараемся не перетрудить твою ногу.
      - Оставь его в покое, - вмешался Пит. - Ему там нравится. Верно, Джоунс-бой?
      - Что-то вроде, - сказал он, не желая говорить ничего более например, насколько ему действительно это нравится. Некоторыми вещами просто не хочется делиться даже с ближайшими друзьями. Впрочем, иногда ближайшие друзья и без слов все понимают.
      - Вот что я скажу... - Бив поднял карандаш и принялся грызть: знакомая, милая привычка, еще с первого класса. - Здорово, когда возвращаешься и видишь тебя там. Совсем как впередсмотрящий в "вороньем гнезде", на рисунках в гребаных книжках про пиратов. Следи в оба, и тому подобное.
      - "Вижу землю", - подхватил Джоунси, и все рассмеялись, но только он понимал, что имел в виду Бив. Он это чувствовал. Следи в оба. Просто размышляй о своем и следи в оба за встречными кораблями, акулами, за всем, что попадется на пути.
      Бедро опять разболелось, рюкзак с барахлом оттягивает спину, и он неуклюже и тяжело спускается по деревянным планкам, приколоченным к стволу дерева, но стоит ли обращать внимание. Главное, все в порядке. Времена меняются, но только дурак уверен, что они меняются исключительно к худшему.
      Так он считал тогда.
      4
      Услышав шелест отодвинутой ветки и тихий треск сломанного сучка верные знаки появления оленя, Джоунси вспомнил, как отец, бывало, говаривал: "Удачи за деньги не купишь: сама приходит". Линдси Джоунс, прирожденный неудачник, иногда высказывался в самую точку, и некоторые изречения до сих пор хранились в памяти. И вот доказательство его правоты: после того как Джоунси твердо решил, что покончил с охотой, сюда ломится добыча, и какая солидная, судя по звукам! Самец, да еще наверняка матерый, может, с человека ростом.
      Ему в голову не могло прийти, что это в самом деле может оказаться человек. В этой-то глуши, за пятьдесят миль к северу от Рэнгли? До ближайшего охотничьего лагеря не меньше двух часов ходьбы. Даже единственная мощеная тропа, ведущая в магазин Госслина(НЕ ПИВО - А ДИВО! ЕЩЕ ЗАХОЧЕШЬ - К НАМ СНОВА ЗАСКОЧИШЬ), проходила милях в шестнадцати.
      Что ж, подумал он, о конце концов, обета я не давал.
      Нет, разумеется, не давал. В следующем ноябре он, вероятнее всего, приедет не с ружьем, а с фотокамерой, но до следующего ноября еще далеко, и ружье вот оно, под рукой.
      Джоунси стащил с себя спальник, слегка морщась от боли в затекших связках бедра, и схватил верного "гаранда". Совсем ни к чему заряжать его в последнюю минуту, с этаким громким, отпугивающим оленей щелчком: привычка вторая натура, и стоит оттянуть предохранитель, как ружье готово к бою. Это он проделал, только оказавшись на ногах. Прежнее неистовое возбуждение куда-то девалось, но что-то былое зашевелилось в душе: пульс участился, и Джоунси это щекотало нервы. После несчастного случая он радовался подобным реакциям: словно каким-то образом раздвоился на того, кто беспечно ходил по улицам, не зная, что ждет впереди, и настороженного, преждевременно постаревшего типа, очнувшегося в Массачусетской больнице.., если это медленное, полунаркотическое вплывание в реальность можно назвать возвращением сознания. Иногда он снова слышал голос, чей - непонятно, но только не свой, умоляющий: пожалуйста, прекратите, мне этого больше не вынести, сделайте укол.., где Марси.., мне нужна Марси... Ему казалось, что это голос смерти - смерти, упустившей его на мостовой, а затем явившейся в больницу, чтобы довершить начатое. Смерти в облике мужчины (а может, и женщины, трудно сказать), мужчины, терзавшегося болью, кого-то, кто звал Марси, но имел в виду Джоунси.