По короткому прямому отрезку до подножия холма и до половины подъема он добрел без происшествий и уже осмелился было чуть прибавить скорости, когда чертово колено – ха-ха, надули дурака на четыре кулака – снова забастовало, пронзив его остро-жгучей болью, и Пит свалился, выдавливая проклятия сквозь стиснутые зубы.
      И пока сидел на снегу, сыпля ругательствами, осознал, что вокруг творится что-то непонятное. Большой олень прошел мимо, даже не удостоив его взглядом, хотя еще вчера удирал бы во все лопатки. Рядом металась рыжая белка, едва не путаясь в ногах оленя.
      Пит, раскрыв от удивления рот, сидел под театрально-огромными хлопьями, похожими па тюлевое покрывало. На дороге появились другие животные, в основном олени, бредущие и скачущие опрометью, как беженцы, покидающие место катастрофы. Живая волна двигалась к востоку.
      – Куда это вас несет? – спросил он у зайца-беляка, скачущего по снегу, с прижатыми к голове ушами. – Чемпионат мира среди зверья? Отбор актеров для диснеевских мультиков? Придется...
      Он осекся, ощутив, как мигом пересохла глотка и отнялся язык. Бурый медведь, накопивший жира перед лежкой, переваливаясь, брел среди редких деревьев и хотя не обратил ни малейшего внимания на Пита, иллюзии последнего относительно его статуса в больших Северных Лесах безвозвратно рассеялись. Он не что иное, как гора вкусного белого мяса, которое по какой-то нелепой случайности еще дышит. Без ружья он куда беззащитнее белки, стелющейся под ногами оленя. Заметив медведя, та по крайней мере всегда может удрать па ближайшее дерево, взобраться на самую верхушки, куда медведь попросту не дотянется. И тот факт, что именно этот медведь даже не посмотрел в его сторону, отнюдь не может служить утешением. Где один, там и два, а следующий может оказаться не столь рассеянным.
      Только уверившись, что медведь ушел, Пит поднялся. Черт, как же сердце колотится! А он еще оставил эту безмозглую пердунью одну, хотя, если медведь решит напасть, какая из него защита? Значит, нужно достать из машины ружья, свое и Генри, если, конечно, он сумеет их унести.
      Следующие пять минут, которые он взбирался па вершину холма, первое место в его мыслях занимало оружие, а пиво отошло на второе. Но к тому времени, как он стал спускаться, пиво вытеснило все опасения. Сложить бутылки в мешок и повесить па плечо. И не пить на обратном пути. Высосет первую, когда снова усядется перед костром. Это будет его наградой, а нет пива лучше, чем полученное в награду.
      Ты алкоголик. Алкоголик, знаешь это? Блядский алкоголик.
      Ну да, и что из этого? Что ты не можешь завязать. И что на этот раз никто не узнает, как ты смылся, оставив ничего не соображающую бесчувственную женщину одну в лесу, пока сам отправился на попеки живительной влаги. Не забыть потом выкинуть пустые бутылки подальше в снег. Впрочем, Генри наверняка догадается, недаром они всегда знали друг про друга все. И мысленная связь там или нет, приходилось признать, что натянуть нос Генри Девлину еще никому не удавалось.
      Однако Пит считал, что Генри вряд ли будет доставать его из-за пива, разве что посчитает, что пришло время потолковать об этом. Да, наверное, пришло. Может, стоит попросить помощи у Генри. Что ж, так он и сделает, рано или поздно. По и сейчас Питу было не по себе. На душе кошки скребли. Не в привычках прежнего Питера Мура бросать женщину одну, что ни говори, а поступок не слишком достойный. Но Генри.., с Генри тоже было что-то неладно. Пит не знал, чувствует ли это Бивер, но был уверен, что Джоунси чувствует. Генри какой-то не такой. Отчаявшийся. Может, даже...
      Сзади раздалось нечто вроде смачного хрюканья. Пит взвыл и круто развернулся. Колено снова схватило со злобной безумной силой, но он едва заметил боль. Медведь! Медведь зашел со спины – тот, прежний, или другой...
      Но это оказался не медведь, а лось, который важно прошествовал рядом с Питом, и тот, вздохнув от облегчения, снова рухнул на дорогу, сыпля непристойностями и держась за ногу.
      Дурак, клял он себя, подняв лицо навстречу редким снежинкам. Алкоголик чокнутый!
      Больше всего его пугало то, что на этот раз нога откажет окончательно. Скорее всего он порвал себе что-то и теперь будет валяться в снегу, бессильно наблюдая Странный Отлив Животных С Насиженных Мест, пока не вернется Генри на снегоходе и спросит: «Какого хрена ты тут делаешь? Почему оставил ее одну? А, черт, можно подумать, я не знал!»
      Но в конце концов он умудрился снова подняться, хотя на этот раз пришлось неуклюже ковылять боком. Но все лучше, чем лежать в снегу, в двух шагах от свежей кучи дымящегося лосиного дерьма. Отсюда уже был виден перевернутый «скаут», частично заметенный снегом. Пит твердил себе, что если бы последнее падение случилось по другую сторону холма, он бы вернулся назад, к женщине и костру, но теперь, когда до «скаута» рукой подать, проще идти вперед. И что главная цель – раздобыть ружья, а пиво это так, приятное дополнение. Твердил, пока сам почти не поверил. А что же до возвращения.., ну, дошлепает как-нибудь. Сумел же он добраться сюда!
      Он уже был ярдах в пятидесяти от «скаута», когда в небе послышалось быстро приближающееся «плюх-плюх-плюх» лопастей вертолета. Пит радостно вскинул голову, вознамерившись держаться до той минуты, когда сможет помахать пилотам – Бог видит, если кому-то и необходима небесная помощь, это прежде всего ему!
      Но вертолет так и не разорвал низкий потолок туч. Питу удалось, правда, на миг разглядеть темный силуэт, рассекавший сырое дерьмо, скопившееся прямо над ним. Размытые огни промелькнули и исчезли: стрекот быстро удалялся к востоку, в том направлении, куда бежали животные. Пит брезгливо поморщился, ощутив омерзительное облегчение, застенчиво таившееся под тонким налетом разочарования: вздумай вертолет приземлиться, он так и не добрался бы до пива, после того, как проделал этот путь, этот проклятый путь.

 
      Пять минут спустя Пит уже стоял на коленях, готовясь пробраться в перевернутый «скаут». Он быстро понял, что очередного приступа можно ждать в любую минуту (колено разнесло так, что оно выпирало из джинсов уродливым бугром), и почти вплыл в покрытую снегом кабину. Здесь ему не нравилось: пространство слишком тесное, запахи чересчур сильные. Почти все равно что оказаться в могиле, да еще насквозь пропитанной одеколоном Генри.
      Покупки рассыпались по заднему сиденью, но Пит едва взглянул на батоны, консервные жестянки и пакет с сосисками (сходившими у старика Госслина за мясо). Сейчас ему нужно было только пиво, и похоже, когда «скаут» перевернулся, на счастье Пита, разбилась всего одна бутылка. Пьяницам везет! Пивом тоже пахло, и довольно назойливо: та бутылка, которую он пил перед аварией, расплескалась, но этот запах он любил. Не то что одеколон Генри.., фу, Господи! Не лучше, чем вонь от той рехнувшейся бабы. пит сам не понимал, почему аромат одеколона напоминал ему гроб, могилы и похоронные венки, но так уж случилось.
      – С чего это ты вздумал брызгаться одеколоном в лесу, старый бродяга? – спросил он, глядя, как дыхание вырывается изо рта крошечными белыми клубами. Но будь здесь Генри, разумеется, ответил бы, что и не думал душиться, и в машине не пахнет ничем, кроме пива. И был бы прав.
      Впервые за долгое время Пит вспомнил о хорошенькой риэлторше, потерявшей ключи у брайтонской аптеки. Как он сумел найти ключи, по каким, почти невидимым признакам понял, что она вовсе не собирается ужинать с ним, мало того, не хочет видеть, не желает близко подходить? Неужели учуять запах несуществующего одеколона – явление того же порядка?
      Пит не знал. Понимал только, что дело плохо. Недаром запах одеколона смешался в мозгу с мыслями о смерти.
      Забудь всю эту чушь, болван! Придумал себе страшилку! Одно дело – действительно у видеть линию и совсем другое – выдумывать всякие ужасы! Забудь обо всем и делай то, за чем пришел.
      – Дивная, чтоб ее, идея, – сказал Пит.
      Магазинные пакеты были не бумажными, а пластиковыми и к тому же с ручками: старик Госслин не чуждался прогресса. Питер потянулся за одним и внезапно ощутил болезненный укол в правой ладони. Чертова разбитая бутылка, о которую он ухитрился порезаться, и судя по всему, достаточно глубоко. Может, это наказание за то, что ушел от женщины. Если так, считай себя мужчиной и думай, что легко отделался.
      Он сгреб восемь бутылок, начал было выбираться из «скаута», но передумал. Неужели он тащился сюда ради вшивых восьми бутылок?
      – Ну уж нет, – пробормотал Пит и подхватил еще семь, не поленившись как следует осмотреть каждую, несмотря на то что на душе становилось все тяжелее. Наконец он протиснулся задом в окно, изо всех сил давя паническую мысль о том, что какое-то маленькое юркое создание с острыми зубами прыгнет на него и отхватит яйца. Возмездие Питу, часть вторая.
      Он не особенно трусил, но выскочил наружу куда быстрее, чем забрался внутрь, и тут колено опять схватило. Пит, застонав, покатился по снегу, глядя в небо, с которого величественно планировали последние резные хлопья, кружевные, как лучшее женское белье, ну же, лапочка, уговаривал он колено, отпускай, сука, сволочь, не тяни!
      И как раз в тот момент, когда он уже подумал, что все кончено, боль смилостивилась. Пит с шипением выпустил воздух из легких и опасливо взглянул на пакет, с которого приветливо подмигивали огромные красные буквы: благодарим ЗА ПОКУПКУ В НАШЕМ МАГАЗИНЕ.
      – Можно подумать, здесь есть какой-то другой магазин, старый ты ублюдок, – буркнул Пит, решив позволить себе бутылочку, прежде чем пускаться в обратный путь. Черт возьми, легче будет ноша!
      Выудив бутылку, он свернул колпачок и влил в себя половину содержимого. Пиво оказалось холодным, снег, в котором он сидел, еще холоднее, но все же ему сразу стало легче. Пиво, как всегда, творило волшебство. Как, впрочем, скотч, водка и джин, но когда речь заходила об алкоголе, Пит полностью соглашался с Томом Т. Холлом: лучше пива ничего на свете нет.
      Глядя на пакет, он снова вспомнил о морковной макушке в магазине: таинственная улыбка, узкие, как у китайцев, глаза с наплывающими на веки складочками, из-за которых таких людей когда-то назвали монголоидами, монголоидными идиотами. Это снова вернуло его к мыслям о Даддитсе, если совсем уж официально – о Дугласе Кэвелло. Пит не мог сказать, почему Дадс последнее время так упрямо сидит в голове, но пообещал себе, что как только все это закончится, завернет в Дерри и повидает Даддитса. Он заставит и остальных поехать с ним, и почему-то чувствовал, что слишком стараться не придется. Даддитс, возможно, именно та причина, по которой они до сих пор остаются друзьями. Дьявол, да большинство давно и думать забыли о прежних друзьях по колледжу или высшей школе, не говоря уже о тех, с кем водились в начальной, которая теперь называлась средней, хотя Пит был уверен, что она так и осталась печальной мешаниной неуверенности, мучительных сомнений, «двоек», потных подмышек, безумных увлечений и психованных идей. Конечно, они не знали Даддитса по школе, хотя бы потому, что Даддитс никогда не ходил в среднюю школу Дерри. Дадс учился в школе Мэри М. Сноу для умственно отсталых детей, известную среди окрестной ребятни как Академия Дебилов, а иногда просто как Школа Кретинов.
      В обычных обстоятельствах их пути никогда бы не пересеклись, но на Канзас-стрит перед заброшенным кирпичным зданием простиралась большая пустая площадка. На фасаде все еще сохранилась выцветшая вывеска: Братья Трекер, перевозки и хранение. С обратной стороны, над аркой, где загружались грузовики, было написано еще кое-что.., да, кое-что...
      И теперь, сидя в снегу, но уже не чувствуя подтаявшей ледяной кашицы под задницей, даже не сознавая, что допивает вторую бутылку (первую он выбросил в заросли, через которые все еще продирались животные), Пит вспомнил день, когда они встретили Дадса. Вспомнил дурацкую куртку Бива, которую тот обожал, и его голос, тонкий, но властный, объявляющий конец чего-то и начало чего-то еще, объявляющий каким-то непостижимо уверенным и всезнающим тоном, что течение их жизни необратимо изменилось как-то во вторник днем, когда они собирались стучать в баскетбол двое на двое на подъездной дорожке Джоунси, а потом, может, поиграть в парчизи на компьютере, и теперь, сидя в лесу, перед опрокинутым «скаутом», все еще обоняя одеколон, которым не душился Генри, поглощая сладостный яд своей жизни, держа бутылку рукой в окровавленной перчатке, продавец машин вспоминал мальчика, не оставлявшего мечту стать астронавтом, несмотря на все возраставшие проблемы с математикой (тогда ему помогали сначала Джоунси, потом Генри, а в десятом классе он окончательно потонул, и ничья помощь уже не спасала). Он вспомнил других мальчишек, в основном Бива, перевернувшего мир пронзительным воплем:
      «Эй, парни, кончай! КОНЧАЙ, мать вашу!»
      Ломающийся голос подростка...
      – Бивер, – произнес вслух Пит, поднимая бутылку в приветственном салюте, и прислонился к остывшему боку «скаута». – Ты был прекрасен, старина.
      А все они?
      Разве все они не были прекрасны?

 
      Пит всегда освобождается раньше приятелей, потому что учится в восьмом классе, и в этот день последним уроком музыка, на первом этаже. У остальной троицы уроки на третьем. Джоунси и Генри штудируют американскую литературу, факультатив для продвинутых, а Бивер – основы практической математики, то есть Математику для Тупых. Пит из последних сил борется, чтобы не попасть в такую группу, но, похоже, проигрывает неравную битву. Он знает сложение, вычитание, умножение, деление и даже операции с дробями, хотя последние даются с великим трудом. Но теперь вдруг откуда-то возник икс. Пит не понимает и боится икса.
      Он стоит за воротами, у изгороди из рабицы, ожидая, пока пройдет поток восьмиклассников и всякой зелени вроде семиклассников, стоит, ковыряет землю носком ботинка и притворяется, что курит: одна рука прикрывает рот, вторая, с гипотетическим окурком, спрятана за ней.
      Но вот с третьего этажа спускаются десятиклассники, и среди них, шествуя, как монархи, некоронованные короли, хотя Пит никогда не осмелился бы сказать вслух ничего подобного, идут его друзья, Джоунси, Бивер и Генри. И, конечно, король из королей – это Генри, которого любят все девочки, при том что он очкарик. Питу повезло с друзьями, и он знает это. И знает, что он, возможно, самый удачливый восьмиклассник в Дерри, икс там или не икс, не говоря уже о том, что благодаря друзьям ни один мудак из восьмых классов и пальцем не смеет тронуть Пита.
      – Эй, Пит! – кричит Генри, едва все трое выползают из ворот. При виде Пита у Генри, как всегда, делается несколько удивленное, но радостное лицо. – Как оно ничего, парень?
      – Ни шатко ни валко, – отвечает Пит, как всегда. – А у тебя?
      – ДДДТ, – кивает Генри, протирая очки. Образуй они клуб, это могло стать их девизом. Со временем они даже Даддитса научат это говорить, правда, у того выходит: «де дуго демо се озе», один из тех даддитсизмов, которые родителям так и не дано понять, что, разумеется, приводит в восторг Пита и его приятелей.
      По сейчас, когда до появления Даддитса в их жизни еще полчаса, Пит просто повторяет за Генри:
      – Да, старик, ДДДТ, День другой, дерьмо все то же. Правда, в душе мальчишки верят только второй половине изречения, потому что в их представлении все дни одинаковы. Это Дерри, образца 1978 года, и следующий год не наступит никогда. Пусть вокруг твердят, что будущее есть, что они доживут до двадцать первого века, Генри станет адвокатом, Джоунси – писателем, Бивер – водителем-"дальнобойщиком", ну а Пит... Пит станет астронавтом, с нашивкой НАСА на плече, но все это бездумная болтовня, точно так же они поют в церкви по воскресеньям Апостольский Символ Веры, не вникая в смысл слов. Им куда интереснее узнать, что там под юбкой Морин Чессмен, и без того короткой, но поднявшейся едва ли не до пояса, стоило ей наклониться. Они твердо верят, что в один прекрасный день узнают цвет трусиков Морин, что Дерри будет существовать всегда, впрочем, как и они. Всегда будут учиться в средней школе Дерри, а без четверти три, когда кончаются уроки, зашагают по Канзас-стрит, поиграть в баскетбол на подъездной дорожке Джоунси (на подъездной дорожке Пита тоже есть обруч, но у Джоунси им нравится больше, поскольку отец Джоунси прибил его достаточно низко, чтобы без особого труда забросить мяч). Вот они идут, растянувшись на всю ширину тротуара, болтая о набивших оскомину вещах: уроки, учителя, кто кому дал в репу и кто кому еще только собирается врезать в тыкву, и что-может-выйти, если и они соберутся помахаться с теми-то и теми-то (только они вряд ли соберутся помахаться с теми-то и теми-то, учитывая весьма неприятные последствия), о чьем-то очередном подвиге (пока в фаворитах ходит семиклассник Норм Пармелу, известный отныне как Макаронина Пармелу, прозвище, которое, как они считают, приклеится к нему до скончания этого века, а может, перейдет и в следующий. Этот самый Норм Пармелу выиграл на пари пятьдесят центов, при свидетелях втянув в обе ноздри макароны с сыром и, высморкнув обратно, благополучно проглотил, ах этот Макаронина Пармелу, который, как многие школьники, принял печальную известность за славу), о том, кто с кем гуляет (если девушку и парня заметят идущими рядом после школы, они предположительно гуляют вместе, если же их застанут держащимися за руки или лижущимися, предположение становится уверенностью), кто выиграет «Суперкубок», (хреновы «Патриоты», «Патриоты Бостона», только они никогда не выигрывают, одни козлы болеют за «Патриотов»).
      Все те же, но бесконечно завораживающие темы, которые они не устают перебирать, пока каждый день возвращаются из все той же школы (верую во единого Бога, Отца Всемогущего), по той же улице (Творца неба и земли), под тем же вечно белесым октябрьским небом (и жизни будущего века), с теми же друзьями (аминь).
      День другой, дерьмо все то же, эту истину они усвоили крепко-накрепко, и они идут, с наслаждением прислушиваясь к бойкому мотивчику-диско, хотя любят повторять:
      «РБПХ: Рок – бог, попе – херня».
      Перемены настигнут их неожиданно и без предупреждения, как всегда в таком возрасте: если бы перемены заранее испрашивали у старшеклассников позволения явиться, они просто перестали бы существовать.
      Но сегодня они обсуждают еще и охоту, потому что мистер Кларендон обещал в следующем месяце впервые взять их в «Дыру в стене». Они пробудут там три дня, захватив два учебных (с разрешением от школы проблем не будет, и абсолютно ни к чему лгать о цели путешествия: может, Южный Мэн и урбанизировался, но здесь, в глуши, охота по-прежнему входит в систему образования юной личности, особенно если эта юная личность – мальчик). Они приходят в такой бешеный восторг при одной мысли о том, как будут пробираться сквозь заросли с заряженными ружьями, пока их приятели в родной школе сидят за партами и зубрят, зубрят, зубрят, что даже не замечают, как проходят мимо Академии Дебилов. Умственно отсталые освобождаются почти в то же время, что и обычные ученики, но большинство возвращается из школы с родителями или садится в специальный автобус, выкрашенный не в желтый, а в синий цвет, с яркой наклейкой на бампере: поддерживай ДУШЕВНОЕ ЗДОРОВЬЕ, НЕ ТО УБЬЮ.
      Когда Генри, Бивер, Джоунси и Пит проходят мимо «Мэри М. Сноу», несколько слабоумных, из тех, что соображают чуть яснее и кому позволено идти домой самостоятельно, все еще ковыляют по улице с неизменно удивленным выражением на круглых физиономиях. Пит и его друзья, как обычно, скользят по ним равнодушными взглядами, в сущности, не замечая. Всего лишь часть пейзажа...
      Генри, Джоунси и Пит раскрыв рты слушают Бива, который объясняет, что им придется спускаться в Ущелье, потому что лучшие олени пасутся именно там, где растут их любимые кусты.
      – Мы с отцом видели там кучу оленей, – захлебывается он. – Целый миллиард!
      Расстегнутая молния на потертой куртке согласно позвякивает.
      Они болтают о том, кто добудет самого большого оленя и в какое место лучше стрелять, чтобы убить с первого выстрела и не причинять лишних страданий. («Правда, отец говорит, что животные страдают не так, как раненые люди, – вставляет Джоунси. – Он сказал, Господь создал их иными, чтобы мы могли охотиться без помех».) Они пересмеиваются, толкаются и спорят о том, кого из них вывернет наизнанку при виде крови, а Академия Дебилов остается далеко позади. Впереди же, на их стороне улицы, маячит квадратное здание красного кирпича, где братья Трекер когда-то делали свой скромный бизнес.
      – Если кто и блеванет, так уж не я! – хвастает Бивер. – Да я сто раз видел оленьи кишки, подумаешь, дело! Помню как-то...
      – Эй, парни, – возбужденно перебивает Джоунси, – хотите взглянуть на «киску» Тины Джин Шлоссингер?
      – Кто такая Тина Джин Слоппингер? – скучающе осведомляется Пит, хотя уже навострил уши. Увидеть «киску», любую «киску», его заветная мечта: он вечно таскает у отца журналы «Пентхаус» и «Плейбой», которые тот прячет в мастерской, за большим ящиком с инструментами. «Киска» – это тот предмет, который его живо интересует. Правда, от нее он не заводится так, как от голых сисек, наверное, потому, что еще маленький.
      Но «киска» – это и вправду интересно.
      – Шлоссингер, – поправляет Джоунси, смеясь. – Шлоссингер, Питецкий. Шлоссингеры живут в двух кварталах от меня и... – Он неожиданно замолкает, пораженный внезапной мыслью. Вопрос, который пришел ему в голову, требует немедленного ответа, поэтому он дергает за рукав Генри:
      – Слушай, эти Шлоссингеры – евреи или республиканцы?
      Теперь очередь Генри смеяться над Джоунси, что он и делает, правда, совсем беззлобно.
      – Видишь ли, думаю, что технически возможно быть одновременно и теми, и другими, или.., вообще никем.
      Генри произносит слово «никем» почти как «никоим», чем и производит неизгладимое впечатление на Пита. До чего же шикарно звучит, мать его!
      Он велит себе отныне произносить только «никоим, никоим, никоим».., хотя знает, что обязательно забудет, что он из тех, кто обречен до конца жизни говорить «никем».
      – Плюнь на религию и политику, – говорит Генри, все еще смеясь. – Если у тебя есть фотка Тины Джин Шлоссингер с голой «киской», я тоже хочу посмотреть.
      Бив тем временем явно возбуждается: щеки пылают, глаза блестят, новая зубочистка сменяет прежнюю, не догрызенную и до половины. Молнии на его куртке, той, которую носил старший брат Бивера все четыре года своего увлечения Фонзом <Фонз – основной персонаж сериала «Счастливые дни», подросток, одетый в черную кожаную куртку и неизменно держащий большой пален вверх, демонстрируя тем самым победу и удовлетворение.>, позвякивают громче.
      – Она блондинка? – спрашивает он. – Блондинка и в высшей школе? Супербомба? С такими сиськами! – Он растопыривает руки перед собственной цыплячьей грудью, и когда Джоунси, улыбаясь, кивает, оборачивается к Питу и громко выпаливает:
      – Королева этого года, болван, ясно? Помнишь день встречи выпускников? Там ее и выбрали! Ее снимок был в газете! Па лодке, вместе с Ричи Гренадо!
      – Да, но хреновы «Тигры» продули в тот день игру, а Гренадо сломали нос, – вставляет Генри. – Подумать только, первая в истории школьная команда Дерри удостоилась сыграть с командой класса А из Южного Мэна, и эти олухи...
      – Хрен с ними, с «Тиграми», – отмахивается Пит, которого школьный футбол занимает чуть больше ненавистного икса, хоть и ненамного. Главное, теперь он знает, о ком идет речь, вспоминает газетный снимок девушки, стоящей на украшенной цветами палубе баржи для перевозки целлюлозы, рядом с ведущим игроком «Тигров»: оба в коронах из фольги, улыбаются и машут зрителям. Волосы девушки обрамляют лицо крупными пушистыми волнами, платье без бретелек полуоткрывает грудь.
      Впервые в жизни на Пита накатывает настоящая похоть – плотское, кровяное, давящее ощущение, от которого твердеет конец, сохнет во рту и в голове все мешается. «Киска», конечно, штука интересная, но вот увидеть местную, свою «киску», «киску» знакомой девчонки, королевы бала.., куда волнительнее! Это, как выражается кинокритик городских «Новостей» об особо понравившихся фильмах, которые, по его мнению, никак невозможно пропустить, – НАДО! НАДО – и все тут.
      – Где? – спрашивает он Джоунси, уже воображая, как эта самая Тина Джин Шлоссингер ждет на углу школьный автобус, просто стоит, хихикая с подружками, не имея ни малейшего представления о том, что проходящий мимо мальчишка видел, что у нее под юбкой или джинсами, что волосы на се «киске» того же цвета, что на голове. – Где это?
      – Здесь. – Джоунси показывает на краснокирпичную коробку, когда-то служившую складом братьям Трекер. Стены поросли плющом, но осень была холодной, и почти все листья почернели и засохли. Часть стекол разбита, а остальные заросли грязью. Каждый раз при виде этого места у Пита мороз идет по коже, возможно, потому, что взрослые ребята, парни из высшей школы, любят играть в бейсбол на площадке за строением, и некоторых хлебом не корми – дай поиздеваться над младшими, кто знает почему, должно быть, от безысходности будней. Но сейчас не тот случай, поскольку с бейсболом на этот год покончено, и большие парни скорее всего давно уже переместились в Строфорд-парк, где до самого снега играют в американский футбол (как только выпадет снег, они начнут выбивать друг другу мозги старыми хоккейными клюшками, обмотанными изолентой). Нет, беда в том, что в Дерри иногда исчезают дети, Дерри в этом отношении странный городишко, и когда они в самом деле исчезают, оказывается, что в последний раз их видели в заброшенных уголках вроде опустевшего склада братьев Трекер. Никто не говорит вслух об этом неприятном факте, но все знают. Знают и молчат.
      Все же «киска», не какая-то абстрактная «киска» из «Пентхауса», а самая настоящая «муфта» девчонки с соседней улицы.., да, тут есть на что посмотреть. Вот это бэмс!
      – Братья Трекер? – переспрашивает Генри с откровенным недоверием. Они сами не заметили, как остановились, и сейчас топчутся на тротуаре, недалеко от здания, пока слабоумные с трудом ковыляют по другой стороне улицы. – Не пойми меня не правильно, Джоунси, ты для меня авторитет, клянусь, я тебя уважаю, но чего это вдруг снимку «киски» Тины Джин там валяться?
      – Откуда мне знать? – пожимает плечами Джоунси. – Дейви Траск видел и клянется, что это она.
      – Что-то мне не слишком по кайфу туда тащиться, – говорит Бивер. – Конечно, я не прочь увидеть «киску» Тины Джин Слопхенгер...
      – Шлоссингер...
      – ..но это место пустует с тех пор, как мы были в пятом классе.
      – Бив...
      – ..и, бьюсь об заклад, там полно крыс.
      – Бив...
      Но Бив твердо вознамерился выложить все до конца.
      – Крысы разносят бешенство, – говорит он, – и заражают людей.
      – Нам ни к чему входить, – объясняет Джоунси, и вся троица с новым интересом взирает на него. – Это, как сказал кто-то, завидев негра-блондина, совершенно новая Африка.
      Джоунси, убедившись, что завладел вниманием приятелей, продолжает:
      – Дейви сказал, что нужно только обогнуть подъезд. И заглянуть в третье или четвертое окно. Вроде бы когда-то там был офис Фила и Тони Трекеров. На стене все еще висит доска объявлений. И Дейви клянется, что на этой доске висят только две вещи: карта Новой Англии с маршрутами грузовиков и снимок Тины Джин Шлоссингер с голой «киской».