Глава 2. БИВ

Надеюсь, вы понимаете, что я не могу никому позвонить? — сказал Джоунси. — Здесь поблизости нет телефонов. Из всех достижений цивилизации только генератор, и всё.

Маккарти, закутанный до самого носа в одеяло, кивнул.

— Я слышал гудение, но знаете, когда заблудишься, слух играет с тобой плохие шутки. Кажется, звук идёт слева или справа, а потом можно поклясться, что он доносится откуда-то из-за спины, и лучше всего повернуть назад.

Джоунси кивнул, подумав, что на самом деле понятия не имеет, как всё это бывает. Если не считать первых дней после несчастного случая, проведённых в бредово-наркотических скитаниях и боли, ему не приходилось теряться в лесу.

— Я пытаюсь придумать, как лучше поступить, — сказал Джоунси. — Наверное, когда Пит и Генри вернутся, мы вас проводим. Сколько человек было в вашей компании?

Маккарти, казалось, не сразу сообразил, о чём речь. Это, заодно со спотыкающейся походкой, ещё больше укрепило Джоунси в уверенности, что парень перенёс настоящий шок. Интересно, возможно ли такое после единственной ночи, проведённой в лесу, и как бы выглядел он сам на месте Маккарти?

— Четверо, — выговорил тот после минутного размышления. — Совсем как и вас. Мы охотились попарно. Я был с приятелем, Стивом Отисом. Тоже адвокат, как и я, из Скоухигана. Мы все оттуда, и эта неделя для нас… много значит.

— Понимаю, — улыбнулся Джоунс. — Как и для нас.

— Так или иначе… я, видимо, задумался и сбился с пути. — Он покачал головой. — Сам не понимаю, как это вышло. Я слышал Стива, временами даже видел сквозь деревья его жилет и потом… просто не знаю. Наверное, погрузился в свои мысли… лес для этого самое подходящее место, и — бац — очутился в самой глуши. Кажется, сначала я пытался вернуться по собственным следам, но тут совсем стемнело… — Он снова покачал головой. — В мозгах всё смешалось, но, да, нас было четверо, и, похоже, это единственное, в чём я уверен. Я, Стив, Нэт Роупер и сестра Нэта Бекки.

— Должно быть, они с ума сходят от тревоги. Маккарти мгновенно растерялся и мрачно нахмурился: очевидно, столь простая истина до него не доходила.

— Да… наверное. Ну конечно же! О Господи, Господи! Джоунси едва сдержал улыбку. В таком состоянии Маккарти удивительно напоминал персонажа картины «Фарго».

— Поэтому я и считаю, что вас следует немедленно туда проводить. Если…

Не хотелось быть обузой…

— Мы вас отведём. Если сумеем. То есть если погода позволит.

— Да, погодка, — с горечью протянул Маккарти. — Уж эти синоптики, с их чёртовыми спутниками и доплеррадарами! Казалось бы, можно надеяться на верные прогнозы, так нет! Вот вам их «ясно, умеренно, холодно», можете радоваться.

Джоунси недоуменно уставился на раскрасневшуюся физиономию, увенчанную слипшейся чёлкой редеющих каштановых волос. Он сам слышал последние прогнозы — он, Пит, Генри и Бив, — и все предупреждали о возможном снегопаде в ближайшие дни. Правда, кое-кто оговаривался «снег, переходящий в дождь», но ведущий радиостанции Касл-Рок (едва ли не единственной, которую они ловили, да и то с помехами) рассуждал насчёт метелей, шести — восьмидюймовых заносах, возможно, с северо-восточным ветром, если температура не поднимется и циклон не уйдёт в сторону моря. Джоунси понятия не имел, откуда Маккарти слышал свой прогноз, но уж точно не из Касл-Рока. А может, просто спутал, даже наверняка, и ничего тут удивительного.

— Пожалуй, разогрею-ка я суп. Как насчёт супа, мистер Маккарти?

— Прекрасная мысль, — благодарно улыбнулся Маккарти. — Вчера ночью и утром у меня ужасно болел живот, но теперь стало легче.

— Стресс, — кивнул Джоунс. — Меня бы на вашем месте наизнанку выворачивало, а может, и в штаны бы наложил.

— Меня не рвало, — сказал Маккарти. — Уверен, что нет. Но… — Он снова резко дёрнул головой. Нервный тик? — Не знаю. Всё слилось в один огромный кошмар.

— Теперь кошмару конец. — Джоунси чувствовал себя престарелой клушкой, хлопочущей над цыплёнком. Но ничего не поделаешь, парня нужно как-то успокоить.

— Хорошо, — вздохнул Маккарти. — Спасибо. И я с удовольствием съел бы суп.

— Какой хотите? Есть томатный, куриный и, кажется, банка говяжьего.

— Куриный, — сказал Маккарти. — Мама, всегда говорила, что лучшее лекарство от всех болезней — куриный бульон.

Он широко улыбнулся, и Джоунси изо всех сил постарался скрыть потрясение. Зубы Маккарти оказались белыми и ровными, чересчур, неестественно ровными для того, чтобы быть своими, выдававшими, однако, возраст: сорок 7 1 пять или около того. Но четырёх по меньшей мере не хватало — верхних клыков (которые отец Джоунси называл «зубами вампира») и двух передних внизу, Джоунси не знал, как они называются. Однако был твёрдо уверен в одном: Маккарти ничего не знал о потере. Ни один человек, помнящий о чёрных провалах в белом частоколе, не будет обнажать их так бесстыдно, даже в подобных обстоятельствах.

Он повернулся к кухне, надеясь, что Маккарти не успел увидеть его ошеломлённое лицо и встревожиться. А может, и спросить, что стряслось.

— Один куриный бульон. Заказ принят, придётся чуточку обождать. Как насчёт поджаренного сыра к бульончику?

— Если это не слишком вас затруднит. И зовите меня Ричардом, ладно? Или Риком, так даже лучше. Когда люди спасают мне жизнь, предпочитаю быть с ними на короткой ноге, причём с самого начала.

— Рик так Рик. — Лучше бы тебе починить зубы, до того как предстанешь перед другими присяжными, Рик.

Ощущение чего-то неладного становилось всё сильнее. Опять этот щелчок в мозгу, совсем как в тот момент, когда он почти угадал имя Маккарти. Пока ещё он был далёк от сожалений по поводу того, что не подстрелил этого типа при первой возможности, но в глубине души уже жалел о том, что чёрт не увёл Маккарти за сто миль от его дерева и его жизни.

Он уже поставил бульон на плиту и резал сыр на сандвичи, когда рванул первый порыв ветра — пронзительный вопль, заставивший дом натужно скрипнуть и яростно взметнувший снежную пелену. На какое-то мгновение даже костлявые закорючки сгоревших деревьев в Ущелье были стёрты, сметены, и за окном встал огромный белый призрак, словно кто-то взял на себя труд вывесить гигантский киноэкран.

Впервые за всё время Джоунси почувствовал лёгкую тревогу, не только за Пита и Генри, вероятно, возвращавшихся в эту минуту из магазина на «скауте» Генри, но и за Бивера. Конечно, если кто и знал здешние леса, так это Бивер, но разве можно ориентироваться в этой завирухе, «все ставки аннулированы», ещё одно изречение его никчёмного отца, не такое точное, как «удачу за деньги не купишь». Правда, Бивер мог найти дорогу по шуму генератора, но, как верно сказал Маккарти, в лесу, да ещё в метель, сложно определить, откуда идёт звук. Особенно при разгулявшемся ветре…

Мать научила его стряпать с дюжину простых блюд и в том числе делать сандвичи с расплавленным сыром. «Сначала положи немного горчекашек, — наставляла она (горчекашками Джанет Джоунс назвала горчицу, от слов „горчица и какашки“), — намажь маслом хлеб, именно хлеб, а не сковороду, иначе получишь поджаренный хлеб с кусочками сыра, и ничего больше». Он до сих пор не понимал, в чём тут разница и каким образом намасленная сковорода может повлиять на конечный результат, но свято следовал заветам матери, хотя считал сплошной морокой смазывать верхнюю сторону хлеба, пока поджаривается нижняя. Но точно так же снимал резиновые сапоги, входя в дом, потому что мать считала, «будто от них ноги горят». Джоунси понятия не имел, что это означает, но и сейчас, приближаясь к сорокалетнему рубежу, стаскивал сапоги, как только переступал порог.

— Думаю, я и сам не прочь это попробовать, — сказал Джоунси, выкладывая сандвичи на сковороду маслом вниз. Бульон уже закипал, от него шёл дивный запах — уюта и тепла.

— Разумеется. Надеюсь, с вашими друзьями всё в порядке.

— Да, — рассеянно произнёс Джоунси, помешивая в кастрюльке. — Где вы остановились?

— Ну… мы обычно охотились в Марс-хилл, там у дяди Нэта и Бекки был охотничий домик, но два года назад какой-то кретин поджёг его. Пьянство и сигаретные окурки до добра не доведут, как говорят пожарные.

— Да, дело обычное, — кивнул Джоунси.

— Правда, страховку выплатили, но охотиться стало негде. Я уже думал, что на этом всему конец, но Стив нашёл довольно милое местечко в Кинео. Я думал, это просто тауншип[9], нечто вроде посёлка, ещё одна часть Джефферсон-трект, но немногие жители зовут его Кинео. Вы знаете, о чём я?

— Знаю, — проговорил Джоунси онемевшими губами. Очередной телефонный звонок из ниоткуда. «Дыра в стене» находилась примерно в двадцати милях к востоку от магазина Госслина. Кинео же был милях в тридцати к западу. Всего пятьдесят миль. И его хотят убедить, что человек, сидящий на диване и едва не с головой укутанный в пуховое одеяло, прошагал со вчерашнего дня пятьдесят миль? Бред. Немыслимо.

— Вкусно пахнет, — сказал Маккарти.

Так и было, вот только Джоунси потерял аппетит.

Он как раз нёс тарелку к дивану, когда послышался топот ног по гранитной плите. Дверь распахнулась, и в комнату в клубах снега ввалился Бивер.

— Член Иисусов! — воскликнул он. Как-то Пит составил список биверизмов, и «Член Иисусов» оказался в первой пятёрке вместе с такими перлами, как «слизь подзалупная» и «поцелуй меня в задницу», выражениями, отдававшими одновременно дзен-буддизмом и непристойностью. — Я уж боялся, что так и останусь в снегу, но тут увидел свет, — продолжал Бив, воздев к потолку руки с расставленными пальцами. — Узрел свет, Господи, да, сэр, слава Ии…

Но тут запотевшие стёкла очков начали потихоньку проясняться, Бив заметил незнакомца на диване, медленно опустил руки и улыбнулся; одна из причин, по которой Джоунси любил его ещё с начальной школы. Пусть Бив иногда бывает утомительным, надоедливым и уж, разумеется, его никак нельзя назвать самой яркой лампочкой в люстре, но первой реакцией на неожиданность и внезапность всегда были не сдвинутые брови, а улыбка.

— Привет, — сказал он. — Я Джо Кларендон. А вы кто?

— Рик Маккарти. — Рик встал, одеяло свалилось, и Джоунси увидел солидное брюшко, выпирающее из-под свитера. Что ж, ничего у Живительного, подумал он, обычный недуг среднего возраста, который и нас прикончит лет через двадцать или около того.

Маккарти протянул руку, попытался шагнуть вперёд и споткнулся об упавшее одеяло. Не схвати его Джоунси за плечо, наверняка пропахал бы носом пол, сметя по пути журнальный столик, на котором стояли тарелки. И Джоунси снова поразила странная неуклюжесть гостя, заставившая вспомнить, каким был он сам прошлой весной, когда снова учился ходить. Только сейчас ему удалось разглядеть пятно на щеке Маккарти — оказалось, это вовсе не обморожение, а что-то вроде нароста или родимого пятна с вросшей щетиной.

— Ой, только ничего не ломать! — Бив схватил руку Маккарти и принялся энергично трясти, пока Джоунси не показалось, что Маккарти вот-вот рухнет на журнальный столик. Он тихо порадовался, когда Бив — все пять футов шесть дюймов Бива — отступил, стряхивая тающий снег с чёрных, длинных под хиппи волос. Бив снова улыбался, ещё шире обычного, и со своими лохмами до плеч и толстыми стёклами очков был, как никогда, похож на математического гения или серийного убийцу, хотя на деле был плотником.

— Рику паршиво пришлось, — сказал Джоунси. — Заблудился вчера и провёл ночь в лесу.

Гостеприимная улыбка Бива превратилась в сочувственную. Джоунси, знавший, что за этим последует, сжался, посылая Биву мысленную команду заткнуться: у него сложилось впечатление, что Маккарти как человек верующий не выносит богохульства, но, разумеется, просить Бивера хорошенько промыть рот всё равно что заклинать ветер угомониться.

— Сучье вымя! — воскликнул Бивер. — Охренеть можно! Садитесь! Ешьте! И ты тоже, Джоунси!

— Пет уж, лучше ты, — отказался Джоунси. — Тебе нужно согреться.

— Точно не хочешь?

— Не волнуйся, пойду сделаю себе яичницу. А Рик пока расскажет подробности. — Может, хоть ты сумеешь разобраться во всём этом нагромождении несуразиц, подумал он.

— Так и быть. — Бивер стащил куртку (красную) и жилет (разумеется, оранжевый) и хотел было швырнуть их на вязанку дров, но тут же вспомнил что-то. — Погоди-погоди, у меня тут кое-что твоё.

Сунув руку в глубокий карман пуховика, он порылся и вытащил книгу в мягкой обложке, довольно помятую, но в остальном вполне пригодную для чтения. На обложке с надписью «Роберт Паркер. Маленькие слабости» плясали дьяволята с вилами. Книга, которую Джоунси забыл на настиле. Бив с улыбкой протянул её другу:

— Я оставил твой спальный мешок, но подумал, что ты не заснёшь, пока не узнаешь, какой хрен это сделал.

— Не стоило лезть наверх в такую погоду, — сказал Джоунси, но на самом деле это его сильно растрогало. Никто, кроме Бива, на такое не способен, и от этого становилось легче на душе. Значит, Бив продирался сквозь метель и не смог понять, сидит ли ещё Джоунси на дереве. Конечно, Бив мог бы его окликнуть, но такое не для Бива. Девиз Бива — верить лишь тому, что видишь собственными глазами.

— Чепуха, — отмахнулся Бив и сел рядом с Маккарти, глазевшим на него, словно на редкостного экзотического зверька.

— Всё равно спасибо, — кивнул Джоунси. — Займись сандвичем. Я пошёл жарить яичницу. — Он уже шагнул к плите, но поспешно обернулся:

— А Пит с Генри? Как по-твоему, они успеют добраться к ночи?

Бив открыл было рот, но прежде чем успел ответить, ветер с новой силой набросился на домик, завывая в стропилах и скрипя досками.

— А, подумаешь, пара снежинок, — усмехнулся Бивер, когда порыв ветра стих. — Конечно, успеют. А вот если начнётся настоящая вьюга, пожалуй, из дома носа не высунешь.

Он впился зубами в сандвич, а Джоунси поставил на огонь сковороду и ещё одну банку с супом. Теперь, когда Бивер был рядом, ему стало легче. По, по правде говоря, ему всегда становилось легче, когда Бив был рядом. Бред, конечно, но так оно и есть.

Когда яичница поджарилась, а суп закипел, Маккарти болтал с Бивером, словно оба подружились едва ли не с пелёнок. Если Маккарти и был оскорблён непрерывным потоком хоть и забавного, но всё же сквернословия, всё перевесило несомненное обаяние Бива. «Объяснить это невозможно, — сказал как-то Генри. — Бив охламон, настоящий охламон, но его просто невозможно не любить. Поэтому и постель у него не остывает, не думаешь же ты, что бабы ловятся на его неземную красоту!»

Джоунси понёс суп с яичницей в гостиную, стараясь не хромать: поразительно, насколько сильнее ноет бедро в плохую погоду. Он всегда думал, что это бабушкины сказки, но, похоже, ошибался.

Он с трудом опустился в кресло рядом с диваном. Маккарти больше трепал языком, чем ел. Он почти не притронулся к супу и прикончил только половину сандвича.

— Ну как вы, парни? — спросил Джоунси и, посыпав яичницу перцем, принялся энергично жевать: похоже, аппетит его всё-таки не покинул.

— Мы — два счастливых блядуна, — сказал Бивер, но, несмотря на легкомысленный тон, Джоунси показалось, что он взволнован, даже, пожалуй, встревожен. — Рик рассказывал мне о своих приключениях. Совсем как история из тех журналов для взрослых, что валялись в парикмахерских, когда я был сопляком. — Он, всё ещё улыбаясь, обернулся к Маккарти, обычный, вечно улыбающийся Бив, по привычке запустивший руку в тяжёлую гриву волос. — Тогда на нашей стороне Дерри парикмахером был старик Кастонже, он пугал ребятишек своими огромными ножницами до такого посинения, что меня, бывало, на верёвке к нему не затащишь.

Маккарти слабо улыбнулся, но не ответил, поднял оставшуюся половину сандвича, осмотрел и снова положил. Красная метка на щеке пылала багрецом, как только что выжженное клеймо Бивер тем временем продолжал трещать, словно боялся, что Маккарти ненароком скажет хоть слово. За окном продолжал валить снег, ветер не унимался, и Джоунси подумал о Генри и Пите, возможно, застрявших в старом «скауте» на Дип-кат-роуд.

— Оказывается, Рик не только едва не попал в лапы ночного чудовища, вполне возможно — медведя, но и ружьё потерял. Новенький с иголочки «ремингтон 30-30», отпад, но только тебе его никогда больше не видать, ни единого шанса на миллион!

— Знаю, — сказал Маккарти. Краска снова сошла со щёк, вытесненная свинцовой бледностью. — Не помню даже, когда я его бросил или…

По комнате внезапно пронёсся резкий отрывистый рокот, словно кто-то рвёт бумагу. Джоунси почувствовал, как мурашки бегут по коже. Неужели что-то застряло в дымоходе?

Но тут же понял, что это Маккарти. В своё время Джоунси слышал немало непристойных звуков, и громких, и долгих, но такого… Кажется, это длилось вечность, хотя на деле прошло не больше нескольких секунд. И тут же — нестерпимая вонь.

Маккарти, поднявший было ложку, уронил её в нетронутый суп и почти девичье-смущённым жестом поднёс правую руку к изуродованной щеке.

— О Боже, простите, — сказал он.

— Ничего страшного, всякое бывает, — усмехнулся Бивер, но скорее по стародавней привычке. В эту минуту им владел инстинкт, инстинкт и ничего больше. Но Джоунси видел, что Бив так же ошеломлён запахом, как и он сам. Это был не привычный сернистый смрад тухлых яиц, унюхав который, можно посмеяться и, помахав рукой, шутливо спросить: «Ах, чёрт, кто это режет сыр?» И не болотно-метаповая вонь. Нет. Джоунси узнал этот запах, такой же, как изо рта Маккарти: смесь эфира и перезрелых бананов, совсем как пусковая жидкость, которую заливаешь в карбюратор в морозное утро.

— О Боже, это ужасно, — повторял Маккарти. — Мне так неловко.

— Да ничего страшного, — сказал Джоунси, хотя внутренности свернулись в тугой клубок, словно перед приступом рвоты. Теперь он ни за что не сможет доесть, даже пытаться не стоит. Обычно он не так брезглив, но сейчас просто изнемогает от омерзения.

Бив поднялся с дивана и открыл окно, впустив снежный вихрь и поток благословенно чистого воздуха.

— Не стоит волноваться, партнёр, но уж больно дух ядрёный. Что это вы ели? Кабаний помёт?

— Листья, мох и всё, что под руку попадалось, не помню точно. Я так проголодался, что готов был наброситься на что угодно, да только ничего в этом не понимаю, так и не прочёл ни одной книги Юэлла Гиббонса, и… конечно, было темно, — добавил он, словно по вдохновению, и Джоунси поймал взгляд Бивера, желая убедиться, что тот тоже понимает: каждое слово Маккарти — ложь. Маккарти либо не помнит, что ел, либо не ел вообще, просто пытается объяснить это отвратительное лягушачье кваканье и зловоние, его сопровождавшее.

Снова налетел ветер и с громким жалобным стоном послал новый заряд снега сквозь открытое окно. Слава Богу, хоть вытеснит застоявшийся воздух!

Маккарти подался вперёд так поспешно, словно его толкнули в спину, а как только понуро свесил голову, Джоунси сразу сообразил, что сейчас произойдёт. Прощай, ковёр навахо! Бив, очевидно, подумал то же самое, поскольку поспешно подтянул длинные ноги, оберегая их от брызг.

Но вместо рвоты из утробы Маккарти вырвалось долгое тихое гудение, жалоба станка, работающего на пределе возможностей. Глаза Маккарти вылезли из орбит, как мраморные шарики, а кожа так натянулась на скулах, что, казалось, вот-вот лопнет. И всё это длилось и длилось, раскат за раскатом, а когда наконец прекратилось, жужжание генератора показалось чересчур громким.

— Слышал я всякие отрыжки, но эта штука бьёт все рекорды, — с неподдельным уважением заявил Бив.

Маккарти откинулся на спинку дивана: глаза закрыты, уголки губ опущены, то ли от смущения, то ли от боли, то ли от того и другого вместе. И снова этот запах бананов и эфира, смрад брожения, словно что-то начинает гнить.

— О Боже, мне так жаль, — сказал Маккарти, не открывая глаз. — Со мной это творится весь день, с самого рассвета. И живот снова болит.

Джоунси и Бив обменялись встревоженными взглядами.

— Знаете что? — предложил Бив. — Думаю, вам нужно прилечь и поспать. Вы всю ночь были на ногах, боясь, что наткнётесь на приставучего медведя и бог знает ещё кого. Наверняка измучились, устали и прочее дерьмо. Придавите часиков десять и будете как огурчик.