Она подошла к столу, сорвала трубку с рычага, переполненная предчувствием дурного и раздражением… но раздражение преобладало. Существовала вероятность (маленькая), что Аманда отрезала себе ухо а-ля Ван Гог или полоснула ножом по шее вместо руки или ноги, но Лизи в этом сомневалась. Зато Дарла всю жизнь славилась тем, что перезванивала через три минуты после окончания разговора, чтобы выпалить в трубку: «Я только что вспомнила…» или «Я забыла сказать тебе…»

– Что ещё, Дарл?

Последовала пауза, а потом в трубке раздался мужской голос (Лизи решила, что знакомый голос): «Миссис Лэндон?»

Теперь паузу взяла Лизи, чтобы пробежаться по списку мужчин. Более чем короткому. Просто удивительно, как после смерти мужа сокращается круг твоих знакомств. Она поддерживала контакты с Джейкобом Монтано, адвокатом Скотта в Портленде, Артуром Уильямсом, нью-йоркским бухгалтером, который выпускал из своих рук доллар, если только орёл на банкноте молил о пощаде (или умирал от асфиксии), Деком Уильямсом (не родственником Артура), строителем из Брайтона, который превратил сеновал в рабочие апартаменты Скотта и переделал второй этаж их дома, после чего тёмные комнаты стали царством света, Смайли Фландерсом, сантехником из Моттона, неиссякаемым кладезем анекдотов, приличных и не очень, Чарли Хэддонфилдом, агентом Скотта, который время от времени обращался к ней по делам (главным образом насчёт продажи авторских прав на зарубежные публикации и рассказов для антологий), плюс на связи оставалась горстка друзей Скотта. Но никто из них никогда не звонил по этому номеру, даже если он и был в справочнике. А был ли? Она не могла этого вспомнить. В любом случае голос принадлежал человеку, который не входил в вышеуказанный список, так что оставалось непонятным, откуда она могла знать раздавшийся в трубке мужской голос (или подумать, что знает его). Тогда, чёрт побери…

– Миссис Лэндон?

– Кто вы? – спросила она.

– Моё имя не имеет значения, миссас, – ответил голос, и перед мысленным взором Лизи возник как живой Герд Аллен Коул, губы которого двигались, словно он беззвучно молился. Да только длиннопалая рука поэта держала револьвер. Святой Боже, нет… неужели ещё один, подумала она. Неужели ещё один Блонди? Она вновь увидела в руке серебряную лопату (инстинктивно ухватилась за деревянный черенок, когда срывала с рычага трубку), и лопата эта твердила: «ещё один, ещё один».

– Для меня имеет, – ответила она, поразившись деловитости собственного голоса. Как могла такая резкая, не терпящая возражений фраза выскочить из её внезапно пересохшего рта? И тут же до неё дошло, где и когда она слышала этот мужской голос: сегодня, несколькими часами раньше, с автоответчика, установленного на этом телефонном аппарате. И неудивительно, что она не сумела сразу его вычислить – голос произнёс только два слова: «Я перезвоню». – Если не желаете представиться, я кладу трубку.

На другом конце провода вздохнули. Устало и добродушно.

– Не создавайте мне трудностей, миссас. Я же пытаюсь вам помочь. Действительно пытаюсь.

Лизи подумала о голосах в любимом фильме Скотта «Последний киносеанс»,[31] о песне Хэнка Уильямса «Джамбалайя». «Одетый модно, шагающий грозно…»

– Я кладу трубку, прощайте. Удачи вам в жизни. – Но даже не оторвала трубку от уха, полагая, что время ещё не пришло.

– Можете называть меня Зак, миссас. Это имя ничуть не хуже других. Согласны?

– А дальше?

– Зак Маккул.

– Тогда я – Элизабет Тейлор.

– Вы хотели имя, вы его получили. Тут он её уел.

– И где вы взяли этот номер, Зак?

– В телефонном справочнике. – Значит, номер в справочнике есть. Это что-то да объясняло. Возможно. – А теперь вы меня выслушаете?

– Я слушаю. – Слушаю… и сжимаю в руке серебряную лопату… и жду ветра перемен. Прежде всего этого ветра.

Потому что перемены надвигались. Каждый нерв её тела говорил об этом.

– Миссас, недавно к вам приезжал мужчина, который хотел заглянуть в бумаги вашего мужа, и позвольте мне выразить соболезнования в связи с вашей утратой.

Последнее Лизи проигнорировала.

– Многие люди просили у меня разрешения заглянуть в бумаги Скотта после его смерти. – Она надеялась, что мужчина на другом конце провода не сможет догадаться или прочувствовать, как сильно билось её сердце. – Всем им я говорила одно и то же: со временем я доберусь до этих бумаг и разделю…

– Этот парень работает в том колледже, где учился ваш покойный муж, миссас. Говорит, что он – логичный выбор, поскольку бумаги всё равно попадут туда.

Какое-то время Лизи молчала. Думала о том, как мужчина называл её миссас. То есть он не из Мэна, не янки, скорее всего без образования, во всяком случае – по меркам Скотта. Она догадалась, что этот «Зак Маккул» никогда не посещал колледж. Она также отметила, что ветер действительно переменился. Она больше не боялась. Она в этот конкретный момент злилась. Больше чем злилась. Яростью не уступала поднятому из берлоги медведю.

Низким, сдавленным голосом, – который сама едва узнала, Лизи выплюнула:

– Вудбоди. Вот о ком вы говорите, не так ли? Джозеф Вудбоди. Этот сучий инкунк.

Последовала пауза на другом конце провода, потом её новый друг выдавил из себя:

– Я не понимаю вас, миссас.

Лизи почувствовала, как ярость достигла точки кипения, и лишь порадовалась этому.

– Я думаю, что вы прекрасно меня понимаете. Профессор Джозеф Вудбоди, король инкунков, нанял вас, велел позвонить мне и попытаться запугать, чтобы я… что? Отдала ключи от кабинета моего мужа, позволив ему покопаться в рукописях Скотта и взять всё, что хочется? Если это так… если он действительно думает… – Она взяла себя в руки. Далось ей это с трудом. Злость – она скорее горькая, чем сладкая, но Лизи не хотелось с ней расставаться. – Просто ответьте мне, Зак, «да» или «нет». Вы работаете на профессора Джозефа Вудбоди?

– Это не ваше дело, миссас.

Лизи не нашлась что сказать. Такая наглость на мгновение даже лишила её дара речи. Скотт сказал бы, что это чудовищная (это не ваше дело) нелепица.

– И никто не нанимал меня что-то пытаться и ничего не делать. – Пауза. – Во всяком случае, я настроен серьёзно. А теперь, миссас, вам пора закрыть рот и послушать. Вы меня слушаете?

Она стояла, приложив телефонную трубку к уху, обдумывая вопрос: «Вы меня слушаете?» – и молчала.

– Я слышу ваше дыхание, поэтому знаю, что слушаете. Когда меня нанимают, миссас, этот сын матери ничего не пытается, он делает. Я понимаю, вы меня не знаете, но это минус для вас, не для меня. Это… это не простая бравада. Я не пытаюсь, я делаю. Вы отдадите этому человеку всё, что он просит, хорошо? Он позвонит мне по телефону или пришлёт письмо по мейлу и известными только нам словами скажет: «Всё в порядке, я получил всё, что хотел». Если этого не произойдёт… если этого не произойдёт в определённый период времени, тогда я собираюсь прийти к вам и причинить вам боль. Ясобираюсь причинить вам боль в тех местах, которые вы не давали щупать парням на танцах в средней школе.

В какой-то момент этой долгой речи, которая напоминала заранее заученный текст, Лизи закрыла глаза. Она чувствовала, как по щекам текут горячие слёзы, только не знала, что это за слёзы, ярости или…

Стыда? Могли это быть слёзы стыда? Да, было что-то постыдное в выслушивании таких слов от полнейшего незнакомца. Словно ты пришла в новую школу и в первый же день учитель устроил тебе разнос.

Врежь ему, любимая, сказал Скотт. Ты знаешь, что делать.

Конечно, она знала. В такой ситуации ты или бьёшь наотмашь, или не бьёшь. Только она в такую ситуацию ещё ни разу не попадала, двух мнений тут быть не могло.

– Миссас? Вы понимаете, что я вам сейчас сказал? Она знала, что хотела ему сказать, да только боялась, что как раз он её не поймёт. Поэтому Лизи решила обойтись более простыми и доходчивыми словами.

– Зак? – сказала она тихо и вкрадчиво.

– Да, миссас. – И он тут же понизил голос, возможно, подумал, что его приглашают в некий заговор для двоих.

– Вы меня слышите?

– Вы говорите очень уж тихо, но… да, миссас.

Она набрала полную грудь воздуха, задержала дыхание, представляя себе мужчину, которой говорил «миссас» вместо «миссис». Представляя себе, как он плотно прижимает трубку к уху, чтобы разобрать все её слова. И как только эта «картинка» возникла перед её мысленным взором, Лизи проорала в это ухо что было сил:

– ТОГДА ПОШЕЛ НА ХЕР!

И бросила трубку на рычаг с такой яростью, что с телефонного аппарата поднялась пыль.

Почти сразу же телефон вновь начал звонить, но разговор с «Заком Маккулом» Лизи больше не интересовал. Она подозревала, что не осталось ни единого шанса продолжить, как это называли «говорящие головы в телевизоре», диалог. Да и не хотела она с ним разговаривать. Не хотела и выслушивать его тирады на автоответчике и выяснять, что добродушие напрочь ушло из его голоса и теперь она у него исключительно манда, сука и проститутка. Взявшись за провод, Лизи нашла розетку – она находилась рядом с картонными коробками-и вытащила штекер. Так что телефон смолк на третьем звонке. Её общение с «Заком Маккулом» закончилось, во всяком случае – на сегодня. Она полагала, что последняя точка не поставлена, что-то насчёт него (или с ним) придётся делать, но сейчас на первом месте стояла Анда. Не говоря уже про Дарлу, которая ждала, рассчитывала на её помощь. Ей требовалось лишь вернуться на кухню, сдёрнуть с гвоздика автомобильные ключи… ещё две минуты ушло бы на то, чтобы запереть дом, чего она никогда не делала днём.

Дом, и амбар, и рабочие апартаменты.

Да, особенно рабочие апартаменты, хотя она сомневалась, что там есть какие-то ценности, к примеру, что-то очень дорогостоящее. Но если уж речь зашла о дорогостоящем…

И оказалось, что она вновь смотрит на верхнюю коробку. Клапана она не закрыла, так что всё было на виду.

АЙК ПРИХОДИТ ДОМОЙ

Скотт Лэндон

Из любопытства (почему нет, на это требовалась лишь секунда) Лизи прислонила серебряную лопату к стене, подняла титульную страницу, посмотрела на следующую. Там было написано:

Айк пришёл домой после бума, и всё было прекрасно. БУЛ! KOHEЦ!

Ничего больше.

На эту страницу Лизи смотрела не меньше минуты, хотя, видит Бог, ей хватало дел и её ждали в другом месте. По коже опять побежали мурашки, но теперь ощущение это было скорее приятным… чёрт, да чего там, просто приятным. Лёгкая, мечтательная улыбка заиграла на губах. С того момента, как она принялась за расчистку рабочих апартаментов Скотта (если хотите, взялась за его архивы), она чувствовала присутствие мужа… но никогда присутствие это не было столь близким. Столь реальным. Она сунула руку в коробку и просмотрела листы бумаги, лежащие стопкой, уже зная, что там найдёт. И нашла. Белизну чистой бумаги. Она залезла и в те листы, что стояли по бокам. Результат не изменился. В детском словаре Скотта «бум» означал короткую прогулку, а «бул»… ну, что-то более сложное, но в данном контексте слово это наверняка означало шутку или безобидную шалость. Этот гигантский поддельный роман был ха-ха Скотта Лэндона после смерти?

Неужто и две другие коробки, что стояли под верхней, тоже были булами? А те, что находились в двух клетушках напротив её кабинета? Шутка была такая тонкая? И если всё так, кого разыгрывал Скотт? Её? Инкунков вроде Вудбоди? Объяснение логичное, Скотту нравилось подшучивать над людьми, которых он называл «завёрнутыми на рукописях», но отсюда перебрасывался мостик к жуткому предположению: он, возможно, предчувствовал свою (Умер молодым) грядущую смерть (Безвременно) и ничего ей не сказал. Это предположение вело к вопросу: поверила бы она ему, если бы и сказал? Инстинктивно она ответила: «Нет», – чтобы сказать, пусть только и самой себе: Я же была человеком практичным, всегда проверяла его багаж, чтобы убедиться, что у него достаточно нижнего белья, и звонила в аэропорт, узнавала, вылетают ли самолёты по расписанию. Но она помнила, как кровь на его губах превращала улыбку в клоунскую ухмылку; помнила, как он однажды объяснил ей (с присущей ему доходчивостью), что есть свежие фукты после захода солнца небезопасно, а в промежуток между полуночью и шестью утра лучше вообще обходиться без пищи. Согласно Скотту, «ночная еда» частенько бывала отравленной, и когда он это говорил, слова звучали логично; Потому что (прекрати)

– Я бы ему поверила, и давайте на этом закончим, – прошептала Лизи, опустила голову и закрыла глаза, чтобы сдержать слёзы, которые, впрочем, так и не пришли. Глаза – а ведь они плакали во время заранее подготовленной речи «Зака Маккула»! – теперь были сухими, как камень. Дурацкие долбаные глаза!

Рукописи в ящиках столов и в большом шкафу наверху определённо не были булами; Лизи это знала наверняка. Там лежали экземпляры уже опубликованных рассказов, альтернативные варианты некоторых из них. В столе, который Скотт называл «Большой Джумбо Думбо», хранились рукописи как минимум трёх незаконченных романов, которые при этом являлись более чем законченными повестями… понятное дело, у Вудбоди текли слюни. Лежало там и полдесятка готовых рассказов, которые Скотт так и не удосужился отослать в редакцию какого-нибудь периодического издания для публикации, и большинство, судя по шрифтам, лежало многие годы. Она не могла сказать, что – пустышка, а что – сокровище, хотя понимала, что все они вызовут интерес исследователей творчества Лэндона. Этот роман, однако… бул, по терминологии Скотта.

Она сжала черенок серебряной лопаты, и сильно. Потому что держала в руке реальную вещь, внезапно оказавшись в эфемерном мире. Открыла глаза и сказала:

– Скотт, это всего лишь шутка или ты чего-то от меня хочешь?

Нет ответа. Естественно. А у неё ещё пара сестёр, к которым нужно ехать. Конечно же, Скотт понял бы её, если бы она на время отодвинула историю с булом на второй план.

В любом случае она решила взять лопату с собой. Ей нравились ощущения, которые она испытывала, держа черенок в руке.

Лизи вставила штекер в розетку, а потом торопливо ушла, до того, как этот чёртов телефон мог опять зазвонить. На дворе садилось солнце, и дул сильный западный ветер, что объясняло, откуда взялось движение воздуха в тот момент, когда она открывала дверь кабинета, чтобы снять трубку и поговорить с Дарлой: никаких призраков, любимая. День, казалось, растянулся на месяц, но ветер, такой же, как и в её сне, успокаивал и освежал. Она направилась от амбара к кухне, не боясь, что где-то поблизости рыщет «Зак Маккул». Она знала, как звучат здесь голоса при звонках с мобильников: потрескивающие и далёкие. Скотт говорил, что причина – в линиях высокого напряжения (их он любил называть «заправочными станциями НЛО»). А вот дружка «Зака» она слышала отлично. Этот ковбой глубокого космоса говорил с ней по проводной линии, и она чёртовски сомневалась, что кто-нибудь из ближайших соседей пригласил незнакомца в свой дом и предоставил телефон для высказывания угроз.

Она взяла автомобильные ключи и сунула их в боковой карман джинсов (не подозревая, что в заднем по-прежнему лежит блокнот Аманды с числами, хотя со временем вспомнит об этом). Она также взяла и более внушительную связку ключей, от всех дверей королевства Лэндонов, каждый с аккуратной наклейкой и надписью почерком Скотта. Заперла дом, заперла раздвижные двери первого этажа амбара, заперла дверь в рабочие апартаменты Скотта, к которой поднялась по наружной лестнице. Покончив с этим, с лопатой на плече направилась к автомобилю, и её тень далеко протянулась по двору в последних, красных лучах заходящего июньского солнца.

Глава 4. ЛИЗИ И КРОВЬ-БУЛ. (Дурная кровь)