– Бросьте оружие! Все бросьте!

Солдаты у ворот недоверчиво переглянулись. Тогда Мария протянула им элегантно скрученный свиток, который достала из кармана. Один из людей в форме, очевидно, командир солдат, развернул документ и начал читать. Он несколько раз удивленно моргнул, а потом свернул бумагу, тяжело вздохнул, вернул свиток Марии и кивнул своим подчиненным.

На лицах большинства было написано удивление, лишь немногие облегченно опустили оружие.

– Я сказала «бросьте», – рявкнула Мария, ударяя одного из солдат своей палкой. Большинство нехотя убрали сабли в ножны, некоторые бросили луки на землю. Теперь голос Марии стал спокойнее, она обратилась к Гермосу:

– Ты тоже брось оружие, Гермос.

Удивленный великан выпустил кинжал из рук.

Мария повернулась к капитану.

– Расскажи им о том, что написано в документе.

Капитан пристально посмотрел на нее. Его губы вытянулись в тонкую ниточку. Молодые воины с почтительным изумлением наблюдали за командиром.

– Ну! Начинай! – потребовала Мария.

Капитан не сводил с нее стальных, ледяных глаз.

– Мы уходим.

– Что? Как? – раздались удивленные вопросы.

– Слушайте меня! Передайте всем остальным! Складывайте вещи! Перед маршем все собираются у ворот!

Мария кивнула.

– Начинайте сборы, иначе вам грозит обвинение в неповиновении решениям Совета Л'Мораи.

Капитан наконец оторвал от нее недоверчиво-ненавидящие глаза и направился к лагерю, который солдаты разбили возле арены.

Мария прошла мимо окаменевших воинов. Она приближалась к великану. Голова была печально опущена, палка отбивала торжественный ритм шагов.

Гермос стоял с открытым ртом, зажимая кровоточащую рану на бедре. Потом он вышел из оцепенения и сделал ей навстречу неуверенный шаг, потом – другой.

– Они тебя отпустили?

– Конечно, – ответила Мария. – Меня судили. И я невиновна. – Голос ее звучал зловеще, будто теперь у нее были металлические зубы.

– С тобой…, с тобой все в порядке? – спросил Гермос.

– Да, – раздалось в ответ, теперь голос был немного мягче.

Со странной неуверенной улыбкой великан сделал к ней еще два шага и обнял. Она не ответила на его объятие, но и не оттолкнула костлявые руки.

– Помолимся Кин-са, что ты вернулась! – Гермос подхватил ее на руки. Мария не двигалась. Великан прищурился, но ничего не сказал, просто понес ее на руках к арене. Боль в бедре прошла, и, несмотря на то что ноша, которую он нес, не была совсем уж легкой, он едва хромал. Он добрался до арены, радостные артисты спустили им вниз на веревке кусок ткани, чтобы поднять Марию наверх.

Впереди всех стоял Вэлор, который кричал:

– Спускаемся вниз! Нечего ждать, когда вы подниметесь, ведь Карнавал снова наш!

Но великан и Мария решили все-таки подняться на стену арены, и их быстро втянули наверх. Все веселились, артисты готовы были петь или пуститься в пляс, некоторые подбегали, чтобы дотронуться до слепой, как будто они не верили, что она живая, а считали, что перед ними предстал призрак. На Марию обрушился град вопросов:

– Как тебе удалось убежать?

– Что сказано в бумаге?

– Когда уходят солдаты?

– Что случилось в Л'Мораи?

Вэлор пробился через друзей, которые окружили Марию, и спросил, дотрагиваясь до ее палки:

– А это что такое? Мы думали, что тебе не нужна клюка? – Он счастливо рассмеялся.

Лицо Марии стало каменным:

– Теперь нужна.

Гермос снова подошел к слепой. Он упал на колени и обнял ее.

Она опустила глаза, лицо было печальным и торжественным, а незрячие глаза, казалось, сверлили его.

– Пожалуйста, Гермос, не надо. – Ее нежная рука нашла на груди амулет, который ей отныне суждено было носить.

Гермос увидел его. Он понял, что это тот же медальон, который он видел у Кукольника.

– Ну же, Мария, – настаивал Валор. – Расскажи нам, что случилось.

Артист криками поддержали его просьбу.

Мария повернулась к толпе, дрожа, будто ей было холодно, и тонкие губы исторгли одно слово:

– Сядьте.

Толпа уродов разбрелась по каменным скамьям для зрителей, все старались держаться поближе к рассказчице.

Гермос не двинулся с места. Он все еще стоял на коленях возле Марии, шепча все тише и тише:

– Не понимаю, не понимаю.

Она повернулась к нему, на фоне серой робы, которая была на ней надета, глаза казались белыми как снег.

– Сядь, – повторила она, указывая на амфитеатр. Он поднялся и, избегая смотреть на нее, направился туда, куда она велела. Когда он опустился на скамью, голова великана была низко опущена.

Наконец вокруг Марии собрались все артисты, которые могли двигаться без посторонней помощи. Лица больше не были радостными, на них читался откровенный страх. Многих била дрожь, они кутались в плащи, пропитанные кровью, потом и покрытые пылью. Это больше не было войско артистов, восставших против угнетения, это была толпа перепуганных крыс. Последняя надежда, которая у них оставалась, была Мария, и они смотрели на нее не отрываясь, почти голодными взглядами.

Прислонив клюку к большому камню, Мария скрестила руки на груди. Ветер играл ее черными волосами, пока она собиралась с силами для этого важного разговора.

– Мы свободны, – произнесла она так тихо, что даже первые ряды наклонились вперед, чтобы услышать ее слова. Потом она повторила чуть громче:

– Мы свободны. Надо восстановить Карнавал.

– Что произошло в Л'Мораи? – спросила какая-то женщина с лицом свиньи.

– Я была на суде, – ответила Мария, на мгновение опуская голову. – Я вышла вперед и рассказала им все об убийствах на Карнавале. Я рассказала о том, что мы узнали, они провели расследование, схватили этого человека и убили его.

Шепот недоверия и радости пробежал по рядам.

– Кто это был? – раздался тоненький голос из заднего ряда.

Мария сжала зубы и закрыла глаза.

– Это был…, это был, – ее подбородок на мгновение дрогнул, но потом голос стал жестким:

– Это был сапожник. Его звали Фрэнк Мартинки. – Она покраснела и отвернулась.

– А я думал, он умер лет десять назад, – прервал ее каркающий голос горбуна.

– Почему они отпустили тебя? – выкрикнул Вэлор, в его голосе почти не осталось радостной надежды.

– Я…, я была невиновна, – просто ответила Мария. – Я просто защищала людей, по крайней мере, так решил Совет.

– Так мы будем теперь строить город, о котором ты говорила? – воодушевленно спросил мальчик с лицом собаки.

Мария покачала головой, подыскивая правильные слова, которые толпились у нее в горле.

– Нет. Нет, это была дурацкая идея, дурацкая мечта. Из-за нее так много людей погибло на войне. Надо было говорить об армии, а не о городе. Мы… – Она глубоко вдохнула аромат цветущей долины:

– Мы не крестьяне. Мы не похожи на обычных тружеников. Мы артисты, уроды, нечто, вызывающее любопытство. Мы живем ради представления… И нам придется все восстановить.

Вэлор бросил на великана тревожный взгляд, Гермос снова зажимал рану на бедре, глаза его были мрачными и грустными.

– С чего мы начнем? – выкрикнул слабо Клэтч.

Гермос удивленно повернулся к горбуну, ведь тот почти никогда не разговаривал, а с тех пор как Большой мальчик погиб на войне, Клэтч совсем пал духом.

– Да, – поддержал его Вэлор, вскакивая со своего места. – Надо что-то делать! Мы сделаем все, что ты скажешь! Только скажи слово!

Тяжело вздохнув, Мария с трудом проговорила:

– Убирайте завалы, надо освободить выход с арены.

Вэлор встал, широко улыбаясь:

– Это почти сделано. Сделано благодаря мне. – Он подошел к ней и взял Марию за руку. – Рука слепой была холодна как лед. – Давай я отведу тебя туда.

– Нет… Я должна обработать рану Гермоса.

Карлик замешкался, потом развернулся и закричал уродам:

– Вы слышали, что сказал генерал?! Берите лопаты, вилы, кинжалы и пики! Мы идем валить стену.

Он сделал знак аплодировать, и артисты ответили дружной овацией. Но карлик остался недоволен откликом, и сделал знак повторить аплодисменты. На сей раз они оказались громче. Вэлор сделал жест следовать за ним и направился к заделанному в начале войны проходу. За ним гуськом потянулись уроды.

Мария немного расслабилась, слушая их шаги, потом она направилась к Гермосу. Кто-то из артистов принес ей простыни для бинтов и баночку бальзама. Взяв их, Мария поблагодарила горбуна и подошла к великану.

Гермос не отрывал от нее взгляда, но не произнес ни слова, ни когда она села рядом, ни тогда, когда ее маленькие руки коснулись его раненой ноги. Она отвернулась и тоже молчала, ничем не успокоив его подозрений. Раздвинув ткань, она ощупала рану пальцами, а потом начала рвать простыни на бинты.

– Что же произошло? – наконец спросил Гермос.

Мария колебалась только мгновение, а потом продолжила работу. Она открыла банку с пахучим бальзамом и начала мазать ему ногу.

– Что они с тобой сделали? – настаивал он, голос его дрожал от волнения. Рука Марии дрогнула.

– Ничего, – ответила она.

Раздался страшный грохот, это артисты разбивали стену. Гермос осмотрел ее грустное опущенное лицо.

– Это правда ты? – спросил он.

Мария на мгновение остановилась, раздался новый удар тарана, за которым последовал шум падающих камней. Потом она начала забинтовывать бедро великана.

Гермос погладил окровавленной рукой ее нежную шею.

– Я скучал по тебе. – Он отвел темные волосы женщины, она вздрогнула, догадавшись, что он делает. Было поздно – он увидел, что татуировки исчезли.

Мария молча продолжала бинтовать рану.

Гермос, не отводя от нее глаз, вырвал у нее из рук бинт, а потом, обхватив голову женщины окровавленными руками, повернул к себе ее бледное лицо. В ее выражении мешались страх и облегчение, пока он пристально вглядывался в нее.

Раздался новый удар.

– Ты меня видишь? – тревожно спросил он.

Слеза скатилась по бледной щеке Марии, она закрыла глаза.

– Конечно, нет.

Великан обнял ее костлявыми длинными руками, она не только не сопротивлялась, но обхватила его шею и прижалась к худой груди Гермоса. Теперь слезы струились и по его щекам. Поправив ее черные волосы, он сорвал амулет, висевший у нее на шее, и произнес последнюю фразу, которую услышала слепая жонглерша Мария:

– Может быть, Тидхэр простит нас.

Тихий звук рвущейся бечевки потонул в страшном грохоте обвалившейся стены, вслед за которым сразу раздались веселые крики уродов. Гермос нежно поднял неподвижное тело слепой и прижал ее к себе, как мать прижимает любимого ребенка.

– Стена пала! – раздался крик Вэ-лора. – Что делать дальше, о наш великий генерал, Мария?

Гермос нежно баюкал мертвое тело, он едва слышал вопрос. Уроды, которые хотели услышать ответ, бросились к ним. Гермос опустил Марию на каменный пол и легко поцеловал в лоб.

– Прощай.

Потом он встал и объявил:

– Бежать! Мария сказала бежать! – Уроды толпились на лестнице, удивленно глядя на великана. – Она сказала – бежать! Идите за мной! Идите к свободе!

В пять огромных шагов Гермос пересек сцену и закричал:

– Свобода!

Пристально посмотрев на него и отыскав, видимо, ответ на какой-то из мучивших его вопросов, Вэлор первым подхватил:

– Свобода! Единственная наша надежда! Свобода-а-а! Бежать!

Уроды эхом ответили на этот призыв. Первым в туннель, который вел с арены, вбежал Гермос, за ним последовали остальные. Впереди толпы уродов маячила длинная фигура великана, который быстро пересекал территорию Карнавала.

Так они и шли: Гермос впереди, за ним – здоровые и сильные, последними волоклись раненые и больные, они опирались на палки, поддерживали друг друга. Вереница уродов потянулась через выжженные разрушенные земли Карнавала, по равнине, лесу, мимо кладбища, мимо болот. Солдаты молча и удивленно наблюдали за этим побегом.

Только слепая женщина осталась на арене, ее красивое тело неподвижно лежало на холодном каменном полу.