Глава 18

Андре с такой силой поставил стакан на столик, что донышко у того отлетело и содержимое потекло по руке. У Галь был такой вид, будто она собралась куда-то побежать, хотя на самом деле она не сдвинулась с места. Спина у нее изогнулась, лицо перекосило, рот широко раскрылся. Она напомнила Менделлу Куртиса – думала, что кричит, но ни один звук не вылетал из ее рта. Андре встал и вытер руку о брюки.

– Эй, минутку! – неуверенно проговорил он. – Одну минутку...

Менделл посмотрел на него и подумал: не Андре ли был тем парнем, с которым он застал Галь два года назад. Сказать наверняка невозможно: все мужские голоса похожи друг на друга.

– Мы... мы как раз собирались... – начала Галь, но не знала, что сказать дальше.

Менделл переключил внимание на нее. Галь уже овладела собой, такой уж она была. Усилием воли она вернула себе спокойствие. Ее лицо стало нежным и совершенно гладким, глаза – голубыми и ясными. В целом вид у нее был свежим и женственным. Наступило тягостное молчание. Лишь где-то в комнате слышалось тиканье часов. Порыв ветра ударил в стекла окон. Послышались глубокие вздохи, дыхание Андре прерывалось. Его рука уже высохла, но он машинально продолжал вытирать ее.

– Да не стойте так, скажите что-нибудь! – наконец произнес Менделл.

Он поискал сигареты в карманах пальто, но их там не оказалось, так как это пальто он не надевал два года. Галь, поколебавшись немного, сделала шаг по направлению к нему.

– Осторожней! – воскликнул Андре. – Не приближайся к нему!

Галь оттолкнула руку Андре, который попытался ее задержать. Ее глаза пытались встретиться со взглядом Менделла.

– Барни, а что ты здесь делаешь, внизу? Дорогой, я думала, что ты спишь наверху.

Менделл решил подыграть ей, чтобы узнать, что же будет дальше.

– Я был там.

Галь покачала головой, и глаза ее наполнились слезами.

– Барни, ты ничего не помнишь? Не так ли? – пробормотала она слабым голосом.

– Нет.

Галь еще немного приблизилась к нему и схватила за руку. Ее голос по-прежнему обладал тем же магнетизмом, как и тогда в машине.

– Ты помнишь, как спорил с отцом?

– Нет.

– Но ты видел его наверху?

– Да.

– Отец умер, Барни.

– Да, я знаю.

Пальцы Галь все сильнее вцеплялись в его руку, она настолько приблизилась к нему, что он ощущал запах ее тела.

– Ты болен, Барни, очень болен, и ты все еще болен. Это связано с головой. Вот почему мы с Андре сидим здесь и ждем врача.

– Да?

– Ты помнишь, что лежал на кровати рядом со мной?

– Да.

– И сразу после этого ты и мой отец страшно повздорили...

– По какому поводу?

– Из-за меня. – Легкое тело Галь задрожало. Она еще больше расстегнула воротник своей пижамы, как будто в комнате было слишком жарко. Ее груди поднялись и затрепетали от этого движения, а Менделл посмотрел на разделявшую их впадину. – Ты пытался убить меня, Барни.

– Почему?

– Ты сказал, что больше не хочешь быть разлученным со мной. Я вынуждена была позвать отца на помощь. И когда отец пришел, чтобы помочь мне... – Она зарыдала, не в силах продолжать дальше.

– Я его убил?

– Да, это так. – Галь сквозь слезы посмотрела на него.

– Я в него стрелял?

– Да.

– А где я взял револьвер?

Галь говорила с ним, как с непонятливым ребенком, тщательно выговаривая слова.

– В ящике комода. Там, где он лежал с тех пор, как ты уехал в клинику.

– Это тот револьвер, который я привез из армии?

– Да. Я пыталась отобрать его у тебя, но не смогла, моих сил не хватило. А как ты вышел из комнаты?

– Я выломал замок.

– Барни, а где револьвер?

– У меня в кармане.

– Отдай его мне, – протянула руку Галь.

Менделл вытащил револьвер и отдал ей.

– А после этого я оделся, да?

– Да, ты оделся, – повторила она, взяв револьвер за ствол, и опустила руку.

– И все это я сам сделал? Сам надел смокинг?

– Да.

Менделл распахнул пальто.

– Если я до такой степени сумасшедший, что сворачивал головы попугаям, видел, как сигареты превращались в сигары, как горячая вода вытекала из холодного крана, скатывался по лестнице вместе с тобой, то все-таки не мог я застегнуть свой смокинг справа налево, как женщина. Посмотри.

Галь все время смотрела ему в глаза. Менделл опустил полы пальто.

– Дорогая, тут ты допустила ошибку. Тебе надо было поручить сделать это твоему другу, он бы застегнул по-мужски. Между двумя шлепками по твоим ягодицам...

Дыхание Андре участилось.

– Я так и знал. Он издевается над нами, Галь. Будьте осторожны с этим грязным поляком. Он все понял.

– Но, дорогой... – продолжала улыбаться сквозь слезы Галь.

Менделл дал ей пощечину, и ее голова стала раскачиваться от одного плеча к другому. Сперва он ударил ее ладонью, потом тыльной стороной ладони. Его пальцы оставляли красные следы.

– Хорошо. А теперь давай объяснимся, согласна?

– Ты меня понял? – Галь грустно посмотрела на него.

– Да. – Менделл нашел сигарету на краю столика и закурил. – Для тебя лучше, чтобы ты заговорила, если не хочешь, чтобы продолжил я.

– Я вас предупреждал, – сказал Андре, – вы будете вынуждены сделать это.

– Да, – ответила Галь, – я знаю.

– Хорошо. Тогда чего же вы ждете?

Галь провела языком по губам. Ее глаза сверкали, хотя и оставались полузакрытыми. Это были глаза влюбленной девственницы, которая в первый раз познала любовь и которая взвешивала все за и против.

– И что же ты собираешься делать? – спросил Менделл.

– Я убью тебя, – прошипела Галь.

– Я так и думал.

Галь вздохнула, потом подняла револьвер, наставила его в грудь Менделлу и спустила курок. Послышался металлический щелчок, потом еще раз. Улыбка Галь погасла, и из груди вырвался хрип. Глаза ее потеряли свой блеск и, казалось, провалились. Но на этот раз губы обнажили зубы не от чувственности. Она была на грани отчаяния, будто ее предали. Она снова нажала на спуск, потом уронила руку с револьвером. Невидимые часы по-прежнему где-то тикали, и ветер стучал в окна ветками деревьев. Менделл смотрел на Галь сквозь дым сигареты.

– А теперь, не правда ли, ты очень довольна, узнав, что не такой уж я сумасшедший, чтобы оставить револьвер заряженным? Что бы произошло, если бы у тебя был ребенок? Кто был бы его отцом?

Губы Галь задрожали, и она бросила револьвер ему в лицо. Менделл легко поймал его.

– Через секунду я буду в твоем распоряжении, а сейчас хочу потолковать с твоим дружком.

Так как Менделл бросил револьвер в кресло, Андре схватил его и, быстро отступив на шаг, попытался воспользоваться им как дубинкой. Менделл получил удар по руке выше локтя и влепил свой кулак в лицо Андре, отбросив того в кресло. Андре быстро восстановил равновесие и осторожно отступил, видя, как Менделл надвигается на него. Медленно, как кот за мышью, Барни следовал за ним, чувствуя себя в полной форме. Он больше не был сумасшедшим, он знал, что никого не убивал.

– Нужно действовать получше, – наставлял он Андре. – Вспомни, дружок, это моя работа и у меня довольно хорошая репутация.

– Мерзавец! – принялась ругаться Галь. – Мерзкий грязный поляк!

Барни приближался к Андре с вытянутой правой рукой, пытаясь задеть его, чтобы потом левой врезать по челюсти, разбить на кусочки, сделать ему так же больно, как недавно было больно ему самому. Теперь, восстановив равновесие, Андре решил драться. Он был высок и силен...

"Когда-то в своей жизни он немного научился боксировать, – подумал Менделл. – Он дерется, как ученик... Немного осторожно, немного нервно. Серия ударов, потом долгое отступление".

От страха, что покалечат красивое лицо Андре, Галь сжала руками голову, ее лицо побледнело и стало невыразительным, красота ее исчезла.

– Убей его! – кричала она. – Убей его, Андре!

Менделл бросил на нее взгляд из-за плеча.

– Отдай ему должное, мой цыпленок, ведь он делает все, что может.

Воспользовавшись тем, что Менделл отвлекся, Андре выдал серию ударов и заставил его отступить. Потом Менделл принялся молотить Андре без передышки, нисколько не сбиваясь с дыхания.

– Что вам нужно? – простонал Андре.

– О, всего лишь небольшой разговор! – Менделл похлопал себя по носу. – Но мне необходимо, чтобы ты был в хорошей форме для этого.

Пот градом катился по лицу Андре. Он продолжал отступать, подняв правую руку для защиты, а левой, при любой возможности, шарил позади себя в поисках какого-нибудь орудия.

– Возле камина! – прокричала Галь. – Возьми кочергу! Позади тебя, справа!

Рука Андре наткнулась на кочергу и сжала ее. Размахнувшись, он ударил ею сверху вниз и попал Менделлу в бок. Но прежде чем Андре повторил удар, Менделл вырвал кочергу у него из рук и швырнул через комнату. Она попала в одно из окон. Послышался звон разбитого стекла и затем глухой стук от падения ее на землю.

– А, – протянул Менделл, – ты хочешь так драться? Как на скотобойне? Все способы хороши? Согласен, дружок, начнем...

– Отойди от него, Андре! – продолжала кричать Галь.

Андре попятился, но Менделл протянул руку, схватил его и потащил назад. Полочка на стене была весьма современной, и Менделл стукнул Андре об нее. Потом серией мощных ударов справа и слева он бросил Андре на деревянные панели, ударяя прямо в лицо, как в мешок, и превращая лицо Андре в кровавое месиво. Кровь стекала у того с губ. Опустив руки, Андре стонал от боли.

– Пощадите... довольно... Менделл...

– Очень хорошо, – Менделл отступил. – Тогда поговорим. Что означают эти ваши махинации? Чего вы от меня хотите, мерзавцы?

Андре закрыл лицо руками, будто боль стала настолько сильной, что он не мог говорить. Потом он резко нагнулся, схватил толстые медные щипцы и швырнул это смертоносное орудие в Менделла. Тот принял этот удар на руку, поднял свою левую и врезал Андре в челюсть, вложив в этот удар всю свою ненависть. Щипцы упали на пол, а Андре на мгновение замер. Потом колени его подогнулись, он оперся на камин и соскользнул на пол, распростершись неподвижно.

– Ты его убил! – простонала Галь. – Ты его убил!

Менделл повернулся и посмотрел на нее.

– Вот так! Теперь займемся тобой. Отвечай. Начнем с восьмидесяти семи тысяч, которые я тебе дал для своей матери. Как получилось, что такая богачка, как ты, обокрала старуху?

– Ты мне ничего не давал, – отшатнулась Галь.

– Не ври!

– Я не вру.

– Я давал их тебе. – Менделл стал приближаться к ней.

– Ты же не знаешь, что делаешь, Барни, ты не знаешь, что говоришь... – Галь зашла за диван.

– Нет, я знаю, что говорю!

– Нет! Нет! Ты болен! Ты сумасшедший!

– Придумай что-нибудь получше...

– Я пытаюсь сказать тебе правду. – Она хотела спрятаться за диваном.

– Правду?

– Я пытаюсь спасти тебя от самого себя!

– Ты предполагаешь, что я убил Вирджинию Марвин?

– Ты должен был ее убить.

– И мистера Куртиса?

– Не знаю. – Галь задыхалась, у нее в горле застрял комок. – Во всяком случае, я уверена, что ты убил моего отца.

Менделл попытался схватить ее, но неудачно.

– И когда это случилось?

Барни остановился, готовый к дальнейшим действиям, а Галь продолжала пятиться от него.

– Около часа назад.

– Тогда как получилось, что одна из ран нанесена часов на двенадцать раньше другой? А вторая сделана уже после смерти старика?

– Ты не соображаешь, что говоришь!

– О, не старайся сбить меня с толку. Я насмотрелся на любые раны.

Задыхаясь, Галь снова отскочила от него.

– Ты не знаешь, о чем говоришь! Ты только воображаешь, что знаешь. Но поверь мне, Барни, попытайся понять, что твое состояние ненормально!

– Есть еще один вопрос, – бросил Менделл.

– Еще вопрос?

– Что ты сделала, чтобы получить заключение доктора Гарриса о моем здоровье? Причем ложное заключение. Ты переспала с ним?

– Теперь ты меня оскорбляешь!

– Я спрашиваю тебя.

Галь попыталась улыбнуться.

– Все, чего я стремлюсь достичь, – это, насколько возможно, облегчить тебе жизнь, Барни.

– И поэтому ты пыталась меня убить?

– Я защищала себя, вот и все. Я знаю, что ты подумал в отношении меня и Андре. У тебя, Барни, грязное воображение!

– Кроме шуток?

Менделл опять попытался поймать ее. Отскакивая, Галь поскользнулась на ковре и закричала, но, прежде чем Менделл успел поймать ее, она уже стояла позади длинной консоли, на которой с каждой стороны находилось по светильнику. Во время падения грудь Галь обнажилась. Она провела языком по губам, глядя на Менделла поверх стола. В ее глазах появился огонек, и она не сделала попытки привести себя в порядок.

– Закрой занавес, – с грустью проговорил Менделл, – меня это уже не волнует.

Он начал обходить стол, и теперь их разделяла только столешница.

– Ты меня любил, Барни...

– Вероятно, я всегда буду любить тебя.

– Тогда почему же ты хочешь причинить мне зло?

– Откуда ты знаешь, что я причиню тебе зло?

– Я это вижу по твоим глазам. – Галь умоляюще посмотрела на него. – Я уеду с тобой, Барни.

– Куда?

– Куда захочешь.

– А на какие шиши? На те восемьдесят семь тысяч, которые я дал тебе для своей матери?

– Ты не давал мне денег.

– Это говоришь ты. Но мне позволь утверждать обратное.

Андре со стоном начал подниматься.

– Андре, защити меня! – умоляла Галь. – Барни собирается меня убить.

Менделл стоял у полированного стола, опираясь руками о столешницу.

– Нет, – спокойно ответил он.

Менделл хотел отодвинуть лампу, но толкнул ее слишком сильно, и она упала и разбилась, как его несбывшаяся мечта. Взгляд Менделла перешел от светильника к Галь.

– Нет, – повторил он. – Все, что я могу, – это сделать тебе больно. Галь, почему ты так боишься меня? Что ты такого натворила, малышка? – Он снова пошел в обход стола.

– Андре! – завопила Галь.

Андре снова встал на ноги с щипцами в руке. Менделл подошел и забрал их у него.

– Не вмешивайся, дружок, мы с тобой объяснимся позднее. А сейчас происходит объяснение между мной и моей женой.

Находясь в полубессознательном состоянии, Андре снова попытался взять щипцы, но Менделл отстранил его.

– Будь умницей, не болтайся под ногами и успокойся. – Он вспомнил старые привычки, поставил Андре на ноги и затем одним ударом снова уложил его. – Убедительно прошу вас, дорогой, полежите.

Менделл довернулся к столу. Двери, выходящие в холл, были широко распахнуты. Галь убежала. Барни прошел в холл. В музыкальном салоне горел свет. В тот момент, когда он прислушался, его взгляд упал на качающуюся тяжелую портьеру. Сделав несколько шагов, Менделл откинул ее и уперся руками в дверь, очень массивную и выполненную из одного куска дерева. Резьба на двери причинила ему боль, и он потер себе руку.

– Галь, не заставляй меня взламывать эту дверь. Я не причиню тебе зла. Я всего-навсего хочу поговорить с тобой.

Галь не отвечала. Менделл отступил на шаг, напряг мускулы. Потом он снова приблизился к двери и услышал, что Галь в другом конце комнаты набирает по телефону какой-то номер. Прижав ухо к двери, он прислушался.

– Говорит миссис Менделл, – прошелестел голос Галь. – Вы знаете Галь Эбблинг... – Появилось ощущение, что она плачет. – Да, сержант, дочь Джона Эбблинга. Большой дом на Драйв. Я хочу сообщить вам об убийстве, кроме того, мне необходима ваша помощь, очень необходима... Мой муж окончательно сошел с ума и хочет убить меня. Да, я заперлась в музыкальном салоне. – Голос Галь становился все пронзительнее. – Сейчас он пытается взломать дверь. Нет, здесь нет никого, кто бы защитил меня. Шофер попытался это сделать, защитить меня и моего отца, но он теперь лежит без сознания. Да, вы его знаете. Это Барни Менделл, чемпион по боксу. Именно тот, о котором пишут все газеты, который убил девушку в Чикаго... Да, это так, сержант. Он провел два года в клинике для сумасшедших, и его выпустили лишь позавчера. Спасибо, сержант, я буду ждать. И прошу вас, приезжайте побыстрей.

Телефон звякнул, когда Галь положила трубку.

"Шлюха, – подумал Менделл, – маленькая грязная шлюха".

Действия Галь оборачивались для него большими сложностями. Он – всего лишь поляк из квартала возле скотобоен и с диагнозом сумасшедшего, а она – из фамилии Эбблингов. "Да, сержант, дочь Джона Эбблинга. Большой дом на Драйв". Дочь покойного Джона Эбблинга...

Менделл в последний раз бросил взгляд на дверь и поглубже натянул на голову шляпу.

– До свиданья, малышка! – пробормотал он, застегнув пиджак слева направо, вышел из дома через заднюю дверь и прошел по покрытой снегом аллее к гаражу.

Глава 19

В Чикаго тоже шел снег. Большим снегоуборочным машинам досталось очень много работы на Уотер-Драйв, на бульварах, на трамвайных рельсах и вообще на всех улицах города. Менделл остановил машину Эбблингов, не доезжая двух кварталов до дома матери. Несмотря на то что было очень рано, на тротуаре, покрытом снегом, виднелись следы людей. Небольшие группки прятались в парадных и подворотнях от ветра в ожидании трамвая. Они ехали на работу, чтобы было чем заплатить за еду, за квартиру, за газ, купить себе ботинки, одежду, перчатки... Менделл медленно шел по холодной улице. В большинстве кухонь уже горел свет, в других комнатах свет зажигался на его глазах. Ледяной воздух пропитывался запахом жареного бекона, лука и кофе. Соседские дети вылепили снежную бабу в маленьком дворе дома его матери. Способы делания снежных баб не менялись. На них всегда были надеты старые шляпы, они всегда курили прогоревшие старые трубки, у них всегда были кусочки угля вместо глаз. Менделл щелчком отправил сигарету в снежную бабу и пошел по белому снегу к дому. На тропинке виднелись следы молочника, толстый слой снега лежал на бутылках молока и сметаны.

Менделл забрал бутылки, поднялся по лестнице и тихонько постучал в дверь Дойлов. Потом он снова постучал и, не получив ответа, попытался открыть дверь. Это ему удалось, и он вошел в темную и теплую кухню. Здесь ничего не изменилось. Розмари редко запирала дверь на ключ, только когда оставалась одна. Ведь два ее брата служили в полиции.

Маленький дом спал. Менделл ногой закрыл дверь и поставил бутылки с замерзшим молоком на стол, покрытый клеенкой. Потом он замер, вглядываясь в темноту и пытаясь вспомнить, где спали Джон и Пат – в передней комнате или в дальней. Ему хотелось поговорить с Патом, но и Джон устроил бы его. Дальше Барни решил не ходить. Когда они покинут этот дом, то отправятся в полицейский участок к инспектору Карлтону. Но до этого Менделл хотел иметь полную ясность о своем деле, хотел иметь друга по другую сторону закона. Он желал, чтобы кто-нибудь знал и его версию происшедшей драмы.

Сидя в темноте маленькой кухни, Менделл пытался успокоиться и привести мысли в порядок. Его обвинят в двух убийствах, а может быть, и в трех. С его диагнозом сумасшедшего, с Галь, бессовестно лгавшей полиции в Лайк-Форест, его, вне сомнения, обвинят в этих преступлениях. Может, его казнят, а может, только пожизненно заточат в сумасшедший дом. Но, что бы там ни было, ему хотелось повидать Пата, Джона, Розмари, Джоя Мерсера и свою мать. Он хотел, чтобы они знали, что он – не последний негодяй...

Барни открыл дверь дальней комнаты.

– Пат, – тихо позвал он, – Джон!

– О, это ты! – села на кровати Розмари. – Я слышала, как кто-то возится на кухне, и думала, что это кто-то из моих братьев.

В этот момент зазвонил будильник. Розмари откинула одеяло, встала и босиком прошлепала к окну, открыв его и нажав по дороге на звонок будильника. Потом она зажгла свет и, поежившись от холода, посмотрела на Менделла.

– Барни, что ты здесь делаешь в шесть часов утра?

Менделл вспомнил, что он в шляпе, и снял ее.

– Сожалею, – ответил он, – но я ошибся дверью.

– Я тебя спрашиваю, Барни.

– Я хотел сказать кое-что Пату.

Розмари взяла свой зеленый халат, висевший на стуле возле кровати, и надела его поверх ночной рубашки.

– Что именно?

– Я не сумасшедший, – ответил ей Менделл, – и никогда им не был. И я женат на шлюхе.

Розмари откинула прядь волос, упавшую ей на глаза.

– И когда ты это понял?

– Этой ночью.

– И теперь ты пришел поплакаться?

– Да.

– В шесть часов утра? – Она застегнула молнию на халате и, сидя на кровати, нашарила на полу свои туфли. – Лучше бы ты вышел отсюда, Барни. Пат вчера вечером не работал. И если он или Джон проснутся к увидят тебя в моей комнате...

Но Менделл уже переступил порог опасности.

– Полагаю, что смогу им объяснить.

– Тогда начни это сразу же, старина, и побыстрей, – проговорил позади него из темной кухни Джон Дойл.

– Доброе утро, Джон! – произнес Менделл, не оборачиваясь.

Сильная рука схватила его за плечо.

– Ты слышал, что я сказал? Говори и побыстрей! Ты сам, Барни, на это напрашиваешься. И уверяю тебя, что ты получишь то, что заслужил. Что ты тут делаешь?

Розмари обула вторую туфлю.

– Барни обнаружил, что он не сумасшедший и что его жена – шлюха.

– И после этого он захотел переспать с тобой? Да?

– Нет! – запротестовал Менделл. – Поверь мне, Джон!

– Ну, конечно, это так естественно, – сказала Розмари. – Я всегда принимаю своих воздыхателей, одетых в пальто.

– Ты способна на это с Барни! Ты всегда плакалась о нем!

– Не будь идиотом, Джон! – прервала его Розмари, поправила платье и опустила руки. – Ты не пьян, Барни?

– Нет, я ничего не пил, – покачал головой Менделл.

– Какие еще новости?

– Мистер Эбблинг умер...

– Кто его убил?

– Не знаю.

– Не знаешь?

– Нет. Но они подтвердят, что это я.

Раздались тяжелые шаги, и в кухне зажегся свет.

– Что здесь происходит? – раздался голос Пата. – Боже мой! – воскликнул он, увидав Менделла.

– Посмотри, кого я нашел в комнате Розмари, – объявил Джон.

– На пороге моей комнаты, – уточнила Розмари. – Барни говорит правду... Это вас двоих он искал... если только меня не зовут Пат и Джон.

Пат Дойл закончил застегивать свою рубашку, потом, оттолкнув брата, потащил Менделла от двери комнаты на кухню и усадил его на стул.

– Возможно, я ошибаюсь, – пробурчал Пат, – может, ты сумасшедший. Вся полиция идет по твоим следам, а ты появляешься тут, свежий, как роза, и нарядно одетый...

Менделл засунул одну руку между коленей, а на пальце другой принялся вертеть шляпу.

– Нет, Пат, я не сумасшедший, и я им никогда не был.

– Я это знал.

– И ты был прав. Я только думал, что я сумасшедший, понимаешь? Но при всех обстоятельствах я пропал. Если я скажу, что я не сумасшедший, то меня поджарят на электрическом стуле. Если же я буду прикидываться сумасшедшим, меня на всю жизнь запрут в сумасшедший дом...

– Я, действительно, слышал, что мистер Эбблинг мертв?

– Да.

– Как это случилось?

– Убит двумя пулями в живот.

– Кто это сделал?

– Галь подтвердит, что я. Она уже объявила фликам из Лайк-Форест, что я его убил. Я убежал в Линкольн-Старис. Когда я уйду отсюда, то отправлюсь в полицию и сдамся инспектору Карлтону. Или один из вас может отвести меня, чтобы получить благодарность. Но прежде чем меня запрут в кутузку, я хочу, чтобы кто-нибудь знал мою версию этой истории.

Джон Дойл взял стул.

– Валяй, Барни, мы тебя слушаем.

Менделл уронил свою шляпу на пол и хрустнул суставами.

– Как я уже вам объяснил, они попытаются свалить на меня смерть мистера Эбблинга и, больше того, Вирджинии Марвин, а может, даже и мистера Куртиса...