Глава 7

Утро подходило к концу, и становилось холоднее. Какой-то добрый самаритянин, проходя мимо, остановился около Менделла.

– Что случилось, старик? Что-нибудь не так?

Менделл открыл глаза и посмотрел на него.

– Ничего, ничего. Все в порядке, спасибо.

Он надел на голову шляпу, оторвался от стены и медленно побрел, сам не зная куда. Ему хотелось поговорить с Джоем Мерсером. Тот всегда был мозгом компании и мог бы подсказать ему, что делать. Но по какой-то неизвестной причине Мерсер оказался против него. Джой назвал его дерьмом и пришел в восторг, видя, в каком он оказался положении.

На переходе на Кларк-стрит горел красный сигнал. Менделл пересек улицу на зеленый свет и направился на север к реке. По ней плавали льдины, а на мосту дул порывистый ветер. У Менделла посинели от холода руки и губы. Ему очень хотелось надеть пальто, но он боялся. Первый же флик, заметив его, прицепится: "Эй, ты, как кровь попала к тебе на пальто?"

Менделл продолжал быстро идти. В этом квартале находилось множество небольших баров, недорогих ресторанов, дешевых отелей и домов терпимости. Входы в эти дома были увешаны фотографиями красивых девушек, большинство которых были голыми. Один из домов терпимости объявлял:

"ПЯТЬДЕСЯТ ОЧАРОВАТЕЛЬНЫХ ХОЗЯЕК!"

Менделл отвел взгляд. Север Кларк-стрит не изменился, тут по-прежнему можно было купить все, что угодно. Лозунг этой улицы оставался прежним: "Если у вас есть деньги – можете купить все, мы вам продадим". Он пошарил в кармане, пытаясь найти сигарету, но там ее не оказалось. У него не было ни сигарет, ни денег. После всех тех тысяч долларов, которые он заработал, Менделл не мог для себя купить пачку сигарет или чашечку кофе. Он продолжал идти, глядя на витрины магазинов. Вскоре он подошел к югу Чикаго-авеню и нашел там лавчонку, в которой можно было заложить вещи. Молодой черноволосый человек поднял глаза от сейфа, который в этот момент открывал, и направился к прилавку.

– Что угодно мистеру?

Менделл снял с руки часы и кинул их на маленькую подушечку из красного бархата, лежащую на прилавке.

– За эти часы я хотел бы получить пятьсот долларов.

– Это много, – возразил заимодавец.

Он сунул в глаз лупу и открыл корпус часов. В лавчонке царили жара и специфический запах. Менделл перекинул пальто на другую руку и уточнил:

– Я заплатил за них две тысячи долларов. Там на крышке шесть бриллиантов.

Заимодавец перевернул часы и посмотрел на бриллианты. Потом он вынул из глаза лупу, закрыл крышку и положил часы на маленькую подушечку.

– Не могу пойти на пятьсот долларов, мистер. Могу дать вам триста.

– Согласен, – ответил Менделл.

Человек заполнил карточку, дал Менделлу подписаться и вынул деньги из сейфа.

Когда Менделл очутился на Кларк-стрит, он купил пачку сигарет, потом остановился на углу Чикаго-авеню, спрашивая себя, что же делать дальше. Слегка позавтракать, войти в отель и послать служащего за девушкой? Он вполне мог бы сделать это. Чем меньше пытался Менделл об этом думать, тем больше он жаждал женщину. Это оказалось мучительней, чем тогда, когда этот подонок влепил ему плюху. Напиться? Это ни к чему не приведет, не воскресит ни Вирджинию Марвин, ни Куртиса. Он жаждал не просто случайную женщину, он жаждал свою жену, он хотел Галь. Если бы он хотел любую женщину, он мог бы удовлетвориться Вирджинией Марвин. Тогда бы бедная малютка осталась жива... И все это что-то означало. Менделлу очень хотелось быть настолько умным, чтобы суметь разобраться во всем этом. Выплюнув на тротуар сигарету, он засунул в рот два пальца и, свистнув, подозвал такси.

– На угол Вентрорт и Тридцать восьмой, – сказал он шоферу. – Потом уточню, куда ехать дальше. – Устроившись на кожаных подушках, он добавил: – А по дороге я хотел бы купить коробку конфет и цветы.

– Хорошо, – ответил шофер. – Скажите, вы – Барни Менделл, не так ли?

– Да, – ответил Менделл, развалившись с пальто на коленях.

– Значит, они выпустили вас, да?

– Похоже на то.

Холодные тучи, носители дождя или града, висели над городом. Ничего не изменилось. Старые дома из красного кирпича в два этажа казались еще более старыми, вот и все. Бар Келли по-прежнему был на углу. Лавка старого портного Файнштейна все так же была зажата между баней и магазинчиком мороженого Джованни. Кондитерская Хершельмеер по-прежнему находилась на другой стороне улицы, напротив дома его матери. Здесь всегда пахло бойней.

Грустные глаза Менделла немного прояснились. Всегда прекрасно возвращаться домой. Может, его мать была и права. После своего первого большого поединка на ринге, принесшего ему тридцать пять тысяч долларов, он мечтал, чтобы мать переехала в меблированные комнаты на Лек Сор-Драйн. Но она категорически отказалась покинуть старый квартал, который так любила.

– Я провела тут всю жизнь, Барни, – объяснила ему она. – Два твоих умерших брата родились здесь. Твой отец скончался на пороге этой двери. Так зачем же я уйду из этого квартала, в котором провела всю жизнь? С кем я там буду разговаривать? Я здесь знаю Клару Калли, Роз Файнштейн, Весси Хершельмеер и Розмари. Вместе мы провели чудесные годы жизни. А беду мы разделяли, как умели. А там, на Лек Сор-Драйн, разве я узнаю, если у кого-нибудь родится ребенок?

Менделл положил коробку с конфетами рядом на сиденье. Все, что она ему позволила, это отремонтировать дом, купить новую стиральную машину и дорогие радиоприемник и телевизор.

– Мой Барни – боксер, – рассказывала она всем, кто хотел ее слушать. – Он такой сильный, что даже сам не знает своей силы. Он станет чемпионом мира.

Ну, что ж, по крайней мере, эта ее мечта сбылась.

Шофер остановился перед домом.

– С вас три доллара восемьдесят пять центов.

Менделл дал ему бумажку в пять долларов и поднялся по старой лестнице. Он не успел воспользоваться своим ключом, так как Розмари открыла ему дверь.

– Я надеялась, что ты придешь, Барни, – с улыбкой промолвила она. – Мама читала утренние газеты и знает, что тебя выпустили под залог. И каждый раз, когда перед домом останавливалась машина, она спешила к окну, уверенная, что это ты...

Менделл стоял в маленькой прихожей с пальто, перекинутым через руку, и держал в руках коробку с конфетами и цветы.

– Где ма?

– На кухне. Она готовит первый завтрак – она была уверена, что ты придешь. – Розмари положила руку ему на плечо и перестала улыбаться. – Но только, ради бога, не броди здесь около дома. Пат поклялся, что набьет тебе морду.

Это огорчило Барни, и он снова почувствовал странную пустоту в желудке.

– Почему? С чего это Пат хочет набить мне морду?

– Ты не знаешь?

– Нет.

Маленькая женщина с блестящими, как у птички, глазами ворвалась в прихожую. Ма Менделла услышала их голоса. Она вытирала о фартук руки, испачканные в муке.

– Барни! Мальчик мой! – она с упреком посмотрела на Розмари. – А ты советовала мне не волноваться, если Барни не сможет прийти сегодня утром. – Она обняла своего огромного сына за талию и попыталась его приподнять. – Но я ведь знала, что Барни приедет повидать свою маму. Посмотри – он принес мне цветы и конфеты!

Маленькая старушка восторженно выражала свои эмоции. Розмари смотрела в окно, а Менделл чувствовал себя обезоруженным. Так мало надо, чтобы доставить им удовольствие... Ма вытирала себе глаза кончиком фартука, смеясь и плача одновременно.

– Что же я стою здесь и веду себя как ненормальная? Ты, вероятно, голоден, Барни? Ты большой парень и должен много есть! – Прижимая к груди розы и двухкилограммовую коробку конфет, миссис Менделл поспешно вернулась на кухню. – Завтрак скоро будет готов, Барни. Садись за стол, у нас все по-прежнему, как в доброе старое время.

В маленькой прихожей было жарко, хотя старый дом трещал от ветра.

– Вчера она тоже готовила тебе завтрак, – тихо сказала Розмари.

Менделл прошел в комнату и положил пальто и шляпу на диван.

"Да, – подумал он, – я должен был прийти вчера. Я поступил как подонок".

Розмари последовала за ним и села на ручку кресла, покачивая ногой.

– А кто внес за тебя залог?

Менделл закурил и выпустил дым к хрустальной люстре.

– Один парень, по имени Куртис.

– Кто он?

Менделл хотел ей все объяснить, попытался рассказать про то, что произошло в конторе, но не смог. Вместо этого он обхватил лицо Розмари руками и посмотрел на нее. Эти два года изменили Розмари. У нее почти не осталось веснушек, а те немногие, что еще виднелись, были ей даже к лицу. Красивая грудь, красивые ноги и плоский живот – маленькая уличная подружка очаровательно изменилась и гораздо больше походила на манекенщицу из Роувера, чем на медицинскую сестру. – Думаешь, ты узнаешь меня, когда встретишь в следующий раз? – улыбнулась ему Розмари.

– Да, я так думаю, – ответил Менделл, поднимая ее голову за подбородок указательным пальцем. – А теперь погляди на меня. Как по-твоему, я похож на сумасшедшего?

– Я уже ответила тебе на этот вопрос.

– Да, но я был им.

– Кто тебе это сказал?

– Доктор Орин Гаррис.

– Этот прощелыга! – Розмари положила руку на его ладонь. – Послушай, Барни, что говорили врачи в больнице?

– Они были в полной растерянности.

– В растерянности?

– Да. Они обследовали меня по всем статьям и не нашли никакого заболевания мозга, но мой рассказ... он их поставил в тупик.

– Ты имеешь в виду галлюцинации, о которых рассказал мне утром? Когда ты находил свою бритву на подносе с кубиками льда? Когда ты слышал звонки, которых не было? Когда ты свернул шею попугаю? И когда ты вообразил, что застал свою жену в постели с другим мужчиной?

– Да, это так.

– Что ж... – Розмари задумалась, собираясь задать Барни еще один вопрос о его болезни, но передумала и сказала: – А с кем, по твоему мнению, ты мог бы застать свою жену? Кто этот мужчина?

– Я никогда не видел этого типа ни раньше, ни потом. – Он провел рукой по волосам. – Это невозможно, потому что его никогда не существовало. Соображаешь? Все это было лишь в моем воображении, ибо я получал слишком много ударов в голову.

– Это Галь объяснила тебе так?

– Да.

– Но зачем же было оставаться в больнице два года?

– Потому что на этом настаивал доктор Гаррис, который считал, что так будет лучше. Он говорил, что те удары, которые я получил на ринге, повергли меня в депрессию. Он составил историю моей болезни, которую специалисты больницы сочли правильной.

Розмари прижала руку к груди, будто у нее болело сердце.

– Это все выдумки. Послушай, Барни, если бы ты был лопухом, который отвечает на три удара одним, то все это было бы верно, но это совсем не твой случай. Ты классный боксер. С тех пор как ты выиграл бой с Голденом Глоузеном, ты никогда не получал ударов, способных даже разбить куриное яйцо. Оставь в покое то небольшое количество извилин, которое имеется у тебя в голове. Ты не больше сумасшедший, чем я, Барни, и ты никогда им не был.

– Тогда почему мне виделись и слышались такие вещи? И почему все прекратилось сразу, как только я прекратил выступать на ринге?

– Поверь мне, – слабо улыбнулась Розмари, – это как раз то, что я хотела бы выяснить.

– Полагаю, – начал нервничать Менделл, – что ты, Пат, Джон и Джой считали, что я должен идти до конца, пока совсем не потеряю рассудок и, возможно, не убью Галь?

Розмари встала и положила обе руки ему на плечи.

– Нет, Барти, поверь мне! Все, чего я хочу, это чтобы ты был счастлив!

– Спасибо. – Менделл поцеловал ее в подбородок.

Розмари удивила его, ответив на поцелуй. На мгновение ее тело прильнуло к Барни, потом ее ногти вонзились ему в спину, и глухой стон вырвался из ее груди. Она прижалась к нему, и Менделл ответил ей тем же. Розмари еще сильнее обняла его, и они некоторое время стояли так, крепко прижавшись друг к другу. Потом Розмари вырвалась из его объятий и заплакала.

– Прости меня, малышка, – немного задыхаясь, проговорил Менделл, – я очень огорчен. Не сердись, это ничего не означает.

– Да, – простонала Розмари, – я это знаю, и это ужасно, – она рукавом вытерла слезы, – если бы для тебя это что-то значило, я бы задрала платье и тебе оставалось бы только овладеть мною здесь же, на полу. Ты мог бы сделать то же самое на углу Тридцать восьмой и Вентворт. Или на Стет или Медисон... – Ее дыхание прерывалось рыданиями. – Но это для тебя ничего не значит – я стала бы просто очередной девчонкой знаменитого Барни Менделла...

– Розмари! – прервал ее Менделл.

– Ты до сих пор влюблен в эту грязную девку, на которой женился, – еще сильнее рыдая, продолжила она и изо всех сил влепила ему пощечину. – Чтоб ты сдох, Барни Менделл!

Розмари бросилась к входной двери и с силой захлопнула ее за собой. Менделл остался стоять, глядя на закрытую дверь и потирая щеку носовым платком.

Действительно, жизнь очень сложна...

Глава 8

Кухня была маленькой и очень жаркой. Запах вкусной пищи вызывал у Менделла отвращение, но он, чтобы доставить удовольствие матери, заставил себя кое-что съесть, не переставая при этом покрываться потом. Он больше не мог оставаться здесь. Теперь, вероятно, уже нашли тело Куртиса и флики тщательно искали Барни Менделла. А где-то в Чикаго жил человек, который пытался ухлопать его, Барни. Мистера Куртиса убили по ошибке. Это ему, Барни Менделлу, предназначались пули.

– Ешь, ешь, – настаивала мать, гладя его по спине. – Теперь все устроится.

Менделлу очень хотелось, чтобы старая мать оказалась права, но, пока медицина не выскажет своего мнения о его душевном состоянии, для него все оставалось неясным.

Он сожалел о сцене с Розмари, ему не надо было касаться этой девочки. Подумав об этом, он понял, почему Розмари так поступила. Она всегда смотрела на него, как на свою собственность. И если он никуда ее не водил за исключением двух-трех вечеринок по соседству, то все равно он часто с ней встречался. Может, Джой поэтому и зол на него... Может, Джой рассчитывал жениться на Розмари... Но, боже мой! Он никогда не думал о Розмари в этом плане! Она для него просто соседская девчонка! Барни должен был рассказать ей о Куртисе, об отверстиях от пуль в его шляпе. Розмари не верила, что он ненормальный, она сама сказала ему об этом...

Галстук был слишком затянут, и он развязал его. Розмари работает медсестрой и должна знать такие вещи. Но почему же ему мерещилось такое, чего не было на самом деле? Развязанный галстук не принес Барни облегчения, у него все время перехватывало горло.

Передвигаясь от плиты к столу, мать рассказывала ему новости.

– А Пат теперь стал детективом. Он до ночи бегает с прокурором и, вместо того чтобы ходить в форме, носит свой лучший костюм. И он теперь намного больше зарабатывает.

– Здорово, – откликнулся Менделл, – очень здорово. – Он попытался проглотить еще немного еды. – Скажи, ма, ты помнишь дядю Владимира?

– Конечно, это ведь брат твоего отца.

– Как у него было с деньгами?

– Кто когда-нибудь слышал о профессоре колледжа с деньгами?! – воскликнула мать. – Лучше бы он работал руками или имел пай в какой-нибудь фирме. Когда отец был жив и вкалывал на бойне, он регулярно отправлял четыре доллара на родину, чтобы Владимир и Софи могли получше питаться. Работая мозгами – много денег не заработаешь, Барни!

– А когда о дяде слышали в последний раз?

Старушка задумалась.

– Лет пятнадцать-шестнадцать назад, как раз перед смертью твоего отца. А почему тебя это интересует?

Менделл поймал кусок сосиски, который оставался на тарелке, и заставил себя проглотить его.

– Не обращай внимания, я, должно быть, немного не в себе.

– Пьянствовать – да, боксировать – да, попасть в тюрьму – да, но никогда в нашем роду не было сумасшедших, никогда никто из наших не помещался в психбольницу в Ирвин-парке, – заметила мать, наливая в чашку кофе. – Они заперли тебя там потому, что у них самих мозги набекрень. – Она села напротив Барни. – Скажи, сынок, скажи что-нибудь своей старой матери.

– Что?

– Я тебя хорошо воспитала? Нет? Я пыталась научить тебя отличать добро от зла. Когда ты сердился, я уговаривала тебя и успокаивала...

Менделл протянул руку над столом и погладил ее маленькую руку.

– Ты страшно меня наказывала, ма!

Мать похлопала по крупным пальцам, лежащим на ее руке.

– Это для твоего же блага. Объясни мне эту мерзкую историю, описанную в газете, Барни. О том, что ты сделал с этой девушкой. Это неправда, Барни? Ты не вел себя плохо по отношению к ней? Ты ее не ударил?

– Уверен, что нет, ма, – спокойно ответил Менделл. – Я был пьян, но не до такой степени. Потом – пьян я или нет, но я никогда бы не ударил женщину.

– Знаешь, именно это я и говорила Бесси Хепельмеер, – мать погладила его ладонь. – Я тебе верю, Барни. – Она выпустила его руку. – А теперь лучше тебе отправиться к своей жене. Очень хорошо, что ты пришел ко мне, но твоя жена тоже ведь ждет тебя.

– Да, конечно, ма. – Менделл закурил сигарету.

Он встал. Он не мог пойти к Галь, но он имел право запросто, по-соседски, зайти к Розмари. Он мог поговорить с Патом. Тот сумел бы растолковать, что Барни делать дальше, даже если Розмари утверждает, что Пат собирается набить ему морду. Морду! Забавно!

Мать проводила его в прихожую и посмотрела, как он складывает пальто.

– Спасибо за цветы и конфеты, Барни. Но я прошу тебя, поскорее возвращайся!

– Да, конечно, – пообещал Менделл. – И в следующий раз я приведу с собой Галь.

– Это будет очень приятно для меня, – ответила мать.

Менделл знал, что лжет, и мать знала это. Его мать и Галь никогда не встречались, и он сомневался в том, что они когда-нибудь познакомятся. У его матери и Галь не было ничего общего, кроме пола. Привести сюда, к бойням, Галь – только поставить в неловкое положение их обеих. Менделл секунду постоял на площадке, потом пересек небольшое пространство между домом матери и соседними домами. Очень холодно. Высокий ирландец с красным носом и черными волосами, одетый в синие брюки и толстый серый свитер, ответил ему, когда он постучал в дверь черного входа дома семьи Дойл.

– А, это ты! – протянул Пат Дойл. – Что тебе надо?

– Войти! – ответил Менделл.

Барни оттолкнул Пата и прошел на кухню. Она была такой же теплой, как и кухня матери, и в ней пахло жареным мясом. Дойл закрыл дверь и прислонился к ней.