1

Ночь была душной, а море неподалеку. Но я был не на море, а только неподалеку от него. Я слышал, как волны бились о скалистый берег. А между мной и морем шумела автострада.

Я ворочался, весь мокрый от крови. А может быть, от пота? Что-то жидкое скатилось с моей шеи и запуталось в волосах на груди. Воздух был спертый и душный, заполненный одурманивающим запахом никотианы цветущей ночи.

Я присел на край кровати и попытался бороться с подступившей тошнотой. Я бы с удовольствием выпил чего-нибудь. И с удовольствием бы узнал, где я все-таки нахожусь. Но знал я только о том, что я был гол-голехонек. И по всей вероятности, банкрот. Ферма. Какая шутка... Теперь мне придется до конца жизни стоять на вахтенном мостике какого-нибудь фрахтера – до тех пор, пока меня не зашьют в парусину и не опустят в море.

Я в темноте начал искать лампу и нашел ее. Рядом с кроватью стоял маленький столик – ровно такой, чтобы на нем могли уместиться бутылка с ромом, стакан, пепельница и пачка сигарет. Я приложил бутылку к губам, потом закурил сигарету, откинулся назад и задумался о том, насколько по-идиотски все-таки может вести себя человек...

Я находился в бунгало какого-то туристского мотеля. На улице, перед окном, какая-то женщина спросила, пружинные ли матрацы в номерах.

Девичий голос ответил утвердительно.

Я шатаясь добрел до окна и приник к щели в жалюзи. Черт возьми, мотель что надо. Бунгало были построены из декоративного кирпича и были расположены полукругом, в центре которого находился декоративный цветник. На другом конце этого полукруга я заметил освещенный бар, на черепичной крыше которого восседал пурпурно-красный неоновый попугай. Перед автострадой 101 стояли несколько пальм. А по ту сторону авто, страды находилось море. Через два бунгало от моего миленькая брюнетка лет двадцати с небольшим разговаривала с какой-то старой мочалкой с орлиным носом, которая стояла, прислонившись к машине с номерным знаком из штата Айова. Когда я наблюдал за ними, женщина с орлиным носом как раз интересовалась, чисто ли в домиках и какова будет цена для двух взрослых и двух детей.

Ее лицо мне совсем не понравилось, а голос еще меньше. Вороны и то каркают приятнее. Я вернулся и глотнул еще из бутылки.

Я совершенно не мог вспомнить, как я очутился в этом мотеле. Но вспомнить было нужно.

Последний контракт был разрушен в десять часов. Но в какой день это было? За несколько минут до полудня я сказал последнее "прощай" агенту пароходства Гаити и всей пароходной компании. Это было в портовом бюро пароходства в Сан Педро. Хватит с меня этого моря, я был сыт им по горло. И на этот раз решил проститься с морем всерьез. В течение трех лет я копил свое жалованье, а теперь хотел вернуться домой, купить ферму, жениться и, как говорят, уйти на покой.

В своем маленьком уютном бюро Гаити как раз разговаривал по телефону. Когда я поделился этой новостью с его секретаршей Грейс, та перестала строчить на своей пишущей машинке и удивленно уставилась на меня.

– Должно быть, вы заболели, Швед, – пробормотала она.

– Я давно страдаю этой болезнью, малютка, – ответил я.

Она поинтересовалась, подыскал ли я себе невесту. Я ответил, что нет.

Потом выполз и Гаити из своего угла:

– Черт бы вас всех побрал! Сперва мне сообщают, что застрял "Сити оф Бостон" с товаром на восемнадцать тысяч долларов, а теперь вы тут со своими причудами! Вы что, серьезно хотите проститься с морем?

– Вот именно!

И вскоре я уже действительно испарился с морским мешком через плечо. В нос били запахи просмоленных тросов и раскаленного металла. В уши били удары молотка и удары волн, разбивавшихся о пирс.

Полдень в Сан Педро склянки бьют восемь. По дороге я еще спрашивал себя, а действительно ли я могу расстаться с морем, прослужив долгих восемнадцать лет.

Я остановился в маленьком отеле с намерением выехать из Сан Педро в полночь. Я даже купил билет на автобус до Хиббинга. В баре я выпил пару порций виски, сходил в кино, а потом поужинал. Помнил я еще какую-то брюнетку и рыжеволосую. Обе они ловили мужчин. Типичные пухлые портовые шлюхи с мощными ляжками и отекшими лицами. Я поставил им по паре рюмок. Просто так, забавы ради. Ну, а что было потом?

Память постепенно прояснялась.

Я отправился на прогулку вдоль автострады, пока не добрел до какого-то питейного заведения неподалеку от Лагуна Бич. Там я уже выпил поосновательнее. Накопленные деньги у меня были спрятаны в поясе. А то, что у меня было в карманах, я расходовал.

Я вспомнил, что довольно громко распространялся относительно какого-то заголовка в вечерней газете. Там сообщалось, что нашли труп какого-то очень богатого парня из Чикаго, в то время как все его друзья думали, что он уже три года находится в Европе. И теперь ФБР объявило розыск его жены. Бармен, один парень по имени Джерри и я пришли к единодушному выводу, что иметь у себя на пятках ФБР – дело отнюдь не приятное.

Потом я вспомнил, что мы играли в кости. В задней комнате бара. С двумя фермерами из Авокадо, несколькими строительными инженерами, которые как раз возвратились из Гуама, и мексиканским студентом с маслянистыми волосами. Я крупно выигрывал. Деньги уже торчали у меня во всех карманах – три или четыре тысячи долларов. Не говоря о тех двенадцати тысячах, которые были спрятаны в поясе.

В данный момент у меня даже карманов-то не было. Эта мысль настроила меня на меланхолический лад. Такой меланхолии я еще никогда не испытывал. Вот я и топил свою печаль в роме и прислушивался к гнусавому голосу старухи, которая все еще расспрашивала о ценах за ночлег...

А потом я вспомнил о драке, вспомнил довольно четко. Мексиканец обвинил меня в том, что я якобы подменил кости. Он вытащил дубинку и прорычал:

– Надо бы проучить этого проклятого шведа!

Попытались это сделать и обезьяноподобные строительные инженеры. Когда-то делали подобные попытки и другие усталые от жизни подонки – причем такие, которые знали свое ремесло. На Мозамбике, в Александрии...

Но что произошло потом? Я пытался вспомнить, но тщетно.

За окном гнусавая старуха решила все-таки не снимать номера. Она сказала, что поближе к Лос-Анджелесу найдет что-нибудь подешевле.

С шумом завелся мотор машины, шины захрустели на гравии. В душной тишине, последовавшей после отъезда машины, аромат никотианы показался еще более приторным. Я услышал стрекотание садовой машины. Пение цикад смешивалось с шумом машин на автостраде и плеском волн. А потом на веранде зацокали высокие каблучки. Железная дверь на шарнирах замяукала, как рассерженная кошка. Брюнетка, которую я видел разговаривающей со старухой, вошла в бунгало с сигаретой во рту. Мое скудное одеяние, казалось, нисколько ее не шокировало.

– Как ваше драгоценное здоровье, моряк? – спросила она.

– Роскошно, – солгал я. – Чувствую себя прекрасно.

Я немного уделил ей внимания. Отнюдь немного. Волосы ее были каштановые и гладкие, щеки плоские с высокими скулами. Она скорее была пикантной, чем миленькой. Ее желтый пляжный костюм, состоявший из двух частей и оставлявший живот открытым, хорошо подчеркивал ее фигуру. Полуобнаженные груди грозили выскочить наружу. Вся обнаженная часть кожи, которую я мог видеть, была темная от загара, словно она много времени проводила на солнце.

Я показал на кровать.

– Присаживайся.

Она кисло улыбнулась.

– Попали в беду, матросик. – Она приподняла волосы на затылке. – Интересно, что скажет на это Корлисс?

– Кто это такая, Корлисс?

Она подошла ближе.

– Ты даже ее не помнишь?

– Нет, – признался я, – совсем не помню. Как называется этот притон?

– "Пурпурный попугай".

– Это название мне тоже ни о чем не говорит.

Ее улыбка снова стала милой.

– Что, покончил с морем, матросик?

Я сунул окурок сигареты в пепельницу.

– Точно!

– С какого корабля?

– С "С.С.Лаутенбаха".

– И долго был в море?

– Три года.

– И не заходили ни в какие гавани?

– Только в тихоокеанские. Как тебя зовут?

– Мэмми.

– А меня – Швед Нельсон, – представился я.

Я бы с удовольствием спросил ее, кто такая Корлисс, в какого рода заведении я находился и имел ли я при себе деньги. А если нет, то что с ними сталось? Но что-то в ней удержало меня от этих вопросов.

Я провел кончиком языка по губам и посмотрел на себя сверху донизу. Ее взгляд остановился на том, что ей понравилось. Но смотрела она на меня не так, как женщина смотрит на мужчину. Скорее так, как большинство мужчин смотрят на женщину. Оценивающе. Я снова похлопал рукой по кровати.

Сейчас она дышала тяжелее, чем раньше.

– Такое искушение уже было, Швед, – сказала она. – Поверь мне. И я в течение всего дня наблюдала за тобой, пока ты спал.

– Так почему же ты не хочешь?

– По разным причинам.

Глаза ее были серые и с дымкой, словно пепел в камине. Я показался себе дураком.

– Тебе нужно сделать или одно, или другое.

– Что именно?

– Или прийти ко мне в кровать, или уйти.

Ее улыбка снова стала кислой.

– Тогда мне лучше уйти. Но на твоем месте, матросик, я бы лучше оделась и пришла в бар.

Я поинтересовался почему.

– Чтобы что-нибудь перекусить. Одним ведь ромом сыт не будешь, – сказала поучительным тоном. – Когда Корлисс тебя сюда притащила, ты был пьян до потери сознания. Да и сейчас ты не выглядишь на много трезвее. – Опять заскрипели пружины, когда она открыла дверь. Но потом она ее снова закрыла и вернулась. На этот раз она проделала всю дорогу до самой кровати.

– Нет, – пробормотала она, – убери руки. Ты кажешься мне неплохим парнем, Швед. Именно из таких, с каким я когда-то надеялась познакомиться. Что ты собирался делать, прежде чем напиться?

Я не стал делать из этого тайны.

– Хотел податься в Хиббинг, в Миннесоту.

– Зачем?

– Купить ферму и жениться.

Ее глаза испытующе посмотрели на меня.

– В таком случае – немедленно отсюда, Швед! Даже не останавливайся в баре.

– Почему?

– Потому. Поверь мне!

Я приподнялся с кровати и притянул ее к себе.

– Послушай, крошка...

Она дышала так же тяжело, как и я.

– Прошу тебя, не надо, – сказала она умоляющим тоном. – Даже дверь не закрыта...

– Плевал я на дверь, – ответил я и поцеловал ее.

Она ответила на мой поцелуй, а потом оттолкнула меня и дала пощечину.

– Ох, уж эти мужчины! – прошипела она таким тоном, словно это слово было ругательством.

И снова заскрипела дверь – она ушла.

Я утешился очередным глотком из бутылки, потом обследовал платяной шкаф в комнате. Моя форма висела на вешалке. Кто-то выстирал мою рубашку. Сапоги были чистые.

Я сразу проверил карманы куртки, потом заглянул в кровать и под кровать. Мои бумаги были в целости и сохранности, но пояс с деньгами исчез. А так же и деньги, которые я выиграл в кости.

Я обыскал даже ванную, но обнаружил только станок для бритья и крем. Я побрился и вымылся под душем холодной водой. Потом натянул нижнее белье и снова присел на кровать.

Имя Корлисс было все-таки немного знакомо. Я попытался связать его с какой-нибудь девушкой...

... Итак, мексиканец обвинил меня в жульничестве. Я помнил его злобный голос: "Надо проучить этого проклятого шведа!" И это попытались сделать строительные инженеры. А что произошло потом?

И внезапно я вспомнил Корлисс. Златовласая блондинка вся в белом. И с улыбкой на устах. Одно воспоминание о ней заставило сердце учащенно биться. Ну, конечно же Корлисс! И как только я мог ее забыть?! Как вообще ее можно забыть?!

Вспомнив о ней, я одновременно вспомнил о всей оставшейся ночи, последовавшей после драки.

2

Она появилась вскоре после драки. А может, и тогда, когда она еще не кончилась. Но увидел я ее только тогда, когда она подсела ко мне в нишу.

Светленькая. Изящная. Красивая, словно сошла с картины. С белой розой в волосах. Она положила свою руку на мою. И голос ее был таким же милым, как и все остальное в ней.

– В чем дело, матросик? Хотели надуть тебя?

Она смеялась вместе со мной, а не надо мной. И она понравилась мне с первого взгляда. Я хотел пригласить ее выпить по рюмочке. Она ответила, что не отказалась бы, но я ведь уже и так достаточно нагрузился.

Чтобы доказать ей, что я трезвый, я опрокинул еще двойную порцию рома. А потом у меня наступил провал в памяти. Я пытался вспомнить, как я с ней покидал бар, но у меня ничего не вышло. Память вернулась ко мне только тогда, когда я уже ехал с ней в машине с открытым верхом и встречный ветер бил мне в лицо. Она, естественно, сидела за рулем. Я спросил, куда мы едем. Она скользнула по мне взглядом и улыбнулась.

– Домой, – сказала она.

Такой ответ был мне по душе.

Вспомнил я еще об ароматах цветов и стрекоте цикад, когда она остановила машину. Мой автобус, на который я взял билет, уже давно отошел. Дело близилось к рассвету. Я прошел за ней в бунгало, нетвердо держась на ногах, а в мыслях у меня была только она, только она – Корлисс. Ну, конечно же ее звали Корлисс.

Она с улыбкой отвергла мои притязания.

– Сейчас вы нуждаетесь только в одном, моряк. Вам нужно выспаться.

Тем не менее я пытался обнять ее и поцеловать. Она со смехом усадила меня в кресло и прошла в ванную комнату, чтобы одеть на себя неглиже. Пока она раздевалась, у меня с ней произошел почти такой же диалог, что и с Мэмми. Почти слово в слово.

Потом я прокричал ей в ванную комнату, что она чертовски соблазнительна.

– Благодарю, – ответила она. – Вы что, взяли расчет, моряк?

– Сегодня утром.

– Вы имеете в виду вчера утром?

– Какое это имеет значение?

– И долго вы были в море?

– Три года.

– Без увольнительных на берег?

– Во всяком случае, таких милых, как на этот раз, не было.

Ожидание вызвало у меня жажду. Я вспомнил, что мне очень хотелось бы иметь пол рукой бутылку. А вскоре из ванной вышла Корлисс в плотно облегающем ее фигуру белом шелковом неглиже.

Во мне словно пожар вспыхнул.

Я поднялся на ноги и, ища точки опоры, ухватился за стенку рядом с кроватью. Бунгало качалось, как корабль в бурю. Пол ускользал из-под ног, а Корлисс все время ускользала из моих рук.

– Сколько денег у вас при себе, моряк? – осведомилась она.

Несмотря на то что я был основательно пьян, я все-таки соображения не потерял. Я все еще хотел ехать домой, в Хиббинг, и купить себе ферму. Поэтому я вытащил только часть тех денег, которые выиграл.

– Достаточно, малютка?

Я опустился на постель и показал на место рядом со мной.

– Ну, иди же ко мне! Не забывай, что я три года был в море.

Корлисс посмотрела на меня с довольным выражением лица.

– Сперва выпьем по рюмочке, – предложила она.

Она взяла бутылку, стоявшую на полке. Когда она приподнимала руку, неглиже ее немного раскрылось. У меня перехватило дыхание. Такой красивой девчонки мне еще не доводилось видеть.

Ей было не больше двадцати трех-двадцати четырех. Волосы цвета меди, глаза карие и с длинными ресницами. Без одежды она весила фунтов сто двадцать пять, но бедра и груди были совершенны.

Она приблизилась ко мне со стаканом в одной руке и с бутылкой в другой. Я протянул руку, и мои пальцы дотронулись до выреза ее белого неглиже.

Она наполнила стакан ромом.

– Сперва выпейте-ка вот это...

Я пригубил ром и притянул ее к себе. Она поставила бутылку у кровати, погладила меня по руке и с улыбкой села рядом со мной на кровать.

– Мне очень жаль, моряк, но пробуждение ваше будет печальным.

Я погладил ее по коже, она была мягкая, как бархат. Она отвела мою руку.

– Не надо... Сейчас вы нуждаетесь только во сне. Как тебя зовут?

– Свен, – ответил я. – Но все зовут меня Швед.

– Интересно, почему, – и рассмеялась, и смех ее был похож на звон колокольчика на двери китайской лавки.

Ее неглиже снова распахнулось, и когда она смеялась, я мог видеть игру ее мышц. На этот раз, я положил свою руку ей на ногу. Ей это не было неприятно, я это заметил. Но потом она оттолкнула мою руку, и ее глаза наполнились слезами.

– Что все это значит? – удивился я.

– Как бы мне хотелось, чтобы я была именно такой, за какую вы меня принимаете, – ответила она. – Но я не такая. Прости меня, Швед. Я могу предоставить тебе только комнату и покой – больше ничего. Любви я тебе не могу предложить.

Я повалил ее на кровать и прижал свое лицо к ее лицу.

– Только не говори мне, что...

Корлисс прижалась ко мне, дрожа и требуя ласки. Но это длилось лишь мгновенье. Потом ее желание вновь куда-то исчезло.

– Перестань! – резко выкрикнула она. – Перестань!

Я рассмеялся и снова поцеловал ее. Она застонала, но в следующий момент схватила бутылку, стоящую рядом, и ударила меня по голове. Внезапно мы оба оказались посреди комнаты, стоя друг против друга. По моему лицу текла кровь, смешанная с ромом, а маленькая блондинка прошипела, тяжело дыша:

– Я ведь тебя предупреждала!

На ней тоже была кровь. Моя кровь. Мои ноги внезапно стали словно ватными. Я опять почувствовал, что нахожусь на покачивающейся палубе, а вокруг бушуют волны, словно корабль попал в центр урагана. Мои глаза были залиты кровью, и я ничего не видел. Я схватился за поручни рубки, чтобы не упасть за борт.

И внезапно рядом со мной на мостике оказалась Корлисс. Она прижалась ко мне и поддержала меня.

– О, боже ты мой! – запричитала она. – Простите, пожалуйста! Я не хотела этого.

В тот же момент через корабельный мостик перекатилась огромная волна и сбросила меня в темную дырку...

Потом я снова очутился на кровати, чувствуя себя обманутым. Я дал себя обвести вокруг пальца, и ровным счетом ни за что. Маленькая блондиночка оказалась опытной и ловкой. Она присвоила себе все мои деньги за три года и даже не удосужилась отплатить мне хотя бы тем, чем обычно платят женщины... Словно есть на свете женщина, которая стоила бы пятнадцать тысяч долларов!

Эх, парень, парень! Вот Ганти-то покатится со смеху. "Что, никак опять ищешь работу?" – спросит он своим громовым голосом, и его солидное брюшко затрясется от хохота. "А я-то думал, что ты совсем покончил с морем, Швед? Думал, что собираешься обратно в Миннесоту, купишь ферму, женишься и будешь вести оседлый образ жизни".

Потом он бы предложил мне какие-нибудь удобрения или дал бы место на каком-нибудь пароходишке, перевозящем, скажем, азотную кислоту. Только для того, чтобы проучить меня.

Чем больше я думал надо всем этим, тем больше я впадал в ярость. Мне понадобилось три года, чтобы накопить двенадцать тысяч долларов. А теперь эти деньги находятся у блондинки. И за все это она ограничилась только тем, что предложила мне ночлег, причем одинокий, на односпальной кровати. И все!

Маленькая брюнетка ее знала. Возможно, в баре знали ее фамилию, а также то, где я смогу ее найти. Я все же хотел вернуть себе свои деньги. Любой ценой! Даже если для этого придется разнести всю эту коробку.

На туалетном столике лежала горсточка мелких денег. Я оделся и сунул их в карман. Потом я перешел через дорогу на ту сторону, к бару, сопровождаемый взглядом большого пурпурного неонового попугая.

Бар ресторана был маленьким, но будучи одетым в белую кожу и разделенный на уютные ниши, он производил впечатление дорогого. Массивный бармен показался мне в какой-то степени знакомым.

Я выбросил на стойку серебряный доллар.

– Белого бакарди, двойную!

Он обслужил меня без всяких комментариев. В два глотка бокал мой опустел. Я придвинул его к нему по деревянной стойке.

– Повторить...

С этими словами я полез в карман, чтобы выудить оттуда очередную монету, но бармен покачал головой.

– Не беспокойтесь из-за этой мелочи. Видимо, вы ни о чем не помните, не так ли, матрос? В том числе и обо мне?

– Не помню, – сознался я. – Вас не помню.

– Я довел вас до постели, – объяснил он мне, – после того, как вы стали проявлять слишком большой интерес к мисс Мейсон.

Он налил мне двойную порцию и оставил бутылку рядом со мной.

– Давайте! Можете наливаться до чертиков! Ваш кредит в полном порядке. В сейфе лежит достаточная сумма, хватит даже на похороны.

Я спросил, что он имел в виду под этим?

Он уперся обеими ладонями на стойку.

– Не знаю, помните вы или нет, но у вас сегодня утром было при себе что-то около пятнадцати тысяч долларов и вели вы себя, как осел. Точнее говоря, при вас было четырнадцать тысяч восемьсот семьдесят пять долларов. И мисс Мейсон заперла ваши деньги в сейф. Чтобы вас не обобрали.

Такого поворота дела я не ожидал и почувствовал, что у меня краснеют уши.

– Мисс Мейсон – это Корлисс?

Полный бармен кивнул и, в связи с тем что в баре были и другие посетители, понизил голос:

– Точно, она отыскала вас вчера в одном из игорных притонов. Увидела, что вы катитесь по наклонной плоскости и в ближайшем будущем станете банкротом. Вот она и попыталась спасти ваши деньги. А как вы отблагодарили ее за это? Только оскорбили – и больше ничего. – Его полное брюхо затряслось от возмущения. – Был бы я на ее месте, то оставил бы вас просто лежать на пляже, а денежки бы забрал себе. Но мисс Мейсон – настоящая леди, и когда она вернется из Сан-Диего, она отдаст вам ваши деньги, с вычетом за расходы: за заказы и за заказы в баре.

Я почувствовал себя еще глупее.

– Мисс Мейсон живет здесь?

– Живет, вы сказали? – развеселился бармен. – Весь этот мотель принадлежит ей со всеми потрохами.

Я посмотрел из окна на разбитые вокруг коттеджей зеленые газоны. Всего в мотеле насчитывалось двадцать бунгало и частный пляж. С баром и рестораном такой мотель стоил, видимо, тысяч двести.

Моя шея покраснела так же, как и мои уши. Значит, я на Корлисс жаловаться, не мог. Зато у нее дело обстояло иначе. Она вытащила меня из игрового притона, спасла мои деньги. Она была дамой, а не потаскушкой. А я в благодарность хотел ее изнасиловать.

Я поднял глаза, когда в бар вошли два парня. Их профессия угадывалась сразу же – по телосложению, походке и запаху. Они скользнули взглядами по бару, потом расположились по обе стороны моего табурета.

– Что означает ваша игра? – поинтересовался я.

Старший из них сказал:

– Меня зовут Купер, сынок, – представился он. – Шериф Купер. А вы, судя по всему, именно тот человек, которого мы разыскиваем целый день. Соответствует и цвет волос, рост и вес. Матрос скандинавского происхождения. Как вас зовут, дружок?

– Нельсон, – ответил я.

– Профессия?

– Моряк.

– Чин?

– Матрос.

Для копа это был неплохой парень.

– Это вы избили человека прошлой ночью? – спросил он.

– Это случилось в драке, – уточнил я. – Если я правильно все помню, меня хотел ограбить какой-то сутенер.

Обрюзгшее лицо бармена побледнело.

– Прошу вас, шериф, – сказал он с упреком. – У нас здесь респектабельный мотель. Может быть, вы продолжите беседу с Нельсоном за его пределами? У нас здесь сидят дамы и дети.

Из ниш, в которых сидели туристы, послышался одобрительный гул. Купер бросил на меня взгляд. Я соскользнул с табурета.

– Конечно. Почему бы и нет, – согласился я и пошел к двери впереди них. – Я и так доставил мисс Мейсон достаточно неприятностей. Да, я побил одного парня. Помню, он первый набросился на меня с дубинкой.

Ночной ветерок был свежим и полным соленой влаги и шума волн. На подъездной дороге перед баром я остановился и спросил:

– Ну, так как же прозвучит ваше обвинение?

Тот, что помоложе, сказал со злобой:

– Непреднамеренное убийство в том случае, если этот человек умрет.

– Неужели я так сильно разделался с ним?

– Да.

– А кто подал жалобу?

– Его подружка, – ответил помощник шерифа.

Я смутно помнил эту женщину. Какая-то брюнетка в выцветших зеленых лохмотьях. С резким голосом. Она тоже тогда советовала своему Тони прикончить меня.

Я сунул в рот сигарету и зажег спичку о голую стену.

– Ну, что скажете? – спросил меня шериф Купер.

– Что теперь будет?

– Сперва нужно поговорить с судьей, – ответил он.

3

Судью звали Фаррелл. Купер вынужден был оторвать его от игры в покер в задней комнате "Элк-клуба". Он провел предварительное следствие в бюро шерифа, находящемся в тюрьме Палм-Гроув.

– В чем будут выражаться ваши оправдания, моряк? – поинтересовался он.

– Вынужден был обороняться, – ответил я. – Он бросился на меня с дубинкой. Вот и пришлось принять соответствующие меры.

– Это произошло во время игры?

– Да.

Фаррелл выстрелил табачным соком в окно, целясь в ствол пальмы.

– А как у вас обстоит дело со свидетелями, моряк? Кто-нибудь видел, как он вытащил дубинку?

– Два фермера из Авокадо и несколько инженеров-строителей, которые как раз вернулись из Гуама, – сказал я. – Возможно, также и бармен, хотя он с нами и не играл.

– Вы знаете имена или можете сообщить, где шериф Купер может их найти?

Я покачал головой.

– Нет, бармена звали Джерри. Но об остальных я не имею ни малейшего представления. Просто случайно встретил их в баре.

Судья посмотрел на шерифа.

– Нельсон выкидывал какие-нибудь штучки? – спросил он у него.

– Нет, он вел себя совершенно нормально.

Фаррелл снова посмотрел на меня.

– Мне очень жаль, Нельсон, что все так получилось, – сказал он, и голос его был таким, словно он действительно сожалел о случившемся. – У нас были неприятности с Тони и раньше. Но закон не дает мне другого выбора. До слушания дела я могу отпустить вас только под залог. Этот залог равняется пятистам долларов.

Я спросил у шерифа Купера, могу ли я позвонить в "Пурпурный попугай". Он ответил утвердительно. На другом конце провода трубку снял обрюзгший бармен.

– "Пурпурный попугай". Мотель-бар. У аппарата Уэлли.

Я спросил его, вернулась ли из Сан-Диего мисс Мейсон.

– Нет, пока еще нет, – прохрипел он.

Я сказал:

– Послушайте, когда она вернется...

– Да?

– Передайте ей, что я очень сожалею о случившемся прошлой ночью, и попросите ее сделать мне последнее одолжение...

– Какое именно? – невозмутимо спросил бармен.

– Попросите ее, после расчета за услуги, прислать мне мои деньги в тюрьму Палм Гроув. Меня могут освободить отсюда только под залог в пятьсот долларов.

– По какому поводу?

– За то, что я слишком сильно приложил свою руку к одному парню.

– Я передам ей ваши слова, – буркнул он и повесил трубку.

Помощника шерифа звали Харрис. Он провел меня в одну из каморок и оставил наедине с двумя пустыми ящиками из-под кока-колы, конфискованным игральным автоматом и всякой другой мелочью.

По непонятным причинам я был антипатичен Харрису. Он ухмыльнулся, глядя на меня из-за решетки.

– Надеюсь, что вы не задержитесь у нас, Нельсон. Пробудете, скажем, не более двух-трех месяцев. А Тони к этому времени придет в себя.

– Чего это вы так взъелись на меня? Участвуете в обороте? Или он связан с вашей женой какими-нибудь узами?

Он покраснел и хотел было снова открыть дверь, но потом передумал и удалился по коридору.

Шерстяное одеяло на нарах показалось мне слишком неприглядным. Я поставил один из ящиков стоймя и уселся на него спиной к стене. Головная боль прошла, и я чувствовал себя прекрасно. Не исключалось, что Корлисс сама привезет деньги в тюрьму. Во всяком случае, я надеялся на это. Я хотел за все ее поблагодарить и извиниться за свое поведение.

Но хватит этой комедии! Разумеется, я бы извинился перед ней и поблагодарил за все то, что она для меня сделала. Но прежде всего я хотел вновь увидеть ее. Насколько я ее понял, это была не женщина, а настоящее волшебство.

Правда, если учесть, как я вел себя, она скорее пошлет в тюрьму кого-нибудь из своих служащих.

В этой каморке я уже не мог чувствовать запах моря. До меня доносились только запахи пыли, дезинфекционных веществ и сигары, которую курил шериф Купер.

Я, как говорится, снова попал в родную стихию – тюремную камеру. И в каких только камерах я не побывал! В Мексике, в Индии, в Китае. И везде – за нарушение общественного порядка, за истории с женщинами, за пьянство. Пришло время остепениться, где-нибудь осесть и пересмотреть свои взгляды на жизнь. Это я уже решил твердо. Когда я выберусь из этой истории, я прямо отправлюсь домой, в Хиббинг, не позволив себе выпить ни рюмки. Куплю ферму, отличную ферму. Женюсь на местной красотке и заведу семью.

Я закурил сигарету и задумался. Мне уже исполнилось тридцать три. Зеленым юнцом назвать меня уже было нельзя. Пробовал участвовать в различных авантюрах, но ничего не добился. В Африке охотился за бриллиантами и чуть не угодил под автоматную очередь. Я мог быть капитаном судна любого тоннажа, а кто я на самом деле? И куда это все меня привело? В тюремную камеру провинциального городка. Хорошо еще, что у меня были деньги. А таких девчонок, как эта маленькая блондинка, найдется всего одна на тысячу. Без нее я бы наверняка очутился в канаве и без денег.

Среди мелочи в кармане я нашел две монеты по четверти долларов. Я сунул одну из них в щель игрального автомата и потянул за рычаг. Появились две сливы и лимон. Не везет тебе, матрос!

Я откинулся на своем ящике и начал думать о Корлисс.

"Мне хотелось бы быть такой, за какую ты меня принимаешь", – сказала она тогда, сказала со слезами на глазах. "Но без любви я не могу этого сделать".

Любовь? Я достаточно много познал любви. И тем не менее я был уверен, что я не был ей безразличен. Совсем не был. При этом воспоминании меня даже бросило в жар. Я хотел обладать этой женщиной. Хорошо, она владелица мотеля, ну и что из этого?

Я встал и зашагал по комнате. Два шага туда, два обратно. А мысли мои были далеко от этой камеры.

"Без любви я не могу..." Чтобы окончательно не потерять рассудок, я опустил в щель автомата вторую монетку и со всей силой дернул за рычаг. Касса автомата защелкала. Вскоре на световом табло зажглась сумма выигрыша, и автомат выплюнул словно серебряным дождем кучу пятидесятицентовиков. Приблизительно долларов на сорок – пятьдесят.

Из кабинета донесся смех Купера.

– Это типично для моряка!

Харрис прошипел:

– Черт бы его побрал!

В коридоре послышались его шаги. Прижав лицо к решетке, он хмуро посмотрел на меня.

– Эй вы, послушайте! Этого делать не разрешается.

– Так же, как и нарушать супружескую верность? – ответил я. – Тогда тоже получается нечто подобное этому.

Я все еще подбирал с пола монетки, когда на довольно большой скорости к тюрьме подъехала машина и остановилась перед входом. Мгновением позже по бетону зацокали туфли на высоких каблучках. Я уже понял, кто это был, еще до того, как она успела раскрыть рот.

– Прошу прощения, – обратилась она к шерифу Куперу, – но нельзя ли поговорить с мистером Нельсоном? Я привезла деньги под залог, которые с него требуют.

Я сунул Харрису пригоршню монет, которые успел собрать с пола.

– За ваши труды, малыш.

Он выдавил из себя какое-то проклятие. Нас все еще разделяла решетка.

Каблучки Корлисс застучали по коридору. В действительности она оказалась еще прекраснее, чем сохранилась в моих воспоминаниях. Теперь на ней был желтый спортивный костюм. На голых ногах – желтые сандалии, гармонирующие с костюмом, волосы украшала белая гардения, а на лице – улыбка, предназначенная для меня.

– Хэлло! – приветствовала она меня.

– Хэлло! – ответил я. – Кажется, что, как только я исчезаю с вашего поля зрения, так сразу попадаю в неприятности.

– Судя по всему, так, – рассмеялась она. – Я сразу примчалась сюда, как только Уэлли сообщил мне о вашей просьбе.

Она протянула мне руки через решетку, которые я крепко сжал в своих. Купер тем временем открывал дверь камеры. Потом мы все вместе вернулись в бюро, чтобы подписать соответствующие бумаги, связанные с приемом залога. Моя рука лишь слегка касалась ее локтя. Корлисс не нужно было ничего рассказывать мне. Она также радовалась нашей встрече, как и я. Временами такое бывает. Она была также влюблена в меня, как и я в нее. Даже несмотря на то что я был грубый и неотесанный швед и пьяница, который доставил ей много хлопот. Кто знает, может быть, она и была той женщиной, о которой я мечтал всю жизнь?

Когда мы покончили с формальностями, шериф подвел нас до машины, светло-зеленого "кадиллака" с опущенным верхом. Корлисс дала мне ключи.

– Прошу вас, садитесь за руль.

Я помог ей сесть в машину. Потом обошел кругом и сел за руль с другой стороны.

Купер прислонился к дверце машины, на губах его играла все таже при-:, ветливая улыбка.

– И не делайте больше глупостей, сынок, – посоветовал он мне. – Хотя бы до судебного процесса.

Я пообещал ему вести себя хорошо.

Он ухмыльнулся.

– Как уже говорил Фаррелл, Тони доставил нам довольно много неприятностей, и даже если он умрет, то вы получите только условный срок. А я тем временем попытаюсь отыскать двух фермеров, которые, как вы говорите, были свидетелями вашей драки.

Корлисс перегнулась через меня, чтобы поговорить с шерифом. Ее груди при этом прижались к моей руке.

– Прошу вас, сделайте это, шериф.

Харрис бросил на меня хмурый взгляд. Я развернул машину и поехал на 101 шоссе, держа курс на север.

– Почему я удостоен такой чести? – спросил я.

– Какой чести?

– Ну, что вы сами приехали вызволять меня?

Она искоса посмотрела на меня.

– Может быть, мне этого хотелось... – Ее пальцы скользнули вниз по моей руке.

– Или вы считаете, что я должна была послать Уэлли?

– Нет, – признался я. – Конечно, нет. И потом – из-за этой ночи... Вернее, то, что произошло утром... Поверьте мне, я очень сожалею об этом...

– Да?

– Да. И прошу прощения.

Корлисс опять рассмеялась своим серебристым смехом.

– И как часто вы говорили такие слова в жизни, Свен?

– Не часто, – сознался я.

Она погладила меня по руке.

– Я не то имела в виду. Но не будем больше об этом. Прошу вас. Частично в этом была виновата и я. Мне не надо было надевать неглиже. Я это сделала не подумав. Я не знала, что...

– Что?

– Что вы и так уже достаточно возбуждены и что три года провели на море. Куда вы вообще собирались ехать, Свен, до того как попали в этот игорный притон?

– В Хиббинг. Штат Миннесота.

– Зачем?

– Чтобы купить ферму.

– Вы родом из тех мест?

– Да. Но я давно там не был.

Примерно с милю мы проехали в полном молчании.

– Почему вы молчите? – спросил я.

Корлисс наморщила носик и посмотрела на меня.

– Я просто задумалась.

– О чем?

– Я подумала, как было бы мило жить на ферме.

Я взглянул на нее, чтобы выяснить, не смеется ли она надо мной. Судя по всему, она не смеялась. Тогда я решился спросить:

– Кто выгладил мою форму и выстирал рубашку?

– Я, – ответила она. – А что?

– Потому что такое со мной случается впервые. На такое способна только женщина, для которой мужчина что-то значит.

Голос ее прозвучал едва слышно:

– Может быть, вы мне нравитесь.

– И сильно?

– Сильно.

– Так я понравился вам с первого взгляда, пьяный в стельку и грубый? И обращался я с вами, как с первой встречной?

– Бывает, что и за парами рома видишь человека.

Я судорожно схватился за руль, чтобы не съехать с дороги и не вести себя как ребенок.

Корлисс почувствовала мое смущение.

– Давайте сразу не поедем в мотель, Свен. Сверните на какую-нибудь дорогу и давайте поговорим. Если я не ошибаюсь, нам надо о многом поговорить.

Я начал присматривать ответвление от шоссе.

Ее пальцы взяли снова мою руку.

– Только ты должен обещать мне одно.

– Все, что захочешь, – сказал я словно клятву, и говорил я вполне серьезно.

– Не хотелось бы мне в тебе разочаровываться, Свен. Поэтому не веди себя так, как ты вел себя сегодня утром. Ведь между нами все может быть так прекрасно! Я ужасно не люблю, когда меня к чему-нибудь стараются принудить, – объяснила она. – И если я уж лягу с тобой в постель, то это будет навсегда. На этот раз – навсегда.

Я искоса взглянул на нее.

– На этот раз?

Корлисс встретила мой взгляд.

– Я же не утверждаю, что ты у меня первый. Такие слова бы выглядели смешными из уст молодой вдовы.

4

Выигрыш в игральном автомате был чем-то вроде предзнаменования к победе. Я хрипло рассмеялся.

– Мне кажется, будет лучше, если я сейчас организую где-нибудь бутылку рома. На всякий случай. Потом ты можешь ею распоряжаться как хочешь.

Ее смех был слишком глубоким для женщины. Когда она действительно смеялась. Он возникал где-то глубоко в ее милом упругом животе, и груди ее при этом поднимались и опускались.

– В этом нет необходимости, – сказала она. – Я обо всем подумала. – Она открыла ящичек водителя и достала оттуда полбутылки рома. Умная чертовка. – Ну, как насчет выпить, матрос?

Я остановился на обочине и сделал большой глоток прямо из бутылки. Она тоже выпила, улыбаясь мне при этом. Она почти не замочила губ. Потом мы медленно поехали дальше. Бутылка лежала между нами на сиденье. Сердце мое учащенно билось в груди, и я все время высматривал, куда бы мне свернуть.

Проехав с четверть мили, я наконец нашел такую дорогу и проехал по ней, пока мы не достигли края утеса, который возвышался над морем. Впридачу ко всему, мы получили еще и серебристый свет луны.

Внизу под нами, на глубине ярдов восемьдесят, у скалистого подножия прибой бился о скалы. Ветер был свежим и пропитанным солью. Корлисс провела себе по обнаженным рукам и издала какой-то недовольный звук. Я спросил, не накинуть ли ей на плечи мою куртку.

– Нет, спасибо, Свен.

Она нажала на одну из кнопок и верх машины автоматически закрылся. Еще одно нажатие на кнопку и закрылись окна машины. Шум моря, правда, был все еще слышен, но соленые ароматы ветра сменились ароматами, исходившими от нее. Эти ароматы мне понравились.

Она сунула в рот сигарету.

– Я кажусь тебе загадкой, не так ли, Свен? И раздумывая обо мне, ты наткнулся на что-то новое, правильно?

Я не шевелился. Я даже боялся дотронуться до нее.

– Да.

Она выдохнула мне в лицо облако дыма.

– Ты давно на море?

– Практически с пятнадцати лет.

– И ты наверняка познал много доступных женщин, не так ли?

– Относительно. Но не всем были нужны деньги.

Мотор работал, на щитке водителя горела лампочка, так что я мог видеть ее лицо. Жаркие глаза Корлисс испытующе смотрели на меня из полутемноты.

– Понятно. И в этом нет ничего странного. Странно, что они тебе не предлагали деньги. Но даже если их любовь была непродажной, то, значит, эти женщины нарушали супружескую верность или наставляли рога мужчине, который их любил. Верно?

– В общем-то да, – ответил я. Ее бедро, прикасавшееся к моей ноге, сводило меня с ума.

– А другой сорт женщин тебе никогда не встречался?

Я с ухмылкой посмотрел на нее.

– Есть еще и другой сорт?

Корлисс легонько ударила меня, но ее удар был подобен ласке.

– Эгоист! Могу спорить, что ты никогда не слышал басни о короле и двух придворных.

Я и не ожидал слишком многого от этой басни. Я снова отпил из бутылки, чтобы уничтожить насекомых, копошившихся в моем желудке.

– Да, наверное, не слышал.

Она хорошо рассказала эту басню. В ней говорилось о короле, который послал двух придворных: одного за сорной травой, другого за цветами. И каждый нашел то, что и должен был найти. Такова была и мораль басни.

Пальцы Корлисс начали теребить мою мочку уха, которая была к ней поближе.

– Сегодня утром, Свен, я хотела принадлежать тебе. Влюбилась в тебя с первого взгляда. Да, да, в такого грязного и грубого. И у меня нет половинчатых решений – каждый для меня или друг, или враг. Когда ты до меня дотронулся, все во мне словно перевернулось. И мне было бы проще это сделать, если бы я была такой, как ты думал обо мне... Просто отдаться и все.

– Почему же ты этого не сделала?

– Если бы я это сделала, то мы не сидели бы сейчас здесь вместе.

– Почему?

– Я бы тогда никогда больше не захотела тебя видеть, потому что нарушила бы свои принципы и выставила себя в дешевом свете. Да, да, я нуждаюсь в любви и уважении. – Она озабоченно спросила: – Ты не женат, Свен?

Я снова ухмыльнулся.

– Для этого я и собирался ехать в Хиббинг.

– Чтобы жениться?

– Так я первоначально планировал.

– У тебя там есть подружка?

– Нет.

– А семья?

– Только сестра.

– В Хиббинге?

– Нет. Я понятия не имею, где она сейчас находится. Мы уже несколько лет не поддерживали связи. А ты?

Корлисс, видимо, смутилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Твои семейные дела.

Откровенно говоря, ее семейные дела меня нисколько не интересовали. Мои ладони были мокрыми от пота, и я вытер их о свои брюки.

Корлисс сделала затяжку, огонек сигареты засветился в темноте.

– История моей жизни очень прозаична, в том числе и финансовая сторона. Родилась я тоже в маленьком городке. В семнадцать лет вышла замуж за сына богатого человека. Он был капитаном подводной лодки. – Ее глаза блестели в темноте. – Джек был отличным супругом, Свен. Тебе бы он тоже понравился.

Я все еще не отваживался дотрагиваться до нее. А ароматы, исходившие от нее, одурманивали. Какое – черт возьми! – мне дело до того парня, за которого она вышла замуж. Он уже умер. Должен быть мертв, коли она вдова.

По ее щекам покатились слезы.

– Пропал на море. – Она уставилась на запотевшее ветровое стекло. – Где-то там, далеко...

Я протянул ей свой чистый носовой платок и взял у нее из рук сигарету, прежде чем она успела обжечь себе руку.

– Вытри свой носик! Быстро!

Какое-то время мы сидели молча, потом она сказала:

– Только не обижайся на меня, Свен. Я люблю моряков. И ты это знаешь...

– Ясно. Ты и вышла замуж за моряка.

Она глубоко вздохнула.

– Но он умер, а ты живешь... – Внезапно она рассмеялась, смех был гортанный и глубокий. – И я этому рада. Я давно ждала тебя, Швед.

И внезапно она поцеловала меня. Сама, по собственной инициативе. Первый раз. Поцеловала подчеркнуто медленно и страстно. Я почувствовал, словно моих губ коснулись мокрые от росы цветы.

Казалось, что море теперь бушевало и внутри машины. Я схватил ее за обнаженные плечи и прижал ее к спинке сиденья.

– Не надо этого делать, если ты просто шутишь, – предостерег я ее.

– Я не шучу, Швед.

Я обнял ее.

– Ты должна быть уверена в своих чувствах. Корлисс перехватила мою руку. Она тяжело дышала.

– Я уверена... Была уверена с того момента, как увидела тебя первый раз вчера ночью в баре Джерри. В твоей матросской шапочке набекрень и выбившейся прядью волос на лице.

– Грубого, пьяного и грязного?

Она словно выдохнула мне обратно в лицо мои слова:

– Грубого, пьяного и грязного.

– Просто матроса с грузового судна?

– Настоящего мужчину. Моего мужчину.

На моих висках и верхней губе блестели капельки пота, и я чувствовал, как они скатываются мне на грудь.

– У тебя гораздо больше денег, чем у меня.

– Не понимаю, какое отношение могут иметь деньги, – ответила она.

– А если я, несмотря ни на что, решу купить ферму?

– Тогда я продам мотель и поеду вместе с тобой.

– В Миннесоту?

– Хоть куда, если ты захочешь.

– Серьезно?

– Я еще никогда не говорила так серьезно.

Я поцеловал ее в кончик носа, потом в глаза, в губы. Корлисс откинула голову и начала теребить мои волосы. А потом с силой оттолкнула меня.

– Нет, только не здесь. Только не в машине, Швед.

Это прозвучало так, словно я был виноват в чем-то.

– Я же тебе сказал, что ты должна увериться в своих чувствах!

– А я уверилась! – закричала она в ответ. – Уверилась! Но только я не могу любить тебя таким дешевым способом. Только не здесь, Швед! Прошу тебя!

– А где же?

– Все равно где. Почему бы нам не вернуться в мотель?

Я распахнул дверцу машины и выскочил наружу. Прохладный ветер приятно ударил в лицо. Я подошел к самому краю скалы и посмотрел вниз на пенящиеся буруны, которые ударялись о скалы где-то внизу, в нескольких десятках ярдов подо мной. Через какое-то время я вернулся к машине и снова сел за руль. Мне все еще трудно было говорить спокойно.

– Хорошо, согласен, – сказал я.

Я протянул руку к ключу зажигания. Рука Корлисс столкнулась с моей.

– Дай мне еще сигарету, – сказала она.

Я зажег сигарету и протянул ей. Потом сделал еще глоток из бутылки. Ром показался мне мягким, как масло.

Она прошептала дрожащим голосом:

– И не сердись на меня, Швед. Прошу тебя. Ведь я хочу, чтобы у нас все было хорошо. Так хорошо, как только это может быть.

– Даже со свечами, – сказал я.

Она снова рассмеялась своим грудным смехом.

– Да, на этот раз или все, или ничего. Ты не хочешь на мне жениться, Швед?

– Роджер, – сказал я.

– Не понимаю.

– Это значит – договорились. В какой церкви ты хочешь венчаться?

– С меня хватит и судьи.

– Роскошно! – сказал я. – Просто роскошно! Брачную лицензию мы можем получить завтра. А до этого?

Корлисс снова потянулась ко мне, и ее губы затеребили мою нижнюю губу.

– Ты не разочаруешься во мне, – сказала она многообещающим тоном. – Я буду твоей, как только вернемся в мотель.

5

Где-то в течение дня в машину влетела муха. Привлеченная теплом, она сперва поползла по стеклу с моей стороны, а потом перебралась на щиток приборов. Теперь же она уже зажужжала об ветровое стекло со стороны Корлисс.

Я взял из руки Корлисс сигарету и затянулся.

– Но все это не только разговоры?

Она убрала со лба мокрую прядь волос.

– О каких разговорах тут вообще может быть речь?

– Ну, то, что ты хочешь выйти за меня замуж? Ты действительно хочешь выйти замуж за человека, которого ты только... – Я посмотрел на часы, было пять минут первого. – Ну, которого ты не очень давно знаешь?

Она провела кончиком языка по верхней губе.

– Почему ты задаешь такой вопрос? У тебя что, есть что скрывать?

– Нет.

– Я узнала бы тебя лучше, если бы мы были полгода помолвлены?

– Сомневаюсь. Но ведь тут еще дело в "Пурпурном попугае".

– А он здесь при чем?

– Этот мотель стоит больших денег.

– Верно, – согласилась она со мной. – Почти двести тысяч. Но я все-таки не понимаю, какое могут иметь значение деньги?

– Я не хочу играть роль супруга миссис Корлисс, – сказал я.

Она провела рукой по моему рукаву.

– Такого я от тебя никогда и не потребую, Швед.

Я поделился с ней моими планами:

– Сначала я хотел поехать в Хиббинг и купить там ферму. Но самым главным было для меня осесть на каком-нибудь постоянном месте. Возможно, даже и обзавестись семьей. И я не понимаю, почему я не могу этого сделать с таким же успехом и в Калифорнии!

– Я тоже этого не понимаю.

Муха продолжала жужжать. Корлисс протянула руку и раздавила ее на стекле, неторопливо и словно нехотя.

– Во всяком случае, морская служба для тебя кончилась, Швед, – продолжила она и вытерла руку о кожаную обивку сиденья. Голос ее стал гортанным и хриплым: – Ну, чего же ты ждешь? Мне казалось, что тебе не терпится соблазнить меня?

– Конечно!

– Чего же мы все еще стоим на месте?

Я быстро и круто развернул машину и поехал по дороге, ведущей вдоль побережья на юг. Сперва со скоростью пятьдесят миль в час, потом восемьдесят и все девяносто. Покрышки визжали на поворотах. Мы оба были счастливы и смеялись как сумасшедшие.

В баре все еще горел свет, но неоновый попугай уже не светился. Я промчался мимо мотеля, не заметив его, а потом мне пришлось возвращаться с целых полмили. Корлисс меня даже высмеяла по этому поводу.

На стоянке для машин она приложила палец к губам.

– А теперь тихо, Швед, прошу тебя. Я не хочу, чтобы Уэлли или Мэмми что-либо заметили до того, как мы поженимся.

Я поцеловал ее пальцы.

– Ясно.

Когда я помогал ей выйти из машины, она всем телом прижалась ко мне, и мы слились в долгом поцелуе, не говоря ни слова.

– Может, мне лучше сперва пройти в свое бунгало? – прошептал я.

– Нет, – шепнула она, коснувшись языком моих губ, а потом снова прижалась ко мне, так что я мог чувствовать каждую линию ее тела. – Нет!

– Ты дьявол, а не женщина! – прошептал я.

Она еще теснее прижалась ко мне.

– Почему?

– Я люблю тебя!

– Я тебя тоже, Швед.

Сопровождаемые стрекотом цикад и удушливым ароматом накотианы, мы дошли до ее двери. Под ногами у нас шуршал гравий.

Я осторожно, чтобы не заскрипели петли, открыл наружную решетчатую дверь. Корлисс сунула руку в сумочку, ища ключ. В этот момент на веранде кто-то тихо, словно извиняюще, кашлянул, так близко от нас, что я мог дотронуться до него рукой. Потом вспыхнул верхний свет.

В качалке сидел Уэлли, обрюзгший бармен. На нем все еще была его белая форма, а на коленях у него лежала большая конторская книга. На ней – маленькая счетная машина и огромная пачка засаленных счетов.

Корлисс провела рукой по лбу.

– О, боже ты мой! Совершенно забыла! Ведь сегодня среда!

Уэлли хмуро посмотрел на меня.

– Я жду уже час. – Потом его физиономия просветлела. – А дела на этой неделе действительно шли хорошо. По моим расчетам, наш доход увеличился на триста долларов.

Корлисс объяснила мне ситуацию:

– По средам вечером я всегда просматриваю с Уэлли конторские книги. – Она в нерешительности осталась стоять, пытаясь хоть каким-то образом взять под контроль свой дрожащий голос.

Уэлли с важным видом поднялся, держа в руках книгу и машинку.

Корлисс протянула мне свою маленькую ручку.

– Ну... спасибо, что проводили меня, мистер Нельсон. Я благодарю за милую прогулку.

С этими словами меня отпустили. Во всяком случае, на какое-то время.

– А вам большое спасибо за то, что вы вызволили меня из тюрьмы, мисс Мейсон, – ответил я.

Она рискнула положить свою ладонь на мою руку. И даже сквозь материал я почувствовал ее горячие пальцы.

– Вы, конечно, останетесь здесь до следствия?

– Да.

– Очень приятно, – сказала она.

– А когда мы увидимся?

Корлисс едва заметно покачала головой.

– Завтра утром.

Уэлли продолжал стоять.

– На триста долларов больше, чем в предшествующие недели. И, возможно, на следующей неделе доход еще больше возрастет.

Как мне хотелось сбить этому улыбку с его лица! Но вместо этого я осведомился, открыт ли бар.

– До двух часов, мистер Нельсон, – ответил он. – По средам меня в полночь сменяет Мэмми, а мы с мисс Мейсон просматриваем конторские бумаги.

Я глубоко вздохнул.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мистер Нельсон, – прощебетала Корлисс.

Перед баром стояло три машины, одна из них с номерным знаком штата Иллинойс. За стойкой хозяйничала миленькая брюнетка, которая днем заходила ко мне в бунгало. Я заказал рому и попросил ее оставить бутылку возле меня.

На другом конце стойки четверо мужчин пригнули головы друг к другу и о чем-то переговаривались. Один из них был похож на Джерри, бармена из того притона, где я избил мексиканского сутенера. Я подумал, не спросить его, действительно ли он Джерри, и если – да, то не хочет ли он связаться с шерифом Купером. Но потом решил – к черту все! Я был слишком взбудоражен, чтобы думать о чем-то другом, кроме Корлисс. Страстное желание обладать телом этой женщины причиняло мне почти физические страдания.

Теперь, когда все туристы спали, мотель не казался таким уж благопристойным местом. Взгляды четырех мужчин в другом конце бара мне не понравились. С такими типами мне доводилось нередко встречаться в барах различных стран и континентов. А они продолжали шептаться.

Мэмми вернулась, неся тарелку сандвичей, и поставила ее передо мной на стойку.

– Вам не мешает подкрепиться, мистер Нельсон.

Я смазал сандвич с колбасой горчицей. Сандвич был очень вкусный. Я быстро проглотил четыре штуки, временами посматривая на Мэмми. Она была такой же обаятельной, как Корлисс, и приблизительно того же возраста. Но жизнь обошлась с ней посуровее. От кончиков ее красивых губ тянулись вниз морщинки, движения были угловатыми и нервными. Казалось даже, что она чего-то боится. Но чего?

– Почему у вас предубеждение к мужчинам, малышка? – спросил я ее.

Она таинственно улыбнулась.

– Предубеждение?

Я запил последний сандвич глотком рома.

– И почему вы сказали мне, чтобы я не приходил вечером в бар?

– Не знаю, о чем вы говорите, – солгала она и поспешно пошла к тем четырем типам, чтобы наполнить их рюмки.

Я взял почти полную бутылку и направился через шоссе к побережью.

На море был маленький шторм, и на берег накатывались волны. Море – самая большая соблазнительница, которая вообще существует на свете. Оно обещало все и не давало ничего. Оно имело миллионы любовников. Включая и меня. Я был бы рад, если бы мог избавиться от его притягательной силы.

Я присел на песок и потянул из бутылки.

Корлисс пообещала, что будет моей завтра утром. Видимо, после того как мы получим в Даго нашу брачную лицензию. В отеле. В мотеле. Все равно – где. В самых роскошных апартаментах самого роскошного отеля в Сан-Диего. Швед и будущая миссис Нельсон. А может быть, мы проедемся и до самого Лос-Анджелеса. А потом будем лежать на солнце и целоваться, радуясь тому, что нашли друг друга.

Я потягивал ром из бутылки и думал о том, что, собственно, принесет с собой брак, думал об ответственности, которую беру на себя, делая этот шаг. Ведь это была не любовь на час в каком-нибудь дешевом номере. Брак налагал известные обязательства, и как-то странно было видеть в нем свое будущее.

Перед баром остались две машины. Я долго находился на берегу, до тех пор пока бутылка не опустела. Тогда я швырнул ее в море и направился обратно через автостраду.

Жалюзи и дверь бунгало Корлисс были закрыты. И мне показалось, что внутри кто-то плачет. А может, это яростно завывает ветер?! Я остановился в нерешительности, раздумывая, как поступить. Но она несколько раз просила меня быть осторожным. Она не хотела, чтобы Уэлли и Мэмми что-нибудь узнали до того, как мы поженимся.

Кто-то уже подготовил мне постель. Я снял куртку, сапоги и откинулся на кровать. Чувство было такое, словно я мирно качался на волнах в тихую погоду. Вот если бы рядом была бутылочка!

Я лежал, прислушиваясь к шуму моря, и вдыхал ароматы никотианы. А потом я вспомнил о людях в баре. Интересно, действительно ли одним из них был Джерри, подумал я, пытаясь одновременно определить, что за жужжание проникает мне в голову. А потом я вспомнил о мухе. Мне было бы приятнее, если бы Корлисс ее не убивала. Во всяком случае, не таким способом, как она это сделала. Неторопливо, без всяких эмоций и даже радуясь, что делает это.

6

Мне снилось, что где-то плачет женщина. Но потом внезапно я уже не был уверен, что это происходит во сне. Я сел на кровати и зажег свет. В кресле рядом с кроватью сидела Корлисс и тихо плакала, словно боясь, что очередное всхлипывание у нее будет очень сильным.

Один глаз у нее распух. На ней был все тот же желтый костюм, но юбка и верхняя часть костюма были разорваны в клочья.

– О, боже ты мой! Что случилось? – воскликнул я.

Она продолжала всхлипывать.

Я взглянул на свои часы. Я спал один час. Я поднялся окончательно и сразу почувствовал, что ром в моем желудке еще ощутимо дает о себе знать.

– Я тебя спросил, что случилось?

Корлисс продолжала плакать. Каждое ее всхлипывание резало мое сердце, словно ножом, тем более что я видал, как она мучительно все переживает.

А потом она стала раскачиваться в кресле из стороны в сторону.

– О, боже ты мой! О, боже...

Я присел на корточки рядом с ней.

– Дорогая, ты вся...

Она в отчаянии оттолкнула меня.

– Нет!.. Прошу тебя, не прикасайся ко мне!.. И... Я думала, что это Уэлли, который что-нибудь забыл... поэтому я открыла дверь. А появился он... он...

Лицо ее исказилось, и она вскрикнула. Я сильно ударил ее. Потом попытался покрепче сжать ее и уменьшить ее дрожь. Она вывернулась из моих рук. Лицо ее в этот момент уже не казалось красивым.

– Нет, не дотрагивайся до меня! – запричитала она. – Я больше никогда не позволю ни одному мужчине притронуться ко мне.

Я принес из ванной стакан воды. Она выпила, поперхнулась, закашлялась, а потом снова начала раскачиваться в кресле.

Я опять присел подле нее.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что тебя кто-то...

Она кивнула. Ее рот скривился в какую-то горькую гримасу.

– Джерри... Этот поганый бармен из "Бичкомбара". Из этого заведения, где я встретила тебя... Я думала, что вернулся Уэлли, открыла дверь и впустила его. А он... он...

– Что он? – спросил я каким-то чужим голосом.

Корлисс поднялась и проскрежетала:

– Что, что? Неужели не понимаешь? И причем два раза... в моей собственной постели!

Я покачиваясь прошел в туалет, где меня и вырвало. Когда я вышел оттуда, я уже был таким трезвым, каким никогда не был.

– Почему же ты не позвала меня?

Она беспомощно развела руками.

– А что бы это дало? Ты все равно был пьян...

– Можно было позвать Уэлли.

– У него было оружие, и он пригрозил мне, что прикончит меня, если я только раскрою рот. – Корлисс перестала плакать и посмотрела на меня своими мокрыми от слез глазами. – Ты знаешь, что это такое? Ты знаешь, какое чувство испытывает женщина, когда ее берут силой? Знаешь, что она при этом чувствует – как морально, так и физически?

– О, ради бога, Корлисс! – взмолился я. – Не надо!

Но она продолжала, причем таким тоном, словно я был виноват во всем:

– Нет, ты этого не знаешь! Ты мужчина. Ты даже не можешь представить себе, что это такое! Не сможешь понять всего этого унижения, стыда и позора, какие испытывает женщина... – И она в дикой ярости заколотила руками. – Вы все животные! Все! Все!

Я обхватил ее руками.

– Где он сейчас?

Она ударила меня по ноге.

– Тебе-то что до этого? Ведь ты тоже мужчина!

Я дал ей пощечину. На этот раз сильнее.

– Где он?

Она всхлипнула.

– На моей кровати. Без сознания. Со своим револьвером под подушкой.

– Что ты собираешься делать?

– Прикончить эту свинью! – прошипел я.

В ее бунгало горел свет. Я увидел бармена еще сквозь решетчатую дверь. Это был тот самый парень, которого я видел в баре. Он лежал на кровати Корлисс и храпел. Его одежда была аккуратно сложена на стуле, словно там было ее место.

Я рывком поднял его с кровати и нанес сильный удар ему по губам.

– Вот тебе, подонок! Вставай! Сейчас узнаешь, что я с тобой сделаю!

Он пополз по полу на четвереньках, тряся головой, словно собака, вылезая из воды. Он был пьян, но не очень сильно. Даже больше казалось, что он, собственно, был не пьян, а нализался наркотиков. Возможно, выкурил парочку сигарет с марихуаной, чтобы влить в себя бодрости и смелости.

Вид у него был какой-то растерянный, и взгляд его блуждал от меня к Корлисс и обратно. Наконец, он словно плюнул ей в лицо:

– Потаскуха ты! И это на тебя похоже!

Правда, говорил он с трудом, и три передних его зуба качались.

Потом он опустился обратно на кровать, его правая рука скользнула под подушку и появилась снова с автоматическим револьвером 45-го калибра. Но поднять револьвер у него почти не было сил.

Наконец он все-таки поднял его и направил его на меня. Время, казалось, остановилось.

– А ты не мужчина, а подонок... Грязная свинья...

Позади меня, хриплый от гнева и страсти, раздался голос Корлисс:

– Покажи ему... покажи ему, Швед!

И я ему показал, еще до того, как он успел нажать на спуск. Мне самому показалось, что моя правая рука превратилась в молот, и я вложил в свои удары всю свою силу. Один из ударов попал ему в левый висок, и вся его левая половина головы оказалась разбитой, словно перезрелая дыня.

Этот же удар смел его с кровати на пол. Корлисс открыла рот, словно собралась вскрикнуть, но тут же его закрыла. Странное выражение появилось на ее лице. Она вытянула вперед верхнюю губу.

– Ты его убил, Швед!

Я тяжело дышал. Пот капал на мою волосатую грудь и скатывался еще ниже. Я потер одну руку о другую, видимо, одна из костяшек была сломана.

– Да, кажется, я с ним рассчитался!

Корлисс приоткрыла дверь и осторожно выглянула в сонный и пустынный двор. Ни в одном из бунгало не было видно света. Она закрыла решетчатую дверь, потом – внутреннюю и прислонилась к ней. Она так же тяжело дышала, как и я.

– Ты убил его... ты убил Джерри... – запричитала она.

Я почувствовал аромат, исходящий от нее.

– Да, он мертв.

– И все равно я рада этому, – неожиданно твердо заявила она. – Он заслужил этого... Но что нам теперь делать, Швед? Я имею в виду с ним?

Внезапно я почувствовал, что у меня подгибаются колени. Я присел на подлокотник кресла, чувствуя в желудке какой-то ледяной ком, и попытался отвести взгляд от трупа.

– Выход только один.

– Какой?

– Позвонить шерифу Куперу и объяснить ему что и как.

– Неужели ты думаешь, что они нам поверят? – вскрикнула она приглушенно. – Ведь тебя отпустили на свободу только под залог! И как раз за то, что ты слишком сильно избил еще одного... другого человека!

Поскольку дверь была закрыта, в бунгало было невыносимо душно. Я словно купался в поту. Мне не хватало аромата цветов и шума морского прибоя.

Корлисс сняла с полки бутылку, наполненную каким-то напитком. Когда она приподнялась на цыпочках, чтобы снять ее, ее разорванное платье еще больше обнажило ее тело.

– Может, выпьешь немного, Швед?

Я покачал головой.

– Нет.

– Ты в этом уверен?

– Уверен.

Она поставила бутылку обратно на полку.

– О, боже ты мой, Швед! И надо же, чтобы это случилось именно теперь! Что нам теперь делать?

Мое горло словно сдавили железные щипцы.

– Я тебе уже сказал.

– Позвонить шерифу Куперу?

– Да.

Корлисс прошла по комнате и остановилась передо мной.

– Нет.

– Почему?

Голос ее прозвучал раздраженно:

– Потому что он не поверит мне. И нам не поверит. Отнимет тебя от меня и посадит за решетку.

Мой голос все еще не повиновался мне, когда я сказал:

– Ты немного от этого потеряешь. Я ведь только мужчина, как и многие другие.

Корлисс подошла ко мне ближе и прижалась ко мне. Я снова попытался отвести взгляд от трупа, но тогда в поле моего зрения попали ее обнаженные груди. Я спросил себя, как низко все же может пасть человек – я желал эту женщину так страстно, как никогда еще не желал ни одну женщину, несмотря на то что ее только что изнасиловали и я только что убил насильника.

– Прошу тебя, оставь меня, – сказал я.

– Ты ожесточился, Швед, – прошептала она.

– В таких обстоятельствах немудрено ожесточиться.

– Но ты не должен быть таким, – умоляющим тоном прошептала она. – Прошу тебя! Я была вне себя... потому что мне было стыдно... – Она взяла мое лицо в свои руки. – Ведь перед нами еще вся жизнь.

– После всего того, что тут случилось?

– Да! И несмотря на все то, что тут случилось.

Я соскользнул с подлокотника кресла – лишь бы быть подальше от нее. Чтобы не дать ей повод вечно презирать меня. Тем более что рядом находился мертвый свидетель.

– Достань мне, пожалуйста, сигарету!

Корлисс нашла пачку на туалетном столике. Она зажгла сигарету, а потом села ко мне на колени, чтобы покурить вместе со мной. Ее теплое и мягкое тело еще больше усугубило мои мучения. Она ведь должна была знать, не могла не знать, что я испытывал.

Она раскурила сигарету, а потом сунула мне ее в рот.

– У меня есть план.

– Какой?

– Он годится для нас обоих. – Все ее тело, казалось, горело внутренним огнем. – В полицию мы звонить не можем. Это просто исключено. Ты меня слышишь, Швед?

– Почему мы не можем сообщить в полицию? – спросил я.

Корлисс опять положила руки мне на лицо и поцеловала меня. Поцеловала долгим поцелуем – сладким, но без страсти, и тем не менее жгучим.

– Потому что я люблю тебя, Швед, – наконец сказала она со вздохом, – и потому, что я не хочу, чтобы наша жизнь была поковеркана... и потому, что завтра утром мы поженимся, как мы и собирались это сделать.

Мои руки обняли ее тело.

– Но послушай, Корлисс...

– Да?

– Ведь может случиться, что Купер все поймет. Как-никак, а то, что сделал Джерри... Ведь по этому случаю имеется статья закона.

Корлисс вынула у меня изо рта сигарету и затянулась. Блеск исчез из ее глаз.

– Ты сможешь доказать, что он это сделал?

– Что это значит?

– Именно то, что я и сказала. Ты сможешь это доказать? – повторила она с ударением.

– Нет, – признался я. – Но...

Она коротко и горько рассмеялась.

– Может быть, ты думаешь, что я смогу это доказать? Нет, я тоже не смогу этого сделать. С одной стороны, будет стоять мое слово, а с другой – труп... – Она снова заплакала. – Я знаю, что подумает шериф Купер. – Она махнула рукой, и в этом жесте заключались и пренебрежение, и отвращение. – И его помощник Харрис... с его грязной фантазией. Каждый раз, как он появляется здесь, он буквально раздевает меня своим взглядом.

Ход ее мыслей показался мне до удивления запутанным. А самому мыслить логически было тоже трудно. С каким удовольствием я бы выпил еще рюмочку.

– Ну, и что они подумают?

Ее затекший глаз сейчас уже полностью закрылся.

– Они подумают, что я сама связалась с этим Джерри, а ты застал нас и убил из ревности.

– Ну, а твой глаз?

Ее голос бил меня по голове словно маленьким серебряным молоточком:

– Ведь с таким же успехом глаз мне мог подбить и ты!

Да, она была права. Я на мгновение задумался.

– Но если мы не сообщим об этом в полицию, то какой же выход у нас остается?

Она без всякого сострадания посмотрела на человека, лежавшего на полу, – точно так же она смотрела и на муху, кружившуюся на ветровом стекле машины.

– Мы должны избавиться от трупа.

– Каким образом?

– Спрятать его.

– Это легко сказать, но нелегко сделать, – заметил я. – Где мы его сможем спрятать?

– В одной из горных пещер, что находятся выше Малибу.

Я покачал головой.

– Исключается!

– Почему?

– Потому что трупы в пещерах всегда, рано или поздно, находят.

Корлисс соскользнула с моих колен и зашагала по комнате взад-вперед, словно попавшаяся в клетку пантера.

– В таком случае его надо спрятать где-нибудь в другом месте. Придумай сам! – Она словно била меня своими словами. – Ты же мужчина! Или вместо женитьбы ты предпочитаешь сесть за решетку? Ведь я люблю тебя...

Сигарета обожгла мои пальцы. Я загасил ее, схватил Корлисс за бедра обеими руками и попытался потянуть к себе.

– Я тоже тебя люблю...

Она выскользнула из моих объятий.

– Тогда тебе надо что-то придумать, Швед! Ведь речь идет о нас двоих!

– Ты хорошо его знала?

Ее взгляд с отвращением посмотрел на мужчину, лежавшего на полу.

– Я его и не знала. Лишь однажды были с ним на благотворительном балу в Манхэттен-Бич. И вот на обратном пути он стал домогаться моей благосклонности – как и сегодня вечером. И тогда я заявила ему, что никогда больше не желаю его видеть.

– А чего тебе надо было вчера вечером в его баре, когда мы с тобой встретились?

– Хотела прочесть ему нотацию, – ответила она, – и постараться отомстить за себя. Ведь после того как я отвергла его поползновения, он стал распространять обо мне слухи, что я... Ну, что я – непорядочная женщина.

– Как его фамилия? – спросил я.

– Волкович.

– Бар принадлежит ему?

– Понятия не имею. Правда, он утверждал, что бар его, но только я сомневаюсь в этом. А почему ты спрашиваешь?

– Я только задаю тебе вопрос, как быстро должны его хватиться.

Она взъерошила свои волосы на затылке, а потом снова позволила им упасть.

– Прошу тебя, Швед, придумай хоть что-нибудь! – умоляющим тоном сказала она. – Я совсем не хочу, чтобы кто-нибудь из нас сел в тюрьму.

– У полиции нет никаких оснований сажать в тюрьму тебя, – объяснил я ей ситуацию. – Даже если бы ты его пристрелила, тебе все равно ничего бы не было. Но убил его я, а не ты.

– В глазах закона мы оба одинаково виноваты, – сказала она и снова прижалась ко мне. – Но мы не хотели этого, правда, Швед?

– Не хотели...

– Но тем не менее это произошло. – Она сняла мои руки со своих бедер. – Подумай, что мы можем сделать, мой милый. Ведь в самом лучшем случае они решат, что это можно квалифицировать как непредумышленное убийство. И если я и избегу наказания, то для тебя это может означать пятнадцать – двадцать лет. А в тюрьме ты сможешь целовать меня лишь раз в месяц, да и то через тюремную решетку в комнате для посетителей. Пока мы оба не состаримся. Кроме того, есть и еще одно, Швед...

– Что именно?

Голос ее был так тих, что я был вынужден нагнуться, чтобы ее слушать:

– Да ты и сам должен был бы об этом догадаться... Разве я похожа на женщину, которой доставляет удовольствие стоять перед судом присяжных, которые уставятся на меня своими сальными глазами, раздевая меня взглядами и думая о чем-то грязном и постыдном? Разве я похожа на нее? И неужели ты думаешь, что мне будет приятно говорить перед судом, что Джерри Волкович меня действительно изнасиловал? В моей собственной кровати и за несколько часов до нашей свадьбы. Неужели ты действительно думаешь, что мне все это будет приятно?

Я поднялся, прошел по комнате и, взяв с полки бутылку, выпил.

– Ладно, пусть будет по-твоему.

– Что "по-твоему"?

– Я не буду звонить шерифу Куперу, и мы увезем труп.

– Куда?

Я снова приложил бутылку к губам. Виски закапало мне на грудь, перемешиваясь с потом.

– Сам не знаю. Но все равно одевайся и будь готова к поездке. К тому времени я что-нибудь придумаю.

Корлисс закрыла лицо руками.

Я открыл дверь и зашагал по траве к своему бунгало. Лишь с трудом я смог одеться. Насколько я понимаю, в те минуты я был не так уж трезв. Но меня это не беспокоило. Труп меня тоже мало беспокоил – как-нибудь мы от него избавимся.

Когда я уже натягивал куртку, из нее выпал мой бумажник, а вместе с ним и билет в Хиббинг.

Я долго смотрел на билет, а потом отправился обратно в бунгало Корлисс, чтобы избавить ее от трупа этого Волковича.

7

Она стояла перед туалетным столиком и быстро приводила себя в порядок. Распухший глаз она припудрила.

– Брось ты это! Лучше одевайся быстрее!

– Хорошо, Швед. – Она покорно стянула с себя разорванное желтое платье. Под ним у нее ничего не было. Многие часы, проведенные ею под жарким солнцем южной Калифорнии, окрасили ее спину и ноги в медные тона. Тем не менее, когда она шла к платяному шкафу, казалось, что на ней надето белое сатиновое платье.

Она вынула из шкафа платье салатного цвета и, держа его перед собой, подошла ко мне, чтобы поцеловать меня.

– Я люблю тебя, Швед, – прошептала она.

– И я тебя люблю, Корлисс...

Тесно прижавшись друг к другу, мы поцеловались долгим и страстным поцелуем.

Потом я завернул труп в светлую ковровую дорожку, на которой он и скончался. Меня подташнивало, и мне не хватало воздуха, когда я вынужден был снова его развернуть, – я вспомнил, что его одежда все еще оставалась на стуле возле кровати.

Корлисс попыталась помочь мне, но у нее ничего из этого не вышло – даже было видно, как у нее дрожали руки.

– Мне станет плохо, если я хоть раз дотронусь до него, – прошептала она.

Я посоветовал ей пока посидеть на кровати, а сам начал одевать мертвеца. Корлисс села на стул и мрачно смотрела на меня.

Я надел на него белье, носки, а потом натянул и брюки, даже застегнув молнию. После этого я таким же образом надел на него рубашку и куртку и даже повязал галстук. Мне было тоже противно дотрагиваться до него, но по другой причине, не по той, что Корлисс.

Понятно, что это был труп, только труп, которые я нередко видел и в Африке, и в Средней и Южной Америке, а также и в открытом море. И тем не менее этот труп отличался от многих предшествующих. Этот труп шел на мой счет. В данный момент он еще шел по статье "непредумышленное убийство", но как только я сделаю попытку избавиться от него, никто уже больше не поверит мне, что убийство было действительно непредумышленное.

Поэтому я должен был спрятать его так надежно, чтобы его не смогли найти, хотя бы ради того, чтобы спасти свою собственную шкуру. Если его труп обнаружат, то обвинение уже будет совсем по другой статье.

Я переправил его в багажник "кадиллака" Корлисс и закрыл его. По ее предложению мы тщательно – чуть ли на четвереньках – осмотрели бунгало, проверяя, нет ли там каких-нибудь следов Волковича, которые мы могли бы оставить па невниманию.

– Первым делом я куплю завтра новый коврик, – сказала она.

Револьвер Волковича я нашел на полу и сунул его в карман. Потом я обнаружил несколько пятен крови, которая просочилась сквозь ковровую дорожку.

Корлисс поднялась.

– Ну, а что теперь, Швед? – нервно спросила она.

Я приказал ей обтереть стол, лампу и дверную ручку и вообще все, к чему он мог притрагиваться. А сам я тем временем промыл пол холодной водой.

К счастью, пол был выложен из каменных плит, которые к тому же еще были покрыты толстым слоем воска. Насколько я мог видеть, кровь нигде не просочилась в пол.

Когда я кончил с мытьем пола, я завернул тряпку в газету и сунул ее в тот же карман, в котором уже лежал револьвер Волковича.

Мои ботинки скрипели при ходьбе. Моя тяжелая форменная куртка была настолько мокрой, словно я проплыл в ней несколько миль.

Корлисс нервничала не меньше меня. Она дважды пыталась закрепить ремешок своих сандалий, но безуспешно. В конечном итоге это пришлось сделать мне. Она схватила меня за волосы.

– У тебя уже есть какая-нибудь идея, Швед? Насчет того, что мы с ним будем делать?

– Нет, – честно признался я. – Пока нет. Но до этого я должен знать, на каких исходных рубежах мы находимся.

– Что ты имеешь в виду под этим?

– Кто-нибудь видел, как он шел сюда?

Ее пальцы крепче вцепились в волосы.

– Нет... Во всяком случае, я не думаю этого.

Я поднялся и взял ее за плечи.

– Ты должна быть уверена в этом на все сто процентов!

– Я уверена. Я услышала стук в дверь минут через десять после того, как ушел Уэлли. Я думала, что это он вернулся, поэтому и подошла к двери, чтобы открыть ее. – Лицо ее исказилось, и я понял, что она вот-вот закричит: – А потом он взял...

Я сильно встряхнул ее так, что голова ее затряслась, как у тряпочной куклы.

– Перестань! Все уже позади! Он мертв! Не думай больше об этом!

– Я попытаюсь, Швед, честное слово!

– Когда он пришел?

– Приблизительно в половине третьего.

– Бар был еще открыт?

– Бар должен быть закрыт уже в два часа. Мэмми всегда строго следит за этим. Она не любит стоять за стойкой.

– Как ее фамилия?

– Мик. Она у меня нечто вроде экономки. А ее муж – садовник.

– Это тот маленький человечек в джинсах и сером пуловере?

– Да, похоже... Но почему ты заинтересовался ими?

– Я просто пытаюсь взвесить все возможности. Мэмми сегодня ночью работала в баре. Волкович тоже был там. Не мог ли он сказать ей, что он собирается навестить тебя?

Корлисс покачала головой.

– Нет. Я была с Джерри только один раз. И для Мэмми это такой же клиент, как и все, не больше.

Я вынул из шкафа ее верблюжье манто и вывел ее из бунгало к машине. После этого я аккуратно и почти без шума вывел машину со стоянки и направился в сторону шоссе 101, взвешивая в уме одну довольно рискованную идею.

Так я проехал миль пять. За это время ни один из нас не произнес ни слова, а я следил только за одним: как бы не превысить дозволенную скорость. Внезапно мне пришла в голову мысль, которая должна была прийти мне в голову раньше. Я сильно нажал на тормоз – так сильно, что в нас чуть не врезался ехавший за нами грузовик.

Корлисс схватила меня за руку.

– В чем дело?

– Его машина! – сказал я. – Ведь наверняка он пришел в бар не пешком! Значит, где-то поблизости должна быть его машина...

Казалось, что страх полностью парализовал ее рассудок.

– Где поблизости?

– Где-то в районе "Пурпурного попугая", – чуть не выкрикнул я ей в лицо со злобой и, развернув машину, круто и быстро помчался обратно, проклиная в душе весь ночной дизельный транспорт, шедший в сторону Лос-Анджелеса. Шофера этих машин то и дело слепили меня своими фарами, не говоря уже о том, что мне все время приходилось слышать их гудки, похожие на кваканье.

Перед темным баром стояли две машины. Одна из них, как мне объяснила Корлисс, старенький "форд", принадлежал Уэлли. В другой машине, сером "бьюике", в замке зажигания торчал ключ. Розовые водительские права, выданные на имя Джерольда Волковича, красовались на щитке водителя.

Я прислонился к "бьюику" и закурил сигарету. Прислушиваясь к стрекоту цикат, я медленно обдумывал в своей голове план. Потом, за короткий промежуток тишины, между двумя проехавшими мимо грузовиками, я выволок Волковича из багажника. Светлую ковровую дорожку я свернул и положил обратно в "кадиллак", с расчетом позднее избавиться от нее. Я разбил ему левую часть лица. Правая же выглядела совсем не так плохо. Если я надену ему набекрень шляпу, то его могут принять просто за пьяного. Поэтому я усадил его на переднее сиденье "бьюика" и надвинул ему шляпу на глаза.

Корлисс молча наблюдала за мной. Грудь ее быстро поднималась и опускалась, что свидетельствовало о волнении.

Когда я усадил его так, как мне нравилось, я сделал ей знак сесть за руль "кадиллака".

– Все время следуй за мной!

– Куда? – тихо спросила она.

– К той дороге, на которую мы свернули и которая ведет к побережью.

Она провела пальцами по моему лицу.

– Тебе лучше знать, Швед.

Я сел за руль и проделал тот же путь, который мы недавно проехали. На этот раз я был еще осторожнее и ехал медленнее, внимательно следя за дорожными знаками. У меня не было никакого желания быть остановленным за превышение скорости или за какое-нибудь другое мелкое нарушение правил движения. Имея такой груз, это было очень опасно.

На шоссе не было почти никакого движения. Лишь грузовики иногда проскакивали в разные стороны. Попались и несколько рано вставших рыбаков.

Вскоре мы уже приблизились к дороге, ведущей на побережье, и я еще замедлил скорость. Когда мы добрались до этой дороги, я выключил фары. Надо было надеяться, что Корлисс последует моему примеру. Я хотел воспрепятствовать тому, чтобы какая-нибудь патрульная машина обратила на нее внимание. По крайней мере, до тех пор пока мы не избавимся от Волковича.

Здесь туман был более плотный. Я медленно подъехал к утесу, у которого мы уже останавливались с Корлисс и на котором росли несколько покосившихся от ветра деревьев. Тогда я решил, что достиг нужной точки, и затормозил. После этого я вышел из машины и подошел к краю утеса. Скала возвышалась над уровнем моря ярдов на шестьдесят.

Я нагнулся над краем. Да, скала была практически вертикальной, как она у меня и запечатлелась в памяти. А внизу бились с пеной волны, обрушиваясь на скалу.

Холодная как лед рука дотронулась до моей. Я вздрогнул. Это была Корлисс. Она тоже выключила фары, как я и надеялся. Ее машина стояла почти непосредственно позади "бьюика".

Хотя здесь никто не мог ее услышать, она заговорила шепотом, и ее уносимые ветром слова были едва слышны.

– Что ты собираешься делать, Швед?

– Ничего, – ответил я. – Но вот Волкович в эту ночь так здорово напился в твоем баре, что, ведя машину, слетел со скалы.

Корлисс порывисто поцеловала меня, и ногти ее впились в мою спину.

– А что мне делать, Швед?

– Держись просто подальше от скалы.

– Но я хочу тебе помочь, – запротестовала она.

– Тогда встань в нескольких ярдах от обрыва. Ты будешь для меня маяком. Как только я доеду до тебя на "бьюике", я выпрыгну из него.

Она сняла пальто и встала на то место, которое я ей указал. Потом я побрел обратно к "бьюику".

Голова Волковича все еще лежала на спинке сиденья. У меня вырвалось ругательство, когда я вытащил из кармана тряпку, завернутую в газету. Выбросив газету, я вытер тряпкой рулевое колесо. Когда я уже был уверен, что на руле не осталось моих отпечатков, я передвинул уже начинающее остывать тело на левую сторону, за руль, положив на него скрюченные пальцы.

Туман стал еще более плотным. Теперь он стоял между мной и обрывом, словно белая стена. Лишь бы вовремя заметить Корлисс, чтобы успеть спрыгнуть, подумал я. Удостоверившись, что в машине все в порядке, я отпустил тормоз, включил зажигание и нажал на педаль.

Мотор работал на холостом ходу отлично. Но когда я хотел отрегулировать подачу бензина, я обнаружил, что рычаг регулировки находится в другом месте. Я разрешил проблему, нажав с такой силой на правую ногу Волковича, что он, как только я надавил на его левое плечо, сам должен был нажать на педаль.

Спина болела, когда я все это проделал. Мне очень хотелось курить, и мне очень хотелось быть не здесь, а где-нибудь в другом месте. Но я тем не менее должен был довести дело до конца.

Я открыл левую дверцу так, что она держалась теперь на одном крючке. После этого я поставил левую ногу на подножку, а правой нажал на сцепление. Я включил фары и вторую скорость.

Машина рванулась вперед, как испуганный дельфин, завидев акулу. Я поддерживал Волковича своей левой рукой, а как только завидел Корлисс, оттолкнулся от машины и все равно чуть не свалился в пропасть.

Какое-то мгновенье я катился по земле, тщетно пытаясь остановиться, а потом почувствовал, как меня схватили чьи-то руки. В ту же минуту машина взвилась над пропастью, сверкнув над морем своими фарами, и полетела вместе с Волковичем в белые буруны.

Я лежал в полном изнеможении на самом краю пропасти и тяжело дышал. Корлисс лежала почти рядом. Когда она пыталась удержать меня от падения со скалы, платье соскользнуло с одного из ее плеч, и, когда я взглянул на нее, она как раз была занята тем, чтобы поправить платье. В этот момент она выглядела приблизительно такой же, как в момент, когда она появилась в моем бунгало после того, как ее изнасиловал Волкович.

Она схватила меня за руку.

– Сними с меня платье, Швед, – попросила она, – помоги мне, пожалуйста.

Ее платье снималось без малейшего труда, а остатки одежды она быстро скинула сама, без моей помощи. После этого ее руки начали лихорадочно стаскивать с меня рубашку и галстук. В следующий момент тела наши уже сплелись в свете луны, губы жадно искали мои. Тело ее пылало.

Она взяла мою голову обеими руками.

– Они его никогда не найдут, не правда ли, Швед?

Я поцеловал ее в глаза.

– Надеюсь, что нет...

Она еще теснее прильнула ко мне.

– Они не должны его найти... не должны. Во всяком случае – в ближайшее время. Это было так несправедливо... – При этом она гладила мои плечи и спину. – С тобой я могу чувствовать себя уверенной, не так ли, Швед?

Я покрыл ее щеки, волосы и губы жгучими поцелуями.

– Конечно, дорогая...

– Ты меня любишь?

Я немного приподнял голову, чтобы мог видеть ее глаза.

– Очень...

Глаза Корлисс словно буравили меня.

– Я тоже тебя люблю, Швед. Скажи мне, что ты меня любишь...

– Я люблю тебя...

– Тогда докажи это... – тяжело дыша, сказала она. – Докажи, что ты меня любишь.

Я уже давно желал овладеть этим прекрасным и страстным телом, которое так волновало меня, и я не заставил себя просить. Я овладел ею страстно и исступленно, прямо на твердой скалистой земле, чувствуя во всем теле такое блаженство, какое еще не испытывал никогда в жизни...

Когда я наконец кончил и приподнялся на локтях, жадно ловя ртом воздух, Корлисс все еще неподвижно лежала, освещенная лунным светом. Волосы были разбросаны и были похожи на золотистую подушку, а туман парил над ней, словно прозрачное покрывало. Будущая миссис Нельсон, подумал я, и в этот миг мне захотелось, чтобы она не была так бесстыдно раздета.

Ветер с моря внезапно посвежел. Я почувствовал боль на своих губах, а шум волн оттуда, где на дне покоился "бьюик", казался глухим и таинственным, словно исходил из мрачного темного туннеля.

Мне словно что-то сдавило горло. Не знаю почему, но мне вдруг показалось, что меня только что изнасиловали.

8

На обратном пути к мотелю мы оба молчали. Я подвел зеленый "кадиллак" к площадке для машин перед ее бунгало. Мы оставались сидеть в темноте – все еще не сказав друг другу ни слова. А потом она очутилась в моих объятиях.

– Я так люблю тебя, Швед, – прошептала она.

– Я тебя – тоже, Корлисс.

Она поцеловала меня – без всякой страсти.

– И все остается так, как мы и решили? Мы сегодня поженимся?

– Да, сегодня днем, – подтвердил я.

– А где?

– В Лос-Анджелесе или Сан-Диего. Где тебе больше понравится.

Она на мгновение задумалась.

– Думаю, что лучше в Лос-Анджелесе.

– Ничего не имею против.

Она вынула ключи из сумочки и открыла дверцу машины.

– До этого все будет в порядке? – озабоченно спросил я.

– Да... Думаю, что да.

Она повернулась и поцеловала меня еще раз, на этот раз более страстно.

– Большое спасибо, Швед, – сказала она просто. Потом запахнула пальто, чтобы спрятать под ним свое разорванное платье, открыла дверь своего бунгало и мягко закрыла ее за собой.

Я выждал, пока в ее бунгало не вспыхнул свет, а потом прошел рядом в третий номер. Заснул я уже тогда, когда начало рассветать.

Но спал я недолго. Где-то часов в семь меня уже разбудил шум голосов и стук дверей бунгало и гаража.

Я бы с удовольствием поспал бы еще немного. Во рту у меня был кисловатый привкус, кроме того, мне очень хотелось выпить кофе. В ресторанной кухне горел свет, но сам ресторан и бар были темными.

Чтобы убить время, я побрился и принял душ. Удар в дверь заставил меня вздрогнуть. Мои нервы еще не пришли в норму, и я чуть не порезался при бритье.

Отложив бритву в сторону, я посмотрел в окно. Судя по всему, в суточную оплату за бунгало, составлявшую восемь долларов, входила и утренняя газета. Какой-то странный тип в голубых джинсах и сером пуловере разносил "Лос-Анджелес Таймс".

Я прижал свой номер газеты к стенке и пробежал глазами первую страницу, заканчивая бритье. Одна из известных кинозвезд с бархатными глазами возвещала о своем намерении затащить на алтарь и, предположительно, также и в кровать своего пятого супруга. Был отменен также новый закон о налогах. Первую страницу украшал также какой-то богатый мальчик, о котором я уже читал в первый вечер моей пьянки. Это была какая-то до дикости авантюрная история. Судя по всему, этот эксцентричный богатый 35-й сынок одной из уважаемых чикагских семейств намеревался сам себя посадить в лужу. Его последней выходкой была женитьба на какой-то потаскушке из Южного Чикаго по имени Софья Паланка. Он тайком предпринял с ней длительную поездку по Европе. Счастливая супружеская чета прислала телеграммы из Лондона, Парижа, а потом и из Бухареста. Но это было последнее, что слышали о Филипе Е.Пальмере Третьем.

За три прошедших с тех пор года осаждаемое семейством богатого бездельника Министерство иностранных дел время от времени предпринимало попытки превратить его таинственное исчезновение в дело государственное. И время от времени возмущенные власти Румынии выражали протест, уверяя, что ничего не знают о некоем Филипе Е.Пальмере Третьем, ни о его невесте, пользовавшейся нехорошей репутацией.

На этой стадии дело и застряло до тех пор, пока один из охотников на уток не наткнулся в болотах близ городка Гэри, штат Индиана, на труп. В этом трупе опознали исчезнувшего богатого бездельника, которого до сих пор считали пропавшим за железным занавесом.

Он был уже давно мертв – вполне возможно, что все три года. Дальнейшее следствие по этому делу выяснило, что незадолго до своей предполагаемой поездки в Европу он превратил в деньги акции и другие ценные бумаги на сумму около четверти миллиона долларов. Эти деньги исчезли вместе с ним.

Теперь ФБР придерживалось версии, что он был убит вскоре после женитьбы на Софье Паланке и что эта златокудрая потаскушка укатила в Европу с неким Липпи Сальцем, профессиональным игроком из Чикаго, который внешне был похож на Пальмера. Во всяком случае, это сходство для фото на паспорт было достаточным. Заграничные паспорта, разумеется, были выписаны на миссис и мистера Пальмера.

Златокудрая "миссис Пальмер" также бесследно исчезла с поверхности земли, как и сам Пальмер. Зато путь Липпи Сальца ФБР проследило до Лос-Вегаса, и репортер, который писал в газету, получил довольно точные сведения о том, что арест этого Липпи Сальца ожидается с часу на час.

Я смыл крем с лица и снова взглянул в окно. Теперь в ресторане уже горел свет.

Я надел куртку, шапку и перешел через подъездную дорогу, чувствуя глубокое сожаление к Липпи Сальцу. Я знал, каково сейчас этому парню. С этого момента я тоже буду регулярно читать газеты. Ведь человек по имени Джерри Волкович тоже был мертв, и в его смерти был виноват я. Наверняка машину-то его найдут – неизвестно только – с трупом или без него.

Я вытер внезапно выступивший на моем лице пот. Возможно, мы с Корлисс и выйдем сухими из воды, отделавшись лишь синяками. Но, возможно, и нет. Ведь всех мелочей никогда нельзя предусмотреть, мелочей, которые неожиданно выплывают в самый неподходящий момент и в самом неподходящем месте и набрасывают тебе петлю на шею.

Бар был еще закрыт, но ресторан был уже к услугам клиентов. Пожилая коренастая женщина в белой нейлоновой форме с большим пурпурным попугаем на плече варила кофе в автомате. За одним из столиков у окна перед стаканом с апельсиновым соком сидела Мэмми.

Я придвинул стул и сел напротив нее.

– Хелло!

– Хелло! – ответила она.

Я заказал яичницу с ветчиной и печенье.

– Но в первую очередь принесите мне кофе.

Вскоре я уже пил свой кофе и смотрел на Мэмми. Самого Мика я не знал. Я только мельком видел его два раза издалека. Тем не менее я решил, что она сошла с ума, выйдя за него замуж – конечно, если он не обладал какими-то скрытыми достоинствами. При ее внешности и фигурке она могла бы быть и поразборчивее.

– Ну как, полегчало, моряк? – спросила она.

Я поинтересовался, что она имеет в виду.

Вместо ответа она только сказала:

– Если бы я была мужчиной!

Она выпила свой сок и вытерла губы салфеткой.

– Мужчина может многое, может уйти в море, стать солдатом, летчиком. – Она горько улыбнулась. – Может перебраться из одной кровати в другую, напиться, попасть в затруднительное положение... А потом ему достаточно протрезвиться, принять душ, и никто не подумает о нем ничего плохого.

– А женщина себе этого позволить не может?

– Нет.

– Почему?

Мэмми сунула себе в рот сигарету.

– Потому что она должна себя вести добропорядочно. У женщины или все или ничего.

Я ухмыльнулся, держа в руке чашку с кофе.

– Что означает эта философия с утра пораньше, крошка? Встала не с той ноги?

Она выпустила струю дыма прямо мне в лицо.

– Возможно, даже не с той постели. Как насчет того, чтобы доставить мне удовольствие, Нельсон?

Я ответил, что все будет зависеть от того, о каком удовольствии пойдет речь.

Она перегнулась через стол и схватила меня с неожиданной для женщины силой за запястье.

– Как только закончишь свой завтрак, сматывай отсюда.

– Почему я должен сматывать отсюда?

– Я уже тебе это сказала в первый день твоего появления здесь. Я уверена, что тебе здесь угрожает опасность.

– Какая опасность?

Она неторопливо покачала головой.

– Этого я не знаю. Но судя по острым намекам моего супруга...

Она замолчала, так как внезапно раскрылась дверь из кухни. Вблизи Мик не становился красивее. Правда, он был не так стар, как я думал вначале. Ему было лет тридцать – сорок. Его волосы уже начали редеть. Он обратился к нам своим острым худым личиком и кашлянул.

– Из четырнадцатого номера уезжают, – наконец сказал он.

Брюнетка открыла было рот, чтобы что-то ответить, но вместо этого сняла свою руку с моей и проскользнула в дверь, которую он продолжал держать открытой.

Дверь за обоими закрылась. Я посмотрел на свое запястье. Ногти Мэмми оставили на нем свои следы. Коренастая официантка принесла мне завтрак. Все было приготовлено неплохо, но у меня внезапно пропал аппетит. Мной снова овладела нервная беспомощность.

Второй раз Мэмми говорила мне, что мне отсюда нужно сматываться. Почему? Может быть, просто из ревности? Некоторые женщины очень болезненно реагируют на такие явления. Ведь она не могла ничего знать о Джерри Волковиче. Об этом никто не знал. Никто, кроме меня и Корлисс.

Я поковырял вилкой в яичнице и с трудом немного поел. Наверняка Мэмми все это говорила из ревности – другой причины тут быть не могло. Она была такой же привлекательной, как и Корлисс, и фигурка у нее была не хуже. Но у Корлисс было все, что только может пожелать женщина, а у нее были только Мик да работа.

Пот опять выступил на моем лбу. И тем не менее Мэмми не могла видеть меня на побережье. Все, что она могла знать обо мне и Корлисс, это то, что она привела меня в мотель, чтобы вызволить из беды, что я стал навязчивым, так что она была вынуждена вывести меня из строя с помощью бутылки, и что она вызволила меня из тюрьмы под залог, и мы где-то застряли на час, возвращаясь в мотель.

Я придвинул к себе газету, которую читала Мэмми, к заказал еще кофе.

– Миссис Мик давно служит экономкой в мотеле? – спросил я официантку.

– Думаю, около двух лет, – ответила она.

Не имея более приятного занятия, я снова углубился в историю Пальмеров. Если смотреть на вещи трезво, то ФБР вполне могло проследить путь Липпи Сальца до Лас-Вегаса, но его скорый арест наверняка был простым измышлением репортера. Слова федерального уголовного агентства цитировались только один раз, цитировались слова одного чиновника, который показал, что во многом им помогла одна простая ошибка со стороны Софьи Паланки.

Одна простая ошибка! Им этого оказалось достаточно.

Я спросил себя, а не сделал ли я ошибки, и мне сразу пришли на ум целых две. Меня снова прошиб пот.

Я вытер руль в машине Волковича, а потом отпустил тормоз и вел машину левой рукой до самого обрыва. Если машина будет найдена и полиция начнет копать улики, то отпечатки моих пальцев можно будет найти на рычаге ручного тормоза и на левой стороне руля. Не говоря уже о том, что ковровая дорожка все еще находилась в багажнике машины Корлисс.

Я вытер лоб салфеткой.

– Солнце уже сильно пригревает, неправда ли? – дружелюбно сказала официантка.

– Да, уже становится чертовски жарко, – согласился я с ней.

Что касается отпечатков пальцев, то я мог надеяться только на то, что скалы и прибой окончательно разобьют машину еще до того, как она будет найдена. Иначе дело обстояло с ковриком. Я должен был его уничтожить и как можно быстрее купить вместо него другой.

Я положил на столик плату за завтрак вместе с чаевыми, вышел из ресторана и прислонился к "форду" Уэлли.

Ветер, дувший вдоль шоссе, освежил мое лицо. Приятное чувство. Я посмотрел в сторону бунгало Корлисс и начал раздумывать о том, как мне изъять коврик. Но в данный момент взять его из машины было просто невозможно. Я должен буду его уничтожить где-нибудь по дороге в Лос-Анджелес, где мы собирались пожениться. Но как? Каким образом можно было уничтожить ковровую дорожку средних размеров, испачканную кровью?

Да, все это и есть так называемые мелочи.

Я перешел через дорогу и прошел приблизительно четверть мили вдоль побережья. Может быть, я сделал ошибку, сказав Гаити, что хочу навсегда расстаться с морем. Чтобы заниматься хозяйством на ферме, нужно иметь голову на плечах. Может быть, я не достаточно умен, чтобы построить свою жизнь на суше.

Черт бы побрал все это! У меня даже не хватило здравого смысла на то, чтобы вовремя сесть в автобус, идущий в Хиббинг. Но, с другой стороны, если бы я сделал это, я бы потерял Корлисс.

Я повернул назад и отправился обратно к мотелю. Дверь бунгало Корлисс все еще была закрыта, жалюзи на окнах опущены.

Я подбросил в воздух монету, чтобы решить, идти ли мне обратно в ресторан, или вернуться в свое бунгало и поспать еще пару часиков. Монетка сказала мне: "Поспать".

Решетчатая дверь бюро мотеля была открыта. Я услышал, что там внутри плачет Мэмми. Мик перочинным ножом подрезал куст ползучих роз. Когда я неслышными шагами приблизился к нему, он выпрямился, преградив мне дорогу.

– Минутку, моряк.

Я остановился и смерил его взглядом.

– Да?

Он взмахнул своим ножом, словно мечом.

– Выслушай меня внимательно. Я знаю, что моя жена вчера пару раз заглядывала в твое бунгало. Я знаю, что ты – статный и красивый парень, один из таких парней, на которых женщины летят, как мухи на мед.

– Ну, и дальше? – нетерпеливо спросил я.

– Не советую и пальцем прикасаться к моей жене.

Я сказал ему чистую правду:

– У меня нет никаких намерений в отношении твоей жены, дружочек.

Лицо его было синим от холода. Он вытер нос рукавом своего пуловера.

– Ну, разумеется... Поэтому вы и держали друг друга за руки в ресторане. Но я тебя предупредил! Понял? Оставь ее в покое!

Он начал меня уже раздражать.

– А что будет, если не оставлю?

– Получишь нож между ребер, – прошипел он.

Рука моя сжалась в кулак, подготовившись к удару, но потом я снова разжал ее. Не исключено, что я раздавил бы своей рукой его череп, как яичную скорлупу, как это получилось с Джерри Волковичем.

– О'кей! – буркнул я и направился дальше.

9

Корлисс проснулась в десять часов. Пока она оделась и подготовилась к поездке в Лос-Анджелес, уже наступил полдень. Ее глаз выглядел лучше, чем вчера. Он все еще был опухшим, но зато она искусно сняла радужный цвет вокруг него с помощью крема и пудры, а поскольку на ней были большие темные очки, то этого вообще не было видно. Зато когда я смотрел на ее глаз, меня как-то меньше мучила совесть в отношении Волковича.

Когда мы выехали из мотеля, я поинтересовался, как она спала.

– Я вообще не спала, немного забылась в каком-то кошмаре, после того как приняла три таблетки снотворного, – сказала она, и губы у нее дрожали. – Все случившееся кажется мне каким-то страшным и нереальным сном.

– Но, к сожалению, это не сон, – ответил я. – Я убил этого парня, и мы спрятали концы в воду. И теперь наши шансы и шансы полиции стоят приблизительно пятьдесят на пятьдесят.

– Но ты только вспомни, что он сделал! – в сердцах воскликнула она. – Разумеется, он первым совершил преступление, и я наверняка имела полное право защищать свою честь вместе с будущим мужем.

Я использовал зажигалку на щитке водителя и закурил сигарету, предложив и ей тоже сделать затяжку.

– Я пытался объяснить это тебе сегодня ночью. Помнишь? Хотел позвонить шерифу Куперу. Но ты ничего не хотела слышать о полиции.

Какое-то время она молча курила, потом придвинулась ко мне поближе.

– Прости меня, Швед! – Голосок у нее был как у маленькой девочки, которая разрушила домик из песка у своего товарища по игре. – Я втянула тебя в страшную историю, да?

Я забрал у нее обратно сигарету.

– Теперь этого уже не изменить.

Я продолжал ехать на небольшой скорости и время от времени поглядывал в зеркало заднего обзора. Мне совсем не хотелось, чтобы меня остановил дорожный патруль, пока я не избавился от ковровой дорожки, обагренной кровью.

Корлисс положила свою руку на мою.

– Ты еще любишь меня? И по-прежнему хочешь жениться на мне?

И то, и другое соответствовало действительности. Я сказал Гаити сущую правду – море уже стояло мне поперек горла. Я провел на море восемнадцать лет, и что оно мне дало? Двенадцать тысяч долларов наличными, которые я пропил бы за один раз, если бы не Корлисс. А что еще? Перебитый нос в Парт Саиде и масса девчонок со всего света – в Лиссабоне, Суэце и Капштадте, в Бремене, Лондоне и Мурманске, в Йокогаме, Макао и Брисбайне. И каждый раз, когда наш корабль заходил в какой-нибудь порт, я начинал с самого начала, в то время как у других моряков моего возраста был свой дом и семья. Настало время и мне пустить корни и перестать растрачивать свою жизнь. И наверняка, как только мы с ней поженимся, я почувствую себя увереннее.

Полиция могла скрутить меня в бараний рог, но все равно бы ничего не добилась. Я многое мог вынести – я это знал. Я уже не раз попадал в трудные ситуации. Но про Корлисс этого сказать было нельзя. Ей достаточно будет несколько часов при слепящем свете и парочки опытных копов, которые забросали бы ее вопросами, сменяя друг друга, – и она сломается и все расскажет. Но с другой стороны, полиция не имеет права заставить женщину давать показания против своего супруга. А она была единственным человеком на свете, который знал, что я убил Волковича.

Ее пальцы впились в мою руку.

– Ты тоже боишься, Швед? У тебя тоже чувство, будто все переворачивается в желудке?

– Угу... – кивнул я.

Она бросила взгляд назад, на плетеную корзину, стоящую на заднем сиденье.

– Зачем, собственно, ты просил Кору приготовить нам еды на дорогу? Мне ничего не войдет в глотку... Или застрянет в ней.

– Но сейчас я тебе должен сказать и еще кое-что, моя дорогая. Мы сидим в одной и той же лодке, и мы должны быть искренни по отношению друг к другу, так?

– Конечно.

– Хорошо. И не забудь, что полиция будет все проверять. Я тоже должен знать, с какой стороны мне угрожает опасность и какая. Как хорошо ты знала Джерри?

Она скрестила свои руки на коленях.

– Я же говорила тебе об этом вчера, Швед.

– Повтори мне еще раз.

Слезы брызнули у нее из-под очков.

– Я была с ним один раз на танцах. В Манхэттен-Бич. Там давали благотворительный бал. На обратном пути в машине я все время должна была защищаться от его домогательств... – Слезы полились еще интенсивнее. – После этого он, чтобы отомстить мне, распустил на всем побережье слухи, что я продажная девка и что меня можно купить за двадцать долларов. Поэтому я и появилась в его заведении, чтобы разнести его и его заведение. Но там я встретила тебя. Пьяного, изодранного и окровавленного. Ты посмотрел на меня таким взглядом и улыбнулся. И я забыла, зачем я туда пришла.

Я протянул ей носовой платок.

– О'кей! Пока ничего страшного нет, так что перестань плакать. Я просто хотел знать поточнее.

– Ну, а теперь ты мне веришь? – спросила она кротким тоном.

– Верю.

Вскоре я нашел именно такое место, какое искал. Шоссе проходило тут совсем у берега, и на мили вокруг не было видно ни одного дома. Я остановился на обочине и помог Корлисс выйти из машины. Потом взял корзину и покрывало и понес все это вниз к побережью.

Расстелив покрывало на песке, я попросил ее разложить еду, которую приготовила нам в дорогу коренастая официантка. Она сделала кислую гримасу, но повиновалась. Пока она готовила еду и расставляла ее на покрывале, я собрал целую кучу досок, прибитых морем.

Было время отлива. Я разложил свой костер на таком расстоянии от воды, чтобы в часы прибоя вода затопила то место, где был костер, и смыла все следы.

Когда костер как следует разгорелся, я вынул из машины ковровую дорожку. Перед отъездом из мотеля я пропитал ее бензином, скрутил туго, как только мог, и завернул в газету.

– Что это? – поинтересовалась она.

– Коврик, в который мы заворачивали Волковича.

Краска вновь исчезла с ее лица. На какое-то мгновенье я даже подумал, что она сейчас потеряет сознание.

Я бросил пакет в огонь. Потом сел рядом с ней на покрывало и заставил ее выпить прямо из термоса кофе с добавленным в него ромом. На ее щеках снова появился румянец. Она сунула свою руку в мою. А я свободной рукой поглощал сандвич с ветчиной, но только по той причине, что мимо нас часто проезжали машины. Одновременно мы наблюдали, как коврик превращался постепенно в пепел.

Обратная сторона коврика была прорезиненной и издавала удушливый запах, но ветер дул в сторону моря, и для людей, проезжающих мимо, мы были ничем другим, как матросом и девушкой, которые в прохладный день устроили пикник, греясь у костра.

Когда мы уже снова сидели в машине, Корлисс сказала:

– Я рада, что ты не забыл об этом коврике.

– Я тоже, – ответил я, подумав, что было бы хорошо, если бы я в свое время подумал о своих отпечатках пальцев, оставленных в машине Волковича.

Чем ближе мы подъезжали к Лос-Анджелесу, тем становилось холоднее и темнее. Я поднял стекла в машине и включил отопление. Она прижалась ко мне своим телом. Я вдыхал аромат, исходящий от ее волос, и вспоминал о том, как она лежала подо мной, распластавшись, на каменной земле у обрыва. Я снова страстно желал ее...

Наконец мы въехали в туманный Лос-Анджелес.

Корлисс нервничала не меньше меня. Она то и дело теребила пуговицы своего пальто и ерзала на сиденье. Ее губы каждый раз беззвучно шевелились, когда мимо нас проезжала патрульная машина.

Мы прибыли в Анакайм вслед за машиной с номерным знаком, выданным в штате Огайо. На втором перекрестке шофер сделал знак, что собирается свернуть направо, а потом перед самым моим носом резво свернул налево. Я должен был резко нажать на тормоз, чтобы не врезаться в этого подонка. Я поехал дальше, чувствуя, что нервы мои уже на исходе. Корлисс ласково прижалась ко мне, но это не улучшило моего состояния.

– Не надо, – фыркнул я.

– Почему? – недовольно спросила она.

– Потому что, в противном случае, я остановлюсь здесь у тротуара и возьму тебя прямо на глазах прохожих.

Она вытянула немного нижнюю губу.

– Ты не отважишься на такое.

– Можешь быть уверена!.. – заверил я ее.

Ей пришлось поверить.

Я остановился перед часами на Спринг-стрит, которые показывали три часа. Глаза Корлисс все еще выражали недовольство.

– До бюро регистрации браков еще далеко, – жалобно сказала она.

– Сперва нужно подумать о кольцах, – объяснил я ей положение. – Нельсоны, да будет тебе известно, женятся только один раз, но зато женитьба должна быть обставлена чинно и благородно.

Недовольное выражение исчезло с ее лица. Губы ее задрожали, словно она вот-вот расплачется.

– Если ты начнешь плакать, я тебя побью, – предупредил я ее.

Ее нижняя губа все еще дрожала. Она прижала тыльную сторону моей ладони к своей щеке и чуть слышно прошептала:

– Дорогой ты мой...

Кварталом дальше я обнаружил ювелирный магазин. Владелец магазина бросил взгляд на мою форму и отстранил покупателя, чтобы лично нас обслужить.

– Обручальные кольца, если не ошибаюсь?

– Точно! – подтвердил я.

Он исчез за прилавком и снова появился, держа в руке коробку с бархатным дном, наполненную кольцами.

Кольцо, которое больше всех понравилось Корлисс, стоило тысячу восемьсот долларов. Второе кольцо стоило триста. Оно было немного великовато для ее пальца, но она настояла на нем, ибо одно кольцо удержит другое.

Я выложил деньги на прилавок, включая страховую сумму. Очутившись вновь на Спринг-стрит, я широко улыбнулся. Ювелир запаковал кольца в маленькие, выложенные сатином коробочки. На тротуаре я вынул эти коробочки из кармана и хотел надеть кольца на руку Корлисс.

Она спрятала свою руку за спину.

– Нет, не сейчас, Швед, прошу тебя.

– А когда же?

– Когда обручимся, глупенький, – упрекнула она меня и смягчила мое проклятие поцелуем. – Разумеется, если ты не раздумал на мне жениться.

Я провел своей рукой по ее бедру, чтобы между нами не было больше никаких непониманий.

– Как насчет этого? – спросил я.

Она поняла, что я имел в виду. На мгновение улица словно исчезла для нас, а в ее глазах появился какой-то предательский взгляд.

– Я думаю, нам лучше это отложить до того, как мы поженимся.

В бюро регистрации браков мы должны были выстоять очередь. Корлисс назвалась мисс Джон Мейсон, двадцать три года. Профессия: хозяйка мотеля. Семейное положение: вдова. Я зарегистрировался как Швед Нельсон, тридцать три года. Профессия: моряк, холост. Оба – белые и врожденные американцы.

Потом чиновник поинтересовался нашими справками о здоровье. Я объяснил ему, что у нас таковых нет. Он выразил сожаление, но сказал, что без анализов крови он не имеет права составить брачную лицензию, и предложил пройти в одну из лабораторий, которые специализируются на этом. Я поинтересовался, как долго продлится эта процедура.

– Обычно на это уходит три дня, – ответил он, – но иногда укладываются и в два.

– А в Сан-Диего, – вмешалась Корлисс, – там тоже нужна эта справка?

– Этот закон действителен для всего штата, – ответил чиновник.

В коридоре Корлисс упрямо надула губки.

– Ты обещал жениться на мне и причем сегодня.

Я был так же разочарован, как и она, и теперь меня прорвало:

– Что же, черт возьми, я могу поделать? Лететь в Сакраменто и испрашивать особого разрешения у губернатора штата?

Но я мог бы поберечь глотку. Корлисс меня не слушала, а только повторяла:

– Ты обещал жениться на мне. Сегодня. Я не хочу ждать три дня! Не хочу!

Ее нижняя губа опять задрожала, и она заплакала.

Я почувствовал, что она находится на грани истерики. Только этого мне и не хватало. Истерика на улице и какой-нибудь участливый коп, который осведомится о причине.

– Ну, хорошо! Что-нибудь придумаем, – успокоил я ее. – Сегодня – так сегодня.

Она с недоверием посмотрела на меня.

– Но где?

Я честно ответил:

– Пока еще не знаю.

После этого я провел ее в ближайший бар, где заказал две двойные порции рома для нее и для себя. За рюмкой я хотел обдумать ситуацию.

Невероятно, но после того что произошло на утесе, для Корлисс наш брак значил больше, чем тот факт, что нас обоих могли обвинить в убийстве Джерри Волковича. Сейчас, когда она мне отдалась, она хотела узаконить наши отношения.

Или, может быть, она все-таки думала о Волковиче. Может быть, она хотела так же прочно привязать меня к себе, как и я ее.

– Почему ты так спешишь с женитьбой? – спросил я.

Она пригубила свой ром. Ее карие глаза теперь были задумчивы.

– Во-первых, потому что я могу забеременеть.

– Но три дня ведь большой роли не сыграют?

– Для меня сыграют, – ответила она, закусив нижнюю губу. – Ведь это священная миссия женщины...

– Ты серьезно?..

– Да.

Что ж, возможно, некоторые женщины действительно так относятся к своему предназначению. Корлисс не была какой-нибудь там легкомысленной девчонкой. И брак для нас был наилучшим выходом из положения. Она хотела, чтобы все было законно.

Я придвинулся поближе к ней.

– Ну, хорошо, сделаем все официально. Ты хочешь выйти за меня замуж, Корлисс?

– Перестань дурачиться и лучше подумай хорошенько, – ответила она.

– Я не дурачусь, – сказал я. – Хочешь выйти за меня замуж?

– Когда?

– Сегодня.

– Да.

Я вынул из кармана одну из коробочек с кольцом и надел на ее палец кольцо с камнем. В свете настольной лампы, стоявшей в нише, он казался слезой в два карата.

Я поцеловал ее пальчик.

– О'кей! Первый шаг сделан. Теперь допей рюмку и поехали дальше.

Корлисс оторвала взгляд от кольца и посмотрела на меня.

– Куда?

– В Тихуану, – ответил я.

10

Движение на шоссе было интенсивнее, чем раньше. Чтобы выиграть время, я поехал по окружной дороге, через Норфолк и Сел Бич. За Ньюпортом дорога стала посвободнее.

Океан простирался как гладкая пурпурная поверхность – не было ни ряби, ни барашков. На горизонте, в сторону востока, уходил пароход, казавшийся игрушечным. Кое-где у берега купались закаленные купальщики.

Левая рука Корлисс покоилась на моем колене. Юбка ее немного задралась, и я мог видеть ее загорелые ноги. Но больше я не хотел думать о ней – вернее, только о ней. Брак означал нечто большее, чем просто секс. Он означал любовь, доверие и уважение. Корлисс хотела, чтобы нам обоим было хорошо, и я внезапно почувствовал, что и мне хочется этого. До сих пор любовь для меня была лишь каким-то мерцающим огоньком, несбыточной мечтой, о которой я часто мечтал, стоя ночью на вахте. А теперь эта любовь превратилась в действительность.

– Я люблю тебя, бэби, – сказал я.

Пальцы Корлисс ласково скользнули по моей щеке.

– Я тоже тебя люблю, Швед...

Когда впереди замелькали огни Короны дель Map, я уменьшил скорость.

– Ты будешь хорошо относиться ко мне? – спросила она.

– Так хорошо, как только смогу, – пообещал я. – Но мы сразу должны поставить все точки над "и". Я ничего не хочу иметь из тех денег, которые приносит мотель. Может быть, теперь мне и не хватит денег, чтобы купить ферму, но в этом случае я подыщу какую-нибудь работу и буду работать, пока не сколочу нужной суммы. То есть другими словами: семью кормлю я!

Она снова положила руку мне на колено.

– Ты – золотой парень, Швед!

Если бы она только перестала гладить мою ногу! По крайней мере, до того времени, когда я уже смогу всерьез посвятить себя этому делу. Когда мы приближались к Лагуна Бич, я спросил ее, не проголодалась ли она.

– Немножко, – ответила она. – Во всяком случае, с едой можно подождать до Сан-Диего.

Стало темно, и я включил фары. За одним из поворотов в свете фар появился "Бичкомбар-бар".

Большой некрашеный сарай был украшен рекламными щитами. Море за ним снова пришло в волнение – оно с шумом закатывалось на берег, оставляя на нем белую пену. Я подумал о Волковиче и его машине, и у меня по спине побежали холодные мурашки. Скалы и прилив уже, видимо, сделали свое дело. Смешно, что я боялся по поводу своих отпечатков пальцев. Когда море расправится с "бьюиком", полиция даже руля не сможет найти.

Когда мы проезжали мимо бара, Корлисс подчеркнуто отвернулась от него.

А меня снова бросило в пот, на этот раз при мысли, что его, должно быть, уже хватились. Если он был владельцем заведения, то его отсутствием заинтересуются его служащие. А если он сам был только служащим, то его хозяин поинтересуется его отсутствием.

Я спросил у нее, был ли Волкович женат.

– Неужели мы не можем забыть его? – огрызнулась она.

– Хотел бы забыть, да не могу, – вздохнул я.

Мы поели в лучшем отеле Сан-Диего, а потом продолжили наш путь на юг сквозь прозрачную звездную ночь. Окна машины были подняты, отопление работало, и в салоне господствовали ароматы Корлисс. Поженимся мы или нет, но у меня в голове лишь было одно. Может быть, уважение и доверие придут ко мне позже, а в настоящий момент я только хотел обладать этим красивым, источающим дурманящие ароматы телом.

На границе штата трудностей никаких не возникло. На нас посмотрели как на одну из многих десятков влюбленных парочек или просто туристов, а может, и на игроков, которые уезжали в Мексику на вечер или на весь уик-энд, чтобы попытать счастья в игре или наставить рога своему благочестивому супругу.

Как я и ожидал, мексиканское бюро регистрации браков было уже закрыто. На главной улочке городка красовалась реклама, возвещая о том, что близлежащее питейное заведение имеет самую длинную стойку в мире. Я усадил Корлисс за один из столиков перед рюмкой, а сам отправился на улицу отполировать мои заржавевшие знания испанского языка, сделав это на первом же попавшемся мне полицейском:

– Пуэде рекомендарме ин абогадо квикомпренде инглесс? – отважился я на фразу.

Полицейский кивнул.

– Ясно! Конечно, матрос. – Он показал мне на освещенное окно на втором этаже дома напротив. – Вон там, на той стороне. Хосе Сан-чес Аварилло. Хосе сдал государственные экзамены в Стэндфордском университете и отлично говорит по-английски. Скажите ему, что вас послал Ник.

Я перешел улицу и поднялся по лестнице. Аварилло был молод, хорош собой и услужлив. Судя по всему, именно такого адвоката мне и нужно было найти, или какого-нибудь, кто был знаком с местными обычаями.

Мы обменялись приветствиями, а потом я положил на его стол десять десятидоллоровых ассигнаций.

– Для вас, сеньор.

Аварилло проверил деньги.

– Си, сеньор. Что я могу для вас сделать?

– Мне нужна брачная лицензия.

– Ах вот оно что?

– Для миссис Джон Мейсон, вдовы, и Свена Нельсона, холостяка. – Я взял карандаш, лежавший на столе, и написал ему наши имена. – А также священника или мирового судью, все равно кого, лишь бы он обладал полномочиями обвенчать нас.

Аварилло изучал наши имена.

– Это нужно сделать сегодня, сеньор?

Я утвердительно ответил ему по-испански.

Он пересчитал банкноты и сунул их в карман жилета.

– Как вам будет угодно, сеньор. – Он откинулся на спинку своего вращающегося кресла. – Но, надеюсь, вы понимаете, что сейчас уже поздно для такого рода дел? Я буду вынужден нарушить покой чиновника бюро по регистрации, а также управляющего здания суда, не говоря уже о судье. – Его улыбка источала любезность. – После того как вы выплатили мне мой гонорар... – Он потер руки. – Нужно заплатить гонорар и другим людям. Скажем, еще сто долларов.

И это после того, как он положил мои деньги в свой карман. Я высказал ему свое недовольство. Аварилло продолжал улыбаться.

– И тем не менее иначе я не смогу вам помочь. Неужели вы захотите огорчить вашу очаровательную сеньору, сеньор? И я уверен, что она очаровательна...

Мне не оставалось другого выхода, и он отлично знал об этом. Я выложил ему на стол еще сотню долларов.

Аварилло присоединил их к другим деньгам.

– Премного благодарен, сеньор... Если вы и мисс Мейсон соблаговолите зайти сюда через полчаса, то у меня уже будет необходимая вам лицензия и квалифицированный судья.

Я вернулся в бар с самой длинной стойкой в мире. К Корлисс уже успел прицепиться какой-то темнокожий пьянчужка. Он сидел напротив нее на стуле и пялился на нее. При этом он что-то говорил на непонятном языке. Когда я уже стоял позади него, он перегнулся через стол и попытался погладить руку Корлисс.

А та словно окаменела от страха. Я схватил парня за отвороты куртки и поднял его со стула. Он оказался крупнее и мускулистее, чем казалось на первый взгляд, – с мышцами человека, который занимается тяжелым физическим трудом.

Он сбросил мою руку, встал около стола и обрушил свой незнакомый говор в мой адрес. Мне почему-то показалось, что он говорил на румынском или югославском языке.

– Ты хоть немножко понимаешь, что он хочет? – спросил я у Корлисс.

Она встала, бледная, как мел.

– Нет. Уведи меня отсюда, Швед. Я его боюсь.

Я хотел провести ее между столиков из бара, но парень преградил нам дорогу. Трудно было сказать, в каком он находился настроении и чего он хотел. Но как бы то ни было, он вытянул руку и шлепнул Корлисс по заду.

Та вскрикнула. В тот же момент я влепил ему затрещину, так что он упал на пол. Сразу же появился кельнер-мексиканец.

– Что тут случилось?

– Этот человек оскорбил сеньору, – объяснил я.

Кельнер воспринял это довольно философски.

– Этот человек пьян, сеньор.

Он помог человеку подняться на ноги и прислонил его к стойке, чтобы тот мог продолжать пить.

А я должен был немного погулять с Корлисс по главной улице, пока она вновь не обрела душевное равновесие. К этому времени уже прошло полчаса, и нам нужно было возвращаться к Аварилло. Я сказал, стараясь произнести все спокойно:

– Путь к мотелю не близкий. Почему бы нам не переночевать здесь, когда мы поженимся?

Она все еще находилась под впечатлением от сцены в баре, но ей все же удалось выдавить для меня улыбку.

– Как тебе хочется, Швед.

Я позвонил в отель и зарезервировал номер. Потом я купил бутылку рома, и мы направились к адвокату.

Венчание нельзя было назвать пышным. Судья, сухой, щуплый мексиканец, проговорил полагающиеся в таких случаях слова, которые Аварилло перевел Корлисс. Церемония оказалась чрезвычайно короткой. Гордость мексиканского суда очень спешил вернуться туда, где его застал телефонный звонок Аварилло. Тем не менее его слова были так же впечатляющи, как будто нас венчал священник из собора Святого Патрика.

Когда церемония закончилась, все мы выпили по рюмочке – в том числе и два свидетеля: какая-то девушка с глазами серны и ее дружок с изборожденным оспой лицом, судя по всему, проститутка и ее сутенер.

Подписавшись под брачным свидетельством, все быстро исчезли. Аварилло сложил свидетельство и составленную по всем правилам брачную лицензию и протянул их Корлисс.

– Да благословит ваш брак Господь, сеньора!

– Спасибо, – спокойно ответила она.

Он закупорил бутылку с ромом, в которой было еще полбутылки, и поставил ее в шкаф с бумагами. Потом он пожал мне руку.

– Желаю вам обоим много счастья, сеньор.

Казалось, он был очень доволен самим собой. Неудивительно – ведь он заработал почти двести долларов.

Корлисс и я спустились по обшарпанным ступенькам, и они пищали под нашими ногами. Я положил руку на ее талию.

Главная улица Тихуаны кишела туристами и молодыми матросами из морского опорного пункта, который находился в Даго. Большинство матросов было навеселе. У них в карманах было полно денег, они покупали в лавочках всякий хлам, часто фотографируясь у уличных фотографов. В этой же уличной сутолоке бродили полицейские в форме и проститутки. Копы приглядывали за потаскушками, а те, в свою очередь, посматривали на матросов. В итоге все были довольны. Почти из каждой второй двери доносились звуки музыкальных автоматов и танцевальных оркестров. На нас никто не обращал внимания, и совершенно никого не беспокоило, что мы только что поженились. Только мы вдвоем знали об этом – мистер Нельсон и миссис Нельсон.

Я прошел с Корлисс какое-то расстояние по улице, постепенно привыкая к мысли, что я женатый человек. Чувство было сладостным, казалось, будто ты паришь над облаками, белыми воздушными облаками, сделанными словно из пенопласта.

Наконец, на углу мы увидали бар. Я купил еще одну бутылку, и мы поехали на такси в отель. Номер в отеле был уютным, просторным и старомодным, с высоким потолком и большими окнами. Ванна была выложена мрамором и такая большая, что в ней можно было плавать.

Когда дежурный по этажу удалился с долларом в кармане, я открыл бутылку с ромом и наполовину наполнил стаканы.

– Ты счастлива, дорогая? – спросил я у нее.

– Очень, – ответила она.

Но и ее улыбка, и ее голос были невыразительными.

Я снял куртку и расслабил галстук.

– В чем дело? Что-нибудь не так?

– Нет, нет, все так, – уверила она меня и, присев на краешек кровати, сняла туфли. Какое-то время она с наслаждением поводила пальцами ног, а потом сняла и чулки.

Я снял рубашку и расслабил пояс.

– Готов биться об заклад, что люди в твоем мотеле будут удивлены, узнав, что мы поженились.

– Да, конечно, – согласилась она.

Она встала и стянула платье через голову. После этого расстегнула крючок своего бюстгальтера. Я расшнуровал ботинки и поднял глаза на нее. Она выскользнула из своих черных кружевных трусиков и, снова сев на кровать, распустила свои золотистые волосы.

– Как ты думаешь, когда полиция хватится, что Джерри исчез?

– Очень неподходящее время для подобных вопросов.

Она отпила немного рому.

– Извини.

Я быстро разделся и дрожащими руками закурил сигарету.

– Надеюсь, что они никогда его не найдут.

Она легла на кровать, вытянув одну ногу, а другую стала то сгибать в колене, то снова выпрямлять. Однако в глазах, которыми она смотрела на меня, не было страсти. Только мягкое, почти безразличное выражение. Улыбка казалась вымученной и неискренней.

Внезапно я почувствовал себя как-то неуютно. Я не знаю точно, чего я ожидал от брака, но, во всяком случае, не этого.

Улыбка Корлисс стала еще более искусственной.

– Что с тобой, дорогой? Почему ты смотришь на меня такими глазами?

Я присел рядом с ней на кровать. Зеркало на туалетном столике стояло под таким углом, что я мог видеть в нем нас обоих. Казалось, что даже ее тело изменилось, оно показалось мне каким-то изношенным. Раньше она утверждала, что любит меня, не хотела даже обождать с женитьбой и три дня, а теперь лежала передо мной на кровати какая-то безучастная и усталая.

– Что с тобой, дорогой? – повторила она.

– Ничего, – солгал я.

Она потянула меня к себе.

– Тогда иди ко мне, дорогой. Прошу тебя.

Она была моей женой. Ради нее я убил человека. Я страстно желал ее, и я вновь овладел ею. Какое-то время я надеялся, что все это лишь игра воображения, но, к сожалению, я не ошибался. Мы были лишь двумя людьми, лежавшими на одной кровати.

Я покосился в зеркало. Страстные объятия Корлисс были такими же вымученными, как и ее стоны. Свежеиспеченная миссис Нельсон дарила свои ласки как-то механически и безучастно.

Волшебство той безумной ночи на утесе, где мы сплелись воедино, страстно желая друг друга, словно водой смыло.

11

Кое-как прошли ночь и следующий день. А сейчас снова был вечер, и мой медовый месяц – даже для моряка – казался сплошным обманом, ибо я проводил его в бунгало номер три мотеля "Пурпурный попугай", расположенном на 101 шоссе, севернее Сан-Диего.

Я то и дело смаковал ром, прислушиваясь к плеску волн, шуму уличного движения и веселому стрекоту цикад. И я вдыхал ароматы цветущих по ночам никотианы и гардений.

Я снова был в "Пурпурном попугае". И это естественно. Я помнил, как плакала Корлисс, когда мы уезжали из отеля в Тихуане. Я помнил о горячем утреннем мексиканском солнце. Я хорошо помнил, как оттолкнул одного мексиканского полицейского к стене, когда он осмелился съязвить мне, что я слишком пьян, чтобы садиться за руль.

Я постепенно все больше и больше вспоминал, что случилось в ту ночь и в последующий день. Я вспомнил, как Корлисс дала полицейскому денег. Много-много денег. Моих денег. Само собой разумеется, как возмещение за оскорбление достоинства. Смутно припомнил о том, что она пообещала ему самой сесть за руль, помнил ее бледное, решительное лицо, ее длинные золотистые волосы, которые развевались на ветру, – она вела машину с поднятым верхом, чтобы ее супруг поскорее протрезвился.

Я швырнул пустую бутылку в стену. Хотел услышать звон и грохот. А потом скатился с кровати на пол и пополз на четвереньках в ванную, Я слишком нализался, чтобы быть в состоянии встать под душ, поэтому я просто пустил в ванную холодную воду, улегся в нее, не закрывая крана, и начал массировать себе ледяной водой голову и тело.

Я пролежал так довольно долго. И как раз в тот момент, когда я попытался с трудом выползти из ванны, я услышал скрип решетчатой двери. По каменным плитам цокали высокие каблучки. Кем бы она ни была, но она явно спешила.

– Мистер Нельсон! – Голос был настойчивым и доверительным.

Я выполз из ванной, повязал себе на бедра полотенце и вышел в комнату. Это была Мэмми. В руке она держала чашку с горячим кофе. Я повязал полотенце потуже.

– Что означают эти шутки?

Она посмотрела на меня таким взглядом, что и в первое утро, как будто я ей нравился в таком виде. Потом она скривила губы и протянула мне чашку с кофе.

– Выпейте это, мистер Нельсон, прошу вас.

Черный кофе был крепким и вкусным. Я быстро опорожнил чашку и поставил ее на столик для бритья, рядом с остатками моих денег.

– Спасибо. Вы – хорошая девушка, Мэмми. Но я кое о чем вас спросил.

– О чем?

Я вытер губы тыльной стороной ладони.

– Что означают эти шутки?

Мэмми бросила взгляд через плечо, в темноту за дверью, потом снова посмотрела на меня. Она тяжело дышала, и ее высокие груди поднимались и опускались. Или она чего-то боялась, или слишком быстро прибежала ко мне.

– Вы что, смеетесь надо мной?

– Разумеется, нет.

– Вам здесь угрожает опасность, мистер Нельсон. Поверьте же мне. Прошу вас, уезжайте отсюда и исчезните бесследно.

Третий раз она уже говорила об этом. Я взял штаны и натянул их поверх полотенца.

– И что же это за опасность?

Она гнула все ту же линию:

– Я не знаю.

– А кто говорит, что я должен отсюда смыться?

– Я.

– Только вы?

– Только я.

Я бросил полотенце, застегнул штаны и причесался. Без своей шапочки я чувствовал себя почти что голым. Я натянул и ее на затылок.

Губы Мэмми скривились в иронической улыбке.

– Вот это правильно. Надвиньте ее на сторону и попытайтесь разыграть из себя прожженного супермена, когда на самом деле вы просто слабый человек... Покажите им, что вы ничего не боитесь, что вам и море по колено.

Я ухмыльнулся.

– В чем же все-таки дело, крошка? Ревнуете к Корлисс?

Казалось, что этот вопрос она должна была сначала переварить.

– Нет... Думаю, что нет.

Я заткнул в брюки рубашку и повязал галстук.

– Могу я спросить вас кое о чем?

– А почему нет? – слабо спросила она.

– Как случилось, что такая красивая девушка, как вы, вышла замуж за человека... Короче, за такого, как Мик? Я не собираюсь вмешиваться в вашу частную жизнь, но мне кажется, что вы могли бы подыскать себе и получше.

Ее улыбка стала еще более саркастической.

– Вы наверняка родились не в городке Южной Дакоты, где на трех девушек приходится только один человек мужского пола.

– А вы из Южной Дакоты?

– Да, и в семье было четыре дочери.

– И все так же хорошо сложены, как и вы?

Комплимент ее порадовал.

– Вы находите меня симпатичной?

Я снял с вешалки свою форменную куртку.

– Я считаю, что вы очень хорошенькая. Вообще одна из самых хорошеньких, каких я только знал.

И я говорил это серьезно. Мэмми была еще достаточно наивна, чтобы покраснеть.

– Благодарю вас, мистер Нельсон.

– Называйте меня Шведом, – великодушно бросил я.

Я надел куртку и застегнул ее на пуговицы.

– Но вы мне так и не сказали, почему вышли замуж за Мика.

– Чтобы иметь возможность уехать из Мэрдока, что в Южной Дакоте, – вырвалось у нее. – Чтобы иметь возможность носить красивые платья, увидеть новые лица. Чтобы иметь возможность по субботам ходить не только в кино, но и в какие-нибудь другие места. Вы родом тоже из маленького городка, только вы – мужчина. Вы побывали во всем мире, видели много интересного. И вам трудно понять, что значит, когда человеку все надоедает, когда он сыт по горло всем тем, что его окружает. И этот человек ни минуты не станет раздумывать, если ему предложат руку и сердце и увезут куда-нибудь... куда угодно, лишь бы не оставаться в сонном провинциальном городишке.

Так вот, значит, в чем объяснение. Но почему Мик не нашел себе работы получше, чем в мотеле садовником, – это было выше моего понимания.

– Вы его любите?

– Я – его жена.

– Если вы и впредь хотите остаться его женой, то исчезайте поскорее из моей каморки. Он обещал вогнать мне нож между ребер, если он еще раз увидит нас вместе.

Мэмми подняла голову.

– На это у него не хватит мужества. Он вас боится. Я слышала, как он сказал Уэлли: "Я не доверяю этому Нельсону".

Я схватил ее за плечи.

– Послушайте! Тут происходит какая-то грязная игра. Вы говорите, что мне угрожает опасность. Но какое вам до этого дело?

Она посмотрела мне прямо в глаза.

– Я знаю, это звучит глупо. Я ничего для вас не значу, просто девчонка, которая служит экономкой у вашей жены. Но, быть может, вы-то для меня что-нибудь и значите. Может быть, вы тот человек моих девичьих грез, которого я всегда надеялась встретить.

– Вы мне уже об этом как-то раз говорили.

– Да, до того как узнала, что вы женитесь на Корлисс. Но, возможно, мои чувства так и не изменились.

Эта болтовня уже начала причинять мне головную боль. Я не хотел больше ни о чем думать, я только хотел еще хлебнуть рому.

– Что вы знаете о Корлисс?

– Ничего. Я знаю ее только с тех пор, как мы начали работать здесь.

– Тогда к чему вся эта болтовня об опасностях?

Она выдержала мой взгляд.

– Я и сама не знаю. Я только чувствую, что вам грозит опасность. Что-то неладное творится в этом мотеле.

– В каком отношении?

– Я не могу вам этого объяснить. Это просто чувство.

– Другими словами, женская интуиция?

– Можно сказать и так.

Я одернул свою куртку.

– Ну, хорошо... Во всяком случае, большое спасибо за кофе. А теперь прошу меня извинить – у меня свидание... с бутылкой.

Мэмми преградила мне дорогу к двери.

– Нет! Вы должны меня выслушать, Швед. Она уже причинила вам боль... ожесточила вас чем-то...

– Кто?

– Корлисс.

Я взял руки Мэмми и попытался оттащить ее от себя.

– Оставь Корлисс в покое.

– Вы делаете мне больно, Швед.

Я посмотрел на ее запястье. На одном из них красовался след ожога.

– Как это случилось?

– Обожгла об утюг.

– О какой утюг?

Она тихо заплакала.

– Каким я тогда выгладила вашу форму и вашу рубашку.

Я оттолкнул ее, и она упала на кровать.

– Теперь я знаю, что вы лжете, – сказал я. – Вы просто хотите посеять раздор между нами, ничего больше. Все это сделала Корлисс, а не вы.

Мэмми приподнялась на локтях.

– Это она вам сказала?

– Да.

– Вероятно, вчера ночью в Тихуане, лежа в постели?

Я покачал головой.

– Нет. Сутками раньше, в автомобиле, когда она вызволила меня из-под ареста.

Мэмми посмотрела на меня каким-то остекленевшим взглядом. Ее нижняя губа подалась вперед. В этот момент она показалась мне похожей на Корлисс.

– Вы не верите ни одному моему слову, не так ли?

– Вы мне ничего не сказали.

– Я вам сказала, что в этом мотеле творится что-то неладное.

– Разумеется. Во всех мотелях творится что-то неладное... В них берут слишком много денег с постояльцев.

Мэмми облизала себе губы. Недовольное выражение исчезло с ее лица, и на нем снова начал выступать румянец.

– Вы находите меня хорошенькой, не правда ли, Швед?

– Да. Я говорил вам это уже не раз.

– И у меня хорошая фигурка?

Я посмотрел на ее голые ноги.

– Очень хорошая.

Она еще больше покраснела.

– Вы поверите мне, что находитесь в опасности, если я сделаю кое-что, чего еще никогда не делала?

– Что именно? – удивленно спросил я.

– Обману своего мужа.

Я закурил сигарету.

– Когда?

– Сейчас.

Я рассмеялся.

– На это у вас не хватит мужества. Мик изобьет вас до смерти.

– Мне все равно...

– Шутите!

Мэмми тяжело дышала.

– Заприте дверь, если не верите.

Я запер дверь – только для того, чтобы посмотреть, до какой степени она намерена продолжать игру. А когда я вновь повернулся к ней, я видел, что она уже сняла с себя платье. Она решилась идти до конца.

Я присел к ней на кровать. Она была такой же хорошенькой, как и Корлисс, возможно, даже еще более соблазнительной. В ее теле было что-то свежее, нетронутое. Меня возбуждал один ее взгляд. В то же время мне стало почти плохо при мысли, что она замужем за таким человеком, как Мик. Лишь один бог знал, почему он уготовил ей такую судьбу.

Я положил руку на ее.

– Ну, хорошо, крошка, – сказал я. – Я женат на Корлисс, ты замужем за Миком. Ясно?

Ее горячее дыхание пламенило меня.

– Какое это имеет значение?

– В данном случае – большое.

Мэмми прижалась к моей груди и тихо заплакала. Я положил руку ей на спину и придерживал ее так, как придерживал бы свою младшую сестренку.

– Послушай, – сказал я, – и не пойми меня неправильно. Искушение, конечно, большое...

– Еще совсем недавно ты хотел этого, – прошептала она сквозь слезы.

Я погладил ее по спине.

– Это было недавно. Но сейчас это было бы неправильным – для нас обоих.

Она еще крепче прижалась ко мне.

– Ты такой милый, Швед, а вся твоя грубость – это напускное. Ты именно такой, каким я себе и представляла тебя.

Я приподнял ее лицо и поцеловал ее в мокрые губы.

– О'кей! Значит, ты считаешь, что я нахожусь в опасности? Хорошо, я верю тебе. Но не могла бы ты быть более откровенной!

Она покачала головой.

– Нет.

Я на мгновение задумался, а потом рискнул задать вопрос:

– Что ты знаешь о Джерри Волковиче?

Она вытерла себе слезы прядью волос.

– Это бармен из "Бичкомбара", и он однажды попытался поухаживать за Корлисс, но успеха не имел. Тогда, чтобы отомстить ей, он распустил повсюду, что ее всегда можно купить за двадцать долларов.

– И это соответствует действительности?

Мэмми была порядочной девушкой. Она покачала головой.

– Нет. За те два года, что я служу здесь, в бунгало Корлисс не побывал ни один мужчина. Кроме Уэлли по средам и тебя.

– Волкович сюда никогда не приходил?

Она задумчиво кивнула.

– Приходил. И часто. Он был и позавчера вечером. Точнее, в баре. И он был пьян. Чертовски пьян. А когда я в два часа собиралась закрывать бар, он меня обругал. Самыми последними словами, да еще на каком-то языке – не то на польском, не то еще на каком-то. Поэтому мне пришлось закрыть бар позднее.

– А что было потом?

– А потом появился Уэлли. Он вернулся от Корлисс после подведения финансового баланса. И он выставил Волковича за дверь. А почему тебя это интересует?

Я на мгновение прислонил свою голову к ее и спросил, сможет ли она сделать мне одолжение.

– Конечно, – пообещала она.

– Прошу тебя, забудь о том, что я упоминал его имя.

С этими словами я опрометью выскочил из бунгало – до того, как Мэмми успела заставить меня совершить кое-что другое.

12

Прежде чем направиться в бар, я прошелся по территории мотеля. Прошел я и мимо таблички, извещающей о том, что все номера заняты. Перед каждым бунгало стояла машина. Они были из разных штатов.

Мик сажал цветы вокруг пальм. Он поднялся, когда я подошел поближе. Его работа была для него важнее, чем жена.

Его ржавый скрипучий голос сразу подействовал мне на нервы:

– Добрый вечер, мистер Нельсон! – Видимо, он пытался быть приветливым, но в свете прожекторов, зажженных на территории мотеля, лицо его казалось мрачным и неподвижным. – Разрешите мне поздравить вас с женитьбой. Надеюсь, вы оба будете счастливы.

– Благодарю вас, – ответил я и направился дальше, сделав вид, что не заметил его протянутой руки.

Этот человек мне больше понравился в ту минуту, когда грозился пырнуть меня ножом между ребер, если я не оставлю его жену в покое. Нужно надеяться, что она после нашего возвращения не бродила больше вокруг моего бунгало. Мне нравилась эта крошка, но до крайности я доводить дела не хотел. У меня теперь была жена. Жена, которую я любил. Я, как говорится, встал на якорь.

В баре и ресторане царило оживление. Под неоновым попугаем стояли машины из различных штатов. Я прислонился к пальме и закурил сигарету, прислушиваясь к шуму моря. Мне больше хотелось быть где-нибудь в другом месте – в Хиббинге, на море, но только не здесь, где я каждую минуту мог повстречать Корлисс.

И зачем только я опять так здорово нализался?

Корлисс была со мной очень нежной, ни в чем мне не отказывала. Она любила меня и хотела выйти за меня замуж. И вот теперь мы были женаты. И это сделало ее счастливой. Она сказала свое "да" со всей страстью любящей женщины.

Может быть, я все-таки ошибался в ней? Может быть, она была честной и порядочной? И может быть, она была просто не в себе в Тихуане? А может быть, просто секс не значил для нее так много, как для меня, и ее нужно было сперва как следует возбудить, чтобы тело ее среагировало? Именно это послужило бы объяснением того ее страстного порыва, который последовал там, на утесе, когда мы сбросили Волковича в море. Возможно, она обычно была сдержанна в своих порывах. Я вытер мокрый от пота ободок на моей фуражке.

О, боже ты мой! Неужели для того, чтобы как следует возбудить ее, мне каждый раз нужно будет убивать человека?!

Я выбросил окурок сигареты в темноту, а потом вошел в бар и уселся на табурет между двумя туристами.

Уэлли поставил передо мной бутылку с ромом.

– Примите мои самые сердечные поздравления, мистер Нельсон. Мисс Мейсон, точнее, миссис Нельсон, сказала мне, что вы поженились в Тихуане прошлой ночью.

Я наполнил рюмку, которую он мне придвинул, но только наполовину.

– Все верно.

Уэлли не стал пытаться пожать мне руку и выразил надежду, что мы будем счастливы. Я выпил ром, снова наполнил рюмку и подумал про себя, где же может быть Корлисс. Я не решался спросить у Уэлли, где моя жена.

Турист справа доел свою курицу и удалился. Содержимое моей бутылки уменьшилось еще на пару дюймов. У меня было странное чувство: мне казалось, будто я мчусь куда-то, не сходя с места, а Уэлли, Корлисс, Волкович и сам мотель были лишь призраками кошмарного сна. И только ром был действительностью.

Я как раз хотел налить себе очередную порцию, когда коренастая официантка, которая утром подавала мне завтрак, поставила передо мной шипящий бифштекс.

– Это предписал доктор, мистер Нельсон.

– Как вас зовут? – поинтересовался я.

– Кора, – ответила она с улыбкой.

– Скажите мне, Кора, где Корлисс?

– Миссис Нельсон находится на кухне, – ответила она.

Она убрала со стойки грязную тарелку и пепельницу, уже наполненную окурками. А я начал ковырять свой бифштекс. Через несколько минут появился шериф Купер. Он был один и направился прямо ко мне.

Я мрачно посмотрел на него поверх рюмки с ромом.

– Ну, что у вас там опять?

Купер взгромоздился на освободившийся рядом со мной табурет.

– Только не будьте так обидчивы, мистер Нельсон. К вам никто не хотел придираться. Была подана жалоба, поэтому мне не оставалось ничего другого, как задержать вас.

Я попытался проглотить хотя бы кусочек бифштекса.

Седовласый шериф сунул в рот сигару.

– Собственно, я заглянул сюда только на минутку, чтобы сообщить вам, что я разыскал одного из фермеров из Авокадо, которых вы называли в качестве свидетелей драки между вами и Тони Корано. Этого человека зовут Хайес.

Я выпил рюмку против своего желания, и хотя мне больше не хотелось пить, я налил еще.

– Ну и что?

– Хайес подтвердил, что – даже если Тони умрет – с вашей стороны это была только защита. Он рассказал мне, что тот бросился на вас с дубинкой и что вы были вынуждены защищаться.

Я снова пригубил ром и спросил как можно более спокойным тоном:

– А что вам рассказал этот бармен? Как его зовут? Кажется, Джерри?

Купер махнул своей сигарой.

– Волковича я еще не смог найти. Он уже два дня не появлялся на работе.

Я допил рюмку, но даже ром не смог растопить ледяной ком в моем желудке.

– Странно, – сказал я, – очень странно.

Купер, казалось, не был особенно обеспокоен.

– Вероятно, запил. Хозяин бара считает Волковича запойным пьяницей.

Это было приятно услышать. Возможно, пройдет еще пара дней или даже неделя, прежде чем Волковича сочтут пропавшим.

Уэлли перегнулся через стойку.

– Что будете пить, шериф? Я угощаю.

– С чего это вдруг? – поинтересовался Купер.

Уэлли ухмыльнулся.

– В честь праздника.

– И что же вы празднуете?

Уэлли показал в мою сторону.

– Нельсон и мисс Мейсон поженились вчера вечером. – И добавил многозначительно: – В Тихуане.

Купер попросил налить ему пива. Я налил себе в рюмку еще рому. Шериф поднял свой стакан.

– Желаю счастья, Нельсон. Надеюсь, вы оба будете счастливы.

Я был тронут. "Надеюсь, что вы оба будете счастливы!" Сперва от Мика, теперь от Купера. Это было похоже на попугайничанье. Ведь женятся не для того, чтобы быть несчастливыми.

Я сжал рюмку так крепко, что она треснула и порезала мне руку. Я кинул разбитую рюмку под стойку и завязал руку салфеткой.

– Дайте мне, пожалуйста, новую рюмку.

Уэлли подал.

– На вашем месте я бы не стал больше пить. Вы сейчас и так уже в форме.

Меня это взбесило.

– Вы что, собираетесь меня учить?

– Никоим образом... – Уэлли направился к другому концу стойки, чтобы обслужить клиента.

Я снова наполнил рюмку. При этом я хорошо знал, что будет, если я ее выпью. Ведь у меня в желудке были лишь какие-то жалкие кусочки бифштекса. Тем не менее я залпом выпил ее. Купер сдвинул назад свой белый стетсон.

– Видимо, вы умеете пить, сынок?

– На суше – да.

– И долго продолжится ваш отпуск?

– До конца жизни. – Это должно было прозвучать как шутка. – К чему мне работать – я же теперь хозяин роскошного мотеля для туристов.

Шутка не удалась.

– О, понимаю, – ответил Купер.

А ром уже полностью оказывал свое действие. Шум посуды нарастал с неимоверной быстротой. Табурет подо мной начал качаться. Я хотел его остановить, но прежде чем я успел это сделать, из кухни появилась Корлисс. В своей белой униформе она казалась свежей и аппетитной. И у нее, как и у Коры, на левом плече был выткан большой пурпурный попугай.

Она остановилась у моего табурета и взяла меня за руку.

– Хэлло, дорогой! Ну как, бифштекс был вкусный?

Я похвалил его.

– А что ты делаешь на кухне?

– Одна из девушек неожиданно уволилась, – ответила она. – Нужно было немного помочь повару.

Купер снял шляпу.

– Как я услышал, вы вчера вечером с Нельсоном поженились. Желаю вам счастья.

– Большое спасибо, шериф, – ответила Корлисс. В ее голосе немного чувствовалось волнение. В своей прилегающей к телу форме она казалась невинной, нетронутой девочкой.

Купер еще раз пожелал нам счастья и попрощался. Корлисс села на табурет рядом со мной.

– Прошу прощения за вчерашнюю ночь, – извинился я.

Корлисс теребила мой палец.

– Не будем об этом, Швед. Ты просто был слишком возбужден. – Она с беспокойством посмотрела на меня. – Но тебе больше пить не нужно. Ведь на карту поставлено слишком много. Что хотел от тебя шериф?

Я пытался ей сказать об этом, но мой язык словно прилип к гортани.

– Он хотел... только хотел... – Я замычал и начал снова, очень медленно: – Он сказал...

А потом ром ударил по мне с полной силой. Язык, казалось, распух, бар накренился. Я испугался, что упадет бутылка с ромом и испачкает платье Корлисс. Чтобы предотвратить это, я быстро нагнулся за ней, и в этот момент табурет закачался, так что я оказался на полу. Любопытные туристы повысовывали свои носы из ниш.

– О, Швед! Дорогой! – Корлисс склонилась надо мною.

А я валялся в луже рома и среди осколков разбитой бутылки, пытался подняться и не мог. Из-за стойки выскочил Уэлли.

– Мне не нужно было давать ему так много...

Он взял меня за руку и привел в сидячее положение.

– О, боже ты мой! Он выпил всю бутылку за десять минут! И это – на пустой желудок.

Корлисс продолжала всхлипывать. А потом откуда-то появился Мик, и они вдвоем поволокли меня из бара.

Шериф Купер задумчиво ударил ногой по покрышке своей машины. Когда мы проходили мимо него, он бросил:

– Я так и думал, что кончится этим.

– Куда нам его отвести, миссис Нельсон? – спросил Уэлли.

– В мое бунгало, – сквозь слезы ответила она.

Она открыла решетчатую дверь. Уэлли и Мик внесли меня в бунгало Корлисс и положили на кровать. Снимая с меня сапоги, Мик высказал Корлисс свое мнение:

– Знаете что, миссис Нельсон? По моим понятиям, мистер Нельсон ведет себя как человек, у которого тяжело на совести...

Корлисс сразу обозлилась.

– Убирайтесь вы оба!

– Как вам будет угодно, миссис Нельсон, – буркнул Уэлли.

Дверь со скрипом закрылась. Потом я услышал, как в ванной зашумела вода. В следующую минуту Корлисс села на край кровати и вытерла мне лицо холодным полотенцем. Дрожащими пальцами я развязал галстук и расстегнул верхние пуговицы рубашки.

– Я люблю тебя, Корлисс, – пролепетал я.

– Зачем же ты это сделал?

Я хотел объяснить ей все и не смог. Из моего рта вырывались только отдельные слова, а боль осталась у меня внутри. Как можно объяснить человеку чувства, которые ему не подвластны?

Человек родился в маленьком городке. Его родители умерли, когда он был еще маленьким ребенком. Человек этот попадает на море, становится взрослым не по возрасту, в двадцать лет чувствует себя тридцатилетним, вымахал как косая сажень, огромная масса плоти и костей, светловолосый, его любят женщины. И все женщины, которых он встречал, одинаковы. Во всем мире.

"Что, матросик, одинок?" Всего три слова, словно пароль. Матросы всегда желанны, если у них есть деньги. Все равно какие – шиллинги, песо, франки...

А иногда и бесплатно. Достаточно всего нескольких шутливых слов. Пару глотков рома. Несколько нежных слов. Но такое можно позволить себе только с замужними дамочками, которые обманывают своего бедного любящего дурачка-супруга.

И все это время человек считает, что любовь должна иметь и обратную сторону. С этими думами человек ночами стоит на вахте и думает, думает, думает... Годами думает. Бороздя все моря света...

Ведь должна же быть где-то женщина – чистая, непорочная женщина, мать твоих детей. И ее любовь погасит грехи этого человека, сделает его чистым, как и она сама. Неважно, где она живет, – на ферме или в городе. Она может быть и хозяйкой мотеля на автостраде. Все это неважно. Важно лишь одно: что вы будете вместе.

И вот ты встретишь ее, женщину твоих грез. Встретишь, правда, при неблагоприятных условиях, но ты все равно сразу же ее узнаешь, с первого взгляда. Наконец-то ты прибываешь в родную гавань. Ты женишься на той женщине, о которой мечтал всю жизнь. Теперь она принадлежит тебе, принадлежит на всю жизнь.

А потом в ее глазах появляется этот странный блеск. А когда она лежит в твоих объятиях, то пытается симулировать страсть. Разумеется, ты начинаешь задавать себе вопросы.

Кто в этом виноват? Твоя собственная грязная фантазия? Или она?

Корлисс продолжала всхлипывать.

– Я что-нибудь сказала или сделала не так, дорогой? И ты обиделся?

Я с трудом дышал. Действие рома, казалось, перешло и на кровать, ибо она тоже начала клониться вперед.

– Нет, – солгал я. – Что ты, конечно, нет!

Она тесно прижалась ко мне.

– Значит, это из-за Джерри? Из-за того, как он поступил со мной?

– Нет.

Моя правая рука лежала на ее бедре. Какое-то время она продолжала теребить мои пальцы.

– Ты уже больше не считаешь меня хорошенькой?

Я оперся на локти.

– О, боже ты мой, Корлисс, прошу тебя, не надо! Ты же знаешь, что я от тебя...

– Тогда докажи это! – сразу потребовала она, и ее губы потянулись к моим. – Докажи, что ты меня любишь, Швед! Или ты слишком пьян для этого?

– Для такого дела я никогда не бываю пьян, – похвастался я.

Стены бунгало, казалось, ушли куда-то назад. Мы снова лежали на утесе и к нам снова вернулось очарование той ночи. Она уже не упрекала меня в чем-либо, она лежала подо мной и упивалась любовью, дрожа всем своим телом и издавая тихие стоны – точно так же, как и в первый раз.

И неудивительно. Я только что снова убил человека ради нее, человека, которым я надеялся стать, когда сказал Гаити "прощай" и купил билет на автобус. Я любил ее. Я никогда уже больше не полюблю никакую другую женщину – во всяком случае так, как люблю сейчас Корлисс. С этого момента на свете существовали только двое – Корлисс и Швед.

И мне не нужно было открывать глаза. Я уже знал обо всем, хотя она и ездила в зеленом "кадиллаке", хотя ей и принадлежал мотель для туристов стоимостью двести тысяч. Даже если бы ей принадлежала вся автострада, это ничего бы не изменило.

Моя единственная возлюбленная была просто потаскушкой высокого класса.

13

На следующий день в два часа шериф Купер появился снова, в сопровождении Харриса и еще одного человека, которого я не знал.

– Добрый день, моряк! – приветствовал меня Купер.

И приложил руку к головному убору.

– Добрый день! Только не рассказывайте мне, что у Корано рецидив.

– Нет, не буду. Я и пришел сюда не ради него, – заметил Купер.

Уэлли приглушил радио, стоявшее позади бара. Тишина как-то неприятно подействовала на мой слух.

Купер сдвинул свой белый "стетсон" на затылок, а потом вообще снял его и провел платком по влажной от пота кожаной ленточке.

– Да, не ради него, – повторил он. – Как я говорил вам вчера, вас, вероятно, даже не вызовут в суд по поводу этой драки. Или вы были вчера слишком пьяны, чтобы помнить все, что я вам говорил, Нельсон?

– Я все хорошо помню, – отпарировал я.

– Поэтому-то я и удивился, увидев вас снова здесь.

В баре нас было всего пять человек. Харрис взобрался на табурет напротив меня.

– Да, Корано чувствует себя великолепно. Сейчас нас больше интересует Волкович.

Я сделал вид, будто не понимаю.

– Волкович?

– Вы что, забыли о нем?

Я взглянул на шерифа.

– Ах да! Вы имеете в виду Джерри, бармена из "Бичкомбара". Что, он уже вышел на работу? И он подтвердил вам слова фермера из Авокадо?

Шериф снова надел свою шляпу.

– Нет.

– Что значит нет? Или он еще не вышел, или не подтвердил показания фермера?

– Ни то ни другое, – ответил Харрис. – Дело в том, что он умер.

Мне удалось сделать так, что мы с Уэлли спросили одновременно:

– Умер?

Купер кивнул.

– Во всяком случае, мы так полагаем. Уже два дня он считался пропавшим. А сегодня два рыбака нашли то, что осталось от его машины. У подножия скалы, приблизительно милях в десяти отсюда.

– Вот это да! – вымолвил я.

Уэлли сокрушенно покачал головой.

– Я подозревал нечто подобное.

Человек, который появился вместе с шерифом и Харрисом, положил локти на стойку.

– Что вы хотите этим сказать?

Уэлли объяснил:

– Просто я видел его состояние, когда он недавно был здесь. Я просматривал бухгалтерские книги с мисс Мейсон – простите, я хотел сказать: с миссис Нельсон. Понимаете? И когда я в минут десять или пятнадцать второго возвращался обратно в бар, миссис Мик как раз в ярости набрасывалась на Волковича, который был совершенно пьян и не давал ей закрыть бар.

– Как вас зовут? – поинтересовался человек.

– Уэлли. Уэлли Коннорс. А что?

– Скажем просто: меня это интересует. Вы находились под арестом, Коннорс?

Уэлли обиделся.

– Нет, сэр. И, кроме того, у меня хорошие отношения с профсоюзами. – С этими словами он сунул человеку под нос свой профсоюзный билет.

Но на того факт, казалось, не произвел ни малейшего впечатления.

– Давайте лучше вернемся к Волковичу. Как вы пришли к мысли о том, что с ним может что-нибудь случиться?

– Я же вам уже сказал, – простонал Уэлли. – Потому что он был вдрызг пьян. Я, помню, сказал себе: "Уэлли, если такой человек сядет за руль..."

– А я считал, что закон штата запрещает вам продавать пьяным спиртные напитки!

– А мы этого и не делаем. Как только я увидел, в каком он состоянии, я сразу же сделал выговор миссис Мик. Но она сказала, что она давала ему только три порции и считает, что он что-то добавил в напитки.

– А как вел себя Волкович, когда появились вы, Коннорс?

Уэлли оперся своими одутловатыми пальцами о стойку.

– Откровенно говоря, не как джентльмен.

– Что вы имеете в виду?

– Он делал миссис Мик грязные предложения, – доверительно сообщил Уэлли. – Предлагал деньги, если она пойдет с ним в машину.

Теперь вся картина была мне гораздо более ясной. Волкович, получив отпор от Мэмми, перенос свои домогательства на Корлисс. Я был рад, что избавился от этого негодяя.

А Уэлли возмущенным тоном продолжал рассказывать:

– Я ему любезно сказал, что сейчас уже начало третьего и что бар закрывается. Тогда он отстал от миссис Мик и набросился на меня с бранью. – Уэлли распалился еще больше. – И ругался он не только по-английски, но и по-польски и еще на каком-то!

– А что было потом?

Уэлли вытянулся во весь рост.

– Я терпеливо выслушал всю его ругань. Ведь джентльмен должен быть терпелив, не правда ли? Кроме того, клиент всегда прав. Но когда нервы у меня не выдержали, я схватил его за шиворот и выставил за дверь... Что? Вы считаете, что я неправильно поступил?

Человек мягко рассмеялся.

– Нет, что вы! У вас же не оставалось другого выхода! Когда это было, Коннорс?

– Как я вам уже говорил, после двух.

– Вы видели, как он садился в машину?

– Нет, на это я не обратил внимания. Я запер дверь бара, пожелал миссис Мик спокойной ночи и сам отправился спать.

– А вы, Нельсон? – спросил Харрис. – Вы видели Волковича в среду вечером?

Я поднял рюмку с ромом и посмотрел поверх ее на Харриса.

– Почему вы решили, что я должен его видеть?

– Повсюду на шоссе поговаривают, что Волкович увивался за вашей девушкой.

– За моей женой?

– Пусть будет так, за вашей женой.

Крупная капля пота зигзагами поползла у меня по спине. Я спросил себя, где именно я допустил ошибку? Если вообще допустил.

– Ах, да! Теперь я вспоминаю, – сознался я. – Я действительно видел его. Правда, ранним вечером. После того как я вышел из-под ареста под залог. Волкович сидел в конце бара вместе с тремя мужчинами.

– Вчера вечером вы ничего об этом не сказали, – заметил шериф Купер.

Я усмехнулся.

– Я же был пьян. Неужели вы забыли?

– Вы разговаривали с ним?

Я сказал ему правду:

– Нет. Я даже не был уверен, действительно ли это он. Просто мне показалось, что этот человек похож на бармена Джерри, каковым он сохранился у меня в памяти. Но тогда я тоже был довольно навеселе. Но даже если бы я наверняка узнал его, я бы с ним не заговорил.

– Почему?

– Если бы я вступил с ним в беседу, а дело Корано потом бы слушалось в суде, то тогда бы представитель обвинения, чтобы поставить себя в выгодное положение перед предвыборной кампанией, сделал бы вывод, что я пытался склонить Волковича дать показания в мою пользу.

– А как вы вообще вписываетесь во всю эту историю, моряк? – спросил меня человек мягким голосом.

Я пригубил ром.

– Это длинная история.

Он облокотился на стойку.

– Выкладывайте, моряк! И можете не торопиться. У меня есть время.

Голова у меня болела, воротничок жал шею. Этот незнакомец наверняка был каким-то большим начальником в уголовной полиции. Это можно было понять даже из одного его голоса или по манере держаться. Глаза его смотрели на все умно и критически. Чувства подсказывали мне, что этот человек был из ФБР.

– А у вас есть право расспрашивать меня?

– Есть, – ответил он.

Я провел рукой по рту, а потом выложил ему все, что считал неопасным, и то, о чем он все равно узнает каким-нибудь другим путем.

Я рассказал ему, что, проплавав три года по Тихому океану, я решил перейти к оседлому образу жизни и поехать в Миннесоту. Но вместо этого я неожиданно напился, ввязался в азартную игру и в драку с мексиканским сутенером.

– Вы чуть было не убили его, – вставил Харрис, – ваши кулаки опаснее огнестрельного оружия, Нельсон.

Я не обратил внимания на его слова.

– После драки я сидел в одной из ниш, когда в бар вошла Корлисс, ставшая теперь миссис Нельсон, вошла по какому-то делу и увидела меня. Должно быть, она поняла, в каком состоянии я нахожусь, и решила, что у меня с собой все деньги, с которыми моряки уходят на берег. Она поняла, что все эти деньги у меня вытащат, если я останусь в баре в таком положении. И вот она разыграла сердобольную самаритянку, вытянула меня из этого бара и засунула в свою машину. Приехав в мотель, она распорядилась, чтобы Уэлли уложил меня в постель в пустом бунгало, где я мог бы как следует выспаться и где меня уже не могли ощипать, как курицу.

Уэлли кивнул.

– Все правильно. Корлисс таким образом помогла уже не одному матросу.

– Каким образом? – поинтересовался человек с вкрадчивым голосом.

Уэлли пожал плечами.

– Женщин вообще трудно понять. Может быть, она проявляла сострадание к морякам, потому что ее первый муж был моряк. Насколько я знаю, он был капитаном корвета и погиб на подводной лодке. Может, она это делала в память о нем.

– Понятно, – сказал человек и снова обратил свое внимание на меня. – В этом притоне играют тайно в азартные игры?

– Видимо, да.

– Как же могло случиться, что ваша жена появилась в таком месте?

Уэлли положил свои толстые руки на стойку бара.

– Простите меня, уважаемый... – Он удостоверился, что поблизости нет никого из клиентов. – Но этот Волкович был подлым человеком. И миссис Нельсон вошла в этот бар не случайно – она должна была свести с ним счеты.

– Какие счеты?

– Он распространял повсюду по шоссе о ней грязные слухи. – Уэлли перегнулся через стойку и понизил голос: – Говорил повсюду, что ее можно купить за двадцать долларов. Корлисс это привело в ярость. Перед уходом она мне сказала, что она выведет этого Волковича на чистую воду, а если он будет продолжать говорить о ней всякие гадости, то она обратится к шерифу Куперу, чтобы он занялся этим человеком, привлек бы его к ответственности за клевету.

– Но почему тот невзлюбил миссис Нельсон? – продолжал допытываться человек с мягким голосом. – И почему он распространял такие слухи?

Уэлли сказал:

– Потому что она однажды ходила с ним на танцы в Манхеттен-Бич. Был какой-то благотворительный бал, понимаете? И вот на обратном пути он стал ее домогаться и получил отпор.

Человек забарабанил пальцами по стойке. Потом взгляд его снова обратился в мою сторону.

– И больше ничего вы о нем не знаете?

– Нет, – ответил я. – И потом: кто вы, собственно говоря, такой?

Он вынул из кармана свой значок и положил его на деревянную стойку.

"Федеральное бюро расследований США", – прочел я. Значит, я не ошибся. Этот человек из ФБР.

– Мое имя Грин, – представился он. – Лил Грин. В настоящее время я работаю от нашего бюро в Лос-Анджелесе.

Глаза Уэлли, казалось, хотели вылезти из орбит.

– Вот это да! Но к чему все эти расспросы о Джерри Волковиче? Хорошо, предположим, с ним случился несчастный случай. Но почему им заинтересовалось ФБР? Ведь этот человек был просто мелким подлецом. Вы знаете, что многие бармены ведут себя подобным образом.

Харрис вмешался в разговор и многозначительно сказал:

– Все верно, если не считать, что звали его не Волкович, а Липпи Сальц. И ФБР срочно ишет его. В связи с делом об убийстве.

Грин с кислым видом посмотрел на Харриса.

Я рванул за воротничок рубашки и расстегнул верхнюю пуговицу. Потом налил себе рюмку рома и залпом выпил ее. Ром показался мне вода водой.

14

Грин закурил сигарету.

– Это очень неприятная история, с самого начала. И развивается она совсем не так, как мы надеялись. Мы висели у Сальца практически на пятках. А теперь у нас остались от него лишь обломки его машины. Мы даже не уверены, мертв ли он вообще или нет.

– Почему? – спросил Уэлли.

– В машине его трупа не было, – ответил Купер.

Я глубоко вздохнул. Корлисс и я были вне опасности. Теперь против нас не было ни одной улики. Или прибой вымыл труп Волковича из машины, или же он вывалился из нее, когда еще падал в море, и тогда труп его разбился о скалы и был унесен волнами.

Я налил себе еще рюмку рома. При этом горлышко бутылки звякнуло о край рюмки.

Харрис тронул меня за локоть.

– Нервничаете, Нельсон? Почему?

Я отодвинул табурет и со злобой посмотрел на него.

– А почему бы вам не оставить меня в покое?

– Перестаньте вы оба! – прикрикнул на нас Купер.

Уэлли спокойно продолжал вытирать посуду.

– Это был несчастный случай? – спросил он у Грина. – Я имею в виду падение машины Сальца в море?

– Сомневаюсь, – ответил Грин. – Волкович никогда не приводил сюда женщин?

Уэлли на мгновение задумался.

– Что-то не помню.

– А сколько женщин вообще живет здесь?

– Две: миссис Нельсон и миссис Мик.

– Они блондинки или брюнетки?

– Миссис Нельсон блондинка, миссис Мик брюнетка.

– И ни у одной из них нет золотистых волос?

– Нет, сэр, – ответил Уэлли.

– Сколько им лет?

– Обоим по двадцать с небольшим.

Грин повернулся ко мне:

– Могу я побеседовать с миссис Нельсон? Может, Волкович именно ей рассказал что-нибудь о себе, что представило бы для нас интерес?

– Если вы подождете, когда Корлисс вернется из Сан-Диего, то она обязательно поговорит с вами, – ответил я.

Уэлли посчитал, что должен объяснить Грину все поподробнее.

– Дело в том, что сегодня как раз тот день, когда она делает покупки для мотеля.

– Ах, вот оно что, – сказал Грин. – А вы не будете ничего иметь против, если я задам вам пару вопросов, мистер Нельсон?

– Ради бога, – сказал я.

– Сколько точно лет миссис Нельсон?

– Двадцать три.

– Мистер Коннорс говорит, что она блондинка...

– Все верно.

– Простите мой вопрос, но она природная блондинка или крашеная?

– Природная.

– Откуда она родом?

Я повторил ему то, что рассказала мне Корлисс.

– Выросла она в маленьком городке Среднего Запада. Когда ей исполнилось семнадцать лет, она вышла замуж за самого богатого человека в местечке, капитана корвета Джона Мейсона. Он погиб в море. На деньги, которые он оставил ей после своей смерти, она купила этот мотель.

– Значит, до брака с вами она действительно была вдовой, миссис Мейсон?

– Совершенно верно.

– А вы давно женаты?

– Женились только позавчера.

– До этого вы были знакомы?

– Нет.

– А как давно вы вообще вернулись в Штаты?

– Три дня назад.

Он не сделал никакого едкого замечания на мой ответ, но, казалось, он позабавил его.

– Значит, любовь с первого взгляда?

– Моряки народ нетерпеливый, – уколол Харрис, – особенно в тех случаях, когда видят удобное место, чтобы встать на якорь.

Я соскользнул с табурета.

– Еще одно такое замечание, и я выбью вам все зубы, так что никакой врач...

– Да, да, понимаю, – перебил меня Харрис. – Так что ни один врач не возьмется мне их сделать. – Он положил руку на потертую кобуру с револьвером. – Как часто мне уже угрожали устроить нечто в этом роде!

Шериф Купер взорвался:

– Черт бы вас побрал! Я же предупреждал вас обоих! Ведь здесь не балаган, а следствие по делу об убийстве!

У меня уже заболела голова и горло. Когда я вновь забрался на табурет, я дрожал всем телом.

Грин спросил Купера:

– Что вы можете сказать о миссис Нельсон, шериф?

Тот описал двумя пальцами круг.

– Настоящая леди. Руководит очень чистеньким мотелем, приятным баром и рестораном. Хотелось бы, чтобы здесь, на автостраде, было побольше таких мотелей.

– Она давно является владелицей этого мотеля?

– Более двух лет.

– На следующей неделе будет уже три года, – поправил его Уэлли. – Я это знаю точно, потому что сам открывал этот бар. Она наняла меня по объявлению в газете. Я получаю жалованье и проценты с дохода. И хочу добавить, что шериф Купер прав: она – настоящая леди.

Грин погасил сигарету.

– А что вы скажете в отношении этой миссис Мик?

– С ней тоже все в порядке, – сказал Уэлли. – Мэмми – отличная девушка и хорошая работница. – И добавил доверительно: – Правда, не думаю, что она очень уж счастлива со своим мужем...

Грин перебил его:

– Она давно работает в мотеле?

Уэлли на мгновение задумался:

– Эти Мики здесь уже два года. Их предшественников миссис Нельсон вынуждена была уволить. Одна пара была грязна как сам грех, другая безбожно пьянствовала.

Купер спросил, не мог ли бы он поговорить с миссис Мик.

– Позднее, – возразил Грин. – Я хочу поговорить с обеими женщинами вместе. – Он задумчиво посмотрел на меня. – Теперь мы должны отправиться дальше, в Пальм-Гров. Мне нужны данные лаборатории, касающиеся обломков машины.

И Грин удалился вместе с шерифом и его помощником. Я проводил их взглядом. Горло мое по-прежнему было словно перетянуто веревкой, я потянулся к воротнику и заметил, что он уже расстегнут. Тогда я налил очередную рюмку, но внезапно понял, что не хочу больше пить. Взгляд, которым наградил меня Грин на прощание, мне совсем не понравился. И еще меньше мне понравился тот факт, что он собирается говорить с Корлисс. Она могла допустить ошибку. Достаточно сделать ей лишь одно неверное замечание, и он пристанет к ней с вопросами и загонит в угол. Она придет в панику и быстро все выложит.

И тогда все выльется наружу. Даже если Волкович действительно был Липпи Сальцем, то я все равно был виновен, так как уничтожил его труп.

Против желания пригубил я ром, снова потянул за воротник и посмотрел на Уэлли, который вытирал рюмки. Его одутловатое лицо блестело от волнения, когда он снова заговорил:

– Просто невероятно! Просто невероятно!.. Этот грязный Волкович оказывается не Волкович, а Липпи Сальц. Да, его нервам можно позавидовать. Такое дерьмо, а отважился заигрывать с миссис Нельсон!

– Замолчите лучше! – бросил я.

В раковине шумела вода. Уэлли не слышал меня и продолжал говорить дальше.

В баре было жарко и душно. Мне казалось, будто я нахожусь в центре урагана, где нет никакого ветра, в то время как вокруг бушует непогода. А потом бармен вдруг закружился – все быстрее и быстрее. "Бей его! – прокричала тогда Корлисс. – Бей его сильнее!" Я посмотрел на свои кулаки и послушался ее. А потом, вместо того чтобы вызвать полицию, я ликвидировал труп. Из непреднамеренного убийства это убийство, по понятиям полиции, превратилось в преднамеренное.

А Уэлли продолжал бубнить:

– Послушайте, Нельсон, а эта Софья Паланка, должно быть, та еще куколка, а? Ведь если она сумела заманить такого человека, как Пальмер...

– Да заткнись ты наконец! – взревел я.

Его и без того розовое лицо стало пурпурно-красным.

– Почему?

– Потому что я так хочу!

Он был такого же роста, что и я, и под слоем жира у него тоже были мышцы. Мгновение казалось, что он вот-вот взорвется, но потом он повел себя по-другому.

– Как вам будет угодно, мистер Нельсон, – равнодушно сказал он.

Я встал и схватился за край стойки.

– Где я могу найти Корлисс?

– Понятия не имею, мистер Нельсон.

– Вы же говорили, что она поехала за покупками?

– Все правильно.

– В каких магазинах она делает их?

Уэлли покачал головой.

– О, боже ты мой! У нее нет определенного магазина. Я могу назвать вам целый ряд магазинов в Даго. Но иногда она едет даже в Лос-Анджелес. Думаю, что сегодня она поступила именно так.

Я схватил его за рубашку.

– Вы лжете!

– Какой смысл мне вам лгать, мистер Нельсон? – возразил он. – Если хотите, я покажу вам ворох квитанций.

Я направился к входной двери. Я был слишком возбужден, чтобы усидеть на одном месте. Я должен был переговорить с Корлисс, прежде чем снова появится Грин. Я должен был предупредить ее, что ей предстояло пережить, должен ей посоветовать, как вести себя: она должна отмалчиваться, как бы ни охаживал ее Грин.

– Что-нибудь не так? – поинтересовался Уэлли.

– Нет, все о'кей, – ответил я. – Наверно, просто хватил лишнего.

Я подумал о том, не взять ли мне взаимообразно его старый "форд" и не отправиться ли в Даго, чтобы найти Корлисс. Потом я пришел к выводу, что тактически это было бы ошибкой, и к тому же неумно. Сан-Диего – большой город. Пока я буду там искать ее, она может по другой улице вернуться в мотель, где ее уже будет ждать Грин. А этого я допустить не мог. Я хотел присутствовать при том, как он будет допрашивать ее.

Я заткнул бутылку пробкой и сунул ее в карман.

– Я иду к себе в бунгало, – сказал я. – Если появится Корлисс, скажите ей, чтобы она заглянула ко мне. И добавьте, что это очень важно. – Потом я добавил словно в оправдание: – Она мне должна кое-что привезти из Сан-Диего.

– Будет сделано, сэр... мистер Нельсон, – кивнул Уэлли. – Я обязательно передам миссис Нельсон вашу просьбу.

Он сделал слишком большое ударение на слове "мистер". Я повернулся на пороге и посмотрел на него. Его одутловатое лицо было бесстрастным, как и всегда, но в голосе его слышалась едва заметная издевка.

Я хотел вернуться к стойке и поинтересоваться, над чем это он так потешается, но я слишком хорошо знал таких людей, к которым относился и Уэлли. Его внешняя мягкость была обманчивой. Если я начну выяснять с ним отношения, я только усугублю и без того сложное положение.

Я вышел из бара и оказался как раз под неоновым попугаем. Непроизвольно бросил взгляд на запертую дверь бюро. Теперь, в связи с тем что события развивались таким образом, я решил, что Мэмми сказала мне или слишком много, или слишком мало. Я хотел ее снова прижать. Без свидетелей.

Мои ботинки проскрипели по гравию в сторону бюро. Решетчатая дверь на веранду была закрыта. Я постучал. Потом нажал на звонок, над которым висела табличка с надписью "Управляющий".

Мик открыл внутреннюю дверь.

– О, это вы, мистер Нельсон! – прогнусавил он, но тем не менее не сдвинулся с места, чтобы пропустить меня.

Я потряс наружную дверь с железной решеткой.

– Если вы не возражаете, я бы хотел поговорить с миссис Мик.

На лице Мика разлилось притворное удовольствие.

– А позже вы не могли зайти, мистер Нельсон?

– Нет, – грубо ответил я. – Я хочу поговорить с ней именно сейчас.

– Ну что же, – прогнусавил он и, пройдя по веранде, открыл решетчатую дверь. – В таком случае, входите, мистер Нельсон. – Он отступил в сторону, пропуская меня. – Попытаюсь разбудить ее, но не уверен, что мне это удастся.

Все бунгало имели одинаковую планировку: большую комнату, ванную, веранду и площадку для стоянки машины. Мэмми лежала на кровати в нижней юбке, с обнаженными ногами и пьяно похрапывала. Юбка ее немного приподнималась при каждом вздохе. На полу валялась пустая бутылка из-под джина, на ночном столике – трубочка с красными таблетками, которые были похожи на снотворное. Дышала Мэмми неровно, губы обнажили зубы и приподнимались при вздохе. Лицо казалось осунувшимся и некрасивым, все ее очарование словно улетучилось. Сейчас она была просто пьяная женщина, ничего больше.

– Что это должно означать? – спросил я у Мика.

Он нервно стал пощипывать свой старый пуловер.

– Мне очень неприятно, что вы об этом узнали, мистер Нельсон, но у Мэмми иногда не выдерживают нервы.

– Вы хотите сказать, что она иногда напивается?

– Можно сказать и так, – ответил Мик, но тут же добавил в защиту: – Но только в период депрессии или очень плохого настроения. А сегодня утром она была очень угнетена чем-то. Точнее, это настроение у нее было со вчерашнего вечера.

– И она вам не сказала, чем вызвано такое настроение?

– Нет, не сказала, – Мик вытер себе нос тыльной стороной ладони. – И не успел я отвернуться, как она уже напилась. Теперь мне надо попытаться ее разбудить. – Он потряс ее. – Мэмми, проснись! Нельсон хочет поговорить с тобой.

Мэмми продолжала храпеть. Мик хотел снова ее встряхнуть.

– Не надо, – неожиданно сказал я, – пусть спит.

Он накрыл ее – с явным опозданием – простыней.

– Как хотите, мистер Нельсон. – Он снова потер нос рукой. – И не беспокойтесь относительно работы. Все обязанности Мэмми я возьму на себя. Я выполнял за нее работу и раньше, и неоднократно.

В комнате стоял какой-то кисловатый, застоявшийся запах. Я медленно направился к выходу. Мик последовал за мной.

– И, прошу вас, мистер Нельсон, не говорите ничего вашей супруге. Она уволила последнюю пару только за то, что они напились. А Мэмми и мне нравится здесь работать, и мы с охотой работаем с миссис Нельсон.

Я обещал ему, что ничего не скажу.

– Спасибо, мистер Нельсон, – сказал Мик. – Большое спасибо.

Он закрыл дверь, хотя я был еще на веранде. Сейчас у меня было такое же чувство, что и в баре. Мне казалось, что Мика здорово что-то забавляло.

Я перешел через дорогу и направился в бунгало Корлисс. Жалюзи были опущены. Большая комната находилась в темноте, и в ней господствовали ароматы Корлисс. Не зажигая света, я растянулся на кровати и начал обдумывать положение.

Любовь. Заблуждение. Биологическое начало. Слияние одного тела с другим. Инстинкт размножения, глубоко укоренившийся в каждом человеке. Пачка сигарет. Норковое манто за десять тысяч долларов. Пять долларов.

Я был слишком возбужден, чтобы продолжать лежать на кровати, я встал и, пройдя к окну, выглянул на улицу. Осенний день клонился к вечеру и был серым и тусклым. Как раз в этот момент на крыше бара зажегся пурпурный попугай. Его стеклянные глаза с какой-то туманной поволокой имели злое выражение и, казалось, чего-то ожидали.

Я вынул из кармана бумажник и уставился на автобусный билет, который я купил еще в первый день, когда собирался ехать в Хиббинг.

Не знаю почему, но у меня появилось чувство, что меня обманули и посмеялись надо мной.

15

В пять часов я снова начал пить. А Корлисс возвратилась около семи. Я слышал шум мотора, когда она подъезжала к площадке для машин. Потом она проскользнула в бунгало через боковую дверь и замерла, прислонившись к ней.

Я все еще был в темноте, только сквозь жалюзи падал свет от прожекторов, которыми освещались пальмы, бросая на грудь и лицо Корлисс полоску серебристого света. Она выглядела усталой.

– Почему ты сидишь в темноте? – спросила она меня.

Я поинтересовался, проходила ли она мимо бара. Она ответила отрицательно.

– А почему тебя это интересует?

– Они нашли Волковича, – сказал я.

Она сглотнула, и ее белое лицо не шевельнулось в серебристой полоске света.

– Кто его нашел? Шериф Купер?

– Нет. Два рыбака нашли его машину.

– А труп?

– Трупа не было, видимо, унесло в море.

Корлисс вышла из полосы света и присела на кровати.

– Откуда ты это знаешь?

– Шериф Купер был здесь. Часа в три дня.

Она сняла туфли.

– Вот как?

– Угу.

– Он проявлял недоверие? Тебе не казалось, что он тебя подозревает?

– Ты хочешь сказать: нас? – уточнил я.

– Хорошо, пусть будет "нас". – Она начала стягивать чулки.

– В этом плане он ничего не говорил. Но они знают, что он вчера вечером был у нас в баре. И они знают, что это не несчастный случай.

Она сняла пальто.

– Дай мне сигарету, Швед.

Я прикурил сигарету и протянул ей.

Она сделала затяжку, и сигарета засветилась, словно крошечная лампочка.

– Хорошо еще, что они не нашли его труп. Даже если они будут нас подозревать, то без его трупа они все равно ничего не смогут поделать. Я права, Швед?

– Не знаю. Возможно. А может, и нет. Но то, что они обнаружили машину Волковича, еще не самое неприятное.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Купер появился здесь с одним человеком из ФБР. С неким Лилом Грином, он работает в Лос-Анджелесе.

Полоска света падала теперь на ее волосы, так что казалось, будто они ярко вспыхнули. Со своего места я мог видеть только волосы, лоб и глаза. Один глаз все еще был немного припухший. А во взгляде Корлисс я заметил страх.

– Ты говоришь, из ФБР? А почему ФБР заинтересовалось Волковичем?

– Видимо, это был его псевдоним, – объяснил я, – настоящее его имя было Липпи Сальц.

Корлисс зажгла настольную лампу. Она казалась нежной, испуганной и усталой.

– Ты считаешь, что я должна знать это имя?

– А оно тебе ни о чем не говорит?

– Нет.

– Когда вы были на балу, Волкович не говорил тебе, что его настоящее имя Сальц?

– Нет.

– И не упоминал, откуда он родом?

– Нет.

– Но газеты ты все-таки читаешь?

– Конечно!

– Сальц был одним из участников дела об убийстве в чикагской афере Пальмера. Он и златовласая потаскушка по имени Софья Паланка выкачали из Пальмера четверть миллиона.

Корлисс опять уставилась на свои ноги. Когда она подняла глаза, дыхание ее было более учащенное, чем раньше, нижняя губа подалась вперед.

– Я знала, что это никчемный и подлый человек. Посмотри только что он со мной сделал. Я рада, что ты убил его, Швед. Ты слышишь? Я рада этому!

Я схватил ее за запястье.

– Только не так громко.

– Хорошо. Но я все равно рада...

– О'кей, ты рада... язык придется придержать. Никто не должен об этом узнать!

– Только не кричи на меня! – фыркнула Корлисс.

– Я не кричу! – прошипел я в ответ и опустился в кресло. Корлисс стянула юбку и развязала подвязки. Я отвернулся.

– Как звали того человека из ФБР? – спросила она.

– Грин... Лил Грин.

– И он был с Купером здесь? В какое время?

– Около трех.

Корлисс бросила взгляд на свои часы.

– Они еще придут?

– Да.

– Когда?

– Этого они не сказали.

Корлисс погрузила свои ноги в новую ковровую дорожку, которую мы купили вместо той, что сожгли. Потом она собрала волосы на затылке.

– Я боюсь, Швед.

– Я тоже.

Она, казалось, была рада, что я испытываю те же чувства, что и она.

– Серьезно?

– Да. И я тебе говорил еще тогда, что будет большой ошибкой, если мы спрячем труп.

Корлисс снова распустила волосы.

– Да, я знаю... – она судорожно сглотнула. – Но тогда я тоже была в панике, как и сейчас... Этот человек из ФБР – он что, хотел говорить со мной?

– Да. С вами обеими. С Мэмми и с тобой.

– Что ему нужно?

Я попытался процитировать Грина:

– Он сказал: "Возможно, что Волкович что-нибудь рассказывал, что представило бы для нас интерес".

– Но ведь он же ничего не рассказывал! – заявила она. – Джерри вообще ничего не говорил о себе. А что он хотел еще?

– Интересовался твоим прошлым.

– И что ты ему рассказывал?

– Только то, что и ты мне рассказывала.

– О боже! – простонала Корлисс. – О боже! – И нервным движением собрала волосы на затылке.

– Потом он спросил у Уэлли, сколько тебе лет и сколько Мэмми, и кто вы обе – блондинки или брюнетки. От меня Грин хотел узнать, настоящая ли ты блондинка или крашеная. Я сказал ему, что ты настоящая.

Уголки рта Корлисс опустились вниз.

– Ты ведь знаешь это. – Она поднялась, стянула платье через голову и повесила его на спинку стула. Под ним были только пояс для чулок и бюстгальтер. – Ну ладно, нет смысла гадать, что будет дальше, и огорчаться раньше времени. Что случилось – то случилось. – Она босиком направилась к туалетному столику и расчесала свои волосы, до того как завязать их в узел. – Я быстро приму душ, а потом мы пойдем в ресторан поужинаем. Я очень голодна.

И сняла бюстгальтер и почесала себе те места, где были тесемки. При этом она выронила расческу. Быстро нагнулась и подняла ее.

– Подойти на минутку сюда, прежде чем идти в ванную, – попросил я.

Она остановилась передо мной.

– Опять? Еще до еды?

Я вытер лицо носовым платком.

– Присядь. Я должен с тобой поговорить.

Она присела на край кровати, потом взбила подушку и откинулась назад, согнув одну ногу в колене. Точно так же, как она это делала в Тихуане, она начала выпрямлять и снова сгибать ногу.

– Ну хорошо, говори, я слушаю.

Я нагнулся вперед в своем кресле.

– Почему Мик и Уэлли потешаются надо мной? Почему Мэмми предупредила меня, что здесь мне угрожает опасность и что меня пытаются обвести вокруг пальца?

Она устроилась на кровати поудобнее.

– Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь. – Глаза ее сузились. – Ты опять пьян, Швед.

– Да, я немного выпил, – признался я, – но не пытайся перевести разговор на другую тему.

– Я и не пытаюсь. Ты высказал одно утверждение, а я ответила тебе, что понятия не имею о том, что ты говоришь. Кроме того, могу добавить, что мне совершенно не нравится твое постоянное пьянство. Понятно? Так дальше не пойдет.

– Может, у меня есть причины, чтобы запить.

– Даже если ты будешь все время глотать ром – это все равно не вернет Волковичу жизнь.

– Я имел в виду не Волковича.

– Кого же тогда?

– Тебя.

Она поглубже зарылась в подушки.

– Ну, если тебе так хочется, иди ко мне.

– Я думал, что без любви ты этим не занимаешься.

– О, боже мой! – раздраженно простонала она. – Мы что, два подростка, которые совокупляются даже на заднем сиденье машины?

Она придвинулась к краю кровати и хотела встать.

Я толкнул ее обратно на кровать.

– Я же сказал, что хочу поговорить с тобой!

Она прикрыла почти все свое тело.

– Ты что, с ума сошел, Швед? Да, наверняка сошел.

– И давно, по твоему мнению?

– Во всяком случае, с того момента, как мы поженились, ты стаи совсем другим человеком.

– Может, для этого есть причины?

– Какие?

Я начал играть в открытую.

– Ты уверена в том, что Волкович тебя изнасиловал? Может, было как-то иначе?

– Нет, ты действительно сошел с ума! – прошипела она.

– Ты повторяешься!

– Но я говорю серьезно.

Всю прошлую ночь и первую половину дня я имел время для раздумий.

– О'кей! Тогда объясни мне следующее. Как оказалось, что одежда Волковича так аккуратно лежала на стуле? Почему он плюнул тебе в лицо и назвал потаскушкой? Почему он сказал: "Это на тебя похоже"? Может, именно ты пригласила его в свою постель? – Я схватил ее за обнаженные плечи и потряс. – Отвечай!

Она высвободилась из моих рук, добралась до края постели и села спиной к стене.

– Ты с ума сошел... Ты просто лишился рассудка, Швед!

Я придвинулся к ней поближе. Она прижалась к спинке кровати.

– И расскажи мне, почему ты так испугалась пьяного в Тихуане? Если ты не смогла понять, что он сказал, то почему ты решила, что он тебя оскорбил? И ты уверена, что все, что ты мне рассказывала о своем прошлом, соответствует действительности? И что мотель этот ты купила на деньги, оставленные тебе первым мужем?

Она перевела дыхание.

– А на какие деньги я могла его купить?

– Есть много методов, какими девушка с твоей внешностью может заработать деньги.

Она провела рукой по своей груди.

– И ты считаешь меня такой девушкой?

– Во всяком случае, мне все больше и больше так кажется.

– Почему? – поинтересовалась она. – Почему тебе так кажется?

– Потому что ты так себя ведешь.

– Как именно?

Я бросил откровенно:

– Как все потаскушки, которые встречались на моем пути. Та же искусственная улыбка. И ты так же искусственно, как и они, отвечаешь на мои ласки. Ты выглядишь настоящей леди, но только до тех пор, пока не разденешься. А как только разденешься, то сразу ведешь себя так же, как и они. – Я передразнил портовую шлюху: – "Что, матросик, одинок?" Так все они пытаются завязать знакомство. Интересно, именно по этой причине надо мной и насмехаются Мик и Уэлли? И в какую историю я только впутался?!

Она ударила меня своими голыми ногами.

– Я не позволю тебе разговаривать со мной в таком тоне! Не позволю! – И с этими словами она истерически заплакала. – Забирай машину! Забирай все, что хочешь! Только убирайся отсюда! И никогда больше не показывайся мне на глаза! Между нами все кончено! Прямо сейчас...

Я схватил ее за одну из ног, которыми она продолжала пинать меня, и разложил ее на кровати таким образом, чтобы мог без труда дотянуться до нее и поцеловать.

– Самое неприятное как раз и заключается в том, крошка, что я не могу этого сделать.

– Почему? – сдавленным голосом спросила Корлисс, освобождая руки от моих.

– По двум причинам. Потому что я люблю тебя...

– Любишь! Смешно слышать от тебя такое.

Я крепко прижал к себе ее вздрагивающее тело.

– И потом еще этот Волкович, или Липпи Сальц, или как там еще его называют. – Я прижался щекой к ее волосам. – Грин еще раз хочет говорить со мной. И с тобой тоже. Мы теперь связаны друг с другом навсегда. И ни у одного не хватит мужества покинуть другого.

Сладковатый запах, исходивший от ее волос, ее упругое тело возбуждали меня. Я погладил ее рукой...

– О, Швед, Швед! Дорогой ты мой! – простонала она, с дикой нежностью отвечая на мои ласки. Но это длилось всего мгновение.

В следующую минуту она уже вывернулась их моих рук и осталась стоять между кроватью и стеной в узком проходе.

Ее нижняя губа опять подалась вперед, а в глазах появилось выражение загнанной собаки. Она дышала так тяжело, что едва могла говорить:

– Нет, не надо... Ведь я одна из тех, о которых ты говорил... Так что, прошу тебя, оставь меня в покое, пока я не приму душ и не оденусь. А потом пойдем в бар и что-нибудь съедим. – Глаза ее наполнились слезами, а в следующий момент эти слезы побежали по щекам. – А после ужина я, может быть, смогу тебе объяснить, какую боль ты только что мне причинил.

16

Море было совсем близко. Я буквально мог вдыхать его запахи. Как будто это еще могло сыграть какую-то роль! Корлисс все перечеркнула. Между нами все было кончено.

Любое движение причиняло мне боль. Мышцы болели, как после тяжелой работы.

Глаза мои распухли и слиплись. Кто-то основательно меня поколотил.

Я неподвижно лежал на нарах, ожидая, пока они не прекратят свое покачивание.

"Ты не имеешь права говорить со мной в таком тоне, Швед! Такого я не позволю никому! И не потерплю больше ни минуты! Возьми машину. Возьми все, что хочешь. И мы будем в расчете. Но видеть тебя я больше не хочу".

Эти слова она сказала в баре, в одной из ниш. Корлисс сидела напротив меня, холодная, свеженькая и словно нетронутая в своем белом платье, и уговаривала меня тоже съесть что-нибудь. А мне ничего не лезло в глотку, и я попытался утешиться, поставив перед собой бутылку рома.

Постепенно память возвращалась ко мне. Мы оба так нервничали, словно ожидали возвращения Грина и Купера. Корлисс поинтересовалась, должна ли она возвратить мне кольцо. Я ответил, чтобы она не говорила глупостей, Независимо от того, кем мы были, мы оставались друг для друга Корлисс и Швед... А что произошло потом?

Я сел и осторожно приоткрыл глаз. Первое, что я увидел, был санузел: умывальник и туалет. А сам я находился в узкой камере, три стены которой были сделаны из толстой стали. Четвертая стена представляла собой железную решетку.

Я посмотрел сквозь решетку и увидел симпатичного негра, который сидел в камере напротив и с интересом смотрел в мою сторону.

– Ну как, вернулся к жизни? – спросил он. – Ты так тихо лежал, что я подумал, что ты умер.

Я поднялся и обнаружил свою шапку на верхних нарах.

– Где я нахожусь?

Мой вопрос его позабавил.

– В кутузке, моряк... В тюрьме Сан-Матес-Каунти.

Мне пришлось переварить это сообщение. Этот район находился в тридцати милях к северу от "Пурпурного попугая". А последнее, что я помнил, это как я и Корлисс сидели в одной из ниш бара.

– Может, у тебя найдется что-нибудь покурить? – спросил я у него.

– Я бы сам с удовольствием закурил, – ответил тот.

Я схватился руками за решетку.

– Я не кажусь тебе сумасшедшим? – спросил я его.

Он долго думал, прежде чем ответить на мой вопрос.

– Нет, – наконец ответил он. – Хотя тебя так избили, что трудно сказать, как ты по-настоящему выглядишь. Тем не менее я бы не сказал, что у тебя не хватает винтиков в голове. Ты мне кажешься достаточно нормальным.

– Ты уже был здесь, когда меня принесли? И ты, может быть, знаешь, в чем меня будут обвинять?

Он покачал головой.

– Нет, не знаю. Но у тебя должна быть расписка в приеме вещей, на которой также стоит статья обвинения.

Я порылся в карманах и нашел в кармане расписку, на которой стояло:

"Министерство общественной безопасности

Полицейское управление Сан-Матес-Каунти, штат Калифорния

Дата: 20 июня 1961 года.

Время: 1 час 10 минут.

Камера номер 7.

Имя: Нельсон Свен.

Адрес: 1001, Океан-Драйв, Пальм-Гроув, Калифорния (на 101 шоссе).

Возраст: 33 года. Происхождения скандинавского.

Профессия: моряк.

Рост: шесть футов, шесть дюймов.

Вес: 254 фунта. Фигура: коренастая.

Цвет волос: соломенный. Цвет глаз: синие.

За что задержан: Ф.С.-502-Р.С.-148.

Где задержан: Топанга-каньон.

Кем задержан: Томасом и Мортоном.

Кем обыскан: Т.Н.Томсоном".

Я спросил парня в камере напротив, не знает ли он, что означает Ф.С.-502 и Р.С-148.

– Ничем не могу помочь, моряк, – ответил негр.

В тот же момент из соседней камеры раздался заспанный голос:

– Ф.С.-502 означает вождение машины в пьяном виде, а Р.С-148 – сопротивление властям при аресте. Ты разбудил меня около двух часов ночи, и твой проклятый голос долго не давал мне заснуть. Ты действовал так, что они называют это сопротивлением властям. А теперь уже пять утра. Может быть, ты все же заткнешь свою проклятую глотку и дашь другим поспать?

Я положил бумажку на нары и вымыл себе голову холодной водой. Ссадины и синяки сразу защипало, но я почувствовал себя гораздо бодрее. После этого я снова взял бумажку и стал читать дальше:

"Изъято при задержании:

1 пояс, 2 пачки сигарет, 1 бутылка рома, 1 часы, 1 кольцо с бриллиантом (дамское, приблизительно два карата), 1 бумажник (с документами моряка). Деньги: бумажные – 11 926 долларов, мелочью – 4,21 доллар, общая сумма – 11 929,21 доллара.

Машина: "кадиллак", цвет – зеленый.

Настоящее местонахождение машины – полицейский гараж, номерной знак 8824".

Я аккуратно сложил расписку, положил ее в карман и снова умылся холодной водой.

Каким образом кольцо Корлисс очутилось у меня, а сам я попал в ее машину? И что мне понадобилось здесь? Ведь я должен был быть рядом с Корлисс, когда ее начнет допрашивать Грин! Одно неверное слово, которое соскользнет с ее губ, секундная паника – и меня ждет газовая камера.

Где-то вдали я услышал стук стальной двери. По цементному полу коридора послышались шаги, а потом появился охранник в форме, посмотрел на меня сквозь решетку.

– Ну как, пришли в себя, Нельсон?

Я схватился руками за решетку.

– Конечно! И причем, как насчет того, чтобы поговорить с людьми, которые меня сюда засадили?

Он открыл дверь моей камеры.

– Это легко сделать. Прямо по коридору, Нельсон, и вниз. Туда, где увидите открытую дверь.

В дверях меня встретил другой охранник. Когда я остановился перед ним, он защелкнул наручники на моих запястьях.

– Только предосторожности ради.

– Бежать не собираюсь, – ответил я.

– Знаю, – ответил он и прошел вместе со мной в комнату. На его руке болталась дубинка. – Идите дальше, пока не доберетесь до двери, на которой висит табличка: "Капитан-детектив".

Я быстро нашел эту дверь.

За письменным столом сидел седовласый человек с симпатичным лицом и разговаривал с другим человеком, помоложе. У стены стояли два полицейских в форме, которые показались мне знакомыми.

– Резвость прошла, не так ли, Нельсон? – с усмешкой сказал один из них.

Седовласый человек представил мне присутствующих:

– Я – капитан Маркс. – Они кивнули в сторону человека помоложе: – А это – заместитель окружного прокурора Флегл. Думаю, что знакомить вас с полицейскими Мортоном и Томасом нет необходимости.

Я посмотрел на обоих полицейских, которые стояли у стены. Если именно им я оказывал сопротивление, то они знали толк в своей работе. Ни на одном из них не было ни одной царапины.

Флегл сделал мне знак, приглашая сесть.

– Вы еще нетвердо стоите на ногах, не так ли, Нельсон?

Я вспомнил, что на голове у меня шапка, и снял ее.

– Угадали.

– Дайте ему выпить! – распорядился он. – Чего-нибудь крепкого. Седовласый человек, представившийся капитаном Марксом, достал из нижнего ящика письменного стола бутылку с виски. Он наполнил на четверть обычный стакан для воды и протянул его мне.

Я залпом выпил виски и вернул ему стакан.

– Спасибо.

– Воды?

– Нет, спасибо.

Виски горячими волнами разлилось по моему желудку. Чувствовал я себя совсем неплохо. Я положил свою белую шапочку на колени и стал ждать, что будет дальше. Если коп угощает виски – да еще в полицейском участке, – то он надеялся, что я пойду ему навстречу.

Флегл сказал все еще дружелюбным тоном:

– Ну как, пришли в себя, Нельсон?

– Кажется, да.

Тепло от виски постепенно растворилось. Начальник полиции и заместитель прокурора не вылезают по ночам из своих постелей, чтобы допросить пьяного водителя. Это могло означать только одно: Грин допросил Корлисс, та потеряла контроль и все выложила.

Тем не менее это не объясняло, как я очутился в девяноста милях от мотеля, в ее машине и с ее кольцом.

Капитан Маркс полистал бумаги на своем столе.

– Адрес тут написан правильный, Нельсон? Вы живете Океан-Драйв, 101. В Пальм-Гроув?

– Да, сэр.

– Довольно необычный адрес, – заметил он. – Что это за район?

– Там расположен мотель с двадцатью бунгало, рестораном и баром, называется "Пурпурный попугай", – объяснил я.

Флегл достал из кармана пачку сигарет, но мне не предложил закурить.

– Значит, "Пурпурный попугай"? Так, так! Красивое название для мотеля. И он принадлежит вам, Нельсон?

Я покачал головой и в тот же момент подумал, что лучше было бы сказать обратное.

– Нет, он принадлежит моей жене.

– Миссис Нельсон?

– Совершенно верно.

Флегл сунул в рот сигарету и внимательно посмотрел на меня. Все остальные тоже посмотрели на меня какими-то странными взглядами. В их глазах я, видимо, был чем-то вроде паразита.

Я выдержал их молчание. Во всяком случае, выдерживал, сколько мог. А потом стены кабинета, казалось, начали надвигаться на меня. У меня уже однажды было такое чувство. Когда на мне был водолазный костюм, а по шлангу по каким-то причинам перестал поступать кислород.

– Послушайте, что все это означает? – начал я. – Как звучит статья вашего обвинения? Вы можете мне не поверить, но я не имею ни малейшего понятия, как я очутился здесь, вместо того чтобы находиться в мотеле. Последнее, что я помню, это как я сидел с моей женой в ресторане и ужинал.

– Только без шуток, – предупредил меня Флегл.

– Мне сейчас не до шуток, – ответил я.

Капитан Маркс положил на стол револьвер.

– Вы уже видали этот револьвер, Нельсон?

Я глубоко вздохнул. От Волковича я избавился без револьвера. Кроме того, прежде чем сбросить его с утеса, я убедился, что его собственный револьвер – автоматический кольт сорок пятого калибра – находился в кармане его куртки. А сейчас на столе лежал светлый револьвер 25-го калибра с перламутровой рукояткой, похожий на тот, который Корлисс хранила в верхнем ящике своего комода. Я не знал, что ответить.

– Таких револьверов очень много, – наконец сказал я. – Почему вы решили, что именно этот револьвер должен быть мне знаком?

Маркс играл с его предохранителем.

– Очень действенная и смертельная маленькая игрушка.

Я должен был узнать побольше.

– Где вы его нашли? И какое отношение он имеет ко мне?

– Он лежал в ящичке водителя в "кадиллаке", когда вы были арестованы Мортоном и Томасом, – сухо ответил капитан. – В зеленом "кадиллаке", который зарегистрирован на имя Корлисс Мейсон. – Маркс показал карандашом на револьвер. – И вы недавно им пользовались. В нем остался всего один патрон. – Он вышел из-за стола, прислонился к нему и посмотрел на меня. – Хорошо, не будем ходить вокруг да около. Где она?

– Кто она?

– Миссис Нельсон.

Меня сразу бросило в пот.

– А в чем дело? Она должна быть дома. В "Пурпурном попугае". Так я полагаю.

– Он так полагает, – передразнил меня Флегл.

Маркс сжал руку в кулак и ударил меня по голове.

– Проклятый лжец!

Удар сбросил меня на пол. Я с трудом снова поднялся. Оба полицейских отделились от стены.

– Сидеть!

Я снова опустился на стул.

На письменном столе лежал коричневый, перевязанный бечевкой пакет. Флегл разорвал бечевку и вынул оттуда белое платье, покрытое кровью, белый сатиновый бюстгальтер, трусики и пару серебристых сандалий. Трусики были чистыми, но на остальных предметах тоже была кровь, как и на платье. А платье было очень похоже на то, что было на Корлисс, когда мы сидели в ресторане после нашей размолвки в бунгало.

Флегл снова сунул руку в этот пакет и выудил оттуда, положив на письменный стол, кожаную сумочку с серебряными инициалами К.М.

– Вы смогли бы опознать что-нибудь из этих вещей? – обратился он ко мне.

У меня в горле появился какой-то комок, и голос мой показался мне совсем чужим, когда я выдавил из себя:

– Все это похоже на вещи моей жены... Где она? Что с ней случилось?

Я вскочил на ноги.

– Сидеть! – буркнул Флегл.

Я сел.

Капитан Маркс забарабанил пальцами по письменному столу.

– Понимаете, Нельсон, когда наши мальчики задержали вас сегодня, то у вас с собой была огромная сумма денег. Сержанту Бреверу показалось, что такое обстоятельство стоит телефонного разговора.

– Ну и дальше что?

– Вот он и позвонил шерифу Куперу из полицейского управления в Пальм-Гроув. И Купер рассказал ему так много интересного, что Бревер снова послал мальчиков в гараж, чтобы те еще раз внимательно осмотрели машину, на которой вы ехали. – Он посмотрел на вещи, когда начал перечислять их. – Они нашли револьвер в ящике водителя. А вещи и сумочка были в багажнике. – Маркс попытался снова прижечь погасшую сигарету, которую он последние минуты только жевал. – Шериф Купер утверждает, что у вас вчера вечером произошла небольшая размолвка с вашей женой. Это верно?

Я заметил, что сижу на самом кончике стула, судорожно сжав колени руками. Я сел поглубже и попытался снять напряжение с тела.

– Да, это верно... Но...

– Что явилось причиной вашей размолвки, Нельсон?

Ну конечно! Только этого и не хватало! Так я ему все и выложу!

– Это вас не касается, – ответил я.

– Не говорила ли вам миссис Нельсон, что между вами все кончено, и не просила ли вас уехать?

Я признался, что так оно и было.

– Да, но...

– Что но?

И сразу перед моими глазами встала целая мешанина из фактов и предметов – испачканная кровью одежда Корлисс, ее бледное лицо в момент нашего последнего разговора, Волкович, который совсем и не был им, а убийцей по имени Липпи Сальц, которого разыскивало ФБР. Все закачалось перед моими глазами, словно я стоял на палубе корабля в штормовую погоду. Я вцепился в ручки кресла.

– Если вам плохо, – заметил Флегл, – то можете умыться.

Я так и поступил. Потом я наорал воды в пригоршню и плеснул себе в разгоряченное лицо.

Сухой и деловитый голос капитана Маркса словно ударил меня по спине:

– А верно ли то, что вы после ссоры – при которой, кстати, она, по словам шерифа Купера, была голой – хотели принудить ее ответить на ваши желания?

Я посмотрел на него через плечо.

– Откуда это у Купера?

– От садовника, – объяснил капитан, – от человека по имени Мик. Насколько я понял, этот Мик очень любопытный человек. Он наблюдал за вами сквозь щель в жалюзях.

Я повернулся и прислонился к раковине. С моего лица капала кровь.

– И что произошло дальше?

– А вы этого не знаете?

– Я помню, что она оделась и мы пошли в ресторан. Помню еще, что пытался есть что-то, но не мог – кусок не лез в глотку.

– И вместо этого вы начали пить?

– Да.

– И как давно у вас начался этот запой, Нельсон?

– Не помню.

– Не помните даже, как садились в машину?

– Не помню.

– И тем не менее вы это сделали. И после этого никто вас не видел – ни того ни другую – до тех пор, пока вас не нашли Мортон и Томас часов пять спустя. Вы были совсем пьяны и грозились перебить всех полицейских в Калифорнии.

Я бросил взгляд на копов.

– И это вы меня так избили?

Тот, что был помоложе, покачал головой.

– Нет, когда мы вас подобрали, вы уже находились в таком состоянии. Вы пытались оказать сопротивление, а потом упали прямо на нос, моряк. Но неприятностей вы нам все-таки доставили. Вы боролись за каждый дюйм, когда мы вас тащили до машины. А потом, когда Билл усадил вас на заднее сиденье машины, вы чуть не проломили мне голову.

Флегл все еще держал в руках окровавленную одежду, покачивая ее в разные стороны.

– Что вы сделали со своей женой, Нельсон?

Я покачал головой.

– Не знаю, о чем вы говорите.

Он скупо улыбнулся.

– А я думаю, что вы все знаете. Три дня вы прожили, как в стране с кисельными берегами. Это мечта каждого моряка: пить, сколько хочешь, есть, сколько хочешь, иметь хорошенькую женщину под рукой. И вы надеялись, что так будет продолжаться вечно. – А следующими словами он окончательно добил меня: – А потом, когда у миссис Нельсон открылись глаза и она порвала с вами, вы потеряли голову к прикончили ее!

– Это ложь! – закричал я. – Корлисс не мертва! Этого просто не может быть! Где она, скажите мне!

– Именно это мы и стараемся узнать у вас, – спокойно сказал капитан Маркс. – Лучше уж вы выкладывайте все, как было. Куда вы спрятали труп?

17

Жаркий и душный день тянулся мучительно долго. За это время случилась масса вещей – и ничего из них не было приятным. Наконец, вечерний ветерок, дующий в окно, принес прохладу.

С переднего сиденья машины ко мне обернулся капитан Маркс:

– Ну, говорите, если уж дело дошло до этого, Нельсон.

– Ближайший мотель с левой стороны, – сказал я. – Еще до того, как начнутся холмы. Там, где пальмы освещаются светом прожекторов.

Водитель патрульной машины дал знак машине, следовавшей за нами, и подкатил к бару. В сумерках перед неоновым попугаем, который не был еще зажжен, стояло несколько машин.

Капитан Маркс вышел из машины.

– Кто из вас шериф Купер?

Тот отделился от группы мужчин.

– Я... А вы капитан Маркс из Сан-Матес?

Тот ответил утвердительно, и они пожали друг другу руки.

Я посмотрел на наручники, красовавшиеся на моих запястьях. Машина, следовавшая за нами, свернула с шоссе и тоже остановилась перед баром. Из нее вышли полицейские в форме и в гражданском платье и присоединились к группе людей, стоявших под вывеской бара. Они пожали друг другу руки, а потом прислонились, кто к стене, кто к старенькому "форду", и начали обсуждать дело.

Было уже слишком темно, чтобы я мог различить их лица, но до меня иногда доносились обрывки их разговора. Один из них – его голос был похож на голос Флегла – поинтересовался, не передать ли деле соответствующим судебным инстанциям.

– Забудь об этом, – ответил шериф Купер. – Мы сможем это сделать только тогда, когда у нас будет труп. А для того, чтобы найти его, нам надо основательно поломать голову.

Помощник шерифа Харрис подошел к машине и посмотрел на меня.

– Я сразу понял, что вы подлец, – сказал он.

– А вы – недальновидный осел! – прошипел я и хотел выйти из машины.

Один из копов, приехавший со мной, удержал меня.

– Только без шуток, Нельсон! Нельзя сразу выходить из себя.

Глаза мои горели. Мне очень хотелось спать. Меня допрашивали поочередно целый лень, а теперь хотели, чтобы я не выходил из себя.

Капитан Маркс вошел в бар вместе с шерифом Купером. В дверях он обернулся и крикнул копам:

– О'кей, мальчики! Ведите Нельсона сюда!

Один из копов спросил:

– Пойдете добровольно, Нельсон, или нам отвести вас?

Я направился к двери бара, сопровождаемый двумя полицейскими. В баре посетителей не было. Уэлли стоял за стойкой, Мик сидел на одном из табуретов. Кора, приземистая кельнерша, сидела за одним из столиков и плакала.

Уэлли с презрением посмотрел на меня. Мик вытер себе нос тыльной стороной ладони. Кора заплакала еще громче. Бар уже не производил впечатления чистенького и ухоженного места. Я вспомнил вечер накануне своей женитьбы на Корлисс, вспомнил шушуканье, которое ползло вдоль стойки.

Капитан Маркс остановил меня на полпути и поинтересовался у шерифа Купера, осмотрел ли тот шкаф миссис Нельсон.

– Сразу же, как только вы позвонили, – ответил шериф. – Точнее, я поручил это дело миссис Джилли.

Мик снова потер себе нос.

– Моя жена бы с удовольствием это сделала, но она больна.

Капитан Маркс сел за столик напротив Коры.

– Это вы – миссис Джилли?

– Да, сэр.

– Вы хорошо знаете гардероб миссис Нельсон?

Кора вытерла глаза носовым платком.

– Довольно хорошо. И, по моему мнению, все находится на месте, кроме верблюжьего пальто, белого платья, которое она надела вчера вечером, сандалий и большой белой кожаной сумочки.

У одного из полицейских, прибывших из Сан-Матес, находился в руке большой потрепанный портфель. Он открыл его на стойке, вынул белое платье, испачканное кровью, и протянул его капитану Марксу. Тот показал его Коре.

– На миссис Нельсон было надето это платье, миссис Джилли?

Она внимательно осмотрела его.

– Да, сэр. Я еще помню, что одну из тесемок на плечах надо было закрепить... Вот видите, здесь? Я хотела сказать об этом Корлисс... Но потом все пошло кувырком...

– Что вы имеете в виду?

Кора посмотрела на меня, а потом отвела глаза.

– Ну, понимаете, мистер Нельсон слишком много пил... Потом Корлисс заплакала и сказала ему, что больше не хочет его видеть. Попросила, чтобы он уехал.

Уэлли облокотился на стойку.

– Зачем вы ее убили, Нельсон? Ведь Корлисс ничего вам не сделала, кроме хорошего?

Флегл взгромоздился на табурет.

– А Нельсон что, пил целый вечер?

– Целый вечер, – подтвердил Уэлли. – Этот парень уже четыре дня не был трезв. Когда он здесь появился, он был мертвецки пьян. И с этого момента я не видел его трезвым. – Потом он добавил более серьезным тоном: – Вы не поверите мне, если я вам скажу, сколько рома он выпил за это время.

Капитан Маркс откусил кончик своей сигары.

– Кто из них был за рулем, когда они уезжали?

– Она, – ответил Уэлли. – Нельсон уже был в таком состоянии, что мне пришлось помогать, чтобы посадить его в машину.

– Она вам сказала, куда собирается его отвезти?

Уэлли оперся руками о стойку.

– Мне нет, уважаемый. Ведь я здесь простой работник. Но тем не менее у меня сложилось впечатление, что она собирается его где-нибудь высадить. Понимаете, в каком-нибудь отеле или еще где-нибудь. Лишь бы подальше отсюда. – Он добавил доверительным тоном: – Вы же сами знаете, что нельзя, чтобы в ресторане находился человек в таком виде. Во всяком случае – в приличном ресторане. Мы живем главным образом за счет туристов, а большинство из них имеют детей.

Я попытался ухватиться за крошечную соломинку, которую увидел в его словах:

– Не понимаю, откуда у меня взялись силы убить ее, если я был до такой степени пьян, что меня даже пришлось волочить в машину?

– Вы что, хотите тем самым сказать, что миссис Нельсон еще жива? – саркастически спросил Флегл. – После того как мы нашли кровь и на ее одежде, и на переднем сиденье машины, и на пальто из верблюжьей шерсти? И это – спустя сутки?

– Я не знаю, где она, – бросил я.

Харрис поинтересовался у капитана Маркса, взяли ли эксперты из Сан-Матес парафиновый тест с моих рук.

Маркс сунул себе в рот сигарету.

– Да. И он показал положительные результаты. Тест его правой руки ясно показывает, что Нельсон стрелял из оружия незадолго до того, как его арестовали. Кроме того, на оружии были найдены первоклассные отпечатки его пальцев.

Я посмотрел на свою правую руку. Значит, я стрелял из огнестрельного оружия? И парафиновый тест обнаружил на моих пальцах следы пороха?

Капитан Маркс поднялся из-за стола и прислонился к стойке, где начал говорить с шерифом Купером:

– Судя по всему, он убил ее вчера вечером после одиннадцати. Стекло его наручных часов было разбито, и часы остановились без пяти одиннадцать. А когда они уехали?

– Мне кажется, около восьми, – сказал Купер. – Я заехал в бар в самом начале девятого, чтобы задать миссис Нельсон парочку вопросов в связи с этим делом. И Коннорс сказал мне, что они только что уехали.

Маркс начал реконструировать события дальше.

– Возможно, она остановилась где-нибудь на обочине дороги, с тем чтобы он немного протрезвел, прежде чем высадить его в каком-нибудь отеле. Нельсон пришел в себя и разозлился. Она защищалась, как дьявол, может быть, даже сумела нанести удары гаечным ключом или чем-нибудь другим. Это объясняло бы его синяки и ссадины. Может быть, она даже хотела воспользоваться револьвером, но Нельсону удалось вырвать его из ее руки и застрелить ее. – Он сдвинул шляпу на затылок. – Но все это не может подсказать нам, что же он все-таки сделал с ее трупом. Вполне возможно, просто привязал к нему камень и бросил в море. В этом случае пройдут дни, а может, и недели, прежде чем ее прибьет к берегу.

– Вы говорите, что в машине было много следов крови?

– Во всяком случае, немало. Группа Б, с позитивным резусом.

Голова Купера быстро дернулась вверх. В этот момент он был похож на старого козла, который пытается кого-то боднуть своими рогами.

– В таком случае, все ясно. Я сегодня делал запрос на станции переливания крови. Чудесная женщина, эта миссис Нельсон. Каждые десять дней сдавала свою кровь.

Флегл подвел меня, чтобы я встал спиной к бару.

– Ну как, Нельсон, вы все еще будете утверждать, что не убивали ее?

Я сделал над собой усилие, чтобы дышать ровно и спокойно.

– Если я это и сделал, то я этого не помню. Я только помню о нашем споре.

– О каком споре?

Я рассказал ему последнюю часть.

– Она хотела покончить со мной и приказала мне исчезнуть из ее жизни.

Мик провел языком по узкой верхней губе.

– Я видел вас... сквозь жалюзи. И я видел, как вы пытались овладеть ею силой. Корлисс отбивалась от вас ногами, ударив один раз и по лицу.

Все мужчины в баре уставились на меня такими глазами, словно я был куском дерьма. Я пытался найти хоть одно приветливое лицо – но напрасно. А потом я заметил Грина, человека из ФБР. Он сидел на табурете на другом конце бара, где когда-то сидел Волкович. Он только слушал спокойно и бесстрастно.

– А что еще говорила миссис Нельсон? – продолжал допытываться Флегл.

Я рассказал ему всю правду.

– Она запретила мне говорить с ней таким тоном, каким я говорил. Разрешила взять машину, все, что я хотел, но только уехать.

– Почему вы не сделали этого?

– Потому что я ее любил.

– И это называется любовью! – саркастически заметил Уэлли.

– Значит, она запретила разговаривать вам таким тоном, – вставил Флегл. – А каким тоном вы с ней говорили?

Я почувствовал себя в ловушке.

– Я обозвал ее потаскушкой.

– Почему?

– Потому что она вела себя, как потаскушка.

Флегл снял шляпу и провел себе рукой по волосам.

– Так-так... И после того, как вы ее так назвали, она предложила вам "кадиллак", стоящий пять тысяч, и все другое, чтобы вы исчезли с ее глаз.

Если смотреть с его точки зрения, ситуация казалась глупой.

– Я полагаю, она и свое кольцо заставила вас взять?

– Она просто спросила, хочу ли я, чтобы она вернула его мне.

– А что вы скажете относительно тех одиннадцати тысяч долларов, которые нашли у вас, когда вас арестовали?

– Это мои деньги.

Флегл с довольным видом поднял брови.

– Откуда у вас эти деньги?

– У меня было двенадцать тысяч, когда я сошел на берег, – сказал я. – Это за три года жалованье.

– А зачем вам нужны были деньги?

– Хотел купить ферму поблизости от Хиббинга, в штате Миннесота, где я родился. Хотел жениться и начать оседлый образ жизни.

Флегл провел рукой себе по рту. Ему не нужно было этого говорить – я и так знал, о чем он думал. Теперь картина была для него ясна. Отвернувшись от меня, он сказал:

– Хорошо, продолжим. Я хочу осмотреть бунгало, которое она занимала.

Бар и ресторан уже были закрыты, но Мик все еще продолжал сдавать бунгало туристам. У бунгало номер четыре стояла супружеская пара среднего возраста, рядом стоял зеленый автомобиль с номерными знаками штата Иллинойс. Когда мы хотели пересечь двор, я услышал, как женщина сказала:

– Послушай, Джо, расскажи им, что мы видели, когда приехали сюда вчера вечером.

– Нет! – категорически ответил мужчина.

В бунгало Флегл перевернул все, что было в платяном шкафу.

– Вы уверены, что больше ничего не пропало, миссис Джилли?

– Уверена, – ответила Кора. – Почти уверена. – Она провела рукой по одному из вечерних платьев Корлис. – Миссис Нельсон ушла не добровольно. Это я точно знаю. Ни одна из женщин не уйдет, оставив такие чудесные платья.

– Согласен с вами, – ответил Флегл. – Во всяком случае, такое очень маловероятно.

А мое внимание обратилось на какой-то блестящий металлический предмет, валяющийся под кроватью. Я прислонился к стене и задумался над тем, что бы это могло быть.

Шериф Купер вынул из кармана толстый конверт и передал его Флеглу.

– Бумаги, которые мы изъяли из сейфа. Коннорс знал шифр.

– В сейфе были и деньги? – поинтересовался Флегл.

– Семьсот восемьдесят долларов, – ответил Купер.

Уэлли сопровождал нас в бунгало.

Флегл спросил его, знал ли я шифр к сейфу. Уэлли покачал головой.

– Нет. Об этом знали только я и миссис Нельсон.

– Значит, доступа к сейфу у него не было?

– Нет, сэр.

Флегл покачал головой и начал сортировать бумаги, пробегая их наскоро глазами. Главным образом тут были расписки, счета, купчая на мотель, страховые полисы и уже погашенные платежи.

– Завещания нет?

– Я его не нашел, – ответил Купер.

– Сомневаюсь, чтобы Нельсон планировал так далеко, – вставил капитан Маркс. – Насколько я понимаю, деньги были для него второстепенными. Нельсон сам заработал большие деньги и хотел их сохранить. А когда девушка заявила ему, что она сыта им по горло, он просто потерял голову.

Закончив просматривать бумаги, Флегл раскрыл белую сумочку Корлисс и разложил ее содержимое на туалетном столике. Потом он с радостным видом выпрямился и помахал каким-то смятым куском бумаги.

– А это уже кое-что!

Капитан Маркс встал и посмотрел, что это за бумага. Это был банковский формуляр, который нужно было заполнять, чтобы попасть в банке к своему сейфу. Корлисс неправильно датировала формуляр, перечеркнула дату, а потом скомкала бумагу и сунула ее себе в сумочку, чтобы заполнить новый. Флегл спросил у Уэлли, был ли у Корлисс сейф в банках Сан-Диего.

– Да, кажется, был, – ответил тот. – Да, конечно, был. Теперь я вспомнил. Когда нам представился случай выгодно купить партию виски – пятьдесят ящиков, – но за наличный расчет, у Корлисс не оказалось достаточно денег на ее счету, тогда она предложила торговцу проехать вместе с ней в Даго и взять деньги из сейфа. Так они и сделали.

Со стороны двери послышался плаксивый голос Мика:

– А вчера днем она взяла из банка еще большую сумму, а вы у нее их отняли, так, Нельсон?

Уэлли на этот раз оказался джентльменом:

– Нет. Я не хочу защищать Нельсона, но нельзя его обвинять в том, что он не делал. Я не думаю, чтобы он взял деньги у Корлисс.

– Почему? – поинтересовался Флегл.

– Когда я появился здесь, я забрал у него его деньги, чтобы сохранить их. И у него их было предостаточно. У него было при себе 14 875 долларов.

– Видимо, избрал не ту профессию.

Моя куртка была такой же мокрой, как и в ту ночь, когда я убил Волковича. Я попытался добиться их понимания:

– Послушайте, господа! В этом деле вообще что-то нечисто. Я не верю, что Корлисс погибла. Но если и погибла, то убил ее не я. Это все, что я знаю.

– Откуда вы это знаете? – сразу задал вопрос Флегл.

– Потому что это не в моих правилах. Как бы пьян я ни был, я просто не могу убить женщину.

– Вы сами не подозреваете, на что вы способны, а на что – нет, – резко ответил Флегл, – люди вашего типа сами не знают, что нормально, а что нет. Вы живете одними только авантюрами, которые щекочут вам нервы, и больше ничем. По вашим же собственным словам, вы уже имеете патент капитана в кармане. Тем не менее вы предпочитаете выходить в море первым матросом, потому что вы боитесь ответственности. Вы были глубоководным ныряльщиком, и в Африке вы охотились за алмазами, в то время как другие люди спокойно работают за письменным столом или станком. Всю вашу жизнь вы занимались тем, что вам нравилось, совали свой нос во все уголки земного шара. Рыцарь удачи, который все время рисковал своей жизнью. Но на этот раз вы переступили грань.

Флегл прошелся по комнате, а потом остановился передо мной.

– Вы сами-то отдаете себе отчет, как отнесутся присяжные к вашему делу? Четыре дня назад ваш корабль вошел в гавань. Вы говорите, что купили билет в Хиббинг, хотели купить ферму и жениться. А на деле мы знаем, что вы пошли шляться по кабакам, играли в притоне в азартные игры, избили человека, что он чуть не умер. Мы знаем так же, что миссис Мейсон почувствовала к вам жалость и привезла вас сюда. Вы – статный и красивый мужчина. Корлисс Мейсон – молодая вдова со всеми чувствами нормальной женщины – влюбилась в вас. Вам тоже была нужна жена, точнее, определенная жена. Каким-то образом вы уговорили ее выйти за вас замуж. Но потом? Разве вы вели себя так, как ведет себя нормальный муж? Нет, и еще раз нет! Когда вы добились своей цели, вы опять начали пить и оскорблять свою молодую жену. Три дня вы были беспробудно пьяны. А когда ей стало ясно, что вы собой представляете и она захотела избавиться от вас, вы сорвали с нее одежду и изнасиловали ее. После этого вы убили ее и спрятали труп.

Я замахнулся на него руками, на которых были наручники. Цепь попала ему в подбородок и заставила откинуть голову.

Харрис быстро шагнул ко мне и нанес удар дубинкой.

– Выродок! – прошипел он. – Вонючий швед!

Удар заставил меня упасть на колени, а потом растянуться на полу. Моя шапка покатилась под кровать. Кусочек металла, на который я обратил внимание еще раньше, лежал почти рядом с ней.

Надо мной раздался громовой голос капитана Маркса:

– Мы с вами и так уже достаточно повозились, Нельсон. Рассказывайте же, наконец! Куда вы дели труп своей жены?

Я не шевельнулся, уставившись на кусочек металла. Корлисс была мертва, и говорят, что убил ее я. Копы утверждали, что мы уехали вместе из мотеля и нас никто больше не видел, пока меня не арестовали мертвецки пьяного. Корлисс больше не вернулась в мотель и ее больше никто не видел с тех пор, как она уехала вместе со мной.

Но что тогда означало обручальное кольцо, которое было немного великовато для ее пальца и которое валялось сейчас под кроватью на коврике, который мы купили вместо старого, в который мы заворачивали Волковича, под именем которого он был известен в этом районе?

18

Я долго смотрел на кольцо. Оно было на пальце Корлисс, когда мы сидели в ресторане. Я очень хорошо помнил об этом.

Время от времени она вертела его при разговоре.

"Пока ты обо мне так думаешь, ты не можешь любить меня по-настоящему", – сказала она тогда. – "Давай лучше разойдемся. Может быть, в следующий раз нам повезет больше".

Ее щеки были мокрыми от слез.

Я достал свою шапочку, упавшую под кровать. Одновременно с ней я поднял и кольцо и сунул его в шапку. Показывать его им было напрасной тратой времени. Ведь они были уверены, что Корлисс убил я. Ее кольцо? Ну и что из этого? Я ведь не мог доказать, что оно было на ней, когда мы выходили из мотеля и уехали. И тем не менее оно было у нее на пальце. Значит, через некоторое время после того, как она увезла меня на машине, она возвращалась в мотель.

Капитан Маркс помог мне подняться на ноги.

– Ну что, Нельсон? Будете говорить, или нам придется принимать крутые меры?

– О'кей, – сказал я. – Хочу сделать вам предложение.

– Какое? – спросил Флегл.

– Я сделаю полное признание и выдам труп в обмен на чистую одежду и душ.

Флегл кивнул.

– Договорились! Наконец-то вы становитесь разумным, Нельсон. Так что же вы сделали с трупом?

Я вытянул в его сторону руки в наручниках.

– Только без спешки. Сперва я должен принять душ и переодеться.

Маркс послал одного из своих людей для моей охраны. Стоя под душем, я изучил все свои синяки – на бедрах, на животе и на руках. Я был не просто избит, я был систематически избит. Мое тело было таким, словно кто-то прошелся по нему гаечным ключом, и причем с радостью выполнял эту работу. Тогда – муха, теперь – человек. Какая в этом разница?

За это время Грин, все еще спокойный и равнодушный, успел присоединиться к общему разговору:

– Значит, вы решили свою проблему, господа?

– Конечно! – капитан Маркс рассмеялся. – Душ и одежда в обмен на признание и труп. Нельсон, должно быть, чистюля.

– Да, наверное, – пробормотал Грин.

Флегл поинтересовался, нет ли каких известий в деле Липпи Сальца.

– Нет, пока нет, – ответил Грин, – но думаю, что их будет много еще до того, как наступит утро.

Ночные холмы, круто ниспадающие к дороге, словно замерли, так что было слышно похрустывание каждой веточки под ногами мужчин и их тяжелое дыхание. Вытянувшись в цепочку, они шли за мной.

– Еще далеко? – спросил Маркс.

– Теперь уже нет, – кривя душой, сказал я. – Взберемся на следующий холм, а там пойдем по ровной плоскости. Как же ее называют?

– Плато?

– Да, правильно, плато.

– Как вы додумались спрятать труп в пещере, Нельсон? – с удивлением спросил Флегл.

– Был как-то тут с одной девчонкой, – бросил я. И это соответствовало действительности. – На пикнике.

– На вас это похоже, – уколол меня Харрис.

Я свернул с тропинки и пошел поперек, по камням, чтобы сделать наш поход потяжелее. До того, как начать наше восхождение, капитан Маркс снял с одной моей руки наручник, и теперь он позванивал на каждом шагу. Я попытался сунуть руку с наручником в карман, но идти, поднимаясь по скалистой почве, с одной рукой было почти невозможно.

Позади меня Флегл поинтересовался:

– Время совпадает. Мы вышли из мотеля час сорок назад. Но где мы сейчас находимся?

– Я и сам хотел бы это знать, – буркнул капитан Маркс.

Но шериф Купер знал этот район.

– Мы сейчас находимся за Малибу. Если судить по звездам, то мы сперва свернули под углом к северу, а потом – к западу. После того, как вышли из каньона Топанга. Если мне не изменяет память, то автострада проходит как раз по другую сторону этой цепи холмов. Мимо подножия обрывистого утеса.

Я упорно продолжал подниматься все выше и выше, чувствуя уже запах моря. Я действительно бывал здесь однажды с одной девушкой. И целью моей была горная вершина в береговой цепи, бывшая несколько выше, чем соседние. Она находилась в полумиле от побережья. А от узкой дороги ее отделяла чаща, тянувшаяся в северо-восточном направлении через половину каньона Топанга. Крутая скала, о которой упоминал Купер, возвышалась с запада над 191-м шоссе с правой стороны, если ехать на север в сторону Фриско. Если ехать на машине, то до шоссе доберешься только через семь миль, а напрямик, вниз по обрывистому склону – здесь только две тысячи футов.

С самой верхней точки горы можно было на несколько миль вокруг все осмотреть в любом направлении. И во время нашего пикника с девушкой мы пришли к выводу, что ловкий человек вполне может спуститься по этому склону. Хотя девушка и возражала, что при этом можно сломать себе шею, но я считал, что такая задача мне по плечу. Через несколько минут мне придется убедиться, прав я или нет.

Уже какое-то время мы двигались по плато. Потом Флегл ускорил шаги и положил руку мне на плечо. Видимо, в нем проснулось недоверие.

– Минутку, Нельсон! Ведь здесь, наверху, никаких пещер нет! Скажите лучше, что вы задумали?

Я повернулся и очутился непосредственно перед ним. Кроме него самым близким ко мне был полицейский из Сан-Матес, стоявший ярдах в пяти-шести от нас. Остальные вообще были скрыты кустарником, и их фонарики светились, словно светляки.

В этот момент я нанес ему удар в диафрагму. Он охнул и упал в кусты. Я быстро взглянул в сторону полицейского. Я увидел, что тот выхватывает пистолет. А Флегл, прижав руки к животу, кричал копу истошным голосом:

– Да стреляй же быстрее, черт тебя побери! Что ты медлишь?!

Пуля ударила в ствол дерева, стоявшего рядом со мной. Я быстро исчез за скалой и начал стремительно спускаться вниз. Спуск оказался гораздо более трудным, чем я предполагал. Порой мне просто не за что было уцепиться, и сила земного притяжения неудержимо влекла меня вниз. Вскоре я потерял равновесие и в конечном итоге упал на живот.

Целый десяток карманных фонариков рыскал по склону. Я услышал слова шерифа Купера:

– Какой же он все-таки идиот! На этом склоне он наверняка сломает себе шею. Но на всякий случай... Харрис и Джексон! Быстро назад к машине! Перережьте ему путь! И быстрее!

Снова пуля отскочила от скалы, по моему разумению, слишком близко от того места, где я находился. Я быстро соскользнул дальше по склону, наставляя себе синяки, которых у меня и так было предостаточно.

Вскоре я застрял между скалой и стволом дуба, который вонзился в небо.

Какое-то мгновение я лежал без движения, пытаясь перевести дух и приказывая себе спуститься дальше. Но я боялся. А потом я сообразил, что если люди, стоящие наверху, и слышали меня, то видеть никак не могли, ибо я был скрыт довольно густым кустарником. Они стреляли, только ориентируясь на шум. Значит, я мог позволить себе перевести дух.

Я позволил себе не шевелиться в течение нескольких минут, наблюдая за машинами, проезжающими внизу, по 101-му шоссе. Они выглядели, как игрушечные автомобильчики, а их фары казались фонариками на рождественской елке. По ту сторону дороги мерцали огоньки – это светились окна в крайних домиках Малибу.

Я высвободился из расщелины и снова пополз вниз, то и дело натыкаясь на острые камни или теряя точку опоры. Последние ярдов восемьдесят были самыми трудными. Я осторожно спустился, дюйм за дюймом, стараясь, как насекомое, прилепиться к скале. Раза два я уже думал, что ветер сбросит меня вниз. Пальцы занемели от напряжения, ноги начали дрожать. И все-таки я добрался до подножия утеса. Прислонившись к скале, я в изнеможении закрыл глаза и потерял всякое представление о времени.

Потом, найдя небольшую лужицу, я умылся и кое-как привел одежду в порядок. Правда, на обеих коленях были дырки.

После этого я направился вдоль побережья в сторону неоновой рекламы бара. Перед баром я вышел на шоссе. Там я встал на такое место, где бы я не очень бросался в глаза, но где меня все-таки было видно, и вытягивал большой палец всякий раз, когда мимо меня проезжала машина, следовавшая в южном направлении.

Наконец мне повезло. Машина остановилась.

– Куда путь держишь, моряк? – спросил меня шофер.

– А вы куда? – спросил я, вместо того чтобы ответить.

– В Даго, – ответил он.

– Отлично! – сказал я и сел в машину. Руку с наручником я спрятал в карман.

– С какого судна, моряк? С пассажирского или грузового?

– С грузового, – ответил я, все еще тяжело дыша. – Почему вы взяли меня с собой? Когда-нибудь тоже служили в торговом флоте?

Он смущенно улыбнулся.

– Угадали. В конторе портового капитана. В Педро. Очень важный пост занимал. Стучал на пишущей машинке.

Если бы он только прибавил скорости! Не хотел бы я снова предстать перед законниками в "Пурпурном попугае"! Я бы с удовольствием вытолкал его из машины и сам сел за руль. Вместо этого я лишь вежливо улыбнулся:

– Бумажная война – тоже важная штука.

– Может быть, – согласился он.

Он прибавил газу. Я предоставил ему вести разговор.

Он покосился на меня и улыбнулся.

– Видимо, попали там в переделку, моряк? Там, где я вас подобрал?

– Угу, – ограничился я этим.

Чтобы доказать, что он отчаянный парень, он начал мне долго и нудно рассказывать, в какую драку он однажды ввязался с одним из механиков Локхида.

Я слушал его лишь краем уха и поддакивал в подходящих местах. При этом я все время продолжал думать о Корлисс. О ее словах. И о деле с утюгом. Корлисс утверждала, что это она постирала и выгладила мне вещи. А ожог от утюга был на руке Мэмми. Я должен был понять все это раньше. Но я был околдован белокурой русалкой.

Теперь я понял, почему Уэлли и Мик подсмеивались надо мной. Я мог выкрутиться из аферы с Волковичем или Липпи Сальцем. Но Корлисс оставалась моей женой – независимо от того, будет найдет труп или нет. И за это дело все равно повесят меня.

Я попытался вспомнить юридическую формулировку, но мне никак не удавалось этого сделать. Зато я вспомнил аналогичный случай, когда один человек был уличен в убийстве своей жены и приговорен к смерти. Труп так и не был найден, но суду было достаточно косвенных улик, чтобы приговорить человека к смерти.

Я попытался продумать свое положение.

Корлисс и я повздорили. Она выставила меня за дверь, перед свидетелями кричала, что не желает меня больше видеть. С другой стороны, всем было известно, что я очень вспыльчивый человек. Был отпущен из-под ареста под залог за то, что неистово избил человека. Целых четыре дня я пьянствовал. Мы вместе с ней уехали из мотеля. Через пять часов меня задержали в девяноста милях от мотеля. При мне нашли оружие, из которого недавно стреляли, нашли кровь на ее одежде и на сиденье машины. Эта кровь соответствовала группе крови Корлисс, а сама она исчезла. Вполне достаточно, чтобы вынести приговор на основании косвенных улик.

Парень за рулем внезапно заметил, что он все говорит и говорит, а я не слушаю, и смущенно кашлянул.

– Ну, а как вы сами выпутались из драки, моряк?

– Об этом нужно спросить мою шапочку, – ответил я.

19

Мы миновали Бальбоа, потом Корону-дель-Мар. Шофер спросил, не остановиться ли выпить по кружечке пива. Мне очень хотелось выпить, но я отказался.

Он пожал плечами и как улитка погрузился в молчание. Когда мы делали поворот у Лагуна Бич, свет прожекторов осветил заведение, в котором когда-то работал Липпи Сальц. Теперь за стойкой стоял новый бармен и в заведении было полно народу. Люди танцевали, пили и смеялись, а сам Волкович, он же Липпи Сальц, служил кормом для рыб. Скорее всего он сейчас находился или в брюхе акулы, или запутался в водорослях, где его пожирают рыбы. И ему теперь совсем не нужна была эта четверть миллиона, которую он обманным путем выудил у Пальмера.

Мне стало душно и я спросил у шофера, нельзя ли открыть окно с моей стороны.

– Конечно, можно, – ответил он.

Сейчас мы ехали довольно быстро. Мимо нас мелькали населенные пункты.

Я опять задумался. Ведь капитану Марксу или шерифу Куперу вряд ли придет в голову мысль, что я захочу вернуться назад. Они посчитают, что я буду пробираться вверх по побережью или спрячусь в Лос-Анджелесе. Тем не менее не исключалось, что они выставят в Пальм-Гроув засаду только на тот случай, если я задумаю пробраться в Мексику.

– Сигарету? – спросил шофер.

Я ответил утвердительно и неловко вытащил левой рукой сигарету из пачки.

– Что с вами, моряк? – участливо спросил он. – Уж не сломали ли вам руку?

– Во всяком случае, болит. – Я использовал зажигалку на щитке водителя. – Высадите меня вон там, перед освещенными пальмами.

Он затормозил за несколько ярдов от мотеля.

– Почему вдруг тут? Я думал, вы хотели в Даго.

– Разве я это говорил?

Он мгновение подумал.

– Нет.

Я открыл дверцу.

– Я только спросил, куда вы едете. И большое спасибо за то, что подвезли.

Он уставился на мою спрятанную руку.

– Пустяки, – пробормотал он, и нажав на педаль, быстро скрылся за поворотом.

Купер счел нелишним поставить здесь часового. Перед баром не было ни одной машины. Исчез даже "форд" Уэлли. В баре горел только ночной свет, все остальные огни были выключены.

Я заглянул в окно. В баре был только Мик. Он сидел на табурете, задумчиво уставившись на свою пустую рюмку, словно хотел снова наполнить ее, но боялся превысить норму.

Пока я наблюдал за ним, внезапно раздался телефонный звонок с другого конца стойки. Мик соскользнул с табурета. Некоторое время он напряженно слушал, что ему говорили, отвечая односложными фразами, а потом повесил трубку и вытер пот со лба своим грязным носовым платком. Как хорошо, что у него есть носовой платок. Во всяком случае, мне будет чем заткнуть ему глотку, когда мы закончим наш деловой разговор.

У меня оставалось мало времени. Если в Пальм-Гроув все-таки поставили кордон, то шофер, подбросивший меня, наверняка расскажет копам, что подвозил моряка, который тщательно прятал от него свою руку. И уже через несколько минут на 101-м шоссе могут завыть сирены полицейских машин.

Я подумал, может быть, лучше сперва поговорить с Мэмми? Она уже, наверное, протрезвилась. Она добровольно расскажет мне все, что знает. А из Мика мне придется выжимать каждое слово.

Мик сам решил за меня этот вопрос.

Он вышел из боковой двери бара и пошел по дорожке к конторе.

Я прошмыгнул мимо бара, чтобы добраться до бунгало с той стороны, где не было окон. Здесь, в низине, воздух был жаркий и душный, от цветов исходил сильный терпкий аромат. Стрекотали цикады и кузнечики.

Я прошел между четвертым и пятым бунгало. Парочка в четвертом номере все еще спорила в темноте. Голос женщины звучал резко и настойчиво, голос мужчины устало и вяло.

Когда я проходил мимо окна, женщина как раз говорила:

– Я считаю, что мы обязательно должны рассказать полиции все, что видели вчера, когда приехали.

Он что-то пробурчал в ответ, из чего я расслышал только одно слово: "отпуск".

Она поинтересовалась, какое отношение может иметь отпуск к этому делу.

– Ну хорошо, хорошо, – буркнул он. – Мы все расскажем им завтра утром, а теперь помолчи и дай мне спать.

Я прошел мимо, а потом, словно повинуясь какому-то внезапному импульсу, вернулся и дернул дверь их веранды. Она была не заперта. Я открыл дверь, прошел через веранду и тихо, но решительно постучал в дверь.

– Кто там? – крикнул мужчина.

– Полиция! – солгал я. – Прошу вас, не волнуйтесь и не зажигайте света. Мы уже два раза слышали ваш разговор и поняли, что вы что-то скрываете от полиции. О чем идет речь?

Я понадеялся, что мой обман не раскроется.

– Вот видишь! – прошептала жена. – Я же тебе говорила.

Мужчина подошел и открыл дверь.

– О'кей! Нам действительно надо было об этом заявить.

– О чем именно?

Он побежал обратно к кровати и достал сигарету.

– Мы кое-что видели, когда приехали вчера вечером в этот мотель.

– Назовите, пожалуйста, ваши имена, – сухо сказал я.

Женщина накинула халат и присоединилась к нему, уже вновь стоявшему у двери.

– Мистер и миссис Льюис из Карбендейла, штат Иллинойс. У нас отпуск, и мы вчера приехали из Солт-Лейк-Сити.

Он пыхнул в мое лицо сигаретой.

– Проехали семьсот тридцать восемь миль. Никогда еще не покрывали такое расстояние за один день.

Я не мог видеть их лиц, а голос женщины звучал, словно она все время поджимала губы.

– И когда я и Джон приехали вчера вечером сюда – это было в первом часу ночи, – то мы видели кое-что, о чем должна узнать полиция. Вы же расследуете дело об убийстве, не так ли?

– Верно, – ответил я. – И что же вы видели?

– Голую женщину! – с возмущением сказала миссис Льюис.

– Где? В каком бунгало?

– В номере первом. Она лежала на постели.

– Живую?

Льюис рассмеялся.

– Еще какую живую! Это нельзя передать словами, господин полицейский! Мы еще подумали, что это за вертеп такой!

Я попытался сказать как можно спокойнее:

– Может, вы все-таки расскажете с самого начала?

Миссис Льюис сразу начала:

– Ну, это было в районе полуночи, в начале первого, когда мы увидели вывеску "Свободные номера есть". Как я уже сказала, мы проехали в этот день более семисот миль и были страшно утомлены. Поэтому мы остановились около конторы и позвонили. Нам пришлось позвонить несколько раз, а когда нам все-таки так и не открыли, мы прошли через двор к единственному бунгало, которое было освещено, в надежде, что мы найдем там управляющего. Мы слишком устали, чтобы ехать дальше. А потом мы увидели девушку.

Она снова поджала губы.

– Жалюзи были опущены, но над подоконником оставалась щель – довольно широкая, так что мы могли увидеть ее довольно хорошо. И мужчину – тоже.

– Опишите его.

– К сожалению, я не могу этого сделать. Мы видели его со спины.

– Высокого роста или маленький?

– Высокий и довольно плотный.

– Что на нем было?

– Ничего. Он был тоже совершенно нагим, как и женщина.

В разговор вмешался Льюис:

– Я вам говорю, господин полицейский, что там было на что посмотреть. Девушка не хотела, понимаете? Лежит на кровати и плачет так, что камни и те пустили бы слезу. Но тот все приставал и приставал, и она, наконец, уступила. Или потому, что ей стало совершенно безразлично, или по какой другой причине. И пока он ее накачивал, она все время плакала.

– Тебе совсем необязательно употреблять такие сочные эпитеты, – сухо сказала миссис Льюис.

– А потом? – спросил я. – Я имею в виду, что делали оба потом?

Льюис продолжал:

– Эва временами дергала меня за рукав и шептала: "Это неподходящее для нас место". Box мы и отправились обратно к машине и хотели уже ехать дальше, как вдруг из бара выскочил маленький человек в голубых джинсах, сказал, что он управляющий, и поинтересовался, не хотим ли мы снять бунгало. И, да услышит меня Господь Бог, к этому времени я был так утомлен, что мне было все безразлично, лишь бы была комната для ночлега.

– Вы ему сообщили, что видели?

– Конечно нет, – ответила миссис Льюис.

– Я не знаю, как в Калифорнии, но у нас в Карбендейле о таких вещах не говорят. Мы только сказали ему, что хотим снять бунгало. И мы сняли. Хотя если бы Джо так не устал, я наверняка настояла бы на том, чтобы ехать к следующему мотелю.

– Вскоре после этого, – добавил Льюис, – минут через десять или пятнадцать, в бунгало, где мы видели сцену, свет погас. Кто-то вышел оттуда и уехал. Я даже не смог разглядеть, кто это был – мужчина или женщина, а сегодня мы услышали, что убита владелица мотеля и что она жила в бунгало номер один. Тогда Эва решила, что мы должны сообщить обо всем, что видели.

– И хорошо сделали.

– А кто ее убил? Ее супруг?

– Так предполагают. А женщина была темной или светлой?

– Блондинка.

– Симпатичная?

– Очень.

– И в какое время вы ее видели?

– После полуночи. Скажем, между четвертью и половиной первого. – Льюис переложил сигарету в другую руку. – И вам помогут эти сведения?

– О, да! – сказал я. – Очень. Большое спасибо.

– А как ваше имя, господин полицейский? – осведомилась миссис Льюис с запоздалым подозрением.

Не ответив ей, я быстро повернулся и зашагал по мокрой траве к конторе. Дверь была закрыта, жалюзи опущены. Из-за двери слышался плач Мэмми. Я приложил ухо к щели и стал слушать, как Мик разыгрывал из себя супруга и повелителя.

– Я тебе ничего не говорил, – прорычал он, – и на этом все и останется. Ты не можешь проболтаться о том, чего не знаешь. Если дело пойдет так, как я надеюсь, то мне перепадет хороший кусок. Или ты думаешь, что мне приятно копаться в дерьме?

– Но Швед... – простонала Мэмми.

– Швед, Швед, Швед! – передразнил ее Мик. – Эта дикая акула вскружила тебе голову, как только появилась здесь. – Послышалось бульканье, как будто кто-то пил из бутылки.

Мэмми заплакала еще громче. Судя по звукам, тот стал расхаживать по комнате.

– Сегодня днем ты опять чуть не испортила все дело, и мне пришлось тебя обезвредить. В следующий раз я напичкаю тебя такими пилюлями, что ты вообще больше не проснешься.

– Делай, что хочешь... Мне все равно, – сквозь слезы выдавила Мэмми.

Я проскользнул к главной двери бунгало. Решетчатая дверь была не заперта, зато внутренняя была закрыта. Я поднажал плечом и надавил на дверь рывком. Петли заскрипели и не выдержали, дверь с шумом распахнулась.

Мэмми лежала на неприбранной постели. Волосы ее были растрепаны, глаза опухли и были красными от большой дозы снотворного. Увидев меня, она выпрямилась и тыльной стороной ладони вытерла слезы.

Губы ее открылись.

– Швед!

Мик выронил бутылку и хотел обратиться в бегство. Он тяжело задышал, ища испуганными глазами, в каком направлении он смог бы убежать, но в следующую секунду понял, что попался.

– Швед! – снова закричала Мэмми.

За это мгновение во многих бунгало зажегся свет – видимо, людей разбудил треск двери и крики Мэмми. Льюис вышел со своей женой на веранду. Я даже слышал, как он выругался.

Мик все еще пытался как-то выкрутиться:

– Убирайся отсюда! – взвизгнул он. – Убирайся отсюда, проклятый убийца!

Я сделал шаг в его сторону. Он понял, что убежать ему не удастся, выхватил нож с большим автоматически выбрасывающимся лезвием.

Снаружи я мог слышать гул голосов.

Где-то вдали завыла сирена патрульной машины. Значит, все-таки в Пальм-Гроув был поставлен кордон. А бывший морской писарь развязал свой язычок.

От страха у Мика на рту выступила пена.

– Только попробуй дотронуться до меня, я расскажу шерифу Куперу, что ты убил Волковича и сбросил его с утеса вместе с машиной!

Внезапно он бросился на меня с ножом и задел мою руку. Мощным ударом я отбросил его к комоду.

– Волкович меня не интересует. И я сам знаю, где он... А ты мне скажи, где Софи?

– Как ты сказал? – выдавил Мик из себя.

– Я тебя спросил, где Софи? Ты ее знаешь – Софья Паланка! Моя жена!

20

Миссионерский отель по праву носил свое название. Большинство парочек, которые останавливались в нем, всегда что-то искали. Он был расположен на окраине мексиканского квартала, неподалеку от дешевого увеселительного квартала Сан-Диего.

Я остановил машину с иллинойским номером перед баром на другой стороне улицы и какое-то время внимательно смотрел на отель. Там все время сновали матросы с девушками и без девушек, но желающие подцепить себе кого-нибудь. Пока я наблюдал за этой суматохой, мимо входа прошел коп из торгового флота.

Я посмотрел в зеркальце заднего обзора взятой мной на время машины. Если не считать кровавого пятна на рукаве и немного загрязненной одежды, я выглядел довольно сносно... Я был похож на матроса с торгового судна, который уже начал свой обход пивных.

Бар, перед которым я остановил машину, тоже был набит матросами. Я вошел в него и купил себе порцию выпивки и пачку сигарет – на спрятанную двадцатидолларовую бумажку, которую всегда носил в нагрудном кармане.

Бармен разбирался в душе матросской.

– Небольшая стычка, да, моряк?

Я кивнул, держа перед собой рюмку с ромом. Он посмотрел на мой рукав.

– Супруг слишком рано пришел домой, не так ли? Похоже, что он бросился на вас с ножом.

Я выпил ром.

– Пустяки... Вам надо было бы сперва посмотреть на него.

Он рассмеялся и вытер лужицу на стойке. Я вынул сигарету и закурил.

В дело была уже подключена и полиция Сан-Диего. Когда я выходил из бара, перед моей машиной встала патрульная машина, перегородив тем самым выезд на дорогу. Из патрульной машины вышел молодой коп.

Он посмотрел на номер машины и ухмыльнулся своему коллеге:

– Вот это я называю службой оповещения! Именно та машина, о которой нам передали. Зеленая машина с иллинойским номером, которую увел Нельсон со стоянки мотеля. Позвони им и сообщи, что мы ее уже нашли.

Как обычно в таких случаях, вокруг машины стала собираться толпа. Я перешел через дорогу и вошел в отель.

Портье как раз изучал проспект бегов. Он отложил его в сторону.

– Что желаете, сэр?

Я вынул пятидолларовую банкноту, которыми мне бармен дал сдачи с двадцатки.

– Мне хотелось бы получить номер – с ванной или без нее. Но если можно, на шестом этаже.

Портье протянул мне формуляр.

– Как вам угодно, сэр. – Он положил на стол ключ. – Это будет стоить три пятьдесят. – Он дал мне сдачи. – Попали в неприятности, моряк?

– А... пустяки! – ответил я, продолжая держать правую руку в кармане. – Может, вы будете так любезны и сами заполните этот бланк? Свен Нельсон, Сан-Педро.

– Как вам будет угодно, моряк. – Он написал имя и адрес на бланке. – Но я боюсь за вашу руку. Может, вам лучше обратиться к врачу?

– Я как раз собираюсь это сделать, только немного попозже, – ответил я.

Я взял ключ и внимательно посмотрел на него, лишь очутившись в лифте. На номере стояло 519. Я поинтересовался у маленькой мексиканской лифтерши, выходят ли окна 519 номера на улицу или во двор.

– Не помню, синьор, – ответила она, останавливая лифт на шестом этаже. – Не могу сказать точно, но вы его сразу найдете, поскольку он расположен в конце коридора в заднем флигеле.

Я поблагодарил ее и, выйдя из лифта, направился в том направлении, куда мне показала она. Когда же лифт исчез, я изменил направление и начал разыскивать нужный мне номер. Он находился в переднем флигеле.

Я прислонился к стене и закурил новую сигарету от окурка только что выкуренной. Почти изо всех окон над дверьми в коридор падал свет. Слышались голоса. За каждой из этих дверей находились влюбленные парочки – они ссорились, мирились, у них были финансовые затруднения, неприятности с работой и здоровьем. Но им было достаточно и того, что они живут и что они вместе.

В мотеле стоял специфический запах всех дешевых отелей. Я попытался вытащить правую руку из кармана. Это не удалось. Мик своим ножом сделал большую работу.

Я отошел от стены и направился по истоптанному коврику к окну, которое выходило на улицу. Оно было открыто и над ним горела красная лампочка, означавшая, что тут находится запасной выход. Я высунулся из него и посмотрел вниз. Шахта пожарной лестницы была почти рядом со стеной. В ней находилась заржавевшая лестница с маленькими площадками на каждом этаже.

Для здорового человека, имеющего обе руки, было бы совсем нетрудно шагнуть с лестницы на подоконник окна, но, имея только одну руку, я не решился на такое. Ведь это все было на шестом этаже.

В 501-м номере горел свет, но жалюзи были опущены. Я мог слышать, как в номере журчит вода.

Я бросил взгляд на улицу, на машину, которую я позаимствовал на стоянке мотеля, не спрашивая разрешения у ее владельца. К этому времени у машины собралось еще больше народу.

Я услышал позади себя негромкое щелканье, словно кто-то захлопнул дверь. Я быстро оглянулся и, тяжело дыша, присел на подоконник. У всех дверей был такой же вид, как и прежде. Наконец я поднялся и постучал в дверь 591-го номера.

Тихий шум воды, текущей из крана, замолк. Какое-то время царила тишина, а потом голос Уэлли спросил:

– Кто там?

Я выкинул окурок из окна.

– Во всяком случае, не разносчик телеграмм.

В двери повернулся ключ, и она открылась. В руке Уэлли был пистолет, который он сразу направил мне в брюхо.

– Быстро!

Я вошел и закрыл за собой дверь. Уэлли еще сильнее надавил пистолетом.

– Как вам удалось избавиться от копов? И откуда вы узнали, что мы здесь?

– От Мика, – ответил я. – Правда, должен сознаться, что это произошло против его воли. Откровенно говоря, разговор был очень жесткий и при этом досталось даже Мэмми – получила удар ножом, который был предназначен мне. Я только что подбросил ее в больницу, где ею уже занялись. Еще неизвестно, останется она жива или нет.

Я посмотрел мимо Уэлли на Корлисс. Она стояла перед умывальником в ванной комнате и держала чашку с красителем для волос. Рот ее был открыт, но она не издала ни звука. На ней была тонкая нижняя юбка, которая была испачкана этим красителем. Брюнеткой она даже казалась симпатичнее, чем блондинкой.

– Вся перекраситься ты все равно не сможешь, мое сокровище! – сказал я. – Но готов поспорить, что когда-то ты была приятной златоглавкой.

От неожиданности она даже выронила чашку.

– Ты знаешь все...

Я прислонился к двери.

– Что ты – Софья Паланка? – Я кивнул. – В Тихуане, видимо, парень обратился к тебе на сербском языке? Кто это был? Старый почитатель?

Корлисс подошла к двери.

– Он видел, как я танцевала...

– Еще одно достоинство, – пошутил Уэлли.

Корлисс посмотрела на него, а потом на меня.

– Кто знает, что ты здесь, Швед? – спросила она.

– Ты и я, дорогая, – ответил я ей. – А что? Кажется, ты не очень-то рада видеть меня?

Она закусила нижнюю губу.

– Ты угадал.

– А зачем ты держишь руку в кармане? – поинтересовался Уэлли. – У тебя что, там револьвер?

Я показал ему наручник.

– Ну, что скажешь теперь?

Толстый бармен сразу весь покрылся потом. Так же, как и я потел в течение четырех дней.

– Я понял, что у тебя было кое-что на уме, когда ты начал лгать копам, обещая отвести их к месту захоронения трупа Корлисс. Я еще тогда подумал, что ты попытаешься бежать. Но я не думал, что ты окажешься настолько глупым, чтобы прийти сюда.

Я перенес тяжесть своего тела с одной ноги на другую.

– А что же ты ожидал от меня? Что я отправлюсь в Сан-Квентин, вздохну три раза, а потом скажу надсмотрщику "Доброе утро"? Скажу ему, что меня зовут Свен Нельсон, что я – моряк, вернее, был моряком, а потом решил, что я уже достаточно тратил жизнь понапрасну. И вот я решил поехать в Хиббинг, в Миннесоту, чтобы купить ферму, жениться и осесть. Вместо этого я отправился шляться по пивным. И при этом встретил молодую женщину, такую женщину, о которой мечтал всю свою жизнь. – Я посмотрел на Корлисс. – Я влюбился в нее с первого взгляда. Я и сейчас люблю ее и, наверное, всегда буду любить. Хотя и оказалось, что она совсем не та, за кого выдавала себя.

Корлисс заплакала.

– Не слушай его, – сказал Уэлли. – У него только одно на уме: внести разлад в наши отношения.

Не отрывая своего взгляда от Корлисс, я спросил:

– Коннорс с самого начала участвовал в этом деле?

Она перестала плакать, и ее нижняя губа опять немного оттопырилась.

– Нет, – сказала она холодно. – Но... но Мик и он уже с какого-то времени догадались, что я не та женщина, за которую себя выдаю, и уже год они меня шантажируют. Но до того, как нашли труп Пальмера, они только догадывались. А потом в мотеле появился мистер Грин и сказал, что Волкович в действительности был преступником Липпи Сальцем. Вот тогда-то оба активизировали свои действия. – Она с каким-то брезгливым отвращением махнула рукой. – А Уэлли в последнюю ночь постарался вовсю... – Голос ее стал совсем тихим, и я больше не мог видеть ее глаз. – Потому что знал, что как бы я ни любила тебя, я не смогу ему отказать... – Она сжала мокрые волосы на затылке и держала их крепко рукой. – И все из-за одной маленькой лжи, из-за того, что я была не Корлисс Мейсон, а Софья Паланка, которую ищут агенты ФБР в связи с делом об убийстве.

– Все верно, – самодовольно сказал Уэлли. – Тоже захотелось попробовать сдобного пирога, если вас не очень корежит от такого выражения, мистер Нельсон... Кусочек этого пирога мне понравился, и мне захотелось его сохранить. Корлисс и я уезжаем в полночь во Фриско, а оттуда мы улетим в Боготу. А "Пурпурный попугай" пусть летит ко всем чертям! Мик только будет радоваться этому...

– Ты тоже полетишь ко всем чертям! – прорычал я.

С этими словами я нанес ему левой такой удар, что глаза его сразу наполнились отчаянием. И он весь сжался, потому что все-таки не поверил, что у меня нет оружия. В следующее мгновение он уже пришел в себя и попытался поднять руку с пистолетом, но я сразу же выбил его из руки, так что он перелетел через всю комнату и упал под кровать. Потом я вытащил правую руку и размахнулся. Правда, мой кулак не попал ему по лицу, но наручник попал.

Крик боли даже не успел вырваться из его груди, когда я нанес еще удар, и на этот раз он попал точно в цель. Он грохнулся на пол.

Корлисс не сдвинулась с места.

Я набросился на нее:

– Ну, что стоишь? Быстро одевайся! Полиция была уже на пути к мотелю, когда я получил от Мика ваш адрес. Я был вынужден украсть машину, которая сейчас стоит напротив этого мотеля, и четыре умненьких копа из Сан-Диего уже расследуют это дело. Они начнут расспросы и узнают, что я в отеле. Быстро собирайся! Каждую минуту здесь могут появиться копы.

Ее полные груди натянули тонкий шелк юбки, когда она стягивала ее через голову.

– Что ты собираешься делать?

– Бежать.

– Куда?

– Еще не знаю... Об этом еще рано думать. Куда-нибудь, где мы будем в безопасности.

– И ты хочешь помочь мне бежать?

– Угу.

– Несмотря на то что... что я вела себя по отношению к тебе не совсем порядочно?

– Ну и что...

Корлисс прижала к моей груди свою маленькую ручку. Глаза ее испытующе посмотрели на меня.

– После всего того, что я причинила тебе?

– Да, несмотря на все это.

– Но почему?

– Видимо, потому, что я люблю тебя. – Я приподнял ее голову за подбородок. – А почему ты вчера ночью так горько плакала? Соседи сказали, что своим плачем ты смогла бы разжалобить камни...

Ее мокрые глаза все еще испытующе смотрели на меня.

– Может, я тоже тебя люблю... Потому что мне было стыдно... Потому что я, наверное, охотно стала бы той женщиной, за которую себя выдавала, вместо того чтобы быть той, кто я есть на самом деле. – Она снова заплакала. – Может быть, мне очень хотелось быть простой провинциальной девушкой, которая вышла замуж за сына богатых родителей... То есть чтобы все было так, как я выдумала. И чтобы я была свободна и могла выйти за тебя замуж. – Она прижалась ко мне, продолжая всхлипывать. – Вместо того чтобы быть публичной девчонкой из южной части Чикаго, которая слушалась Липпи Сальца...

Ее рука все еще лежала на моей груди. Я поцеловал кончики ее пальцев.

– Одевайся, дорогая, – шепнул я. – Сейчас не до разговоров. Нам надо уходить.

Корлисс опять посмотрела на меня.

– Ты действительно этого хочешь, Швед? Неужели я так много для тебя значу?

– Да.

Она глубоко вздохнула.

– Хорошо. Как ты хочешь, Швед.

Она быстро прополоскала свои волосы под краном и вытерла их полотенцем, закрыв глаза. При этом ее губы беззвучно шевелились. Потом, уже надевая туфли, она спросила:

– Сколько у нас еще есть времени?

Я немного раздвинул опущенные жалюзи и выглянул на улицу. Копы все еще стояли возле машины и о чем-то договаривались. Потом один из них бросил взгляд на дверь отеля.

Я быстро ответил:

– Считанные минуты... Но тем не менее я продолжаю думать, что нам удастся скрыться, если мы выйдем черным ходом.

На ней уже было простое белое платье и она доставала свое пальто. Когда я повернулся к двери, она достала элегантный чемоданчик из шкафа и схватила меня за руку, когда я проходил мимо нее.

– Прошу тебя, Швед, поцелуй меня, – умоляюще попросила она, – и пусть этот поцелуй будет как талисман, чтобы я была уверена...

Я поцеловал ее долгим поцелуем.

– Ну, теперь ты уверена?

Она посмотрела на меня блестящими глазами и кивнула.

– Да.

Она стояла ближе к двери. Она открыла ее и хотела выйти, но в тот же момент застыла. В дверях стоял Грин.

– Хэлло, Софи! – спокойно сказал он. – Куда на этот раз?

Она завизжала, а потом захлопнула дверь перед носом Грина и, бросившись к окну, закричала в мою сторону:

– Будь ты проклят, Швед! Ты меня предал! Ты все время хотел выдать меня полиции... – Она рванула вверх опушенные жалюзи. – Поэтому ты и хотел выманить меня из комнаты... Хотел, чтобы меня арестовали.

Она села верхом на подоконник и при этом юбка ее задралась. В тот же момент Грин выбил дверь. Она продолжала отчитывать меня:

– Грязный, вонючий Швед! Ты абсолютно ни на что не годишься! – Но глаза ее говорили другое. Они также радостно сияли, как и при моем поцелуе, когда она говорила мне, что теперь уверена в моей любви.

– Не надо этого делать! Это бессмысленно! – быстро сказал Грин, еще находясь в дверях.

Она все еще смотрела на меня, а сама уже схватилась рукой за ступеньку пожарной лестницы. Когда ее пальто зацепилось за что-то, она дико закричала и попыталась освободить его рукой, которой еще держала чемодан. В тот же момент другая ее рука соскользнула со ступеньки, и она, потеряв равновесие, с криком полетела в бездну. Улетела в темное ничто.

Я подскочил к окну и высунулся из него. При падении она несколько раз перевернулась. Чемодан, стукнувшись о перила балкона на третьем этаже, раскрылся, и из него вылетели деньги. Все золото мира. Грин тоже перегнулся через подоконник.

– Какая дурочка! Могла бы догадаться, чем все может окончиться!

21

Контора ФБР в Сан-Диего была маленькой, но уютной. Хорошо одетые и прилежные коллеги Грина говорили по телефону, делали какие-то записи или занимались какой-нибудь другой работой.

Здесь был капитан Маркс, помощник прокурора Флегла, шериф Купер и Харрис, а также мистер и миссис Льюис, Уэлли и Мик. Нижняя челюсть Уэлли была перевязана носовым платком, а голова Мика вообще вся была перевязана.

Врач осмотрел мою руку, а Грин тем временем сказал:

– Теперь вам все понятно, Нельсон?

– Да, – ответил я, – Корлисс разыгрывала комедию. Хотела купить меня по дешевке.

Грин самодовольно улыбнулся.

– Вот именно. Девушка, которую вы знали как Корлисс Мейсон, на самом деле была София Паланка, дама для развлечений и исполнительница стриптиза в одном из ночных клубов Чикаго. – Грин сунул в рот сигарету. – Основными клиентами клуба были югославы, поляки и чехи, мужчины с ближайших сталелитейных заводов. Но иногда туда заходили и богатые бездельники. Видимо, таким образом она познакомилась с Пальмером.

А я в это время пытался подавить подступающую к горлу тошноту.

– Я вам делаю больно? – спросил врач.

– Ничего, сойдет, – пробормотал я.

Грин продолжал:

– Ее семью мы пока что отыскать не смогли, да это не так уж и важно. По-видимому, причины обычные: размолвка между родителями или пьяница отец. Малышка хотела заполучить немного роскоши в жизни и стала добиваться этого всеми средствами, которые были в ее распоряжении. Имея такую фигурку и личико, ей это было просто – просто до определенной степени.

Врач закончил свою работу.

– Старайтесь несколько дней не делать ею резких движений, моряк. Нож задел мышцу, но надеюсь, что никаких осложнений не будет.

Я опустил руку на колени. Наручники загремели между моих ног.

– Спасибо вам. Большое спасибо.

Грин погасил сигарету.

– Прошлого мы ее не знаем и, видимо, так и не узнаем. Но зато мы знаем, что дело Пальмера было тщательно спланировано. Все время, пока она работала в клубе, волосы были у нее золотые. И кроме того, она в отличие от других девушек никогда не позволяла себя фотографировать. Мы имели только один снимок Софи, он был сделан в день свадьбы, да и на нем она стояла отвернувшись. Мы поняли, что ее волосы не обязательно должны быть золотистого оттенка, только тогда, когда отыскали одного из ее интимных дружков.

Мы даже не знаем, когда именно она познакомилась с Сальцем, но тем не менее у нас есть основания предполагать, что они жили дружно несколько месяцев еще до дела Пальмера. Нам было трудно начать это дело главным образом по той причине, что мы нашли его только через три года после всех событий. План убийства был разработан безупречно. Если бы труп Пальмера не был обнаружен случайно, министерство иностранных дел до сих пор бы еще требовало с восточных стран, чтобы они выдали Филиппа Пальмера, так как по всем данным он и его новоиспеченная жена исчезли в Бухаресте. И никого из них больше не вплели.

– А вы уверены, что София Паланка и Корлисс Ме1сон – одно и то же лицо?

Грин кивнул.

– Полностью уверен. Вот уже несколько месяцев. Мы сравнили отпечатки пальцев, присланные из Вашингтона, с отпечатками, которые были оставлены на машине, на которой ехал Нельсон, когда его арестовали. – Грин улыбнулся. – Поэтому-то я не очень был заинтересован, когда полиция пыталась доказать, что Нельсон был виновен в смерти своей жены. Такое решение вопроса казалось мне слишком простым. К тощ же я начал приглядываться к бармену. Он был слишком хорош для такого бара, чтобы все это можно было принять за чистую монету.

Грин вздохнул.

– Когда мы начали это дело, мы допустили ошибку, недооценив ловкость Софи и Сальца. Например, покупка мотеля была совершена за несколько месяцев до того, как было совершено преступление. И этим они очень ловко затушевали фактор времени. Так что ей осталась в свободное распоряжение определенная сумма.

– Ей! – повторил шериф Купер. – Так вы уверены, что Сальц, он же Волкович, действительно мертв?

Грин задумчиво посмотрел на меня.

– Можно сказать, что уверен. Ведь нельзя же предполагать, что наша златоглавка пустила с утеса только пустую машину Волковнча. Он же, в противном случае, мог уличить ее в преступлении. С этой Софьей все вели себя одинаково. Все использовали ее как инструмент в своих целях. Не так ли, Нельсон? Вы можете нам что-нибудь рассказать о Волковиче?

Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Нет, сэр.

– Вы уверены в этом?

Я покосился на Уэлли и Мика, ни один из них не отважился даже и пискнуть. Сейчас они проходили по делу как обычные фигуры. Если же они сознаются во всем, в том числе и в том, что шантажировали Корлисс, они автоматически превращались в обвиняемых как соучастники. А сейчас им хотелось только одного: уйти отсюда целыми н невредимыми.

– Совершенно уверен, – повторил я.

Что мог Грин доказать, не имея на руках трупа? Я решил идти напролом и показал на наручники. При этом я посмотрел на капитана Маркса.

– А что мы будем делать с этими украшениями? Вы же теперь знаете, что я не убивал своей жены. Может быть, избавите меня от этих побрякушек?

Что он мог ответить на это? Только извиниться. Он снял с меня наручники и сунул их себе в карман. Потом смущенно кашлянул, и, видя, что он собирается приносить извинения, я быстро сказал:

– Не будем больше об этом.

Маркс благодарно кивнул мне. Потом спросил Грина:

– А как Нельсон, собственно, вписывается в это дело?

– Как козел отпущения. И как человек, с помощью которого нас пытались увести с правильного следа. Софье нужен был человек, который бы убил ее. По-моему, она была в какой-то степени садисткой.

Я сразу вспомнил муху на ветровом стекле машины.

– Ведь они оба понимали, что рано или поздно, но мы нападем на их след. А когда они прочли в газете, что мы нашли труп Пальмера, она поделилась с Липпи новыми соображениями. Она убедила его найти человека, который ее "убьет"! – Теперь он мне мстил за Волковича. – Ей нужен был человек, у которого не было семьи, родственников, который был недостаточно умен, у которого любовь связывалась бы не с сердцем, а с тем, что болтается у него между ног. Человек, который влюбился бы в нее с первого взгляда. Так ведь, Нельсон?

– Да, – кивнул я. – Может быть, вы ответите мне на один вопрос?

– В зависимости от вопроса.

– Откуда вы узнали, что Корлисс скрывалась в 591-м номере отеля?

Грин улыбнулся.

– Я ведь говорил уже, что Уэлли показался мне слишком честным, чтобы на самом деле был честным. Вот я и последовал за ним от мотеля. – Грин перевел взгляд на Мика. – А что вы знаете обо всем этом деле, дружище?

– Ничего, – лаконично ответил тот. – Вообще ничего не знаю. Ведь я был только садовником.

– Вы тоже так думаете? – спросил шериф Купер у Грина.

– Какую-то побочную роль он все же играл, – ответил тот. – Возможно, он был приятелем Липпи Сальца и надеялся тоже получить кое-что с барского стола. Но сомневаюсь, чтобы вы могли серьезно связать его с этим делом. Как себя чувствует его жена?

– Не очень хорошо. Врачи считают, что она выкарабкается, но это долгая история. Он ее серьезно ранил, когда бросился на Нельсона.

Грин сунул в рот сигарету.

– Сделайте ФБР одолжение, шериф Купер. Если миссис Мик не выживет, то обвинение против ее супруга будет звучать однозначно. Но если она выживет, то привлеките его за нанесение телесных повреждений. Позаботьтесь о том, чтобы он получил от пяти до десяти лет. Вы сделаете это, шериф?

– Разумеется, – ответил Купер.

– То же самое сделайте и в отношении Конорса. Но поскольку он напал на Нельсона здесь, то предоставьте это сделать коллегам из Сан-Диего.

– А что будет со мной? – поинтересовался я.

– Что касается вас, то вы свободны. Но если вы надеетесь, что благодаря своему браку с Софьей Паланкой вы стали владельцем мотеля, то вы заблуждаетесь. Деньги будут возвращены семье Пальмеров.

– Я на них и не рассчитываю, – ответил я. – Но что будет с теми деньгами, которые отобрали у меня при аресте? Эти деньги принадлежат мне. Гаити может это подтвердить.

– Это уже не входит в мои полномочия, – ответил Грин.

– Если вы завтра зайдете в мое бюро, – сказал капитан Маркс, – то я верну вам ваши деньги, Нельсон. В настоящий момент у меня только ваше кольцо. Вы можете его получить прямо сейчас.

Я попытался надеть его на палец, но оно было слишком мало. Я сунул его в карман и повернулся к шерифу Куперу:

– Перед вами я в чем-нибудь виноват?

Тот сразу же спросил у четы Льюис, будут ли они возбуждать дело в связи с угоном машины. Он оказался порядочным человеком и покачал головой.

– Тогда вопрос исчерпан, – заявил шериф, – когда собираетесь обратно в море?

Я сказал, что еще не думал об этом.

– Но в любом случае загляните завтра в Пальм-Гроув. Думаю, что ваше дело мы решим быстро. Отделаетесь штрафом в двадцать пять долларов за драку с Корано и получите обратно деньги, взятые под залог.

Я выдавил улыбку. Судя по всему, я буду теперь купаться в деньгах.

– Еще один вопрос, шериф. Что будет с Корлисс?

– Что вы имеете в виду?

– Что вы сделаете с ее трупом?

Грин понял меня быстрее, чем другие.

– Вам выдадут ее труп, если вы этого хотите, Нельсон, – тихо сказал он. – Вы хотите этого?

Я кивнул.

– Да. – Вынув из кармана обручальное кольцо, я положил его на стол. – Распорядитесь, чтобы это надели на ее палец. Хорошо? Другое я потерял в районе Малибу.

Когда я выходил, в конторе было гробовое молчание.

22

В коридоре больницы стоял специфический запах. Было три часа утра. Я проследовал за сестрой на цыпочках. Когда мы подошли к кровати, она прошептала:

– Только на минутку, мистер Нельсон! Она еще очень больна.

Я проскользнул за ширму. Мэмми лежала, повернувшись лицом к окну. Рука лежала поверх одеяла. Я нагнулся и поцеловал ее.

– Хэлло, крошка! Как самочувствие?

Она посмотрела мне в глаза, потом перевела взгляд на окно.

– Думаю, что хорошо.

Я придвинул стул таким образом, чтобы она могла меня видеть.

– Спасибо тебе большое, Мэмми.

– Не будем об этом, – сказала она. – Я слышала, что Корлисс погибла.

Я инстинктивно хотел снять шапочку, которой у меня не было.

– Да.

– И что ты теперь будешь делать?

– Наверное, снова уйду в море, – ответил я. – Я уже звонил Гаити и завтра, наверное, уйду в Сидней.

– Вот как, – протяжно сказала она.

– Но перед отъездом я хотел поговорить с тобой.

– О чем?

– О том парне, о котором ты в свое время мечтала... Ты помнишь об этом?

Глаза ее затуманились.

– Это было так давно.

– Ты бы хотела вернуться в тот городок? Как же он называется? Мэрдок?..

– Вероятно, я смогла бы там жить, так же, как и в любом другом месте.

– Вот и хорошо! Завтра днем я оставлю у администратора больницы кое-какую сумму. И даже довольно большую. Все, что у меня останется после того, как я сделаю для Корлисс все, что смогу. А когда тебя выпишут из больницы, ты сядешь на первый же поезд и уедешь в Мэрдок. Обещаешь?

Уголки ее рта опустились.

– Почему ты хочешь оставить мне все свои деньги?

– Наверное, потому, что это доставит мне удовольствие. Ну как, договорились?

Мэмми ответила тусклым голосом:

– Что ж, пусть будет так... Какое это теперь может иметь значение?

Я поцеловал ее пальцы, один за другим.

– Для меня – большое... Я тоже когда-то жил в мечтаниях, крошка. А ты сможешь сделать их для меня действительностью.

Послышался хмурый голос сестры:

– Вам пора идти, мистер Нельсон. Больная еще очень слаба.

Я поцеловал Мэмми в губы.

– До свидания, милый ты человек.

Она ответила на мой поцелуй и закрыла мокрые от слез глаза.

– До свидания, Швед...

И вот я снова на темной улице, иду вдоль гавани, вдыхаю хорошо знакомые мне запахи моря, слышу хорошо знакомые мне звуки.

Я слышал, как на корабле били склянки, слышал шум прибоя, ударявшегося о пирс. Все свидетельствовало о том, что жизнь продолжается.

Три слова, доносившиеся из темноты, заставили меня повернуть голову, и я увидел девушку, прислонившуюся к уличному фонарю.

– Что, моряк, одинок?

Губы ее были карминово-красными. Она была молодой и симпатичной. И она принадлежала мне. Я зажал ее руку под своей, и мы пошли дальше по улице.

– Ты отгадала, – сказал я. – Я действительно чувствую себя одиноким.