Дей Кин

Мертвые милашки не болтают

2 ЯНВАРЯ 1958 ГОДА, 20 ЧАСОВ 23 МИНУТ

Коттон открыл глаза и посмотрел вверх. Была ночь, но светила полная луна.

Где бы он не находился, Бонни была рядом с ним. Его голова покоилась у нее на коленях. Если не считать ее растрепанных волос и того факта, что она была одета в вечернее платье и норковую жакетку, которые недавно сменила на вязаное платье и узорную куртку для игры в поло, она выглядела сейчас точно также, как и на табуретке рядом с ним в «Циро». И что важно, на ней все еще были ожерелье, серьги и бриллиантовый браслет, которые заставили его обратить на нее внимание. Счастье его продолжалось. Но на этот раз он нашел для себя нечто волнующее.

– Мы случайно не на судне? – спросил он ее.

Девушка от алкоголя стала чересчур чувствительной.

– Я знаю, ты мне не веришь, – говорила она плохо повинующимся языком. – Но ты еще увидишь…

– Что?

– Мой супруг имеет яхту.

– Не шути.

– Честно.

Она попыталась приложить три пальца к сердцу, но натолкнулась на определенные трудности, так как на этом месте вязаное платье сильно топорщилось.

«Маленькая ведьма, но очень мила», – подумал Коттон.

Он поднял голову с теплых и мягких бедер. Да, она не шутила. Они не только находились на моторной лодке длиной метров семь, которую вел человек, похожий на иностранца, но, казалось, плыли даже по каналу Санта-Моника, направляясь на огни большой яхты, стоявшей на якоре приблизительно в миле от побережья.

Коттон почувствовал себя не так хорошо, как прежде.

Бонни мгновенно отгадала его мысли.

– Только не говори теперь, что ты боишься.

Коттон пожал плечами и выбросил все сомнения за борт. Ему не раз приходилось мериться силой с другими мужчинами. Если его принудят, справиться он и с Джоном Р. Дирингом.

Бонни пошарила рукой по сидению в поисках бутылки, после чего поднесла ее ко рту.

– За нас!

– За активную половую жизнь! – поддержал ее Коттон.

Яхта была большая и роскошная. Капитан походил на испанца. Море волновалось так, что куртка и платье Бонни мгновенно вымокли, прежде чем удалось поднять ее на яхту. Никто из мужчин, казалось, не был удивлен, увидя ее с Коттоном, и тот предположил, что его спутница и раньше использовала яхту для подобных рандеву. Во всяком случае, если Бонни хотела произвести на него впечатление, то это ей удалось. Он уважительно посмотрел на свое завоевание, следуя за ней по палубе. Создавалось впечатление, что гуляющая молодка сосватала себе такую кучу денег, которая перешагивала всякие границы.

Кабина внутри также была роскошной. С ней могла сравниться только гостиная в самом шикарном отеле.

Бонни закрыла за ним дверь и осведомилась:

– Тебе тут нравиться, Гарри?

– Да… Очень нравится.

Он прошелся по кабине, дотрагиваясь то до одного предмета, то до другого. Когда он повернулся, она уже скинула мокрую куртку и собиралась стянуть мокрое платье через голову с медно-красными волосами. В конечном итоге на ней остались лишь драгоценности.

– У-у-у! – словно собачка, отряхнулась она. – Проклятая вода!

Костюм Коттона тоже промок, и он снял куртку, наблюдая за Бонни. А та отправилась в ванную за полотенцем. Хотя он был с ней уже два дня, она по-прежнему его волновала.

– Знаешь, почему ты мне нравишься? – неожиданно поинтересовалась Бонни, выйдя из ванной.

– Почему?

Она на мгновение задумалась.

– Потому что ты и я ни на что не годимся, – ответила она и подняла голову в ожидании поцелуя. А затем попросила его поработать полотенцем. Потом она проделала с ним ту же процедуру. В промежутках между делом они попивали напитки. Вечером поужинали. Потом Коттон заснул и проснулся только утром.

В каюте было прохладно. За ночь ветер покрепчал и яхту качало. Как и в маленькой моторной лодке, Коттон остался лежать на спине, но сейчас прежняя привлекательность этого приключения испарилась. С него достаточно, ему необходимо подумать, как отсюда смыться, пока не заявился мистер Диринг и не пристрелил их обоих.

Бонни в каюте не было. Гарри присел на край кровати, повел плечами от утренней свежести и стал ждать. Когда ожидание показалось ему слишком долгим, он открыл дверь и выглянул наружу. Где бы она не находилась, в ванной ее не было. Судя по всему, он или девушка во время пьяной ночи разлили по ковру какую-то липкую жидкость, и теперь его босые ноги неприятно прилипали к полу.

В ожидании он вернулся к кровати. Гарри не знал, что ему предпринять в создавшейся ситуации. Может быть, от него ожидали, что он позвонит стюарду и скажет ему: «Передайте, пожалуйста, мадам, что друг проснулся и жаждет ее общества». Пока он вот так сидел и рассматривал каюту, ему стало стыдно себя самого, что редко случалось в его бурной жизни. Когда он поднялся на борт, каюта выглядела, как на картине в «Морском журнале», а сейчас можно было подумать, что в ней дрались две обезьяны, нанюхавшиеся кокаина. Половина стульев валялась на полу, занавеска на иллюминаторе висела, как говорится, на соплях. На полу валялись пустые бутылки, отвратительно выглядевшие остатки бутербродов и две косточки от свиной отбивной.

Гарри спросил себя, откуда они появились, и потом вспомнил. Это произошло незадолго до ссоры. Бонни заявила, что чертовски проголодалась и настояла на том, чтобы он вызвал стюарда и отдал распоряжение приготовить две отбивные. Он попытался вспомнить о подробностях ссоры. Ох уж эти женщины! Лишь из-за того, что он упомянул имя Джен, Бонни заявила, что он больше ее не любит. Она даже схватила с тарелки нож и завопила, что зарежет его. Ему пришлось выбить из руки этот нож и, насколько он помнит, накричать на нее и влепить несколько пощечин, точно Джен что-то еще значила для него.

Во всяком случае, эта ссора объясняла отсутствие Бонни. Подчиняясь пьяной злобе, она могла перебраться в другую каюту или кабину, как тут называли эти помещения. И если он хотел здесь еще чем-нибудь полакомиться, ему придется начать все с начала. Коттон отыскал рубашку, брюки и оделся. Но когда он захотел надеть носки, оказалось, что они попали в то липкое вещество, на которое он уже ступал босыми ногами. Он попытался его оттереть, но добился только того, что и пальцы стали липкими. Это вещество было похоже на запекшуюся кровь и пахло оно противно, чем-то сладким. Гарри попытался вспомнить, не шла ли у кого-нибудь из них кровь, но так и не смог припомнить. В любом случае, он не бил ее так сильно.

А потом он заметил вязаное платье Бонни и ее нижнее белье. В какой-то степени оно тоже изменилось. Коттон поднял его, но сразу же пожалел о содеянном. Оно было все в крови. Казалось, что кто-то подтирал им кровь.

Внезапно запаниковав, Гарри стал искать столовые ножи. Один он нашел, а другой – нет. Он исчез также, как и Бонни. И единственным вещественным доказательством того, что она когда-то была в каюте, была запачканная кровью одежда, валявшаяся на полу, а также ожерелье, серьги и браслет с бриллиантами на туалетном столике.

Полностью одевшись, Гарри попытался открыть дверь. Но на дверь была одета предохранительная цепочка. Так что дверь приоткрылась лишь на восемь дюймов. Коттон заглянул в щелку и увидел босого матроса, который драил палубу и без интереса поглядел в его сторону.

Наконец, Коттон преодолел свой страх.

– Вы бы не могли передать миссис Диринг, что я уже проснулся и хочу с ней поговорить?

Матрос удивленно взглянул на него.

– Но, сеньор, – мягко произнес он, – сеньора еще не выходила на палубу. – Потом лицо его прояснилось, словно ему что-то пришло на ум. – Возможно, вы найдете ее в… – он умолк. Прирожденная вежливость помешала ему выговорить это слово.

Коттон вынужденно проговорил:

– Ах, да, конечно!

Он закрыл дверь и уставился на предохранительную цепочку.

Трезвое размышление подсказало ему, что Бонни не могла выйти из каюты, так как дверь была закрыта изнутри на цепочку. Неожиданно его сковал необъяснимый страх. Не был же он пьян до такой степени? Но он пил почти два дня и три ночи. И если с Бонни ничего не случилось, то чья же это кровь? Каюта была закрыта. Бонни не могла выйти из нее, но даже, если бы и смогла, она наверняка захватила бы с собой драгоценности, которые стоили целое состояние.

Скованность в желудке перешла в волну сострадания к самому себе. Какая чудовищная нелепость! Злодейка-судьба все-таки схватила его за глотку. Ему оставалось лишь одно: исчезнуть с яхты и удрать далеко-далеко, пока еще не стало известно об исчезновении миссис Диринг. А для этого нужны были большие деньги!

Почти не раздумывая, он схватил драгоценности с туалетного столика и сунул их в карман куртки. Пальцы его так дрожали, что он с трудом снял с двери предохранительную цепочку. Матрос, драивший палубу, уже куда-то исчез, но другой матрос, с которым они вчера прибыли на моторной лодке, стоял, облокотившись на поручни, рядом с бортовой лестницей.

Коттон закрыл дверь и проверил на слух, защелкнулся ли замок. Затем с деланной самоуверенностью прошелся по палубе и заговорил по возможности спокойно:

– Боюсь, что мне надо сойти на берег, – обратился он к матросу.

В ответ Гарри ожидал возражения, но этого не случилось.

– Хорошо, сеньор, – сказал матрос по-мексикански и отошел в сторону, чтобы опустить трап.

Уже находясь на трапе, Коттон остановился и повернулся.

– Да, еще одно! – проговорил он, как-будто только что об этом вспомнил.

– Что, сеньор?

Коттон глубоко вздохнул.

– Прежде чем мы отчалим, будьте добры, передайте стюарду, что миссис Диринг просила не беспокоить ее до полудня.

Матрос бросил на него скучающий взгляд.

– Да она, обычно, и встает в это время. Можете не беспокоиться, сеньор, ей никто не помешает.

2 ИЮЛЯ 1958 ГОДА, 8 ЧАСОВ 14 МИНУТ

Туристы бы посчитали этот магазин за обыкновенную аптеку с довольно большим выбором товаров и с персоналом, состоящим из молодых людей и девушек, которые выглядели так, точно сошли с киноэкрана или с экрана телевизора.

Для посвященных это заведение не являлось аптекой. Это было «заведение Харта». Если человек имел серьезные намерения посвятить себя развлекательному искусству и попутно нуждался в работе, пока студии не увидели в нем таланта, у Дока Харта всегда находилось место еще для одного продавца или еще для одной официантки. Когда барьеры уже позади, но роль заставляла себя долго ждать и человек был вынужден брать обеды в кредит, то об этом достаточно было рассказать Доку. Он предоставлял даже жилье, не требуя каких-либо гарантий.

И нельзя сказать, что его попытка быть всегда человечным и гуманным сослужила ему небодрую службу. Наоборот. Несколько лет назад он начинал свое дело лишь с одним продавцом, стойкой с четырьмя табуретами и очень маленькой комнаткой для приготовления лекарств, а теперь его заведение превратилось в центр встреч на бульваре.

Сам Харт был спокойным человеком лет тридцати с небольшим, с улыбкой, которая очаровывала женщин. В свое время он надеялся действительно стать врачом, но недостаток денег заставил его удовольствоваться лишь профессией аптекаря. Сейчас он был рад, что все так получилось. До того, как он открыл свой магазин, он никогда бы не подумал, какие ключевые позиции в районе может иметь владелец аптеки.

Стояло теплое утро. Час завтрака прошел хорошо. За столиками в нишах и почти на всех табуретах сидели молодые люди и миленькие девушки с прической «конский хвост» и в пестрых брючках.

Запоздалая повестка представить себя в распоряжение суда присяжных добралась до Харта с утренней почтой. Он прочел ее за второй чашкой кофе. Как и большинство деловых людей, имеющих определенное дело, он подумал о том, не позвонить ли ему своему адвокату и не попросить ли Келли освободить его от этой обязанности. У него совсем не было времени. Но потом он со вздохом отложил повестку и решил исполнить свой гражданский долг. Герта, новая девушка в молочном баре, даже забеспокоилась.

– В чем-нибудь провинились, Док? – спросила она. – Превысили скорость или еще что-нибудь в этом духе?

Харт мило улыбнулся.

– Нет. Просто я должен быть одним из присяжных.

На девушку такой ответ произвел впечатление. Она уже читала утреннюю газету.

– О! Наверное, вы будете присяжным по делу Коттона!

Это заставило Харта вновь улыбнуться.

– Не обязательно…

Герта подогрела ему кофе.

– Как вы думаете, это он убил ее?

Но Харт уже забыл о разговоре, углубившись в чтение газеты.

– Кого? – отсутствующим голосом спросил он.

– Бонни Диринг… Вы думаете, что это сделал Коттон?

– Понятия не имею.

– А вы ее знали?

– Лично – нет. Но она имела обыкновение сюда заходить.

– Когда еще работала в ночном клубе? До того, как вышла замуж за Диринга?

– Да.

– Она была также красива, как и на фотографии?

Харт попытался вспомнить.

– Д-да… Если я не ошибаюсь, она была довольно-таки миловидной девушкой.

Герта оперлась о стойку.

– Вы видели ее на сцене?

– Несколько раз.

– И что, все было так, как и рассказывают? Она действительно скидывала всю одежду?

Харт понизил голос.

– Нет, – прошептал он. – Если я не забыл, то серьги она не снимала.

Герта выпрямилась и направилась к другому концу стойки, чтобы обслужить парня с девушкой, которые как раз вошли в бар. Харт с улыбкой посмотрел ей вслед. Герта обладала впечатляющей попочкой, да и вообще она была весьма миленькой. К тому же, у нее был талант. Правда, нельзя было позавидовать продюсеру, который попытался бы заарканить эту кошечку на обычных условиях.

Харт взглянул на часы и подал знак Мэнни Кою, чтобы тот подошел.

– Что вы хотите, Док? – осведомился Кой.

Харт показал ему повестку.

– Судя по всему, снова подошла моя очередь, а эта проклятая повестка застряла где-то в пути. Сегодня в десять я должен быть там.

– Сочувствую… Попытайтесь отказаться.

– Думаю, что не выйдет.

– В таком случае, нужно позвонить в агентство и попросить, чтобы они прислали двух парнишек.

– Я тоже так думаю.

Кой сунул в рот сигарету и протянул пачку хозяину.

– Самое паршивое в том, что неясно, насколько вас там задержат.

Харт с наслаждением закурил свою первую сигарету за этот день.

– Да, это действительно самое паршивое, – подтвердил он. – Если я не вернусь через два дня, можете послать на мои поиски бернардинца с бочкой сухого мартини.

1 СЕНТЯБРЯ 1958 ГОДА, 23 ЧАСА 36 МИНУТ

Всю вторую половину дня и в ранние вечерние часы было тихо и спокойно, и лишь после 23 часов замедленный ритм города убыстрялся.

Даже в верхних этажах здания юстиции не было заметно ни ветерка и дыхание позднего вечера было жарким, неподвижным и влажным в большом облицованном деревом зале для присяжных и на раскрасневшихся лицах самих присяжных.

Харт сидел на широком подоконнике одного из высоких окон, смотрел вниз на уличное движение и думал, как удивительно, что целое государство под названием Калифорния и подгосударство Лос-Анжелес с их годовыми доходами в сотни и сотни тысяч долларов не могут выделить несколько несчастных долларов на то, чтобы поставить кондиционеры в залах заседаний и других помещениях суда.

Итак, на карту была поставлена человеческая жизнь. Суд над Коттоном длился почти два месяца и был проведен очень тщательно. Харт выполнил свой гражданский долг. Он выслушал все речи сторон, как обвинителей, так и защиту. Он взвесил все «за» и «против» и пришел к определенному мнению. Он отдал свой голос и страшно хотел уехать домой, чтобы вернуться к своим делам. Но если бы молодая миссис Слэгл и впредь оставалась такой упрямой, никто бы не мог сказать, когда закончится этот процесс. Одиннадцать мужчин не могли быть такими же твердыми, как одна женщина.

Харт посмотрел на молодую женщину и перестал беспокоить ворот своей рубашки. Обычно гладкие светлые волосы миссис Слэгл были растрепаны. Одна из прядей свисала ей на лоб. Огромное черное кожаное кресло, в котором она сидела, было для нее слишком большим. Если бы она села поглубже, ее ноги не доставали бы до пола. А если она хотела сохранить свои ноги на полу, то должна была сидеть лишь на краешке кресла. У Харта не было ни малейшего сомнения в том, что несмотря на твердые линии ее подбородка, она была отличной супругой и матерью. Когда она вот так сидела в кресле, она казалась покинутой. Жаль, что она была такой глупенькой. И если бы Харт не был так зол, он бы наверняка пожалел ее.

Старый Джилмор перестал перебрасывать карты из руки в руку и крикнул с другого конца стола:

– Как насчет того, чтобы сыграть, Док?

Харт покачал головой.

Высокий дрожащий голос старого человека действовал ему на нервы, но он не мог заставить его замолчать. Тяжелая дубовая дверь была заперта и останется закрытой до полуночи, когда ее откроет один из служителей и спросит, желают ли господа продолжить обсуждение или желают, чтобы их провели в отель, в котором они уже жили 61 день в качестве гостей штата Лос-Анжелес.

Харт вытер платком пот со лба. Какие еще совещания здесь можно проводить? Все знали имя убитой девушки. Бонни Диринг была более известна под сценическим именем – Бонни Темпест. Они знали, что она была рыжеволосой танцовщицей ночного клуба, с хмурым взглядом, напомаженными губами и безграничной страстью к алкоголю и другим земным и эротическим радостям, которые доставляли ей мужчины в постели.

Знали они и то, что три года назад в возрасте 25 лет она вышла замуж в Лас-Вегасе за почитаемого и очень богатого Джона Р. Диринга, владельца инвестиционно-совещательного предприятия его же имени. Далее, они знали из показаний непредвзятых свидетелей, что все люди, которые знали ее, пророчествовали, что этот брак долго не продлится, но, тем не менее, он продолжался два года. Но затем прелесть нового улетучилась, и Бонни потянуло на старое.

Все знали о целом ряде ее интрижек – с шофером, с дворецким и с одним спортсменом-теннисистом в том роскошном Кантри-клубе, членом которого был мистер Диринг. Ее также оштрафовали на 400 долларов за вождение машины в нетрезвом состоянии, а одну ночь она даже провела в отделении из-за того, что была совершенно пьяна.

И вот в одну из ночей судьба свела ее с Коттоном… Харт снова вытер пот со лба. Сейчас, восемь месяцев спустя, после судебного процесса, длящегося семь недель и два дня, и после совещания присяжных в 108 часов, он был твердо убежден, что некая миссис Диринг, известная также под сценическим псевдонимом Бонни Темпест, нашла свою смерть от руки некоего Гарри Коттона после оргии, длившейся почти трое суток, начавшейся в заведении «Циро» и продолжавшейся на яхте. Харт верил, что преступление совершил Коттон. Верил в это и каждый из десяти других присяжных мужского пола.

Зато единственный присяжный-женщина, молодая миссис Слэгл, в течение 108 часов пыталась вбить в головы мужчин, что она никогда не сочтет виновным в преступлении Гарри Коттона, а также никакого другого человека до тех пор, пока суду штата Калифорния не представят труп упомянутой Бонни Темпест.

Харт пытался найти обоснование точки зрения молодой женщины. Он попытался воссоздать в памяти все наиболее важные моменты судебного процесса. Несмотря на отчаянное сопротивление защиты, обвинению удалось доказать тот факт, что предприятие Коттона по борьбе с вредителями обанкротилось уже пять лет тому назад и что с этого времени тот находил большую часть средств благодаря тому, что обхаживал богатых женщин, поскольку его внешний вид и манеры весьма существенно помогали ему в этом. Коттон признал, что они вовсю веселились в течение трех дней и что напоследок они отправились на яхту. Он также признал, что находился с ней в каюте и смутно помнил причину ссоры. Однако, он не мог объяснить, по какой причине на полу каюты была найдена одежда, пропитанная кровью ее группы, в том числе нижнее белье, и часть зубного протеза, о котором не знал даже ее супруг. Кроме того, по утверждению полицейского патологоанатома, крови было вполне достаточно, чтобы говорить о смерти этой женщины. Не мог Коттон объяснить отсутствие ножа с перламутровой ручкой, который, по показаниям стюарда, находился в каюте, когда он последний раз видел миссис Диринг. Коттон защищался, говоря, что, когда он проснулся, в каюте никого не было и что он увидел пол пропитанный кровью, что иллюминатор был открыт и что он, в конце концов, нигде не нашел миссис Диринг и поэтому был охвачен паникой. Так как у него не было средств, чтобы осуществить свое бегство, он взял драгоценности Бонни и попросил одного из членов команды отвезти его на берег. – Я ее не убивал! – уверял он судей, находясь на месте для свидетелей. – Я только помню, что дал ей пару пощечин, но не убивал. Должно быть, это сделал тот, кто проник в каюту через иллюминатор.

Харт нашел это объяснение в какой-то степени забавным. Он убедился в этом, прочитав копию допроса команды яхты. Все они показали, что в промежуток времени между появлением мистера Коттона и миссис Диринг на борту и поспешным отъездом Коттона обратно на берег на борт яхты не поднимался ни один человек. Кроме того, один из матросов показал, что Коттон открыл дверь каюты с предохранительной цепочкой. Стюард добавил, что когда миссис Диринг приводила с собой мужчину, она всегда закрывала дверь на эту цепочку.

Харт заметил, что один из присяжных, крупный владелец лесопильного завода, человек с красным лицом по имени Меррилл, перестал расхаживать по комнате и тоже смотрел в окно.

– Хотел бы я знать, как закончился баскетбольный матч, – вздохнул он. – Я тоже, – проронил Харт и убрал платок в карман.

Меррилл повернул голову и кинул кислый взгляд на миссис Слэгл.

– Последняя игра сезона, у меня было два билета на первый ряд.

– Не повезло, – сочувственно произнес Харт.

– Вы знаете, – заметил старый Джилмор без всякого вступления, – что это первый день, когда я не смог отправиться на рыбную ловлю в Лонг-Бич. Чтобы не слышать различных реплик, Харт вынул из кармана рецептурный блокнот и на листке бумаги подсчитал, во сколько ему обошлось двухмесячное пребывание в суде. Получилась изрядная сумма. Если упрямая миссис Слэгл и дальше будет упорствовать, то этот процесс обойдется ему намного дороже. В конечном счете выяснится, что присяжные не могут придти к единому мнению, и все придется начинать сначала.

Повинуясь внутреннему побуждению, Харт подсел к миссис Слэгл и в течение пятнадцати минут пытался изменить ее мнение. Постепенно ее меленький подбородок порастерял жесткие черты и начал подпрыгивать. Она тихонько плакала и чуть заметно кивала головой на слова Харта. В это время служитель из суда открыл дверь комнаты присяжных и спросил присутствующих, не хотят ли они на сегодня закончить и отправиться в отель.

Харт несколько секунд смотрел на молодую женщину, а потом предложил: – Давайте проголосуем еще раз?

Это оказалось сделать очень просто. Как показал подсчет голосов, на этот раз было единогласие. Гарри Коттон был признан виновным в предумышленном убийстве и приговорен к смерти в газовой камере.

И настроение присяжных сразу же изменилось. Исчезли гнетущее напряжение и атмосфера. Словно легкий морской бриз повеял в помещении, прорвавшись в окно. Присяжные заулыбались и начали похлопывать друг друга по плечу. Только Харт и миссис Слэгл не участвовали в этом.

Пока они ждали, когда известят об этом судью и пока заключенного не введут в зал суда, Меррилл отвел Харта в сторону.

– Как вам это удалось? – радостно поинтересовался он. – Как вам удалось заставить ее изменить мнение? Что вы ей сказали?

Но Харт вовсе не был рад своему успеху. Психологический трюк, который он применил, оставил в нем самом неприятное чувство. Дело в том, что он атаковал ее в самое уязвимое место.

– Я только напомнил ей, – спокойно сообщил он, – что завтра начинаются занятия в школе и что для матерей это одно из самых больших радостей в жизни – провожать детей в школу в первый день занятий. – Он пожал плечами. – У нее двойняшки, которые завтра пойдут в школу в первый раз. И мне кажется, что мне удалось убедить ее в том, что такая грязная потаскушка и ее убийца не заслуживают того, чтобы ради них отказаться от своих почетных материнских обязанностей.

Меррилл хихикнул.

– У меня самого трое детей и я понимаю, что вы имеете ввиду. Да, удар был нанесен верный. Только не понимаю, почему это вас огорчает? Владелец аптеки – это достойный уважения человек. Вы отсутствовали у себя два месяца, так что по моему разумению, вы всей душой жаждете вернуться домой. – Так оно и есть, – уверил его Харт, – но тем не менее я не могу отделаться от одной мысли.

– От какой?

– Трупа ведь действительно до сих пор не нашли. Какими бы впечатляющими не были поступки, действия и основанные на них предположения и выводы должны основываться на вещественных доказательствах. Вот ведь что получается… А что, если миссис Слэгл окажется права, а мы нет?

2 СЕНТЯБРЯ 1958 ГОДА, 0 ЧАСОВ 18 МИНУТ

В зале суда было прохладнее, много прохладнее, чем в помещение присяжных. Харт устроился на своем стуле поудобнее. Больше всего на свете он желал, чтобы миссис Слэгл перестала плакать. Видя ее, он сам себе казался подлецом. Харт принялся рассматривать немногочисленных людей, находившихся в зале суда. В этот поздний час толпа страждущих отсутствовала. Не было толпы падких на пикантности мужчин и женщин, которых интересовали любовные дрязги и которые забывали, что здесь речь идет о человеческой жизни.

Большую часть присутствующих составляли репортеры – как женщины, так и мужчины. Исключение составлял супруг погибшей. Харт с интересом разглядывал физиономию финансиста. Его лицо было худощавым и бледным, почти лицо аскета. Как явствовало из допроса, ему исполнилось 56 лет. Харт спросил себя, каково было прошлое этого человека и что он увидел в этой молодой девушке, которая стала его женой, и почти сразу же ответил на эти вопросы. Главенствующим было ее миленькое личико и чрезвычайно пышная грудь.

Он продолжал смотреть на Диринга. Такому человеку, вероятно, весьма неприятно присутствовать на подобного рода разбирательствах, где перемывались косточки его жены. И тем не менее, Диринг был не менее виновен в смерти своей жены, чем подсудимый Коттон. Безумием было жениться на такой молодке старому ловеласу. С Диринга Харт перевел взгляд на капитана яхты. Одна из мудростей жизни гласила: ни один человек не живет для себя одного. Все, что он делает, отражается на других. И убийство Бонни сделало капитана Энрико Моралеса безработным. После смерти своей жены Диринг был не в состоянии предпринимать какие-либо поездки, как деловые, так и личные. Харт спросил себя, где сейчас может находиться яхта, и уволил ли Диринг капитана. Моралес был высокорослым брюнетом лет тридцати с небольшим, очень приятным и мужественным. Моралес тоже выступал на суде и показал, что если на дверь была надета предохранительная цепочка, то иного пути в каюту не было, кроме как через злосчастный иллюминатор. После дачи показаний он еще пару дней присутствовал на суде. Когда Харт глядел на него, то видел, что капитан откровенно скучает, и он перевел свое внимание на темноволосую девушку, одиноко сидевшую в конце зала.

Насколько Харт помнил, эта девушка не пропустила ни одного заседания. Одно время он и другие присяжные полагали, что она, возможно, бывшая почитательница или жертва Коттона, и что защита или обвинение рано или поздно вызовут ее на место для дачи каких-либо показаний, но ни одна из этих сторон этого не сделала. В течение всего слушания девушка лишь присутствовала, слушала и смотрела.

Потом Харт стал изучать лицо подсудимого, сидевшего рядом со своим адвокатом. Коттон выглядел совсем неплохо, только рот у него был слишком мягким. Это был капризный ребенка, который все хочет иметь и ничего не желает отдавать. За длительное пребывание в тюрьме его кожа приобрела болезненно-желтую окраску. Его когда-то хороший костюм сидел на нем как на вешалке. Глаза запали и были обрамлены синими кругами. Он походил на человека, который был болен и опасался кого-то. И все это было выражено в большой степени. Харту оставалось только надеяться, что его немногие дни с Бонни стоили того, что он заслужит.

После нервозности и напряжения процесса, а также долгих часов совещания, все последующее воспринималось как избавление. Харт был рад, когда судья огласил приговор, поблагодарив присяжных за работу. В заключение он несколько раз стукнул молоточком по столу, заканчивая судебную процедуру. Харт чувствовал себя распаренным и усталым. Сейчас он бы с удовольствием выпил рюмку виски. Он без комментариев отказал репортерам в интервью, попытался не столкнуться с Дирингом, который приближался к присяжным, желая по всей вероятности поблагодарить их за усердие, и вышел в коридор к лифтам.

Темноволосая девушка, которую он так часто видел в зале суда, вышла из зала судебного разбирательства еще до него и уже стояла в ожидании лифта. Харт украдкой взглянул на нее. Вблизи она выглядела милее, чем издали. Когда они вместе спускались в лифте, ему удалось рассмотреть ее внимательней. Она была ростом приблизительно 155 см и весила около ста фунтов. Ее летний костюм был модным, но стоил, очевидно, недорого. То же относилось и к большой сумочке, ремень которой был накинут на плечо. Сейчас ее лицо находилось под сильным эмоциональным воздействием, хотя она и держала себя в руках.

На улице было еще более душно, чем в помещении присяжных. Харт снял куртку и положил ее на руку. Он не думал, что Мэнни или Герта встретят его. Они же не знали, когда присяжные придут к единому мнению. До этого он успел распорядиться, чтобы его машину перегнали из гаража к зданию суда. Из парадного вышли еще трое присяжных, но Харт оставался стоять на месте. Он смотрел на город и был рад, что снова сам себе господин и может идти, куда пожелает.

А из здания все выходили и выходили присяжные, репортеры и другие члены суда, вынужденные оставаться до конца. Среди них был и Джон Р.Диринг. Почти все прошли мимо, видимо осознавая в каком настроении он сейчас находился, но Диринг подошел к нему и пожал руку.

– Я пропустил вас наверху, доктор, – проговорил Диринг. – Я понимаю, что для вас это было тяжелым делом. Но мы еще можем благодарить небо, что мы люди принципиальные и верим в благопристойность и справедливость.

Харт пожал ему руку, потому что другого сделать не мог. Но он был рад, что Диринг этим только и ограничился, направившись к стоянке машин, где его поджидал шофер в униформе, сидевший в роскошном лимузине. Темноволосая девушка была еще неподалеку. Она стояла на краю тротуара у автобусной остановки. Прошло уже много лет с тех пор, как Харт в последний раз ехал в автобусе, но, тем не менее, он почему-то вспомнил, что в этом направлении автобусы ходят с большим интервалом.