Hа данный момент можно утверждать, что режиму Ельцина удалось обеспечить плавную преемственность власти. Президента Ельцина «убедили» подать в отставку именно в тот момент, когда «семья» почувствовала, что искомый результат у нее в кармане. «Победа» на выборах 19 декабря, достигнутая в обход всех демократических норм приличия, подвела под этот маневр законный базис. И совершенно ясно, что никакой «победы» бы не было. если бы не было второй чеченской войны и связанных с ней кровавых террористических актов, совершенных неведомо кем в российских городах и в Москве в том числе. Итак, без войны с кровавой приправой из террора против мирных жителей не было бы и «победы». Может быть, это случайное совпадение. Если так, то трудно придумать более удачное. Если это не совпадение, тогда дело плохо: люди, которые способны идти на такое, не остановятся перед любым преступлением, даже перед таким, какое обычный человек не в состоянии просто вообразить. Я не собираюсь доказывать, что кремлевские власти непосредственно причастны к террористическим актам, которые потрясли российские города в сентябре 1999 г. Доказать это вообще крайне сложно, если не невозможно, поскольку непременным условием проведения в жизнь «стратегии напряжения» является тщательное заметание следов. Организатор подобных операции прекрасно знает, что оставляет за собой следы. Много следов. И ему недостаточно просто их уничтожить: надо сделать их двусмысленными, чтобы идущий по следу на каждом шэгу встречался с развилками, с указаниями на два противоположных направления. Если он даже ни разу не собьется с пути, не встанет ни на один ложный след, у организатора, связанного с властью, всегда остается возможность либо запугать смельчака и заставить его отступить, либо устранить его физически, если он окажется слишком упрямым.
      Кроме того, все «стратегии напряжения», направленные на то, чтобы запугать «человека с улицы», имеют одну общую черту: «виновник» опасности всегда готовится заранее, всегда находится кто-то, кого можно тут же отдать в жертву народному гневу. Мало пробудить негодование и страх среднего человека. Незамедлительно требуется и «виновник», чтобы, указав на него, направить негодование в определенное русло, а также показать, как бдительны власти, и тем самым успокоить население: ведь теперь известно, откуда исходит угроза и чем она объясняется (неважно, что объяснение иногда просто абсурдно).
      В данном случае «виновник» был определен мгновенно — чеченские террористы. Определен с удивительной оперативностью, однако не странной — подготовка была долгой и основательной. Можно ли это доказать? При нынешнем положении дел — вряд ли. Но простая хронология событий, дополненная свидетельствами и красноречивыми умолчаниями, подводит к весьма тревожным и показательным выводам. Отправляясь от такого рода выводов, любой судебный орган в любой демократической стране немедленно предпринял бы расследование, имеющее целью выявить предполагаемых виновников. В России, разумеется, ничего подобного не произошло.
      Вот, к примеру, прошедшая информация о поездке на Лазурный Берег Александра Волошина, главы президентской администрации. Впервые она появилась на страницах еженедельника «Версия», затем в «Новой газете», в английском «The Independent» и в российском еженедельнике «Профиль». Информация более чем серьезная: в публикациях утверждалось, что Волошин отправился во Францию для встречи в обстановке абсолютной секретности с чеченским террористом Шамилем Басаевым. Опровержения последовали, но какие-то скомканные, неубедительные, тогда как обвинения были такой тяжести, что любой человек, заинтересованный в своем добром имени, почувствовал бы необходимость преследовать в судебном порядке авторов подобной чудовищной клеветы. Вместо этого — гробовое молчание.
      Где состоялась эта встреча? По версии Бориса Кагарлицкого, опубликованной в «Новой газете» (№ 3 от 24–30 января 2000 г.) и выглядящей весьма правдоподобной (эта публикация была встречена таким же глухим молчанием Кремля), она происходила на вилле арабского миллиардера Аднана Кашогги. Последний поспешил заявить, что его не было в это время на Лазурном Берегу, не опровергая, однако, самого факта встречи.
      Когда она происходила? Точная дата наверняка известна французским секретным службам, которые, без сомнения, не спускали и не спускают с виллы бдительного ока. Борис Кагарлицкий, также явно располагающий каким-то источником в недрах российских спецслужб, сообщает, что Волошин прилетел в Ниццу, имея российский дипломатический паспорт на свое настоящее имя. Три дня спустя он вылетел обратно в Москву на том же частном самолете, который ожидал его все это время в аэропорту. Что касается даты, то можно полагать, что она находится в интервале 23 июня –21 июля 1999 года. Основания? Основанием служит тот факт, что господин Антон Суриков, один из организаторов этой исторической встречи, прилетел в Париж 23 июня и вылетел в Москву из Ниццы 21 июля. (Чем занимается он в настоящий момент и как долго пребудет в добром здравии, сказать сложно, но хорошо известно, что он был агентом ГРУ — Главного разведывательного управления.)
      Именно Суриков, как сообщает Кагарлицкий и другие российские источники, черпающие сведения от кого-то из его коллег, организовывал появление Шамиля Басаева и его брата Ширвани в Абхазии в 1992 г., когда Абхазия начала войну с Грузией за свою независимость. Вот что рассказывает об этом еженедельник «Версия» (1–7 февраля 2000 г., статья Петра Прянишникова):
      «Россия оказывает тайную поддержку Абхазии. Басаеву поручают сформировать вооруженный отряд и принять участие в боевых действиях. Официально Россия к этому конфликту отношения не имеет, и поэтому офицер ГРУ Антон Суриков отправляется в Сухуми с подложными документами. Там он назначается советником абхазского министра обороны и курирует разведывательные и диверсионные операции. Российскую военную помощь Абхазии держит под контролем лично министр обороны генерал Павел Грачев. Шамиль Басаев со своим отрядом приезжает в Минеральные Воды на автобусе, захватывает два вертолета (оставленные в аэропорту специально), спокойно пролетает над всей территорией Карачаево-Черкессии, переваливает через Кавказский хребет и приземляется в Абхазии. Бойцы Басаева покрывают себя славой. Шамиль Басаев становится заместителем министра обороны Абхазии. Именно с этого периода Суриков и Басаев всегда работают бок о бок».
      Теперь понятно, какое Суриков имеет отношение ко всей этой истории. Ясно также, что Шамиль Басаев тесно сотрудничал с российскими секретными службами. А если такое сотрудничество имело место в 1992–1993 гг., то нельзя исключать, что оно продолжилось в 1994, 1996 и в 1999 гг. Каким образом он очутился в Ницце на вилле Кашогги. пока не выяснено. Согласно источникам, которые я не могу обнародовать, но которые представляются заслуживающими доверия. Басаев прибыл на Лазурный Берег на борту яхты в сопровождении еще двух человек. У всех троих были турецкие паспорта. Во Франции, однако, их приезд нигде не зарегистрирован. Можно предполагать, что яхта заходила в один из итальянских туристических портов, где Шамиль и поднялся на борт: вряд ли он решил потратить больше недели на плавание по Средиземному морю.
      Вспомним, какой политический контекст сопутствует этим событиям. На Западе вспыхивают один за другим скандалы, непосредственно затрагивающие «семью» Ельцина. Дискредитация российской политической верхушки стала всеобщей — как внутри страны, так и за ее пределами. Теперь известно (это сообщил Сергей Степашин, тогдашний министр внутренних дел, затем возведенный на короткий срок в ранг премьера), что российское вторжение в Чечню планировалось, начиная с марта. До меня доходила информация о подготовке серии террористических актов в России с целью сорвать грядущие выборы. Я даже написал в связи с этим статью, содержавшую несколько завуалированное предупреждение: она была напечатана в «Литературной газете» 16 июня 1999 года под заголовком «Террористы тоже разные». Стоит вернуться к тому, о чем я тогда писал. Это позволит не только воссоздать атмосферу тех дней, но и убедиться в том, что ходившие тогда в определенных кругах версии, на первый взгляд чудовищные и невероятные, получили веские обоснования. В статье, отметив, что международный терроризм становится «одной из перманентных форм международной политической борьбы», я писал, что «об этом следует напомнить в момент, когда стратегия террора все чаще заявляет о себе в России и в странах бывшего СССР. С высокой степенью уверенности можно сказать, что взрывы бомб, убивающих неповинных людей, всегда планируются политическими умами. Это не фанатики, а убийцы, преследующие политические цели. Нужно оглядеться вокруг и попытаться понять, кто заинтересован в дестабилизации обстановки в стране. Это могут быть иностранцы (пусть и из стран ближнего зарубежья, например с Кавказа), а могут и «свои», пытающиеся запугать страну, стремясь избежать ответственности за то. что они натворили раньше». (Интересно отметить, что я колебался около недели, писать или не писать такую статью, и принялся за работу только после настойчивого напоминания «Литературной газеты».
      Впоследствии я написал еще несколько статей на эту же тему.) В июльском номере итальянского журнала «30 giorni» (главный редактор Джулио Андреотти) вышла моя статья с подробным анализом политических сценариев, которые тогда, как мне было известно, находились в разработке. Предвидя, что в ближайшем будущем для России наступят трудные времена, я писал. что «третьим способом (убрать Лужкова) может стать реализация стратегии напряженности. Она создаст обстановку, в которой будет трудно поддерживать общественный порядок в столице. Беспорядки, страх, экономические трудности, конечно, палка о двух концах, но Кремлю они необходимы для развертывания других сценариев, которые не имеют ничего общего с конституционными методами. Они могут пригодиться, если не сработают те «конституционные», которые мы сейчас рассматриваем». К этой теме я вернулся через некоторое время в интервью для газеты «Русский Экспресс», которое у меня долгое время просил журналист Станислав Юшкин. Интервью было опубликовано только в середине декабря, но у меня сохранился его текст, который был прислан мне но факсу 21 июля. На вопрос, «смогут ли изменить положение в стране парламентские и президентские выборы?», я ответил буквально следующее: «Во-первых, думаю, что выборов просто может не быть. И во-вторых, окружение Ельцина, «семья», сделают все, что в их силах, дабы удержать власть. Сейчас реализуются несколько сценариев как для отмены выборов, так и для того, чтобы гарантировать на выборах победу «семьи»… Другой путь: Чечня. Достаточно включить телевизор, чтобы увидеть, что там уже действует стратегия напряженности. В Италии мы хорошо знакомы с подобным развитием событий. В октябре-ноябре будет достаточно одного-двух взрывов в метро…» Я ошибся всего лишь на месяц, и взрывов было четыре.
      Сходной информацией располагал Ян Бломгрен, московский корреспондент «Svenska Dagbladet», который на страницах своей газеты сообщал (6 июня 1999 г.), что в кругах, близких к Кремлю, изучают «возможность организации в Москве террористических актов, ответственность за которые будет возложена на чеченцев». Это было за три месяца до первого московского взрыва. Впоследствии Бломгрен поделился с коллегой из «The Independent» сведениями о том, что «дискуссии на этот счет велись в кругах российской политической элиты». С пишущим эти строки также делились подобной информацией лица, присутствовавшие при обсуждении такого рода сценариев. В начале марта 1999 г. один из олигархов, у которого на даче за ужином собрался весьма узкий круг лиц, произнес следующий тост: «До недавнего времени я думал, что, если для нас в России дела обернутся плохо, я всегда смогу сесть в мой самолет и отправиться в какую-нибудь дружественную страну, где приятно проведу остаток моих дней вместе с семьей, детьми, друзьями. Теперь мне начинает казаться, что сделать это будет не так просто. На Западе есть люди, которые работают вместе со Скуратовым (бывший российский генеральный прокурор. — Д. К.) и Юрием Михайловичем (Лужков, мэр Москвы. —Д. К.), чтобы закрыть нам все пути отхода. Но раз так, друзья, нам не остается другого выбора — только Россия. Возьмем ее и надолго. Россия должна стать нашим спасительным островом».
      Пораженный читатель может посчитать невероятной такую непристойную откровенность. Однако она стала нормой для ельцинского режима: о ней свидетельствует абсолютная непристойность всех властных действий Кремля. Пикколо Макиавелли не случайно приходит на память. В этот или в любой другой вечер, может быть, обойдясь без тостов, кто-либо из тех, кому было много что терять, наверняка пришел к выводам, подобным тем, которые с таким блеском формулировал флорентиец: «Нрав людей непостоянен, и, если обратить их в свою веру легко, то удержать в ней трудно. Поэтому надо быть готовым к тому, чтобы, когда вера в народе иссякнет, заставить его поверить силой» (Государь. гл. VI «О новых государствах, приобретаемых собственным оружием или доблестью»).
      О чем говорили Волошин и Басаев? Кагарлицкому известно, что их беседы записывались. Тот, кто их записывал, может не прожить долго — как это случилось с тем, кто записывал телефонные переговоры Бориса Березовского и главарей чеченских формирований (их расшифровка появилась на страницах некоторых российских оппозиционных изданий). На данный момент полной уверенности в точности сообщаемых Кагарлицким сведений нет. Но его версия прекрасно согласуется с дальнейшим ходом событий. Волошин и Басаев договаривались о вторжении чеченцев в Дагестан. Кремлю это должно было послужить предлогом для начала маленькой победоносной войны: войска планировлось вывести к северному берегу Терека. Тем самым исключались крупномасштабные бомбардировки, массовые жертвы, штурм Грозного. Басаеву, чьи акции в Чечне сильно упали, дали бы возможность сместить Масхадова, обвинив его в неспособности противостоять России.
      Как развивались события в действительности, хорошо известно: 8 августа Басаев начинает вторжение в Дагестан, что выглядит явной провокацией. Всем ясно, что целью вторжения не может быть захват Дагестана — для этого нет ни малейших условий. Следовательно, есть другая цель. Начинается контрнаступление российских войск. Басаеву предоставляется возможность отойти без потерь. В течение трех месяцев повстанческая армия агента ГРУ, которой в августе хватило дерзости перейти чеченскую границу, отступает в полном порядке, почти не ввязываясь в сражения.
      Тем временем в Москве происходит то, что должно было произойти: Степашин, оказавшийся слишком мягкотелым для премьера, быстро уступает место Владимиру Путину. Между двумя группировками «семьи» (ее описывает Кагарлицкий) развернулась кулуарная борьба. В первую группировку во главе с Березовским входят Волошин, настойчиво обвиняемый в связях с Шамилем Басаевым, дочь Ельцина Татьяна. Вторую возглавляет Анатолий Чубайс, в нее входят начальник Генерального штаба генерал Квашнин и восходящее светило — бизнесмен Роман Абрамович. Обе группировки действуют сообща, реализуя план «победы любой ценой», т. е. стремясь «взять Россию», как выразился в своем тосте вышеупомянутый олигарх. Обе разработали тактику противодействия Евгению Примакову и Юрию Лужкову. Но у них совершенно разные взгляды в отношении кандидата на «императорский трон», который следовало освобождать, потому что Ельцин уже не устраивал даже Запад.
      У Березовского свой кандидат — Александр Лебедь (Борис Абрамович не делает из этого тайны), считая, что именно Лебедь может стать генералом, который выиграет войну. Ставка на Лебедя — своего рода азартная игра, так как в отношении его будущего поведения нет никаких гарантий, но Березовский и Волошин надеются, что смогут удержать его на коротком поводке. А кто, если не он? Ведь им нужен президент, пользующийся народной поддержкой, а бывший секретарь Совета безопасности — именно такой человек. А тут еще короткая победоносная война и потом мирное соглашение; народная любовь довершит остальное.
      Однако Анатолий Чубайс другого мнения. Во-первых, Лебедь не дает никаких гарантий безопасности для олигархов и для «семьи». Во-вторых, будучи ставленником Березовского, он может в случае большой чистки обрушить удар именно на Чубайса. Но кого можно противопоставить Лебедю в качестве премьера и будущего президента? Чубайс выбирает Путина. Он неизвестен, никак не «засветился», не обладает популярностью. Но именно благодаря последнему управляем и теперь, и в будущем. Чтобы он победил на выборах, популярность ему нужно создать, соткать из пустоты. Но для этого недостаточно малой чеченской войны, требуется большая, решительная победа, кровопролитное завоевание всей Чечни. Тем самым обеспечивается также поддержка армейского руководства и открывается дорога к выдвижению Квашнина на пост министра обороны. Понадобится также, возможно, операция по устрашению населения России: надо вызвать народный гнев, заставить людей потерять разум и бдительность. По ходу дела выяснится, все ли идет. как надо. Если народ угодит в расставленную для него ловушку, победа на выборах обеспечена. Если же рейтинг Путина будет недостаточно высок, тогда под предлогом войны и угрозы терроризма можно будет избрать другой вариант — отсрочку выборов. Или еще какой-нибудь — вариантов разрабатывалось несколько, например ускоренное объединение с Белоруссией — вполне приличное с юридической точки зрения оправдание для переноса выборов. Как видим, события развиваются в основном по сценарию второй группировки. Но прежде чем продолжить характеристику дальнейших процессов, обратим внимание читателя еще на одно странное умалчивание — о личности террористов. Согласно Кагарлицкому, непосредственное исполнение терактов осуществлялось группой во главе с братом Шамиля Басаева — Ширвани при поддержке со стороны какой-нибудь секретной службы, предположительно ГРУ. Но доказательств нет. Хотя, как пишет в «Washington Times» (29 октября 1999 г.) Девид Сеттер, сотрудник Гудзоновского института и Школы высших международных исследований (САИС) Университета Джона Хопкинса, «по ходу расследования вероятность того, что взрывы были организованы какими-то лицами из высшего российского руководства, становится все более высокой: не только потому, что они оказались столь выгодными политически, но и в связи с тем, что официальная версия — о причастности к ним исключительно чеченских террористов — с каждым днем теряет почву под ногами». Американский профессор — лишь один из множества аналитиков, которые, основываясь только на официальной информации, пришли к подобным выводам. Сторонники этой точки зрения располагают многочисленными аргументами. Все взрывы осуществлялись по единой технологии и единой схеме. И в Москве, и в Буйнакске, и в Волгодонске в качестве взрывчатого вещества использовался гексоген — основной элемент для начинки нового поколения артиллерийских снарядов в российских вооруженных силах. Все взрывы происходили ночью — чтобы максимально увеличить число жертв.
      По всему видно, что террористы готовили не 4. а 9 взрывов (российские власти объявили, что еще 5 взрывных устройств удалось обезвредить): их планировалось осуществить в различных расположенных далеко друг от друга городах, в течение двух недель. Это невыполнимо без привлечения специалистов высокой квалификации. Фанатикам, действующим по наитию, такое не под силу. Специалистов такого класса немного, и все они хороши известны.
      Кроме того. следствие выяснило, что каждое взрывное устройство содержало от 200 до 300 кг гексогена. Иными словами, террористам удалось добыть но крайней мере 2250 кг взрывчатки на военном заводе, относящемся к числу наиболее строго охраняемых. (Гексоген производится только на одном российском заводе — в Перми.) Следует предположить, что тонны взрывчатки исчезают со сверхсекретного предприятия и преспокойно путешествуют по России — никто ничего не замечает, и это при том, чти война в самом разгаре!
      Наконец (хотя это далеко не конец — список вопросов может быть продолжен), профессионализм дает о себе знать и в том, как устанавливались взрывные устройства: на несущих конструкциях зданий, чтобы при взрыве они сломались как картонные. Помимо технической квалификации, такая работа требует немалого времени. Нельзя заминировать подобным способом здание за пару часов — нужно несколько дней, а следовательно, нужна тщательно разработанная система обеспечения безопасности, чтобы не обратить на себя внимание. И так далее и тому подобное. К тому же какие-то сведения просачиваются наружу. Например, в январе 2000 г. во время штурма Грозного в английской газете «The Independent» появились признания офицера ГРУ Алексея Галтина, заявившего о причастности российских армейских спецслужб к террористическим взрывам. Галтин сделал свои признания, попав к чеченцам в плен. Немедленно пресс-служба ГРУ назвала эту информацию «клеветнической и абсурдной», абсолютно не заслуживающей доверия, поскольку офицер находится в плену, наверняка подвергается угрозам, а возможно — пыткам. При этом ГРУ не опровергало тот факт, что Галтин состоит в нем на службе, и не было сказано ни слова о том, как он оказался в руках чеченцев. Борис Кагарлицкий вполне обоснованно замечает, что пребывание офицера разведки, занимающего отнюдь не второстепенную должность, в такой близости от театра боевых действия — факт отнюдь не рядовой.
      Сейчас, когда я пишу эти заключительные строки, со времени взрывов прошло несколько месяцев, а о ходе расследования ничего не известно. После торопливых арестов нескольких чеченцев, схваченных на московских улицах, больше ничего не всплыло на поверхность. Не известно даже, ведется ли пермской прокуратурой следствие в отношении руководства завода по производству гексогена. Гробовое молчание. А ведь погибли почти триста человек, женщины, дети. Поразительно.
      Итак, сценарий, разработанным на Лазурном Берегу, — пишет Борис Кагарлицкий. — принял несколько другой оборот. И судя по неуклонно растущему рейтингу Владимира Путина, «этот вариант оказался самым эффективным. Потом последовала отставка Бориса Ельцина — 31 декабря 1999 г. Такой же ловкий ход, как и предыдущие, и преследующий ту же цель: как можно быстрее овладеть добычей, т. е. Россией, прежде чем какая-нибудь непредвиденная случайность расстроит бал.
      В процессе воплощения в жизнь этого сценария Владимиру Путину отводилась скорее пассивная, чем активная роль, хотя он и сумел продемонстрировать, что не будет останавливаться ни перед чем. Он участвовал во всех маневрах своих покровителей, их поддерживал, скреплял своей подписью нужные им документы. Но выбирал не он — он сам был «выбран».
      Взойдя на «царский трон», выиграв выборы еще до их начала, он автоматически получает статус самостоятельного игрока. Может быть, не сразу, может быть, с трудом (наверное, и на него собран компромат, и против него можно обратить оружие шантажа). По такая перспектива существует, и нельзя исключать, что в один прекрасный день Владимир Путин решит отныне обходиться без помощи покровителей и советчиков. Им надо бы иметь в виду другое предостережение Макиавелли, которое в горячке борьбы за власть они наверняка подзабыли: «горе тому, кто умножает чужое могущество, ибо оно добывается умением или силой, а оба эти достоинства не вызывают доверия у того, кому могущество достается» (Государь, гл. III «О смешанных государствах»),
      Путин уже готовится примерить те прочные доспехи, которые Борису Ельцину сработали «демократы», написавшие российскую Конституцию. Когда он их наденет, он будет почти неуязвим.
      В первых его «программных» действиях и заявлениях, если они не ограничиваются чистой пропагандой и демагогией, прочитывается намерение приостановить процесс распада России. Оценить, как далеко он хочет и способен зайти, можно будет по его политике в отношении «автономий». Если он продолжит линию Ельцина и «семьи», то ему останется только наблюдать, как России приходит конец. Если же, напротив, он пожелает повернуть ход событии в направлении, противоположном заданному его собственными покровителями, то ему неизбежно придется вступить с ними в конфликт. И его ожидает период резкого обострения отношений между центром, с одной стороны, и республиками и областями — с другой. Трудный для Путина шаг, ибо он, чтобы достичь своего нынешнего положения, уже должен был приспосабливаться к центробежным тенденциям, т. е. идти той же дорогой, что и Ельцин. «Единство», вместе с которым он вступил на порог «царского дворца», — не что иное, как союз феодальных сеньоров. Их тоже придется держать в узде.
      Вторым показателем станет его политика в отношении Запада и особенно Соединенных Штатов. Можно уже сейчас предположить — основания для этого есть, — что Запад даст ему деньги и кредиты, но в то же время будет оказывать на него сильное давление и сразу по нескольким направлениям: например, в отношении расширения НАТО на восток или противоракетной обороны по версии Клинтона. И надо иметь в виду, что глобализация по-американски с ее всеядностью будет подтачивать Россию, слабеющую, но все более упрямую и все более стремящуюся закрыться в себе. Путину не удастся забыть, что он взошел на «трон» на волне антизападных настроений. Этим народным чувством умело манипулировали, его регулировали и направляли в нужное русло. Но оно есть и обмануть его не так легко.
      Тем самым новый российский царь, он же президент (без «семьи» или вместе с ней) должен будет иметь дело с не слишком приятным выбором: либо совершать одно за другим тактические отступления, либо поддаться искушению (которое может принять форму необходимости) и оборудовать какой-нибудь оборонительный рубеж, откуда попытаться перейти в эффектную контратаку. На данный момент все варианты учесть невозможно. Даже сам Путин вряд ли знает, с какими вариантами ему придется иметь дело. Одно не вызывает сомнений: декабрьские выборы, насколько им можно доверять (а мы убедились, что доверять им можно куда меньше, чем нас в этом пытаются убедить), показали, что избиратели голосуют за лидера, способного избавить Россию от унижений (или от того, что ощущается как унижение), пережитых ею в ельцинский период. Если россияне поймут, что они получили в качестве главы государства человека, лишь прибавляющего новые унижения к прежним, то их придется посадить в колодки (чтобы договориться с Западом, Путин будет вынужден поприжать своих соотечественников), а процесс распада России будет идти своим чередом.
      Третий показатель — конституционная политика. Сохранит ли Путин действующую Конституцию? Будет ли он править в качестве наследника «царского престола», т. е. будет ли он, подобно своему предшественнику, попирать самые элементарные основания, на которых строится правовое государство, и препятствовать созданию реального плюрализма власти, предполагающего автономность и сбалансированность ее ветвей? Несомненно, ему будет трудно избежать искушения или необходимости (см. два вышеупомянутых индикатора) пустить в ход все механизмы власти, которыми он располагает. Это справедливо даже в том случае, если он лелеет мечту выступить в роли просвещенного реформатора и модернизировать на западный лад российское общество.
      В общем наиболее вероятный итог хода событий по всем трем показателям — авторитаризм. Однако, если Путину улыбается роль защитника российских национальных интересов, ему придется дистанцироваться от вскормившего его режима. Это вполне поддается рациональному прогнозированию. Но есть многое, что такому прогнозированию не поддается. Ясно одно: благоприятный, оптимистический, пробуждающий надежды прогноз обосновать трудно. Россия несет в себе семена новых кризисов и трагедий.