Кабул

Огромная впадина, напоминающая лунный кратер с диаметром в сотню километров, находится на высоте 1800 метров над уровнем моря и вся покрыта снегом. Вокруг крутые заснеженные вершины, достигающие 3000 метров. Их длинные тени, словно черные клинки, прорезают долину ржаво-красного цвета с белыми пятнами снега. Маленький двухмоторный самолет с эмблемой ООН быстро снижается на черную полосу аэродрома, словно вырытую в огромном скоплении льда.

Вспоминаются прибытия на этот аэродром на борту Ту или Ила, которые вылетали из Душанбе или Ташкента. Советские самолеты подлетали на очень большой высоте, с которой на горизонте были видны только вершины Гималаев и Гиндукуша, а затем почти вертикально шли на снижение, так что дух захватывало. Таким виражом стремились обезопасить самолет от американских «стингеров», которые в любой момент могли быть пущены со склонов прилегающих гор вездесущими моджахедами, непримиримыми мстителями за ужасную политическую и историческую ошибку Советского Союза. Это было время войны с «шурави», советскими безбожниками.

Под крылом самолета расцветали букеты траекторий тепловых ракет, которые должны были сбить «стингеры» с прицельного курса, заставить их взорваться подальше от фюзеляжа. При разрывах этих салютов сжималось сердце не только у пассажиров, но и у самих пилотов. Сегодня все изменилось до неузнаваемости. Никаких крутых виражей, никаких ракет. Война кажется далекой и нереальной, даже если мы знаем, что она где-то совсем рядом. Другая война. Но пакистанские газеты в Исламабаде, откуда мы прилетели, описывают не войну, а нечто более страшное. Это гуманитарная катастрофа таких масштабов, что невольно задаешь себе вопрос: как произошло, что о ней не знаем ничего или почти ничего даже мы, журналисты?

«Добрый день, дорогие пассажиры! Скажите по секрету, что вы забыли в этом аду?» Так пилот-датчанин шутливо приветствовал на борту двухмоторного самолета ООН восьмерых пассажиров, из которых двое были журналистами, а остальные – представителями гуманитарных организаций и сотрудниками комиссий ООН. По сути, это вполне серьезный вопрос. Но звучит явно саркастически.

Представители ООН обращаются к спонсорам программ спасения, но те становятся все более скупыми и глухими к их просьбам. К тому же совершенно неясно, как расходуются те немногие деньги, которые удается собрать. По-прежнему все организации, оказывающие гуманитарную помощь Афганистану, находятся в Исламабаде, что очень странно. Всем известно, что непрестанная угроза суверенитету Афганистана и миру в этой стране исходит именно от влиятельных политических и экономических кругов Пакистана. Или сейчас не время давать оценку сложившейся ситуации? Не думаю.

Число афганских беженцев в Пакистане непрерывно растет. За последние месяцы, даже после того как 9 ноября 2001 г. пакистанские власти закрыли границу, в лагеря, расположенные под Пешаваром, прибыли 150 тысяч человек, большинство из которых – женщины и дети. Другие сотни тысяч в поисках еды и тепла бегут на север и юг Афганистана. То, что там происходит, не только война, а, скорее, ее разрушительные последствия, которые привели к окончательному распаду государства и общества. Это значит, что в относительно мирных условиях – после захвата власти на 90 процентах территории, так утверждают, но кто измерял эту территорию? – талибы не способны решить проблему выживания миллионов соотечественников, оказавшихся в западне.

Аэропорт Кабула представляет собой кладбище бывших самолетов. На отдельной площадке стоят два Ана афганской авиакомпании «Ariana Airlines», накрытые брезентом. Их, видимо, используют для редких полетов по стране важных персон. В момент, когда мы совершаем посадку, готовятся к взлету два самолета Международного Красного Креста – увозят из Афганистана иностранцев. Среди пассажиров – ни одного афганца. Пограничники не имеют военной формы, и их можно различить только по черным тюрбанам. В Афганистане вообще нет военной формы, по которой легко отличить солдат от гражданских лиц. «Черные тюрбаны» хмуро и подозрительно вглядываются в паспорта и визы. Появление иностранцев вообще не вызывает энтузиазма, они здесь непрошеные гости, от которых были бы рады отделаться. Неожиданно на взлетно-посадочной полосе появляются из какого-то невидимого ангара один за другим два оглушительно ревущих Миг-21. Они летят бомбить опорные пункты обороны Ахмад-шаха Масуда, единственного, кто продолжает сопротивление режиму «благочестивых студентов», которые уже пятый год владеют Кабулом и все еще окутаны тайной.

Таинственен и их одноглазый лидер Мухаммад Омар, который почти безвыездно находится в Кандагаре. Говорят, что глаз он потерял в бою с советскими войсками. Тогда он сражался в рядах партии Хезб-и-Ислами Юнуса Халеса – одной из семи группировок моджахедов. Теперь все семь – его злейшие враги. О самом Мухаммаде Омаре почти ничего не известно. Он никогда не дает интервью западным журналистам и никогда не фотографируется. В шуре (совете), которая возглавляет кабульский режим, очень немного деятелей, появляющихся на публике. Как правило, это те, кто имеет функции министров внутренних дел, информации, иностранных дел, социального обеспечения. Их средний возраст составляет 35 лет. Это значит, что в ночь с 26 на 27 сентября 1996 г., когда они захватили Кабул, им в среднем было по 30 лет.

Уже много говорилось и писалось о том, что они возглавили движение, сформированное из выпускников беднейших медресе, религиозных исламских школ, которые повсеместно открывались в Пакистане для пуштунов-беженцев из Афганистана и пуштунов, по воле судьбы (и линии Дюрана, прочерченной английскими колонизаторами) ставших пакистанцами. Но все равно многое остается неясным. Например, как из примитивных школ по изучению Корана вышли тысячи обученных бойцов, и откуда у этих бедняков в изобилии появилось современное вооружение? Скорее всего, мифология движения Талибан служила для прикрытия прямого финансирования и военной подготовки армии вторжения со стороны корпуса пограничной стражи и элитных подразделений десантных войск Пакистана под непосредственным руководством генерала Назеруллы Бабара, бывшего министра внутренних дел в правительстве Беназир Бхутто.

Но теперь, спустя несколько лет, многое отпало само собой. Первоначальный план – поставить Афганистан под пакистанский протекторат – изрядно полинял и стал опасен для самого Пакистана. Тридцатилетние борцы оказались не на высоте поставленных перед ними задач, главной из которых было объединить под своей властью страну и сделать так, чтобы через территорию Афганистана можно было без риска наладить транспортировку огромных запасов нефти и газа с месторождений Каспия. А что касается возрождения страны, то они или не знают, как это сделать, или просто не хотят этим заниматься. Загнанные в угол, они представляют угрозу для своих учителей. Эффект бумеранга: страшный афганский кризис грозит перекинуться в Пакистан. Осама бен Ладен, бывший агент ЦРУ, объявляет войну Соединенным Штатам с территории Афганистана. «Дельта Ойл», «Юнокалу» и другим крупным американским нефтяным компаниям, которые раньше оказывали ему поддержку, это явно не понравится.

А на самой территории Афганистана готовятся к будущим диверсиям группы исламских радикалов, которые пытаются дестабилизировать новые посткоммунистические режимы в Таджикистане, Узбекистане, Киргизии. Да и для Китая Афганистан представляет серьезную угрозу. Кабул кишит странными арабами, чеченцами, которые выдают себя за арабов, таджиками, маскирующимися под талибов. И Хезб-и-Тахир (Исламская партия освобождения Киргизстана), и Исламское движение Узбекистана, запрещенные у себя на родине, нашли приют и поддержку именно в Афганистане. Планам Запада, по которым через Пакистан и Афганистан, в обход России и Ирана, должен пройти нефтепровод с каспийской нефтью, пока не суждено осуществиться. Продолжается ожесточенная борьба за установление контроля над сходящимися в Афганистане маршрутами транспортировки наркотиков. Это суперприбыльное дело сулит 30 млрд долларов в год.

Я иду по улицам Кабула. От центра до королевского дворца Даруламан, затем по улице Майванд, когда-то торговой жемчужине всей Центральной Азии, затем до форта Бала Хиссар. От всех достопримечательностей остались только названия – лунные пейзажи разрушенного города. В октябре 1996 г., месяц спустя после победы талибов над распадающимся правительством Бурхануддина Раббани, я был в Кабуле. Могу засвидетельствовать, что с тех пор в афганской столице ничто не изменилось: ни одно здание не восстановлено, ни одна улица не заасфальтирована. И это в то время, когда боевых действий там не было.

Улица Майванд была когда-то жемчужиной всей Центральной Азии

Город неподвижен. А относительно оживленная улица Майванд, превратившись в огромную стоянку для автобусов и грузовиков среди развалин, которые когда-то были магазинами ковров или кафе, кажется, олицетворяет собой регресс даже относительно средневекового товарообмена. Здесь больше не увидишь богатых менял, похожих на средневековых генуэзских банкиров, с которыми ты мог расплатиться – даже в «советские» времена – бумажным чеком в лирах, выписанным итальянским банком.

Восстановить город было бы трудно при всем желании. Нет больше цементного завода, нет производства местных строительных материалов. Разрушен даже огромный хлебозавод, построенный еще во времена Дауда. Единственными людьми в униформе, заношенной до дыр, остались редкие регулировщики уличного движения: бородатые попрошайки со своими безголосыми свистками, стоящие на перекрестках в надежде на какую-нибудь подачку. Кое-кого из них я, кажется, узнаю.

Еще один род униформы – унылая чадра, покрывающая женщину с головы до ног, как это предписывает закон. На городском стадионе почти каждую пятницу проводятся казни: нарушителям заповедей Корана, в интерпретации талибов, отрезают пальцы, отрубают руки или подвергают публичной порке. Время от времени западные газеты вспоминают об этом и начинают бурно возмущаться, забывая, что почти то же самое происходит в Эр-Рияде. Налицо двойной стандарт, но с Саудовской Аравией поддерживает широкие отношения весь наш западный мир, несмотря на неустанное внимание к проблеме прав человека. Я упомянул об этом вовсе не в оправдание талибам, а, скорее, нам в укор.

«Благочестивые студенты» составляют новое войско. Только им разрешается ношение оружия. Одни из них держатся замкнуто, другие подчеркнуто дерзко, но поведение и тех и других типично для провинциалов, недавно прибывших в столицу. Их плохо скрытое любопытство говорит о том, что они испытывают комплекс неполноценности, смешанный с ненавистью к нищенским, но не сравнимым с сельскими, возможностям большого города, которые Кабул, к своему несчастью, еще может предложить. Они повсюду: патрулируют улицы на гражданских машинах без номеров, дула «Калашниковых» торчат сквозь приоткрытые боковые стекла. За обедом в одном из немногочисленных заведений, которые еще можно условно считать ресторанами, хозяин напоминает нам, что надо срочно уходить, пока не пришло время молитвы. Специальная милиция из министерства по защите нравственности проверяет, закрыты ли все заведения. У выхода из ресторана мы проходим сквозь строй просящих милостыню детей и женщин.

Талибы явно не читали Оруэлла, да и вряд ли стали бы его читать, зная о его существовании. Но думаю, что теперь мне понятно, почему число беженцев с территорий, контролируемых талибами, только увеличивается, несмотря на отсутствие широкомасштабных военных действий. Дело не только в том, что люди бегут в поисках большей свободы. В сегодняшних условиях Афганистан не сможет не только возродиться, но и обеспечить населению элементарное пропитание.

Наш летчик был прав: здесь действительно ад. Несчастливая судьба Афганистана состоит в том, что он всегда находился в точке пересечения слишком многих интересов. От Кармаля, советского ставленника, до Омара, креатуры США, Саудовской Аравии и Пакистана, здесь, не зная отдыха, играют в древнюю игру. Она известна со времен Чингисхана, в ней нет ограничения для числа игроков, и войти в игру можно в любой момент. В недалеком прошлом выстраивали в ряд рабов, а конные воины, которые считались игроками, разогнав коней, старались затоптать рабов. Те, кто остался в живых, становились ставкой в новой игре. Сегодня, на рубеже двух веков, Афганистан, живой или мертвый, остается ставкой в этой игре.

Из Кабула в Пянджширское ущелье

От Кабула до Пянджширского ущелья в нормальных условиях, то есть лет 30 назад, было бы 2 часа езды в автомобиле по равнинной заасфальтированной дороге. Сегодня добираться приходится 10 часов, большей частью в горах, поднимаясь на высоту 2900 метров над уровнем моря, так как равнинное шоссе постоянно минируется. Совсем недавно там подорвался автобус и десять человек погибли. Ничего другого не остается, как ехать кружным путем в 120 км по грунтовым дорогам. Вокруг лунный ландшафт. Суровая красота здешних мест обезображена следами былых ожесточенных боев, о которых напоминает разбитая и брошенная военная техника: танки, бронетранспортеры, грузовики, превращенные в металлолом. Все оборудование, которое можно было снять с них, давно снято. Итак, выезжаем из Кабула, находящегося на плоскогорье, по круто идущей вниз дороге, что идет в направлении Джелалабада.

Когда-то, во времена короля Захир Шаха, это фантастически скоростное шоссе было построено англичанами. Захир Шах обычно проводил уик-энд на искусственном озере Шомал и любил проехаться с комфортом. Там, у самой воды, он построил себе виллу. Этот особняк мог бы достойно вписаться в пейзаж, скажем, какой-нибудь долины в Тироле. Теперь дорога на Джелалабад – сущий кошмар из одних рытвин и ухабов среди остатков асфальта. Утопая в жидкой грязи или в пыли, в зависимости от времени года, по этой дороге нескончаемыми колоннами со скоростью пешехода едут раскрашенные в разные цвета перегруженные грузовики. Кабул жив только благодаря этим автокараванам. Закрыть дорогу было бы равносильно капитуляции. Поэтому она всегда была открыта, несмотря на то, что в годы советского вмешательства каждый день на ней погибали десятки людей.

Путь из Кабула до ущелья. Все окрестности дороги буквально нашпигованы минами. На обочину лучше не ступать…

Сегодня здесь нет боевых действий. Талибы полностью контролируют ситуацию. На нашем пути нам попался только один их блокпост на подъезде к перевалу. Как только мы преодолеваем крутой спуск с кабульского плоскогорья с перепадом в 1000 метров, начинаются плодородные земли джелалабадской равнины. Но мы поворачиваем направо и едем через Сароби, Тагаб, плотину озера Шомал и добираемся до длинной долины реки Пянджшир. 100 км снова вверх к снежным вершинам.

По сторонам дороги – деревни из глинобитных хижин, где нас встречают толпы ребятишек. Если бы не тарахтение мотора нашего джипа, можно было бы подумать, что мы перенеслись на 500 лет назад. В этих районах люди никогда не знали, что такое электричество. Ночью здесь царит кромешная тьма веков.

Ни света, ни телевидения, ни радио. Полная изоляция от остального мира. Но цивилизация все же оставила свой специфический след: здесь прошли танки. На подступах к долине начинается ничейная земля. Тут настоящее кладбище бронетехники. Некоторые танки талибы превратили в наблюдательные пункты, откуда пристально вглядываются в окружающие горы.

Красота здешних мест изуродована следами войны. Среди металлолома можно встретить

…искореженный БТР

Колеса джипа проваливаются в грязь по самую ступицу. Мы направляемся к перевалу, обгоняя группу детей, которые идут, как ослики, нагруженные поклажей, и нескольких талибов с пулеметом и ящиками с патронами, спешащих на смену дозорным на последнем блокпосту. Пост размещается в четырех, примыкающих друг к другу, домах. Навстречу нам выходят трое талибов. Вид у них довольно свирепый. С неодобрительными ухмылками они разглядывают наши пропуска. Осматривают нашу одежду, вглядываются в наши бритые лица. Жизнь этих троих находится в ежеминутной опасности. В случае нападения противника у них нет шансов спастись.

…остатки танков советского производства…

…и много другой военной техники, превращенной в груду ржавого металла

Впрочем, здесь нет места сочувствию. Начальник поста явно не в духе и с раздражением стучит прикладом автомата по земле. Эти иностранцы, идущие на ту сторону, ему не нравятся. Мало того что они, нечестивцы, курят, они еще смеют предлагать ему сигарету. Между тем заметно, что у одного из талибов какой-то тусклый взгляд. Такое впечатление, что он недавно покурил нечто покрепче, чем «Мальборо». Наконец мы проходим пост, нагибая голову под натянутой веревкой, увешанной гирляндами магнитофонных лент и поломанными аудиокассетами. Акт своеобразного бесчестья для неверных и предупреждение правоверным, которые могут не устоять перед соблазнами сатанинского Запада. Вот вам и воображаемая граница двух цивилизаций.

Предстоит пройти еще 10 километров по вьющейся у подножия гор разбитой дороге мимо брошенных лачуг. На крутых поворотах дорога заставлена контейнерами, доверху заполненными камнями, чтобы преградить путь тяжелому автотранспорту. Вокруг ни души. Только где-то со склона горы доносится заунывная песня пастуха. Наверху с отарой овец он в безопасности, но вниз лучше не спускаться. Все окрестности дороги буквально нашпигованы минами. Нам посоветовали не выходить на обочину. Афганистан –это заминированная страна. Считается, что почти на каждого афганца приходится по одной мине и, уж конечно, больше одной мины на каждого ребенка. Все последующие годы, десятилетия

Искусственное озеро Шомал около Сароби

Перевал из Сароби до Пянджшира

тысячи афганцев будут по-прежнему гибнуть и калечиться, подрываясь на минах. Потребовались бы миллиарды долларов для того, чтобы очистить эту землю, но уже сейчас ясно, что таких денег Афганистан не увидит никогда.

За прошедшие 21 год мины устанавливали все, кому не лень. От них не было и нет спасенья никому: русским, моджахедам, пакистанцам, талибам. Спускаемся вниз на равнину Капиза. Вдали можно разглядеть очертания города Чарикар и баграмской авиабазы. Слышны глухие отзвуки артиллерийской канонады. Время от времени раздается протяжное, режущее слух хрипение «катюш». Артиллерия Масуда ведет огонь по талибам, чьи позиции расположены по ту сторону реки. Неподалеку появляются моджахеды: это значит, что мы уже на другой стороне фронта. Первое, что бросается в глаза: почти все мужчины вооружены. И не только привычными автоматами Калашникова, но даже и старинными ружьями, которые заряжаются с дула. С оружием через плечо можно увидеть и подростков – своеобразная военная «демократия». К женщинам это не относится – они, как и в Кабуле, с ног до головы закутаны в чадру. Сверху можно увидеть расположение войск Ахмад-шаха Масуда на равнине. До прибытия сюда мне казалось, что он заперт в своем труднодоступном ущелье, но теперь вижу, что под его контролем находится – пока, по крайней мере, – значительная часть равнины. Практически это весь район Капиза и часть равнины от Гульбахара, на подступах к Пянджширскому ущелью, до самого Баграма.

Насколько прочно обосновался на этих землях «Пянджширский лев», сказать невозможно. Совершенно очевидно, что идет война, где противники знают друг о друге почти все. Каждый день шпионы, информаторы переходят линию фронта под видом крестьян, которыми они, впрочем, и являются на самом деле. Почти так же, как и во время войны с советскими войсками. Советские военные никогда не могли с уверенностью сказать, какая территория ими контролируется. Единственные иностранцы, которые присутствуют в данном районе, это все те же итальянские представители гуманитарной организации Эмердженси, которая занимается оказанием медицинской помощи населению.