Глава 11

Прошло восемь дней, но Данте так и не вернулся.

Ханна воображала себе сотни возможных вариантов встречи, один мучительнее другого. Она не могла избавиться от чувства неловкости, возникшего в тот момент, когда она оказалась в его объятиях.

Она просто хотела покончить со всем этим при первой же встрече. Но Остен Данте упорно продолжал усложнять ей жизнь.

Как же он посмел уехать бог знает куда, не сказав ей ни слова? И это после того, что произошло между ними в музыкальной комнате, когда они целовались и она забыла обо всем на свете...

Как же она могла совершить такую глупость? Ее жизнь теперь стала еще сложнее.

Зачем мечтать о несбыточном? Остен Данте ей не пара. Сердце можно зажать в кулак. Эмоции не для нее. Они для таких ангелочков, каким была ее сестра Элизабет.

Ханну бросил даже Пип. Мальчик подружился с псарем Раглзом и исчезал каждый день рано утром, взяв с собой Лиззи.

Ханна пыталась помогать служанкам, но никак не могла сосредоточиться, роняла фарфор с камина, проявляя поразительную неловкость.

Она вздохнула: ее положение становилось все хуже и хуже. Когда она вошла на кухню позавтракать, оживленный разговор за столом прекратился и все уставились на нее с явной враждебностью. Только Бекка и помощник садовника уткнулись в свои тарелки.

Ханна похолодела от ужаса.

– Доброе утро, кому я должна помогать сегодня?

– Самой себе, по крайней мере с этим вы справитесь, – с циничной улыбкой ответила служанка буфетной.

– Угомонись, Сэди Миллз! – прикрикнула на нее экономка.

Ханна нахмурилась:

– Что-нибудь не так?

– Все в порядке, – ответила миссис Клей. – Но сегодня вам не надо вытирать пыль, есть более неотложные дела. Это приказ мистера Данте.

– Он что, вернулся?

У Ханны задрожали колени, и она ухватилась за край стола.

– Он прибыл поздно ночью?

– И это она у нас спрашивает? – обратился рассыльный к одному из младших садовников, лукаво взглянув на Ханну.

– Ну хватит!

Окрик экономки заставил всех замолчать.

– Мисс Грейстон, мистер Аттик, управляющий, просит вас прийти в Зеленую гостиную.

– Мистер Аттик?

Она еще сильнее напряглась. Она не видела этого человека с того самого утра, когда они встретились у входа в музыкальную комнату.

– А зачем я ему понадобилась?

– Мистер Данте приказал, чтобы до его возвращения в Рейвенскар вы выполнили некоторые поручения, он не терпит безделья. Свои пожелания он передает нам через мистера Аттика. Джемма, проводите мисс Грейстон к мистеру Аттику.

Служанка поднялась, бросив на Ханну ледяной взгляд. Почему они так переменили к ней свое отношение? Сбитая с толку, Ханна последовала за Джеммой.

Женщина распахнула дверь в красивую комнату с зелеными стенами, покрытыми золотым узором. Эта комната была явно предназначена для приема самых уважаемых гостей.

Там находился замечательный деревянный лев, достаточно большой, чтобы на нем можно было сидеть верхом, его лапы были прикреплены к качалке; на нескольких столах воевали полки игрушечных солдатиков. У камина стояли барабан и специальная палка в футляре.

– Что все это значит?

Ханна изумленно уставилась на представшие ее взору сокровища.

– Это игрушки, мисс Грейстон. Очень дорогие, должен заметить.

При звуке этого голоса Ханна замерла. Затем обернулась и увидела Уильяма Аттика. На нем был великолепный костюм. В руке он держал бокал с мадерой, на одном из пальцев сверкал крупный изумруд. Его одежда была столь же хорошего качества, как и одежда Остена Данте, только дороже. Неужели он мог себе это позволить? Ханна пришла в замешательство. Но разве она не замечала постоянных свидетельств щедрости Остена Данте? Выражение лица Аттика насторожило Ханну.

– Я вижу, что они очень дорогие, только не понимаю, зачем они здесь?

– Думаю, понимаете, мадам. Это подарки для мальчика. Мистер Данте прислал их из Лондона. И одежду тоже. А еще ткани – белый хлопок, льняное полотно, шерсть. Служанки помогут вам с шитьем.

Сердце Ханны взволнованно забилось. Какая невероятная доброта со стороны Остена Данте и какое опасное великодушие. Данте делал все, чтобы они с Пипом остались здесь навсегда.

Что будет, когда им придется столкнуться с неизбежным? Оставить Рейвенскар и Остена Данте?

– Мистер Аттик, вы ведь не возражаете, что Пипу перепало кое-что из одежды?

– Меня это не касается, – ледяным тоном ответил управляющий. – Полагаю, никто не поставит мистеру Данте в упрек, что он помогает изнуренному ребенку, не важно, в какой форме. Вопросы вызывает другой подарок.

– А есть что-то еще?

– Это для вас.

Управляющий достал из-под вещей Пипа квадратный сверток.

Онемев от изумления, Ханна подошла к диванчику.

Муслин божественного нежно-голубого цвета.

Ханне захотелось коснуться этой восхитительной ткани. И девушка пробежалась по ней пальцами.

В Дав-Коттедж она старалась, чтобы у Элизабет, Харриет и Фанни были платья оттенков садовых цветов.

– Но что... кто...

– Успокойтесь, мисс Грейстон. Это для вас. Тут не может быть никаких сомнений.

Правда была сладкой, пугающей и все же прекрасной.

– Я не могу это принять. Разумеется, я очень ценю великодушие мистера Данте к Пипу. Да, ему нужна одежда, очень нужна. Но этот отрез на платье – это уже слишком. Тут, должно быть, какая-то ошибка.

– Мистер Данте не ошибается, – резко оборвал ее Аттик. – Он даже прислал страницу из журнала мод, где показано, как следует сшить платье.

Управляющий сунул Ханне листок бумаги. Она ошеломленно взглянула на него. У нее перехватило дыхание.

Давным-давно в Ирландии она видела, как сестры сосредоточенно изучают рисунки и вздыхают над изысканными изображениями последних моделей. Элегантные дамы в ниспадающих нарядах с поднятыми волосами и в шляпках, усеянных цветами. Юбки, ниспадающие, словно лепестки лилий, из-под темных коротких жакетов и ротонд, томные руки, сжимающие веера или ридикюли. Но это платье было простым и невообразимо прекрасным.

– Едва ли такое платье подходит для служанки, – нерешительно проговорила Ханна.

– Может быть. Но хозяин Рейвенскара сам решает, что носить каждому из нас согласно занимаемому положению.

Аттик посмотрел ей в глаза, и Ханна мгновенно поняла, почему так резко изменилось к ней отношение.

– Мистер Данте несколько пристрастен в том, что он предпочитает видеть на своих дамах.

Ее положение... Его дамы... Господи! Она бросила страницу на диванчик, от унижения у нее запылали щеки.

– Я не его женщина. Произошла какая-то ошибка.

– Неужели? Должен признать, я был несколько смущен, когда впервые узнал об отношении хозяина к вам. Но теперь все ясно. Ко времени своего возвращения в Рейвенскар-Хаус мистер Данте распорядился поместить мальчика в комнату радом с вашей, переднюю переоборудуют под детскую и перенесут туда игрушки. Вы будете жить в комнате одна, и это платье должно быть сшито в соответствии с его пожеланиями.

– Мистер Аттик, меня наняли помощницей к хозяину. Я должна помогать ему записывать ноты. Вот и все.

– Бросьте, мисс Грейстон. Поздновато разыгрывать невинность, не так ли? У вас есть внебрачный ребенок. И мистер Данте вправе надеяться, что вы не откажетесь разделить с ним ложе.

Ханна почувствовала себя обнаженной под этим осуждающим взглядом.

– Просто не верится, что мистер Данте мог подумать...

Она не договорила. Это было слишком унизительно.

Вне всякого сомнения, он привык брать любую женщину, какую хотел. И он был уверен, что она не девственница. Она внутренне содрогнулась, почувствовав себя оскорбленной.

Неужели он полагал, что она так дешево себя ценит? Что продаст свое тело за красивое платье и дорогие игрушки для Пипа?

– Мисс Грейстон, я нахожусь рядом с мистером Данте с тех пор, как он был ребенком, и я сопровождал его в путешествиях после его разрыва с отцом. Я понимаю его, как никто другой в мире. Поэтому позвольте мне взять на себя смелость и все вам объяснить. Совершенно ясно, чего от вас хочет мистер Данте. Должно быть, жизнь в деревне наскучила ему. Он не единственный джентльмен, который хотел бы развлечься в постели со служанкой.

– Вы ошибаетесь! Он не мог...

– Меня совершенно не касается, что происходит в постели моего хозяина, мадам. Однако разрешите вас предостеречь. Я не делаю исключений ни для кого, кто осмелился бы попытаться извлечь выгоду из его великодушия. Я советовал бы вам не проявлять властности и жадности.

– Мне ничего этого не надо! Ни этого платья, ни игрушек для Пипа!

– Вы можете обсудить ваши... желания с мистером Данте, когда тот вернется. Всех остальных не касаются вспышки вашего темперамента. Наши рабочие места зависят от того, насколько точно мы выполняем приказы мистера Данте, мадам. А когда он вернется в Рейвенскар, все будет сделано согласно его распоряжениям. Вы же не хотите, чтобы служанки из-за вас потеряли работу?

Она оказалась в ловушке. Она не могла допустить, чтобы Бекка и другие служанки пострадали из-за нее.

И все же она не позволит ему так оскорбить себя. Ей придется противостоять этой катастрофе, как и всем другим, неожиданно возникавшим в ее жизни, с поднятой головой и чувством собственного достоинства.

– Хорошо, – проговорила она, спокойно взглянув в глаза Аттику. – Мы сошьем платье так, как того хочет хозяин.

Когда оно будет готово, она швырнет его в лицо Остену Данте.

Глава 12

Данте направил Огнеборца по дороге в Рейвенскар, не в силах освободиться от охватившей его тревоги.

С каждым шагом жеребца нетерпение Данте росло. Он словно чего-то ждал.

Данте помнил это ощущение с самого детства, когда пальцы были в чернилах, когда спина болела от последней порки, а живот был набит невкусной школьной едой, которую он с трудом проглотил, прежде чем покинуть священные коридоры Итона.

Пьяный от мальчишеского ликования, он высунул голову из окна дорожной кареты, присланной за ним дедом, ветер ерошил его волосы и холодил щеки, когда он смотрел, как незнакомый пейзаж озаряется солнечными лучами и сменяется холмами и долами столь любимого им Дербишира.

Чем ближе он подъезжал к дому, тем медленнее, казалось, скакали лошади; тогда мальчик выпрыгнул из кареты и бросился через пустошь, поросшую вереском, чтобы добраться побыстрее.

Карета должна была подъехать прямо к главному дому, где его ждал дед, приготовивший подарок – новую лошадь, новую собаку или новое ружье, – что-то из того, что, по мнению старика, может вызвать у мальчика восхищение. Но экипаж всегда подстерегало множество мелких разбойников в юбочках. Сестры – Летти и малышка Мэдлин – будут пританцовывать от нетерпения перед кирпичным домиком у ворот усадьбы семейства Данте. Матушка поднимется с любимой скамьи под дубом и, сияя улыбкой, заключит его в объятия. Он будет счастлив, но виду не покажет из мальчишеского упрямства. Он продемонстрирует им сокровища, которые удалось собрать за годы учебы, – изящные образы прошлого, вдавленные в камень, яйца птиц и блестящее перо ворона.

Он почувствовал, что у него сдавило грудь от волнения. Вот на что были похожи эти переживания – на возвращение домой...

Но почему вдруг у него появились такие ощущения?

Потому что он купил игрушки и одежду для Пипа? Отчасти – да. Но если быть честным, волновало его совсем другое.

Отрез голубого муслина, тонкого, мягкого, способного очаровать любую женщину.

Он покупал материю на бриджи для Пипа, когда увидел этот муслин – великолепный подарок для Ханны – и не смог устоять.

Он приказал торговцу прибавить это к заказу. Зачем? Он и сам не знал. Возможно, хотел облегчить совесть, после того как нанял Хокли для наведения справок о личной жизни Ханны.

Если так, то поездка прошла замечательно. В последующие дни он почти забыл о полицейском, уверенный в том, что у Ханны нет проблем с законом. А именно это и собирался выяснять Хокли.

Остен не подозревал, что покупка сюрприза для Ханны доставит ему удовольствие, какого он уже давно не испытывал. Но к удовольствию примешались и мрачные предчувствия.

Он и фасон выбрал, просмотрев журнал мод и пропустив вычурные платья, отделанные оборками и кружевами, остановился на простом, очень изящном платье, которое подчеркнет неброскую красоту Ханны.

Данте представил себе ее реакцию в тот момент, когда Аттик будет передавать подарки.

Ханна, несомненно, будет ошеломлена и ощетинится.

С того момента, как он задумал купить Пипу вещи, он понимал, что Ханна, с ее понятием о чести, воспротивится. Но он сумеет ее переубедить.

С того времени, когда он был мальчишкой с липкими руками, таскавшим у повара куски от головы сахара, он умел мастерски очаровывать людей и добиваться от них желаемого. Но обаяние на Ханну не подействует.

Приказы – единственное средство, чтобы сломить ее сопротивление. Приказы, посланные из Лондона. От имени хозяина поместья Рейвенскар.

Ханна, конечно, разозлится, но к моменту его возвращения поутихнет. Ведь пройдут целые три недели. Тем более что в глубине души ей захочется принять его подарок. Впервые в жизни Остен страстно желал угодить леди. Он в первый раз отважился...

Скоро он узнает, что думает Ханна по поводу платья. Из опыта общения с ней он знал, что она не будет ни ахать, ни охать, не будет смущаться, а скажет со всей откровенностью, что думает о его подарке, понравится это ему или нет.

Данте направил Огнеборца за поворот, жеребец заторопился, почуяв запах конюшни. Рейвенскар-Хаус смутно вырисовывался на фоне серого неба, белые колонны сияли в сумерках, а в окнах мерцало пламя свечей.

У Данте учащенно забилось сердце, и он еще ниже склонился к шее лошади, испытывая такое же сильное желание скорее добраться до места, как и животное.

Скоро он увидит, какие эмоции отразятся на лице Ханны, и она не сможет их скрыть, как бы сильно ни старалась. Но сначала он сбросит одежду, покрытую дорожной пылью, и избавится от щетины. Прикажет слуге приготовить ванну и бритву. Покончив с этим, он позовет Ханну в Розовую гостиную.

Что она скажет? Как себя поведет? Это невозможно было предвидеть.

Терпение Данте было на пределе.

Этого момента Ханна ждала три недели. Время лишь усилило ее возмущение и укрепило решимость.

Оскорбленная до глубины души, она держала в руках только что сшитое платье.

«Мистер Данте ждет вас в Розовой гостиной, – сказал ухмыляющийся лакей. – Он приказал вам надеть голубое платье».

Ей хотелось ответить: «Передайте мистеру Данте, чтобы убирался ко всем чертям».

Но она предпочла личное общение с великим и могучим хозяином.

Ханна сошла вниз, предвкушая сражение. Сердце предательски екнуло, стоило ей увидеть Остена в дверном проеме Розовой гостиной. Черные бриджи облегали мускулистые бедра. Булавка с сапфиром блестела на шейном платке, подвязанном под чисто выбритым подбородком. Черные волосы, откинутые с высокого лба, блестели, словно вороново крыло под солнцем.

Его взгляд был полон самодовольства. На чувственных губах играла улыбка.

Остен Данте не сомневался, что бедная Ханна будет благодарна за то, что ее приглашают к нему в постель и используют как обычную проститутку. Он играл в эту игру уже не раз.

Как только он увидел ее, его лицо расцвело от удовольствия, но он тут же помрачнел, заметив измятую материю у нее в руках.

Он нахмурился.

– Разве платье не готово? Я думал, что отдал распоряжения...

При виде его смущения Ханна еще больше разозлилась.

– Не стоит беспокоиться. Оно готово, сэр. Ваш приказ выполнен.

Она бросила ему платье. Он поймал его. Синие глаза сверкнули.

– Вам, наверное, не понравился цвет?

Тень разочарования мелькнула в его глазах.

– Если вы предпочитаете другой, можно выписать из Лондона.

– Покорнейше благодарю вас, сэр! Не утруждайте себя заботой обо мне, – ледяным тоном произнесла она.

– О какой заботе вы говорите?

Он замешкался, но когда наконец понял смысл сказанного, его глаза округлились. Он уныло улыбнулся.

– Ханна, сожалею, если задел вашу гордость. Пожалуйста, примите платье в знак того, что я прощен. Все эти однообразные коричневые и серые цвета действовали на мой творческий процесс угнетающе. Вторгались в мою музыку. – Он улыбнулся с подкупающей теплотой. – Мы же не хотим, чтобы я писал только погребальные песни.

– Лишь при условии, что хоронить будут вас, сэр!

– Прошел по крайней мере месяц с тех пор, как вы намеревались меня убить.

В чем дело? Он в замешательстве! Но он не ускользнет, прикрываясь улыбками и расспросами. Он подверг ее унижению. А она по глупости решила, что они пришли к взаимопониманию в ту памятную ночь, когда встретились в музыкальной комнате.

Ханна вскинула подбородок и взглянула ему в глаза.

– За те несколько недель, что вас не было, я многое поняла. Все слуги перешептываются у меня за спиной, одни игнорируют меня, другие пытаются заслужить мое расположение, надеясь... надеясь получить бог знает что благодаря моему влиянию.

– Не могу представить, чтобы вы боялись кухонных пересудов. Особенно после того, как осадили меня, когда я был в ярости. Я выясню, в чем дело.

– О, тут нет никакой особой тайны, уверяю вас. Все в Рейвенскаре знают, в каком неоплатном долгу я перед вами. Но вы плохо меня знаете!

Улыбка сбежала с его лица. Он словно окаменел.

– Платье – подарок, Ханна, – спокойно проговорил он, – а не акт благотворительности.

– Разве это не плата за оказанные услуги? Точнее, предвкушаемые услуги? Должна признать, что игрушки для Пипа – очень ловкий ход. Но ведь ему придется расстаться с ними. Об этом вы подумали?

– Они принадлежат ему.

– Какое утешение!

Она с трудом сдерживала слезы.

– Я всего лишь закреплю льва-качалку у себя на голове, когда мы отправимся в путь!

Он прищурился.

– Но вы остаетесь. Разве мы не договорились?

– Это было до того, как я поняла, насколько дешево вы меня цените.

– Дешево? Это чертовски дорогие вещи, если хотите знать. Ханна, вы говорите неразумно.

– Простите, но все это для меня так ново, великодушный сэр. Возможно, вы привыкли осыпать безделушками женщин, чтобы те подчинялись вам, но у меня свои жизненные принципы.

– Вы ошибаетесь. Я ни к чему такому не привык. Никогда не дарил женщинам подарков, разве что веер. Делал подарки только матери и сестрам.

– А, понятно. Другие ваши женщины требовали денег, а не вещей, да? Наличные по требованию.

– Я сказал именно то, что хотел сказать, Ханна. Я вообще впервые купил женщине подарок.

Он покраснел.

– К чему все это?

На мгновение она заколебалась, выведенная из равновесия ошеломленным выражением его лица. Это выражение заставило бы ее почувствовать себя виноватой, если бы не жестокая правда, которую ей выложил Уильям Аттик. Почему бы Остену Данте не посмотреть в лицо фактам, как это сделала она?

– Наверное, я повела себя безрассудно, когда позволила вам дотрагиваться до меня и целовать меня в ту ночь в музыкальной комнате. Но я предпочла бы, чтобы вы были честным и сказали мне прямо в лицо, чего вы от меня ожидали, а не выдумывали бы эту идиотскую сделку. – Она запнулась и возненавидела себя за это. – Может быть, я даже согласилась бы уступить вам, чтобы отплатить за пищу, кров и все остальное.

– Ханна, вы несете вздор.

– Сейчас объясню. Вы хотите, чтобы я спала с вами? Так и скажите! Я буду торговать телом за пищу и кров для Пипа. Но будь я проклята, если стану вашей любовницей за новое платье! Так дешево я себя не продам!

Его лицо стало белым как снег. Каждый мускул был напряжен. Он положил платье на секретер.

– Мисс Грейстон, вы ошибаетесь. Я не собираюсь делать вас или любую другую женщину своей любовницей. Ни сейчас, ни потом.

– Вы... вы что?

– Мы обменялись несколькими поцелуями, это верно. Но разве я сделал что-то, от чего у вас создалось впечатление, будто я могу потребовать, чтобы вы стали моей любовницей в обмен на полный желудок вашего ребенка?

Ханна вздрогнула, вспомнив, какое у него было выражение лица во время их первой встречи, когда он шествовал по Рейвенскар-Хаусу. Большинство мужчин вышвырнули бы изнуренную женщину с ребенком из своего поместья точно мусор. Большинство «джентльменов» даже не стали бы смотреть на них, не говоря уже о том, чтобы впустить их в дом и убедиться, что они накормлены и согреты.

У Остена Данте ужасный характер, он нетерпелив, высокомерен, упрям. Но он дал Ханне возможность увидеть в себе то, что изо всех сил старался скрыть от других. Он доверил ей свое истерзанное сердце.

– Я... Нет. Вы всегда были добры.

– Тогда откуда у вас эта вздорная мысль?

– Мистер Аттик ясно сказал, что вы хотите сделать меня своей любовницей в обмен на... Слуги тоже в это поверили.

– Ах вот в чем дело. Кухонные сплетни. Я и понятия не имел, что Аттик и слуги истолкуют единственное платье таким образом. Что они решат, будто между нами существует интрижка. Большинство из них работают у меня достаточно давно, чтобы знать, что я не позволяю себе подобных развлечений.

Амурные подвиги были главной пищей большинства дворян, обладавших молодостью и красотой, состоянием и властью.

Мало кто из них имел бы смелость сознаться в отсутствии подобных приключений кому-либо, в особенности женщине. Но, судя по взгляду Остена, в его словах сомневаться не приходилось.

– Но вы... платье... все эти игрушки... Зачем вам присылать такие вещи, если только...

Она замолчала.

Остен договорил за нее:

– ...если только я не хотел получить что-то взамен?

Она отвернулась, но отрицать правду не могла. Она не умела лгать.

– Да, – призналась она.

Он дотронулся до сапфира, спрятанного в складках шейного платка.

– Я хотел, чтобы вы почувствовали вкус счастья. Видит Бог, вам и мальчику его досталось совсем немного. Я хотел, чтобы у него были игрушки, хотел помочь прогнать тени, которые преследуют его, судя по взгляду. И я хотел, чтобы у вас было что-то красивое. Вы всегда волнуетесь о Пипе, о том, как он себя чувствует, о том, что ему нужно. В этот раз мне хотелось сделать приятное вам.

Ханна прижала руку к груди.

Всю жизнь она ждала кого-то, кто скажет ей эти слова, годами забывала о своих нуждах ради того, чтобы мать, сестры и отец ни в чем себе не отказывали. Годами ее жертвы оставались незамеченными. Даже Элизабет, понимавшая ее лучше всех, была убеждена, что Ханна довольна жизнью.

Как странно, что Остен Данте видел гораздо больше ее родных. Понимал, что она мечтает о чем-то красивом. Только скрывает это.

И чем она ему отплатила? Швырнула подарок в лицо, обвинила во всех смертных грехах, оскорбила до глубины души.

Остен, который подарил Пипу щенка спаниеля и который подарил ей бриллиантовую булавку, исчез. Остался лишь хозяин поместья Рейвенскар. Ханна ощутила эту потерю всем своим существом.

Какая же она дура! Они обменялись парочкой поцелуев. И это все! Как же она могла позволить Аттику убедить себя в том, что ее возжелал Остен Данте, да так сильно, что решил подкупить ее?! Какая нелепость!

– Простите меня. Я думала...

Он посмотрел ей в глаза.

– Я понял, мисс Грейстон, какого вы обо мне мнения. Хотя, должен признать, предпочел бы быть бесчувственным, словно камень, чем неким чудовищем, способным силой затащить женщину в постель.

– Это была ошибка! Сожалею, что неверно судила о вас. Но что еще я могла подумать?

Взгляд синих глаз проник ей в душу, и она поняла, что больно ранила его.

– Я думал, вы начинаете узнавать меня, Ханна, – спокойно произнес он.

Ее гордость, ее проклятая гордость не позволит ей отвернуться.