Кэтлин не выдержала и рассмеялась:
      – Фиона, ну что ты такое говоришь? Я уверена, он никогда…
      – И чтобы наверняка избавиться от такой обузы, как я, он придумал еще один коварный план – на тот случай, если яд не подействует. Несчастный случай на охоте, когда он якобы будет учить меня, как обращаться с этим дурацким дротиком, предназначенным разве что для женщины! – И с этими словами она яростно воткнула изящно вырезанное оружие в кучу наполовину увядших сорняков, которые Кэтлин выдергивала все утро.
      – Фиона, Нилл ни за что на свете не причинит тебе зла. Что за безумная мысль пришла тебе в голову?
      – Между прочим, сегодня уже третий раз, как я, спустившись вниз, обнаруживаю на столе, как раз напротив того места, где обычно сижу, полную корзинку свежих ягод! Я догадалась, что есть лишь одна причина, почему Нилл оставляет их для меня. Наверняка каким-то дьявольским способом он ухитрился начинить их отравой, чтобы одурманить меня и заставить подчиниться его воле!
      Встав на ноги, Кэтлин засмеялась и стряхнула пыль с подола платья.
      – Ради всего святого, Фиона!
      – И как будто одного этого мало, этот мерзавец совершенно недопустимо ведет себя с мамой! – задыхаясь от злости, выпалила побагровевшая Фиона. – Знаешь, что он выкинул в последний раз?
      – Даже представить себе не могу.
      – Взял ее на прогулку, чтобы она могла набрать цветов!
      – Ну и что? Невинное развлечение, ничего больше!
      – Сказал, что хочет положить цветы на могилу нашего отца. – Если бы Фионе пришло в голову обвинить Нилла в том, что он душит невинных младенцев, она бы и тогда не была в большей ярости, чем сейчас.
      Какое-то теплое чувство всколыхнулось в груди Кэтлин – сочувствие к этой смущенной, сбитой с толку, сердитой девушке, к ее полубезумной матери и к человеку, который только еще делал первые, неуверенные шаги, стараясь сломать стену непонимания, разделившую их на многие годы.
      – Может быть, пришло время им обоим оплакать его? – мягко предположила Кэтлин.
      – Оплакать?! Нилл ненавидит нашего отца! И не делает из этого никакой тайны. Это просто еще один коварный способ заморочить нам голову. Ах, как это похоже на него – усыпить притворной добротой подозрения врагов, улучить момент, когда они несчастны, предложить им все забыть!
      Кэтлин недоумевающе уставилась на нее:
      – Неужели ты в самом деле веришь, что Нилл способен на такую подлость по отношению к кому бы то ни было?! Бог с тобой, Фиона! Нилл – самый благородный человек из всех, кого я знаю!
      – Да ведь он вообще единственный, кого ты когда-либо знала! – возмущенно крикнула Фиона. – Ты же выросла в аббатстве, откуда тебе знать, на что способны мужчины! А я видела! Да, среди них есть разные – такие, как Киф, который пожертвовал своей рукой, и если бы это понадобилось, то и жизнью, чтобы защитить нас с матерью. А мой отец, с его мужеством и чувством чести! Но я видела и других – тех, что грабили и разоряли замок.
      Фиона принялась расхаживать вдоль грядок, где ровными рядами из земли торчали небольшие пучки зеленого пастернака, даже не замечая, что наступает на них. Затем, круто повернувшись, она обвиняюще ткнула пальцем в Кэтлин:
      – Теперь-то уж я знаю, как вести себя с Ниллом! Теперь…
      И вдруг всего на одно мгновение в лице ее что-то мелькнуло и оно стало беспомощным, как у маленькой девочки. Но так продолжалось недолго – Фиона быстро овладела собой.
      – Ты боишься, что он обманывает тебя? – спросила Кэтлин.
      От возмущения Фиона задохнулась.
      – Ничего подобного! И вовсе я не боюсь! Если хочешь знать, Нилл для меня – пустое место!
      – Что ж, если это так, тогда мне жаль вас обоих. По крайней мере ты для него значишь очень много.
      – Ба! – презрительно фыркнула Фиона. – Ты сошла с ума!
      – В тот день, когда я сбежала из замка, чтобы поискать травы, он…
      – Должно быть, чуть не разорвал тебя на куски за то, что ты осмелилась нарушить его приказ, да?
      – Ну, поначалу да, – созналась Кэтлин, немало удивленная той теплотой, которая разлилась в ее груди при этом воспоминании. – Не забывай, ведь Нилл разыскивал меня много часов подряд, он был вне себя от страха и тревоги.
      – Только не вздумай снова говорить мне о чувстве ответственности, якобы присущем моему брату! И это когда мы в Дэйре умирали с голоду!
      Тяжкое обвинение – и все же оно было правдой. Кэтлин понимала это, но что-то подсказывало ей, что несправедливо было винить в этом одного Нилла. То, что произошло между Фионой и Ниллом на земле, которую оба они считали своей, было намного сложнее. Боль и обида, поруганная честь и предательство сплелись в такой клубок, который Кэтлин пыталась распутать вот уже несколько бессонных ночей. Порой ей казалось, что это безнадежно, и только жалость к обоим заставляла ее вновь приниматься за дело.
      – Я могу только попытаться представить себе, чего тебе стоило потерять разом и отца, и старшего брата, остаться с больной матерью на руках и каждый день бороться за то, чтобы выжить. Когда Нилл отыскал меня среди холмов, он рассказал мне о последнем дне, который вы провели всей семьей, о том, как радовалась ваша мать, как смеялся отец. Он вспоминал, как ты карабкалась по деревьям, словно лесной эльф, как набирала полные пригоршни вишен. И вот теперь эта корзинка с вишнями на столе… Может быть, Нилл надеется, что его подарок скажет тебе о том, что не решается сказать он сам?
      Фиона строптиво выпятила нижнюю губу.
      – Если Нилл и в самом деле хочет сделать мне подарок, пусть убирается из Дэйра и оставит нас с мамой в покое! Мне ничего от него не нужно!
      – Если бы это было так на самом деле, ты бы давным-давно швырнула в огонь его деревянный меч, а не хранила бы его многие годы!
      Фиона сдавленно ахнула, щеки ее предательски зарделись, будто Кэтлин уличила ее в каком-то постыдном проступке.
      – Откуда… как ты узнала?
      – Мы с Ниллом обнаружили меч на могиле. Как там красиво, Фиона! Твой отец был бы рад, что спит вечным сном в том самом месте, которое он так любил. Даже воздух вокруг, кажется, напоен любовью и воспоминаниями, которые ты так бережно хранила долгие годы. И после того, что я там увидела, тебе никогда не удастся убедить меня в том, что ты с радостью вырвала бы Нилла из своего сердца.
      – Нет! – негромко и жестко сказала Фиона. – Он и в самом деле навеки останется в моем сердце. Я похоронила его там, вместе с отцом. Тот брат, которого я люблю, давно умер.
      – Нет, он жив, Фиона! И к тому же ему невыносимо стыдно. Вспомни, ведь когда Конн приехал в Дэйр, Нилл был еще совсем мальчик, а на него свалилось горе. Он потерял отца – потерял так же, как и ты, но у тебя оставались мама и Дэйр, где все вокруг напоминало о любви. А он уехал, оставив позади все и всех, кого он прежде любил.
      – Не можешь же ты всерьез надеяться, что я вновь привяжусь к нему?!
      – Но он и не рассчитывает на это, поверь! Он не просит даже, чтобы ты простила его! Все, о чем мечтает Нилл, – это чтобы ты, Фиона, дала ему еще один-единственный шанс!
      – Какой шанс? Снова поиграть в драконов и сказочных фей? Перевязывать мне разбитые и ободранные коленки? Вновь стать членом той же семьи, которую он когда-то проклял?
      – Да, это верно. Я никогда не знала, что такое семья. Все они уже умерли. В первую же ночь после того, как мы уехали из аббатства, Нилл пытался убить меня прямо там, в лесу. Но я ни на минуту не пожалела о том, что дала ему еще один шанс!
      Изумленно раскрыв глаза, девушка растерянно смотрела на Кэтлин, видимо, совершенно сбитая с толку.
      – Но что, если…
      – Что, если он снова обманет тебя? Что ж, тогда все будет так же, как и в тот день, когда мы познакомились, – ты по-прежнему будешь одна. Но если ты сделаешь все, чтобы исчезла пропасть, разделяющая вас с братом, тогда вы оба больше не будете одиноки!
      Кэтлин заметила, как луч надежды на мгновение озарил лицо девушки.
      – Именно так твои монашки отговаривают людей вести грешную жизнь?
      Кэтлин усмехнулась:
      – Никогда не поверю, что кому-то удалось бы заставить тебя сделать то, что тебе не по вкусу! Но если ты хорошенько обдумаешь мои слова, почему бы не попробовать?
      Бормоча сквозь зубы проклятия в адрес монахинь, старших братьев и тех, кто не дает ей даже разозлиться как следует, Фиона повернулась и убежала. Кэтлин вздохнула, сокрушенно покачав головой.
      Упрямая, мужественная, обиженная и пытающаяся нанести ответный удар, девушка тем не менее уже прочно поселилась в ее сердце, так же как и ее брат.
 
      Розовые и золотые нити рассвета ласково протянулись поверх сонных холмов Дэйра, и небо запылало в лучах восходящего солнца, наполнив сердце Нилла восторгом и благоговением перед этой красотой. Проржавевший нож, который он случайно отыскал в груде хлама, совсем затупился, но Нилл забыл о нем. Выпрямившись, он обвел задумчивым взглядом то, что когда-то прежде было его родиной. Он всегда был слишком занят, чтобы обращать внимание на колдовское очарование этого места, а став приемным сыном Конна, старался не думать о Дэйре – слишком велика была горечь потери. И вот теперь он смотрел на эту землю, как много лет назад смотрел на нее его отец, – с нескрываемым чувством гордости. Нет, с неожиданной печалью в душе подумал Нилл, никогда больше он не будет принадлежать Дэйру. Очень скоро, заподозрив неладное, Конн начнет гадать, куда подевался лучший из его воинов. Ему нужно уехать, оставить Дэйр. Как странно, что место, которое он ненавидел прежде, так быстро подчинило его себе, навсегда похитив его сердце!
      Нож с размаху воткнулся в дерево, и Нилл, хрипло выругавшись, отдернул порезанный палец. Прищурившись, он долго смотрел, как багровые капли крови падают вниз, медленно впитываясь в землю у его ног. Да, это его кровь, кровь его отца и отца его отца – она питала эту землю, превратив ее в святыню. Как ужасно, что он понял это так поздно, но теперь по крайней мере унесет с собой воспоминания, которых никому не отнять.
      Он повернулся спиной к тому, над чем сосредоточенно трудился три дня подряд. Может быть, когда его здесь не будет, это поможет Фионе понять, как он относится к ней?
      Чьи-то шаги прошуршали по тропинке. Инстинкт опытного воина заставил Нилла молниеносно вскочить на ноги и обернуться. За его спиной стояла Фиона и насмешливо улыбалась, глядя на его окровавленный палец. Щеки Нилла вспыхнули.
      – Неужели тебя так и не научили осторожно обращаться с острыми предметами, братец? – спросила она.
      На языке уже вертелся резкий ответ, но Нилл, сделав над собой усилие, проглотил грубые слова. Взгляд Фионы неожиданно упал на сундучок, над которым он трудился столько дней. Деревянная поверхность его, тщательно выструганная ножом, отливала золотом.
      – Я еще могу понять, когда ты тратишь столько времени, чтобы выстругать новый дротик. В конце концов, какое-никакое, а оружие. Но чтобы Нилл Семь Измен, прославленный воин Конна, работал как какой-то подмастерье?! – Сморщившись, она в притворном разочаровании прижала руку к груди. – Что же это за штука такая, из-за которой ты унизил себя до подобной работы?
      – Это… – Нилл осекся, пораженный до глубины души страстным желанием удивить и порадовать ее. – Это… сундучок.
      – Я уже поняла. – Фиона скорчила гримасу. – А для чего он? Собираешься хранить в нем головы своих врагов? Или проклятое золото, которым тебе будет заплачено за кровь Кэтлин?
      Нет, стиснул зубы Нилл, он не позволит ей догадаться, как его уязвили эти ядовитые слова!
      – Я сделал его для тебя.
      Глаза Фионы расширились. Страх, радость и благодарность промелькнули на ее лице, оно вдруг осветилось надеждой.
      Нилл набрал полную грудь воздуха.
      – Я тут подумал: может быть, он тебе понравится. Он подошел бы, чтобы складывать в него свои сокровища: вещички, которые тебе дороги, ну и все такое. Когда мы уедем отсюда, ты смогла бы увезти с собой частичку Дэйра.
      Смягчившееся было лицо Фионы потемнело от боли. В глазах вспыхнуло такое жгучее разочарование, что Нилл невольно похолодел.
      – Боюсь, для этого он маловат, – презрительно процедила Фиона. – Вряд ли в нем поместится могила моего отца. Или ты думаешь, что я решусь оставить его тут? Предать его, как когда-то предал ты?
      Обвинение ранило его больнее, чем лезвие меча. Нилл молча смотрел в искаженное ненавистью лицо сестры, чувствуя лишь печаль и щемящее чувство потери. Что он мог объяснить? Есть нечто такое, чего уже никогда не изменишь, как бы сильно он ни жалел, что так случилось.
      – Я не предавал его! – с горечью сказал Нилл. – И не покидал. Я уехал только потому, что он приказал мне сделать это!
      Фиона круто повернулась к нему:
      – Повтори, что ты сказал!
      – Может быть, настало время и тебе узнать правду? Ты уверена, что знаешь все, что я сделал много лет назад? И почему я это сделал?
      – Какое мне, черт побери, дело?!
      – Ну так сейчас ты это узнаешь! В тот день, когда Конн взял отца под стражу, я уехал с его людьми потому, что верил – может быть, я как-нибудь смогу его освободить. Сейчас, конечно, все это кажется вздором. Мальчишка против целой армии – смешно, правда? Но моя голова была забита сагами о подвигах героев, которые отец рассказывал нам долгими зимними вечерами. Кухулин, самый знаменитый воин, которого когда-либо знала Ирландия, был тоже всего лишь мальчишкой, когда совершил первый из прославивших его подвигов. А отец всегда говорил, что я так же силен, как сам Кухулин.
      – Да, – растерянно прошептала Фиона, – я помню.
      – И когда Конн усадил меня на лошадь позади себя, я подумал, что если бы не забыл накануне свой деревянный меч, то смог бы сбросить его на землю. Однако, одернул я себя, придется поискать какой-нибудь другой способ освободить отца.
      Руки Нилла сжались в кулаки – он вдруг вспомнил ярость, смятение и детский страх, что окажется недостаточно сильным, мужественным и хитрым, чтобы сделать то, что повелевал ему долг.
      – Когда мы оказались в Гленфлуирсе, отца куда-то увели, а меня отволокли в покои Конна. Каждый раз, встречая тана, я умолял его позволить мне увидеться с отцом. Я думал тогда, что стоит мне только оказаться рядом с ним, и он рассмеется, как мог смеяться только он, и скажет, что это просто шутка. И в конце концов все кончится хорошо. – Голос Нилла неожиданно дрогнул и оборвался. – Воины и сыновья Конна говорили про отца ужасные вещи – что он прикончил своего лучшего друга, а потом изнасиловал его жену. Конн попробовал их остановить, но они продолжали утверждать, что отец убил и эту женщину, чтобы не оставлять свидетелей своего предательства, а потом поджег замок, в котором она жила, и уехал, оставив ее маленьких детей лежать в луже крови.
      – Я тоже слышала об этом, Нилл! – воскликнула Фиона. – Так говорили люди Конна, когда грабили Дэйр. Но я в это не верю!
      – А ты думаешь, я хотел поверить, Фиона? Поверить в то, что мой собственный отец способен на такое злодейство?! Что он способен усадить меня в седло впереди себя, скакать по холмам и радоваться солнцу, играть со мной игрушечным мечом и плести венки для нашей матери, когда руки его по локоть в крови невинных людей?!
      – Как ты мог даже об этом подумать?! Как ты мог поверить, Нилл?!
      – Потому что отец признался мне в этом, Фиона!
      Желудок Нилла будто стянуло стальным узлом. Ему вдруг показалось, что он снова смотрит сквозь узкую бойницу в темную камеру донжона, где держали когда-то отца.
      – Как-то раз поздно ночью мне удалось ускользнуть от воина, которого приставили следить за мной. Я обдумывал этот план много дней, осторожно разведав, где находится донжон, потом долго ломал голову, как пробраться незамеченным мимо стражи. План мой удался как нельзя лучше. Мне даже удалось стащить ключ из покоев Конна. Но когда мне наконец удалось добраться до него, он прогнал меня! Отец велел мне предоставить все судьбе. Он сказал, что он сам виноват во всем. Сказал, что правда в конце концов всегда выплывет наружу.
      Слезы брызнули из глаз Фионы.
      – Нет, – совсем по-детски прошептала она, мотая головой. – Он любил нашу мать! Любил нас! Он бы никогда…
      – Тогда почему он признался, что совершил все эти ужасные вещи, в которых его обвиняли? – спросил Нилл голосом, прерывающимся от слез. – Фиона, на следующий день ему предстояло умереть. Я был его единственным сыном, единственным – не забывай об этом! – человеком на земле, который должен был до последней капли крови защищать честь нашей семьи! И я хотел верить, что он по-прежнему ни в чем не виновен, что он честен и благороден, что он такой, каким я привык считать его с самого рождения! Никто никогда так не хотел верить своему отцу, как я тогда!
      – Он был Ронан из Дэйра! – всхлипнула Фиона. – О его храбрости, о его чести барды слагали песни!
      – Ну как ты не понимаешь, Фиона? – в горестном отчаянии спросил Нилл. – Именно поэтому я и поверил ему. Ведь до того дня я никогда не слышал от него и слова неправды. А ты, Фиона?
      Из груди Фионы вырвалось сдавленное рыдание.
      – Тогда должна была быть какая-то причина!
      – Но зачем? Зачем ему могло понадобиться, чтобы я поверил во все это, если на самом деле это не было правдой?
      – Может быть, Конн угрожал, что убьет тебя?
      – Но откуда Конну было знать, что я проберусь туда? В тут ночь мы были наедине с отцом – только он и я! Для чего ему было лгать?
      – Я не знаю! – дрожа всем телом, воскликнула Фиона. – Знаю только, что никогда не поверю!
      – Можешь не верить, – тихо сказал Нилл, ласково смахнув слезу с мокрой щеки Фионы. – Однако одному ты все-таки должна поверить, сестричка: наш отец никогда бы не захотел, чтобы ты продолжала цепляться за эту землю. Он любил тебя слишком сильно, чтобы позволить сломать твою жизнь. Оставаться в Дэйре не значит хранить ему верность, Фиона.
      Фиона молчала. Она казалась такой жалкой, такой растерянной и несчастной, что все перевернулось в груди у Нилла. На мгновение она снова превратилась в его любимую младшую сестренку с сияющими медно-рыжими волосами и искрящимися весельем глазами, вечно цеплявшуюся за его руку, будто он был единственным, кто мог прогнать сказочных чудовищ.
      – Этот сундучок, Фиона, я сделал тебе в подарок – чтобы ты могла держать в нем вещи, которые напоминают тебе о прошлом. Всем нам пришло время постараться избавиться от прежней боли и взять из прошлого только то, что было в нем хорошего.
      Фиона все смотрела на него, и Нилл догадывался, какая буря неистовствует в ее душе. Собравшись с силами, она отпрянула от Нилла.
      – Нет, Нилл, я не буду слушать тебя! Если отец и… – Даже сейчас ее губы отказывались произнести это слово. – Ты оставил меня! Ты меня бросил! А я верила, что ты вернешься за мной, как делал прежде. Я помню, как плакала, как до боли в глазах следила за дорогой, ожидая тебя, но ты так и не вернулся!
      Горький смех Фионы, словно ядовитый шип, вонзился ему в сердце.
      – И все-таки есть на свете справедливость! Теперь ты изгнанник, объявленный вне закона, и очень скоро половина армии Конна будет гнаться за тобой по пятам! Значит, вот почему мы с мамой вдруг понадобились тебе? Собираешься обменять две наших жизни на одну жалкую свою?!
      Каждое слово Фионы жгло его, будто огнем.
      – Приведи мне хоть одну причину, по которой я должна доверять тебе! – кричала она. – Многие годы я то и дело слышала рассказы о твоих бесчисленных подвигах – тех самых, о которых почему-то всегда говорили шепотом. Легенды о том, как ты встретился с королевой фей, о том, как своим мечом обратил в бегство целую армию, как в одиночку пересек море, чтобы украсть арфу Туаты де Данаан, попавшую в руки врагов.
      – Фиона, большая часть этих историй – обычная выдумка. Жаль, я не могу рассказать тебе больше – Конн взял с меня клятву никогда не рассказывать о своих приключениях.
      – А другие истории, которые я слышала, – скажешь, это тоже выдумки?! Рассказы о роскошных пирах, которые закатывал Конн в твою честь, – и это в то самое время, когда мы с мамой умирали с голоду? Тогда тебе не было дела ни до нее, ни до меня, верно? И вот сейчас ты явился в Дэйр по одной-единственной причине – решил, что можешь использовать нас.
      Темный румянец стыда окрасил скулы Нилла.
      – Поверь, я вечно буду помнить о том, чего вам стоило мое отсутствие, – сжав зубы, с трудом проговорил он. – Но прошлое, увы, уже не изменишь. Поверь мне, Фиона, я не лгу. И сейчас я вернулся в Дэйр потому, что у меня не было выбора. Ты ведь знаешь, как я ненавидел это место. Ненавидел все, что напоминало мне о нем. Но теперь я уже не жалею, что приехал, – ведь благодаря этому я нашел тебя.
      Он осторожно заглянул ей в лицо, такое неожиданно беззащитное. Боль, которую она терпела, была так велика! А предательство – таким подлым! Да, с горечью подумал Нилл, не слишком ли поздно он решил просить у нее прощения? Поверит ли ему Фиона?
      – Когда ты приехал сюда, мы были совсем чужими, – ледяным тоном сказала Фиона. Голос ее звучал жестко. – И такими же и расстанемся.
      Повернувшись к нему спиной, она спустилась с холма и исчезла из виду. В душе Нилла все перевернулось – так же, как когда он потерял ее в самый первый раз.
      Он долго смотрел на деревянный сундучок, который держал в руках, потом со вздохом прикрыл крышку. Сколько долгих часов он работал над ним, лелея в душе робкую надежду! Тогда он думал о том, что же Фиона решит забрать с собой, когда придет время уезжать из Дэйра. Но вот она ушла, оставив ему жгучую боль.
 
      Стемнело. Мириады сверкающих звезд бриллиантовой пылью усыпали небосвод. Народившаяся луна заливала землю серебристым призрачным сиянием. Казалось, Дэйр погружен в навеянный чародеем загадочный сон – и вместе с тем в нем бурлила жизнь. Все росло с какой-то поистине волшебной скоростью, звери бродили около стен замка, а их детеныши, после долгого перерыва появившиеся на свет в этих местах, боязливо следовали за родителями.
      Кэтлин повеселела. Достаточно ей было увидеть крошечного крольчонка с бархатными ушками или неуклюжего, с подламывающимися ножками олененка, как сердце ее наполнилось новой надеждой.
      Кэтлин бессознательным движением сжала древко дротика. Она постоянно носила его с собой, чувствуя себя спокойнее оттого, что под рукой у нее есть оружие.
      Кэтлин вздохнула и закрыла глаза. К несчастью, ей уже не приходилось сомневаться, что уговоры и мольбы простить брата, обращенные к Фионе, пропали даром. Было видно, что девушка с трудом сдерживается. Злость, кипевшая в ней, грозила вырваться наружу. Что же до Нилла, то он страдал молча, только темные круги под глазами с каждым днем становились все больше.
      Но несмотря ни на что, он со стоическим упорством продолжал делать попытки примириться с семьей. Трогательное внимание, которым он окружил мать, заставило Аниеру помолодеть лет на десять. Она расцветала на глазах. Что же до Фионы, то, сколько бы она ни отталкивала его, Нилл, видимо, не оставил надежды вымолить у нее прощение.
      Шорох, раздавшийся за спиной Кэтлин, заставил ее очнуться. Она оглянулась и не смогла сдержать улыбки при виде того, с каким забавным видом мать-утка хлопотливо собирает вокруг себя выводок желтеньких пушистых детенышей, а потом сердито гонит их в уютное гнездышко.
      Потребовалось немало доводов, чтобы убедить Фиону не трогать гнезда, иначе девушка утащила бы оттуда все яйца до единого.
      Как хорошо все-таки иметь подругу, подумала Кэтлин, ведь с уткой-то не поговоришь по душам. А в такой вечер, как сегодня, ей совсем не хотелось оставаться одной.
 
      Наступил Имбол – самый большой праздник для всех, кто жил к западу от гор Слив-Миш. Фиона трещала об этом без умолку целую неделю. Костры и пиршества, танцы и песни – праздничное настроение охватило всю округу с такой силой, что противиться ему не могли даже нищие обитатели Дэйра.
      Фиона день за днем терзала Кэтлин описанием того, как они повеселились в прошлом году, убеждая ее отправиться вместе. В конце концов, говорила Фиона, что интересного довелось ей видеть в монастыре? Когда Нилл, как обычно, вернулся в замок после охоты, он даже не сделал попытки возмутиться тем, что Фиона вновь нарушила установленные им ради их безопасности правила, – для этого он слишком устал.
      Именно поэтому, хоть ей и хотелось выбраться за пределы Дэйра, Кэтлин решила остаться в замке. Аниере и Фионе пришлось отправиться без нее. Украсив волосы свежими душистыми цветами, они ушли.
      Так даже лучше, успокаивала себя Кэтлин. Она чувствовала, что понемногу начинает любить Дэйр, и никакой, даже самый замечательный праздник в мире не стоил того, чтобы подвергать смертельной опасности своих новых друзей.
      Кэтлин вспомнила Аниеру, когда вместе с Фионой та зашла попрощаться перед уходом. Аниера погладила ее по голове с такой же материнской нежностью, как когда-то аббатиса. «Я помню, как много лет назад мы с Ронаном танцевали в такую же ночь. И всегда мечтали о том, как наш сын станет кружить свою возлюбленную в танце меж горящих костров. Потом Ронана увезли. Увезли и Нилла. И я уже перестала надеяться. И не надеялась до тех пор, пока не увидела Нилла вместе с тобой. Не огорчайся, дитя. Костры Имбола еще будут гореть для тебя». Слова пожилой женщины ошеломили Кэтлин. Какие мысли бродят в голове у Аниеры? В груди матери Нилла билось такое нежное сердце, и к тому же ей пришлось пережить немало горя! Но сейчас в нем вновь пробудились и любовь, и надежда.
      Что будет, если нависшая над ними опасность исчезнет? Если Дэйр снова возродится к жизни, закружатся ли они в танце среди весело пылающих костров? Как чудесно будет наслаждаться музыкой, позволить Ниллу научить ее танцевать!
      Кэтлин вздохнула, и взгляд ее устремился к далекому холму, где виднелись слабые отблески костров. Если бы Нилл был здесь, она попыталась бы объяснить ему, как отчаянно ей хочется увидеть праздник.
      Наверное, он разрешил бы ей это, подумала Кэтлин. С того дня как они вдвоем сидели возле могилы его отца, он будто смягчился. Может быть, он не стал бы возражать, если она украдкой полюбуется праздником? Но как дать ему знать, куда она пошла? Взгляд Кэтлин упал на цветы, оставшиеся после того, как Фиона сплела венки. Возможно, Нилл с детства помнит о празднике? Может быть, он сообразит, куда она исчезла?
      Поспешно собрав цветы, Кэтлин оставила их на столе, где они сразу бы бросились Ниллу в глаза. Уже сделав шаг к двери, девушка вдруг остановилась, вытащила из вороха цветов полураскрывшийся бутон и решительно воткнула его в волосы. Вдохнув его сладкий аромат, она скользнула в темноту, побежав по той же дорожке, по которой уходили Фиона с матерью. Спустя какое-то время послышались слабые звуки музыки. Зарево, освещавшее вершину холма, стало ярче, и теперь она знала, куда идти.
      К тому времени когда Кэтлин добралась до места, небо стало бархатно-черным. Нежная музыка ласкала слух. Подойдя поближе, она смогла разглядеть смутные силуэты людей. В ночном воздухе слышался смех, обнимавшиеся парочки обменивались шутками, от которых щеки вспыхивали ярче, чем от жаркого пламени костра. Даже невинная Кэтлин догадывалась, что тех, кто сейчас кружился в танце, связывает не просто желание, а страсть, яростная и немного примитивная, как и сама жизнь.
      Она укрылась за камнем, чувствуя, как бешено колотится сердце; ритм мелодии в точности совпадал с жаркими толчками крови. Ничего подобного она и представить себе не могла. Это была сама жизнь. Магия и волшебство, дикая красота ирландских холмов, очарование которых влекло ее многие годы, проникая внутрь монастырских стен. Кэтлин изнывала от желания стать частью этой жизни, кружиться вместе со всеми в этом безумном карнавале, но увы – она могла только любоваться им издалека, укрывшись в темноте.
      Пройдут годы, с грустью подумала Кэтлин, а она все еще будет скрываться. И любой, кто рискнет дать ей крышу над головой, неизбежно навлечет на себя гнев Конна. После того как Нилл пожертвовал всем, чтобы помочь ей, подставив под удар семью, она никогда не решится поступить так же с кем-нибудь другим. До самой смерти ей суждено жить в тени, лишь издали наслаждаясь красками жизни.
      Слезы повисли на ее ресницах, но Кэтлин сердито смахнула их рукой, не желая терять хоть крупицу драгоценного времени ради того, чтобы плакать. Она прикрыла глаза, и ноги ее сами собой задвигались в такт музыке, такой упоительно-красивой, что горло сжалось вновь. Представив, как Нилл, улыбаясь, кружит ее в танце, Кэтлин грустно вздохнула. Ей вдруг показалось, что рядом прозвучал его низкий, гортанный смех, что он снова попробовал на вкус ее губы, жадно, нетерпеливо, не обращая ни малейшего внимания на толпившихся вокруг людей.
      Приоткрыв глаза, Кэтлин заметила, как широкоплечий юноша увлек свою смеющуюся подругу в гущу кустов. Девушка невольно порозовела, догадавшись, как эти двое собираются осуществить желание, которым светились их лица.
      Повернувшись, чтобы уйти, она едва не закричала: в нескольких шагах от нее в серебристом лунном свете высилась черная фигура. Нилл! В темноте широкие плечи казались еще шире, лицо напоминало вырубленную из камня маску, глаза сверкали голодным огнем. Все в нем говорило о жгучем, неутолимом желании. Но кого он хотел? Неужели ее? – с замиранием сердца подумала Кэтлин. Но стоило Ниллу перехватить ее удивленный взгляд, как лицо его мгновенно стало бесстрастным.
      Кэтлин испуганно сжалась, ожидая, что Нилл накинется на нее с упреками, но он молчал.
      – Я вернулся в Дэйр, как только смог, – помолчав, хрипло сказал он. – Я искал тебя.
      – Прости. Мне не следовало приходить.
      Суровое лицо Нилла, к немалому изумлению Кэтлин, вдруг осветилось улыбкой.
      – Ты не поняла меня, Кэтлин-Лилия. Я хотел вернуться пораньше, чтобы самому отвезти тебя сюда.
      У Кэтлин перехватило дыхание.
      – Ты?! Ты собирался привезти меня?!
      – Мне казалось, ты должна познакомиться с этой землей, услышать ее музыку, смех, сказки, что рассказывали мои родители, прежде чем покинешь Ирландию навсегда.
      – Такого я даже представить себе не могла, – прошептала Кэтлин. – Кажется, будто это сама жизнь, такая, как она есть! И люди, отбросив прочь и сомнения, и страх, тоже становятся такими, какие они на самом деле!
      – Вот как! – усмехнулся Нилл. – А ведь кое-кто на твоем месте назвал бы это грехом! Столь неприкрытое наслаждение недопустимо, когда речь идет об отношениях мужчины и женщины!