Стены, окружающие огромный загородный особняк безарианского Генерального Консула, были сложены из огромным каменных плит в стиле до-космических времен. Они выглядели довольно причудливо здесь, на Робеспьере, полноправном члене Содружества Земли, что накладывало отпечаток высоких технологий на все стороны жизни.
      Внушительный вид этих стен имел лишь декоративное назначение. Безопасность замка охраняли десятки датчиков и разного рода хитроумные устройства, напичканные по всему периметру. Однако старинные каменные стены и наводящие на размышления обитые железом ворота создавали в поместье атмосферу аристократического величия, превращавшего этот дом в небольшой кусочек далекого Лаут Безара. До родины было три световых года пути, но, глядя на усадьбу, Вольфганг Лари Хаузер фон Земенштейн-Бурат не мог сдержать острого чувства ностальгии. Местечко весьма напоминало фамильное поместье семьи Хаузеров на Джава Бару – горькое напоминание о том, как не скоро ему суждено вернуться.
      С пронзительным ревом вращающихся турболопастей взятый внаем летомобиль опустился на землю в нескольких метрах от ворот. Хаузер снял с шеи цепочку с идентификационным диском и вложил его в прорезь сканера. Бортовой компьютер летомобиля выполнил заданную команду, переведя двадцать два сола со счета семьи фон Земенштейн-Бурат в кассу Компании Столичного Транспорта, пометив время, дату, место и цель оплаты.
      Индикатор засветился зеленым цветом, и синтезированный голос сказал: «Спасибо, сэр». Двери пассажирского салона раскрылись, и Хаузер в сопровождении Суартаны вышел из летомобиля. Сенсоры убедились, что пассажиры покинули салон, компьютер закрыл двери, и летомобиль, работающий на магнитной подушке, примерно на полтора метра поднялся в воздух. Включились турболопасти и, взвихрив облако пыли, летомобиль устремился в сторону столицы. Хаузер наблюдал за этим маневром с чувством некоторого разочарования. На Лаут Безаре, как и во всех цивилизованных мирах, широко применялись компьютерные технологии, однако здесь, на Робеспьере, чрезмерная насыщенность автоматическими системами неприятно поражала. Практически любые работы выполнялись механизмами, участие людей было минимальным.
      Широкомасштабное внедрение высоких технологий почти не оставляло поля деятельности для людей. Целая планета бездельников… Дешевая энергия и практически неисчерпаемые природные ресурсы, поставляемые колониями, привели к изобилию, которое наложило отпечаток на общество. Жители богатых миров Содружества не нуждались в работе ради выживания. Лишь немногие считали труд более сносным времяпрепровождением, чем вынужденное безделье. Они были заняты в таких областях деятельности, все еще требующих вмешательства человека, как, например, служба в правительственных учреждениях или надзор за коммерческой деятельностью. Другие проявляли себя в творчестве или научных исследованиях. Но большинство так и не нашло стимула извлечь из собственной жизни хоть какую-то пользу. Все население Робеспьера имело универсальное гражданство и по закону получало пособие, полагающееся каждому гражданину Содружества. Это была как бы декадентская Земля в миниатюре.
      Неожиданная мысль вызвала у Хаузера раздражение. К счастью, на Лаут Безаре изобилие и технологии не разложили общество до конца. Залежи оннезиума позволяли родине Хаузера достичь уровня благосостояния даже более высокого, чем на Робеспьере, аристократы расы уро, возглавляющие добычу и продажу полезных ископаемых, были чрезвычайно богатыми людьми. И все же они не предавались праздности, а работали, если не вследствие экономических побуждений, то в силу многовековых традиций и семейной чести. Они управляли семейными поместьями, занимались коммерческой деятельностью, занимали правительственные посты, служили офицерами в Воздушной Гвардии, Флоте или в Планетарных Силах Самообороны.
      Не стояли в стороне и индомейцы, которых сотни лет назад уро спасли от экономического и социального краха. Аристократы Лаут Безара сумели избежать опасностей, столь явственно бросающихся в глаза на таких мирах, как Робеспьер. Разве нельзя было поступить более разумно и предоставить низшим классам возможность зарабатывать себе на жизнь в качестве рабочих, фермеров, водителей или кого бы то ни было, вместо того, чтобы подвергать их деморализующему и разлагающему влиянию ежемесячного пособия? Лаут Безар мог позволить себе такой же уровень технологии, как и миры Содружества, но ограничение автоматизации помогло сохранить социальную структуру планеты стабильной, похожей на дальние колонии Содружества, где при небольшом числе граждан большинство населения вынуждено трудиться, чтобы выжить и добиться благополучия.
      Это придавало обществу Лаут Безара определенную силу, которой недоставало мирам, подобным Робеспьеру. Сохранилась и довольно уникальная культура уро, благодаря которой правящие круги стойко сопротивлялись настойчивым попыткам Содружества вовлечь Лаут Безар в межзвездную империю.
      Несмотря на ряд проблем – например, сомнительный законодательный акт, гарантирующий индомейцам основные гражданские права, но не дающий им полной политической или экономической свободы, – безарианская система работала неплохо. До настоящего момента…
      Теперь же, когда на Лаут Безар вторглись убренфары, его родина вынуждена принять помощь Содружества ради освобождения. Когда это произойдет, возможно, безарианский долг Содружеству окажется слишком велик, чтобы уро смогли отказаться от очередного предложения вступить в Содружество Земли. Так или иначе родной мир уже не будет таким, как прежде…
      Хаузер постарался отвлечься от мрачных мыслей, разглядывая ворота усадьбы. За неделю, проведенную на борту «Фрайхайт Штерн» во время перелета на Робеспьер, у лейтенанта была масса времени, чтобы поразмышлять.
      Ему не обязательно посвящать себя делу Освобождения. Достаточно просто отказаться от воинского звания и в роскоши провести время изгнания, сколь бы долго оно ни продлилось.. Высокая прибыль от деятельности добывающей и транспортной корпорации позволяла семье фон Земенштейн-Бурат иметь крупный банковский счет па Робеспьере. Его величину не могли сильно поколебать последние события. Многие аристократы-уро избрали именно такой путь. Почему бы и ему не последовать их примеру. Когда же начнутся контрмеры против захватчиков, то при желании лейтенант Воздушной Гвардии Хаузер всегда сможет предложить свои скудные познания в военной области.
      Возможность снова вступить в бой пугала Хаузера, еще больший страх вызывала в нем необходимость командовать другими. Но если он не вернется, то постоянно будет думать о своем провале на Тероне, снова и снова в снах будет видеть умирающих солдат, слышать их крики смертельной агонии. Он должен исполнить свой долг, получить шанс как-то искупить вину, оправдать самого себя. В конце концов этот аргумент перевесил остальные.
      Должность штабного офицера Воздушной Гвардии, естественно, никакого значения уже не имела. Неразбериха, возникшая среди беженцев, привела к дезорганизованности. Хаузер решил попытать счастья и вступить в Свободный Безарианский полк, который начали формировать из прибывших на Робеспьер беженцев. Средства массовой информации наперебой сообщали о призыве добровольцев в ряды этого полка под командованием полковника фон Паданг Тенгаха, героя, подавившего восстание индомейцев на материке Джава Бару десять лет назад. В репортажах подчеркивалось, что в полку еще есть вакансии для младших офицеров.
      Полковник настоял, чтобы его рекруты проходили подготовку именно здесь, на территории обширного загородного поместья безарианского консула-генерала. Покинув свой роскошный гостиничный номер в столице, Хаузер взял с собой Суартану и отправился узнать, не сможет ли он получить назначение в полк. Оставалось лишь надеяться на то, что вакансии действительно были.
      Дело осложнялось тем, что Хаузеры, с их незаурядными заслугами в политических делах родного мира, практически не имели связей в военных кругах. Командование таких соединений, как Воздушная Гвардия и Планетарные Силы Самообороны, придавало большое значение рекомендациям и личному знакомству при назначении на воинские посты молодых квалифицированных офицеров. Хаузер, например, добился своего чина с помощью одного фельдмаршала, которому его дядя оказал в свое время какую-то услугу, но в настоящее время нужных рекомендаций у него не было.
      Иначе обстояли дела у представителей таких семейств, как, например, фон Лембах-Терранги, которые могли претендовать на любую выгодную должность.
      Хаузер почувствовал внезапный всплеск раздражения и гнева из-за того, что не может воспользоваться своим именем. Полковник фон Паданг Тенгах имел дальнее родство с семьей Врангелей и мог бы оказаться полезным, однако скандал в результате умопомешательства Хильды Врангель-Хаузер и последовавшего затем ее странного самоубийства привел к отчуждению между двумя семьями. После инцидента произошло несколько дуэлей, и теперь ни один из кланов не признавал существования другого.
      Здесь помощи ему не дождаться. Полковник может запросто спрятать в стол его прошение, если вспомнит о старой вражде. Хаузер надеялся лишь на то, что нужда в людях велика и что он сумеет попасть в полк без всякого покровительства.
      Ворота оказались наглухо запертыми. Хаузер нашел встроенный пульт и нажал кнопку. Секундой позже громкоговоритель вопросительно запищал.
      – Претендент на вакансию в СБ-полк, – ответил на запрос Хаузер. – Уро. Действующий лейтенант Воздушной Гвардии.
      Наступила короткая пауза. Затем голос из громкоговорителя произнес:
      – Просьба подождать у ворот, пока компьютер запрашивает ваши данные.
      Хаузер не смог определить, принадлежит ли голос человеку или синтезирован машиной. Прошло несколько минут, наконец створки ворот распахнулись, и появился гражданский транспорт, в спешке перекрашенный камуфляжными пятнами, с изображениями бинантаганаса на дверце. В кабине пилота находился индомеец с нашивками капрала, а рядом сидел рядовой-сердад. Суартана взобрался на заднее сидение, сохраняя уважительное молчание.
      Усадьба оказалась даже больше, чем Хаузеру показалось с первого взгляда. Ее огромная территория протянулась по холмам, захватив часть лесного массива. Выкупленное у правительства Робеспьера вскоре после начала выгодной торговли оннезиумом, поместье считалось иностранным посольством, частицей Лаут Безара.
      На окраине находился небольшой шаттл-порт с пакгаузами, службами управления полетами и ремонтными отсеками. Все это было автоматизировано, согласно традициям Робеспьера. В центре располагалась Резиденция, а также офисы служащих, помещения для прислуги и рабочих.
      Жилой сектор, ранее предназначавшийся для обслуживающего персонала, переоборудовали в полковой штаб. На пустыре раскинулся палаточный городок – лагерь беженцев-индомейцев, которые, в отличие от уро, не имели средств к существованию. На Робеспьере не предоставили иммигрантам работы, кроме того, как лица, не являющиеся гражданами Содружества, беженцы не могли претендовать на получение ежемесячного денежного пособия. Пока правительства двух государств обсуждали этот сложный вопрос, консул-генерал пригласил беженцев на территорию своей загородной резиденции и распорядился выделить необходимые суммы на продукты и предметы первой необходимости из средств дипломатической миссии.
      Незавидное положение индомейцев не оставляло сомнений в том, что нехватки рекрутов, желающих записаться в полк, не будет. Военная служба, по крайней мере, гарантировала жалованье.
      Транспорт приземлился перед Резиденцией, и капрал указал жестом на дверь, которую охраняли два подтянутых часовых в парадной форме.
      – Помещение, где проводят отбор офицеров, здесь, туан, – объяснил он. – Первая дверь налево, как только минуете регистрационный стол.
      – Терима казих, – ответил Хаузер. – Спасибо.
      Солдаты-индомейцы удивленно переглянулись. Их приятно поразила благодарность, произнесенная на родном языке. Учтивость, на которой всегда так настаивал отец Хаузера, крайне редко применялась уро сегодня. Карл фон Земенштейн-Бурат был прогрессивным политиком и стремился прежде всего к возвышению уро. Вольфганга Лари Хаузера никогда особо не волновало правовое положение индомейцев, но он всегда старался следовать наставлениям отца, утверждавшего, что любой человек, к какому бы классу он ни принадлежал, заслуживает достойного обращения.
      За регистрационным столом никого не было, поэтому Хаузер последовал совету НСО и прошел по коридору до указанного кабинета. В открытую дверь он увидел наскоро обставленное помещение, в котором ранее, судя по всему, проживали служащие Резиденции. Уро в форме лейтенанта с регенерационной шиной на ноге, сидел перед столом, за которым расположились три офицера, все из Воздушной Гвардии, ведущие отбор.
      Хаузеру понадобилось всего несколько секунд, чтобы узнать двоих из них.
      Младший, в форме обер-лейтенанта, был его приятелем по Академии, не то чтобы другом, по, по крайней мере, давним знакомым. Звали его Вальтер Нойбек фон Лембах-Терранг. Ну а рядом стоял, естественно, его братец – майор Эрих Нойбек. Последний раз его хмурое лицо Хаузер видел на экране комлинка во время кошмарного боя на Тероне.
      Он поймал себя на мысли, что даже ни разу толком не задумывался, что случилось с майором…
      В этот момент Эрих Нойбек оглянулся и встретился взглядом с Хаузером. Его лицо скривилось от гнева.
      – Хаузер! – рявкнул он, опуская все титулы, что сделало из знаменитого имени нечто подобное злобному ругательству. – А вы-то что здесь забыли?
      Лейтенант отступил на шаг, несколько смущенный ненавистью и презрением, явственно прозвучавшими в голосе Нойбека.
      – Я… это недоразумение. Не хотел помешать вам, господа. – Он старался говорить спокойно и вежливо, игнорируя очевидную ярость пожилого офицера. В аристократических кругах Лаут Безара поощрялось умение сохранять выдержку в любых стрессовых ситуациях.
      Майор Нойбек напрягся, словно кошка, готовая к прыжку.
      – Не уходите, лейтенант Хаузер, не так быстро, – жестко проговорил он. – Я задал вам вопрос. По какой причине вы здесь?
      – Может быть, ему хочется заполучить должность в нашем полку? – вмешался младший брат. В отличие от майора, он был скорее удивлен, чем взбешен, однако в его тоне слышалась издевка. – Вот бы мы посмеялись, Эрих, не так ли?
      Голубые глаза майора пронзали ледяным холодом.
      – Мне вовсе не смешно, братишка, – сказал он. – В этом подразделении нет места для человека, который не выполнил приказ и самовольно оставил свою позицию.
      Хаузер почувствовал, как слова майора болью отозвались в его душе, но поборол подступающий гнев. Оба Нойбека просто насмехались над ним, не заботясь о какой-либо учтивости. Такая манера обращения, судя по всему, должна была дать понять Хаузеру, что в их глазах он не является достойным джентльменом и что с ним не стоит церемониться.
      Вольфганг всегда плохо умел сдерживаться. Он быстро раздражался, а достоинство его задеть было весьма легко, но на этот раз он все же взял себя в руки. Ему не хотелось поддаться на провокацию братьев Нойбеков и совершить поступок, о котором потом придется пожалеть.
      – Мы отступили, потому что не могли далее удерживать занимаемую позицию, – невозмутимо ответил он. – Именно вы не прислали мне обещанного подкрепления. Мои действия не были неповиновением или дезертирством. Мы оказались просто не в силах защищаться, а ваших людей так и не дождались.
      – Те, кого я послал к вам, наткнулись на убренфаров в проходе, который должно было контролировать ваше подразделение, Хаузер, – выпалил Нойбек. – Благодаря вам погибла большая часть моих солдат, в живых осталась жалкая кучка.
      – Вы сами виноваты, – отрезал Хаузер.
      Все, о чем говорил майор, мало соответствовало действительности, но тем не менее причиняло боль.
      – Я одним из последних покинул пакгауз. Но как же сумели спастись вы, если так много ваших солдат погибло?
      Нойбек взревел так, будто его ударили чем-то тяжелым.
      – Вы… вы еще смеете предположить… – он шагнул навстречу Хаузеру. – Я не потерплю оскорблений от такого труса, как вы, лейтенант!
      Копившийся в Хаузере гнев разом выплеснулся наружу. Он старался, изо всех сил старался сдержаться, но больше терпеть не мог. Нойбек публично назвал его трусом, здесь, на виду у других уро. Его честь публично оскорбили, и существовал только один способ достойно выйти из положения.
      – Трус, говорите? – заскрежетал зубами Хаузер. – Трус? Возьмите свои слова обратно, Нойбек или, клянусь Богом, я…
      – И что вы сделаете? – язвительно усмехнулся майор. – Разве такой безмозглый кретин, как вы, может чем-нибудь навредить мне, фон Лембах-Террангу? Никогда!
      – Я сказал, возьмите слова обратно, Нойбек… иначе мне придется восстановить справедливость с помощью клинка.
      Майор холодно рассмеялся:
      – Дуэль? Вы это имеете в виду? Вальтер, неужели это жалкое посмешище вызывает меня на дуэль? Ты слышал, братец?
      Младший Нойбек расхохотался следом.
      – Бесспорно, он понятия не имеет, как ты фехтуешь, Эрих, – процедил он, ухмыляясь. – Да он не продержится и пяти минут.
      – Пять минут? – переспросил майор Нойбек и засмеялся снова. – Да у него пороху не хватит. Он побежит, как и тогда на Тероне.
      – Вы уверены в этом, Нойбек? – спокойно произнес Хаузер. – Вы действительно так думаете? Боюсь, что скоро сумею убедить вас в обратном.
      Он повернулся и, пройдя мимо Суартаны, быстро двинулся прочь по коридору, сопровождаемый злорадным смехом Нойбеков.
      На Лаут Безаре майор Эрих Нойбек был широко известен как записной дуэлянт. Хаузер знал, что у него крайне мало шансов победить. Но это был вопрос мужества и чести, а не умения, и одержимый решимостью лейтенант намеревался доказать обоим братьям, что он вовсе не трус.
      Не исключено, что ему удастся доказать это и самому себе.

 
      Ответив на сдержанное приветствие часового-индомейца, Хаузер миновал двойные двери и вышел во внутренний двор. Суартана неотступно следовал за ним с невозмутимым видом. Это, однако, не обмануло Хаузера: отличавшийся безукоризненной почтительностью к уро, сержант тонко выражал свое неодобрение.
      Их тяжелые сапоги гулко стучали по каменным плитам. В центре площадки у фонтана их ждали пять человек. Братья Нойбеки и индомеец, слуга майора, презрительно скривились. Стоящий поодаль офицер в форме безарианского Флота имел знаки отличия медицинского корпуса. Присутствие доктора требовалось для соблюдения всех формальностей. Пятый – также уро – в гражданском костюме изысканного покроя был не кто иной, как Фридрих Дениц фон Пулау-Триан, Генеральный Консул и Главный Коммерческий Представитель Лаут Безара на Робеспьере и хозяин загородного поместья. Он выполнял роль нейтрального наблюдателя, контролирующего соблюдение основных правил поединка.
      – А вот и фрайгерр фон Земенштейн-Бурат, – радушно приветствовал он Хаузера, протягивая ему руку. – Хотелось бы, конечно, встретиться с вами при других, более… гм… благоприятных обстоятельствах. Я хорошо знал вашего отца и очень сожалею, что он так рано покинул нас.
      Хаузер пожал протянутую ему руку.
      – Мой отец был высокого мнения о вас, фрайгерр фон Пулау, – любезно ответил он. – И мой дядя – тоже.
      Генеральный Консул махнул рукой в сторону Ной беков.
      – Печально быть свидетелем подобных конфликтов, – тихо заговорил он. – В то время, когда Родина захвачена врагом, не лучше ли приберечь свой пыл для убренфаров? Если мы хотим вернуться в свои дома, то должны дорожить каждым офицером.
      Пожав плечами, Хаузер ответил дипломату:
      – Это – дело чести, фрайгерр. Надеюсь, вы понимаете, что я не могу позволить растоптать доброе имя моей семьи?
      Дениц фон Пулау печально покачал головой.
      – Есть немало способов защитить свое доброе имя, молодой человек, – заметил он тихим грустным голосом. – Мне хочется все же верить в ваше благоразумие.
      И Генеральный Консул присоединился к ожидающей группе, оставив Хаузера наедине со своими мыслями.
      Традиции требовали соблюдения тысячи мелочей в замысловатой процедуре поединка, определявшейся своеобразным кодексом дуэлей. Хаузер бросил вызов в порыве гнева и сейчас горько раскаивался в этом. Но опрометчивые слова произнесены в присутствии других уро, поэтому единственным способом спасти репутацию было довести дело до конца.
      Суартана передал его послание слуге Нойбека, который в свою очередь сообщил о том, что майор принимает вызов. Время, место, оружие – все оговаривалось очень подробно, как того требовали правила и традиции.
      Отступить сейчас было бы позором. Однако Эрих Нойбек на протяжении многих лет считался лучшим фехтовальщиком в Воздушной Гвардии. Неудивительно, что его выбор пал на сабли. Мастерство противника почти не оставляло шансов Хаузеру остаться в живых, но и остановить дуэль, расписавшись в трусости, он не мог. Это только подтвердило бы обвинения майора. Вольфганг Лари Хаузер фон Земенштейн-Бурат никогда не будет равным среди аристократов-уро, если его заклеймят ярлыком «трус».
      Дуэли нередко заканчивались смертью одного из противников. Что ж, он сразится с Нойбеком, чтобы доказать свою храбрость. И даже если проиграет и умрет, все же оставит свою честь незапятнанной.
      – Господа, – наконец произнес Дениц. – Пора.
      Хаузер очень медленно направился к фонтану, пристально наблюдая за окружающей обстановкой. Сзади грузно вышагивал Суартана, угрюмый и настороженный, как сжатая пружина. Сержант долго и безуспешно пытался отговорить Хаузера от поединка. Сейчас, зажатый в тисках между данным семье обещанием оберегать Вольфганга и строжайшими правилами дуэльного кодекса, он был похож на робота, получившего противоречивые команды.
      – Должен еще раз спросить вас обоих, – произнес дипломат бесстрастным и размеренным голосом. – Не желаете ли вы уладить дело без пролития крови?
      С мрачным видом Хаузер шагнул вперед. Казалось, его голос принадлежит кому-то другому, словно диктор за кадром озвучивал голографическое изображение:
      – Майор Нойбек назвал меня трусом. Разве я могу дать ему повод для нового обвинения?
      – Если бы вы выстояли на Тероне, нам не пришлось бы затевать все это, Хаузер, – резко оборвал его Нойбек и презрительно сплюнул. – Теперь вам некуда отступать, от моего клинка вы не сбежите, как тогда от убренфаров. Давайте-ка поскорее покончим с этим делом.
      Лицо Деница фон Пулау омрачилось.
      – Что ж, будь по-вашему, господа. – В слово «господа» Генеральный Консул вложил все свое неодобрение. – Оружие – сабли. Можете выбирать.
      По знаку Хаузера Суартана выступил вперед, ординарец майора присоединился к нему. По традиции оружие должны были выбрать слуги. Чрезмерная заинтересованность дуэлянтов к выбору оружия считалась неприличной и вызвала бы непременную критику со стороны нейтрального арбитра. Хотя Дениц фон Пулау и не был приверженцем дуэлей, он не смог бы проигнорировать факт грубого нарушения кодекса.
      Суартана возвратился с. саблей в руках. Она оказалась тяжелее, чем ожидал Хаузер, с широким, слегка изогнутым, острым, как бритва, лезвием.
      Задолго до начала эры освоения космоса оружие, подобное этому, играло ведущую роль в сражениях. Теперь же это было не больше чем пережиток прошлого, дань традиции. Офицеры носили холодное оружие как часть форменной одежды, не более, в бою пользы от него не было никакой.
      Впрочем, на некоторых мирах, включая и Лаут Безар, дуэли были широко распространены, составляли часть традиций и являлись испытанием храбрости и мужества. Едва ли существовал лучший способ показать личную отвагу, чем встреча лицом к лицу с противником с клинком в руках.
      Хаузер проверил лезвие на упругость, сделал несколько быстрых взмахов и удовлетворенно кивнул. Сабля была безарианского производства, бесподобная сталь, изготовленная мастерами Джакарта Бару. Прекрасное оружие, изящное и смертоносное.
      – Если позволите, господа, то по традиции схватка будет вестись до первой крови, – начал Депиц.
      – Что?! – голос майора Нойбека, словно удар хлыста, разрезал утренний воздух. – Это еще одна из ваших уловок, Хаузер? Я требую, чтобы поединок велся до angenommen aufgeben .