Глава 5

Поезд отправлялся вечером, в девять сорок пять. Часа в четыре я поехал на Сан-Педро-стрит переговорить с должником нашей фирмы — управляющим винодельческой компании. Шанса урвать с него хоть что-нибудь практически не было до августа, пока не начнет созревать виноград, но причина визита существовала, и весьма веская. Он объяснил, почему пока не может иметь со мной дела, я повыпендривался немного и вернулся к себе в контору. Нетти я сказал, что перспективы хорошие, и велел ей завести на винодельца карточку. Карточка автоматически фиксировала время визита — именно этого я и добивался. Я подписал пару писем и в пять тридцать ушел.

Явился я домой в шесть, обед у филиппинца был уже готов. И на нем тоже я собирался сыграть. Было третье июня. Обычно я платил ему первого, но сделал вид, что забыл зайти в банк и оставил его без денег. Сегодня днем, заскочив домой перекусить, я рассчитался с ним. Все это делалось для того, чтобы вечером ему не терпелось как можно раньше смыться и удариться в загул. Я сказал: «О'кей, можешь подавать», и он подал на стол суп прежде, чем я успел вымыть руки. Я старался есть с аппетитом. За супом последовал бифштекс с картофельным пюре, фасолью и морковкой, на десерт — фрукты. Я так нервничал, что едва двигал челюстями, но кое-как справился наконец со всем этим. Не успел допить кофе, как он уже перемыл посуду и переоделся в кремового цвета брюки, белые туфли и носки, коричневый пиджак, белоснежную рубашку с распахнутым воротом и был готов отправиться на свидание со своей девушкой. Прежде голливудский актер носил в понедельник то, что слуга-филиппинец надевал во вторник, но времена меняются, и теперь паренек из Манилы даст сто очков вперед хоть самому Кларку Гейблу.

Он ушел где-то без четверти семь. И когда перед уходом спросил, не нужно ли мне что-нибудь еще, я уже облачился в пижаму, делая вид, будто собираюсь лечь в постель. Я сказал ему, что устал, прилягу и попробую поработать немного. Взял бумагу и карандаши и начал писать, рассчитывая задолженность виноторговца, с которым беседовал днем. Такого рода расчеты всегда сохраняются, их обычно помещают в дело клиента. Я позаботился и о том, чтобы на паре бумаг красовалась сегодняшняя дата.

Затем я поднялся и позвонил к себе в контору. Ответил Джой Пит, сторож.

— Джой Пит? Это Уолтер Хафф. Сделай одолжение, зайди в мой кабинет. Там, на столе, увидишь расценочную книжку. Типа блокнота с отрывными листками, в кожаном мягком переплете, а на нем — мое имя золотыми буквами, под ним — слово «расценка». Забыл захватить ее домой, а тут она понадобилась. Будь другом, возьми ее и сразу же перешли мне с посыльным, о'кей?

— О'кей, мистер Хафф. Иду.

Минут через пятнадцать он перезвонил и сказал, что никак не может ее найти.

— Везде смотрел, мистер Хафф, и на вашем столе, и кругом. Нет никакой книжки.

— Должно быть, Нетти сунула ее в мой ящик и заперла.

— Давайте я позвоню и спрошу, куда она ее задевала?

— Да нет, не надо. Как-нибудь обойдусь.

— Вы уж извините, мистер Хафф.

— Ничего, не бери в голову. Обойдусь.

Я так запрятал эту книжку — ни одна живая душа не нашла бы. Тем более он. Но он теперь тот человек, который звонил мне вечером и может подтвердить, что я сидел дома и работал. Будут и другие. И не надо говорить ничего такого, чтобы он запомнил дату. Он вел журнал, куда записывал все, что делал, и ставил не только дату, но и время. Я взглянул на часы: семь тридцать восемь.

В четверть восьмого снова зазвонил телефон. Это была Филлис.

— Синий.

— Синий так синий.

Уточнение еще одной детали — костюм, который он наденет. Мы были уверены, что синий, но следовало знать абсолютно точно. Поэтому она вырвалась в магазин купить ему запасную зубную щетку и оттуда позвонила. Опасаться, что звонок засекут, оснований не было — она звонила не через коммутатор, а из автомата. Я встал и начал одеваться. И тоже надел синий костюм. Но прежде чем влезть в туфли, обмотал одну ступню толстым слоем марли и закрепил липкой лентой. Снаружи это выглядело как гипс на сломанной ноге. Я мог в случае надобности сбросить повязку за считанные секунды. Затем надел туфлю, которую едва удалось зашнуровать, но нужный эффект был достигнут. Проверил, взял ли очки в роговой оправе, точь-в-точь как у него. Они лежали в кармане пиджака. Там же находился кусок тонкой, но прочной бечевки, смотанной в маленький шарик. Там же лежала и самодельная рукоятка из толстого металлического прута, вроде тех, которые прикрепляют в магазине к крупным сверткам, чтоб легче было нести. Карман оттопыривался, но это меня мало волновало.

Без двадцати девять я позвонил Нетти.

— Тебе не попадалась моя расценочная книжка, сегодня, перед моим уходом?

— Нет, мистер Хафф.

— Нужна прямо позарез, но никак не могу вспомнить, куда ее сунул~

— Может, потеряли?

— Не знаю. Звонил Джою Питу. И он не нашел. Никак не пойму, куда делась~

— Может, мне заехать в офис, поискать?

— Да нет, не стоит. В конце концов, не так уж это важно.

— Я ее не видела, мистер Хафф.

Нетти жила в Бербанке, и разговор шел по междугородной. Запись покажет, что я звонил ей из своей квартиры в восемь сорок. Избавившись от нее, я разобрал аппарат и всунул под язычок звонка половинку визитной карточки. Теперь, когда телефон зазвонит, она выпадет. Ту же операцию я проделал и с дверным звонком в кухне. Меня не будет дома полтора часа, и я должен знать, звонил ли кто-нибудь по телефону или в дверь за время моего отсутствия. Если да, тогда я скажу, что был в ванной и из-за шума воды и закрытой двери ничего не слыхал. Но знать я должен.

Обработав звонки, я сел в машину, двинулся в сторону Голливудленда и вскоре запарковался на главной улице, в двух минутах ходьбы от дома. Машина не должна была привлекать внимания. С другой стороны, останавливаться поодаль тоже было нельзя, не идти же пешком. Тем более с такой ногой.

У поворота к дому росло большое дерево. Я выскользнул из машины, спрятался за него и стал ждать. Я прождал ровно две минуты, а показалось, что прошел час. И тут увидел свет фар. Из-за поворота выехала машина. Она сидела за рулем, он — рядом. Из-под локтя торчали костыли, прислоненные к дверце. Подъехав к дереву, машина остановилась. Пока все развивалось по плану. Наступал самый критический момент. Надо было выманить его из машины хоть на минутку, чтобы я успел влезть на заднее сиденье, где лежал его багаж. Будь он нормальным здоровым человеком на двух ногах, проделать это было бы несложно. Но заставить выйти практически калеку, да еще при том что рядом сидит молодая здоровая женщина, — все равно что вытянуть из болота бегемота.

Она начала в точности, как я велел:

— Я забыла бумажник.

— Разве? Мне показалось, ты брала.

— Я тоже так думала. Посмотри сзади.

— Нет, ничего там нет, кроме моих вещей.

— Ума не приложу, куда я его сунула!

— Ладно, поехали, а то опоздаем. Вот тебе доллар. На обратный путь хватит.

— Наверное, оставила на диване, в гостиной.

— Ну ладно, ладно, на диване так на диване. Давай, едем.

Теперь наступал тот момент, о котором я твердил ей раз двадцать. Она должна сделать все, абсолютно все, чтобы он вышел и принес бумажник. С трудом, но я наконец вбил ей в голову, что если она поведет себя неправильно, то только даст ему повод спросить: а почему бы тебе не выйти самой, вместо того чтобы мне переться на костылях? Я доказал ей, что единственно правильный ход — упрямо стоять на своем, не трогаться с места, пока он не разозлится, не выйдет из себя, боясь опоздать, и, как полный идиот, не потащится за этим самым бумажником. Она в точности следовала моей инструкции.

— Я не могу без бумажника!

— Зачем он тебе? Тебе мало доллара?

— Но там моя помада!

— Слушай, можешь ты наконец понять, что мы опаздываем? Это тебе не автомобиль — когда собрались, тогда и поехали. Это поезд, он отходит ровно в девять сорок пять и ждать не будет. Давай. Едем.

— Ах, значит, вот ты как со мной!

— Как?

— Я же сказала, там моя помада. А я не могу~

В ответ он исторг поток брани, и наконец я услышал, как застучали костыли по борту автомобиля. Не успел он скрыться за поворотом, неуклюже ковыляя к дому, как я нырнул в машину. Нырять пришлось в переднюю дверцу и перелезать на заднее сиденье, чтобы он, не дай бог, не услыхал, как хлопнула дверца. Этот звук почему-то всегда достигает ушей — звук захлопывающейся дверцы автомобиля. Я скорчился в темноте на сиденье. Там лежали его сумка и портфель.

— Ну, я все правильно сделала, Уолтер?

— Пока да. А как избавилась от Лолы?

— Избавляться не пришлось. Ее куда-то пригласили, я сама проводила ее на автобус.

— О'кей. Подай чуть назад, чтоб ему не пришлось далеко ходить. Теперь надо его маленько умаслить.

— Хорошо.

Она подала машину назад, к воротам, и вот он забрался в нее. Она сразу же тронула с места. Поверьте, нет ничего противнее, чем подглядывать за мужем и женой и слушать, о чем они говорят наедине. После того как она его немного умаслила, он начал жаловаться на Белли, которая, дескать, что-то не так подавала за обедом. Она подлила масла в огонь, перечислив, сколько Белли перебила посуды. Затем они переключились на какого-то типа по имени Хоби и на женщину по имени Этель, по всей видимости жену этого самого Хоби. Он сказал, что готов сказать Хоби прямо в лицо, что все отношения между ними кончены. Она сказала, что вообще-то ей всегда нравилась Этель, но та слишком много возомнила о себе в последнее время, и это ей надоело. Потом они стали вычислять, должны ли позвать еще раз Хоби и Этель на обед; тут выяснилось, что, поскольку они недавно побывали у них, следует ответить приглашением, но в последний раз. Когда наконец эта проблема была решена, всплыла другая: они стали спорить, стоит ли ему брать в Пало-Альто такси, и в конце концов решили, что стоит, пусть даже и дороговато, потому как если ему придется везде таскаться на костылях, то удовольствия от поездки будет мало, к тому же вредно для ноги. Голос Филлис звучал так естественно, словно ему действительно предстояло попасть в Пало-Альто, словно ни одной задней мысли в голове у нее не было. Поразительные они все же твари — женщины~

Лежа на заднем сиденье, я не мог видеть, где мы проезжаем. Я почти не дышал, боясь, что он услышит. Филлис должна была вести машину предельно осторожно, резко не тормозить, избегать столкновений словом, не делать ничего такого, что заставило бы его обернуться. Он и не обернулся. Ни разу. Во рту у него была сигара, и, откинувшись на спинку кресла, он курил. Через некоторое время она дважды нажала на клаксон. Условный сигнал — мы выезжаем на темную улицу в полумиле от вокзала, выбранную заранее.

Я приподнялся, зажал ему ладонью рот и с силой запрокинул назад его голову. Пытаясь освободиться, он вцепился в мою руку, не выпуская при этом из пальцев сигару. Я взял ее свободной рукой и передал Филлис. Она взяла. Затем схватил костыль и сунул ему под подбородок. Не стану описывать вам, что последовало дальше. Но через несколько секунд он уже сидел неподвижно, скорчившись на сиденье, со сломанной шеей, причем на теле не осталось ни единого следа, за исключением красной отметины от перекладины костыля чуть выше носа.

Глава 6

Да, мы верно использовали третий принцип — момент внезапности, обязательное условие каждого идеального убийства. Теперь следующие двадцать минут нам предстояло находиться на волоске от смерти. Но, впрочем, все будет зависеть от того, как будут дальше развиваться события. Она собралась было выбросить сигару, но я остановил ее. Ведь он закурил ее еще в доме. Она протянула мне сигару, тщательно обтерев кончик, а я достал бечевку. Обмотал ею мертвое тело, пропустив под шеей, под мышками, по спине, затем завязал и крепко стянул путы железной ручкой. Покойник — предмет тяжелый и неудобный, но я рассчитывал, что с помощью этой сбруи управиться с ним будет легче и быстрей.

— Ну все, Уолтер. Остановимся здесь или дальше, в конце улицы?

— Здесь. Все готово.

Она остановилась. Мы находились в узком переулке, примерно в квартале от станции. Тоже была проблема — выбор стоянки. Если ехать на привокзальную — десять шансов против одного, что носильщик заметит нас, откроет заднюю дверцу, чтобы взять багаж, и тогда мы пропали. Здесь безопаснее. И если выпадет подходящий случай, мы еще побазарим перед кем-нибудь. Я буду жаловаться, как далеко заставили меня идти, чтобы позднее при необходимости оправдать эту маленькую странность.

Она вышла и взяла шляпу и портфель. Ее муж принадлежал к тому типу людей, которые укладывают свои туалетные принадлежности в портфель, а ведь ими придется пользоваться в поезде — это тоже должно потом сыграть свою роль. Я поднял все стекла, взял костыли и вылез. Она заперла машину. В ней мы оставили его, скорчившегося на переднем сиденье, в сбруе.

Она шла впереди с сумкой и портфелем, я тащился следом, чуть поодаль, на костылях, с приподнятой и замотанной марлей ногой. Со стороны могло показаться — жена помогает мужу, но на деле нужно было, чтобы носильщик не мог меня как следует разглядеть, когда будет брать вещи. И не успели мы завернуть за угол, к вокзалу, как навстречу нам бегом устремился один. Все произошло, как мы рассчитывали. Он забрал у нее сумки, а на меня даже не взглянул.

— Девять сорок пять, на Сан-Франциско. Секция восемь, вагон «С».

— Понял, мэм. Восемь, вагон «С». Жду вас в поезде.

Мы вышли на перрон. Тут я велел ей держаться поближе, чтобы можно было в случае чего шепнуть пару слов на ушко. На мне были очки, шляпа, надвинутая на лоб, впрочем не очень низко. Я шел, опустив глаза, словно выбирая место, куда ставить костыли. Сигару изо рта не выпускал — и лицо немного прикрывала, и скривить его можно было, словно от дыма.

Поезд стоял на боковом пути, довольно далеко от здания вокзала. Я быстро пересчитал вагоны.

— Бог мой, да это третий~

Как раз тот вагон, возле которого стояли два кондуктора. И не только они, но и проводник, и носильщик, ожидающий вознаграждения. Надо срочно что-то придумать, иначе вся четверка прекрасно разглядит меня, прежде чем я успею войти в вагон, и этого будет достаточно, чтобы отправить нас потом на виселицу. Она бросилась вперед. Я видел, как она протянула носильщику деньги и он, почтительно кланяясь, отошел. Мимо меня он не прошел, он зашагал в другой конец перрона, туда, где находилась стоянка. Но тут вдруг меня заметил проводник и стал приближаться. Она придержала его за рукав.

— Он не любит, когда ему помогают.

Проводник не понял. Понял кондуктор:

— Эй!~

Проводник остановился. Наконец до него дошло. Все они деликатно повернулись ко мне спиной и продолжали болтать.

Я взобрался по ступенькам в вагон. Остановился на площадке в тамбуре. Для нее это был сигнал. Она стояла внизу, на перроне, рядом с кондуктором.

— Милый~

Я обернулся и посмотрел в сторону хвостового вагона.

— Может, пройдем туда, на открытую платформу? Лучше там попрощаемся. А то я вечно боюсь остаться в поезде, а вдруг тронется~ У нас есть еще несколько минут. Поболтаем.

— Ладно.

И я двинулся по вагону в хвост поезда, а она — в том же направлении по перрону.

Все три вагона были битком набиты людьми, уже готовящимися лечь спать, полки застелены, сумки выставлены в проход. Проводников тут видно не было, они сидели в своих купе. Я не отрывал глаз от пола, не выпускал сигары изо рта и не переставал кривить лицо. Но никто меня толком не разглядывал, хотя, с другой стороны, видели все. Заметив костыли, они тут же начинали убирать с моей дороги вещи. Я только кивал, бормоча:

— Спасибо, спасибо, извините~

Стоило взглянуть на ее лицо, я тут же понял — что-то неладно. И только на открытой платформе выяснилось, в чем дело. Там, забившись в темный угол, сидел мужчина и курил. Я сел напротив. Она протянула руку. Я сжал ее пальцами. Она не сводила с меня глаз — ждала подсказки, что делать дальше. Я еле слышно прошептал: «Стоянка~ стоянка-стоянка». Через секунду до нее наконец дошло.

— Милый~

— Что?

— Ты на меня больше не сердишься? Ну за то, что я там припарковалась?

— Да ладно, ерунда.

— Нет, честно, я просто уверена была, что там можно выехать на привокзальную стоянку. Но я совершенно не знаю этого района~ Я и понятия не имела, что тебе придется идти так далеко.

— Я же сказал, ерунда, забудь.

— Прости меня, ради бога, не сердись.

— Лучше поцелуй меня.

Я взглянул на наручные часы, поднял руку и показал ей. До отправления поезда оставалось еще семь минут. Ей нужно было иметь в запасе хотя бы минут шесть, чтобы успеть сделать то, что она должна была сделать.

— Слушай, Филлис, ну есть ли смысл ждать? Поезжай домой.

— Э-э~ а ты не обидишься?

— Ничуть. Какой толк торчать тут, под вагоном?

— Ну хорошо. Тогда до свидания?

— До свидания.

— Смотри, веселись там, развлекайся как следует. И огромный привет Лилэнду Стэнфорду.

— Ладно, передам.

— Ну-ка, поцелуй еще раз!

— До встречи!

Теперь надо было избавиться от этого типа, и чем скорей, тем лучше. Я не ожидал, что здесь будет кто-то торчать. Пассажиры редко выходят на открытую платформу, особенно после того, как поезд тронулся. Я сидел, судорожно пытаясь что-нибудь придумать. Я рассчитывал, он уйдет, докурив сигарету. Но не тут-то было. Он выбросил окурок и завел беседу.

— Смешные создания эти женщины~

— Да уж, что есть, то есть.

— Вы простите, я невольно подслушал ваш разговор с женой. Ну, о том, где она припарковалась и так далее. Это напомнило мне один случай, когда моя жена однажды возвращалась из Сан-Диего и~

Он рассказал мне о жене. Я не сводил с него глаз. Лица его в темноте видно не было, и я надеялся, что меня он тоже не может разглядеть. Наконец он заткнулся. Пришлось как-то реагировать.

— Да, чудные они иногда бывают, эти женщины~

— Все они одинаковые~

Поезд тронулся. Он медленно полз по окраинам Лос-Анджелеса, а мой спутник не унимался. И тут в голову пришла спасительная мысль: ведь я — калека, и начал судорожно шарить по карманам.

— Что-нибудь потеряли?

— Билет. Никак не могу найти.

— Кстати, о билетах. А где, интересно, мой?~ А-а, слава Богу, здесь.

— Ее рук дело, точно. Знаете, что она выкинула? Положила мой билет в чемодан, хотя я предупреждал, что туда класть не надо. Надо было сунуть мне в карман пиджака. Теперь~

— Да не волнуйтесь вы так, найдется.

— Нет, это уж слишком! Тащиться теперь через все вагоны только потому~

— Да не дурите! Сидите себе спокойно.

— Мне неловко заставлять вас~

— Что за ерунда! Пустяки. Оставайтесь здесь, а я схожу и принесу. Какое у вас место?

— О, вы так любезны! Секция восемь, вагон «С».

— Я мигом.

Поезд прибавил ход. Знаком мне должна была служить вывеска молокозавода, находившегося примерно в четверти мили от путей. Наконец я увидел ее и поднес спичку к сигаре. Сунул костыли под мышку, перекинул ногу через перильца и повис. Один из костылей задел шпалу, отлетел и так стукнул меня, что я едва не свалился. Ровно напротив знака я разжал пальцы и прыгнул.

Глава 7

Нет на свете места темнее, чем железнодорожное полотно в полночь. Поезд умчался вперед, а я, скрючившись, лежал на земле и ждал, когда прекратится звон в ушах. Я соскочил с левой стороны, на дорожку между путями, так что вряд ли меня заметят с шоссе. Оно находилось в двухстах ярдах. Я встал на четвереньки и принялся озираться, стараясь разглядеть, что там, по другую сторону путей. Там проходила грязная дорога, ведущая к двум небольшим фабричонкам. А вокруг раскинулись пустыри, погруженные во тьму. Пора бы ей уже и приехать. Ведь у нее было в запасе целых семь минут до отхода поезда, а весь путь от вокзала и до этой грязной дороги занимал не более одиннадцати. Я сам проверял и рассчитывал раз сто. Я сидел неподвижно и пялился во тьму, пытаясь разглядеть машину.

Не знаю, сколько я просидел, скорчившись между путями. Я уже начал думать, может, она врезалась в какой-нибудь автомобиль, или ее остановил фараон, или еще что-нибудь в этом роде~ Я уже совершенно расклеился.

Но тут вдруг послышался какой-то странный звук. Тяжелое, натруженное дыхание. Затем я услышал шаги. Секунды две-три слышался стук каблуков, и снова все стихло. Похоже было на кошмарный сон, в котором тебя преследует невидимое существо и ты не знаешь, кто это или что это, а ощущаешь только безотчетный, всепоглощающий ужас. И вдруг я увидел. Она!

Ее муж весил, должно быть, никак не меньше двухсот фунтов, но она тащила его, взвалив на спину и пошатываясь, через пути. Голова его свисала ей на плечо, щека к щеке — прямо кадр из фильма ужасов.

Я побежал и подхватил его ноги, чтобы облегчить ношу. Мы протащили тело еще несколько шагов. Она собралась уже сбросить его.

— Не здесь! Другой путь!

Мы перетащили его на рельсы, по которым прошел поезд, и свалили на землю. Я снял с тела сбрую, смотал бечевку и сунул в карман. Бросил невдалеке тлеющую сигару. Один костыль положил на тело, другой бросил рядом.

— Где машина?

— Здесь. Ты что, не видишь?

Я поднял глаза — действительно, она там, где должна быть. На грязной дороге.

— Все! Едем.

Мы перебежали пути, влезли в машину, и она уже завела мотор.

— Господи, а шляпа?

Я взял его шляпу и выкинул из окна на пути.

— Порядок. Ведь она могла откатиться, верно? Все, едем!

Она тронула машину с места. Миновав фабрики, мы выехали на улицу.

На Сансет-бульвар она проскочила на красный свет.

— Ты что, с ума сошла, Филлис! Давай аккуратнее. Надо следить за такими вещами. А если бы нас остановили и увидели в машине меня? Тогда кранты!

— Можно нормально вести машину, когда эта штука гремит над ухом?

Она имела в виду радио. Я специально включил его — это должно составить часть моего алиби на время отсутствия, ну, будто бы я дома на какое-то время отложил работу и решил послушать радио. И я должен был знать, что в тот вечер по нему передавали. И знать больше, чем можно почерпнуть из программы в газетах.

— Но мне нужно, Филлис! Неужели ты не~

— Ладно, отстань, не мешай вести машину!

Она вошла в раж и гнала со скоростью не меньше семидесяти миль в час. Я молчал, стиснув зубы. Когда мы проезжали мимо какого-то пустыря, выбросил из окна бечевку. Еще примерно через милю — рукоятку. Очки полетели в канаву у обочины. И вдруг, опустив глаза, я увидел ее туфли. Они были сплошь заляпаны грязью.

— Зачем тебе понадобилось его тащить? Не могла дождаться меня~

— А где ты был? Где ты был?

— Там. Я ждал.

— Откуда мне знать? Думаешь, так приятно сидеть в машине, когда рядом это~

— Я смотрел и не видел тебя. Ничего не видел и~

— Да оставишь ты меня в покое наконец или нет! Я веду машину!

— Твои туфли~

И я замолк. Через секунду-другую она завелась снова. Она орала как бешеная. Она орала и орала, проклиная меня, его, все на свете. Время от времени я огрызался. Вот до чего мы дошли — рычали друг на друга, как два бешеных диких зверя, и ни один из нас не мог остановиться. Словно нас каким наркотиком одурманили.

— Кончай, Филлис! Нам надо серьезно поговорить. Может, другого случая не представится.

— Ну так говори! Кто тебе мешает!

— Тогда первое: ты ничего не знаешь об этом полисе. Ты~

— Сколько можно долдонить одно и то же?!

— Просто я хотел сказать~

— Ты уже столько раз сказал, тошно тебя слушать!

— Далее. Следствие. Ты приглашаешь~

— Знаю, я приглашаю священника для отпевания. Ну сколько раз можно повторять одно и то же! Дашь ты мне наконец спокойно вести машину или нет?

— О'кей. Веди.

После паузы я спросил:

— А Белли дома?

— Откуда я знаю? Нет!

— Лолы тоже нет?

— Я же тебе говорила!

— Тогда остановишься у аптеки. Зайдешь и купишь мороженого или чего-нибудь еще. Чтобы потом свидетель мог подтвердить, что с вокзала ты поехала прямо домой. Только надо сказать ему что-нибудь такое, чтобы в сознании у него отложились время и дата. Ты~

— Иди ты к дьяволу! Убирайся отсюда! Я с ума сойду!

— Я не могу убраться, я должен сесть в свою машину. Неужели непонятно, что я не могу идти пешком? Это займет время, и мое алиби рассыплется. Я~

— Я же сказала — вон отсюда!

— Заткнись и поехали! Или я тебя придушу!

Поравнявшись с моей машиной, она притормозила. Я вышел. Мы не поцеловались. Мы даже не сказали друг другу до свидания. Я вышел из ее машины, пересел в свою, завел мотор и поехал домой.

Войдя в комнату, я первым делом взглянул на часы. Десять двадцать пять. Подошел к телефону. Карточка была на месте, под язычком звонка. Я вытащил ее и сунул в карман. Потом отправился на кухню и посмотрел на дверной звонок. Вторая карточка тоже была на месте. И ее я тоже положил в карман. Поднялся наверх, влез в пижаму и шлепанцы. Снял повязку с ноги. Затем спустился, бросил повязку и карточки в камин вместе с куском газеты и поджег. Стоял и смотрел, как они горели. Потом подошел к телефону и начал набирать номер. Еще один звонок — «закруглить» алиби. В горле у меня застрял ком, и хотелось плакать. Я бросил трубку на рычаг. Я был на пределе. Взять себя в руки, и немедленно. Я судорожно сглотнул пару раз. Надо попробовать голос, убедиться, что он звучит нормально. В голову пришла дурацкая идея — попробовать запеть, чтобы выбить этот ком из горла. Запел «Остров Капри». Пропел две ноты, и сквозь ком прорвалось какое-то гнусное кряканье. Я пошел в гостиную и налил себе выпить. Потом повторил. Стал бормотать под нос какую-то чушь. Но нельзя же бормотать всякую бессмыслицу~ Может, помолиться? Я пробормотал молитву пару раз. Потом пришлось начать сначала, потому что никак не мог вспомнить — нормально звучал голос или нет.

Наконец, решив, что говорить смогу, снова набрал номер. Десять сорок восемь. Я звонил Айку Шварцу, одному из агентов нашей компании.

— Айк, будь другом, я к тебе с просьбой~ Я тут сижу и сочиняю проект иска по задолженности одной винодельческой компании, хочу закончить к завтрашнему дню. Совсем заковырялся~ Посеял где-то свою расценочную книжку. Уж и Джой Пит искал и не нашел. Может, посмотришь в своей? Она у тебя с собой?

— Да, конечно, о чем речь! С удовольствием!

Я продиктовал ему исходные данные. Он обещал перезвонить минут через пятнадцать.

Я бродил по комнате, сжимая и разжимая кулаки. В горле опять нарастал ком. И я снова бормотал, снова и снова повторяя все только что сказанное Айку. Зазвонил телефон. Я снял трубку. Айк сообщил, что подсчитал, и начал диктовать. Он дал мне целых три варианта. Заняло это минут двадцать. Я записывал все. Писал и чувствовал, как выступившие на лбу капельки пота медленно стекают по носу. Наконец он иссяк.

— О'кей, Айк, как раз то, что надо. Именно этого мне и не хватало. Тысяча благодарностей!

Он повесил трубку, и все мое самообладание полетело к чертям.