— Он не хотел. Это только потому…

— А что касается Ванессы… — Слова срывались с губ Трентона, словно сами по себе. — Да, твоя сестра было ослепительно красивой женщиной, но и только. Твоя красота гораздо живее, ярче. Неужели ты сама не видишь? — Он в изумлении покачал головой. — Ты и вправду не видишь? Ты совершенно не осознаешь, какая ты невероятно красивая, какая умная, какая непохожая на других? Черт побери, Ариана, в тебе нет ничего посредственного!

— Не надо, Трентон. — Ариана решительно поднялась и повернулась к нему спиной. — Не лги мне. Я могу смириться с твоими тайнами, но не вынесу твою ложь. Я прекрасно знаю, что собой представляю, и не могу сравниться ни с Бакстером, ни с Ванессой. Я недостаточно практична, чтобы можно было считать меня умной… Постоянно витаю в облаках. И хотя я довольно приятна на вид, но никогда не смогу сравниться по красоте с Ванессой. Так что давай не будем притворяться.

Трентон встал, затем развернул Ариану к себе лицом и взял в свои ладони ее подбородок.

— Да, ты витаешь в облаках, туманный ангел. Ты такая мягкосердечная маленькая дурочка. — Он пристально смотрел на нее, и какой-то странный, нездешний свет появился в его глазах. — Однажды ты узнаешь правду. Возможно, когда-нибудь я сам смогу сказать тебе.

Ариана поймала его запястье и медленно покачала головой.

— Нет, — сама удивилась она, услышав свой отказ. — Я не хочу знать правды… во всяком случае этой ее части. Боюсь, мне будет невыносимо услышать о твоих чувствах к Ванессе. Наверное, я трусиха, но ничего не могу поделать. Прости меня.

— Простить тебя? — Он резко рассмеялся. — Уверяю тебя, туманный ангел, мне нечего тебе прощать. Я только надеюсь, что однажды ты сможешь простить меня.

Она спокойно посмотрела на него:

— Давай больше не будем говорить о моей жизни… или прощении. Я хочу узнать о тебе… не о Трентоне последних шести лет, а о Трентоне, который жил прежде.

Он помолчал, сохраняя невозмутимое выражение лица.

— Немного могу добавить, — ответил он наконец, — я уже рассказал тебе о том, как учился, рисовал…

— Вы с Дастином часто ссорились?

— Пожалуй, иногда. — Внезапная перемена темы смутила его. — А что?

— Вы обменивались секретами, защищали друг друга от чужих, стояли друг за друга перед родителями?

— Да, да и да, — засмеялся Трентон. — Почему мои взаимоотношения с Дастином тебя так интересуют?

Глаза Арианы засветились, когда она представила двух мальчиков, которых видела на фотографии.

— Я уже сказала тебе, у меня практически не было ни брата, ни сестры. Ванесса и Бакстер были для меня скорее родителями, особенно с тех пор, как мои настоящие родители умерли.

— Ты помнишь своих отца и мать?

Трентон лениво перебирал ее каштановые волосы, наблюдая за тем, как солнечный свет падал на яркие пряди и отражался в них медным огнем.

— Немножко. Главным образом я помню, как мы праздновали Рождество.

— Почему именно Рождество?

— Потому что оно казалось волшебным, когда мама и папа были живы. Рождество в Уиншэме походило на сказку, воплотившуюся в жизнь. Я помню все: как украшали елку, как подвешивали к потолку ветви омелы, а я сидела у отца на плечах, как таскали у мамы взбитое тесто, когда она пекла печенье. Яснее всего я помню то удивительное ощущение — волнение, предвкушение и радость, слившиеся в одно чувство, настолько безбрежное, что оно пробуждало в тебе желание крепко обхватить себя руками, хотя от этого и возникала нервная дрожь, не дававшая тебе уснуть до рассвета. Но утро наконец наступало, и все мы скатывались вниз по лестнице в гостиную, собирались вокруг камина, и каждый был частью единого целого… настоящая семья. — С изумлением Ариана обнаружила, что плачет. — Извини, — дрожащим голосом сказала она, вытирая щеки. — Мы же собирались говорить о тебе. Я не думала продолжать таким образом и не ожидала, что так разволнуюсь. Это просто потому, что с тех пор у меня не было Рождества.

— Не объясняй, — хрипло оборвал ее Трентон, пряча ее голову себе под подбородок, — даже не пытайся.

Руки Арианы медленно обхватили его, она с благодарностью приняла утешение, которого давно жаждала, но ни от кого не получала.

— Может, мы проведем Рождество в Спрейстоуне, — с надеждой прошептала она, уткнувшись ему в грудь. — Мы соберем ветки вечнозеленых деревьев и, возможно, хризантемы, камелии и плоды плюща. Затем, если выпадет снег, мы станем наблюдать, как мир становится белоснежным, а вокруг будут чирикать корольки и воробьи…

— Да, — согласился Трентон, крепче прижимая ее к себе. — Мы так и сделаем, туманный ангел. Обещаю.

Она подняла голову:

— В Броддингтоне ничто тебя не удерживает, не правда ли?

— Напротив, Ариана, его власть надо мной велика… и причиняет мне огромную боль.

— Потому что он связан со смертью твоего отца? — Увидев выражение лица Трентона, она тотчас же поняла, что он хочет прервать ее. С нежным умоляющим взглядом она потянулась к нему и коснулась щеки. — Пожалуйста, скажи мне. Я постараюсь понять.

Губы Трентона с горечью дрогнули.

— Это было давно, Ариана. Слишком много произошло и ничего уже невозможно переделать.

— Дастин сказал, что смерть вашего отца, несмотря на его плохое здоровье, наступила неожиданно. Это правда? — Молчание.

— Трентон?

— Да, черт побери, правда. — Он резко отстранился и отвернулся, словно пытаясь отгородиться от воспоминаний, пробужденных ее вопросом.

— Он умер сразу же вслед за Ванессой, — настойчиво продолжала Ариана. — Эти два события каким-то образом связаны? — Она увидела, как напряглись плечи мужа, и мягко добавила: — Я уже говорила тебе — я не верю, что ты убил Ванессу. Почему бы тебе не рассказать мне?

— Потому что ты не поверишь моим словам, Ариана. Оставь это.

— Не могу. Я люблю тебя.

— Черт побери.

Он схватил камень и изо всех сил кинул в воду.

— Скажи мне.

— Хорошо. — Трентон резко развернулся, глаза его сверкали. — Ты хочешь знать, как умер мой отец? Я скажу тебе. Его мучили… медленно, жестоко, не физически, но душевно, используя то, что он любил больше всего… его семью.

Сбитая с толку, Ариана пыталась разобраться в причинах ослепляющего гнева Трентона.

— Но как…

— Не как, Ариана, а кто. Это слово подходит больше. Кто. Я скажу тебе кто — твой блистательный человеколюбивый презренный брат-ублюдок, вот кто!

— Бакстер?

Ариана отпрянула, ожидая чего угодно, только не этого. Она не сомневалась, что самоубийство Ванессы было каким-то образом связано с кончиной герцога. Но Бакстер? Какое он мог иметь отношение к смерти Ричарда Кингсли?

— Да. Бакстер, этот подлый мерзавец, который воспитал тебя!

— Почему? Что он сделал?

— Странно, я думал Колдуэлл сообщил тебе во всех деталях нашу историю, когда ты на днях посетила Уиншэм. — В каждом слове Трентона звучала враждебность. — Или он забыл упомянуть некоторые подробности? Как, например, тот факт, что это именно он размахивал перед всеми душераздирающей предсмертной запиской вашей сестры… представляя меня соблазнителем невинных, зловещим безумцем… или кем-то там еще. Сказал ли он тебе, что я приходил к нему и умолял прекратить инсинуации, и не ради себя или Дастина, нам обоим было совершенно наплевать, какую ложь распространяет Колдуэлл, но ради отца. Ты можешь себе представить, чего мне стоило ползать перед твоим презренным братом на коленях и умолять его? Говорить, что у моего отца больше ничего не осталось, кроме доброго имени Кингсли и сыновей, что он слишком стар и слаб, чтобы выдержать такую злобную клевету, что чем больше людей сомневалось в моей невиновности, тем сильнее расстраивалось его здоровье?

Трентон запнулся и судорожно вздохнул.

— Но я умолял. Умолял в надежде, что в Колдуэлле сохранилась хоть тень сострадания не ко мне, но к старому человеку, который никому не причинил зла. Мне следовало знать, что я бросал слова на ветер. Колдуэлл только рассмеялся мне в лицо и вышвырнул меня вон, а сам продолжал клеветать на меня и мою семью до тех пор, пока нас не изгнали из общества. Здоровье моего отца было слишком хрупким. Его сердце не выдержало. Он умер через несколько недель. И все из-за твоего отвратительного брата.

Трентон оборвал свою речь, он прерывисто дышал, стараясь вернуть себе самообладание. Бросив взгляд на руки, он обнаружил, что они дрожат, затем поднял голову и встретил полный ужаса взгляд Арианы.

— Все еще не жалеешь, что спросила, туманный ангел?

Страшный холод проник прямо в сердце Арианы.

— Не могу поверить, что Бакстер намеренно…

— Конечно нет! Должно быть, я лгу.

Язвительный сарказм Трентона пронзил ее, словно нож.

— Я не собиралась говорить, что ты лжешь. Может, ты что-то неправильно понял… — Она замолчала, настолько неубедительно даже для нее самой прозвучали ее слова.

— Неправильно понял? Едва ли. По правде говоря, я только бегло описал жестокость твоего брата. — Трентон резко развернулся на каблуках. — Твою реакцию можно было предвидеть, поэтому мне и не хотелось рассказывать тебе. — На негнущихся ногах он направился прочь. — Я возвращаюсь в Спрейстоун.

— Я верю тебе.

Ее признание прозвучало едва различимым шепотом. Но Трентон услышал. Он резко остановился.

Ариана тотчас же подошла к нему и обвила руками его талию, прижавшись щекой к его напрягшейся спине.

— Я так сочувствую твоей боли. Мне жаль, что я была слишком молода, чтобы понять ее, и слишком незрела, чтобы суметь ее облегчить.

Сначала Трентон просто стоял неподвижно в утешающих объятиях жены. Затем положил на ее руки свои и прижал их переплетенные пальцы к сердцу.

И этот жест говорил больше, чем слова, которые он мог бы произнести.

К тому времени, когда Трентон и Ариана вернулись назад в Спрейстоун, остров погрузился в сумерки, серебристый свет луны омывал побережье. Они хранили молчание, так как чувство, охватившее их, было слишком новым, слишком драгоценным, чтобы попытаться выразить его словами.

Они уже почти дошли до дома, когда внимание Арианы неожиданно привлекла какая-то белая вспышка.

— Трентон?

Она сжала его руку:

— Что это?

— Не знаю?

Она пристально вглядывалась сквозь полутьму в высокие деревья, окружающие скотный двор. Интуиция влекла ее вперед.

— Куда ты?

Трентон поспешно последовал за ней, нахмурившись при виде того, как сосредоточенно сошлись брови на лбу Арианы.

— О… Трентон.

Она бросилась вперед и, упав на колени в траву, склонилась над беспорядочной белой массой перьев. Трентон заглянул ей через плечо:

— Это сова.

— Не просто сова, — прошептала она, поднимая на него увлажнившиеся глаза. — А моя белая сова. Это та самая, что привела тебя ко мне. Трентон… она ранена.

— Будь осторожна, — попытался удержать ее Трентон. — Совы — дикие птицы, Ариана. Она может безжалостно оцарапать тебя когтями, если ты попытаешься прикоснуться к ней.

— Она не сможет причинить мне вред… она без сознания. Пожалуйста, мы должны помочь ей.

Трентон осторожно присел рядом с ней на корточки, переводя взгляд от неподвижной птицы к крепкой стене хлева.

— Она явно налетела прямо на хлев и сильно ударилась.

Ариана энергично закивала.

— Наверное, она хотела проникнуть в хлев и врезалась в окно. Совы не видят стекол и поэтому часто расшибаются.

— Неудивительно, что она разбилась. Но, тем не менее, она дышит и чертовски удачно упала. Трава здесь очень густая и, судя по тому, как естественно раскинуты крылья, можно предположить, что они не сломаны.

— Мы должны позаботиться о ней, Трентон, я никогда больше ни о чем не попрошу тебя… но, пожалуйста, помоги мне спасти ее.

Не говоря ни слова, Трентон поднял раненую птицу, встал и направился к входу в хлев.

— Нам лучше поторопиться прежде чем она придет в себя и выцарапает мне глаза.

— Спасибо, — только и сказала Ариана, вставая и следуя за ним.

Пока Трентон держал сову, Ариана поспешно прошла в хлев и нашла небольшую клеть.

— Помести ее в дальний конец хлева, там теплее, — распорядилась она, неся с собой клетку. Она подождала, пока Трентон положил сову на пол, затем накрыла безжизненную птицу клетью. — Побудет в заключении, пока не наберет достаточно сил, чтобы летать.

— Я потрясен, — признался Трентон. — Сам не знаю почему. Ты явно и прежде лечила больных птиц.

— Да… но эта птица особенная. — Она опустилась на колени рядом с клетью. — Она вольно парит в небе где угодно… и все же находит меня в самые нужные моменты, мой бесценный символ надежды. Она похожа на тебя, Трентон, — так много способна дать и все же всегда в неустанном поиске, не знает, где ее место, и пытается найти его. — Ее взгляд, устремленный на сову, стал нежным. — Моя удивительная странница… мой Одиссей. — Она вздохнула. — Возможно, все мы в конце концов похожи — все мы странники, все мы в поиске, отважно вступаем в мир в надежде найти свою истинную цель.

— В твоих словах столько глубокого смысла, и ты еще сомневаешься в своей незаурядности. — Трентон склонился над ней, собрал шелковистые пряди каштановых волос и прижался губами к ее затылку. — Боюсь, что зрение у тебя хуже, чем у твоей любимой странницы. Она не видит только стекло, а ты не видишь своей собственной ценности. — Трентон бережно помог ей встать и, приложив палец к ее губам, не дал ей ничего возразить. — Твоей пациентке нужен покой. Так же, как и тебе, если ты хочешь быть сильной, чтобы как следует ухаживать за ней и вернуть ее к жизни. Пойдем спать.

Ариана взглянула на него через плечо и в нерешительности закусила губу.

— Не хочу оставлять ее. А вдруг она проснется? И испугается. — Она отвернулась от Трентона. — Ты иди спать. Я присоединюсь к тебе позже.

Трентон не ответил. Он задумчиво посмотрел на жену, затем молча вышел из хлева.

Ощущая, как опускается вечерняя прохлада, Ариана свернулась клубком у клети, обхватив себя руками, чтобы согреться. Она думала о том, что, наверное, рассердила мужа, отказавшись последовать за ним. Если так, она не может винить его. В конце концов, такая привязанность к сове, возможно, показалась ему странной.

Дверь скрипнула, и минуту спустя Трентон опустился рядом с ней и накрыл их обоих одеялом.

— Так по крайней мере мы не подхватим пневмонию, — пробормотал он.

Ариана подняла глаза, и на ее лице, сменяя друг друга, отразились удивление, благодарность и наконец нежность.

— Нет, не подхватим, — прошептала она.

Рыжевато-коричневые глаза открылись, изумленно моргнули, зажмурились, затем снова открылись. Сова медленно подняла голову и, неуверенно устремив взгляд сквозь решетку клети, встретила сочувственный взгляд своей спасительницы.

— Не бойся. Одиссей, — пыталась успокоить ее Ариана, сердце ее заныло при виде затуманенного взгляда великолепных топазовых глаз. — С тобой все будет хорошо. Никто не обидит тебя.

Вместо ответа голова птицы склонилась на сено, и глаза ее закрылись.

— Трентон… — Ариана невольно сжала руку мужа под одеялом.

— Она просто уснула, туманный ангел. — Трентон так же, как и она, не спал. — После контузии часто наступает апатия, и это вполне естественная реакция.

— Что мы можем для нее сделать?

— В данный момент — ничего. Она открыла глаза — это хороший знак. Возможно, она будет подолгу спать в следующие несколько дней. А мы пока будем держать ее в клетке, в тепле и сохранять терпение.

— Она должна поправиться, — выдохнула Ариана, обращаясь скорее к себе и вспоминая о том, как сова всегда появлялась, когда была особенно ей необходима. Она молилась о том, чтобы ей удалось в знак благодарности исцелить птицу.

— Она поправится. — Трентон обхватил ладонями ее взволнованное лицо. — Даю тебе слово.

— Откуда у тебя такая уверенность?

Трентон провел большим пальцем по ее холодным губам.

— Потому что твоя нерушимая вера способна исцелить и нечто большее, чем всего лишь раненую сову.

Выражение лица Арианы смягчилось, теплый свет зажегся в ее глазах.

— Я думала, что ты не веришь в исцеление.

— Я тоже думал, что не верю.

Ариана приподнялась и нежно поцеловала мужа в губы. Откинувшись, она зевнула.

— Мне внезапно очень захотелось спать. И теперь, когда я не сомневаюсь, что Одиссей поправится, мне бы хотелось немного отдохнуть. — Она уютно закуталась одеялом. — Видишь, я была права, — сказала она, закрывая глаза, — ты действительно замечательный человек.

Трентон задумчиво всматривался в лицо задремавшей жены, ее слова эхом отдавались в его мозгу. Замечательный человек. То, что Ариана считала его таковым, было совершенно неожиданно. Но истинным чудом было то, что впервые в жизни Трентон сам начал в это верить.

Женщина наблюдала за тем, как постепенно удалялись очертания французского берега, пока совершенно не исчезли из вида, оставив за собой только бесконечные мили океана и годы, наполненные болью.

Она получше прикрыла голову капюшоном своей накидки, прижав его к щекам, чтобы защититься от резкого ветра и ледяных брызг. По правде говоря, она почти не ощущала их. Уже давно она научилась не обращать внимания на физические лишения, погружаясь в тайные глубины своей души. Это стало для нее средством выживания.

Она медленно повернула голову и впервые за шесть лет устремила взгляд в сторону Англии. И впервые за шесть лет в ее душе забила волна ожидания, учащая пульс и, словно долгожданный наркотик, заставляя кипеть кровь.

— Мэм, я могу вам чем-нибудь помочь?

Стюард с профессиональной выправкой моряка вежливо остановился рядом с ней, услужливый и немного любопытный.

Женщина не повернулась.

— Нет. Благодарю вас.

Она прислушалась к звуку его удаляющихся шагов и, наконец, снова оказалась в одиночестве. Нет, он ничем не мог ей помочь. Как всегда, ей придется самой взять то, что она хочет получить.

И она возьмет.