Затем, после недолгого рассматривания этого высокого седого незнакомца, Ниафер тоже стала выглядеть серьезнее и старше, и попросила зеркало, а у Мануэля его не оказалось.
      - Я должна узнать, насколько хорошо ты меня запомнил, - говорит Ниафер.
      Они вышли в голый и пустынный ноябрьский лес и направились к стального цвета Волчьему Озеру неподалеку от серой избы. И Ниафер обнаружила, что она хромает, так как Мануэль уделал ей ноги не совсем одинаковой длины, и остаток второй жизни она прихрамывала. Затем Ниафер несколько минут пристально глядела на свое отражение в глубоких холодных водах Волчьего Озера.
      - Неужели оно такое, каким ты его запомнил, мой дорогой? - удрученно спросила она, смотря вниз на представление Мануэля о ее лице. Внешность, которую теперь имела Ниафер, она нашла очень мало похожей на ту, которую помнила по тем дням, когда была довольно хорошо знакома с зеркалами госпожи Жизели. И Ниафер опечалилась, видя, как быстро можно забыть лицо своей любимой.
      - Я не забыл в твоем лице ни единой черточки, - решительно говорит Мануэль, - за все эти месяцы, да и за эти последние дни, прошедшие, как годы. И когда моя любовь побудила меня создать твой образ, Ниафер, она дала мне редкую искусность. Даже обычные люди говорят, что у меня есть какое-никакое умение в создании образов, тогда как я ни разу, похоже, не хвастался этим умением и ни за что на свете не стал бы надоедать тебе, повторяя комплименты, которые высказывались о моих образах лицами, высоко ценящими, моя милая, труд и терпение, которыми сопровождается подобное творчество. Я, без сомнения, думаю, что в это мгновение ни у кого нет достаточно веского повода жаловаться.
      Тут она посмотрела ему в лицо и заметила, что месяц жизни с Бедой, день с которой является годом, сделал с юношеским лицом, которое она помнила. Лицо графа Мануэля было вылеплено совсем из другого материала: юность сошла с него, месяц лет выгравировал на нем морщины, успех придал твердости, предусмотрительность высушила, а самодовольство запечатлело на нем поцелуй. И Ниафер еще раз вздохнула, пока они сидели, вновь соединившись, под голыми деревьями у Волчьего Озера со стальными водами.
      - Значит, в конце концов время и смерть не обмануть, - сказала Ниафер, - ведь мы с тобой совсем не похожи на тех людей, что восходили на Врейдекс. Неважно, я люблю тебя, Мануэль, какой ты есть. А если тело, которое ты мне дал, отвечает твоей воле, то оно отвечает и моей воле.
      Но тут на поляне перед серой избой появились трое мошеннического вида высоких малых в лохмотьях: каждый слеп на один глаз и у каждого жиденькая серенькая бородка. Топая ногами по палой листве, они звали Мимира.
      - Выходи! - орали они. - Выходи, злодей Мимир, и посмотри в лицо троим изувеченным тобой! Дон Мануэль поднялся и направился к кричавшим.
      - Здесь, в Дан-Валахлоне, нет никакого Мимира, - сказал он им, - по крайней мере, в этой особенно удивительной части леса.
      - Ты лжешь, - сказали они. - Хотя, ты и прицепил чье-то тело к своей голове, мы тебя прекрасно узнали. - Они взглянули на Ниафер и презрительно рассмеялись. - Значит, ты нас оставил, косоглазый злодей, ради этой горбатой, неряшливой и чумазой девки? И неужели ты так быстро забыл лавку виноторговца в Неогреане и то, что ты сделал с золотыми блюдами?
      - Нет, я не забыл этого, потому что никогда ничего об этом не знал, сказал Мануэль. Один из плутов, лихо крутя ус, сказал:
      - Ха, бесстыдник Мимир, посмотри на меня, который все эти девять веков знал тебя и твоего слепого сына Ориандра как не краснеющих плутов! И, полагаю, ты будешь отрицать и дело с белкой?
      - О, убирайтесь прочь со своим вздором! - воскликнул Мануэль. - Я не прожил еще и двадцати двух лет, и никогда не видел вас прежде и надеюсь, никогда не увижу вновь.
      Но они набросились на него с абордажными саблями, и Мануэлю ничего не оставалось, как выхватить меч и начать сражаться. А когда каждый из этих одноглазых разбойников непонятным образом исчез, получив смертельную рану, Мануэль сказал Ниафер, что весьма утешительно, что, несмотря на ушедшую молодость, месяц лет оставил его прекрасным бойцом и что, по его мнению, им лучше покинуть эту часть Дан-Валахлонского леса, где происходят необъяснимые вещи, а все 'люди ведут себя неразумно.
      - Разве эти лесные духи были неразумны, - спросила Ниафер, - сказав, что лицо и тело, которые ты мне дал, уродливы?
      - Моя милая, - ответил Мануэль, - именно их слова заставили меня попытаться избежать столкновения, поскольку нехорошо, даже при общении с демонами, оскорблять сумасшедших.
      - Мануэль, так, может, и ты обращаешь внимание на внешний вид?
      Дон Мануэль очень серьезно сказал:
      - Мое общение с Бедой и ее родичами меня многому научило. Я никогда не забуду эти уроки, но и не имею большой охоты о них говорить. Однако один из этих уроков состоит в том, что в большинстве случаев существует срединный путь, на котором меньше толчеи и по которому сравнительно легко пройти. Должен сказать тебе, что в компании, в которой я находился, требуется значительное чувство юмора, поскольку, конечно же, небезопасно шутить с любым злым началом. Нет-нет, по-моему, совсем не нужно открыто бросать вызов условностям для того, чтобы следовать своим помыслам, глубокомысленно заявил Мануэль, поглаживая седую бороду.
      - Я очень рада, что ты наконец-то этому научился, - сказала Ниафер, с легкой тоской вспомнив юного с высоко поднятой головой Мануэля.
      - Но, как я говорил, сейчас я расцениваю этих оборванцев, которые мешали уйти отсюда, так же как и того красного малого, что препятствовал мне попасть в эту особо удивительную часть леса, в качестве духовных посягателей на царство Беды, которых Беда свела с ума. Нет, Ниафер, я не высказываю критических замечаний, поскольку с нами двоими эта земная Беда, которую другие называют Кручиной, обошлась очень мило. Меня только тревожит подозрение, что эта голова когда-то принадлежала Мимиру, но об этом говорить нет нужды, поскольку делу положен конец, пусть даже убийством деда. Тем не менее я думаю, что Дан-Валахлон далеко не безопасен, и, по моему мнению, нам с тобой будет намного уютнее где-нибудь в другом месте.
      - Но должны ли мы вернуться и пасти свиней, дорогой Мануэль, или ты для этого теперь слишком стар?
      Дон Мануэль улыбнулся, и было видно, что он, по крайней мере, сохранил свое былое высокомерие.
      - Нет, теперь, когда все обязательства выполнены и мы воссоединились, милая коротышка, я наконец могу отправиться в путешествия, чтобы увидеть пределы этого мира и их оценить. И мы будем делать все, что угодно, по своему выбору, поскольку, должен сказать тебе, я теперь дворянин с лакеями, лугами и полями и с собственным замком, если только мне удастся им завладеть.
      - Приятно слышать, - сказала Ниафер, - это намного лучше, чем присматривать за свиньями, и я рада, что у мира хватило здравого смысла тебя оценить, Мануэль, а тебе оценить его. И мы сделаем мне диадему с рубинами, поскольку я всегда о них мечтала. Расскажи-ка мне, как это все произошло и какой у меня полный титул. А об этих путешествиях мы поговорим позднее, ибо сегодня я уже совершила длинное-предлинное путешествие, но рубины у нас определенно будут.
      ГЛАВА XXIV
      Три женщины
      Так что Мануэль опоясался мечом, и с рассказами Мануэля о том, насколько назидательны приключения, с которыми он столкнулся, пока Ниафер была мертва, они покинули эту особо удивительную часть Дан-Валахлона и вышли из разоренного ноябрьского леса. А вскоре на голом поле, что спускалось к песчаным дюнам Виссанта, они встретились лицом к лицу с королевой Фрайдис и принцессой Алианорой: две августейшие особы и множество других нарядных людей двигалось в сторону побережья.
      Алианора этим утром величественно ехала на белом коке в переливающемся зеленом платье, похожем на зелень моря в лучах солнца. Ее светлые волосы были перехвачены золотой повязкой с изумрудами. Фрайдис же, темная и полная достоинства, была в малиновом платье, расшитом золотыми звездочками и роговыми чернильницами. У нее на перчатке, под колпаком, сидел сокол.
      Фрайдис и Алианора посмотрели на невзрачную прихрамывающую крестьянку в коричневом шерстяном платье, которая была с графом Мануэлем. Потом Алианора посмотрела на Фрайдис.
      - Значит, ради этой калеки-замарашки, - сказала Алианора с бесконечным удивлением на гордом, изящном лице, - дон Мануэль отказался от нас и отдал свою молодость? Ведь девушка несомненная уродина!
      - Наше положение от этого лучше не становится, - ответила мудрая королева Фрайдис, чей взгляд покоился не на Ниафер, а на Мануэле.
      - Что это за непристойные на вид, наглые твари, строящие тебе глазки? - спрашивает Ниафер.
      А Мануэль, дивясь тому, что встретил обеих чародеек вместе, вежливо поздоровавшись с ними, ответил:
      - Две августейшие особы, которые были бы достаточно хороши, если б не любили настаивать на своем.
      - И, полагаю, по-твоему, они привлекательны!
      - Да, Ниафер, я нахожу их очень красивыми. Но, посмотрев на них с эстетическим удовольствием, я с обожанием перевожу взгляд на лицо, которое сотворил по собственной воле, на тихую возлюбленную своей юности, и мне незачем думать о королевах и принцессах. Вместо этого я в душе возношу благодарность Небесам и с удовлетворением направляюсь сейчас к ближайшему священнику с единственной женщиной на свете, которую нахожу желанной и прелестной.
      - Твои слова очень милы, Мануэль, и надеюсь, это правда, но моя вера была бы больше, если б ты говорил не так многословно.
      Тут Алианора сказала:
      - Приветствую вас и на какое-то время прощаюсь с вами, граф Мануэль! Мы все едем в Кентавик, а оттуда я отплываю в Англию, чтобы выйти замуж за короля этого острова.
      - Этому монарху очень повезло! - вежливо ответил Мануэль. Потом он посмотрел на Фрайдис, которая отдала бессмертие ради его поцелуев и которую он бросил, чтобы следовать своим помыслам. Такие неожиданные встречи всегда неловки, и Мануэль чуточку нервничал. Он спросил ее:
      - А вы тоже отправляетесь в Англию?
      Она очень спокойно сказала ему, что всего лишь отправляется на побережье посовещаться с тремя-четырьмя водными демонами о наложении чар на один из Красных Островов и устройстве там своего дома. Она сказала ему, что, в сущности, решила заколдовать Саргилл, так как, по слухам, он казался самым привлекательным из этих островов, но нужно все-таки самой взглянуть на это место. Королева Фрайдис все время пристально смотрела на него, что весьма смущало Мануэля, но говорила совершенно мирно.
      - Да-да, - искренне сказал дон Мануэль, - надеюсь, вам там будет очень уютно. Но я не знал, что вы, сударыни, знакомы.
      - В действительности наши дела вас больше не касаются, - сказала Фрайдис. - И какое значение это имеет в этот ноябрьский день, когда нет ни солнца, ни тепла? Нет, сегодняшним днем обладает вон та девушка. А мы с Алианорой обладали вчерашним днем, и, возможно, та или иная из нас троих будет обладать завтрашним днем, и, вероятно, возникнет замечательная возможность им распорядиться.
      - Несомненно, - заявила Алианора со своей тихой, прелестной, спокойной улыбкой, - мне перепадет доля завтрашнего дня. Я сделала бы вас королем, а вскоре самым могущественным из всех королей, но вы следовали своим помыслам и больше интересовались перемешиванием влажной грязи, чем троном. Все же в итоге вы превратились в весьма интересного на вид пожилого господина, поэтому, когда вы мне понадобитесь, я вас позову известным нам знаком, дон Мануэль, и тогда уж, пожалуйста, поспешите.
      Фрайдис же сказала:
      - Я сделала бы вас величайшим создателем образов, но вы следовали своим помыслам и вместо сотворения новых, богоподобных существ предпочли воскресить умершую служанку. Тем не менее прошу остерегаться одного живого образа, созданного вами, ибо он по-прежнему жив, и его одного вы никогда не сможете не впустить в свое запертое сердце, дон Мануэль. И тем не менее прошу обращаться ко мне, дон Мануэль, когда я буду вам нужна.
      Мануэль ответил:
      - Я всегда готов служить вам обеим.
      Бедная Ниафер за все это время вообще ничего не сказала. Но у нее были свои соображения на этот счет, и она не собиралась допускать, чтобы дон Мануэль впредь служил любой из этих высокомерных распутниц.
      Затем затрубили трубы, и блестящая кавалькада поскакала дальше к Кентавику, а пока они ехали, юный Осмунд Гелей (сын лорда Бруденеля) спросил у щегольски разодетого короля Наваррского:
      - Сир, кто этот потрепанный временем седой бродяга со вставшим на дыбы жеребцом у себя на щите и чумазой хромоножкой рядом, что наши королевы остановились для разговора с ним?
      Король Тибо сказал, что это знаменитый дон Мануэль Пуактесмский, отдавший молодость ради девушки, находящейся с ним.
      - Тогда этот старик - дурак по каждой графе, - со вздохом заявил мессир Гелей. - Я слышал о его прежних похождениях в Провансе, а по-моему, нет дамы прелестнее, чем госпожа Алианора.
      - Я считаю из них двоих более привлекательной королеву Фрайдис, ответил Тибо, - но, определенно, нельзя и сравнивать любую из этих не поддающихся оценке дам со смуглой неряхой дона Мануэля.
      - Вероятно, она - некая ведьма, чья магия страшнее их магии и одурманила этого поверженного героя.
      - Это или колдовство, или идиотизм, если на самом деле нет чего-то значительно более высокого. - Король Тибо сказал это очень серьезно, а потом пожал плечами, - О Боже! При всем при том королева Фрайдис намного больше в моем вкусе.
      Сказав это, молодой король пришпорил своего гнедого коня и поскакал к королеве Фрайдис (от которой он чуть позднее примет смерть), а вся великолепная свита Алианоры направилась на запад, тогда как Мануэль и Ниафер побрели на восток. Множество красок и смеха направилось в одну сторону, но в другую сторону в данное время направлялась удовлетворенность.
      ЧАСТЬ IV
      КНИГА ИЗДЕРЖЕК
      Так создал Мануэль всех Богов, коих называем мы "кумирами" и "идолами", что были поставлены во главу подчинения всей его жизни. И каждый из богов, коих изваял Мануэль в утомительных трудах, имел изъян в теле своем. И среди богов создал он одного бога Филистимлян.
      ГЛАВА XXV
      Дела в Пуактесме
      Пуактесме рассказывают, как Мануэль и Ниафер двигались на восток, а потом повернули на теплый юг; и как они нашли священника, обвенчавшего их; и как Мануэль конфисковал двух коней. Также повествуется о том, что Мануэль победоносно встретился с весьма ужасным драконом под Ла-Флешью, а близ Ортеса у него возникли неприятности с Тараканищем, которого он одолел и посадил в кожаный бурдюк, но говорят, что в остальном путешествие проходило без приключений.
      - А теперь, когда все обязательства выполнены и мы воссоединились, моя милая Ниафер, - сказал Мануэль, когда они сидели, отдыхая после боя с драконом, - мы отправимся в путешествие, чтобы увидеть пределы этого мира и их оценить.
      - Дорогой, - ответила Ниафер, - я думала об этом и уверена, что это было бы очаровательно, если б только люди не были так ужасны.
      - Что ты имеешь в виду, милая коротышка?
      - Понимаешь, Мануэль, теперь, когда ты вернул меня из рая, люди будут говорить, что тебе следует предоставить мне взамен обиталища блаженных, из которого я была отозвана, на худой конец, вполне уютное и постоянное земное местожительство. Да, дорогой, ты знаешь, какие они, эти люди, а злопыхатели будут только рады болтать повсюду, что ты пренебрегаешь очевидным долгом, раз отправляешься смотреть и оценивать пределы этого мира, в которых, в конце концов, у тебя нет особой корысти.
      - Ну и что? - спросил Мануэль, высокомерно пожав плечами. - От разговоров нет никакого вреда.
      - Да, Мануэль, но такие бесцельные скитания по диким странам, о которых никто не слыхал, выглядели бы именно так. Сейчас бы мне доставили огромное удовольствие полные приключений путешествия вместе с тобой, и титул графини для меня ничего не значит. Я уверена, что меня меньше всего интересует жизнь в собственном дворце и хлопоты, связанные с нарядами, рубинами, слугами и ежедневными приемами. Но, понимаешь, дорогой, я просто не смогла бы вынести того, что люди дурно думают о моем милом муже, и поэтому, пока этого не произошло, я охотно примирилась бы с подобными вещами.
      - Ох-хо-хо! - произнес Мануэль и начал в раздражении теребить свою седую бородку. - Неужели одно обязательство порождает другое с такой быстротой! Чего же ты от меня хочешь?
      - Очевидно, ты должен взять войско короля у Фердинанда и выгнать этого ужасного Асмунда из Пуактесма.
      - Боже мой! - проговорил Мануэль. - Как просто у тебя выходит. Так мне заняться этим прямо сегодня днем?
      - Мануэль, ты говоришь не подумав, ибо ты, вероятно, не смог бы отвоевать весь Пуактесм за один день.
      - Ох! - произнес Мануэль.
      - Нет, мой дорогой, без постороннего содействия не обойтись. Ты бы сперва достал войска себе в помощь, - как конные, так и пешие.
      - Моя миленькая, я лишь имел в виду".
      - Даже тогда, наверно, понадобится порядочно времени, чтобы истребить всех норманнов.
      - Ниафер, позволь мне, пожалуйста, объяснить...
      - Кроме того, ты находишься очень далеко от Пуактесма. Тебе бы даже не удалось добраться туда сегодня днем.
      Мануэль прикрыл ей ладонью рот.
      - Ниафер, когда я говорил о покорении Пуактесма сегодня днем, я позволил себе немного пошутить. Я больше никогда в твоем присутствии не позволю себе легкой иронии, ибо понимаю, насколько ты ценишь мой юмор. Между тем повторяю: нет, нет и тысячу раз нет! Хорошо зваться графом Пуактесмским, это ласкает слух. Но я не хочу быть посаженным, как овощ, на нескольких акрах земли. Нет, у меня только одна жизнь, и за эту жизнь я намерен увидеть мир и пределы этого мира, чтобы их оценить. И я, решительно закончил он, - Мануэль, который следует своим помыслам и своему желанию. Ниафер заплакала.
      - Я просто не вынесу и мысли о том, что о тебе скажут люди.
      - Полно, моя милая, - говорит Мануэль, - это нелепо.
      Ниафер плакала.
      - Ты ведешь себя недостойно! - говорит Мануэль. Ниафер продолжала плакать.
      - Мое решение бесповоротно, - говорит Мануэль, - так, Боже праведный, какой от этого толк?
      Ниафер теперь плакала все более и более душераздирающе. А высокий герой сидел, глядя на нее и опустив широкие плечи. Он злобно пнул громадную зеленую голову дракона, все еще гадко кровоточащую у его ног, но от этого проку было мало. Победитель дракона был побит. Он ничего не мог предпринять против подобной влаги: его решимость подмокла, а независимость была смыта этим соленым потоком. И к тому же, говорят, что теперь, когда молодость ушла от него, дон Мануэль стал думать о спокойной и тихой жизни более безропотно, чем в этом признавался.
      - Отлично, - говорит вскоре Мануэль, - давай переправимся через Луар и поедем на юг на поиски твоей проклятой диадемы с рубинами, слуг и прекрасного дома.
      Так что во время Рождественских праздников к королю Фердинанду в лимонную рощу за дворцом привели красивого, рослого, косоглазого и седовласого воина. Здесь святой король, соответственно экипированный нимбом и гусиным пером, творил по средам и субботам небольшие чудеса.
      Король обрадовался перемене в облике Мануэля и сказал, что опыт и зрелость - прекрасные черты, которые должны присутствовать во внешнем облике дворянина такого ранга. Но - вот незадача! - что касается передачи ему каких-либо войск, то это совершенно другой вопрос. Солдаты нужны королю для его собственных целей, а именно для немедленного захвата Кордовы. Между тем здесь находятся принц де Гатинэ и маркиз ди Пас, которые прибыли с такой же безумной просьбой: один просит солдат, чтобы помочь ему против филистеров, а другой - против каталонцев.
      - Похоже, всем, кому я когда-либо жаловал поместья, сегодня нужны войска, - проворчал король, - и если б у любого из вас была хоть капля рассудительности, вы бы сохранили земли, когда-то данные вам.
      - Мы испытываем дефицит, сир, - с заметным жаром заявил молодой принц де Гатинэ, - скорее не рассудительности, а поддержки нас нашим сеньором.
      Это было совершенно верно, но, постольку, поскольку подобные грубоватые истины обычно не бросают в лицо королю и святому, тонкие брови Фердинанда полезли на лоб.
      - Вы так полагаете? - спросил король. - Нужно это рассмотреть. Что, к примеру, вон там?
      Он указал на пруд, из которого бралась вода для поливки лимонных деревьев, и принц увидел какой-то желтый предмет, плавающий в пруду.
      - Сир, - сказал де Гатинэ, - это лимон, упавший с дерева.
      - Вы рассудили, что это лимон. А как считаете вы, ди Пас? - спросил король.
      Маркиз являлся государственным деятелем, который редко рисковал. Он подошел к кромке пруда и взглянул на этот предмет, чтобы себя не скомпрометировать. А затем возвратился улыбаясь.
      - Ах, сир, вы в самом деле придумали хитроумную проповедь против опрометчивых суждений, ибо, хотя дерево - лимонное, плавающий под ним предмет - апельсин.
      - Так вы, маркиз, рассудили, что это апельсин. А как считаете вы, граф Пуактесмский? - спрашивает король.
      Если ди Пас мало чем рисковал, то Мануэль вообще не стал рисковать. Он зашел прямо в воду и достал плавающий предмет.
      - Король, - говорит огромный дон Мануэль, мудро прищурив ясные светлые глаза, - это половинка апельсина.
      Король же сказал:
      - Вот человек, которого нелегко обмануть суетными картинками сего мира и который ценит истину выше сухих башмаков. Граф Мануэль, вы получите свои войска, а вы вдвоем должны подождать до тех пор, пока не приобретете силу суждений графа Мануэля, которая, позвольте вам заметить, ценнее любого поместья, которое мне придется отдать.
      Поэтому, когда началась весна, Мануэль отправился в Пуактесм во главе армии, делающей ему честь, и потребовал от герцога Асмунда отдать ему страну. Асмунд, который обычно был весьма капризен из-за наложенного на него проклятия, отказался, использовав при этом весьма оскорбительные эпитеты, и война началась.
      У Мануэля, конечно же, не было никаких знаний в военном искусстве, но король Фердинанд послал Мануэлю в качестве советника графа Тохиль-Вака. Мануэль в золоченых доспехах представлял собой внушительную фигуру, а его щит с вставшим на дыбы жеребцом и девизом "Mundus vult decipi" стал в битве для его более осмотрительных соперников сигналом к передислокации на какой-нибудь другой участок сражения. Клеветники шептали, что на военном совете и перед войсками дон Мануэль звучно повторял приказы и мнения, выдвинутые Тохиль-Вака. В любом случае официальные заявления графа Пуактесмского повсюду вызывали доброе чувство, приберегаемое для старых друзей, так что особого вреда причинено не было.
      Наоборот, дон Мануэль теперь раскрыл в себе бесценный дар оратора, и в каждом местечке, которое они занимали, он выступал с яркими обращениями к оставшимся в живых обитателям (прежде чем их повесить), призывая всех здравомыслящих людей бороться против военного самодержавия Асмунда. Кроме того, как указывал Мануэль, это была борьба, какой свет еще не видывал, борьба за мирное детство. Никогда еще, как он выражался, не велось войны ради того, чтобы покончить с войной навсегда и гарантировать прочный мир, и никогда люди не сражались за столь славное дело. И на всех эти возвышенные мысли оказывали благоприятное воздействие.
      - Как чудесно ты говоришь! - обычно восклицала в восхищении госпожа Ниафер.
      А Мануэль странно смотрел на нее и отвечал:
      - Я зарабатываю тебе на дом, моя милая, на жалованье твоим слугам, и однажды эти словесные драгоценности увековечатся в настоящей диадеме. Теперь я понимаю, что одна моя бывшая знакомая была права, указывая на разницу между человеком и остальными животными.
      - Ах да! В самом деле! - очень серьезно сказала Ниафер, не придавая словам никакого особого значения, но в целом делая вывод, что они с Мануэлем беседуют о чем-то поучительном и благочестивом. Теперь, став графиней Пуактесмской, Ниафер была набожной христианкой, и никто нигде не питал более искренней почтительности к серьезным слухам.
      - К примеру, - продолжила Ниафер, - мне рассказали, что твои прелестные речи произвели такое впечатление на Филистию, что королева Стультиция предложила союз и обещала послать тебе легкую кавалерию и стенобитные машины.
      - Правда, она обещала их послать, но так этого и не сделала.
      - Тем не менее, Мануэль, ты вскоре обнаружишь, что моральной поддержке нет цены. И, как я часто думаю, в конце концов это самое главное.
      - Да-да, - нетерпеливо сказал Мануэль, - у нас повсюду уйма моральной поддержки, а здесь прекрасных речей, а на юге есть святой, творящий для нас чудеса, но именно у Асмунда великолепная армия безнравственных негодяев, и они в грош не ставят мораль и риторику.
      Так что сражения продолжались всю весну, и в Пуактесме они казались очень важными и беспримерными, какой война обычно видится людям, участвующим в ней: тысячи людей были убиты, к огорчению их матерей и возлюбленных, а весьма чисто и жен. И наблюдалось рядовое количество не имеющих себе равных зверств, измен, грабежей, поджогов и тому подобного, а выжившие воспринимали свои муки настолько серьезно, что забавно думать, каким неважным все это оказалось в итоге.
      Поскольку эта выдающаяся резня имела место давным-давно, то перенесенная боль не стоит рассказа сегодня даже для невнимательного слушателя о схватке рыцарей при Пердигоне, или о тогдашней знаменитой битве лудильщиков, или повествования о том, как несгибаемые синдики Монтора были посажены в тюрьму военнопленных и казнены по ошибке; да и истории о том, как норманны сожгли понтонный мост в Манвиле; и как Асмунд расхаживал по прогоревшей насквозь балке при ужасной осаде Эвра и, упав с высоты почти в сотню эллей прямо в скопление своих врагов, сломал ногу, но дрался так доблестно, что целый и невредимый вырвался от них; и как близ Лизуарта безоружные крестьяне отбили нападение сторонников Мануэля косами, вилами и кольями.
      Время смыло значительность этого древнего героизма так же, как непрочная краска смывается с дешевой ткани. Поэтому летописцы поступают мудро, когда отмахиваются некрещеными перьями от эпизода в Бельгарде, касающегося храбрых сиенцев с их зеленым ядом и деяний Антипапы, а бумагу приберегают для увековечивания замечательного способа, которым мрачный Тохиль-Вака обложил в Пуактесме налогом в ливр каждую дымовую трубу.
      Сегодня даже невозможно проявить горячий интерес к тем, когда-то всех поразивших горшкам с расплавленными серой, жиром и негашеной известью, которые выливали на стены Сторизенда, к недовольству Мануэлевой рати. И хотя это была весьма героическая война, с выставлением напоказ всех разновидностей высшего нравственного начала и самыми звучными выражениями, используемыми с обеих сторон, ей почему-то не удалось вызвать ни реформацию, ни гибель человечества. А после завершения убийств и всеобщего разорения мир продолжал существовать во многом так же, как делал это после всех остальных войн: со смутным представлением о том, что безо всякой выгоды были потрачены время и силы, и убеждением, что бесчестно об этом говорить.
      Посему достаточно сообщить, что везде наблюдалось множество смертей и несчастий и что в июне граф Тохиль-Вака был схвачен и убит с весьма жуткой игривостью необычным образом использованной раскаленной кочергой, а войско Мануэля было разгромлено и рассеяно.
      ГЛАВА XXVI
      Сделка с аистом
      Дальше Мануэль, изгнанный из Пуактесма, отправился со своей женой в Новогат, бывший уже почти семь лет столицей Филистии. Королева Стультиция, шестая по счету на троне с таким именем, приняла их весьма радушно. Она долго беседовала с Мануэлем с глазу на глаз в комнате со стенами, облицованными изразцами, и потолком, инкрустированным аксиомами морали, составленными из светлых оловянных букв, что позволяло легко заменять эти аксиомы. Стультиция сидела за бронзовым пюпитром. На ней были розовые очки, а у ее ног дремала любимая игрушка - слепая, маленькая, но очень толстая сучка по кличке Удача.
      Королева по-прежнему считала, что можно заключить союз против герцога Асмунда, как только в Филистии будут созданы соответствующие общественные настроения, но это займет время.
      - Имейте терпение, мой друг, - сказала она, и это было легко сказать преуспевающей, великой государыне, удобно сидящей у себя во дворце в короне и очках под сенью собственных дымовых труб, застекленных крыш, колоколен, куполов, башен и зубчатых стен.
      А между тем у Мануэля и Ниафер не было даже свинарника, чтобы предаваться рекомендуемой добродетели. Поэтому Мануэль навел справки и узнал, что королева Фрайдис переехала в свою резиденцию на Саргилл - самый удаленный из Красных Островов.
      - Мы отправимся к Фрайдис, - сказал он Ниафер.
      - После того, как ты с ней обошелся? - спросила Ниафер.
      Мануэль улыбнулся сонной улыбкой, в которой был весь Мануэль.
      - Я знаю Фрайдис лучше, чем ты, моя милая.
      - Да, но можешь ли ты на нее полагаться?
      - Я могу полагаться на себя, а это более важно.
      - Но, Мануэль, у тебя есть еще одна подружка в Англии. И хотя Господь знает, что я и видеть ее не хочу, но в Англии мы могли бы, на худой конец, получить все удобства...
      Мануэль покачал головой.
      - Мне очень нравится Алианора, потому что она напоминает мне о том, насколько явно женщина может напоминать мужчину. Из этого следуют две превосходные причины - по одной каждому из нас, коротышка, - не плыть в Англию.
      Итак, они, находясь без крыши над головой, решили отправиться на Саргилл - "навестить другую твою подружку", как описала это Ниафер тоном более прохладным, чем тот, который Мануэль нашел бы приятным.
      Но теперь Ниафер начала жаловаться, что Мануэль пренебрегает ею ради политики, войны, речей и частных переговоров со светскими дамами; и она начала вновь говорить о том, как печально, что у них с Мануэлем, вероятно, никогда не будет детей, скрасивших бы одиночество Ниафер.