Что случится потом, если вообще что-нибудь случится, она оставит на милость богов Триады.

С сильно бьющимся сердцем Дианора вслед за Шелто вышла из своих комнат в главный коридор сейшана. Первые тонкие лучи света уже проникали в окна восточного крыла. Они вдвоем направились в другую сторону и по дороге встретили двух молодых кастратов, идущих в сторону апартаментов Венчеля. Дианора посмотрела на них в упор. И впервые испытала удовольствие, увидев промелькнувший в глазах обоих мальчиков страх. Сегодня страх был оружием, а ей понадобится все оружие, какое только она сможет отыскать.

Шелто повел ее дальше, не спеша, вниз по широкой лестнице к двойным дверям, выходящим наружу. Она догнала его как раз в тот момент, когда он постучал. Когда стражник снаружи открыл их, она шагнула через порог, не дожидаясь его вопроса или объявления Шелто. Проходя мимо, она бросила на него спокойный взгляд, и увидела, как он широко раскрыл глаза, узнав ее. Дианора пошла дальше по широкому коридору. Проходя мимо второго стражника, она увидела, что он — тот самый юноша, которому вчера улыбнулась. Сегодня она не стала улыбаться.

Дианора услышала, как Шелто за ее спиной произнес быструю, неразборчивую фразу, а потом вторую, в ответ на вопрос. Потом услышала его шаги в коридоре. Через секунду дверь за ними закрылась. Шелто догнал ее.

— Мне кажется, нужно быть очень большим храбрецом, чтобы остановить вас сегодня, — тихо сказал он. — Они все знают, что произошло вчера. Удачное утро для подобной попытки.

Единственное утро для подобной попытки, подумала Дианора.

— Что ты им сказал? — спросила она на ходу.

— То, что смог придумать. Вы идете на встречу с д'Эймоном, чтобы обсудить вчерашнее происшествие.

Дианора замедлила шаги, обдумывая эту мысль, и в ее мозгу забрезжил план, подобно первым слабым лучам солнца, встающего на востоке над горами.

— Хорошо, — сказала она, кивая. — Очень хорошо, Шелто. Это именно то, что я собираюсь сделать. — Еще два стражника прошли мимо, не обратив на них никакого внимания. — Шелто, — сказала она, когда они снова остались одни, — мне нужно, чтобы ты нашел д'Эймона. Скажи ему, что я хочу поговорить с ним наедине до того, как мы все пойдем сегодня днем наблюдать за финишем бега. Скажи ему, что я буду ждать в Королевском саду через два часа.

Двух часов может хватить, а может и не хватить, она этого не знала. Но знала, что где-то на обширном пространстве Королевского сада, с северной стороны от дворца, имеется калитка, выходящая в луга, а оттуда идет тропа к склонам Сангариоса.

Шелто остановился, и она тоже вынуждена была остановиться.

— Вы собираетесь пойти туда без меня, да? — спросил он.

Она не хотела ему лгать.

— Да. Я собираюсь успеть на эту встречу вовремя. После того как передашь ему мою просьбу, возвращайся в сейшан. Он не знает, что мы уже вышли из дворца, поэтому пошлет за мной. Проследи, чтобы его послание попало прямо к тебе, мне все равно как.

— Обычно они и так попадают ко мне, — тихо ответил он, явно недовольный.

— Я знаю. Когда он пришлет за мной, у нас будет оправдание для выхода из дворца. Через два часа спускайся вниз. Я должна быть в саду вместе с ним. Ищи нас там.

— А если вас там не будет?

Дианора пожала плечами.

— Тяни время. Надейся. Я должна это сделать, Шелто, как я тебе уже говорила.

Он еще мгновение смотрел на нее, затем согласно кивнул. Они пошли дальше. Перед самым поворотом влево, на парадную лестницу, Шелто повернул направо, и они спустились вниз по меньшей лестнице на первый этаж. Она привела их в еще один коридор, тянущийся с востока на запад. Там никого не было. Дворец еще только просыпался.

Дианора взглянула на Шелто. Их взгляды встретились. На неуловимое мгновение она испытала острое желание признаться ему во всем, сделать из друга союзника. Но что она могла сказать? Как объяснить посреди коридора, на рассвете, темную ночь и череду лет, которые привели ее сюда?

Она положила руку ему на плечо и сжала его.

— Теперь иди, — сказала она. — Со мной все будет в порядке.

Не оглядываясь, Дианора прошла немного по коридору, толкнула двойные стеклянные двери, ведущие в лабиринт Королевского сада, и одна вышла в серый, холодный предрассветный сумрак.

Его не всегда называли Королевским садом, и не всегда он был таким диким, как сейчас. Великие герцоги Кьяры в течение многих поколений создавали это место для собственного удовольствия, и оно менялось с годами вместе со вкусами и модой Островного двора.

Когда Брандин Игратский впервые приехал сюда, сад представлял собой блестящий образец регулярной парковой архитектуры: живые изгороди искусно подстрижены в форме птиц и животных, деревья расположены на точно отмеренном расстоянии друг от друга по всему огромному пространству огороженного стенами сада, широкие аллеи с фигурными скамейками, стоящими недалеко друг от друга под благоухающими, тенистыми деревьями седжойи. Там был один опрятный квадратный лабиринт со скамьей влюбленных в центре и многочисленные клумбы цветов, старательно подобранных по оттенкам.

Банальным и скучным назвал его король Играта, когда впервые прошелся по саду.

За два года сад изменился. И очень сильно. Дорожки стали уже, усыпанные листьями с нестриженых кустов летом и осенью. Казалось, они произвольно вьются сквозь густые рощи деревьев, с большими трудами привезенных со склонов гор и из лесов на севере острова. Некоторые из фигурных скамеек сохранились, и пышные, ароматные клумбы тоже, но живые изгороди в виде птиц и кусты в виде животных исчезли в первую очередь. Прежде аккуратным, симметрично подстриженным кустарникам и кустам серрано позволили разрастаться, и они стали высокими и мрачными, как деревья. Лабиринт исчез — теперь весь сад превратился в лабиринт.

Подземный источник заключили в трубы и отвели в сторону, теперь отовсюду слышался шум бегущей воды. Можно было наткнуться на заросшие пруды, над которыми свисали ветви деревьев, давая тень в летнюю жару. Теперь Королевский сад стал странным местом, не заросший и, уж конечно, не заброшенный, но намеренно организованный так, чтобы внушать чувство неподвижности и изоляции, и даже — иногда — опасности.

Например, в такое время, как сейчас, когда еще дует холодный предрассветный ветер, а едва поднявшееся солнце только начинает согревать воздух. Только самые первые почки на ветвях деревьев, и только первые весенние цветы — анемоны и дикие розы кайана — разнообразили цветовыми вспышками бесцветное утро. Зимние деревья темнели на фоне серого неба.

Дианора задрожала и закрыла за собой стеклянные двери. Глубоко вдохнула холодный воздух и взглянула вверх на облака высоко над горой, скрывающие пик Сангариоса. К востоку облака начинали рассеиваться: позднее день будет ясным. Но не сейчас. Она стояла на краю дикого сада в конце зимы и пыталась вызвать в своей душе стойкость и спокойствие.

Она знала, что в северной стене есть калитка, но не помнила точно где. Брандин показал ей эту калитку однажды летней ночью, много лет назад, когда они долго бесцельно бродили среди светлячков под стрекот кузнечиков и плеск невидимой воды в темноте рядом с освещенными факелами тропинками. Он привел ее к калитке, полускрытой вьющимися лозами и кустами роз, на которую однажды случайно наткнулся. Он показал ее Дианоре в темноте, при свете факелов за спиной и голубой луны Иларион над головой.

Он держал ее за руку в ту ночь, пока они гуляли, вспомнила Дианора, и беседовал с ней о травах и о свойствах цветов. Рассказал ей игратянскую сказку о лесной принцессе, родившейся в далекой, чужой стране, на заколдованной постели из снежно-белых цветов, которые расцветают только в темноте.

Дианора тряхнула головой, отгоняя эти воспоминания, и быстро зашагала по одной из узких, усыпанных галькой тропинок, которая уходила среди деревьев на северо-восток. Через двадцать шагов она оглянулась и уже не увидела дворца. У нее над головой начинали петь птицы. Было по-прежнему холодно. Она натянула капюшон и почувствовала себя в своих коричневых одеждах жрицей неведомого лесного бога.

Подумав так, она вознесла молитву этому неизвестному ей богу, Мориан и Эанне, чтобы Триада даровала ей мудрость и чистое сердце, на поиски которого она вышла в это утро Поста. Дианора остро сознавала, что это за день.

Почти в эту самую минуту Алессан, принц Тиганы, выехал из замка Борсо в горах Чертандо на встречу на перевале Брачио, которая, как он считал, может изменить мир.

Дианора прошла мимо клумбы анемонов, еще слишком маленьких и нежных, чтобы их сорвать. Они были белыми, что указывало на их принадлежность Эанне. Красные принадлежали Мориан, только в Тригии считалось, что их обрызгала кровь Адаона на его горе. Она остановилась и посмотрела вниз, на цветы. Их хрупкие лепестки дрожали от ветра. Ее мысли вернулись к сказке Брандина о далекой принцессе, рожденной под летними звездами, в колыбели из таких цветов.

Тут Дианора закрыла глаза, понимая, что так не пойдет.

Медленно, намеренно, в поисках боли, чтобы подстегнуть себя, пробудить ярость, она вызвала из памяти образ отца, уезжающего на войну, потом матери, а потом Баэрда в окружении солдат на площади. И когда Дианора открыла глаза и двинулась дальше, в ее сердце не осталось и следа той волшебной сказки.

Тропинки безнадежно путались, но основная масса облаков над горой была на севере, и она старалась держать направление на нее. Странно было блуждать вот так, почти потерявшись среди деревьев, и Дианора с испугом поняла, что уже очень много лет не испытывала такого одиночества.

В ее распоряжении оставалось всего два часа, а идти было очень далеко. Она ускорила шаги. Чуть позже справа от нее взошло солнце, и когда она в следующий раз взглянула вверх, часть неба уже стала голубой, и в этой голубизне кружились чайки. Она сняла капюшон и тряхнула головой, освобождая длинные волосы, и в ту же секунду увидела толстую, высокую северную стену из серого камня за рощей оливковых деревьев.

Стена вся заросла виноградными лозами и пучками мха, пурпурными и темно-зелеными. Тропинка заканчивалась у олив, разветвляясь на запад и восток. Она несколько секунд постояла в нерешительности, пытаясь сориентироваться, вспоминая то лето и ночные факелы. Потом пожала плечами и пошла на запад, потому что так ей подсказывало сердце.

Через десять минут, обогнув пруд, в котором дрожало отражение белых облаков, Дианора подошла к калитке.

Она остановилась, ей вдруг снова стало холодно, хотя утро теперь, с восходом солнца, стало теплым. Она посмотрела на арку калитки и ржавые железные петли. Калитка была очень старой; кажется, на ней когда-то было что-то вырезано, но теперь это изображение или символ почти совершенно стерся. Калитка заросла плющом и виноградом. Розовый куст, который она помнила, еще стоял голый в этот первый весенний день, но колючки на нем были длинными и острыми. Дианора увидела тяжелый засов, такой же ржавый, как и петли. Замок отсутствовал, но она внезапно испугалась, что ей не удастся отодвинуть ржавый засов. Интересно, подумала она, кто последним выходил из этой калитки на луг. Кто, и когда, и зачем. Она подумала о том, чтобы перелезть через стену, и посмотрела вверх. Высота стены составляла десять футов, но Дианора подумала, нет ли на ней опор для рук и ступней. Она уже собиралась двинуться вперед, но тут услышала у себя за спиной какой-то звук.

После, размышляя над этим, Дианора пыталась понять, почему не испугалась еще больше. Где-то в глубине ее души, решила она, таилось предчувствие, что такое может произойти. Серая скала на склоне горы была всего лишь отправной точкой. Не было никаких причин надеяться, что она найдет эту скалу, или то, что ей нужно.

Она обернулась к Королевскому саду, одна среди деревьев и ранних цветов, и увидела ризелку, расчесывающую свои длинные зеленые волосы у пруда.

«Их находят только тогда, когда они сами этого хотят», — вспомнила Дианора. А потом ей в голову пришла еще одна мысль, и она быстро оглянулась, нет ли рядом кого-нибудь еще.

Но они были совершенно одни в саду, вернее, в этой части сада. Ризелка улыбнулась, словно прочла мысли Дианоры. Она оказалась обнаженной, маленькой и очень хрупкой, но волосы у нее были такие длинные, что могли служить ей одеждой. Ее кожа, как и говорил Брандин, была прозрачной, а глаза огромными, почти пугающими, белыми, как молоко, на бледном белом лице.

«Она похожа на тебя», — сказал Брандин. Или нет. «Она напомнила мне тебя», — вот как он сказал. И каким-то потусторонним, пугающим образом Дианора почувствовала, что он имел в виду. Она помнила себя в год падения Тиганы, слишком худую и бледную, почти с такими же огромными глазами на вытянутом лице.

Но Брандин никогда не видел и не знал ее такой.

Дианора задрожала. Улыбка ризелки стала шире. В ней не было никакой теплоты, никакого утешения. Дианора не знала, ожидала ли она найти то или другое. Она и правда не знала, что ожидала найти. Она пришла, надеясь ясно увидеть свой путь, о котором говорилось в древнем предсказании, и, по-видимому, если ей суждено его найти, то это произойдет здесь, среди прихотливо извивающихся тропинок Королевского сада.

Ризелка была красива так, что дух захватывало, но эта красота не имела отношения к красоте смертных. У Дианоры пересохло во рту. Она даже не пыталась заговорить. Стояла совершенно неподвижно в своем простом коричневом платье, с распущенными темными волосами, спускающимися по спине, и смотрела, как ризелка положила белый, как кость, гребень на каменную скамью у пруда и сделала ей знак рукой.

У Дианоры начали дрожать руки, она сошла с тропинки, прошла под аркой деревьев и остановилась перед этим бледным, неуловимым существом из легенды. Она стояла так близко, что видела, как сияют зеленые волосы в мягком утреннем свете. В бледных глазах были тень и глубина. Ризелка подняла одну руку, пальцы на которой были длиннее и тоньше, чем у любой смертной женщины, она подняла ее к лицу Дианоры и прикоснулась к нему.

Прикосновение оказалось прохладным, но не таким холодным, как она боялась. Ризелка нежно провела по ее щеке и по горлу. А потом ее загадочная, нездешняя улыбка снова стала шире, рука скользнула ниже, она расстегнула пуговку на платье Дианоры и потрогала ее груди. Сначала одну, потом вторую, не спеша, все время улыбаясь этой своей таинственной улыбкой.

Дианора дрожала и не могла заставить себя унять дрожь. Потрясенная и испуганная, она почувствовала, как ее тело невольно ответило на это изучающее прикосновение. Она видела детские груди ризелки, полускрытые завесой волос. Неожиданно колени ее ослабели. Раздвинутые в улыбке губы ризелки открывали мелкие, острые, очень белые зубки. Дианора глотнула, чувствуя в сердце боль, которую сама не понимала. Она молча покачала головой, не в состоянии заговорить. И почувствовала, что плачет.

Улыбка ризелки погасла. Она убрала руку и снова застегнула платье, почти извиняющимся жестом. Потом так же нежно, как и раньше, протянула руку и дотронулась до одной слезинки на щеке Дианоры. Затем поднесла палец к губам и лизнула его, пробуя на вкус.

Она и есть ребенок, внезапно подумала Дианора, эта мысль нахлынула, словно волна прилива на берег. И она тотчас же поняла, что это правда, сколько бы лет ни прожило это создание. Она спросила себя, не та ли это стройная, божественная фигурка, которую видел Баэрд при лунном свете у моря в ту ночь, когда ушел из дома.

Ризелка дотронулась до следующей слезы и тоже попробовала ее на вкус. Ее глаза были такими большими, что у Дианоры возникло ощущение, будто она может упасть в них и больше никогда не выбраться оттуда. Это был очень соблазнительный образ, путь к забвению. Она еще секунду смотрела на ризелку, потом медленно, с усилием снова покачала головой.

— Пожалуйста, — прошептала она, переполненная желанием и испуганная им. Она боялась, что слова, желание или томление — что угодно — могут спугнуть ризелку.

Зеленоволосое создание повернулось, и пальцы Дианоры сжались в кулаки. Но ризелка оглянулась через плечо, лицо ее теперь было серьезным, без улыбки, и Дианора поняла, что должна идти следом.

Они подошли к краю пруда. Ризелка смотрела в воду, и Дианора сделала то же самое. Она увидела отражение голубого неба над головой, одинокую белую чайку, разрезающую воздух над прудом, темно-зеленые кипарисы, похожие на часовых, и ветви других деревьев, еще лишенные листвы. И пока она смотрела, поняла, что именно здесь не так, и ее охватил холод слишком рано вернувшейся зимы. Ветер дул над ними и вокруг них, она слышала его в ветвях и чувствовала на лице и в волосах, но вода в пруду была абсолютно неподвижной, словно зеркало, на ней не было ни морщинки от ветра, ни движения в собственной глубине.

Дианора отпрянула от края и повернулась к ризелке. Та смотрела на нее, ее зеленые волосы развевал ветер, сдувал их с ее маленького белого личика. Глаза теперь потемнели, затуманились, она уже не была похожа на ребенка. Она была похожа на одну из сил природы или на посланницу такой силы, в которой нет жалости к смертным. Здесь не найдешь ни доброты, ни защиты. Но Дианора, борясь с подступающим страхом, напомнила себе, что пришла сюда не за защитой, а чтобы узнать свой путь. Она увидела, что ризелка держит в руке маленький белый камешек, и увидела, как она бросила этот камешек в воду.

Никакой ряби. Вообще никакого движения. Камень погрузился в воду без следа. Но вскоре после этого поверхность пруда изменилась, потемнела, а потом отражения в ней исчезли. Никаких кипарисов. Никакого утреннего неба над головой. Никаких голых деревьев, обрамляющих полет чаек. Вода стала слишком темной, она ничего не отражала. Но Дианора почувствовала, как ризелка взяла ее за руку и потянула, мягко, но неумолимо, обратно к краю пруда, и она посмотрела вниз, так как вышла из сейшана, чтобы узнать эту правду, это знамение. И в темной воде она увидела отражение.

Не свое или ризелки, вообще ничего похожего на Королевский сад в первый день Поста. Вместо него она увидела изображение другого времени года, поздней весны или лета, большую толпу людей и даже каким-то образом услышала голоса этой толпы, а фоном голосам служил непрерывный шелест и шум волн.

И в глубине пруда Дианора увидела себя, одетую в платье такого же зеленого цвета, как волосы ризелки. Она шла одна в толпе этих людей. А потом увидела в пруду, куда она идет.

В то мгновение к ней на секунду прикоснулась ледяная рука страха и исчезла. Она почувствовала, как замедляется бешеное биение ее сердца все больше и больше. Глубокое спокойствие снизошло на нее. А через мгновение, вместе с грузом печали, пришло решение принять свою судьбу. Многие годы ей снился по ночам такой конец. В это утро она вышла из сейшана на поиски этой уверенности. А теперь, над этим прудом, ее путь наконец стал для нее ясным, и Дианора увидела, что он ведет в море.

Голоса толпы растаяли, а затем и вся картина, и яркое летнее солнце. Пруд снова стал темным, и ничего не отражал.

Через некоторое время, через несколько то ли мгновений, то ли часов, Дианора снова подняла глаза. Ризелка все еще стояла рядом. Дианора посмотрела в бледные глаза, намного более светлые, чем зачарованные воды, но не менее глубокие, и снова увидела себя ребенком, каким была много лет назад.

— Спасибо, — прошептала она. И еще: — Я понимаю.

И она стояла неподвижно и даже не дрогнула, когда ризелка приподнялась на цыпочки и поцеловала ее в губы прикосновением нежным, словно крыло бабочки. На этот раз не было и намека на страсть ни в дарящей, ни в принимающей поцелуй. Все уже закончилось, совершилось. На губах ризелки чувствовался привкус соли. То была соль ее собственных слез, поняла Дианора. Она уже совсем не ощущала страха, лишь тихую печаль, подобную гладкому камню в сердце.

Она услышала плеск и снова повернулась к пруду. Кипарисы опять отражались в нем, и теперь их отражения дрожали и ломались на мелкой ряби, поднятой ветром.

Когда Дианора опять подняла глаза, отбрасывая с лица волосы, то увидела, что осталась одна.

Когда Дианора снова вышла на открытое место перед входом во дворец, д'Эймон ее уже ждал, одетый в официальные одежды серого цвета, со Знаком Власти на шее. Он сидел на каменной скамье, прислонив к ней свой жезл. Шелто топтался у дверей, и Дианора заметила промелькнувшее на его лице выражение облегчения, которое он не смог скрыть, когда она показалась из-за деревьев.

Она остановилась, посмотрела на канцлера и позволила себе слегка улыбнуться. Конечно, это было притворство, но она к этому времени научилась прибегать к нему без участия сознания. На обычно непроницаемом лице д'Эймона она прочла раздражение, и гнев, и другие намеки на то, что случилось вчера. Вероятно, он готовится к бою, догадалась она. Было трудно, невероятно трудно переключиться снова на государственные дела и придворные манеры. Но это было необходимо.

— Вы опоздали, — мягко заметила Дианора, приближаясь к нему. Он встал ей навстречу, проявляя безупречную воспитанность. — Я прошлась по саду. Уже начинают зацветать анемоны.

— Я пришел точно в назначенное время, — ответил д'Эймон.

Когда-то она могла испугаться, но не сейчас. Он надел на шею Знак, стремясь подтвердить свою власть, она понимала, как сильно должно было вчерашнее происшествие выбить его из колеи. Дианора не сомневалась, что он вчера ночью сказал Брандину, что покончит с собой; он был человеком, для которого старые традиции имели большое значение. Во всяком случае, она была защищена от него броней: сегодня утром она видела ризелку.

— Значит, я пришла раньше времени, — небрежно сказала Дианора. — Простите меня. Приятно, что вы так хорошо выглядите после вчерашних событий. Вам пришлось долго ждать?

— Достаточно долго. Ты хотела поговорить о вчерашнем дне, как я понимаю. О чем именно?

Дианора никогда еще не слышала от д'Эймона непоследовательного замечания, не говоря уже о шутке.

Не уступая его попытке поторопить ее, Дианора села на скамью, с которой он только что поднялся, и расправила на коленях коричневое платье. Сплела пальцы опущенных рук и подняла глаза. Выражение ее лица стало вдруг таким же холодным, как и у него самого.

— Он вчера чуть не погиб, — напрямик сказала она, лишь в последнюю секунду решив, какой путь избрать. — Он мог умереть. Вы знаете почему, канцлер? — Она не стала ждать ответа. — Король едва не погиб потому, что ваши люди были слишком благодушны, или слишком небрежны, и не дали себе труда обыскать игратян. Вы считали, что опасность может исходить только из провинций Ладони? Я надеюсь, со вчерашними стражниками разберутся, д'Эймон. И очень быстро.

Она намеренно употребила его имя, а не титул. Он открыл рот, потом закрыл, явно проглотив готовый сорваться с губ резкий ответ. Она рисковала, видит Триада, как сильно она рисковала, но если она не использует представившийся ей случай, то другого уже не будет. Лицо д'Эймона побелело от гнева и изумления. Он сделал глубокий вдох, пытаясь сдержаться.

— С ними уже разобрались, — ответил он. — Они мертвы.

Этого она не ожидала. Но сделала над собой усилие, и ей удалось сохранить спокойное выражение лица.

— Это еще не все, — продолжала она развивать свое преимущество. — Я хочу знать, почему за Каменой ди Кьярой не следили, когда он ездил в прошлом году в Играт.

— За ним следили. Чего ты от нас ждала? Ты знаешь, кто стоит за вчерашним нападением. Ты слышала.

— Мы все слышали. Почему вы не знали об Изоле и королеве? — На этот раз язвительность, которую она вложила в эти слова, была подлинной, а не просто тактическим ходом.

Впервые Дианора заметила в его глазах искру сомнения. Он теребил свой Знак, потом спохватился и опустил руку. Последовала короткая пауза.

— Я знал, — наконец ответил он. Их взгляды встретились, в его глазах горел сердитый вызов.

— Понятно, — ответила Дианора через мгновение и отвела взгляд. Солнце уже поднялось выше и заливало косыми лучами почти всю поляну. Если Дианора немного подвинется на скамье, то окажется в его теплом сиянии. Невысказанный вопрос в глазах д'Эймона повис в воздухе: «А ты бы рассказала королю, если бы узнала такое о его королеве?»

Дианора молчала, обдумывая последствия до конца. Признав это, поняла она, д'Эймон оказывался в ее власти, если он уже не был в ее власти после вчерашнего провала и после спасения ею короля. И вследствие этого, подумала она, ей грозит непосредственная опасность. Канцлер не тот человек, которого можно сбросить со счетов. Большинство обитателей сейшана имели собственное мнение насчет смерти Хлоизы ди Кьяры десять лет назад и насчет ее причин.

Дианора подняла взгляд и спрятала тревогу за нарастающим гневом.

— Чудесно, — ядовито сказала она. — Исключительно эффективная охрана. А теперь, конечно, из-за того, что мне пришлось сделать, ваш любимый придворный Незо просто обязан занять эту должность в Азоли. Ведь он получил почетную рану, спасая жизнь короля. Как это необыкновенно мудро с вашей стороны, д'Эймон!

Она рассчитала неверно. Впервые он улыбнулся, тонкогубой, безрадостной улыбкой.

— Так в этом все дело? — тихо спросил он.

Дианора еле удержалась от немедленного протеста. Она поняла, что ей выгодно, чтобы он так думал.

— И в этом тоже, — призналась она как бы нехотя. — Я хочу знать, почему вы отдавали предпочтение его назначению на должность в Азоли? Я собиралась поговорить с вами об этом.

— Я так и думал, — ответил он, и к нему вернулась некоторая доля его благодушия. — Я тоже проследил за некоторыми — не всеми, без сомнения, — подарками, которые получил Шелто за последние недели от твоего имени. Между прочим, вчера на тебе был великолепный кулон. Он оплачен деньгами Незо? Он пытался завоевать мою благосклонность с твоей помощью?

Он необыкновенно хорошо осведомлен и очень хитер. Это Дианора всегда знала. Всегда было неразумно недооценивать канцлера.

— Эти деньги помогли его оплатить, — коротко ответила она. — Вы не ответили на мой вопрос. Почему вы отдаете предпочтение ему? Вы должны знать, что он за человек.

— Конечно, я знаю, — нетерпеливо ответил д'Эймон. — Иначе зачем мне хотеть, чтобы он убрался отсюда, как ты думаешь? Я хотел, чтобы он занял эту должность в Азоли, потому что не доверяю ему и не хочу держать при дворе. Я хочу убрать его подальше от короля в такое место, где его могут убить без лишних хлопот. Полагаю, я ответил на твой вопрос?

Дианора с трудом сдержалась. «Никогда, никогда нельзя его недооценивать», — снова сказала она себе.

— Да, — сказала она. — А кто может его убить?

— Это очевидно. Пройдет слух, что жители Азоли сделали это сами. Полагаю, Незо очень быстро даст им для этого повод.

— Конечно. А потом?

— А потом король проведет расследование и обнаружит, что Незо брал взятки в крупных размерах, а что он их будет брать, сомневаться не приходится. Мы казним кого-нибудь за убийство, но король решительно осудит методы и жадность Незо. Он назначит другого главного сборщика налогов и пообещает в будущем более справедливые меры. Думаю, это на время разрядит обстановку на севере Азоли.

— Хорошо, — произнесла Дианора, пытаясь не обращать внимания на небрежное «казним кого-нибудь». — И очень продуманно. Мне остается добавить только одно: новым сборщиком станет Раманус. — Она снова шла на риск. Когда речь шла о принципах, она оставалась пленницей и наложницей, а он был канцлером Играта и Западной Ладони. С другой стороны, существовали и другие способы измерять равновесие сил, и она старалась сосредоточиться на них.

Д'Эймон холодно смотрел на нее сверху вниз. Она выдержала его взгляд, ее глаза были широко раскрыты и смотрели неискренне.

— Меня давно забавляло то, — наконец произнес он, — что ты так покровительствуешь человеку, который захватил тебя. Можно подумать, что ты не возражала, что ты хотела этого.

Смертельно опасно, сверхъестественно близко к цели, но Дианора видела, что он ее испытывает, что этот выпад не имеет серьезной почвы. Она заставила себя расслабиться и улыбнулась.

— Как я могла возражать? Иначе я бы никогда не удостоилась таких приятных бесед, как эта. И в любом случае, — тон ее стал другим, — я действительно ему покровительствую. Ради блага жителей этого полуострова. А вы знаете, канцлер, что их благо всегда меня заботило. Он порядочный человек. Боюсь, что таких людей среди игратян немного.

Он несколько секунд молчал.

— Ты не знаешь, что это еще не все. — Но не успела Дианора понять его слова и удивительный тон, которым они были произнесены, как он прибавил: — Я серьезно подумывал о том, чтобы отравить тебя вчера ночью. Или предложить освободить и сделать гражданкой Играта.

— Какие крайности, дорогой мой! — Но Дианора чувствовала, что ее охватывает холод. — Разве вы не учили всех нас, что равновесие — это все?

— Учил, — серьезно ответил он, не поддаваясь на провокацию. Как всегда. Имеешь ли ты понятие о том, что сделала с равновесием при дворе?

— А как я должна была вчера поступить, по-вашему? — спросила она очень резко.

— Речь совсем не об этом. Это очевидно. — На его щеках вспыхнули пятна, что было большой редкостью. Но он снова заговорил своим обычным тоном. — Я и сам думал о кандидатуре Рамануса на эту должность. Будет так, как ты предложила. А пока, я чуть было не забыл упомянуть, что король тебя звал. Я перехватил послание раньше, чем оно попало в сейшан. Он будет ждать в библиотеке.

Дианора стремительно вскочила, как он и предвидел, в страшном волнении.

— Давно? — быстро спросила она.

— Не очень. А что? Ты же любишь опаздывать. В саду цветут анемоны, можешь ему сказать об этом.

— Я могла бы сказать ему еще многое другое, д'Эймон. — Гнев душил ее. Она пыталась взять себя в руки.

— И я тоже. И Солорес, полагаю, тоже. Но мы редко это делаем, не так ли? Равновесие, как ты только что заметила, — это все. Вот почему мне все еще приходится быть очень осторожным, Дианора, несмотря на то, что произошло вчера. Равновесие — это все. Не забывай об этом.

Она пыталась придумать ответ, оставить за собой последнее слово, но не смогла. Мысли ее разбегались. Он говорил о намерении ее убить, освободить, согласился на ее выбор кандидата в Азоли, а потом снова угрожал ей. И все это в течение нескольких минут! И все это время король ждал ее, и д'Эймон знал об этом.