Было решено, что, если Город за ночь успокоится, на следующий день на Ипподроме будет проведена публичная церемония, на которой коронуют как императора, так и императрицу. Так делали всегда. Народ должен это видеть.

Плавт Бонос, которого в ту ночь сопровождал до дома отряд Бдительных, теребил пальцами в кармане неиспользованный белый камешек. Подумав, он выбросил его в темноте.

К тому времени на улицах в самом деле стало тише. Пожары потушили. На закате в Город прислали отряды солдат из гавани и временных казарм у городских стен. В присутствии хорошо вооруженных солдат, марширующих по улицам, насилие очень быстро прекратилось. Сегодня все прошло гладко, подумал Бонос. Не так, как в прошлый раз, когда не было наследника. Он пытался понять, почему ощущает такую горечь. Ведь не было никого, кто был бы более достоин носить пурпурные одежды императора, чем Леонт. Значит, дело не в этом. Или в этом?

Солдаты все еще ходили по улицам, действуя умело и эффективно. Он не помнил, когда еще армия так открыто действовала в Городе. Шагая вместе со своими охранниками (от носилок он отказался), Бонос видел, как патрули стучатся в двери, заходят в дома.

Он понимал зачем. И чувствовал тяжесть под ложечкой. Он старался прогнать некоторые мысли, но не слишком преуспел. Он слишком хорошо понимал, что происходит. Такое случается, такое должно случаться, когда происходит насильственная смена власти. Валерий, в отличие от своего предшественника Алия или от собственного дяди, не отправился к богу с миром, в старости, и его не выставили для торжественного прощания в Порфировом зале, нарядив в роскошные одежды. Его убили. Определенные события — смерть других людей, если Бонос хочет быть честным перед самим собой, должна последовать за этой.

В частности, одного человека.

И поэтому солдаты, наводнившие город своими факелами, прочесывают улицы и переулки у гавани, дворы богачей, лабиринты Ипподрома, церкви, таверны, притоны (хотя их и приказали закрыть сегодня ночью), гостиницы, дома гильдий, цеха, пекарни и бордели, возможно, даже цистерны с водой… и входят ночью в дома горожан. Тяжелый стук в дверь в темноте.

Кое-кто исчез, этого человека надо найти.

Приближаясь к собственной двери, Бонос увидел, что дом должным образом забаррикадирован от мятежников. Командир его стражников постучал, вежливо в данном случае, и назвался.

Засовы отодвинули. Двери открыли. Бонос увидел сына. Клеандр плакал, глаза у него покраснели и опухли. Бонос без всякого дурного предчувствия спросил его почему, и тот ему ответил.

Бонос вошел в дом. Клеандр поблагодарил стражников, и они ушли. Он закрыл дверь. Бонос тяжело опустился на скамью в прихожей. Мысли перестали вихрем носиться в его голове. У него не осталось мыслей. Только пустота.

Императоры умирают до срока. И другие люди тоже. И другие тоже. Мир таков, какой он есть.

— На Ипподроме бунт. И сегодня в Городе была еще одна птица! — с жаром воскликнула Ширин, как только Криспин вошел в свой дом и увидел ее. Она ждала его в гостиной, шагая взад-вперед перед очагом. Она была возбуждена: произнесла эти слова, хотя слуга еще стоял в коридоре.

— Еще одна птица! — молча повторила за ней Данис, почти так же встревоженная. «Мыши и кровь!» — сказала бы Линон. И назвала бы его недоумком за то, что он в такое время один ходит по улицам. Криспин глубоко вздохнул. Полумир. Можно ли покинуть его, войдя в него один раз? Может ли он покинуть тебя?

— Я знаю о стычках, — сказал он. — Теперь они идут на улицах. — Он повернулся и отпустил слугу. Потом до него дошло. — Ты сказала, что птица была здесь. А сейчас ее нет?

— Сейчас я ее не чувствую, — произнесла в его голове Данис. — Она была здесь, а потом она… исчезла.

—  Исчезла? Из Города?

Он видел тревогу женщины, чувствовал, что она исходит от птицы.

— Думаю, даже более того. Я думаю, что ее… нет. Просто была, а потом ее не стало.

Криспину необходимо было выпить вина. Он видел, что Ширин пристально смотрит на него. Умный, все замечающий взгляд. Всякая игривость и показной блеск слетели с нее сейчас.

— Ты что-то знаешь об этом, — сказала она. Это не был вопрос. Дочь Зотика. — Ты не выглядишь… удивленным.

Он кивнул:

— Кое-что знаю. Не слишком много.

Она казалась бледной и озябшей, даже стоя у огня. Обхватила себя руками и сказала:

— Я получила два отдельных послания, от двух моих… осведомителей. Они оба говорят, что Сенат собирается на заседание. Они также говорят… говорят, что император, возможно, мертв. — Он не был уверен, но ему показалось, что она плакала. Дальше в тишине раздался неслышный голос Данис:

— Они сказали, что он убит.

Криспин вздохнул. Он чувствовал, как бьется его сердце, все еще слишком быстро. Посмотрел на Ширин, стройную, грациозную, испуганную. И сказал:

— Я подозревал… что это правда.

«Но Охотница пустит стрелу — и тогда Он умрет». Он испытывал горе, более сильное, чем ожидал. Она прикусила губу.

— Эта птица, которую почувствовала Данис… Она сказала, что это… злое существо. Нет оснований, в самом деле, чтобы не рассказать ей об этом. Ей можно. Она здесь, с ним, в полумире. Ее отец ввел в него их обоих.

— Она принадлежала Лекану Далейну. Который сегодня убежал из тюрьмы и прибыл сюда.

Ширин внезапно села на ближайшую скамью. Она все еще обнимала себя руками. Она была очень бледна.

— Слепой? Обгоревший? Он покинул остров? ; — Очевидно, ему помогли.

— Кто?

Криспин еще раз вздохнул:

— Ширин, дорогая моя. Если твои вести верны и Валерий мертв, то обо мне будут задавать вопросы. Из-за того, где я находился сегодня утром. Тебе лучше не знать. Можешь сказать, что ты не знаешь. Что я отказался тебе рассказывать.

Выражение ее лица изменилось.

— Ты был на том острове? О Джад! Криспин, они… ты ведь не собираешься делать глупости, правда?

Ему удалось слабо улыбнуться:

— Для разнообразия, ты хочешь сказать? Она энергично затрясла головой:

— Не надо шутить. Не надо! Если Далейны убили Валерия, они… — Он увидел, что ей пришла в голову другая мысль. — Где Аликсана? Если они убили Валерия…

Она оставила эту мысль в воздухе, и там она растаяла. Мужчины и женщины живут и умирают. Он не знал, что сказать. Что он может сказать. Плащ, сброшенный на каменистый берег. Они его найдут. Возможно, уже нашли. «Неужели прекрасная дева с волосами, как спелая нива, никогда больше в поле не выйдет?»

— Тебе лучше остаться у меня до утра, — наконец сказал он. — На улицах опасно. Тебе не следовало выходить, ты знаешь.

Она кивнула.

— Знаю. — И через секунду спросила: — У тебя есть вино?

Потрясающе умная женщина. Он отдал распоряжение слуге принести вина, воды и еды. Евнухи прислуживали у него в доме. Они были очень хорошими слугами. На вечерних улицах дрались. Солдаты собирали сенаторов и сопровождали их в Палату Сената, потом возвращались на улицы, чтобы поддерживать порядок в это опасное время. Вскоре после наступления темноты они его установили и приступили к выполнению следующей задачи.

Когда раздался громкий стук в дверь, Криспин его уже ждал. Он покинул Ширин ровно на столько времени, сколько нужно, чтобы помыться и переодеться. На нем все еще была та потрепанная туника, которую он надел на работу и в которой плавал на остров. Он надел лучшую тунику и штаны с кожаным поясом, не совсем понимая, почему так поступает. Он сам пошел открывать, кивком приказав слуге отойти в сторону. Распахнул дверь, и его на мгновение ослепило пламя факелов.

— Приложить тебя шлемом? — спросил с порога Карулл.

Воспоминания. Облегчение. А потом мимолетная грусть: здесь так безнадежно пересекалась преданность разным людям. Он и со своей собственной не мог разобраться. Он понимал, что Карулл, наверное, сам попросился руководить этим визитом в его дом. Интересно, кто дал ему это разрешение? И где сейчас Стилиана?

— Твоя жена, — спокойно ответил он, — наверное, огорчится, если ты это сделаешь. В прошлый раз она огорчилась, помнишь?

— Поверь мне, я помню. — Карулл вошел в дом. Он что-то сказал своим людям, и они остались ждать на пороге. — Мы проводим обыски во всем городе. В каждом доме, не только в твоем.

— Вот как! А почему мой выделен особо?

— Потому что ты был сегодня утром с ним… с Аликсаной.

Криспин посмотрел на друга. Увидел тревогу в глазах гиганта и еще кое-что — отчетливое возбуждение. Волнующие времена, самые волнующие, какие можно себе вообразить, а он сейчас — один из личных гвардейцев Леонта.

— Я был с императрицей. — Криспин подчеркнул это слово, сознавая, что ведет себя неправильно. — Она взяла меня с собой посмотреть на дельфинов, а потом на тюремный остров. Мы видели Леконта Далейна утром, а когда вернулись назад, после того, как поели в другом месте, его уже не было. Двое дежурных охранников оказались убитыми. Императрица уплыла оттуда с одним солдатом. Она не вернулась на корабль. Все это уже должно быть известно во дворце. Что случилось, Карулл?

— Дельфинов? — спросил тот, словно больше ничего не слышал.

— Дельфинов. Для мозаики.

— Это ересь. Они запрещены.

— Ее за это сожгут? — холодно спросил Криспин. Не смог сдержаться.

Он увидел, как блеснули глаза его друга.

— Не будь идиотом. Что случилось? — сказал Криспин. — Скажи мне.

Карулл шагнул мимо него в комнату, увидел там Ширин у очага. Захлопал глазами.

— Добрый вечер, солдат, — тихо сказала она. — Не видела тебя со дня твоей свадьбы. У тебя все в порядке? А у Касии?

— Я… да… э… да, у нас все хорошо. Спасибо. — Карулл заикался, ему впервые не хватило слов.

— Мне сказали, что сегодня был убит император, — сказала она, не давая ему опомниться. — Это правда? Скажи мне, что это не так.

Карулл заколебался, потом покачал головой.

— Хотел бы я это сказать. Его сожгли в туннеле между дворцами. Лекан Далейн, который действительно сбежал сегодня с острова. И Лисипп Кализиец, который был сослан, как вам известно, но тайно проскользнул обратно в Город.

— Больше никто?

— С ними были двое… Бдительных. — Карулл смутился.

— Значит, обширный заговор. Только эти четверо? — Лицо Ширин сохраняло простодушное выражение. — Теперь мы в безопасности? Я слышала, что Сенат собрался на заседание.

— Ты хорошо осведомлена, госпожа. Это правда. — И что? — спросил Криспин.

— Они объявили перерыв на ночь. Назначили преемником Леонта, и сегодня ночью его помажут на царство. Завтра утром об этом объявят, коронация его и новой императрицы состоится в катизме.

Снова эта интонация, волнение, которого этот человек не мог подавить. Карулл любил Леонта, и Криспин это знал. Стратиг даже пришел к нему на свадьбу, лично объявил о повышении, а потом взял в свою личную гвардию.

— А тем временем, — произнес Криспин, не пытаясь скрыть горечь, — все солдаты в Сарантии охотятся за прежней императрицей.

Карулл посмотрел на него.

— Прошу тебя, скажи мне, что ты не знаешь, где она, мой друг.

В груди у Криспина образовался тяжелый ком боли, подобный камню.

— Я не знаю, где она, мой друг. Они молча смотрели друг на друга.

— Она просит тебя быть осторожным. И справедливым. Криспину захотелось выругаться. Но он этого не сделал. Данис — или Ширин — права. Он махнул рукой.

— Обыщи дом, прикажи им обыскать.

Карулл откашлялся и кивнул. Криспин посмотрел на него и прибавил:

— И спасибо, что взялся за это сам. Тебе нужно, чтобы я явился куда-нибудь для допроса?

— Ну, это уж слишком! — возмущенно воскликнула Данис.

Карулл еще мгновение поколебался, потом покачал головой. Он вернулся в прихожую и открыл наружную дверь. Они слышали, как он отдает приказы. Вошли шесть человек. Двое поднялись наверх, остальные двинулись в задние комнаты на первом этаже.

Карулл вернулся в гостиную.

— Возможно, тебя допросят позже. У меня нет пока насчет этого приказа. Ты ездил на остров вместе с императрицей, видел Лекана, потом он исчез, а потом уехала она. Как?

— Я тебе уже сказал. С одним из Бдительных. Не знаю его имени. Я даже не знаю, уехала ли она. Она, возможно, все еще находится на острове, Карулл. Ее убьют, когда найдут, не так ли?

Его друг с трудом сглотнул. Он выглядел совершенно подавленным.

— Понятия не имею, — ответил он.

— Еще как имеешь, — резко сказала Ширин. — Просто ты в этом не виноват, хочешь ты сказать. И Леонт тоже, конечно. Он ни в чем не виноват.

— Я не… Я действительно считаю, что он не имел никакого отношения ко всему этому, — ответил могучий солдат.

Криспин посмотрел на него. Его самый близкий друг в этом городе. Честный и порядочный, как ему известно.

— Да, я думаю, он ничего об этом не знал.

— Бедняжка, беспомощный. Значит, это Стилиана, — фыркнула Ширин, все еще разъяренная. — Она — из оставшихся Далейнов. Один брат слепой и в заточении, второй — круглый дурак.

Криспин посмотрел на нее. Карулл тоже. Мужчины переглянулись. Криспин сказал:

— Дорогая, прошу тебя, оставь эту мысль в этой комнате. Ты меня недавно просила не быть глупцом. Позволь мне сказать тебе то же самое.

— Он прав, — мрачно согласился Карулл.

— Да сгноит вас обоих Джад! — в тишине воскликнула Данис, и Криспин услышал в голосе птицы боль, которую не могла выразить женщина.

— Нам всем сегодня грустно, — прибавил Карулл. — Нелегкое время.

— Грустно? Не смешите! Этот человек просто светится от восторга! — сказала Данис с яростью, прежде ей не свойственной.

Это была неправда или не совсем правда, но Криспин не мог сказать об этом вслух. Он посмотрел на Ширин и с опозданием понял при свете лампы, что она плачет.

— Вы загоните ее как какого-то зверя, — с горечью сказала она. — Вы все. Армия солдат будет охотиться за одной женщиной, чьего мужа только что убили и чья жизнь закончилась вместе с его жизнью. А что потом? Отошлете ее назад, в лачугу на Ипподроме? Заставите танцевать обнаженной ради забавы? Или вам приказано тихо убить ее, когда вы ее найдете? И избавить бедного добродетельного Леонта от подробностей?

Это говорит женщина, не актриса, понял наконец Криспин. Страх и неожиданной силы ярость при мысли о другой танцовщице, которая бросила вызов Городу и миру.

Но даже здесь было гораздо больше слоев смысла, потому что если Леонт не подозревал о происходящем, то Стилиана знала. Речь шла не о преследовании мужчинами беспомощной женщины. Речь шла также о двух воюющих женщинах, и только одна могла теперь остаться в живых.

— Я не знаю, что они сделают, — сказал Карулл, и даже Ширин, подняв лицо, не пряча слез, не могла не услышать в его голосе отчаяния.

Послышались шаги. Солдат появился в арочном проеме двери. Он доложил, что ни в доме, ни во внутреннем дворе никто не прячется. Другие прошли мимо него и снова вышли на улицу.

Карулл посмотрел на Криспина. Казалось, он хотел сказать еще что-то, но промолчал. Он повернулся к Ширин.

— Можем мы проводить вас домой, госпожа?

— Нет, — ответила она. Он сглотнул:

— Приказано всем оставаться в домах. На улицах много солдат… некоторые из них… не привыкли к городу. Будет безопаснее, если…

— Нет, — повторила она.

Карулл замолчал. Еще через секунду он поклонился ей и вышел.

Криспин проводил его к двери. Там Карулл остановился.

— Им… приказано найти ее сегодня ночью, как ты сказал. Подозреваю, что во время поисков возникнут неприятности.

Криспин кивнул. «Неприятности». Уклончивое слово придворного. Происходят перемены, пока проходит ночь и восходят луны. Но Карулл ни в чем не виноват.

— Я… понимаю. И благодарен тебе, что именно ты пришел ко мне. Храни тебя Джад.

— И тебя, друг мой. Не выходи из дома.

— Не выйду.

Он действительно имел такое намерение. Но разве можно предугадать, кто придет и застанет тебя врасплох?

Прошлой осенью, дома, это был императорский курьер, доставивший вызов из Сарантия. Сегодня ночью это было нечто иное. Но это опять был вызов, так как снова раздался стук в дверь, более тихий, вскоре после того, как ушли солдаты.

Криспин опять пошел открывать сам. На этот раз факелы не горели и вооруженных людей не было. Был человек, один, в плаще с капюшоном. Женщина, которая тяжело дышала после быстрого бега и от страха. Она спросила, как его зовут. Он ответил, не думая, отступил в сторону, она быстро вошла, бросив взгляд через плечо в темноту. Он закрыл дверь. У входа в комнату она молча протянула ему записку, потом пошарила в складках одежды и достала кольцо.

Он взял и то, и другое. Ее руки дрожали. Он узнал кольцо и почувствовал, как сильно стукнуло его сердце один раз.

Он забыл об еще одном человеке.

Криспин сломал печать на письме и развернул его. Оно содержало приказ, не просьбу, и отдал его человек, которому, как считал Криспин, он обязан повиноваться, какой бы горькой ни была растерянность, какие бы узы верности ни порвались в этот ужасный день и ночь. Он стоял и чувствовал, как его сердце снова забилось ровно.

Это также означало, что ему необходимо опять выйти из дома.

Ширин появилась в проеме двери.

— В чем дело? Он ей сказал. Не знал почему, но он ей сказал.

— Я тебя отвезу, — сказала она.

Он попытался отказаться. Пустая трата времени. У нее есть носилки и охрана, напомнила она. Ее знают, и эта известность ее охраняет. Она может мирно направляться домой с другом, даже если выходить на улицы запрещено. У него не хватило сил отказаться. Что она будет делать? Сидеть в доме, пока его не будет?

У Ширин были двухместные носилки. Криспин приказал позаботиться о посыльной, дать ей поесть и предоставить кровать для ночлега, если пожелает. Глаза женщины выдали ее облегчение: она явно ужасно боялась, что ей придется вернуться на улицу. Криспин надел свой плащ, затем открыл дверь, подождал, пока на улице станет тихо, а потом они вышли из дома. Темнота таила в себе угрозу, ясную, как звезды, тяжелую, как земля на груди мертвецов. Валерий погиб в туннеле, сказал Карулл.

Носильщики вышли к ним из тени в конце портика. Ширин приказала им отнести ее и мозаичника к ней домой. Они двинулись по улице. Глядя из-за незадернутых занавесок, Криспин видел странные маленькие язычки пламени на углах, возникающие без всякой видимой причины, вспыхивающие и исчезающие. Души, духи, эхо огня Геладикоса, необъяснимое.

Но эти огоньки всегда видят по ночам в Сарантии.

Непривычными были шум и факелы повсюду, дымящие, горящие оранжевым неровным светом. Отовсюду доносился топот ног, обутых в сапоги. Бегущих, не марширующих. Ночь кружилась от ощущения скорости, настойчивости. Стук в двери, приказы открыть. Поиск. Одной женщины. Мимо галопом проскакали два всадника, послышались резкие команды, проклятия. Криспину внезапно пришло в голову, что большая часть этих солдат не имеет ни малейшего представления о том, как выглядит Аликсана. Он снова подумал об императорской мантии, брошенной на острове. На женщине не будет одежды и украшений императрицы. Не так-то легко найти ее, если ее не предадут. Такая возможность, конечно, существует.

Они не делали попыток скрываться, по дороге их дважды останавливали. Оба раза это были люди городского префекта, что удачно, так как эти солдаты тут же узнавали первую танцовщицу Зеленых, и им разрешали продолжать путь к ее дому.

Они двигались не к ее дому. Когда они уже подошли к ее улице, Ширин выглянула и отдала другое распоряжение, велела носильщикам двигаться на восток, по направлению к стенам. С этого момента опасность возросла, стала реальной, так как она уже не могла утверждать, что направляется домой, но их больше не останавливали. Обыски сюда еще не добрались; они распространялись от Императорского квартала и от гавани вверх. Обыскивали улицу за улицей, дом за домом в темноте.

В конце концов они прибыли к дому, стоящему неподалеку от тройных стен. Ширин велела носильщикам остановиться. Сидящие на носилках молчали.

— Спасибо, — сказал наконец Криспин. Она смотрела на него. Данис, висящая на цепочке у нее на шее, молчала.

Он вылез. Посмотрел на закрытые двери перед ним, потом вверх, на ночные звезды. Затем снова повернулся. Ширин по-прежнему молчала. Он нагнулся к носилкам и нежно поцеловал ее в губы. Он помнил тот день, когда они впервые встретились, то страстное объятие в дверях, протесты Данис, Пертения Евбульского, появившегося у Ширин за спиной.

Вот человек, который должен быть сегодня счастлив, вдруг подумал Криспин с горечью.

Потом он отвернулся и постучал — еще один стук в дверь в Сарантии той ночью — в дверь человека, который его вызвал. Слуга открыл мгновенно; он явно ждал, понял Криспин. И вошел. Слуга нервно махнул рукой. Криспин прошел вперед.

Царица антов ждала в гостиной справа от прихожей.

Он увидел, что она стоит у очага, сверкающая, с драгоценными камнями в ушах и на шее, на пальцах и в волосах, одетая в шелковистое платье, пурпурное с золотом. Сегодня пурпур — знак царского достоинства. Высокая и прекрасная и ослепительно царственная. Ее окружало нестерпимое сверкание, как драгоценные камни, которые она надела. Дух захватывало при взгляде на нее. Криспин поклонился, а потом, преисполнившись благоговения, опустился на колени на деревянный пол.

— На этот раз мешок из-под муки не понадобился, художник. Я прибегла к более мягким методам, как видишь.

— Благодарю, моя госпожа. — Он больше ничего не мог придумать. Тогда, прежде, ему тоже казалось, что она умеет читать его мысли.

— Говорят, император умер. — Прямая, как всегда. Она — из антов, не из Сарантия. Другой мир. Запад с точки зрения востока. Она родилась среди лесов и полей, а не среди этих тройных стен, Бронзовых Врат и золотых деревьев во дворцах. — Это правда, Валерий мертв?

Это спрашивает его царица.

— Полагаю, он мертв, — ответил Криспин, откашливаясь. — У меня нет…

— Убит?

Криспин сглотнул. Кивнул головой.

— Далейны?

Он снова кивнул. Стоя на коленях, глядя на нее, стоящую у огня, он думал, что никогда еще не видел ее такой. Он никого не видел, кто выглядел бы так, как сейчас Гизелла. Существо, почти пылающее, словно языки пламени у нее за спиной, не совсем человеческое существо.

Она смотрела на него своими знаменитыми, широко расставленными синими глазами. У Криспина пересохло во рту. Она сказала:

— В таком случае, Кай Криспин, ты должен доставить меня в Императорский квартал. Сегодня ночью.

— Я? — выразительно переспросил Криспин. Гизелла слабо улыбнулась.

— Я не сумела вспомнить никого другого, — сказала она. — И не могу доверять никому другому. Я беспомощная женщина, одинокая, вдали от своего дома.

Он снова с трудом сглотнул и не нашел ответа. Он вдруг подумал о том, что может погибнуть сегодня ночью и что он ошибался, рассматривая этот ужасный день и ужасную ночь как арену борьбы между двумя женщинами. Он ошибался. И теперь это понял. Их было три, а не две.

Действительно, они все о ней забыли. Такой недосмотр мог иметь огромное значение, изменить многое в этом мире, но, возможно, не сразу, не так явно для некоторых людей, например, для той семьи крестьян на севере, в которой лучший работник только что внезапно умер совсем молодым, и все поля остались незасеянными.