Он старался соображать как можно быстрее. Стрелок из лука должен появиться внизу, у подножия холма, почти наверняка — в том месте, куда они добрались сегодня днем вместе с Сейнионом. Эрлинг убегает, его должна ждать лошадь. Он предвидит погоню и поэтому направится назад, в лес, а не прямо по тропинке к основной дороге на запад.

Алун хлестнул коня на повороте. Он скачет слишком быстро. Очень возможно, конь сломает ногу о пенек или о валун, а Алун вылетит из седла и сломает шею. Он прильнул к гриве и ощутил дуновение ветра, когда очередная ветка пронеслась у него над головой. У него за спиной осталось мертвое тело, на истоптанной земле во дворе дома, среди чужих людей. Он думал о матери и отце. Здесь таилась другая темнота, чернее этой ночи. Он мчался вперед.

Единственное, что хорошо в безлунном небе, — это то, что стрелку из лука тоже непросто найти дорогу и ясно увидеть Алуна, если тот приблизится на достаточно близкое расстояние для выстрела. Алун добрался до развилки, где склон выходил к тропе на юго-запад. Вспомнил, как еще сегодня днем взбирался по ней вместе с Деем, а потом они оба спускались вниз со священником.

Он вздохнул и съехал с тропы в этом месте, без колебаний углубившись в лес.

Но дальше на коне двигаться было невозможно. Выругавшись, Алун натянул повод, остановил коня и прислушался в темноте. Услышал — хвала Джаду! — какой-то шум в листве, слева, не слишком далеко. Его могло издавать животное. Но он в этом сомневался.

Дернул за повод, посылая коня вперед, теперь уже осторожно, выбирая дорогу, достал меч. Подобие тропинки, не более того. Его глаза постепенно приспосабливались, но света почти совсем не было. Стрела могла прикончить его, легко.

Подумав об этом, Алун спешился. Обвязал повод вокруг ствола дерева. Его волосы стали скользкими от пота. Он снова услышал шум — немного дальше. Это не животное. Человек, не имеющий привычки бесшумно ходить по лесу, по незнакомому лесу, вдали от моря, в страхе перед погоней, после набега, который закончился полным провалом. Алун сжал меч и двинулся следом.

Он тут же наткнулся на четырех эрлингов, слишком быстро, раньше, чем был готов к этой встрече. Он пробирался среди берез, внезапно выскочил на маленькую прогалину и увидел их: тени, двое упали на колени, чтобы перевести дух, один привалился к стволу, четвертый стоял прямо перед ним, глядя в противоположную сторону.

Алун убил его сзади, не остановился, отбил меч второго, прислонившегося к дереву, схватил его и вместе с ним повернулся, прикрываясь им.

— Бросайте мечи, вы, оба! — рявкнул он стоящим на коленях.

“Триада, — вдруг подумал он, вспомнив, как держали Рианнон, а потом Брина. — В третий раз за эту ночь”. Мысль промелькнула быстро, как разящий меч.

Он помнил, что произошло с двумя другими, которые держали своих пленников таким же образом, и еще не успев додумать эту мысль, уже сменил схему действий. Он убил человека, которого использовал в качестве щита, с силой оттолкнул его прочь, и тот упал на землю. Теперь он стоял один, лицом к лицу с двумя эрлингами на прогалине в лесу.

Он никогда прежде никого не убивал. Двое за несколько секунд.

— Бросайте! — крикнул он стоящим перед ним людям. Оба были крупнее его, явно опытные воины. Он увидел, как голова ближнего к нему внезапно дернулась, он смотрел мимо Алуна, и, не успев еще ни о чем подумать, Алун нырнул вправо. Выпущенная сзади стрела пролетела мимо него и вонзилась в правую руку эрлинга.

— Ивар, нет! — крикнул этот человек.

Алун перекатился, вскочил на ноги, повернулся спиной к тем двоим и бросился в чащу, на восток, туда, где должен был находиться стрелок из лука. Он слышал, как тот бежит в другую сторону, затем вскакивает на коня. Его конь был здесь!

Он бросился назад, помчался изо всех сил, обливаясь потом. Четвертый эрлинг из тех, которых он застал здесь врасплох, бежал в другую сторону, к тропинке. Раненый стоял на коленях, вцепившись в торчащую из руки стрелу, и издавал странные, слабые звуки. Он уже был все равно что мертв, они оба это знали: яд на наконечнике стрелы, на древке. Алун не обратил на него внимания, добрался до своего коня, быстро отвязал, вскочил на него и стал ломиться сквозь деревья к поляне, потом на противоположную ее сторону. Он все еще слышал топот коня впереди, всадник торопился, пытаясь найти тропу в густом черном сумраке. Алун чувствовал в душе волны ярости, жестокости и боли. Его меч стал красным, и на этот раз он сам это сделал. Но это не помогло. Это не помогло.

Он вылетел на коне на открытое место и увидел воду, озеро в лесу и второго всадника, огибающего его с юга. Алун без слов взревел и пустил галопом коня эрлингов в мелкую воду, подняв вихрь брызг. Он пытался пересечь озеро наискось, чтобы сократить путь и перехватить беглеца.

Он чуть не перелетел через голову коня, когда тот остановился, упираясь копытами.

Потом конь взвился на дыбы, заржал, в ужасе молотя передними копытами по воздуху, а затем опустился и совсем перестал двигаться, словно прикипел к месту навечно.

Совершенно неожиданные события вызывают у людей различную реакцию, а внезапное вторжение непостижимого преувеличивают ее. Один человек будет так напуган, что станет все отрицать, другой задрожит от восторга по поводу воплощения в жизнь его самой заветной мечты. Третий может счесть себя пьяным или околдованным. Те, кто построил свою жизнь на очень твердой системе убеждений о природе мира, особенно уязвимы в подобные моменты, хотя бывают исключения.

Человек, жизнь которого, как жизнь младшего сына Оуина в ту ночь, уже разлетелась вдребезги, который открыт, подобно кровоточащей ране, был готов признать, что он никогда прежде не понимал мир правильно. Мы непостоянны в нашей жизни или в наших реакциях на жизнь. Бывают мгновения, когда это становится очевидным.

Когда конь встал на дыбы, нога Алуна выскользнула из стремени. Он вцепился в шею коня, пытаясь удержаться в седле, и ему это едва удалось, так как конь сильно бил копытами по воде. Его меч упал в мелкую воду. Он снова выругался, попытался заставить коня двигаться, но не смог. Он услышал музыку. Повернул голову.

Увидел нарастающее, необъяснимое сияние, бледное, словно восход луны, но сегодня не было лун. Затем, когда музыка стала громче, приблизилась, Алун аб Оуин увидел тех, кто двигался мимо него, пешком и верхом, по водной глади, образовав яркую процессию, а свет переливался вокруг них и внутри их. И тогда все в этой ночи и в мире изменилось, засеребрилось, потому что это были феи и он смог их увидеть.

Он закрыл глаза, снова открыл их. Процессия не исчезла. Сердце его сильно билось, словно пыталось вырваться из груди. Его словно накрыло невидимой сетью, он разрывался между отчаянным желанием бежать от порочных, проклятых Джадом демонов — это должны были быть они, по всем учениям веры, — и желанием спешиться и опуститься на колени в воду этого освещенного звездами озера перед высокой, стройной фигурой, которую несли на открытых носилках. Носилки двигались среди всеобщего танца. У царицы фей была светлая одежда и почти белая кожа, ее волосы все время меняли цвет в серебристом свете. Музыка теперь звучала громче, стремительная, как биение сердца. В груди Алуна что-то сжалось, ему пришлось напомнить себе, что надо дышать.

Если это злые духи, железо усмирит их, так обещали старые сказки. Он уронил меч в воду. Ему пришло в голову, что нужно сделать знак солнечного диска, и, подумав об этом, он понял, что не может.

Он не мог пошевелиться. Его руки застыли на поводьях коня, конь замер в мелкой воде озера, они оба превратились в дышащие статуи, наблюдающие за проплывающей мимо процессией. И в этом нарастающем сиянии, созданном духами, в глубине безлунного леса в ночи, Алун увидел — в первый раз, — что на потнике коня эрлингов, на котором он сидел, изображен молот — языческий символ Ингавина.

А потом, снова посмотрев на царицу — ибо кем еще она могла быть, если ее несли по неподвижной воде, сияющую, прекрасную, как надежда или воспоминание? — Алун увидел рядом с ней еще одну фигуру, верхом на низкорослой, высоко поднимающей ноги кобыле с колокольчиками и пестрыми лентами в гриве. И его израненное сердце забилось еще сильнее.

Он открыл рот — это ему удалось — и закричал, стараясь перекрыть музыку, с нарастающим отчаянием пытаясь двинуть руками или ногами, спешиться, пойти туда. Он не смог сделать совсем ничего, не смог двинуться с того места, где застыли он и его конь, а его брат ехал мимо него, полностью изменившийся и совсем не изменившийся, погибший во дворе дома, за холмом. Он ехал здесь через ночное озеро, не видя Алуна, не слыша его, и пальцы его вытянутой руки были переплетены с длинными белыми пальцами царицы фей.

Шон и его люди точно знали, куда направляются, когда поскакали вверх по склону. Они взяли с собой факелы. Сейнион, хотя и предпочитал ходить пешком, всю жизнь ездил верхом. Они достигли того места, где тропа, идущая вниз от кряжа, встречалась с дорогой, и остановились там. Кони били копытами. Священник, хотя и был самым старым, первым услышал звуки. Махнул рукой в сторону леса. Шон повел их туда, немного севернее того места, где Алун попытался прорваться сквозь лес. Их было девять. Второй юный кадирец, Гриффит ап Луд, присоединился к ним, борясь со своим горем. Они почти сразу же нашли двух убитых эрлингов и одного умирающего.

Сиан перегнулся в седле и прикончил раненого мечом. Ему необходимо было это сделать, подумал Сейнион: командир Брина слишком поздно выбежал во двор, когда сражение уже закончилось. Священник ничего не сказал. Против таких поступков возражало Священное Писание, но сегодня ночью этот лес был неподходящим для него местом.

При свете дымящих факелов они увидели пролом среди веток в дальнем конце небольшой прогалины. Они поскакали туда. На другой стороне они нашли более широкую прогалину и озеро под звездами. Тут все они остановились молча. Все стояли очень тихо, даже кони.

Человек рядом с Сейнионом сделал знак солнечного диска. Священник, с небольшим опозданием, сделал то же самое. Озера в лесу, колодцы, дубовые рощи, холмы… — полумир. Языческие места, которые раньше были священными, до того, как сингаэли пришли к Джаду или бог пришел к ним в их долины и холмы.

Эти лесные озера были его врагами, и Сейнион это знал. Первые священники, прибывшие из Батиары и фериереса, пели суровые молитвы, читали священные книги у таких неподвижных вод, как эта, чтобы избавиться от всякого присутствия ложных духов и древней магии. Пытались избавиться. Сегодня люди преклоняли колени в каменных церквях бога и прямо оттуда шли узнавать будущее к ворожеям, гадающим на мышиных костях, или бросать жертвоприношения в колодец. Или в озеро при лунном свете, или под звездами.

— Поехали, — сказал Сейнион. — Это только вода, просто лес.

— Нет, не просто, господин, — сказал человек рядом с ним, почтительно, но твердо, тот, который сделал знак. — Он здесь. Смотри.

И только тут Сейнион увидел мальчика на коне, стоящего неподвижно в воде, и понял.

— Милостивый Джад! — произнес кто-то. — Он вошел в озеро.

— Лун нет, — прибавил другой. — Безлунная ночь — посмотрите на него.

— Вы слышите музыку? — резко спросил Шон. — Слушайте!

— Мы не слышим, — возмущенно ответил Сейнион Льюэртский, его сердце стремительно забилось.

— Посмотрите на него, — повторил Шон. — Он попал в ловушку. Не может даже пошевелиться! — Теперь кони забеспокоились под влиянием возбуждения всадников или чего-то другого, начали вскидывать головы.

— Разумеется, он может пошевелиться, — возразил священник, спрыгнул со своего коня и зашагал вперед, широкими шагами, как человек, привыкший к лесу, к ночи и к быстрому, решительному движению.

— Нет! — крикнул кто-то у него за спиной. — Мой господин, не надо…

Он не обратил внимания. Здесь души, которые нужно спасти и защитить. Это его дело. Он услышал крик совы, охотничий крик. Нормальный звук, естественный в ночном лесу. Это в порядке вещей. Люди страшатся неизвестного, а также темноты. Джад по сути своей — это свет, ответ демонам и призракам, убежище для детей бога.

Он быстро прочел молитву, вошел прямо в озеро, поднимая брызги на мелководье, и окликнул юного кадирца по имени. Мальчик даже не повернул головы. Сейнион подошел к нему и в темноте увидел, что рот Алуна аб Оуина широко открыт, словно он пытается заговорить — или закричать. У него перехватило дыхание.

А затем, к своему ужасу, он действительно услышал звуки музыки. Очень слабые, как показалось Сейниону, впереди и справа. Рожки, флейты, колокольчики — эти звуки плыли по зеркальной глади воды. Он посмотрел, но ничего там не увидел. Сейнион произнес имя святого Джада. Сделал знак диска и схватил повод коня эрлингов. Тот не шелохнулся.

Ему не хотелось, чтобы остальные видели, как он борется с животным. Их душам, их вере грозила опасность. Он поднял обе руки и стянул сына Оуина, который не сопротивлялся, с седла. Перебросил юношу через плечо и понес его, пошатываясь и поднимая брызги, чуть не падая, прочь из озера. Опустил на темную траву у края воды. Потом встал рядом с ним на колени, взялся за диск, висящий на груди, и начал молиться.

Через несколько секунд Алун аб Оуин заморгал. Затряс головой. Сделал вдох, потом закрыл глаза, расслабился. То, что видел Сейнион у него на лице, даже в темноте, надрывало сердце.

Все еще с закрытыми глазами, тихим голосом, совершенно лишенным интонации, принц произнес:

— Я видел его. Моего брата. Там были феи, и он был с ними.

— Ты его не видел, — проговорил Сейнион твердо. — Ты горюешь, дитя мое, и ты находишься в незнакомом месте, и ты только что убил человека, как я полагаю. Твой мозг затуманен. Это бывает, сын Оуина. Я знаю, это бывает. Мы стремимся к тем, кого потеряли, мы их видим… повсюду. Поверь мне, восход солнца и бог все для тебя исправят.

— Я его видел, — повторил Алун.

Без нажима, спокойно, что тревожило больше, чем жар или настойчивость. Он открыл глаза и посмотрел вверх на Сейниона.

— Ты знаешь, что это ересь, парень. Я не хочу…

— Я его видел.

Сейнион оглянулся через плечо. Другие остались на месте, наблюдали. Они стояли слишком далеко, чтобы слышать. Озеро было гладким, как стекло. Никакого ветра на поляне. Ничего, что можно было бы принять за музыку. Наверное, ему и самому она послышалась; он никогда бы не стал утверждать, что на него не действуют такие странные места, как это. И у него были собственные воспоминания, которые он изо всех сил гнал от себя, всегда, о… другом таком же месте. Он сознавал могущество иных сил, груз прошлого. Ему свойственно ошибаться, всегда было свойственно, он стремился быть добродетельным, служить своему народу и богу в такое время, когда это очень трудно.

Он снова услышал крик совы; теперь на дальнем конце озера. Сейнион поднял глаза, увидел звезды над головой в чаше неба среди деревьев.

Конь эрлингов тряхнул головой, громко фыркнул и смирно вышел из воды сам. Нагнул голову, чтобы пощипать черной травы рядом с ними. Сейнион мгновение смотрел на него, воплощение обыкновенности. Потом снова перевел взгляд на мальчика и глубоко вздохнул.

— Пойдем, парень, — сказал он. — Помолишься вместе со мной в церкви Брина?

— Конечно, — ответил Алун аб Оуин слишком спокойно. Он сел, затем встал без посторонней помощи. Потом пошел прямиком обратно в озеро.

Сейнион поднял было руку в знак протеста, потом увидел, как мальчик нагнулся и достал из мелкой воды меч. И вышел из озера.

— Знаешь, они ушли, — объяснил он.

Они вернулись к остальным, ведя за собой коня эрлингов. Двое из людей Брина сделали знак солнечного диска, когда они подошли, настороженно глядя на сына кадирского короля. Гриффит ап Луд спрыгнул с коня и обнял кузена. Алун быстро обнял его в ответ. Сейнион наблюдал за ним, сдвинув брови.

— Эти двое кадирцев вернутся со мной в Бринфелл, — сказал он.

— Один из эрлингов удрал от меня, — сказал Алун, глядя на Шона. — Тот, который с луком. Ивар.

— Мы его поймаем, — спокойно ответил Шон.

— Он поскакал на юг, вокруг озера, — показал сын Оуина. — Вероятно, потом свернет опять на запад. — Он казался спокойным, даже хладнокровным. Слишком спокойным. Кузен плакал. Алун — нет. Сейнион ощутил укол страха.

— Мы его поймаем, — повторил Шон и поехал прочь, огибая озеро по широкой дуге. Его люди последовали за ним.

Уверенность может быть ошибочной, даже когда для нее есть веские основания. Стрелка не поймали: хороший конь и темнота помогли Ивару скрыться. Несколько дней спустя в Бринфелл пришло известие о двух убитых: старике и юной девушке. И мужчине и девушке Ивар устроил казнь кровавого орла, что было чудовищно. И никто не нашел места, где стояли корабли эрлингов. Один Джад мог знать это место, но он не всегда сообщает о таких вещах своим смертным детям, которые делают все, что в их силах, ради служения ему в темном и жестоком мире.