Глава 1

Близилась зима. Выпавший прошлой ночью снег так и не растаял, и теперь голые ветви деревьев были укрыты им, точно кружевной мантильей. Да и весь Торонто в то утро проснулся одетым в белые зимние одежды, хотя был еще только ноябрь.

Переходя площадь перед двумя изогнутыми «рогами» здания муниципалитета, Дейв Мартынюк старался двигаться как можно осторожнее, чтобы не упасть, и очень жалел, что не надел ботинки на толстой рифленой подошве. То и дело оскальзываясь, он пересек площадь и, подойдя ко входу в ресторан, с некоторым изумлением обнаружил, что остальные трое его уже ждут.

— Дейв! — тут же заметил зоркий Кевин Лэйн. — Да у тебя никак костюм новый? И когда же это ты им обзавелся?

— Всем привет, — с невозмутимым видом поздоровался Дейв и только тогда ответил настырному Кевину: — На прошлой неделе купил. Не могу же я весь год ходить в одном и том же вельветовом пиджаке, верно?

— Безусловно! — ухмыляясь, заверил его Кевин. Сам он был в джинсах и короткой дубленке. И, разумеется, в ботинках на толстой рифленой подошве! Закончив обязательную практику в юридической фирме, что Дейву еще только предстояло, Кевин теперь вступил в период не менее утомительной, но хотя бы не связанной с ношением официального костюма, шестимесячной практики перед вступлением в Коллегию Адвокатов. — И, между прочим, — продолжал он, — если это костюм-тройка, то мне придется совершенно переменить мнение о тебе.

Дейв молча расстегнул теплый плащ, под которым обнаружился потрясающий темно-синий пиджак.

— Ангелы господни, а также всемилостивые министры нашего дорогого правительства, спасите меня и помилуйте! — И Кевин осенил себя крестом — причем сделал это левой рукой, одновременно скрестив пальцы правой руки, чтобы отогнать зло. Пол Шафер рассмеялся.

— Вообще-то, — не унимался Кевин, — смотрится очень неплохо. Вот только интересно, а почему ты не купил свой размер?

— Ох, Кев, хватит! Дай ему передохнуть! — вмешалась Ким Форд. — Костюм на самом деле отличный и очень тебе идет, Дейв. А Кевину просто завидно.

— Ничуть, — возразил Кевин. — Я просто его слегка, чисто дружески поддразниваю. Кого же мне еще дружески поддразнивать, как не Дейва?

— Да ладно, — сказал Дейв. — Мне-то что. Пусть себе поддразнивает. Чисто дружески. — Но думал он совсем о другом: он вдруг вспомнил, какое лицо было у Кевина Лэйна прошлой весной, когда они снова оказались в одном из номеров отеля «Парк Плаза». И голос его, чересчур спокойный и ровный, готовый вот-вот сорваться, он тоже хорошо помнил, и как он глядел, как все они глядели на растерзанное безжизненное тело женщины, распростертое перед ними на полу.

«Я заставлю ответить того, кто в этом виновен, будь он хоть богом, хоть чертом! Жизни своей не пожалею!»

Если человек способен пообещать такое, думал Дейв, нужно быть с ним терпимым, даже если этот человек порой — и, к сожалению, чересчур часто — действует тебе на нервы. Он был готов проявить эту терпимость, потому что именно Кевин сказал в тот вечер то, что уже не в первый раз полностью соответствовало и его, Дейва, чувствам — той глухой ярости, что кипела у него в душе.

— Ну хорошо, — тихо сказала Ким Форд, и Дейв понял, что она прочитала его мысли и не обратила ни малейшего внимания на его ничего не значащие слова. Если бы это была не Ким, такое наверняка встревожило бы его, но это была Ким — юное лицо, седые волосы, браслет с зеленым камнем на запястье и кольцо с красным камнем на пальце; именно этот камень тогда, ослепительно вспыхнув, помог им всем вернуться домой. — Может, мы все-таки войдем? — предложила она. — Нам есть о чем поговорить.

Пол Шафер, Пуйл Дважды Рожденный, уже, оказывается, вошел внутрь, не дожидаясь их, и они двинулись за ним следом.

Сколько же оттенков, думал Кевин, у человеческой беспомощности?! Он вспомнил, как год назад мучился, глядя на Пола Шафера, упорно продолжавшего закручивать собственную душу в тугую пружину, хотя после гибели Рэчел Кинкейд прошло уже немало времени. Да, тяжело это было. Но Пол сумел выбраться. И сумел так далеко уйти по какому-то не ведомому остальным пути за те три ночи, что провел на Древе Жизни во Фьонаваре, что его стало не догнать, не понять, причем в самых порой простых жизненных вопросах. Впрочем, душу свою он исцелил, и Кевин считал, что это великий дар Фьонавара, что-то вроде компенсации за то, что сотворил с Дженнифер этот ужасный Бог по имени Ракот Могрим, Расплетающий Основу. Хотя «компенсация» — слово, вряд ли подходящее; да и не было, не могло быть никакой «компенсации» ни в этом мире, ни в каком бы то ни было ином — только надежда на возмездие, тонкий язычок пламени, горевший в душе, совсем слабый, едва теплившийся, несмотря на то, что тогда он поклялся непременно отомстить. Но кто они такие — любой из них — перед этим Богом? Даже Ким с ее ясновидением, даже Пол, даже Дейв, который так сильно изменился, пожив у этих дальри с Равнины, да еще и отыскав Рог Оуина в Пендаранском лесу…

И как только он, Кевин Лэйн, осмелился давать клятву об отмщении? Пустые патетические слова! Особенно когда сидишь в ресторане у Маккензи, лакомясь филе морского языка и слушая перезвон посуды и привычную болтовню за ленчем здешних завсегдатаев, в основном юристов.

— Ну что? — спросил вдруг Пол таким тоном, что все вокруг как бы тут же переменилось, и в упор посмотрел на Ким. — Ты что-нибудь видела?

— Прекрати! — рассердилась она. — Прекрати меня подгонять! Если я что-нибудь увижу, то уж тебе первому сообщу. Или, может, лучше в письменной форме?

— Не сердись, Ким, — вмешался Кевин. — Ты пойми, мы-то все себя чувствуем уж совсем по-идиотски, не зная о них ровным счетом ничего. Ты наша единственная связь с Фьонаваром.

— Ну, сейчас-то я никакой связи как раз и не чувствую, в том-то и дело. Есть одно место, которое мне нужно увидеть, но своими снами управлять я не умею. Я знаю только, что это где-то здесь, в нашем мире, и ничего не могу: ни куда-нибудь пойти, ни что-нибудь сделать, пока не найду это место. Вы думаете, это приятно? Или, может, вы считаете, что я с вами играю?

— А ты не можешь отправить нас обратно? — спросил Дейв и тут же почувствовал, как глупо это прозвучало.

— Я же не метро, черт возьми! — взорвалась Ким. — Я тогда сумела вытащить всех нас оттуда только потому, что могущество Бальрата каким-то образом вырвалось на свободу. Я не могу совершать Переход по команде.

— А значит, мы так тут пока что и останемся, — сказал Кевин.

— Может быть, за нами явится Лорин? — снова не выдержал Дейв.

— Не явится, — покачал головой Пол.

— Почему?

— По-моему, Лорин сейчас намеренно умыл руки. Он все привел в движение, а решать главную задачу предоставил нам самим. И еще кое-кому.

Ким согласно кивала, точно подтверждая его слова.

— Он вложил свою нить в Станок, — прошептала она, — но ткать свой собственный Гобелен он не станет. — И они с Полом обменялись понимающими взглядами.

— Но почему? — никак не мог уразуметь Дейв, и Кевин услышал в голосе этого могучего атлета детское отчаяние. — Мы же так нужны ему… по крайней мере Ким и Пол… Почему же он не хочет прийти за нами?

— Из-за Дженнифер, — тихо сказал Пол. И после некоторой паузы пояснил: — Видишь ли, он считает, что нам и так уже достаточно досталось. И не хочет, чтобы на нашу долю выпали еще какие-то страдания.

Кевин откашлялся.

— И все-таки, насколько я понимаю, — сказал он, — все, что происходит во Фьонаваре, так или иначе обязательно отражается и на нашем мире, а также — на других мирах, где бы они ни находились. Разве я не прав?

— Прав, — спокойно подтвердила Ким. — Совершенно прав. Может быть, не сразу, но если Ракот обретет власть над Фьонаваром, то ему удастся захватить господство и над всеми прочими мирами. Ведь Гобелен-то один.

— Но даже и в этом случае, — вмешался Пол, — мы за себя должны все решать сами. Лорин у нас помощи никогда не попросит. Так что если мы четверо захотим туда вернуться, то сами и должны изыскать способ для этого.

— Четверо? — переспросил Кевин. Господи, до чего же мы все-таки беспомощны! Он посмотрел на Ким. В глазах у нее стояли слезы.

— Я не знаю, — прошептала она, глядя на него. — Я просто не знаю, что делать. Она никого из вас даже видеть не хочет! Она и из дома-то никогда не выходит! Со мной она разговаривает о работе, о погоде, о каких-то пустяках, и она, она…

— Она по-прежнему хочет его оставить, — решительно закончил Пол Шафер.

Кимберли в отчаянии кивнула.

Золотая… она ведь была совсем золотая, подумал вдруг Кевин, словно выныривая из глубин непереносимого горя.

— Ладно, — сказал Пол. — Теперь моя очередь. Его очередь, Стрелы Бога.

В двери был глазок, так что она всегда могла посмотреть, кто к ней стучится. Большую часть времени она проводила дома, разве что днем выходила прогуляться в парке. В дверь часто и звонили, и стучались: рассыльный из магазина, газовщик, почтальон с заказными письмами… Некоторое время, поначалу, приносили никому не нужные цветы. Она вообще-то думала, что Кевин умнее. И ей было все равно, справедлива она по отношению к нему или нет. Она из-за этого даже как-то поссорилась с Ким — когда та однажды вечером, придя домой, обнаружила в помойном ведре присланные Кевином розы.

— Неужели тебе даже в голову не приходит, что и ему сейчас несладко? Неужели тебе все равно? — кричала тогда Ким.

Ответ был один: да, мне все это совершенно безразлично.

Как, откуда теперь могли у нее взяться такие простые человеческие чувства, как забота о ком-то? Бесчисленные, не имеющие над собой мостов пропасти отделяли ее теперешнюю от них четверых, да и вообще от всего на свете. И все для нее по-прежнему было окутано мерзким смрадом того чудовищного лебедя, хищной Авайи. Она и свой родной мир видела как бы сквозь неясный зеленоватый полусвет Старкадха. И постоянно слышала — тоже словно сквозь какую-то пелену — голос Ракота, видела его глаза, чувствовала его бескрайнее могущество; он словно выжег ее изнутри, и душа ее, некогда бывшая такой целостной, такой прекрасной, полной любви, сгорела, превратилась в пепел.

Она знала, что разум ей удалось сохранить, только не понимала, как и почему.

И только одно обстоятельство тянуло ее за собой в будущее. Недоброе — да и как теперь что-то в ее жизни могло быть добрым? — но такова была реальная действительность. И это было нечто настоящее, хотя и случайное, и принадлежало ей одной. И никаких доводов против она бы не потерпела.

Так что, когда Ким впервые сказала об ЭТОМ остальным, и все четверо явились — это было еще в июле — спорить с ней и уговаривать ее, она просто молча встала и вышла из комнаты. И с того дня больше не желала видеть ни Кевина, ни Дейва, ни Пола.

Она решила, что непременно выносит этого ребенка, ребенка Ракота Могрима. И умрет, рожая его.

Она бы ни за что не впустила его, но увидела, что он один. Это было весьма неожиданно, и дверь она все-таки открыла.

— Я хочу кое-что рассказать тебе, — сказал ей Пол Шафер. — Выслушаешь меня?

На крыльце было холодно. Выждав с минуту, она все же отступила назад и впустила его в дом. Снова заперла дверь и, не дожидаясь его, прошла в гостиную. Он разделся в прихожей, повесил пальто в стенной шкаф и присоединился к ней.

Она сидела в кресле-качалке. Он сел на диван напротив и внимательно посмотрел на нее, высокую, светловолосую, все еще грациозную, хотя уже и не такую хрупкую: все-таки сказывались семь месяцев беременности. Голова Дженнифер была, как всегда, гордо вскинута, широко расставленные зеленые глаза смотрели непримиримо.

— Я ведь в прошлый раз не стала вас слушать, Пол, и просто ушла. Я могу и снова уйти. Так что можешь зря не стараться.

— Я же сказал: я хочу кое-что тебе рассказать.

— Что ж, рассказывай.

И он впервые в жизни рассказал ей о том сером псе на стене Парас Дерваля и о бездонной печали, что таилась в песьих глазах; он рассказал ей о своей второй ночи на Древе Жизни, когда Галадан, достаточно хорошо знакомый и ей, явился, чтобы отнять у него жизнь, но его у Древа Жизни встретил тот пес, невесть откуда оказавшийся там, и в Священном лесу Морнира разразился меж ними смертный бой. Он рассказал ей о том, как впервые почувствовал, сколь крепки те узы, что связывают его с Древом Морнира, и как в безлунную ночь взошла красная луна, и как серый пес изгнал повелителя волков Галадана из Священного леса.

Он рассказал ей о Дане. И о Морнире. И о том, как в ответ на устроенный Ракотом на севере взрыв горы Рангат Боги продемонстрировали и свое могущество. Голос Пола звучал непривычно, как-то ниже и глуше, и она чувствовала, какие сложные чувства обуревают его.

— Мы не одиноки в этой борьбе, — сказал он ей. — В конце концов Ракот действительно может превратить нас, отдельных людей, в пыль, но и ему будет оказано жестокое сопротивление, и что бы тебе ни довелось увидеть и пережить в том мире, ты должна понимать, что Ракот не в силах, согласно одному лишь своему желанию, полностью изменить рисунок Гобелена. Иначе тебя бы здесь сейчас просто не было.

Она слушала — почти не желая того. И вдруг вспомнила свои собственные слова, произнесенные ею тогда в Старкадхе: «Ты ничего от меня не получишь; можешь только взять силой». Но это она сказала еще до того. До того, как он все-таки решил взять все и взял — почти все… а потом Ким вытащила ее оттуда…

Дженнифер слегка приподняла голову.

— Да? — Пол по-прежнему не сводил глаз с ее лица. — Ты понимаешь? Конечно, он сильнее любого из нас, сильнее, наверное, даже того Бога, что принял мою жертву и отослал меня обратно. И он, безусловно, сильнее тебя, Дженнифер; об этом даже и говорить нечего. Если бы не одно обстоятельство: он не может отнять у тебя твое «я»!

— Это я знаю, — молвила Дженнифер Лоуэлл. — Именно поэтому я и намерена выносить и родить его ребенка.

Он чуть отодвинулся от нее и выпрямился.

— Но тогда ты станешь его служанкой.

— Нет. Теперь ты послушай меня, Пол, потому что и ты тоже всего не знаешь. Когда он сам наконец оставил меня… когда он отдал меня этому гному… Его имя Блод… Я была для него наградой, игрушкой, но Ракот кое-что сказал этому Блоду: он сказал, что меня непременно нужно убить и что ТОМУ ЕСТЬ ПРИЧИНА. — В ее голосе звучала холодная решимость. — Я выношу его ребенка, потому что осталась жива, а он хотел, чтобы я была мертва… и этот ребенок — случайность, он не входил в его планы!

Пол некоторое время молчал. Потом сказал:

— Так же как и ты, живая и невредимая. Смех ее прозвучал жутко.

— Ну и чем же мне, живой и невредимой, еще ему ответить? Нет, Пол, я непременно рожу его сына, и этот сын станет моим ему ответом.

Он покачал головой.

— Во всем этом слишком много зла и горя. И затеваешь ты это лишь для того, чтобы доказать уже доказанное.

— И тем не менее! — Дженнифер вскинула голову. На губах Пола мелькнула улыбка.

— Ну что ж, я разубеждать тебя не собираюсь. Я пришел ради тебя, а не ради него. Кстати, Ким уже видела во сне, как его назовут.

Глаза Дженнифер сердито сверкнули.

— Пол, да пойми же! Я бы все равно сделала это, что бы там Ким ни говорила, что бы там ей ни привиделось во сне! И ребенка я назову так, как захочу сама!

Невероятно, но Пол уже улыбался во весь рот.

— Ну так зачем же замыкаться в себе, Джен? Делай, что хочешь, только оставайся с нами! Мы все очень хотим, чтобы ты вернулась, ты нам очень нужна. — И только когда он это сказал, она поняла, что невольно проговорилась. Он же меня провел, думала она, просто исподволь заставил сделать то, чего делать я совсем не собиралась! Но почему-то сердиться на него она не могла. Она и сама не знала, почему. И если бы эти шаткие мостки, которые он только что перебросил через разделявшую их пропасть, оказались чуточку прочнее, она бы, если честно, сумела, наверное, даже улыбнуться. Пол встал.

— В Художественной галерее выставка японской гравюры. Сходим?

Она довольно долго смотрела на него снизу вверх, раскачиваясь в кресле. Такой же темноволосый и хрупкий на вид, хотя, пожалуй, не настолько хрупкий, как прошлой весной…

— А как звали того пса? — спросила она.

— Не знаю. Но очень хотел бы это узнать.

Через несколько минут она поднялась, надела пальто и сделала свой первый осторожный шажок на только что перекинутый через пропасть мостик.

Темное семя темного Бога, думал Пол, старательно изображая повышенный интерес к гравюрам XIX века из Киото и Осаки. Журавли, узловатые деревья с перекрученными ветвями, изящные дамы с длинными шпильками и гребнями в высоких прическах.

Его спутница говорила мало, но уже одно то, что она пошла с ним на выставку, было великой милостью. Он вспомнил безжизненный истерзанный комок плоти на полу — такой предстала перед ними Дженнифер семь месяцев назад, когда Ким отчаянным усилием вытащила их всех из Фьонавара с помощью дикой, неукротимой силы Бальрата.

Он знал, что в этом и заключается могущество Ким: в Камне Войны и снах, во время которых она проживает некую вторую жизнь, став такой же седовласой, как Исанна, ясновидящая Бреннина, и неся в себе две души и знание двух миров. Должно быть, тяжкая доля. «Очень быстро узнаешь цену, которую нужно платить за всякую власть», — вспомнил Пол слова Айлиля, прежнего Верховного правителя Бреннина, сказанные им в ту ночь, когда они играли в та'баэль. В ту ночь, которая была лишь прелюдией к последующим трем ночам, ставшим самым тяжелым испытанием в его прежней жизни, но и вратами в его новую жизнь — какой бы она ни была — ту, которую он вел сейчас, будучи повелителем Древа Морнира.

Какой бы она ни была. Они перешли в зал, где были выставлены работы XX века: снова те же журавли, длинные гряды невысоких холмов, лодчонки с низкими бортами, плывущие по широким рекам…

— Тематика разнообразием не отличается, — заметила Дженнифер.

— Да уж.

Морнир тогда отослал его назад, он стал ответом Бога силам Тьмы, но у него не было кольца, способного обжечь, и не было снов, с помощью которых можно было разгадывать тайны великого Гобелена, или такого волшебного Рога, какой нашел Дейв, и он не обладал Небесной мудростью, как Лорин, или королевской короной, как Айлерон; у него не осталось даже — хотя при этой мысли он весь похолодел — ребенка во чреве, как у той женщины, что стояла с ним рядом.

И все же. Рядом с ним, почти у него на плечах, сидели тогда древние волшебные вороны: Мысль и Память. И еще он помнил, как лесной Бог на поляне перед Древом Жизни — трудно было разглядеть его как следует, но он успел заметить рога у него на голове — низко ему поклонился. А потом там был белый волшебный туман, поднимавшийся от земли и как бы проходивший сквозь него, Пола, и питавший его своей магической силой, и та красная луна, вдруг появилась в небесах накануне новолуния. И наконец, там был тот благословенный дождь. И Морнир.

Морнир по-прежнему оставался с ним. Порой по ночам Пол ощущал его неслышное присутствие, его безграничное могущество — в бурном токе крови, в приглушенном громе своего, человеческого, сердца.

А что, если сам он теперь всего лишь символ? Некое воплощение всего того, о чем он только что рассказывал Дженнифер: сил, противодействующих проискам Ракота Могрима? В этом действе были, наверно, и роли похуже. Ему еще отвели центральную роль, но какой-то внутренний голос — может быть, голос Морнира, что жил в его душе, — твердил ему, что этого мало. «Повелителем Древа Жизни может стать только тот, кто был рожден на этот свет дважды», — так сказала ему Джаэль в своем святилище.

Нет, он не просто символ. И это затянувшееся ожидание в преддверии грядущих событий — похоже, часть той цены, которую ему придется еще уплатить.

Они уже почти закончили осматривать экспозицию и остановились перед большой гравюрой, на которой изображены были река, выстроившиеся у пирса рыбачьи лодки и людный причал, а за рекой виднелись лес и дальше — горы в белых снеговых шапках. Впрочем, гравюра висела плохо: Пол видел в стекле отражения людей — двух студентов, сонного дежурного у дверей. А потом вдруг увидел чуть смазанное отражение волка, стоявшего на пороге зала.

Затаив дыхание, он резко обернулся и встретился глазами с Галаданом.

Повелитель волков был в своем истинном обличье, и Пол, услышав, как ахнула Дженнифер, понял, что и она тоже его не забыла — это истинное воплощение силы и изящества в отливавшей серебром темной волчьей шкуре, покрытой шрамами.

Схватив Дженнифер за руку, Пол резко повернулся и пошел, таща ее за собой, переходя из зала в зал и временами поглядывая через плечо: Галадан неотступно следовал за ними, и с его губ не сходила язвительная усмешка. Он не спешил.

Они завернули за угол. Воззвав к Морниру, Пол с трудом приподнял тяжелый засов на двери с надписью «Аварийный выход», успел услышать, как у него за спиной заорал что-то дежурный, но сирена сигнализации не сработала, и они оказались в каком-то коридоре, ведущем к служебному выходу. Снова услышав крик того же дежурного и звук открываемой в коридор двери, Пол поспешил дальше.

Но выхода все не было, и Пол, рывком отворив какую-то дверь, поспешно втащил туда Дженнифер. На пороге она споткнулась, и он едва успел ее подхватить.

— Я не могу бежать, Пол!

Он выругался про себя. Интересно, где здесь этот чертов выход! Дверь, в которую они нырнули, вела в самый большой зал галереи, где размещалась постоянно действующая выставка скульптора Генри Мура[1].

Эта выставка была гордостью Художественной галереи и славилась среди знатоков всего мира.

Похоже, именно здесь им и предстояло умереть.

Пол помог Дженнифер добраться до противоположного конца зала. Они миновали несколько огромных скульптур — обнаженную Мадонну с младенцем Христом, какую-то абстрактную композицию…

— Подожди здесь, — сказал он Дженнифер, усаживая ее на широкий постамент одной из скульптур. В зале больше никого не было, что для буднего ноябрьского дня было совершенно естественно.

А ведь это неспроста, подумал он. И обернулся. Повелитель волков входил в зал через ту же самую дверь. Во второй раз они с Галаданом сталкивались лицом к лицу в таком месте, где время, казалось, не движется.

Дженнифер что-то прошептала. Он расслышал лишь свое имя и, не сводя глаз с Галадана, прислушался. Джен удивительно спокойным, даже холодным тоном говорила:

— … слишком рано. Пол, ты во что бы то ни стало должен найти сейчас подходящее место. Иначе я прокляну тебя перед смертью!

У него голова закружилась от этих слов. И тут же он увидел, как Галадан поднял длинный изящный палец и поднес его к красному рубцу на виске.

— Вот это, — сказал повелитель андаинов, — я положу на траву у самых корней вашего Древа Жизни, когда лягу там отдохнуть.

— Тебе крупно повезет, — сказал Пол, — если ты вообще останешься в живых и сможешь положить свою башку хоть куда-нибудь — отдохнуть.

— Возможно, — откликнулся Галадан и снова усмехнулся. — Впрочем, тебе тоже не очень-то везло до сих пор. Вам обоим. — В руке у него блеснул нож; Пол не заметил, как Галадан его выхватил. Он хорошо помнил этот клинок. Галадан приблизился к ним еще на несколько шагов. И никто больше — Пол прекрасно понимал это — войти в зал так и не сможет.

И вдруг он понял еще кое-что. Что-то ожило у него внутри, зашевелилось, задвигалось, некая мощная волна поднялась в груди, и он, оставив Дженнифер сидеть на постаменте, один подошел к Галадану почти вплотную и холодно спросил его:

— Ну что, готов ты сразиться с Дважды Рожденным?

И повелитель волков ответил:

— Именно за этим я сюда и явился. Учти: когда ты умрешь, я убью и девушку. Помнишь, кто я? Дети Богов падали передо мной ниц и с готовностью мыли мне ноги. А ты пока еще никто, Пуйл Дважды Рожденный, и ты успеешь дважды умереть, прежде чем я позволю тебе войти в полную силу.

Пол молча покачал головой. В крови у него бушевал настоящий прибой. И он услышал собственный голос, доносившийся как бы издалека:

— Твой отец почтительно склонял передо мною голову, Галадан. Не хочешь ли и ты мне поклониться, СЫН КЕРНАНА? — И Пол, ощутив новый огромный прилив силы, увидел, что его противник смутился.

Но лишь на мгновение. Затем повелитель волков, который вот уже тысячу лет был также и могущественным властелином андаинов, рассмеялся и одним движением руки погрузил зал в кромешную тьму.

— А где ты видел такого сына, который в точности следовал бы дорогой своего отца? — спросил он. — Теперь здесь нет пса, который охранял бы тебя, А Я ОТЛИЧНО УМЕЮ ВИДЕТЬ В ТЕМНОТЕ!

И те невероятные силы, которые Пол ощущал в своей душе, вдруг оставили его.

Зато вместо их шумного прибоя возникло нечто иное, скорее похожее на тихое лесное озеро, и он — совершенно инстинктивно — понял, что в этом-то и заключается самая главная его сила — и в настоящем, и в будущем. И чувствуя себя как бы заключенным внутрь этого великого покоя, он отступил назад, к Дженнифер, и сказал ей:

— Не волнуйся и ни на шаг не отставай от меня.

И она крепко схватила его за руку и встала с ним рядом, а он снова заговорил с повелителем волков, и голос его теперь совершенно переменился.

— Раб Могрима, — сказал он, — я пока еще не могу одолеть тебя, как не могу и как следует разглядеть тебя в темноте. Но мы еще встретимся, и в третий раз ты расплатишься за все сразу — впрочем, ты и сам это знаешь. Но ждать тебя здесь, в темноте, я не стану.

И, едва произнеся эти слова, он почувствовал, что уже перенесся в иное, более спокойное место, к тому лесному озеру, что жило у него в душе и куда он стремился сейчас изо всех сил. Он погрузился в воды этого озера, крепко сжимая руку Дженнифер и увлекая ее за собой — сквозь знакомое им уже ледяное пространство, над перекрестками времен и тем, что отделяло миры Великого Ткача друг от друга, — назад, во Фьонавар.

Глава 2

Ваэ показалось, что в дверь постучали. С тех пор как Шахара послали на север, она часто слышала по ночам какие-то шумы в доме и приучила себя не обращать на них внимания. Главное — ни на что не обращать внимания.

Однако в дверь лавки кто-то забарабанил так, что не обращать на это внимания было просто невозможно. И этот стук был порожден отнюдь не зимним одиночеством или страхом, связанным с ожиданием войны. Стучали по-настоящему и настойчиво, вот только Ваэ вовсе не хотелось знать, кто это стучит.

Ее сын, однако, уже выскочил в коридор, а не бросился прятаться в ее спальню, как бывало. Мало того, он уже натянул штаны и надел теплую куртку, которую она ему сшила, когда начались эти снегопады. Впрочем, вид у него был сонный. Совсем еще ребенок. Он ей по-прежнему казался маленьким мальчиком.

— Я пойду, посмотрю, а? — храбро предложил он.

— Погоди, — остановила его Ваэ. Она накинула поверх ночной рубашки длинную свободную шерстяную рубаху: в доме холодно, да и время позднее: давно за полночь. Муж ее был далеко, и она одна противостояла этому зимнему холоду, и рядом был только ее четырнадцатилетний сын, и в дверь к ней стучали все сильнее, все настойчивее.

Ваэ зажгла свечу и стала следом за Финном спускаться по лестнице.

— Погоди, — снова сказала она уже в лавке и зажгла еще две свечи, хотя это была неразумная расточительность. Нельзя открывать зимней ночью дверь, если мало света и не видно, кто это там пожаловал. Когда все свечи стали гореть достаточно ровно, она заметила, что Финн на всякий случай держит в руках железную кочергу, захваченную возле камина наверху. Ваэ кивнула, и мальчик открыл дверь.

На улице мела метель, и из этой кружащейся пелены к ней на крыльцо поднялись двое — незнакомый мужчина и высокая женщина, которую ее спутник поддерживал, приобняв за плечи. Финн тут же опустил свою кочергу: эти люди вооружены не были. А Ваэ, подойдя поближе и подняв повыше свечу, разглядела две вещи: во-первых, женщина почему-то была ей знакома, а во-вторых, что она на последних месяцах беременности.

— А мы ведь, кажется, встречались? — сказала Ваэ. — На та'киене?

Женщина кивнула. Мельком посмотрела на Финна, потом снова на Ваэ.

— Значит, он все еще здесь, — сказала она. — Я очень рада!

Финн все это время молчал и выглядел таким юным, что у Ваэ просто сердце разрывалось. Мужчина на пороге, сделав нетерпеливый жест, пояснил:

— Нам нужна помощь. Мы бежали из нашего мира, потому что за нами гонится Галадан, повелитель волков. Мое имя — Пуйл, а это Дженнифер. Мы прошлой весной уже совершали Переход во Фьонавар вместе с Лорином.

Ваэ кивнула, страстно желая, чтобы Шахар оказался сейчас рядом, а не где-то там, в продуваемой ветрами насквозь ледяной Северной твердыне с дедовским копьем в обнимку. Ее муж — ремесленник, а не солдат; что он вообще понимает в этих войнах?

— Входите, — сказала она и отступила, пропуская их в дом. Финн закрыл за ними дверь на засов. — Меня зовут Ваэ. Вот только мужа моего дома нет. Чем же я-то могу вам помочь?

— Мы вынуждены были совершить этот Переход, что, видно, и ускорило дело. Срок мой настал слишком, рано, — сказала женщина по имени Дженнифер, и по ее напряженному лицу Ваэ поняла, что она говорит правду.

— Разожги-ка камин, — велела она Финну. — В моей спальне. — Она повернулась к мужчине. — А вы ему помогите. Надо еще воду вскипятить. Финн покажет, где лежат чистые простыни. Да побыстрее, вы оба!

Пол с Финном, прыгая через ступеньку, бросились наверх.

Оставшись одни в лавке, освещаемой тусклым светом свечей, среди мешков с непряденой шерстью и со спряденной и смотанной в клубки, Ваэ и Дженнифер посмотрели друг на друга.

— Почему я? — спросила Ваэ.

Взор роженицы заволокло пеленой боли.

— Потому что, — с трудом проговорила она, — мне нужна была такая мать, которая умеет любить свое дитя.

Всего несколько минут назад Ваэ крепко спала; а эта женщина, находившаяся сейчас рядом с нею, была так прекрасна, что вполне могла бы оказаться существом из мира снов, если бы не ее глаза.

— Я не понимаю, — сказала Ваэ.