И он засмеялся, ибо ее сопротивление было ему в радость, оно лишь усиливало невообразимое наслаждение, которое он испытывал.
      - В таком случае, - сказал он ей, - тебе придется отдать всю себя до капли. А твою сломленную волю я в итоге получу просто в подарок.
      Она не поняла, но через несколько мгновений почувствовала присутствие в комнате кого-то еще и в ужасе решила, что это просто галлюцинация, ибо перед ней был Мэтт Сорин.
      - Когда я уйду отсюда, - сказал Ракот, - ты будешь принадлежать Блоду, ибо это он принес мне ту вещь, которая была мне столь необходима.
      Гном - это все-таки оказался не Мэтт - усмехнулся и посмотрел на нее голодными глазами. Она понимала, что лежит перед ним голая и совершенно беззащитная.
      - И ты будешь отдавать ему все, о чем бы он ни попросил, - сказал Ракот. - Ему ничего не придется брать силой - ты сама будешь отдавать, отдавать, отдавать, пока не умрешь. - Он повернулся к гному и спросил: Нравится она тебе?
      Блод лишь молча кивнул, как завороженный глядя на Дженнифер своими ужасными глазами.
      Ракот снова рассмеялся; по замку разнеслось гулкое эхо
      - Она выполнит все твои желания. Но к полудню тебе все же придется ее убить. Любым способом, каким захочешь. Но она непременно должна умереть. Тому есть причина. - Ракот шагнул к ней и коснулся своей здоровой рукой ее переносицы.
      О господи! Оказалось, что и это далеко еще не конец! Ибо вдруг погас тот кристаллик, тот заветный огонек, та последняя искорка ее души, последнее ее убежище, где она по-прежнему была самой собой, Дженнифер Лоуэлл.
      Ракот вышел из комнаты, оставив ее наедине с этим гномом. Точнее, не ее, а то, что от нее осталось.
      Блод облизнулся и велел:
      - Вставай! - И она послушно встала. Она больше не могла сопротивляться, ведь у нее больше не было в душе ни искорки света.
      - Умоляй меня! - И она - господи, ну какой грех она совершила? - стала беспомощно умолять его, а он грязно оскорблял ее, а потом стал мучить по-настоящему, и ее страдания действовали на него особенно возбуждающе. Однако она все же успела кое-что найти. Нет, не тот светящийся кристаллик, ибо света в ее душе больше не было, его затопила тьма, но в самой глубине ее души вдруг обнаружилась то последнее, что у нее еще оставалось: ее гордость. Она ни за что не станет кричать от боли и не утратит разум, если только он не ПРИКАЖЕТ ей сделать это. Но и тогда ему придется отнять у нее разум силой, потому что сама она его не отдаст никогда.
      Но в конце концов и он устал. И, помня о наставлениях Ракота, решил убить ее. Он был чрезвычайно изобретателен, и через какое-то время она поняла, что боль может заставить ее сделать и невозможное, недопустимое. Гордость способна поддерживать жизнь лишь до определенного момента, а потом оказывается, что и прекрасные девушки с золотыми волосами тоже смертны. И когда боль стала невыносимой, она все-таки закричала. И у нее не осталось ничего - ни того ясного кристаллика, ни проблеска света, ни собственного имени - ничего, кроме Тьмы.
      Когда утром послы Катала, прибывшие в Парас-Девраль, вошли в Большой зал дворца, то, к своему невероятному удивлению, обнаружили там принцессу Шарру, которая с достоинством их приветствовала.
      Ким Форд с трудом сдерживала смех. Вот был бы позор, если б она сейчас рассмеялась им в лицо, как глупая девчонка! Но Шарра накануне так точно описала ей реакцию глубокоуважаемых послов, что Ким просто не могла смотреть ни на них, ни на принцессу Катала. И, чтобы все-таки не засмеяться, старалась вообще не поднимать глаз.
      Пока в зал не влетел Дьярмуд. Ночное приключение с поливанием принца ледяной водой способствовало не только общему веселью, но и зарождавшейся между двумя молодыми женщинами дружбе. А хохотали они тогда довольно долго. И только потом Ким вспомнила, что Дьярмуд ранен и, возможно, не только в руку, но и в сердце. Да и днем он проявил чрезвычайное благородство, когда спас жизнь Шарры и пощадил ее гордость, а потом первым предложил короновать своего брата. Конечно же, ясновидящей Бреннина следовало бы помнить об этом! Но, увы, пока что ей никак - ну просто никак! - не удавалось все время быть серьезной и рассудительной.
      Впрочем, принц пока что не проявил ни малейших признаков обиды. Воспользовавшись громогласной речью Горласа - Айлерон, как ни странно, вновь назначил его королевским канцлером, - Дьярмуд подошел к девушкам; ясные голубые глаза его так и сияли, и ни за что нельзя было бы подумать, что всего несколько часов назад этот человек был абсолютно пьян. Разве что веки его чуть-чуть покраснели и припухли.
      - Я надеюсь, - прошептал он Шарре, - что вчерашний день несколько пригасил твое желание непременно попасть мне в сердце кинжалом?
      - Я бы не слишком на это рассчитывала, - презрительно ответила Шарра.
      Но он отлично умел обращаться с ней, Ким сразу это поняла. Он не стал отвечать Шарре, а искоса глянул на Ким - насмешливо-ласково, как на расшалившегося ребенка, - а потом снова повернулся к принцессе и спокойно заметил:
      - Что ж, очень жаль. Мы взрослые люди и, по-моему, могли бы заняться чем-нибудь более приятным. - И, не дожидаясь ответа, отошел, элегантный, уверенный в себе, и встал рядом с братом, как то и подобало наследнику престола.
      Ким вдруг стало очень неловко; действительно, поливаться водой - это как-то совсем уж по-детски. Но, с другой стороны, сердито вспомнила она, он же так нахально лез к ним, да еще и по очереди! Нет, он, безусловно, получил по заслугам! И мало ему!
      Впрочем, это наказание, хотя и было, безусловно, справедливым, на него, похоже, особого впечатления не произвело. И Ким в его присутствии по-прежнему чувствовала себя напроказившим ребенком. "Нет, все-таки он отлично собой владеет! - думала она. - Мне бы так!" Ей даже стало жаль свою новую подругу. И еще - если уж быть совсем честной - она ей немного завидовала.
      Между тем Горлас все говорил, и Ким постепенно начала понимать, почему его снова назначили канцлером. Никто другой не сумел бы так расцветить словами этот неизбежный и довольно скучный ритуал. Да никто, видимо, и не помнил всех его тонкостей. Даже Айлерон с удивительным терпением ждал, когда Горлас закончит свою речь. И тут к Ким тихонько приблизился один из молодых дальри - весьма привлекательный, надо сказать. Впрочем, они оба были что надо.
      - Что это у тебя за кольцо, госпожа моя, - спросил Ливон без каких бы то ни было преамбул и приличествующих случаю приветствий, прямой, как ветер.
      Это был явно не принц Дьярмуд! Ким, сразу вспомнив, что она ясновидящая Бреннина, смерила юношу оценивающим взглядом и тихо ответила:
      - Это бальрат. Его еще называют камнем войны. Он принадлежит дикой магии.
      Реакция Ливона была неожиданной:
      - Прости, но ты-то почему его носишь?
      - Потому что мне его дала покойная Исанна. Она видела его на моей руке. Во сне, разумеется.
      Он кивнул, глядя на нее во все глаза.
      - Гиринт мне о таком рассказывал... А ты знаешь, как этот камень действует?
      - Не до конца. А ты?
      Ливон покачал головой.
      - Нет, откуда мне знать? Я ведь совсем из другого мира, госпожа моя. Я знаю элторов и Равнину. Но я бы хотел обсудить с тобой одну идею... Мы не могли бы поговорить после церемонии?
      Он действительно был необычайно привлекателен - вольный жеребец, беспокойно бьющий копытом в тесном для него зале.
      - Конечно! - сказала она.
      Но поговорить они так и не успели.
      Кевин, стоявший вместе с Полом у одной из колонн и прямо напротив Ким и Шарры, в глубине души радовался, что способен соображать достаточно ясно, потому что прошлой ночью они выпили в "Кабане" просто чудовищное количество пива! Наконец Горлас, а за ним и Галинт, катальский эмиссар, закончили свои пышные речи. Теперь очередь была за Айлероном, который поднялся и с невозмутимым видом сказал, обращаясь к послам:
      - Благодарю вас за оказанную моей стране честь и за теплые слова в адрес моего покойного отца. Мы также чрезвычайно благодарны королю Шальхассану за то, что он счел возможным и необходимым послать к нам на Совет свою дочь и наследницу. Мы воздаем должное его доверию и отмечаем, что именно доверие и должно в ближайшем будущем стать нашим общим знаменем.
      Эмиссары, которые понятия не имели, каким образом Шарра оказалась здесь, лишь важно закивали в ответ. А молодой король, продолжая стоять, заговорил снова:
      - На предстоящем Большом совете каждому непременно будет предоставлена возможность высказаться, но, по-моему, первое слово должно принадлежать не мне, правителю этой страны, а старейшему среди нас, тому, чей народ лучше других знает, что такое гнев Ракота. Ответь мне, На-Брендель из Данилота, можешь ли ты говорить от имени всех светлых альвов? - И, произнеся эти слова, Айлерон почему-то глянул на Пола Шафера, и они довольно долго смотрели друг другу в глаза, словно обмениваясь неведомыми остальным мыслями.
      А потом все стали смотреть только на альва. Все еще прихрамывая и не совсем оправившись от тяжких ран, Брендель вышел вперед, и вместе с ним, бережно его поддерживая, вышел тот, кто три последних дня практически от него не отходил, ухаживая за альвом, как за малым ребенком. Тегид вывел Бренделя на самую середину зала и удалился, чрезвычайно смущенный, а светлый альв остался стоять там один, со всех сторон окруженный людьми, и глаза у него были - как море под дождем.
      - Благодарю тебя, Верховный правитель, - молвил он, собравшись с силами. - Ты оказал великую честь мне и моему народу. - Брендель снова помолчал. - Как известно, альвы не умеют излагать свои мысли чересчур быстро и сжато, поскольку для нас время летит медленнее, чем для вас, но сейчас все мы поставлены перед трудной задачей, и я постараюсь не утомлять присутствующих своей речью. Я, собственно, хотел высказать всего два соображения. - Он сделал паузу и осмотрелся. - Тысячу лет назад перед горой были провозглашены пять народов, которые обязаны были стеречь того, кто находится в подземелье. Сегодня здесь собрались представители четырех: Бреннина, Катала, дальри и альвов. Ни один из наших Сторожевых Камней не вспыхнул красным светом, но все же Ракот на свободе, а мы ни малейшего предупреждения так и не получили. Круг был разорван, друзья мои, а потому... - Брендель явно колебался, но все же сказал то, о чем подумали все: - А потому ищите предателей в Эриду!
      Эриду, думала Ким, припоминая то, что показал ей Эйлатин. Дикая, прекрасная страна, где живут темноволосые и довольно свирепые люди, страстные и порой склонные к насилию.
      И еще там живут гномы. Она повернулась и увидела, что Мэтт Сорин не сводит с Бренделя глаз, хотя лицо его по-прежнему совершенно бесстрастно.
      - Это первое, что я хотел сказать, - продолжал альв. - Второе значительно более конкретно. Если Ракот освободился лишь недавно, то даже с помощью его могущества невозможно было сразу восстановить из руин черный Старкадх. Ракот слишком рано заявил о себе, и нам необходимо первыми атаковать его, пока его крепость во льдах не стала вновь средоточием темных сил. А потому я предлагаю: сразу после этого Совета направить наши общие войска против Расплетающего Основу и первыми нанести ему решающий удар! Раз нам удалось один раз заковать его в цепи, значит, мы и во второй раз сможем сделать это!
      Брендель был сейчас похож на пламя. Он и воспламенил всех присутствующих - огнем, пылавшим у него в сердце. Даже у Джаэль, как заметил Кевин, порозовели щеки.
      - Никто, - молвил Айлерон, вновь поднимаясь и почтительно склоняя голову перед альвом, - не сумел бы лучше выразить мои собственные мысли! А что скажут дальри?
      Ответить в такой ситуации сразу было непросто, и Ливон вышел вперед, взволнованный, но не растерявшийся и с толку не сбитый, и Дейв почувствовал прилив гордости, когда услышал, как его новый брат говорит:
      - Никогда за всю нашу долгую историю мы, Всадники, не подводили великое королевство. И я уверен, что в случае нужды сыновья Ревора последуют за сыновьями Конари и Колана не только в горы Рюк Барренс, но и дальше, если этого потребует война с проклятым Могримом. О, Айлерон, Верховный правитель, возьми мою жизнь и мой меч - я отдаю их тебе, и ты волен делать с ними, что пожелаешь. Знай, что дальри тебя не подведут!
      Торк, неслышно ступая, тоже вышел вперед и встал рядом с Ливоном.
      - И мои тоже возьми, - молвил он. - Мою жизнь и мой меч.
      Стоя, с неизменно суровым видом Айлерон кивнул, принимая этот великий дар. Вот истинный король, думал Кевин, ибо именно в эти мгновения Айлерон стал настоящим правителем Бреннина.
      - Теперь очередь за Каталом, - сказал Айлерон, поворачиваясь к Галинту. - Что скажет Катал?
      Но ответил ему совсем не Галинт.
      - Тысячу лет назад, - сказала Шарра, дочь и наследница Шальхассана, жители Страны Садов сражались и умирали у подножия горы Рангат. Они сражались и в Селидоне, и среди высоких лесов Гуинира, и на Сеннетской косе. Они участвовали и в последней битве, в Старкадхе. И сегодня они готовы сделать не меньше! - Она была очень хороша в эту минуту, гордая и прекрасная. - Они готовы сражаться и умирать в войне против сил Тьмы. Но прежде чем присоединиться к решению высокого Совета, я бы очень хотела услышать еще одно мнение. У нас в Катале безоговорочно чтят мудрость светлых альвов, однако же не меньше чтят там знания и мудрость последователей Амаргина. Пусть выскажутся маги Бреннина! А мне лично очень хотелось бы узнать, что думает обо всем этом Лорин Серебряный Плащ.
      И Кевин с внезапной тревогой осознал, что Шарра совершенно права. Ведь Лорин до сих пор не сказал ни единого слова. Он вообще, похоже, старался держаться в тени. Но заметила это одна лишь Шарра.
      Впрочем, и Айлерона тревожили, кажется, подобные мысли. И Кевин увидел в глазах его серьезную озабоченность.
      Но даже и теперь Лорин говорить не спешил. Пол стиснул руку Кевина и прошептал:
      - Он не хочет! И, по-моему, я должен...
      Однако планам Пола как-то вмешаться в ход Совета неожиданно помешали: в двери зала вдруг кто-то громко постучал, все в изумлении обернулись туда, а в распахнувшиеся двери вошел человек, с обеих сторон окруженный дворцовой стражей. Присмотревшись, Кевин увидел, что это гном, но, похоже, совсем обессилевший и едва переставлявший ноги. И первым шаг ему навстречу сделал Мэтт Сорин.
      - Брок? - прошептал он в звенящей тишине. Но второй гном, не отвечая, продолжал идти ему навстречу, держась на ногах, казалось, исключительно силой воли. А когда он наконец пересек весь Большой зал и подошел к Мэтту вплотную, то рухнул перед ним на колени и дрожащим от горького горя голосом воззвал:
      - Послушай, о, мой король!
      И Кевину показалось, что в этот миг единственный зрячий глаз Мэтта Сорина действительно стал зеркалом его души. И стало видно, какая неуемная глубочайшая боль, какая мучительная страсть терзает эту душу.
      "Но почему, Мэтт? Почему ты покинул свой трон?" - Ким вспомнила, как задала этот вопрос, когда Мэтт Сорин рассказал ей о колдовском озере Калор Диман и о ночи, проведенной им на берегу этого озера. Он тогда впервые вел ее к Исанне...
      Что ж, теперь, похоже, они об этом узнают. Для Брока принесли удобное кресло, поставили его прямо перед троном, и гном просто рухнул туда, утратив последние силы. Зато заговорил Мэтт Сорин, и все сгрудились вокруг него.
      - Броку есть что вам рассказать, - сказал басом Мэтт Сорин, - но, боюсь, вы мало что сможете понять в этой истории, если прежде я сам кое-что не расскажу вам. Похоже, сейчас не время хранить личные тайны. Что ж, слушайте.
      Когда на сто сорок седьмом году своей жизни умирал король гномов Марх, мы стали искать одного-единственного человека, который смог бы пройти испытание, проведя в полнолуние ночь на берегу Калор Диман, или Хрустального озера, как вы его еще называете. Мы выбираем своего короля именно так, предоставляя силам природы решить все за нас.
      Итак, тот, кому предстояло править в дальнейшем под горами-близнецами, должен был лечь спать на берегу озера и провести там всю ночь до зари. И если бы при этом он не утратил свой разум, то уже на следующий день стал бы правителем нашего народа. Это, разумеется, темный и страшный обряд. Известно, что многие наши лучшие воины и мастера превратились в безмозглое подобие себя самих, когда вставшее солнце пробудило их ото сна на берегу Калор Диман...
      Ким вдруг почувствовала первые признаки уже знакомой, похожей на мигрень боли, которая начинала - пока что слабо - пульсировать где-то в глубине глаз. Изо всех сил заставляя себя не обращать на эту боль внимания, она постаралась полностью сосредоточиться на том, что говорил Мэтт.
      - Итак, Марх, которому я приходился племянником, будучи сыном его родной сестры, все-таки умер, и мне пришлось собрать все свое мужество точнее, безрассудство юности, должен признаться, - и дать согласие пройти этот обряд. Согласно давнему обычаю, я сперва придумал и сделал некий хрустальный шар, подобие магического кристалла, и в новолуние принес его в жертву Калор Диман.
      А через две недели отворилась дверь - единственная, что ведет из наших подземелий на луга близ Калор Диман, - и меня выпустили наружу, а дверь крепко заперли у меня за спиной. - Мэтт теперь говорил почти шепотом. - И вскоре я увидел, как над озером встает полная луна. И много еще чего я увидел, но... не сошел с ума. А под конец ночи я сделал Калор Диман предложение, полагавшееся по обряду, и стал навеки связан с этими водами. Через два дня я был коронован и стал правителем гномов.
      Боль в глазницах стала почти невыносимой, и Ким присела на ступени, ведущие к трону, уронив голову на руки, но продолжая внимательно слушать Мэтта.
      - Итак, у озера я поражения не потерпел, - сказал Мэтт, и в его голосе отчетливо слышалась горечь, - однако же во всем остальном я потерпел полное поражение, ибо наш народ был уже не тот, что прежде.
      - Это не твоя вина, - прошептал Брок, поднимая голову и глядя на него. - О, мой король, это не твоя, не твоя вина!
      Мэтт помолчал, покачал головой и сказал:
      - Но я же был вашим правителем!
      "Вот так-то", - подумал Кевин. И посмотрел на Айлерона.
      Но Мэтт заговорил снова:
      - Гномы всегда обладали двумя великими вещами: знанием некоторых земных тайн и жаждой бесконечно это знание преумножать.
      В последние дни правления короля Марха двое его придворных, братья, встали во главе оппозиции, представленной, главным образом, нашими лучшими мастерами. Их страстным желанием - и уже в первые недели моего правления это движение приобрело огромное количество последователей - было найти и раскрыть тайны одного предмета, связанного с дикой магией: Котла Кат-Миголя, неистощимого Котла Изобилия.
      При этих словах по залу пронесся ропот, но Ким глаз не открыла: смотреть на свет было просто невыносимо, стоило приоткрыть глаза, и в них впивались острия копий. Но она все-таки старалась слушать Мэтта. То, что он сейчас говорил, было слишком важно, и пропустить это из-за какой-то головной боли она себе позволить не могла.
      - Я приказал им не мутить воду, - сказал Мэтт Сорин, - и они вроде бы послушались. Но это я так думал. А вскоре я снова застал Каэна, старшего из братьев, за чтением старинных книг, а младший брат, как оказалось, и вовсе покинул дворец, не испросив у меня позволения. И тогда я, сильно разгневавшись и доведенный этим гневом и собственной гордыней до бешенства, созвал всех гномов на совет в Зал собраний и спросил, что они предпочтут: преступные устремления Каэна или мое требование прекратить поиски этого творения черной магии, которое следовало бы оставить лежать там, где оно лежит сейчас, считаясь утраченным навеки. Тем более что наш народ давно высказывал желание отказаться от дикой магии и древних заклятий и устремиться на поиски того Света, что был мне явлен у озера.
      Каэн говорил после меня. Он много чего сказал. И я не стану повторять его слова перед...
      - Он лгал! - страстно воскликнул Брок. - Он лгал тогда и потом тоже солгал!
      Мэтт пожал плечами:
      - Ну что ж, это у него неплохо получилось. Короче говоря, совет постановил разрешить братьям продолжать изыскания и бросить им на помощь все наше могущество. И тогда я бросил на пол свой скипетр, покинул Зал собраний, покинул горы-близнецы и поклялся, что никогда не вернусь назад. И пусть они сколько угодно ищут этот Котел, но без меня! Я, король подземного царства Банир Лок, участвовать в этом не собирался!
      Господи, какая боль! Ей казалось, что у нее вот-вот лопнет кожа на черепе. Во рту совершенно пересохло. Она прижала ладони к глазам и постаралась сидеть совсем неподвижно, чтобы даже головой случайно не качнуть.
      - В то лето, странствуя по горам и лесам, - продолжал Мэтт, - я повстречался с Лорином, которого тогда еще не называли Серебряным Плащом. Даже магом он тогда еще не был, хотя уже завершил свое обучение. Что произошло меж нами, пусть навсегда меж нами и останется. Но должен признаться: один раз я все-таки ему солгал, и это была единственная ложь за всю мою жизнь, и она была связана с такой болью, которую я давно решил похоронить в своей душе и не перекладывать ни на кого другого.
      Я сказал Лорину, что совершенно свободен и могу стать его Источником, и мне ничего более не нужно. И действительно, столько уже нитей сплелось воедино, и встреча наша была предопределена. В ту ночь, которую я провел на берегу Калор Диман, я научился кое-что предвидеть. Но в ту же ночь я познал и еще кое-что - вот насчет этого я и солгал. Хотя Лорин никак не мог знать об этом. И я до встречи с Кимберли был совершенно уверен, что этого не может знать никто - ни люди, ни гномы.
      Ким подняла голову; в глаза и в виски тут же впились острые кинжалы. Должно быть, все на нее смотрят... Она на мгновение приоткрыла глаза, пытаясь подавить мучительную, подступавшую к горлу тошноту. А потом, решив, что никто, в общем, не обращает на нее внимания, снова закрыла глаза. Ей было очень, очень плохо. И становилось все хуже.
      - Если король связан с Калор Диман, - спокойно разъяснил Мэтт, - то это навеки. Эту связь невозможно нарушить. Он может уйти от озера, но никогда не будет свободен. Это живет у него в душе, это, словно второе сердце, стучит у него в груди и никогда не перестает звать его к себе. По ночам я лежал без сна, пытаясь противостоять зову озера, и утром мои мысли все еще были заняты этим; голос Калор Диман звучал в моих ушах весь день до вечера и начинал звучать еще громче с наступлением ночи. Этот голос будет звучать во мне до самой смерти. Это мое бремя, моя тяжкая ноша, но только моя, и я бы хотел, чтобы вы это поняли - иначе я никогда бы не стал рассказывать вам эту историю - и знали, что я выбрал свой путь сам, по собственной воле и никогда об этом не жалел и не пожалею.
      В Большом зале стояла мертвая тишина. Мэтт Сорин обвел присутствующих взглядом; в его единственном темном глазу светился вызов. Но Ким уже не могла посмотреть на гнома, она даже головы поднять была не в состоянии. И всерьез думала, что это конец.
      - Брок, - сказал Мэтт и посмотрел на своего соотечественника, - ты, кажется, принес нам какие-то вести? Можешь ли ты говорить?
      Брок поднял глаза, и Кевин отметил, что теперь взгляд его совершенно спокоен, и догадался, что именно поэтому, давая Броку успокоиться, Мэтт и заговорил первым. На душе у Кевина было тревожно после этого рассказа, и словно эхо его собственных мыслей прозвучал вдруг тихий голос Брока:
      - О, мой король, неужели ты к нам не вернешься? Ведь прошло уже сорок лет!
      Но и Мэтт успел взять себя в руки; один раз он уже обнажил свою душу и отнюдь не намерен был делать это снова.
      - Я Источник Лорина, - сказал он неторопливо и спокойно, - Первого мага Бреннина. А у вас теперь другой король - Каэн. Ну, Брок, сообщи же нам то, с чем пришел.
      Брок посмотрел на него, немного помолчал и сказал:
      - Боюсь, после моих слов тебе станет еще тяжелее, но должен признаться, что ты, сам того не ведая, сказал неправду. Каэн правит в Банир Лок, но он не король гномов!
      Мэтт невольно поднял руку, призывая Брока к молчанию:
      - Ты хочешь сказать, он не прошел обряда? Не спал в полнолуние на берегу Калор Диман?
      - Именно так. Он только считается нашим правителем, но он не настоящий наш король. У гномов сейчас нет короля - если только ты не вернешься, господин мой!
      - О, клянусь памятью Сейтра! - вскричал Мэтт Сорин. - Как же низко мы пали!
      - Да, мы пали очень низко, - эхом прозвучал задушенный шепот Брока. Ведь тогда они все-таки нашли тот Котел. И восстановили его...
      Что-то непонятное, ужасное слышалось в его голосе...
      - И что? - спросил Мэтт.
      - Но за это потребовалось уплатить, - прошептал Брок. - Каэну все-таки под конец понадобилась помощь...
      - Чья? - снова спросил Мэтт.
      - К нам явился один человек. Метран - так его звали; маг из Бреннина. И они вместе с Каэном сумели высвободить таившуюся в Котле силу. К этому времени душа Каэна совсем уж искривилась, поэтому, я думаю, он и уплатил назначенную цену.
      - Какую же? - спросил Мэтт Сорин.
      Ким уже все поняла. От боли она почти теряла сознание.
      - Он разбил Сторожевой Камень народа Эриду, - сказал Брок. - А потом передал Котел Ракоту Могриму. Да, мой король, мы, гномы, сделали это! Мы освободили Могрима! - И Брок, закрыв лицо краем плаща, разрыдался так, что, казалось, сердце у него не выдержит и разорвется.
      В зале поднялся ужасный рев, а Мэтт Сорин медленно повернулся, очень, очень медленно, словно мир вокруг него был необычайно тих и спокоен, и посмотрел на Лорина. И Серебряный Плащ тоже посмотрел на него.
      "Уж мы-то свою битву не пропустим, можешь не беспокоиться!" - сказал ему Лорин прошлой ночью. И теперь Мэтт понял совершенно отчетливо, что это будет за битва.
      Голова раскалывалась на куски. В мозгу мелькали какие-то белые вспышки. Сейчас она закричит...
      - Что с тобой? - прошептал кто-то настойчиво ей в ухо.
      Женский голос, но это не Шарра. Нет, то была Джаэль. Джаэль стояла возле нее на коленях, но Ким была не в состоянии даже удивиться. Опершись о плечо жрицы, она прошептала едва слышно:
      - Не знаю. Голова. Словно... что-то... пытается вломиться туда... я не...
      - Открой глаза, - велела Джаэль. - Посмотри на бальрат!
      Ким повиновалась. Боль слепила глаза, но все же ей удалось разглядеть камень в кольце; он очень ярко светился красным и пульсировал в одном ритме с теми белыми вспышками, что мелькали у нее перед глазами. Ким поднесла руку к самым глазам и, заглянув в глубину камня, увидела там некое лицо, некое имя, начертанное огненными буквами, а затем темную комнату, где становилось все темнее, и еще...
      - Дженнифер! - пронзительно вскрикнула она. - О, Джен! Нет!
      Она вскочила на ноги. Бальрат уже не подчинялся ей, он жег ее, красным пламенем горел у нее на руке - в нем ожила дикая магическая сила. Ким пошатнулась, но Джаэль поддержала ее. Едва сознавая, что делает, Ким снова пронзительно крикнула:
      - Лорин! Скорей! Ты мне нужен!
      Рядом тут же оказался Кевин:
      - Ким, в чем дело? Что с тобой?
      Она только головой покачала и вырвалась из его рук. От невыносимой боли она почти ослепла и едва могла говорить.
      - Дейв, - прохрипела она, - Пол... Скорей... Круг. НЕМЕДЛЕННО! - Ох как нужно было спешить! Как медленно все они двигались! А Джен, о господи, Джен!.. - ДА СКОРЕЕ ЖЕ! - снова закричала она.
      Все они наконец собрались, все трое; Лорин и Мэтт, не задав ей ни единого вопроса, тоже встали в Круг. И Ким, взяв их за руки, совершенно инстинктивно открыла свою душу и свой разум, вырвалась из когтей чудовищной боли, чуть не упала, и тут - о, как кстати! - подоспела Джаэль, поддержала, помогла, и Ким, опираясь на Лорина и Джаэль, мысленно полетела в неведомую, почти непреодолимую даль. Господи, как далеко! И какая плотная Тьма сразу отделила ее от этого дворца и этих людей, какая стена ненависти и - боже мой! - какая невероятная сила, вся мощь Старкадха пожелала остановить ее!
      Но и в этой непроницаемой Тьме она увидела крохотный светящийся кристаллик. Умирающую искорку, уже почти потухшую, но еще светлую. И она изо всех своих сил и возможностей бросилась туда, к этому затерявшемуся во Тьме крохотному островку Света, и нашла Дженнифер.
      - Милая ты моя! - воскликнула она, хотя слышно это было ей одной. Джен, милая, держись! Я уже здесь. Идем со мной!
      Бальрат точно сорвался с цепи; он светился так ярко, что им пришлось зажмуриться. Дикая магическая сила, сияя, рвалась из него наружу, и тут Кимберли, замкнув круг, увлекла их за собой - прочь, прочь, прочь из Фьонавара, удерживая Дженнифер лишь силами своей любви, своей души, крохотный светлый кристаллик, последнюю гордость, умирающий лучик. И любовь.
      И свет в Большом зале вспыхнул и замерцал вдруг, и зазвучала знакомая мелодия, предшествующая Переходу, и они отправились в путь, и ледяной холод пространства, разделявшего их миры, охватил всех пятерых, и Ким, набрав воздуха в легкие, из последних сил выкрикнула последнее отчаянное предупреждение, не зная даже - ах, даже не зная! - услышат ли они ее: "Айлерон! Нельзя атаковать первыми! Он только этого и ждет. Он ждет вас в Старкадхе!"
      А потом были только холод и кромешная тьма, и Ким поняла, что завершила этот Переход одна.
      Так кончается "Древо Жизни", первая из книг цикла "Гобелены Фьонавара".