- Слава Морниру! - промолвил наконец Айлерон и упал перед Полом на колени.
      И мгновение спустя все в зале, кроме Кевина Лэйна и трех женщин, сделали то же самое. Пытаясь справиться с поднявшейся в душе бурей чувств, Кевин вдруг понял одну простую истину: вот так Айлерон и поведет всех за собой - ясной и действенной силой собственного примера. Даже Дьярмуд, ни секунды не колеблясь, последовал примеру брата.
      Кевин посмотрел на Ким и, сам до конца не понимая, что, собственно, хочет подтвердить, уверенно кивнул и был до глубины души тронут, когда увидел, какое облегчение плеснулось в ее широко распахнутых глазах. В конце концов, подумал он, не так уж она и изменилась, несмотря на поседевшие волосы и странные речи.
      Айлерон снова поднялся, и вслед за ним - все остальные. Пол по-прежнему стоял совершенно неподвижно, не говоря ни слова. Он, похоже, бережет силы, подумал Кевин. И Айлерон очень тихо сказал:
      - Мы безмерно благодарны тебе за ту прочную нить, которую ты вплел в наши судьбы.
      Губы Шафера дрогнули, и на них появилось некое подобие улыбки.
      - Видишь, как получилось, - сказал он. - Мне так и не удалось отнять у тебя твою смерть!
      Айлерон окаменел. Не сказав ни слова в ответ, он резко повернулся и вновь поднялся по ступеням к трону. Глаза его горели, всем своим видом он требовал внимания:
      - Ракот на свободе, - сказал он. - Сторожевые Камни уничтожены. Мы вступаем в войну с силами Тьмы. И я обращаюсь сейчас ко всем вам - и к тебе, брат мой!.. - В голосе его внезапно послышалась боль. - Я заверяю вас: я был рожден для этой войны! И бессознательно чувствовал это всегда, всю свою жизнь. Но теперь я это знаю твердо. Это моя судьба. И это моя война! - Последние слова Айлерон выкрикнул так, словно они жгли его душу. Лицо его пылало страстью. И воздействие его речи было поистине ошеломляющим. Даже в глазах вечно язвительной Джаэль мелькнуло что-то вроде одобрения. И на лице Дьярмуда не было даже тени насмешки.
      - Ах ты, самоуверенный ублюдок! - сказал вдруг Пол Шафер.
      Это было точно удар в зубы. Даже Кевин это почувствовал. Айлерон вздрогнул, и голова его дернулась назад. Он был чрезвычайно потрясен.
      - Интересно, до каких пределов распространяется твоя самоуверенность? - продолжал Пол, делая шаг вперед и останавливаясь перед Айлероном. - Моя смерть. Моя корона. Моя судьба. Моя война. Твоя ли? - В голосе Пола явственно слышался гнев. Он пошатнулся и схватился за край стола, чтобы не упасть.
      - Пуйл, - сказал ему Лорин, - погоди.
      - Нет! - огрызнулся Шафер. - Я это ненавижу и ненавижу, когда другие этому подчиняются! - Он снова посмотрел прямо на Айлерона. - А как насчет светлых альвов? - спросил он. - Лорин сказал мне, что двадцать альвов уже погибли в этой войне. И как насчет Катала? - Он кивнул в сторону Шарры. Разве это не их война? А про Эриду ты забыл? И про гномов? Разве Мэтту Сорину нечего делать на этой войне? А дальри? Вон стоят двое юных Всадников, а семнадцать их товарищей уже мертвы. Семнадцать! Они погибли в сражении! Разве это не их война, принц Айлерон? А посмотри-ка на нас. Посмотри на Ким - нет, ты ПОСМОТРИ на нее! И, может быть, поймешь, какое бремя она взвалила на свои плечи ради тебя. А еще, - и голос Пола зазвучал глуше, словно он вдруг охрип, - вспомни о Джен, будь так добр, подумай о Джен хотя бы секундочку, а уж потом предъявляй свои "права" на эту войну!
      Повисла напряженная тишина. Айлерон не сводил глаз с Пола, пока тот говорил, не отвел он взгляда и сейчас. Но заговорил совсем иным тоном, и в голосе его теперь звучала почти мольба.
      - Я понимаю, - с трудом произнес он. - Я понимаю все, о чем ты говоришь, но не могу изменить того, что написано мне на роду! Я твердо знаю, Пуйл: я действительно был рожден для этой войны!
      И тут впервые заговорила Ким Форд, испытывая легкое головокружение от того, что она теперь ясновидящая Бреннина и все воспринимают ее именно так.
      - Послушайте меня - ты, Пол, и вы все тоже. Я должна сказать, что ВИДЕЛА его судьбу. Видела ее и Исанна, потому и приютила его у себя. Пол, он говорит истинную правду!
      Шафер не сводил с нее глаз, и она видела, как неистовый гнев, который она так хорошо помнила еще с тех пор, когда была жива Рэчел, постепенно гаснет, столкнувшись с ее уверенностью. "О, Исанна, - думала Ким, видя, какое воздействие производят ее слова, - как же ты выстояла с такой тяжкой ношей на плечах?"
      - Раз это говоришь мне ты, я этому, конечно, поверю, - медленно проговорил Пол, явно истощивший последние свои силы. - Но ты должна знать и то, что он будет считать эту войну "своей войной", даже если не станет Верховным правителем Бреннина. Он все равно поведет людей на эту войну. А это, мне кажется, неверный способ избирать короля.
      - У тебя есть иное предложение? - спросил Лорин, удивив всех.
      - Да, есть, - сказал Пол и довольно долго молчал, заставив присутствующих напряженно ждать продолжения: - Я предлагаю предоставить возможность выбора Верховного правителя Богине, пославшей нам ту луну. И пусть устами Богини говорит ее Верховная жрица. - О да, сейчас он был настоящей Стрелой Бога. И смотрел Джаэль прямо в глаза.
      И все тоже повернулись к ней, увидев, в конце концов, некую неизбежность в том, что Богиня забрала одного короля и теперь посылает на его место другого.
      Джаэль давно ждала, терпеливо слушая все эти бесконечные споры и рассуждения, когда наконец можно будет остановить эту болтовню и сказать то, что только что сказал он. Вместо нее.
      Некоторое время она пристально всматривалась в его лицо, потом встала и выпрямилась во весь рост, высокая, прекрасная, чтобы все эти люди услышали, какова воля Даны и Гуин Истрат - именно так, согласно древнему обычаю, и должно называться имя следующего правителя. В этом дворце, в этом зале, где было душно от скопления властных и могущественных людей, ее, Джаэль, власть и могущество оказались далеко не последними. По крайней мере, они были значительно древнее всех остальных.
      - Печально сознавать, - начала она, сверкнув зелеными очами, - что напоминать вам об истинном порядке вещей пришлось чужеземцу. Впрочем, кто бы об этом ни напомнил, вы узнаете волю Богини-матери из моих уст...
      - Нет, - сказал Дьярмуд. И оказалось, что ничего неизбежного в сложившейся ситуации все-таки нет. - Извини, дорогая. При всем моем восхищении твоей ослепительной улыбкой, я не хочу, чтобы ты поведала мне волю великой Богини.
      - Глупец! - воскликнула она. - Ты хочешь, чтобы тебя прокляли?
      - Я уже и так проклят, - сказал Дьярмуд с каким-то странным выражением лица. - И, надо сказать, проклинали меня довольно сурово и совсем недавно. Что-то сегодня слишком много на мою бедную головушку валится! Нет, сейчас мне решительно необходимо выпить добрую кружечку пивка! Мне, например, пришло в голову, что, будучи Верховным правителем, я уже не смогу запросто заходить вечерком в "Кабана", что было бы в высшей степени грустно. Так что я предлагаю поскорее короновать моего братца и отправиться в эту славную таверну. И, я надеюсь, мне наконец вынут из плеча этот кинжал?
      Даже Пол Шафер промолчал, увидев, какое облегчение разлилось по бородатому лицу Айлерона дан Айлиля, сына Маррьен из рода Гаранта, которого в тот же день короновала Джаэль, Верховная жрица Богини-матери, дабы он стал королем Бреннина и повел свою страну и ее союзников на войну против Ракота Могрима и полчищ Тьмы.
      Не было ни пира, ни праздника, ибо наступила пора оплакивать умерших и погибших, военная пора. И на закате они четверо и двое дальри, с которыми Дейв разлучаться не пожелал, собрались в городском доме Лорина. Один из молодых Всадников был ранен в ногу, и Лорин решил, что уж с этим-то горем справиться вполне в его силах, и принялся за дело. Слишком слабое утешение, правда, ведь столь многое в последние дни оказалось совершенно ему неподвластным.
      Глядя на своих гостей, Лорин считал про себя дни. Восемь. Всего восемь дней, как он привел их сюда, а им уже так много довелось пережить! Он легко прочитал по лицу Дейва Мартынюка, какие перемены произошли в его душе и судьбе и какими тесными узами связан он теперь с двумя дальри. А когда этот великан Дейв поведал свою историю в подробностях, Лорин и вовсе был потрясен: Кинуин! Флидис из Пендаранского леса! Да еще и Рог Оуина, который Дейв носит теперь на поясе!
      Какая бы сила ни подвигнула его тогда выбрать для Перехода именно этих пятерых, поистине могущество ее было очень велико!
      И все же их тогда было пятеро! А сейчас всего четверо, и отсутствие пятой звучит в его душе точно дрожащая струна.
      А потом струна эта вдруг напряглась и заговорила - голосом Кевина Лэйна:
      - Пора бы подумать о том, как вернуть Джен, - сказал Кевин сурово.
      Интересно, думал Лорин, почему всегда именно этот молодой человек инстинктивно говорит то, о чем все остальные только думают про себя?
      Отвечать было трудно, но Лорин все же ответил:
      - Мы сделаем все, что в наших силах. - Он старался выглядеть спокойным. - Но все же вам следует знать: если черный лебедь унес ее на север, то это означает, что ее забрал к себе сам Ракот.
      О, какая боль терзала его душу! Ведь он сам, несмотря на недобрые предчувствия, обманом уговорил Дженнифер совершить Переход, сам оставил ее на попечение светлых альвов, а стало быть, получается, что из-за него эта дивная красавица оказалась привязанной к смердящей спине Авайи, которая унесла ее в крепость Могрима! И если когда-либо его, Лорина, ждет суровый суд во дворце великого Ткача, то именно за Дженнифер с него спросится строже всего.
      - Ты сказал - лебедь? - спросил его светловолосый Всадник, сын Айвора, Ливон, которого он помнил мальчиком, ожидающим своего поста. Лет десять прошло с тех пор. Теперь он мужчина, хоть и молодой. И уже успел взвалить себе на плечи тяжкий груз - ответственность за гибель тех, кто был у него под началом. "Все они еще очень молоды! - вдруг подумал Лорин. - Даже Айлерон. А ведь мы собрались воевать с Богом!" И ощутил горький вкус ужасных сомнений и предчувствий.
      Но переживания свои скрыл.
      - Да, - ответил он юному Всаднику, - черный лебедь. Черная Авайя. Так ее издавна называют. А почему ты спрашиваешь?
      - Мы ее видели, - сказал Ливон. - Вечером, накануне того дня, когда взорвалась гора.
      "Ох, недобрый это был знак!" И сердце у Лорина заныло еще сильнее.
      Кимберли чуть шевельнулась, и все тут же повернулись к ней. Больно было видеть эти седые пряди над юным лбом и молодыми глазами.
      - Я видела ее во сне, - сказала Ким. - Исанна тоже.
      И после ее слов Лорин почувствовал, что в комнате появился призрак еще одной исчезнувшей женщины. "Мы никогда уже не встретимся с тобой по эту сторону Ночи" - так сказала тогда Исанна Айлилю.
      По эту сторону и по ту - теперь уже так. Теперь ее никому не догнать так далеко она ушла. Лорин вспомнил о Локдале, кинжале Колана, подаренном ему королем гномов Сейтром. О, гномы умели делать волшебные вещи! И вещи эти наделены были темной магической силой!
      Кевин потянулся и решил нарушить воцарившееся в комнате мрачное молчание.
      - Эй вы, могущественные волшебники и жалкие людишки! - весело воскликнул он. - Мы тут зачем собрались? Вздыхать и печалиться? Можно что-нибудь и повеселее придумать!
      Это он молодец, решил Дейв Мартынюк, сам удивляясь тому, что так хорошо понимает намерения Кевина. Но ничего, кроме слабых улыбок, слова Лэйна не вызвали.
      Вдохновение осенило Дейва с ослепительной внезапностью.
      - Это точно, - сказал он неторопливо. - Знаешь, Кевин, я тут никак не мог разобраться... - Он помолчал, наслаждаясь произведенным впечатлением, ибо все тут же жадно уставились на него.
      А он, сунув руку в карман дорожной сумки, валявшейся перед ним на полу, вытащил оттуда нечто весьма истрепанное, потому что все время возил это с собой.
      - Мне кажется, ты неправильно интерпретировал приговор, вынесенный по делу Маккея, - заявил он, глядя Кевину прямо в глаза, и выложил на стол покрытый пятнами конспект "Улик".
      "Вот черт, - думал Дейв, наблюдая за ними, - надо же, как развеселились! Даже Ливон, даже Торк. Все с наслаждением хохотали. Все явно испытывали облегчение. А ведь я ничего особенного не сделал", - снова подумал он. И почувствовал, как широкая улыбка расплывается у него на лице.
      - Ну ты и чудак! - сказал Кевин Лэйн с несомненным одобрением и продолжая смеяться. - А теперь нам всем прямо-таки необходимо выпить! А ведь ты, - он ткнул Дейва пальцем в грудь, - еще и с Дьярмудом как следует не знаком. Я думаю, он тебе понравится. Даже больше, чем я.
      Странная какая шутка, подумал Дейв. Нужно непременно обдумать эти слова Лэйна. У него было такое ощущение, что все кончится в целом неплохо.
      Но думать было некогда: все уже поднялись, собираясь уходить. Пятеро молодых людей направились в "Черного кабана", а Ким, следуя инстинктивному чутью, которое с момента коронации Айлерона еще более окрепло, решила вернуться во дворец. И там она постучалась в одну дверь, находившуюся в конце того коридора, где была и ее комната. И, войдя в эту дверь, сделала некое предложение, и предложение это было принято. А некоторое время спустя, уже оказавшись в своей комнате, она поняла: ее интуитивное решение на сей счет отнюдь не было вызвано какими-либо событиями во Фьонаваре.
      Мэтт Сорин закрыл за гостями дверь, и впервые за весь день они с Лорином остались наконец наедине и посмотрели друг на друга.
      - Ну вот, теперь еще и Рог Оуина! - промолвил маг, словно подытожив некий продолжительный обмен мнениями.
      Гном покачал головой.
      - Слишком глубоко, - сказал он. - Ты что, хочешь попытаться их разбудить?
      Лорин встал и подошел к окну. Снова шел дождь. Он высунул наружу руку и подставил ладонь, ловя капли как некий дар небес.
      - Я-то не стану их будить, - сказал он наконец. - А вот они могут.
      - Ты ведь все время сдерживался, да? - тихо промолвил гном.
      Лорин спокойно посмотрел на него из-под густых седых бровей; во взгляде его отчетливо ощущалась властность.
      - Пришлось, - сказал он. - Они, по-моему, являются носителями великого могущества, принадлежащего как их собственному миру, так и нашему... Нам следует посторониться и уступить место им.
      - Они еще очень молоды, - сказал Мэтт Сорин.
      - Я знаю.
      - А ты уверен? Неужели ты позволишь им взвалить на себя эту ношу?
      - Я ни в чем не уверен, - сказал маг. - Но я действительно намерен позволить им это.
      - Но ведь и мы там будем?
      И тут Серебряный Плащ улыбнулся:
      - Ах, друг мой, уж мы-то свою битву не пропустим, можешь не беспокоиться! Но мы должны уступить молодым основное бремя ответственности. Впрочем, вполне возможно, перед самым концом войны нам с тобой выпадет на долю трудное сражение.
      - Нам с тобой, - эхом откликнулся гном, и в его ворчливом басовитом голосе маг услышал множество разных чувств, не самым последним из которых была любовь.
      Принц выпил немыслимое количество пива. Для каждой из кружек находился особый повод, и все неплохие.
      В тот день он был официально назван наследником Айлерона.
      - Это уже становится доброй традицией, - заметил он тогда. И был совершенно прав. Об этом немало говорили в "Черном кабане", и по этому случаю он осушил еще одну кружку. О да, поводов выпить у него хватало!
      Наконец он все же оказался в своих покоях. Совершенно один. Принц Дьярмуд, наследник королевского престола. Вот уж действительно!
      Было уже слишком поздно, чтобы затруднять себя раздеванием и ложиться в постель. И по внешней стене, хотя и не без некоторых трудностей, связанных с ранением, он пробрался на балкон Шарры.
      Но ее комната оказалась пуста.
      Томимый дурными предчувствиями, Дьярмуд перелез на соседний балкон, куда выходила спальня Ким Форд. Для этого ему пришлось воспользоваться веткой растущего рядом старого дерева, что с раненой рукой было непросто. Уже перемахнув через перила, он заглянул в спальню и тут же был встречен ледяной водой - сразу из двух кувшинов! - и насмешливым хохотом дочери Шальхассана и новой ясновидящей Бреннина. Интересно, когда это они успели так спеться? Чуть ли не закадычными подругами стали, ошалело думал мокрый Дьярмуд.
      Оплакивая в душе свою печальную участь и оставляя на полу грязные следы, наследник престола направился в комнату леди Рэвы.
      В такие моменты ищешь утешения где можешь.
      И потом ему даже удалось немного поспать. Самодовольно глядя на спящего Дьярмуда, Рэва слышала, как он, видимо, во сне, шепчет: "Оба они..." Она не совсем поняла, о чем это он, но он только что так хвалил красоту ее грудей, называя их "дивными холмами", что она с удовольствием решила, что они-то и снятся принцу.
      Кевин Лэйн, который легко мог бы объяснить леди Рэве смысл этих слов Дьярмуда, тоже в эту минуту не спал; он слушал длинную и мучительную исповедь Пола Шафера, который, кажется, наконец обрел способность говорить и очень хотел выговориться. А когда Пол умолк, заговорил сам Кевин и тоже говорил очень долго.
      А потом они посмотрели друг другу в глаза. Занимался рассвет. И оба не выдержали и улыбнулись - несмотря на Рэчел, несмотря на Джен, несмотря ни на что.
      Глава 16
      Он пришел за ней утром.
      Ей казалось, что она уже изведала все глубины отчаяния прошлой ночью, когда черный лебедь опустился перед железными воротами Старкадха. Она увидела крепость еще издали - чудовищную черную твердыню, доминирующую над белоснежным, покрытым вечными льдами плато. А когда они подлетели ближе, она почувствовала, что эта чудовищная крепость подавляет ее почти физически. Один ее вид чего стоил: стены из огромных каменных глыб, лишенные окон и не пропускающие внутрь не только света, но и вообще ничего. Несокрушимые. Крепость Бога Тьмы.
      Мрак и холод царили там, когда его слуги отвязали ее, сняли со спины Авайи, схватили своими жадными руками и потащили - сама она идти не могла, так затекли ноги, - куда-то во чрево Старкадха, где стоял тошнотворный смрад разложения, гниющей плоти, где царил пронизывающий холод, а немногочисленные зажженные огни зловеще отливали зеленым. Ее, совершенно измученную, швырнули в какую-то комнату и оставили одну; здесь тоже нечем было дышать от кошмарной вони, но она все же легла, нет, рухнула на валявшуюся на ледяном полу грязную циновку, от которой так и несло мерзким запахом цвергов.
      Она долго лежала без сна, вся дрожа от холода, но потом все же уснула, и снилось ей одно и то же: сквозь все ее сны летел черный лебедь, испуская торжествующие, леденящие душу крики.
      Проснувшись, она сразу поняла, что пережитые ужасы - это еще только самое начало страшного пути, ведущего в пропасть, и дно пропасти, пока еще невидимое во мраке, существует и ждет ее. И ей придется туда спуститься.
      Впрочем, в комнате уже не было так темно. У дальней стены горел яркий огонь, а посреди комнаты возникло широкое ложе. У Дженнифер сжалось сердце: она узнала кровать, на которой спали ее родители. Страшное предчувствие охватило ее, и она совершенно отчетливо осознала: ее доставили сюда, чтобы сломать, уничтожить, и милости ждать здесь не от кого. Здесь правит иной Бог.
      И он, этот Бог, как оказалось, давно уже вошел и ждет, и она, к ужасу своему, почувствовала, что ее душу взрезают, точно спелый фрукт, и выворачивают наизнанку. Несколько мгновений она еще пыталась этому сопротивляться, бороться с ним, но тогда ее попросту связали по рукам и ногам с той же легкостью, с какой только что выворачивали наизнанку. Она была полностью в его власти. Она принадлежала ему, и это ей отчетливо дали понять. И теперь он расплющит ее на наковальне своей ненависти.
      Пытка закончилась столь же неожиданно, как и началась. К Дженнифер медленно вернулась способность видеть, хотя и не совсем ясно. Все ее тело сотрясала неудержимая дрожь. Она повернула голову и посмотрела на Ракота.
      Она поклялась себе, что кричать ни за что не будет, но что значили какие-то клятвы перед лицом этого чудовища!
      Ракот явился откуда-то из безвременья, извне дворцов великого Ткача, и вплел в Гобелен Жизни свою страшную нить. Он мог присутствовать во всех мирах одновременно, но настоящее его воплощение находилось во Фьонаваре, самом первом из миров и самом для него важном.
      Здесь зазубренные стены его Старкадха попирали вечные льды; здесь, на севере, он властвовал безраздельно. А когда возведение крепости было завершено и она острым когтем, раковой опухолью впилась в заснеженные вершины, Ракот поднялся на самую высокую башню Старкадха и пронзительно выкрикнул свое имя, чтобы ветер отнес его на юг, к этим прирученным Богам, которых Ракот ничуть не боялся, ибо чувствовал себя куда сильнее любого из них.
      Он, Ракот Могрим, Расплетающий Основу!
      Но Кернан, лесной Бог с оленьими рогами, заставил деревья насмешливо шептаться, услышав это заявление Ракота, и Боги в насмешку прозвали Ракота иначе: Сатаин, Скрывающий Лицо, а этот Громовник Морнир даже послал в него свою молнию, желая заставить его сойти с этой башни вниз.
      И все это время светлые альвы, вновь пробудившись к жизни, пели у себя в Данилоте о Свете, и Свет был в их глазах и в самом их имени, и Ракот ненавидел их незатухающей ненавистью.
      Слишком рано пошел он тогда в наступление, хотя для простого смертного тысяча лет может показаться вечностью. А во Фьонаваре тогда действительно было немало достойных людей, ибо Йорвет уже явился из-за моря в ответ на посланный ему Морниром с разрешения Богини-матери сон, в котором ему, Йорвету, предписывалось основать в Бреннине Парас-Дерваль и посадить там Древо Жизни. Затем там правил сын Йорвета, затем сын его сына, а затем трон перешел к Конари...
      Как раз тогда-то ярость и взяла над Ракотом верх, и он спустился со своего ледника.
      И в той страшной войне потерпел поражение. Но его победили не Боги ибо Ткач успел сказать свое слово, сделав это в первый и единственный раз. И Ткач сказал, что миры эти не предназначены для того, чтобы служить полем брани для вечных, вневременных сил, и уж если на Могрима должна найтись управа, то сделают это не сами Боги, а дети Богов. Боги же могут оказать им лишь самую незначительную помощь. Так и случилось, что он был закован в цепи и на веки вечные брошен в подземелье под горой Рангат, поскольку умереть он не мог. А потом люди создали Сторожевые Камни, которые сразу должны были вспыхнуть красным светом, если бы он только попытался освободиться.
      Нет, на сей раз все будет иначе! Теперь он научился терпению, гнев его созрел и уже не поддастся разрушительной силе внезапных порывов. Даже когда ему удалось прорвать круг своих Стражей, он еще долго лежал, затаившись, под горой, по-прежнему страдая в своих оковах и наслаждаясь этими страданиями, ибо они делали предвкушение грядущей мести еще более сладостным. И только лишь когда ему удалось вновь поднять из руин свой Старкадх, он решился выйти из-под горы и торжествующим грохотом огненного взрыва над ее вершиной возвестил всех о том, что он на свободе.
      О нет, на сей раз он спешить не станет! Он будет уничтожать их постепенно, одного за другим! Он сотрет их в порошок своей единственной рукой, ибо вторую его руку уже едят черви - она, черная, гниющая, осталась там, под горой, вместе с цепью Гинсерата, которую ему так и не удалось ни снять, ни сломать и которая все еще обвивала его вторую, отрубленную руку. И за это тоже они заплатят ему! Сполна, сполна заплатят ему за все, прежде чем он позволит им умереть!
      А начнет он вот с этой, которая - он это прекрасно видел - ничего не знает и не понимает, а потому будет просто забавой, игрушкой, первым лакомым кусочком, которым он лишь немного утолит свой ненасытный голод, и уничтожение ее, прекрасной, как альвы, послужит отличным началом для воплощения его застарелой мечты о мести этому светлому народу. И он проник в ее душу - о, это было так легко сделать в Старкадхе! - и познал ее всю, и начал свое дело.
      Она оказалась права. Пропасть была невероятно глубока. Ее знаний и воображения не хватало, чтобы постигнуть подлинные глубины этой черной ночи, этой ненависти, этого тупого Несокрушимого всевластия. Дженнифер с ужасом видела, как огромен Ракот, ибо он возвышался над ней подобно башне, и у него была только одна рука, страшная, когтистая, серая, точно гниль, точно неизлечимая болезнь, а вместо второй руки торчала мерзкая культя, из которой постоянно сочилась и капала на пол черная кровь. А одежды его были чернее ночи и словно поглощали свет, а под надвинутым низко капюшоном плаща - вот что самое страшное! - совсем не было лица. Только горевшие красным дьявольским огнем глаза, ледяной взгляд которых прожигал насквозь, точно прикосновение "сухого льда". О, за какие грехи, скажите, предана она такой страшной казни?!
      Гордость? Да, она всегда была гордой и знала это; ее так воспитали. Что ж, если так, то она и останется гордой - до самого конца, пусть на нее набросятся хоть все силы Тьмы разом! Когда-то она была хорошим, милым ребенком, сильная, ловкая, добрая. Правда, доброта ее часто пряталась за осторожностью, и она не так-то легко открывала свою душу чужим, ибо доверяла только себе и самым близким людям. Только в этом, собственно, и заключалась ее "гордость". И только Кевин Лэйн, первый из всех мужчин, сумел разглядеть это, понял, что на самом деле представляют собой ее неприступность и гордость, и объяснил ей, а потом отступил в сторону, давая Дженнифер возможность самой осознать все - и повзрослеть. Великий дар, оказавшийся довольно болезненным. А теперь Кевин так далеко, и какое значение все это имеет сейчас? В этом ужасном месте? Какая теперь разница, почему все это с ней случилось! Теперь ей стало окончательно ясно, что каждый действительно встречает свой конец в одиночку. И Дженнифер поднялась с грязной циновки; в волосах у нее был колтун, порванная одежда провоняла смрадом Авайи, лицо и тело покрывали синяки и порезы, но она совладала со своим голосом и сказала Ракоту твердо:
      - Ты ничего от меня не получишь; можешь только взять силой.
      И ее чистая красота сверкнула в этом страшном месте, точно не знающий преград луч света, ибо исполнена была светлого мужества и яростной решимости.
      Но здесь была твердыня Тьмы, самое средоточие власти Ракота, и он сказал:
      - Что ж, я возьму все! - И прямо у нее на глазах он превратился в ее отца.
      И она упала в бездонную пропасть ужаса.
      "Не думай ни о чем, отключи свой разум, - вспомнила она прочитанный где-то совет. - Когда тебя пытают или насилуют, постарайся мысленно перенестись в другое место, далеко, как можно дальше от своей боли. Отошли свой разум так далеко, как только сможешь. Вспомни о былой любви, ибо это единственная искорка, способная спасти тебя".
      Но она не могла последовать этому совету: куда бы ни устремлялись ее мысли, всюду был он, Ракот. И она не находила спасения ни в былой любви, ни даже в детстве, потому что... рядом с ней - в постели ее матери! - был сейчас ее отец, обнаженный, что-то страстно шепчущий ей, и нигде в ее душе не осталось ни одного чистого уголка, ни одной чистой мысли! "Ты же хотела стать принцессой, всегда быть первой, - нежно шептал ей Джеймс Лоуэлл. - Ну вот, теперь ты настоящая принцесса! И я сделаю с тобой вот это, и это, и это, все равно у тебя нет выбора, ты ведь всегда сама этого хотела".
      Все. Ракот отнял у нее все. И всюду, во всем, о чем бы она ни подумала, он являлся ей, и всюду у него была только одна отвратительная жадная рука, а вместо второй - лишь гниющий обрубок, с которого на ее тело капала черная кровь, прожигая его насквозь...
      А потом он принялся быстро менять обличья, заглядывая в каждый закоулок ее души, куда бы она ни пыталась от него спрятаться. Нет, спрятаться от него было нельзя! Негде! И теперь ее насиловал преподобный отец Лофлин; насиловал всеми возможными способами, терзая ее тело, причиняя ей невыносимую боль - это он-то, чья доброта и нежность всегда служили ей спасительным островом в бурной и суровой жизни! А после преподобного отца о, она должна была это предвидеть, но, Пресвятая Дева, что она сделала такого, какой совершила грех, чтобы этот злобный негодяй имел над нею такую власть?! - рядом с ней оказался Кевин, и Кевин набросился на нее, как изголодавшийся дикий зверь, свирепый, безжалостный, и он тоже обжигал ее черной кровью, капавшей из отвратительной культи. И некуда было бежать, негде было спастись от этого кошмара, ибо Ракот настигал ее повсюду! Она была сейчас так далека ото всех, так одинока, а он был огромен и всесилен, он застилал собой всю Вселенную, он возникал перед нею везде, и единственное, чего он не мог, это отрастить себе новую руку. Да и чем бы ей-то могло это помочь, господи?
      Этот кошмар продолжался так долго, что время словно заблудилось меж приступами боли, чужими и знакомыми голосами и все новыми и новыми насильственными проникновениями Ракота в самые сокровенные уголки ее души он проникал туда совершенно беспрепятственно, точно штык садовой лопаты в мягкую грядку. Один раз он превратился в какого-то неизвестного ей мужчину, очень высокого, темноволосого, с квадратной нижней челюстью, с искаженным ненавистью лицом и яростно расширившимися карими глазами - она так и не поняла, кто это, и знала, что не поймет. И тогда, внушая ей невероятный ужас, он стал самим собой. Он был огромен, он придавил ее своей тушей к постели и отбросил капюшон, и там - ужас, ужас! - ничего не было, только глаза в непроницаемой черноте, только их видела она все время, пока он терзал ее, рвал ее тело в клочья, упиваясь этим первым сладостным плодом своей давно лелеемой мести.
      Все закончилось значительно раньше, чем она это осознала. Но глаз она не раскрыла, хотя дышала и была жива. "Нет!" - сказала она себе; огонек ее души едва теплился в крошечном кристаллике света, еще сохраненном ею в самом потаенном местечке, и этот единственный источник света все еще принадлежал ей, но был уже так слаб... "НЕТ!" - снова сказала она и, открыв глаза, посмотрела на него в упор и во второй раз с ним заговорила:
      - Ты можешь попытаться отнять их у меня силой, - сказала Дженнифер, задыхаясь от боли, - но сама я никого из них тебе не отдам! Ни за что! И все равно у каждого из них две руки!