Вот так и случилось, что и отец, и оба его сына оказались той ночью в лесу.
      Далеко Табор не пошел. Деревья на опушке росли довольно редко, и при свете красной луны, странном, но довольно приятном, тропа перед ними была хорошо видна. И все-таки, думал Айвор, ничто здесь не имеет отношения к миру дневного света. Было очень тихо. Слишком тихо, СТРАННО тихо, догадался Айвор, ибо чувствовал дыхание ветерка, но листья на деревьях точно застыли, не издавая даже малейшего шелеста. У Айвора волосы зашевелились на затылке от ужаса, внезапно охватившего его в этой зачарованной тишине. Пытаясь обрести душевное равновесие, он решил смотреть только на Табора и увидел, как тот, остановившись шагах в десяти от него, вдруг застыл, а еще через мгновение Айвор увидел, как сама Великолепная вышла из-за деревьев и тоже остановилась - прямо перед его сыном.
      На западе было море, это она знала точно, хотя родилась совсем недавно. Так что шла она на восток из родной своей рощи - там же родилась и Лизен, хотя Великолепная об этом не знала, - и когда она проходила меж собравшимися силами природы и лесными духами, видимыми и невидимыми, среди них поднялся шепот, точно лес отвечал морю. Шепот поднялся и тут же стих словно нахлынувшая и отступившая морская волна.
      Ступала она очень легко, не зная, что на землю можно ступать иначе, и лесные божества и духи почтительно склонялись пред нею, ибо она была помощницей Даны, ее дочерью, драгоценным даром в это смутное время грядущей войны, и была она более чем прекрасна.
      И пока она шла, перед ее мысленным взором предстал вдруг некий лик как, этого она не понимала да и не стремилась понять, но он был из тех времен, когда она еще не появилась на свет. И на этом лице, покрытом ореховым загаром, очень юном под шапкой темных спутанных волос, жили такие глаза, в которые ей почему-то необходимо было заглянуть. Мало того - и это было особенно важно! - обладатель этого лица знал ее имя. Так что она, сворачивая то вправо, то влево, стала его искать, ничего не понимая в том, что с ней происходит, изящная, легкая, точно облаком окутанная собственным величием.
      И она нашла то место, где он стоял, и он оказался перед нею, и ждал ее, приветствуя ее одними глазами, и она прочитала в этих глазах абсолютное восхищение тем, кто она и какова она, полное согласие с тем даром, который она несла ему, сколь бы обоюдоострым этот дар ни был.
      И она, прочитав его мысли, как свои собственные, подтолкнула их обратно к нему, точно поддев своим единственным рогом. "Мы с тобой останемся в конце концов только вдвоем", - подумала она вдруг. Интересно, откуда явилась ей эта мысль?
      "Я знаю, - мысленно ответил он ей. - Будет война".
      "Потому я и появилась на свет". И эта мысль вдруг отчетливо высветила для нее то, что, как в ножнах, заключено было внутри ее светящегося тела. И она испугалась.
      Он заметил это и подошел ближе. Она была того же цвета, что и взошедшая луна в небесах, но рог ее, коснувшийся травы, когда она опустила голову, чтобы быть ближе к нему, был совершенно серебряный.
      "Как мое имя?" - спросила она мысленно.
      "Нимфа Имрат", - ответил он, и она почувствовала, как внутри ее звездой вспыхнула неведомая сила.
      И она радостно предложила ему: "Хочешь полетать?"
      Она чувствовала, что он колеблется, и чуть обиженно прибавила: "Я же не дам тебе упасть!"
      И услышала, как смеется его душа.
      "Я это знаю, о светлая! - поспешил он заверить ее, - но ведь, если мы полетим, тебя могут увидеть, а наше время еще не пришло, верно?"
      Она нетерпеливо тряхнула головой; ветерок играл ее гривой. Здесь, на опушке, деревья росли не так густо, и ей были видны луна и звезды, что было очень приятно. "Но здесь нас никто не увидит, - сказала она ему. - Здесь же никого нет. Кроме одного человека". Небо звало ее.
      "Да, кроме моего отца, - сказал он - Я люблю его".
      "Ну тогда и я буду его любить, - откликнулась она. - А теперь мне хотелось бы полететь. Иди сюда!"
      И он мысленно ответил ей: "Хорошо", - и вскочил ей на спину. Он оказался таким легким, совсем ничего не весил, а она была уже очень сильна и должна была непременно стать еще сильнее. И когда они проходили мимо того, второго, человека, она почтительно поклонилась ему, нагнув к земле свой рог, потому что этот человек был значительно старше Табора и потому что Табор любил его.
      А потом они выбрались из леса, и там... там был такой простор, и травы, и небо, ах какое бескрайнее небо было у нее над головой! И она впервые в жизни расправила свои крылья, и они взлетели, радуясь от всей души, чтобы поздороваться со звездами и луной, чьей дочерью она себя считала. Она по-прежнему могла читать его мысли как свои собственные, и чувствовала, каким невероятным возбуждением он сейчас охвачен, ибо отныне они были связаны навечно. И она отлично понимала к тому же, как они великолепны, проплывая в ночном небе, нимфа Имрат и этот юный Всадник, который знает ее имя.
      Айвор не сумел сдержать слез, когда золотисто-серебряный единорог, на котором ехал верхом его сын, поклонился ему до земли. У него действительно слезы были слишком близко, как любила поддразнивать его Лит, но такое чудо...
      Повернувшись и глядя им вслед, он увидел еще большее чудо: единорог взлетел. Айвор полностью утратил чувство времени, забыл обо всем на свете, любуясь Табором, который верхом на этом волшебном существе летал по небу. Он и сам испытывал почти такую же радость, какую испытывали они, упиваясь этим полетом, и чувствовал, что на душу его снизошло благословение. Еще бы! Ведь он вошел в Пендаранский лес и вышел оттуда живым! Мало того, ему было дано увидеть, как дитя великой Богини-матери несет на спине его сына, мчась в небесах над Равниной подобно дивной комете!
      И все же он был настоящим вождем племени и слишком мудрым и опытным человеком, чтобы забыть о наступлении Тьмы. Даже это дивное существо, этот дар Богини не могло появиться на свет без особой на то причины. Тем более оно было того же тревожного цвета, что и эта кровавая луна в небесах. А еще Айвор знал, что Табор никогда уже больше не будет прежним. Но он отогнал эти печальные и тревожные мысли - пусть подождут светлого времени; сейчас, ночью, он больше всего хотел в душе воспарить над землей вместе с этими двоими, юными и прекрасными, что играют с ветром там, в вышине, среди звезд. И, глядя на них, Айвор смеялся счастливо, как ребенок, - так он не смеялся уже невесть сколько лет!
      Он не знал, сколько прошло времени, когда они наконец спустились на землю недалеко от того места, где он стоял. Он видел, как его сын прильнул щекой к морде единорога, поцеловав его прямо в светящийся серебряный рог, и отступил, а дивное существо грациозно повернулось и удалилось во тьму Пендаранского леса.
      И тогда Табор повернулся к отцу. Глаза его опять смотрели как прежде, но он молчал, ибо слов просто не было. Айвор протянул к сыну руки, и тот бросился в отцовские объятия.
      - Ты видел? - спросил через некоторое время Табор, прильнув к груди отца.
      - Видел. Вы были просто великолепны!
      Табор выпрямился, в юных глазах его снова плеснулось счастье, радость, которую доставил ему этот танец в поднебесье.
      - И она поклонилась тебе! Сама! Я не просил! Я просто сказал, что ты мой отец и я люблю тебя, и она сказала тогда, что тоже тебя полюбит. И поклонилась.
      Душа Айвора была полна света.
      - Пойдем, - сдавленным голосом сказал он, - нам пора домой. Мать, должно быть, все глаза выплакала от тревоги за тебя.
      - Мама? - переспросил Табор так смешно, по-детски, что Айвор не выдержал и расхохотался. Они сели на коней и поехали назад, теперь уже медленно, держась рядом, со всех сторон окруженные землями Равнины. И на пороге войны странный мир и покой воцарились вдруг в душе Айвора. Это была его земля, она принадлежала его народу с таких давних времен, что точная дата уже не имела значения. От Андарьен до Бреннина, от восточных гор до Пендаранского леса все это покрытое травой пространство принадлежало дальри. Они были сплавлены с Равниной в единое целое! И Айвор с наслаждением внимал этим торжественным мыслям, точно звукам прекрасной музыки, точно звучащим чисто и слаженно аккордам великого оркестра Знания.
      Что ж, пусть и в будущем эта музыка все время звучит и не умолкает в его душе, несмотря на неумолимо надвигающуюся Тьму! Хотя Айвор прекрасно понимал, что под натиском Тьмы музыка эта вполне может и перестать звучать в душе его народа. "Завтра, - думал Айвор, - беспокоиться об этом я начну завтра". А пока что он скакал по бескрайним просторам Равнины рядом со своим младшим сыном и скоро увидел Лит, ждавшую их у западных ворот лагеря.
      Табор на ходу спрыгнул с седла и бросился к матери. Глядя на них, Айвор с трудом сдерживал слезы. Старый глупец! Нет, его жена совершенно права: для мужчины он чересчур чувствителен! Наконец Лит, не выпуская сына из объятий, вопросительно глянула на него, и он смог лишь коротко кивнуть ей в ответ.
      - Ну что ж, молодой человек, а теперь немедленно в постель! решительно приказала она Табору. - Через несколько часов мы выезжаем. Тебе необходимо поспать.
      - Ой, мама, - заныл Табор, - я же только и делал, что спал...
      - В постель! - Когда Лит говорила таким тоном, дети старались с ней не спорить.
      - Хорошо, мама, - покорно согласился мальчик и поплелся в лагерь с таким счастливым выражением лица, что даже Лит не выдержала и улыбнулась. Всего четырнадцать, думал Айвор. Что бы там ни выпало ему на долю, пока что ему всего четырнадцать!
      Он посмотрел на стоявшую рядом жену, и она тоже посмотрела ему прямо в глаза. Он вдруг понял, что это первые мгновения, когда они наконец остались наедине - с тех пор как из горы вырвался тот столб пламени.
      - Все прошло хорошо? - спросила Лит.
      - Да. Это так прекрасно...
      - Не думаю, что мне стоит об этом знать, - остановила она его. - Во всяком случае, пока не стоит.
      Он кивнул и увидел вдруг, словно открывая для себя эту истину заново, как она хороша.
      - Почему ты вышла за меня, Лит? - вырвалось у него.
      - Ты же сам попросил, - пожала она плечами.
      Он засмеялся, спрыгнул с коня на землю, взял его под уздцы, а Лит взяла под уздцы коня Табора, и они рядом двинулись к дому, по дороге остановившись лишь у коновязи.
      На пороге Айвор в последний раз оглянулся; луна теперь висела совсем низко над западным краем неба, прямо над Пендаранским лесом.
      - Я сказала неправду, - вдруг тихо промолвила Лит. - Я вышла за тебя потому, что ни один из моих женихов, известных или воображаемых, не способен был сделать так, чтобы сердце мое выпрыгивало из груди при звуках его голоса. Это удалось только тебе - когда ты попросил моей руки.
      Он тут же перестал смотреть на луну и повернулся к ней.
      - В твоих глазах восходит солнце! - сказал он. Так, согласно традиции, полагалось говорить, предлагая девушке свою руку и сердце. - И солнце всегда, всегда всходило в твоих глазах, любовь моя! - И для него это была чистая правда.
      И он поцеловал ее. Она была такая милая, и так трепетала в его объятиях, и всегда зажигала в нем такую страсть...
      - Через три часа солнце взойдет на небе, - смущенно предупредила она его и высвободилась. - Пойдем-ка лучше спать.
      - Пойдем! - с энтузиазмом воскликнул Айвор.
      - Спать! - твердо уточнила она.
      - Но мне же не четырнадцать лет! - возмутился Айвор. - И я совсем не устал!
      Она строго глянула на него, но не выдержала и улыбнулась. Улыбка всегда удивительным образом освещала ее лицо как бы изнутри.
      - Это хорошо, - сказала Айвору его жена Лит. - И я тоже совсем не устала. - И она, взяв его за руку, повела в дом.
      Дейв не имел ни малейшего понятия, где находится и куда идти дальше. Он смутно помнил, что идти нужно на юг. Вот только вряд ли в Пендаранском лесу имеются указатели, на которых написано, сколько миль отсюда до Парас-Дерваля.
      С другой стороны, он был совершенно уверен, что если Торк и Ливон живы, то они его уже ищут, поэтому лучше всего было бы остаться на месте и время от времени окликать их. В связи с чем возникала, правда, вероятность того, что отвечать ему будут несколько иные существа, но другого выхода он для себя не видел.
      Вспомнив презрительные замечания Торка относительно поведения "младенцев" в роще Фалинн, Дейв уселся спиной к дереву с наветренной стороны от поляны так, чтобы видеть и поляну, и тех, кто может по ней пройти, и при этом быть защищенным на тот случай, если кто-то вздумает напасть на него сзади. Он подождал несколько минут, а потом громко окликнул Ливона по имени.
      Но вокруг все было тихо и недвижимо. Даже эхо сразу замерло. Эта странная тишина насторожила его. Тот бешеный порыв то ли ветра, то ли чего-то еще, казалось, унес из леса все живое. Похоже, он остался в полном одиночестве.
      Впрочем, не совсем.
      - Ну что ты так шумишь? Всех перебудил! - произнес чей-то густой бас буквально у него под ногами.
      Дейв весьма резво вскочил и схватился за топор, а потом уже, вытаращив от изумления глаза, увидел, как толстый ствол упавшего дерева сам собой откатывается в сторону, и открывается лестница, ведущая куда-то под землю, и по этой лестнице ему навстречу поднимается некто весьма небольшого роста, и этот некто смотрит на Дейва внимательно и сердито.
      Поднимался незнакомец довольно долго. Больше всего он был похож на дородного бородатого гнома. Длиннющая седая борода как бы искупала полное отсутствие волос на голове и мягко спускалась на прямо-таки сдобный животик. Толстячок этот, ростом никак не более четырех футов, был одет в некое подобие свободной блузы с капюшоном.
      - Будь так любезен, - продолжал он густым басом, - зови своего Ливона откуда-нибудь еще, а? И не так громко.
      Первым желанием Дейва было немедленно извиниться. Затем возникло отчетливое желание схватить этого типа за шкирку, немного подержать в воздухе, а уж потом задавать ему вопросы. На всякий случай Дейв слегка замахнулся топором и прорычал:
      - А ты кто такой?
      И тут же смутился: бородатый толстячок в ответ рассмеялся:
      - Так уж тебе сразу и имя назови? Целых шесть дней ты проторчал у дальри, а так и не понял, что с подобными вопросами надо поосторожнее. Если хочешь, можешь звать меня Флидис. Довольно с тебя?
      Топор вдруг ожил у Дейва в руках, вырвался и упал на траву, хотя Флидис и пальцем вроде бы не пошевелил. Дейв, открыв рот, так и уставился на него.
      - Если меня разбудить не вовремя, я бываю весьма раздражительным, примирительным тоном пояснил Флидис. - Кстати, тебе следовало бы знать, что приносить сюда топор ни в коем случае нельзя было. Лучше бы ты его на опушке оставил.
      Дейв наконец обрел дар речи:
      - Топор я не отдам! Пока у меня его силой не отнимут! Его мне подарил Айвор дан Банор, вождь третьего племени, и я очень дорожу этим подарком:
      - Ага! - воскликнул Флидис. - Значит, Айвор! - Словно это имя все ему объясняло! И Дейву снова показалось - о, как он ненавидел это ощущение! что над ним подшучивают. А с другой стороны, как он, собственно, мог этому противостоять?
      Он сдержался и сказал:
      - Ну, раз ты знаешь Айвора, то знаешь и Ливона. Он тоже где-то в этом лесу. Мы с ним попали в засаду - ее нам цверги устроили - и спаслись только потому, что в лес успели нырнуть. Не поможешь ли ты мне отыскать моих друзей?
      - Могу и помочь. А могу и выдать вас всех! - с загадочным видом ответил Флидис. - Откуда тебе знать, может, я с цвергами заодно?
      И снова Дейв сдержался, хотя и с трудом.
      - Этого я, конечно, не знаю, - сказал он, - но мне очень нужна помощь, а кроме тебя, тут никого нет.
      - А вот это действительно правда, - с важным видом подтвердил Флидис. - Все ушли на север. Или на юг, - добавил он не менее важно и рассудительно, - если, конечно, находились севернее Священной рощи.
      "Ку-ку! - подумал Дейв. - Что за попугайская казуистика! Похоже, он полный идиот. Ну и везет мне!"
      - Когда-то я был острием меча, - заявил вдруг Флидис, точно подтверждая мрачные мысли Дейва. - И я был звездою в ночи, и орлом, и оленем в лесу, в совсем ином лесу, чем этот. И я побывал в твоем родном мире и даже умирал там - дважды. И я был арфой и арфистом - одновременно...
      Дейв как завороженный слушал эти невероятные признания. В ночи, подсвеченной красным светом луны, странные слова Флидиса звучали как магические заклинания.
      - И я знаю, - столь же напевно продолжал Флидис, - сколько существует миров, и ведома мне та небесная премудрость, которую познал Амаргин. И я видел луну, находясь в бездне морской, и я слышал, как прошлой ночью выл великий Пес! Я знаю разгадку любой из существующих загадок на свете - кроме одной. И знаю, что некий мертвец сторожит путь к тем воротам, что ведут в твой мир, Дейв Мартынюк!
      И Дейв заставил себя спросить:
      - А что это за загадка, ответа на которую ты не знаешь? - Вообще-то он ненавидел загадки. Господи, как он их ненавидел!
      - Ах! - Флидис склонил голову набок. - Ах как много ты хочешь узнать и попробовать! Слишком спешишь, дружок. Осторожней, а то как бы язык не обжечь. Я, между прочим, и так уже немало сказал тебе - смотри не вздумай позабыть! - хотя, конечно, ваша седовласая все это знает и без меня... Бойся дикого кабана! Бойся лебедя, что качается на волнах соленого моря, выбросившего ее тело!
      Чувствуя, что буквально тонет в этом море загадок, Дейв ухватился за первую же соломинку:
      - Тело Лизен? - спросил он.
      Флидис умолк и посмотрел на него. Листва чуть слышно зашелестела.
      - Неплохо, - сказал Флидис. - Даже очень неплохо. За это можешь оставить топор при себе. Спускайся сюда: я тебя накормлю-напою.
      При упоминании о еде Дейв вдруг почувствовал чудовищный голод. Чувствуя, что случайно попал в точку - хоть и понимал, что ему просто повезло, - он пошел за Флидисом по осыпающимся земляным ступеням вниз.
      И вскоре перед ним открылась целая анфилада комнат с земляными стенами, которые были пронизаны переплетающимися мощными корнями деревьев. Он дважды ударился об эти корни головой, следуя за своим хозяином-коротышкой, прежде чем оказался в довольно удобной комнате, посреди которой стоял круглый стол со стульями. Комната была на удивление хорошо освещена, хотя Дейв так и не понял, откуда лился этот свет.
      - Когда-то я был деревом, - сообщил ему Флидис, словно отвечая на не заданный им вопрос. - И я знаю имя самого глубокого корня земли.
      - Аварлит? - осмелился высказать свою догадку Дейв.
      - Не совсем, - откликнулся Флидис, - но неплохо, неплохо. - Теперь он, похоже, совсем подобрел и по-домашнему суетился у стола.
      Странно, но и Дейв почувствовал себя увереннее и решил немного поднажать на гнома:
      - Меня привел сюда Лорин Серебряный Плащ. Меня и еще четверых. Но я случайно был от них отделен. А Ливон и Торк должны были доставить меня в Парас-Дерваль, но по дороге... сперва был этот взрыв на горе, а потом мы попали в засаду.
      Флидис как-то печально посмотрел на него и сказал обиженным тоном:
      - Ну это я и так знаю! В горах еще будут землетрясения, так уж положено.
      - Но они уже начались! - воскликнул Дейв, как следует глотнув из бокала, который протянул ему Флидис. И тут же повалился без сознания прямо на стол.
      Флидис довольно долго с подозрением смотрел на него. Теперь он уже не казался таким добродушным и совершенно точно не производил впечатление безумца. Через некоторое время колебание воздуха возвестило о прибытии той, кого он, собственно, и ждал.
      - Осторожней, - сказал он ей. - Это ведь все-таки мой дом! Один из моих домов. К тому же сегодня ты мне кое-чем обязана.
      - Хорошо, я буду осторожной. - Она слегка светилась, и сияние это исходило как бы у нее изнутри. - Родилась уже?
      - Как раз сейчас она появляется на свет, - ответил Флидис. - Скоро они все вернутся.
      - Это хорошо. - Богиня была явно удовлетворена. - Хорошо, что я сейчас здесь. Я ведь была здесь, и когда родилась Лизен. А где тогда был ты? Улыбка у нее была капризная, тревожащая.
      - В другом месте, - признался он, точно проиграв ей очко. - Я был тогда Талиесином. В обличье лосося* [Талиесин - мифический герой Уэльса, связанный, по всей вероятности, с темой всемирного потопа, который поглотил всех спутников Богини-матери, кроме Талиесина, превращавшегося то в лосося, то в ястреба, то в орла и в итоге спасшегося и в дальнейшем выполнявшего многочисленные функции культурного героя.].
      - Я знаю, - молвила она. Ее присутствие настолько заполняло собой все подземелье, что казалось, сюда с небес спустилась звезда. И ему нелегко было смотреть ей в лицо.
      - А как насчет той единственной загадки? - спросила она. - Хочешь узнать разгадку?
      Он был очень стар и очень мудр; он и сам был наполовину Богом, но она назвала самое сокровенное его желание.
      - Богиня, - сказал он, воспламеняясь, - я мечтаю об этом!
      - И я тоже, - отрезала она жестко. - Если узнаешь его тайное имя, не забудь сообщить мне. И вот еще что. - При этих словах Кинуин вспыхнула таким ослепительным светом, что Флидис от ужаса и боли даже зажмурился. Больше не смей говорить мне о том, что я что-то кому-то должна или обязана! Я никому и ничего не должна. Я обязана отдать только то, что пообещала сама. Но если я что-то пообещала, это уж никак не долг мой, а дар. Никогда не забывай об этом.
      Он пал перед ней на колени. Исходивший от нее свет сводил его с ума.
      - Я же прекрасно знаю, - и басовитый голос Флидиса дрогнул, - как ярко может сиять охотница в своем лесу.
      Это была мольба о прощении; и она смилостивилась над ним.
      - Ну хорошо, - сказала она, светясь уже не так ярко - чтобы он мог видеть ее лицо. - Теперь мне пора. А этого человека я возьму с собой. Ты правильно поступил, призвав меня: он должен еще со мной кое за что расплатиться.
      - Как же он может расплатиться с тобой, Богиня? - тихо спросил Флидис, глядя на безвольно распростертое тело Дейва Мартынюка.
      Кинуин с таинственным видом улыбнулась.
      - Ничего, мне все равно это будет приятно. - Но прежде чем исчезнуть вместе с Дейвом, она вновь обратилась к Флидису, хотя говорила так тихо, что он с трудом мог расслышать ее слова: - И запомни, лесное существо, если я узнаю, каким именем можно призвать великого Воина, я непременно тебе скажу. Обещаю.
      Потрясенный, утратив дар речи, он снова упал перед ней на колени. Именно это и было всегда самым сокровенным его желанием! Когда же он поднял голову, то увидел, что остался в подземелье один.
      Их разбудил свет утра. Они, все трое, лежали на мягкой траве, а неподалеку паслись их лошади. Каким-то образом они оказались на опушке леса, откуда была видна дорога, пересекавшая равнину с востока на запад, а за дорогой - невысокие холмы и крестьянская усадьба. Птицы над головой пели так, словно отмечали рождение мира. Собственно, так и следовало считать после тех катаклизмов, которые пережил Фьонавар минувшей ночью.
      Ибо те силы, которые столкнулись на его территории, не встречались с тех пор, как великий Ткач соткал этот мир и дал имена его Богам. Йорвету Основателю не дано было дожить до взрыва горы Рангат, и он не видел страшной огненной руки в небесах; и Конари не доводилось слышать столь могучего грома в лесу Морнира и наблюдать, как магический белый туман, кипя, изливается из Древа Жизни и проходит сквозь тело жертвы. Ни Ревор, ни Амаргин никогда не видели такой луны, какая плыла в небесах в ту ночь; и никогда еще камень бальрат, имеющий свою долгую историю, не вспыхивал таким ярким огнем на руке человека. И ни один человек на свете, кроме Айвора дан Банора, никогда не видел, как нимфа Имрат в обличье чудесного единорога несет на спине Всадника по сверкающему звездами небосводу.
      И после столь невероятных событий, связанных с проявлением самых разнообразных магических и божественных сил, вряд ли этот мир можно было считать прежним; и вряд ли стоило считать таким уж чудом то, что Дейв и его друзья проснулись ранним утром живыми и невредимыми на южной опушке Пендаранского леса, неподалеку от большой дороги, ведущей от Северной твердыни в Роден. Рядом с собой Дейв обнаружил рог.
      Да, по сравнению с теми событиями, которые потрясли этот мир вчера, это было совсем маленькое чудо, но оно дало им жизнь, когда смерть казалась совершенно неизбежной, так что для них оно никак не могло казаться незначительным.
      И все трое проснулись, охваченные священным трепетом и испытывая великую радость, и тут же принялись рассказывать друг другу о том, что с ними случилось, а птицы в ясной тишине все продолжали, ликуя, петь свои утренние песни.
      Торк видел лишь ослепительную вспышку, за которой угадывалась, но не была различима некая фигура, а потом он словно провалился в непроницаемую тьму и очнулся только здесь, на опушке. Ливон, услышав музыку, лившуюся как бы отовсюду, последовал за ней, ибо она непреодолимо влекла его, точно звуки охотничьего рога; потом вокруг него все разом переменилось, причем он не успел даже заметить, как и когда это началось, запомнив лишь, что в какой-то момент музыка стала удивительно печальной и тревожной и он почувствовал настолько сильную усталость, что уснул, - а проснулся уже утром, рядом со своими кровными братьями, и увидел перед собой в мягком солнечном свете бескрайние дали Бреннина.
      - Эй вы! - Дейв был чрезвычайно возбужден. - Посмотрите-ка на это! - И он, подняв вверх, показал друзьям изогнутый рог цвета слоновой кости, инкрустированный золотом и серебром и украшенный резьбой - магическими рунами, вырезанными как раз на сгибе. И, видимо, будучи не в силах сдержать охвативший его восторг, Дейв приложил чудесный рог к губам и подул в него.
      То был, разумеется, весьма необдуманный поступок, однако вреда он никому принести не мог, ибо Кинуин специально оставила Дейву этот рог, чтобы и он, и его друзья услышали те звонкие ликующие звуки, которые сейчас полились из рога к небесам.
      Однако Богиня могла лишь предполагать, что именно произойдет после этого, ибо волшебный рог на самом деле принадлежал вовсе не ей и она не имела права дарить его кому-то. А юноши, подув в рог, должны были, по ее расчетам, узнать, кто его настоящий хозяин, а затем вскочить на своих коней и поскорее мчаться прочь от этого места. Так было задумано Богиней, однако даже Богиня не всегда может воплотить в жизнь свои планы, если они противоречат рисунку великого Гобелена. Кинуин не учла Ливона дан Айвора.
      Стоило Дейву подуть в рог, и звуки, полившиеся оттуда, показались им, всем троим одновременно, самим Светом! Ясные и чистые, звуки эти способны были полностью завладеть душой человека, унести его с собой в неведомые дали, и Дейв понял, почувствовал всем сердцем, изумленно глядя на это удивительное сокровище, что ни один приспешник темных сил никогда не слышал и не услышит звуков волшебного рога, ибо такова его первая и основная особенность.
      - Пошли, - сказал Торк, когда вдали замерло золотистое эхо. - Мы все еще во власти леса. Нужно уходить отсюда. - Дейв послушно двинулся к лошадям, все еще глубоко потрясенный теми звуками, что вырвались из рога.
      - Погодите! - сказал Ливон.
      Во Фьонаваре было человек пять, которые могли бы знать о второй особенности чудесного рога, оставленного Кинуин, но более никто. Одним из этих пяти был Гиринт, шаман третьего племени дальри. Он вообще обладал множеством знаний о свойствах различных утерянных или забытых магических предметов. И он был учителем Ливона дан Айвора.
      Но Кинуин, оставляя рог рядом с молодыми людьми, этого не знала да и не могла знать - даже Богиням не дано знать все на свете. Она всего лишь хотела преподнести этим людям небольшой подарок. Однако невольно преподнесла им великий дар. Какое-то время великий Ткач еще колебался, не, снимая рук со своего Станка, а потом Ливон сказал:
      - Здесь должно быть раздвоенное дерево.
      И с этими его словами в Гобелен Жизни вновь была вплетена некая нить, давным-давно порванная и утраченная.
      Дерево нашел Торк. Это был огромный ясень, ствол которого расщепила молния. Трудно было даже представить себе, как давно это произошло. С тех пор на дереве образовалась развилка - примерно на высоте человеческого роста.
      Ливон и Дейв молча подошли к Торку, который стоял перед раздвоенным деревом. От напряжения он весь застыл, и щека у него нервно подергивалась.
      - А теперь ищите камень, - велел им Ливон.
      И все трое стали смотреть сквозь развилку в стволе, но Дейв оказался удачливее других.
      - Вон там, на опушке, - сказал он.
      И вдруг заметил в глазах Ливона изумление, смешанное с ужасом. Глядя на этот огромный камень, наполовину утопленный в землю, Ливон прошептал еле слышно:
      - А вы знаете, что мы нашли? Вход в Пещеру Спящих!
      - Не понимаю, о чем ты? - спросил Торк.
      - Дикая Охота! - напомнил ему Ливон. От этих слов у Дейва волосы на затылке зашевелились. - Здесь, под этим камнем, крепко спит самая дикая магия, какая только существовала на свете. - Голос Ливона, обычно такой спокойный, звенел от напряжения, а потом и вовсе сорвался, и он продолжал совсем тихо: - Это ведь в Рог Оуина ты только что подул, Дейвор. И если бы мы сумели отыскать то пламя, охотники снова скакали бы верхом на своих конях, клянусь всеми Богами!
      - Расскажи мне об этом! - умоляющим шепотом попросил его Дейв.
      Ливон помолчал несколько минут, а потом вдруг запел, по-прежнему не сводя с камня глаз, и его друзья тоже продолжали смотреть туда сквозь развилку в стволе ясеня.
      То пламя пробудится ото сна,
      И призовет правителей тот рог!
      Хоть чаша горя выпита до дна,
      Никто их в рабстве удержать не смог.
      Тех, кто скакал из Башни Оуина,
      Ребенок вел, трубивший в этот рог
      - Дикая Охота, - снова промолвил Ливон после долгого молчания, когда стихло даже эхо его песни. - У меня не хватает слов, чтобы поведать вам, как все это далеко от нас и насколько нам троим все это недоступно! - И больше он ничего говорить не пожелал.
      И они поспешили прочь от этого страшного места, от этого огромного, утопленного в земле камня, от этого разорванного молнией дерева, и Рог Оуина качался у Дейва на поясе. Потом они, следуя молчаливому уговору, быстро пересекли ту дорогу и продолжили свой путь, стараясь оставаться незамеченными, пока не доберутся до Парас-Дерваля и не встретятся с магом Лорином и Верховным правителем Бреннина.