Но девочка! Девочка эта была совсем иным существом, ее душу Исанна видеть могла и видела много раз. Она тихонько поднялась с постели, подошла к Ким и остановилась, глядя на нее. Она видела камень-веллин на тонком запястье, и бальрат, сверкавший на пальце Ким, и думала о пророчестве Махи и Красной Немаин.
      А еще в ту ночь она впервые за много лет думала о Радерте. Какая старая, старая печаль! Пятьдесят лет прошло, и все же... Утраченный ею пятьдесят лет назад, оставшийся по ту сторону Ночи, а теперь она даже не сможет... Но пес уже спел свою песнь в Священной роще, и время ее настало. Пора. И она так давно знает, что это неизбежно должно произойти. Она не испытывала страха - только горечь утраты, а с этим чувством она жила всегда.
      Кимберли чуть шевельнулась на подушке. Она еще так молода, думала Ясновидящая. До чего же все это печально! Но она не знала, действительно не знала иного пути, а вчера она солгала, пообещав этой девочке, что со временем та сумеет разобраться в хитросплетении жизненных нитей Фьонавара. Дело было совсем не в этом. Разве могло это быть всего лишь вопросом времени?
      Эта девочка нужна здесь. И не только потому, что она тоже ясновидящая. Она ведь уже сумела стать не просто участницей Перехода, но и замкнуть Круг. Она сразу почувствовала боль этой земли, она получила знания от Эйлатина. Да, она здесь нужна, но разве она готова взвалить на себя это бремя? Старая Исанна знала один лишь способ, только один, с помощью которого можно завершить необходимую Ким подготовку.
      Кошка проснулась и, будто все понимая, наблюдала за Исанной с подоконника. Ночь была очень темная; завтра луны на небе не будет. Да, самое время. Пора, пора.
      Исанна положила ладонь на лоб Кимберли, туда, где в моменты особого волнения или напряжения появлялась одна-единственная вертикальная морщинка. Рука старой ясновидящей ничуть не дрожала, когда тонкие и по-прежнему прекрасные пальцы ее безошибочно отыскали и легко погладили тайный знак на челе девушки. Пышные волосы Ким разметались по подушке. Кимберли крепко спала. Легкая улыбка озарила лицо старой ясновидящей, и она, убрав руку, с нежностью прошептала:
      - Спи, детка. Тебе это нужно, ибо путь твой темен и перед концом его душа твоя будет гореть в огне и сердце твое разобьется от страшной душевной муки. Не печалься же утром, оплакивая мою душу: я уже увидела все свои сны. И пусть великий Ткач назовет тебя своею, и пусть он защищает тебя от темных сил до конца жизни твоей!
      Затем в комнате снова стало тихо. Кошка со своего подоконника продолжала наблюдать за Исанной.
      - Ну вот и все, - молвила старая ясновидящая, прощаясь с этой комнатой, с этой ночью, с летним звездным небом, с многочисленными тенями своего прошлого и с тем единственным, дорогим и любимым, с которым теперь расставалась навсегда и которому отныне суждено было навеки затеряться в мире мертвых. Осторожно подняла она крышку потайного люка и медленно спустилась по каменным ступеням туда, где ждал ее спрятанный в ножны кинжал Колана, даже за тысячу лет ничуть не утративший блеск своего обоюдоострого клинка.
      Теперь он очень страдал от боли. Луна, скатившись к горизонту, уже не освещала больше поляну. "Моя последняя луна", - подумал он вдруг, хотя мысль об этом тоже причиняла боль. Он то и дело ненадолго терял сознание, что само по себе было очень неприятно, хотя до настоящего конца было еще далеко, и он понемногу начинал галлюцинировать. Его окружали разные цвета, звуки. Из ствола дуба, на котором он висел, казалось, проросли пальцы, грубые, как кора, и пальцы эти плотно обхватили Пола, прижали к стволу, и теперь он касался его всем своим телом. Один раз, и это продолжалось довольно долго, ему даже показалось, что теперь он уже внутри Древа Жизни и может только выглядывать оттуда наружу, а вовсе не привязан к его стволу. А может, он уже и сам стал этим Древом?
      Он действительно не боялся умирать - боялся лишь умереть слишком рано. Он ведь дал клятву! Но хранить верность этой клятве было тяжко. Тяжко было, до предела напрягая свою волю, заставлять себя прожить, промучиться еще одну ночь. Куда легче было бы закрыть глаза, сдаться, расслабиться и, потеряв сознание, оставить наконец эту боль позади. Уже и битва пса с волком казалась ему неким полусном, хотя он твердо знал, что битва эта закончилась всего несколько часов назад, а запястья его покрыты засохшей кровью из-за того, что он тогда все пытался освободиться от пут, желая помочь храброму псу.
      Когда перед ним появился еще один человек, он был уверен, что это ему просто кажется. Слишком далеко он уже ушел с этой поляны... Однако, как оказалось, он еще не утратил самоиронии. "Я, похоже, становлюсь чем-то вроде популярного аттракциона! - мелькнула в его затуманенном мозгу насмешливая мысль. - Все спешите видеть, как жертву Богу распинают на дереве!"
      Однако человек не исчезал и ни в какое животное явно превращаться не собирался. У него была густая темная борода и темные, глубоко посаженные глаза. И он просто стоял перед деревом и смотрел на него. И взгляд его был странно тревожащим. Странное какое-то видение, думал Пол, слушая, как громко шумят на ветру деревья.
      Пытаясь хоть немного прочистить мозги, он с огромным трудом качнул несколько раз головой и открыл пошире глаза. Глаза почему-то страшно болели, но видеть он мог вполне сносно. И то, что он увидел в лице стоявшего внизу человека, настолько потрясло его, что на затылке зашевелились волосы. Это была всепоглощающая глухая ненависть и необузданная страсть. Пол чувствовал, что ему, конечно, следовало бы знать, кто это такой, и он сразу догадался бы, если б только голова у него не болела так сильно и была хоть чуточку пояснее. А сейчас понять что-либо оказалось выше его сил, слишком тяжело, абсолютно безнадежно...
      - Ты украл мою смерть! - сказал ему этот человек.
      Пол закрыл глаза. От подобных страстей он был уже слишком далек, слишком многое уже оставил позади и не в состоянии был что-либо объяснять. Он вообще не в состоянии был что-то еще делать - разве что постараться все-таки продержаться до конца.
      Клятва. Он ведь дал клятву. Но что значит какая-то клятва? Еще целый день - вот что она значит. И еще целую ночь. Третью ночь.
      Через какое-то время он, кажется, снова открыл глаза и с невероятным облегчением увидел, что снова остался один. Небо на востоке начинало сереть; занимался новый день. Последний.
      Так закончилась вторая ночь Пуйла-чужеземца на Древе Жизни.
      Глава 9
      А утро принесло в Парас-Дерваль нечто неслыханное: горячий сухой ветер с севера, порывистый и вызывающий безотчетную тревогу.
      Никто не мог припомнить, чтобы горячий ветер когда-либо дул с севера. Этот ветер принес с собой такую тучу пепла от сгоревших дотла крестьянских домов и амбаров, что даже воздух почернел, даже полдневное яркое солнце превратилось в тускло-оранжевое пятно, с трудом просвечивавшее сквозь мутную мглу.
      А гром все продолжал греметь, и это казалось почти насмешкой, ибо небо так и осталось безоблачным.
      - При всем моем уважении и прочих чувствах к высокому собранию, сказал Дьярмуд, стоя у окна и явно с трудом сдерживая гневное нетерпение, вынужден заявить, что мы попусту теряем время! - Казалось, он вот-вот взорвется; вид у него был в высшей степени опасный, и, как разочарованно догадался Кевин, он к тому же, был еще и немного пьян.
      Айлиль, сидевший во главе стола, за которым собрался Совет, на своего наследника внимания не обратил. Кевин, по-прежнему не слишком хорошо понимавший, зачем его сюда пригласили, видел на скулах старого короля два ярких красных пятна. Айлиль выглядел ужасно; казалось, за эту последнюю ночь он особенно одряхлел и как-то усох.
      В комнату вошли еще двое: высокий человек с умным лицом и с ним второй, дородный и улыбчивый. Ага, догадался Кевин, это, должно быть, маг Тейрнон, а с ним его Источник, Барак. Канцлер Горлас представил прибывших, и оказалось, что догадка Кевина была правильной, только магом оказался как раз безобидного вида толстяк, а совсем не высокий.
      Лорина все еще не было, но Мэтт уже пришел. Собрались уже и другие важные лица королевства. Кевин узнал Мабона, герцога Роденского и кузена Айлиля, а также Ньявина из Сереша. Румяный человек с сильной проседью в бороде по имени Кередур был хранителем Северной твердыни - точнее, он им стал после того, как старшего брата Дьярмуда отправили в ссылку. Всех этих людей Кевин видел вчера на пиру. Вот только лица у них сейчас были совсем другие.
      Ждали только Джаэль, но время все шло, и даже Кевин стал проявлять некоторые признаки нетерпения.
      - Господин мой, - внезапно обратился он к королю, - пока мы ждем... кто такой Галадан? Я чувствую себя настолько несведущим...
      Ответил ему Горлас. Айлиль был погружен в глубокое раздумье, а Дьярмуд по-прежнему дулся, стоя у окна.
      - Он один из андаинов, дитя смертной женщины и Бога. В былые времена такие союзы были не так уж и редки. Андаины обычно обладают очень сложным характером и не имеют ни собственной территории, ни своего государства. Галадан стал их правителем, будучи, безусловно, самым могущественным из них, а также, по слухам, обладая самым изощренным умом во Фьонаваре. А потом по какой-то причине вдруг совершенно переменился.
      - Это еще мягко сказано, - прошептал Тейрнон.
      - Полагаю, ты прав, - кивнул Горлас. - Дело в том, что Галадан влюбился в Лизен Лесную. А когда она его отвергла и связала свою судьбу со смертным Амаргином, самым первым из магов, Галадан поклялся страшной клятвой, что отомстит этому миру, - в голосе Горласа послышался ужас, ставшему свидетелем его унижения, и сделает так, что мир этот перестанет существовать!
      Воцарилась тишина. Кевин не знал, куда деваться и что сказать в ответ. Он совсем растерялся.
      Рассказ Горласа продолжил Тейрнон:
      - Во времена Баэль Рангат, - сказал маг, - Галадан был первым помощником Ракота и самым ужасным из его многочисленных слуг. Он способен по своему желанию принимать волчье обличье. В таком виде он и командовал всеми волками севера. Впрочем, его конечная цель несколько противоречила конечной цели его господина, ибо Могрим жаждал безграничного могущества и абсолютной власти над этим миром, а Галадан желал завоевать этот мир только для того, чтобы полностью его уничтожить.
      - И они воевали друг с другом? - догадался Кевин. Тейрнон покачал головой.
      - Нет. Против Ракота никто не смеет бунтовать, хотя могущество Галадана действительно очень велико. И если сейчас он объединит в войне против нас своих "друзей", как он называет волков, и цвергов, то над нами нависнет страшная угроза. Но Ракот, которого пока что связывает сила Сторожевых Камней, находится вообще вне Гобелена нашей жизни, в основу которого не вплетено даже самой маленькой ниточки с его именем. Ракот бессмертен, и никто никогда не мог противопоставить его желаниям свою собственную волю.
      - Это сделал Амаргин, - раздался от окна голос Дьярмуда.
      - И умер, - неохотно откликнулся Тейрнон.
      - Бывают вещи и похуже смерти, - огрызнулся принц.
      И тут Айлиль наконец шевельнулся и, кажется, хотел что-то сказать, но не успел: двери отворились и в зал влетела Джаэль. Верховная жрица коротко кивнула королю в знак приветствия, более ни с кем не поздоровалась и скользнула в кресло, оставленное для нее в конце длинного стола.
      - Большое тебе спасибо, прелестница, что не заставила нас слишком долго ждать! - ядовито заметил Дьярмуд, усаживаясь по правую руку от Айлиля. Но Джаэль только усмехнулась в ответ. Усмешка, надо сказать, получилась весьма неприятной.
      - Ну что ж, начнем, - сказал, прокашлявшись, король. - По-моему, лучше всего было бы посвятить это утро повторному и тщательному рассмотрению...
      - Боги! Клянусь Ткачом и его Станком! Отец, что ты говоришь? - Кулак Дьярмуда с грохотом опустился на стол. - Все и без того знают, что случилось! Что там еще рассматривать повторно? Вчера ночью я поклялся, что мы придем на помощь светлым альвам и...
      - То была слишком поспешная, преждевременная клятва, принц Дьярмуд, прервал его Горлас. - К тому же вы, ваше высочество, и не вправе давать подобные клятвы.
      - Вот как? - тихо изумился принц. - В таком случае позвольте напомнить... Давайте и впрямь "повторно и тщательно" рассмотрим случившееся. Вчера погибли один из моих людей и фрейлина Лаэша. Шесть дней назад на территории дворца был пойман цверг. - Перечисляя, он загибал пальцы на руке. - Затем на территории Бреннина погибли светлые альвы. Вернулся Галадан. Вернулась Авайя. Первый маг нашего королевства оказался предателем - это доказанный факт. Гостья и близкий друг нашей семьи похищена. Осмелюсь заметить, эта дама являлась также близким другом и гостьей нашей великолепной Джаэль, Верховной жрицы Бреннина, что должно кое о чем свидетельствовать, если, разумеется, наша очаровательница не считает данную традицию совершенно бессмысленной.
      - Нет, не считаю! - сердито глянула на него Джаэль.
      - Неужели? - Принц изумленно поднял брови. - Вот неожиданность! А мне казалось, что для тебя соблюдение законов гостеприимства - такая же нелепость, как вовремя являться на Большой военный совет.
      - Ну, это еще не совсем военный совет, - отважно вмешался герцог Кередур, - хотя, если честно, я разделяю мнение принца. И предлагаю незамедлительно привести страну в боевую готовность.
      Мэтт Сорин что-то проворчал в знак согласия. Тейрнон, однако, покачав своей круглой головой, возразил:
      - Столица и без того уже охвачена страхом, и страх этот через несколько дней, несомненно, распространится по всему Бреннину. - Ньявин, герцог Серешский, согласно кивнул. - До тех пор пока мы не будем знать в точности, перед лицом какого врага мы оказались и каковы наши планы на будущее, нам, по-моему, нужно позаботиться прежде всего о том, чтобы не сеять панику.
      - Да мы и так отлично знаем, кто наш враг! - крикнул в ответ ему Дьярмуд. - Ведь Галадана видели! ВИДЕЛИ! Я считаю, нам пора призвать на помощь Всадников дальри, заключить союз с альвами и преследовать Повелителя волков всюду, куда бы он ни пошел, а потом нанести ему последний сокрушительный удар, уничтожить его раз и навсегда!
      - Просто поразительно, - сухо и насмешливо заметила в наступившей тишине Джаэль, - какую пылкость проявляют порой младшие королевские отпрыски! Особенно когда чересчур много выпьют.
      - Осторожней, прелестница, - нежно посоветовал ей принц. - Я ведь ни от кого не потерплю подобных намеков, а уж от тебя, любительница полуночных бдений, и подавно!
      Кевин не выдержал:
      - Да послушайте только, вы оба, что вы несете! Вам что, не ясно? Дженнифер пропала! И нужно немедленно что-то предпринять, а не заниматься дурацкой перебранкой, черт вас побери!
      - Полностью согласен, - сурово поддержал его Тейрнон. - Осмелюсь предложить следующее: пригласим на Совет нашего друга из Данилота, - если он, конечно, в состоянии на него явиться, - и постараемся узнать мнение альвов по этому вопросу.
      - Да, Тейрнон, ты можешь пока что заняться этим и побеседовать с Бренделем, - сказал вдруг Айлиль дан Арт, вставая и возвышаясь надо всеми, как башня, - а затем сообщить его мнение мне. Ибо я решил отложить заседание Совета на завтра. Соберемся здесь в тот же час. А сейчас я попрошу всех разойтись.
      - Но, отец... - начал было Дьярмуд.
      - Ни слова более! - резко приказал Айлиль, и глаза его на исхудалом лице гневно сверкнули. - Я по-прежнему Верховный правитель Бреннина, и пусть все помнят об этом!
      - Мы ПОМНИМ, о мой король! - раздался от порога чей-то знакомый голос. - Все мы хорошо помним об этом, - продолжал Лорин Серебряный Плащ, стоя в дверях, - вот только Галадан стал слишком силен, чтобы можно было медлить без особых на то причин.
      Покрытый дорожной пылью, изможденный, с ввалившимися глазами, маг, не обращая ни малейшего внимания на вызванное его появлением замешательство, смотрел только на Айлиля. И Кевин услышал, как по залу прошелестел вздох облегчения. У него, надо сказать, тоже сразу стало легче на душе, когда он увидел Лорина. Он чувствовал, как много значит его возвращение при сложившейся ситуации.
      Мэтт Сорин уже успел встать рядом со своим другом, мрачновато и встревоженно на него поглядывая. Чудовищная усталость, казалось, окутывает Лорина физически ощутимым облаком, но маг, собрав последние силы, повернулся и поверх голов окруживших его людей пристально посмотрел на Кевина.
      - Прости меня, - просто и искренне сказал он. - Мне очень и очень жаль!
      - Я знаю, - прошептал Кевин, кивая, точно китайский болванчик. Больше они не сказали друг другу ни слова, и оба дружно повернулись к королю, который снова заговорил, хотя предыдущая попытка овладеть ситуацией в зале, казалось, полностью лишила его сил...
      - С каких это пор Верховный правитель должен объяснять подданным свои поступки? - Айлиль сказал это скорее сварливым, а не грозным тоном.
      - Никто этого и не требует, господин мой. - Лорин сделал в его сторону несколько шагов. - Но когда правитель все же делает это, его подданные, и в особенности его советники, могут порой оказать ему немалую помощь.
      - Да, порой такое случается, - признал король. - Но происходят и такие вещи, о которых никто, даже королевские советники, знать не должны! - Кевин заметил, как нервно Горлас ерзает на своем кресле, и решил воспользоваться этим замешательством:
      - Но ваш канцлер уже знает о том, что случилось, господин мой! Так разве остальные участники Совета об этом знать не должны? Простите мне мою дерзость, но ведь речь идет о женщине, которую я люблю!
      Айлиль некоторое время молча смотрел на него, потом едва заметно кивнул в знак согласия.
      - Хорошо сказано, - молвил он. - На самом деле ты единственный человек здесь, который имеет полное право знать все. Я поступлю так, как ты просишь.
      - Ваше величество... - начал было Горлас встревоженно.
      Однако Айлиль поднял руку, призывая его к молчанию.
      И в наступившей тишине они услышали отдаленный раскат грома.
      - Разве вы не слышите? - Голос короля зазвенел. - Слушайте же! Морнир уже близок, он идет к нам, и, если жертва выдержит испытание, сегодня он будет здесь. Ибо сегодня наступит третья ночь! Как же можем мы что-то предпринимать, не зная, чем эта ночь закончится?
      Через секунду все были уже на ногах.
      - Кто-то принес себя в жертву на Древе Жизни, - пояснил бесцветным голосом Лорин.
      Король молча кивнул.
      - Мой брат? - спросил Дьярмуд, и лицо его стало пепельно-бледным.
      - Нет, - сказал Айлиль и повернулся к Кевину. И сразу все стало ясно.
      - Господи! - воскликнул Кевин. - Это же Пол! - И он в отчаянии закрыл руками лицо.
      Кимберли проснулась, уже все зная.
      "Тот, кто убивает без любви, безусловно, должен был бы умереть сам. Так Сейтр, король гномов, сказал некогда Колану Возлюбленному. И, понизив голос, чтобы его мог слышать только сын Конари, прибавил: - Тот же, кто умирает с любовью в сердце, может отдать свою душу в подарок человеку, отмеченному тайным знаком, который начертан на рукояти этого кинжала".
      "Дорогой подарок", - прошептал Колан.
      "Дороже, чем ты думаешь. Отдав душу, лишаешься ее навсегда. Она потеряна для Времени. И для нее не будет выхода из чертогов Ночи, и она никогда не сможет попасть в светлые покои великого Ткача".
      И тогда сын Конари поклонился ему до самой земли и сказал: "Благодарю тебя, Сейтр. За этот обоюдоострый кинжал и этот обоюдоострый дар. И пусть Морнир дарует нам способность разглядеть тот миг, когда можно воспользоваться им правильно".
      В то первое утро Кимберли, не успев еще посмотреть в зеркало, поняла, что волосы у нее совершенно седые, и тихонько заплакала, лежа в постели. Но плакала она недолго. Слишком многое нужно было успеть сделать. И хотя браслет с волшебным веллином по-прежнему был у нее на руке, лихорадка наступающего дня уже охватила ее. Нельзя допустить, чтобы события этого утра вывели ее из строя! Иначе она будет просто недостойна великого дара Исанны.
      И она встала с постели, новая ясновидящая Бреннина, новая толковательница сновидений, чтобы ступить на тот трудный путь, который Исанна открыла перед ней своей смертью.
      Больше, чем смертью.
      Некоторые поступки - независимо от того, во имя добра или зла они совершаются, - находятся так далеко за пределами нормального человеческого поведения, что заставляют нас, когда мы о них узнаем, перестраивать все свое восприятие действительности, чтобы подыскать им в этом восприятии соответствующее место.
      Именно так поступила и Исанна. Актом великой любви - и любви не только к ней, Ким! - великой настолько, что разум не вмещал ее сразу, Исанна лишила свою душу всех тех зацепок, что удерживают память человека во Времени и Пространстве. И ушла - совсем, навсегда. И не только из жизни, нет, куда дальше. Теперь Ким это понимала - Исанна ушла и от смерти, и от всего того, что выткал великий Ткач для своих Детей.
      И благодаря этому сумела передать Ким все, что имела, все, что могла передать. И теперь Ким не смела даже сказать, что она не из Фьонавара, ибо в душе ее билось глубинное - на уровне интуиции - понимание этого мира, более глубокое даже, чем понимание того Мира, откуда она сюда явилась. И теперь, глядя на цветок баннион, она отлично понимала его суть, как понимала теперь и суть веллина, и даже кое-что важное знала о той роли, которую играет в ее судьбе камень бальрат, воплотивший в себе силы дикой магии; и когда-нибудь она непременно поймет, узнает, кто должен был носить Венец Лизен и пройти по самой темной из всех возможных троп на свете, как называл эту тропу Радерт. Радерт, которого Исанна потеряла вновь и теперь уже навсегда, чтобы дать ей, Ким, это бесценное, это тяжкое знание.
      Нет, это просто чудовищно! Чудовищно несправедливо! Какое право, господи, какое право имела Исанна принести такую страшную жертву и взвалить на ее, Ким, плечи этот немыслимый дар, это невыносимое бремя? Как она смела решать за нее? Без нее?
      Ответить, однако, оказалось довольно просто. Стоило лишь чуть-чуть поразмыслить. Нет, Исанна такого права не имела, и Ким совершенно свободно могла бы сейчас уйти, бросить все, отказаться ото всех этих жертв и даров. Да, можно вновь совершить Переход, как они и собирались, и оказаться дома, и выкрасить волосы или же, если захочется, оставить их седыми, в стиле "новой волны". Пока что ничего еще не переменилось...
      Вот только, если быть честной, переменилось абсолютно все. "Как отделить рисунок танца от его исполнителя?" - примерно такой вопрос вычитала она где-то. А как отделить того, кто видит сны, от самих этих снов? Она чувствовала, что не находит ответа. Она совсем запуталась... Хотя ответ был невероятно прост.
      Сделать это невозможно.
      Через несколько минут она слегка нажала ладонью на потайную плиту под столом - теперь она знала, как это делается, - и перед ней открылась лестница, ведущая вниз.
      Она стала спускаться по стертым каменным ступеням, и ей указывал путь свет Венца Лизен. И тот кинжал должен был тоже непременно оказаться там это она знала твердо, как знала и то, что серебристо-голубое лезвие будет покрыто алой кровью, но тела Исанны ясновидящей она там не найдет. Ибо Исанна умерла с любовью в сердце, убив себя этим клинком, и теперь находится за пределами Времени и Пространства, там, куда за ней никто последовать не может. Она просто исчезла. Навсегда. Окончательно и абсолютно. И все кончено.
      И оставила здесь, в самом первом из миров, Ким, возложив на ее плечи тяжкое бремя заботы об этом мире.
      Ким вытерла лезвие и вложила Локдал в ножны; и при этом раздался снова звук потревоженной струны арфы. Она убрала кинжал в шкаф и снова поднялась по лесенке наверх - навстречу тому миру, которому так необходима была сейчас, навстречу всем тем мирам, которые отныне были связаны с нею, новой ясновидящей Бреннина.
      - Господи! - воскликнул Кевин. - Это же Пол!
      Напряженная, гнетущая тишина была ему ответом. К такому никто из них не был и не мог быть готов. "Но я-то должен был догадаться! - Эта мысль, точно пойманная птица, билась у Кевина в мозгу. - Я должен был понять - еще когда он впервые рассказывал мне о Древе Жизни!" Горечь и бессильный гнев переполняли его душу...
      - Это, наверное, тоже было решено во время игры в шахматы? - злобно бросил он королю.
      - Да, - просто ответил Айлиль. - Он пришел играть в та'баэль, а потом сам предложил... Я бы никогда не попросил его об этом! Мне и в голову никогда такое не приходило! Не знаю, правда, сможешь ли ты мне поверить...
      Но он, конечно же, поверил. Слишком уж все совпадало! И зря он так набросился на старика. Ведь Пол все равно бы сделал то, что давно уже хотел сделать, а ТАК умереть было куда лучше, чем "случайно" упасть, спускаясь с отвесного утеса. Если все это, конечно, соизмеримо. А почему бы и нет? Ему казалось, что соизмеримо вполне. Но все-таки было так больно... так больно... и еще...
      - Нет! - решительно сказал Лорин. - Это необходимо остановить. Мы не имеем права так поступать! Он ведь даже не из нашего мира. Мы не смеем взваливать на него одного собственные беды и несчастья. Мальчика нужно немедленно с дерева снять! Тем более что он гость твоего дома, Айлиль! Гость нашего мира! И о чем ты только думал, когда...
      - О нашем мире. О своем доме. О своем народе. Он сам пришел ко мне, Серебряный Плащ.
      - И нужно было ему отказать!
      - Лорин, он же предложил это от чистого сердца! - Это сказал Горлас, и голос его неожиданно дрогнул.
      - Так ты тоже был при этом? - рассвирепел маг.
      - Да. И это я привязывал его к Древу. Он так храбро прошел мимо нас прямо к нему... Словно был там совершенно один. Я сам не знаю, как все это получилось, и боюсь сейчас говорить об этом, как боялся и там, в Священной роще, но клянусь: он предложил себя в жертву от чистого сердца!
      - Нет, - снова сказал Лорин, и лицо его окаменело - с таким трудом он сдерживал целую бурю чувств, бушевавшую у него в душе. - Нет, он, возможно, просто не в состоянии был понять, на что решился. О, мой король, его необходимо немедленно оттуда снять! Пока он не умер.
      - Но это же его собственная смерть, Лорин! Он сам выбрал ее и принес нам в дар. Неужели ты осмелишься отнять у него право на собственную смерть? - Глаза Айлиля казались очень старыми и очень усталыми.
      - Осмелюсь! - отвечал маг. - Я привел его сюда не для того, чтобы он ради нас умер.
      Пора вмешаться, решил Кевин.
      - Может быть, привели нас сюда и не для этого... - Кевин с трудом шевелил губами, буквально выталкивая слова изо рта и все время запинаясь. Но я думаю, что Пол только поэтому сюда и пришел. - Господи, ведь он теряет их обоих! Сперва Дженнифер. А теперь и Пола. Казалось, что в груди у него не сердце, а сплошная рана. - И если он отправился к Древу Жизни, то сделал это сознательно. Потому, что сам так хотел. Что ж, позвольте ему умереть ради вас, раз он не может жить ради себя самого. Оставь его, Лорин. Отпусти его.
      Кевин даже не пытался смахнуть текущие по щекам слезы; ему было все равно, что их видят все, а Джаэль и вовсе не сводит с него глаз, своих холодных прекрасных глаз...
      - Кевин, - тихо промолвил маг, - это очень страшная смерть. Ни один человек не может выдержать три ночи подряд... Но если он не выдержит, все его страдания будут напрасными, и смерть эта ничего не даст. Позволь же мне снять его оттуда.
      - Не тебе это решать, Серебряный Плащ! - раздался голос Джаэль. - И не ему.
      Лорин обернулся; взгляд его сейчас был как кремень.
      - Если я решу снять его с дерева, - сказал он, словно вколачивая в нее эти слова, - то тебе придется убить меня, чтобы этому помешать.
      - Осторожнее, маг, - предупредил его Горлас вкрадчивым тоном. - Это уже попахивает предательством. Ведь наш Верховный правитель уже сказал свое слово. Неужели ты хочешь пойти против его воли?
      "Похоже, никто из них так и не понимает, что, собственно, произошло", - думал Кевин.
      - Никто тут никаких решений не принимал, кроме самого Пола, - сказал он, чувствуя себя обессилевшим. Однако ни малейшего удивления он не испытывал: ему действительно следовало бы знать, что так все и будет. Знаешь, Лорин, по-моему, если кто-то во всем этом хоть что-нибудь смыслит, так это он. Скажи, а если он все-таки продержится три ночи подряд, дождь пойдет?
      - Возможно. - Это сказал король. - Нам дикая магия не подвластна и нам ее не понять.
      - Кровавая магия! - горько воскликнул Лорин.
      - Дикое божество, - покачал головой Тейрнон. - И кровь, возможно, тоже прольется.
      - Да только ему все равно не продержаться! - сказал Дьярмуд совершенно трезвым голосом и посмотрел Кевину прямо в глаза. - Ты же сам говорил, что он был болен.
      Кевин рассмеялся - пронзительно и хрипло - и воскликнул с каким-то свирепым весельем, от которого ему стало еще больнее:
      - Вот уж что его никогда не останавливало! Он ведь у нас упрямый сукин сын! Упрямый и мужественный!
      Любовь, которой проникнуты были эти грубоватые слова, почувствовал, казалось, каждый присутствующий в зале; и к этому чувству даже Джаэль отнеслась с должным уважением, хотя в целом смотрела на происходящее совершенно иначе, чем Лорин Серебряный Плащ, который после слов Кевина без сил рухнул в кресло и некоторое время молчал.
      - Что ж, прекрасно, - вымолвил он наконец. - Ах, Кевин! Ведь отныне и до тех пор, пока существует на свете Бреннин, о нем будут слагать песни! Чем бы ни кончился его подвиг!
      - Песни! - презрительно и устало отозвался Кевин. - От этих песен у вас в голове сплошная каша. - Слишком много сил требовалось ему, чтобы хоть немного заглушить терзавшую его боль, и он позволил ей захлестнуть его с головой. "Порой просто НИЧЕГО нельзя сделать" - так говорил его отец. "Ах, абба!" - думал он, утопая в пучине невыносимой душевной муки и чувствуя себя удивительно одиноким и далеким от дома.