- Лила, - устало сказала Джаэль, - закрой дверь с той стороны и убирайся прочь.
      Девочка повиновалась.
      И Пол снова рухнул в кресло, в кои-то веки совершенно безразличный к тому, что Джаэль видит его слабость. Да и какое это имеет сейчас значение? "Они не станут старыми, как мы, которые остались..."
      - А где Лорин? - вдруг спросил он.
      - В городе, - ответил Дейв. - И Тейрнон тоже.
      Завтра во дворце Совет. Похоже... маги и Ким все-таки выяснили, кто насылает на нас зиму.
      - И кто же это? - почти равнодушно спросил Пол.
      - Метран, - сказала Джаэль. - С острова Кадер Седат. И Лорин хочет отправиться туда. Хотя на этом острове погиб Амаргин...
      Пол только вздохнул. Господи, как много событий! Его сердце, казалось, не выдержит, не сможет пережить все это. "...когда клонится к западу солнце, по утрам, когда солнце встает..."
      - А где Ким? Во дворце? Что с ней? - А ведь это очень странно, что Ким не пришла сюда, к Дженнифер...
      Он прочитал ответ по их лицам и, прежде чем кто-то успел ему что-то сказать, выкрикнул отчаянно:
      - Нет! Только не это!
      - Что ты, что ты! - поспешил заверить его Дейв. - С ней все в порядке, Пол. Она просто... не смогла сейчас прийти сюда. - Он беспомощно повернулся к Джаэль.
      И та очень спокойно передала ему то, что Кимберли рассказала ей о великанах параико и о том, что она, будучи Ясновидящей Бреннина, намеревается сделать. И ему оставалось только восхищаться, как Джаэль потрясающе владеет собой и какой у нее спокойный и чистый голос. Хотя и холодный. Когда она наконец умолкла, он так ничего и не сумел сказать ей в ответ. Похоже, голова у него просто переставала соображать.
      Дейв кашлянул смущенно и предложил:
      - Может быть, пойдем? Нам давно пора. - Пол впервые заметил, что голова у Дейва перевязана. Следовало бы, конечно, спросить у него, что случилось, но он чувствовал такую невыносимую усталость...
      - Ты ступай, - тихо сказал ему Пол. Он не был уверен, что у него хватит сил, чтобы просто встать на ноги. - Я сейчас тебя догоню.
      Дейв повернулся было к двери, но на пороге остановился.
      - Я бы очень хотел... - начал он. И умолк. Потом нервно сглотнул и договорил: - Очень многого я бы хотел! - И вышел из комнаты. Джаэль за ним не последовала.
      Полу очень не хотелось оставаться с ней наедине. Сейчас не время для того, чтобы стараться справиться с собственными чувствами. Да и все равно ему в конце концов придется уйти.
      - Ты спросил меня однажды, - сказала жрица, - можем ли мы с тобой разделить одну тяжкую ношу, и я ответила: нет. - Он поднял голову и внимательно посмотрел на нее. - Теперь я стала умнее. - Она даже не улыбнулась. - А та тяжкая ноша стала еще тяжелее. Год назад я кое-чему научилась - у тебя; а две ночи назад - у Кевина. Теперь, наверное, поздно говорить, что я тогда была не права!
      К этому он готов не был. Он, похоже, не был готов ни к чему из того, что происходило сейчас вокруг него. В душе у него почти ничего не осталось, кроме горя и горечи - в равных долях. "... как мы, которые остались..."
      - Приятно слышать, что наш с Кевином пример оказался для тебя полезным, - сказал он. - И ты непременно должна попробовать, не сгожусь ли я на что-нибудь еще, только выбери для этого день получше. - Он прекрасно видел, как подействовали на нее его оскорбительно-горькие слова, как гордо дернулась вверх и застыла ее прекрасная голова, но заставил себя встать и быстро вышел из комнаты, чтобы она не увидела его слез.
      А в зале под куполом, через который ему пришлось идти, слышалось жалобное пение жриц - плач по усопшим. Однако Пол почти не замечал этого. Голос, что звучал у него в ушах, был голосом Кевина Лэйна - точно таким, как год назад, когда он тоже пел плач по усопшей, плач собственного сочинения:
      Шелест волн на песчаной косе,
      Стук дождя серым утром по крыше...
      И камень могильный в росе.
      Он вышел из Храма уже в густых сумерках, и слезы застилали его глаза, так что он не мог видеть, что все склоны холма, на котором стоит Храм, покрыты зеленой травой, и в ней распускаются полевые цветы.
      Бесчисленное множество картин сменяло друг друга в ее снах, и в каждом из этих снов был Кевин. Он скакал верхом на коне, светловолосый, остроумный, никогда не прилагавший ни малейших усилий, чтобы казаться умнее других. Но в ее снах Кевин не смеялся. Нет, больше не смеялся. Не засмеялся ни разу! И лицо его было таким, подумала Ким, как когда он шел следом за серым псом в Дан Мору.
      У нее просто сердце разрывалось оттого, что она никак не могла припомнить, какие слова он сказал ей во время самого последнего их разговора, когда они мчались в Гуин Истрат. Он тогда ехал с нею рядом и рассказывал, как поступил Пол. Потом он ей заявил, что намерен рассказать о Дариене Бренделю из Данилота. Она тогда выслушала его и это решение одобрила; а потом еще коротко усмехнулась, когда он совершенно неправильно предсказал, как, по всей видимости, отреагирует на его поступок Пол.
      Она, правда, тогда была чересчур поглощена собственными мыслями, внутренне готовясь к тому мрачному путешествию, что предстояло ей в Морвране. Он, должно быть, почувствовал ее озабоченность, как она догадалась позже, потому что вскоре ласково коснулся ее плеча, что-то тихонько сказал ей и поскакал прочь, догоняя отряд Дьярмуда.
      Вряд ли он сказал ей напоследок что-то уж очень важное - скорее так, шутка, ласковое подтрунивание, - но теперь, когда его не стало, она мучилась тем, что так и не расслышала, что именно он сказал ей в последнюю минуту.
      Она уже почти проснулась, вырвавшись наконец из плена этих тяжких сновидений, и поняла, что находится в королевском дворце, в Морвране. Вряд ли у нее хватило бы сил провести еще одну ночь в святилище без Джаэль. Когда Верховная жрица вместе с войсками вернулась в Парас Дерваль, старый Храм вновь оказался во власти Одиарт, и торжество, которое светилось в глазах этой мужеподобной особы, было для Ким совершенно непереносимо.
      Разумеется, они кое-что выиграли. Снег таял повсюду, а утром его не останется совсем. И она отсюда уедет, хотя и не в Парас Дерваль. Да, то была победа, и Дана прекрасно продемонстрировала свое могущество, способное разрушить даже планы бесчисленных служителей Тьмы. Но за это была уплачена слишком дорогая цена, кровавая. И теперь повсюду расцветали красные цветы. Цветы Кевина. Только самого его больше не было на свете.
      Окно в комнате было открыто, и свежий ночной ветерок обещал скорую весну. Такую, какой никогда не бывало прежде - способную расцвести буквально за одну ночь. Но это не было даром природы. За это было заплачено сполна, за каждый цветок, за каждую травинку.
      Из-за соседней двери до нее доносилось дыхание Гиринта. Ровное, медленное - не такое прерывистое и судорожное, как прежде. К утру старый шаман уже придет в себя, а это означает, что и Айвор тоже вскоре их покинет. Вряд ли авен народа дальри может позволить себе еще задержаться здесь - ведь с окончанием зимы Равнина опять оказывается открытой для северных ветров.
      Неужели все дары этой Богини всегда такие "обоюдоострые", как говорит Айвор? Ким знала ответ на этот вопрос. Знала также и то, что уже сам этот вопрос поставлен неверно, несправедливо. Ведь им так отчаянно нужна была эта весна! Нет, несправедливой она быть не хотела. Пока еще не хотела.
      Ким повернулась на другой бок и снова уснула, и ей тут же приснился... нет, не Кевин. Хотя цветы его на снегу в этом сне были.
      Она была Ясновидящей Бреннина. Ее обязанностью, ее работой было видеть сны. И уже во второй раз за последние три ночи ей привиделось, что ее отсылают прочь ото всех, кого она знала и любила. Первый раз этот сон посетил ее две ночи назад, в постели Лорина, после прекрасной ночи любви, которую они оба будут всю жизнь вспоминать с благодарностью. Она была вся охвачена этим сном, она действовала внутри него, когда голос Джаэль, оплакивавшей смерть Лиадона, разбудил их, ее и Лорина.
      И вот теперь этот сон снова приснился ей, путаный, какими всегда бывают подобные сны, скользящие по виткам временной спирали.
      В этом сне она чувствовала едкий дым от горящих костров, а в дыму с трудом можно было различить какие-то фигуры. И за дымом виднелись пещеры, но не такие, как Дан Мора; эти пещеры были очень глубоки и широки, и находились они где-то высоко в горах. А потом это видение затуманилось и пропало - это время ускользнуло из силков, сплетенных ее даром ясновидения. И она увидела себя - чуть позже, - и ее лицо и руки были покрыты свежими ссадинами. Но крови почему-то не было. Не было крови. И вспыхивал какой-то непонятный огонь. И отовсюду слышалось пение. Потом ярко вспыхнул у нее на руке Бальрат, и она - как и в том сне о Стоунхендже - чуть не потеряла сознание от боли, которую всегда и непременно испытывала, когда зажигался этот блуждающий огонь. На этот раз было даже еще хуже, потому что совершалось нечто чудовищное, чему нет прощения. И столь мощное свечение Бальрата явно предвещало столь всеобъемлющие и столь грозные последствия, что даже после всего того, что уже было ею пережито, она громко стенала во сне от тяжкой душевной муки и все выкрикивала тот извечный вопрос, который, как она надеялась, уже отчасти разрешился: "Кто я такая, чтобы выносить все это?"
      И ответа на него, конечно же, не услышала. А разбудили ее лившиеся в окно солнечные лучи и пение бесчисленного множества птиц.
      Она встала, хотя и с некоторым трудом, испытывая боль в сердце, странно контрастировавшую с этим звонким цветущим утром. Пришлось даже немного подождать, пока утихнет эта боль. Потом она вышла на улицу. Провожатый уже ждал ее, и обе лошади были оседланы и полностью готовы к путешествию. Сперва она хотела ехать одна, но оба мага и Джаэль - в кои-то веки эти вечные враги объединились! - а также сам Айлерон категорически это ей запретили и стали настаивать на целом отряде сопровождения, но уж тут, в свою очередь, воспротивилась она сама. Она всего лишь намеревалась отдать долг; и это не имело к войне никакого отношения. Так она им и сказала. И больше она ничего не стала им говорить.
      Но на одного провожатого все-таки согласилась - не была уверена, что сумеет отыскать дорогу. Ничего, пришлось им смириться.
      - Я же с самого начала говорила тебе, - сказала она тогда Айлерону, что не очень-то умею подчиняться приказам. - Но в ответ на эту ее шутку никто не засмеялся и даже не улыбнулся. Ничего удивительного. Она и сама не улыбалась. Какие могут быть улыбки, когда Кевин мертв, и все пути их расходятся в разные стороны. И только один Ткач знает, сойдутся ли они когда-нибудь снова.
      А теперь вот ей предстояло еще одно долгое расставание с ними со всеми. Стражник вывел вперед слепого шамана Гиринта и подвел старика к ожидавшим его Айвору, его жене Лит и дочери Лиане. Ким заметила, что глаза у девушки все еще красные и припухшие. Ах, как много маленьких горестей и бед таилось внутри бед поистине огромных!
      Гиринт в своей обычной жутковатой манере остановился прямо перед нею, и она почувствовала невидимые прикосновения его мыслей. Он был еще очень слаб физически, это видели все, но духом был крепок по-прежнему.
      - Пока еще и дух тоже слабоват, - вдруг громко сказал он в ответ на ее мысли. - Но скоро я совсем поправлюсь - как только съем добрый кусок жареного мяса элтора, сидя на травке под звездным небом.
      Поддавшись внезапному порыву, Ким шагнула к старику и поцеловала его в щеку.
      - Я бы с удовольствием попировала с тобою вместе! - сказала она совершенно искренне.
      Костлявая рука Гиринта стиснула ее плечо.
      - Да, мне бы тоже очень этого хотелось, сновидица. Я рад, что перед смертью успел постоять с тобою рядом.
      - Мы можем постоять с тобой рядом еще много-много раз, - сказала она.
      Но он не ответил. Только еще крепче стиснул ее плечо и, подойдя еще на шаг ближе, прошептал, чтобы слышать его могла лишь она одна:
      - Прошлой ночью я видел во сне Венец Лизен, но не понял, на чьей же голове он красовался. - Тон у него был извиняющийся.
      Она замерла, затаив дыхание, но сказала довольно спокойно:
      - Ее лицо видеть могла только Исанна. Наверное, и я тоже смогла бы. Ты не думай об этом, Гиринт. Возвращайся к себе на Равнину со спокойной душой. Там тебе предстоит решить еще немало сложных задач. Ты не можешь делать все за всех - один.
      - Ты тоже, - сказал он. - Но если захочешь, то можешь читать мои мысли.
      И отлично понимая, что и он тоже сможет тогда читать ее мысли, Ким ответила:
      - Нет. Вряд ли тебе захочется делить со мной ответственность за то, что я собираюсь делать. Даже мысленно. Посылай свои мысли на запад, Гиринт. Теперь самая трудная задача, как мне кажется, стоит перед Лорином и Мэттом. На том самом острове, где умер Амаргин.
      Она позволила ему проникнуть в ее мысли и увидеть те расплывчатые тени из ее снов.
      - Ох, детка! - прошептал он взволнованно и, взяв обе ее руки в свои, поднес их к губам и поцеловал. А потом побрел прочь, сгорбившись так, словно на плечи ему давил не просто груз прожитых лет, а нечто куда более тяжкое.
      А Ким наконец повернулась к своим друзьям, которые терпеливо ждали ее в сторонке. Зеленела трава, вовсю распевали птицы, и солнце поднялось уже совсем высоко над горами. Ким посмотрела в небо, прикрывая глаза ладонью, и спросила:
      - Ну что, все готово?
      * Да, - ответил Брок из Банир Тал. И они вскочили на коней и отправились в дальний поход - в Кат Миголь, страну параико.
      "Шел к Богине всю свою жизнь", - так Джаэль сказала тогда о Кевине. И Дженнифер, оставшись в своей комнате одна, наконец поняла тайный смысл ее слов. Даже Верховная жрица не могла знать, насколько справедливы были ее слова. Дженнифер почувствовала вдруг, что каждый ее нерв совершенно оголен, словно прорвал защитную оболочку и оказался предельно уязвимым для всего на свете.
      Все их жаркие ночи любви предстали теперь перед ней с ужасающей ясностью. Те ночи, когда она лежала рядом с Кевином после безумств бурной страсти и наблюдала, как он изо всех сил старается вернуться в реальный мир из тех немыслимых далей, куда эта страсть его занесла. Это была единственная не поддающаяся ни контролю, ни пониманию вещь в нем, которая очень ее пугала. Он точно падал в бездну, стремительно ввинчивался в пучину страсти, а она не способна была даже проследить, на какой глубине он обретает наслаждение. И много, много ночей пролежала она без сна, глядя на его красивое лицо и наслаждаясь спокойным, точнее успокоенным, выражением этого лица, когда Кевин наконец выныривал из неведомых глубин и засыпал.
      Теперь она поняла.
      И наступила еще одна, последняя бессонная ночь, созданная для нее Кевином Лэйном. Она так и не смогла уснуть до рассвета, когда птицы уже начали петь за стенами Храма, и раздвинула шторы на окнах, чтобы полюбоваться наступающим утром. Дул свежий ветерок, напоенный ароматами весны, и на деревьях уже проклевывались из набухших почек молодые листочки. Мир снова радовал глаз буйством красок; их снова оказалось там невероятно много - после неизменного черно-белого зимнего пейзажа. Все вокруг снова стало зеленым, ярким, свежим, живым и совершенно не сравнимым с тем зеленым полусветом, что царил в Старкадхе. И пока глаза ее любовались этой весной, сердце ее, которое было также и сердцем Джиневры, тоже раскрылось и посмотрело наконец на окружающий ее мир. И эту, верно, еще не последнюю милость Кевин также оставил ей в наследство.
      В дверь постучали. Отворив ее, она увидела Мэтта Сорина. В одной руке он держал посох, в другой - цветы.
      - Весна! - воскликнул он. - Вот и первые весенние цветочки. Лорин сейчас на Совете во дворце; там собралась уйма народу. И я подумал, что ты, может, захочешь прогуляться со мной к могиле Эйдин.
      Пока они кружили по нижнему городу и выбирались на тропу, ведущую куда-то к западу, Дженнифер вспоминала историю, которую гном рассказывал ей когда-то давно. А может, не так уж и давно, как ей показалось. Историю о Нильсоме, маге, который обратил свое могущество во зло, и об Эйдин, которая его любила и стала его Источником. Единственной женщине, кроме Лизен Лесной, ставшей Источником мага. Это Эйдин спасла тогда Бреннин и священное Древо Жизни от Нильсома и безумного Верховного правителя Вайлерта, отказавшись служить своему магу. А потом убила себя.
      Мэтт рассказывал ей эту историю когда-то в большом зале Парас Дерваля. Еще до той прогулки верхом, когда она встретилась со светлыми альвами. До того, как Галадан нашел ее и отдал тому черному лебедю...
      А сейчас они с Мэттом брели по тропе, и вокруг буйствовала весна, и повсюду, куда бы ни посмотрела Дженнифер, на землю Фьонавара возвращалась жизнь. Трещали кузнечики, гудели пчелы; маленькая птичка с алыми крылышками взлетела с ветки яблони, покрытой цветами; коричневый кролик стрелой вылетел из зарослей ежевики... Она видела, что и Мэтт тоже упивается этой весной, глядя вокруг своим единственным глазом и словно утоляя жажду, давно его мучившую. В молчании шли они, томимые неясными надеждами, и на опушке леса Мэтт наконец остановился.
      Он уже рассказывал ей, что каждый год в середине зимы собирается Совет магов, на котором все они непременно проклинают Нильсома и Эйдин, ибо она нарушила основной закон их Ордена: предала своего мага, чего делать не имела права даже в том случае, если ее поступок имел целью спасение Бреннина и самого Древа Жизни.
      И каждую весну, сказал Мэтт, они с Лорином обязательно приносят первые цветы на могилу Эйдин.
      Могила ее была почти незаметна в густой траве, и нужно было непременно точно знать, где она находится, чтобы отыскать ее. Невысокий холмик земли, на нем ни могильной плиты, ни камня - ничего. Лишь тень деревьев, растущих на опушке леса Морнира, лежала на этой могиле. Печаль и покой охватили душу Дженнифер, когда она смотрела, как Мэтт опускается на колени и кладет цветы на этот неприметный холмик.
      Печаль и покой. И вдруг она заметила, что гном плачет, и тогда у нее из глаз тоже полились слезы - эта весна, весна Кевина, сумела все-таки отворить ее душу навстречу жизни... и боли. Она оплакивала Эйдин и жизнерадостного светловолосого Кевина; она оплакивала судьбу Дариена и то, что ему придется делать столь тяжкий выбор; она оплакивала Лаэшу и Дранса, убитых цвергами, когда на них напал Галадан со своим войском; и всех живых оплакивала она тоже, ибо над ними всеми нависла сейчас смертельная угроза Тьмы, угроза войны с ненавистным Могримом.
      И наконец, у могилы Эйдин она плакала о себе и об Артуре, ощущая всем своим существом весну, подаренную Кевином.
      И довольно долго Мэтт не вставал с колен и не поднимал глаз, пока наконец Дженнифер не перестала плакать..
      - Здесь, в этом месте, всегда становится легче на душе, - молвил он.
      - Легче? - удивилась она и усмехнулась. - И поэтому мы оба пролили так много слез?
      - Иногда это единственный способ облегчить душу, - отвечал он. - А разве ты этого еще не почувствовала?
      И действительно, через некоторое время она улыбнулась, чего не делала уже очень, очень давно, а он встал с колен и отступил от могилы. Потом пытливо посмотрел на нее и спросил:
      - Ну что, теперь ты наконец покинешь Храм? Она не ответила. Медленно погасла ее улыбка. И она сказала:
      - Так ты поэтому привел меня сюда? Мэтт по-прежнему внимательно смотрел на нее своим единственным здоровым глазом, однако в голосе его, когда он заговорил, послышалась некоторая неуверенность:
      - Я знаю не очень много, но уж это-то я знаю наверняка. Я знаю, что видел звезды в глазах Великого Воина. Я знаю, что он был проклят и ему не позволено было умереть. Я знаю, что было сделано с тобой, ибо ты сама рассказала мне об этом. И я знаю твердо - я вижу это сейчас по твоим глазам, - что ты не позволяешь себе жить, Дженнифер! И из двух возможных для тебя судеб эта представляется мне наихудшей.
      Ее зеленые глаза смотрели на него сурово, а ласковый весенний ветерок играл в ее золотистых волосах, и она медленно подняла руку, чтобы отбросить с лица упавшую прядь и сказала так тихо, что ему пришлось напрячь слух, чтобы ее расслышать:
      - А ты знаешь, как много горя я испытала, когда была Джиневрой?
      - Догадываюсь. Горя всегда хватает. Самая редкая вещь на свете - это радость, - сказал тот, кто некогда был королем гномов.
      И на это она ничего не ответила. Сейчас на опушке Священного леса рядом с ним, Мэттом, стояла сама царица печали, и он - при всей справедливости сказанных им слов - познал все же минуту сомнений. И, словно желая укрепиться в собственном мнении, прошептал как бы себе самому:
      - Не может быть никакой надежды на будущее, если ты при жизни мертв.
      Она услыхала. И вновь посмотрела на него печально.
      - Ах, Мэтт, - сказала она, - Мэтт, на что мне надеяться? Он же был приговорен и проклят. А я оказалась всего лишь посредником при исполнении воли Великого Ткача. На что же мне надеяться, скажи?
      Боль в ее голосе разрывала ему сердце. Однако он выпрямился во весь рост и сказал то, о чем думал, когда решил привести ее сюда, в чем у него не было ни малейших сомнений.
      - Никогда не верь этому! Мы не рабы Великого Ткача. И ты не просто Джиневра - ты теперь еще и Дженнифер! У тебя есть своя собственная история, ты прожила свою собственную жизнь, какой бы трудной она ни была. В твоей душе живет сейчас Кевин; и Ракот живет в ней, ибо ты сумела выжить, побывав в Старкадхе. Ты здесь, ты жива и здорова, и каждое испытание, выпавшее на твою долю, делало тебя только сильнее. И нет ни малейшей необходимости, чтобы сейчас все было так, как прежде, как когда-то давно!
      Она поняла. И медленно склонила голову в знак согласия. А потом они вместе пошли назад, в Парас Дерваль, и вокруг безумствовала и ликовала пробуждавшаяся после долгой зимы природа. Мэтт Сорин не ошибся; гномы очень мудры в том, что касается таких вещей, как прошлое и судьба.
      И все же.
      И все же она то и дело мысленно возвращалась в прошлое, в то, другое утро совсем другой весны. Хотя почти такой же светлой и радостной, как эта. Только ту весну и не пришлось ждать так долго...
      Тогда повсюду цвели вишневые деревья, и она стояла рядом с Артуром, глядя, как Ланселот впервые въезжает в Камелот.
      Спрятавшись среди деревьев на северном склоне холма, он наблюдал за ними; он видел, как они пошли к могиле, а потом обратно, в город. Он чувствовал себя очень одиноким, и ему хотелось подойти к ним, но он не знал, кто они, а после тех слов Кернана в его душе поселилось недоверие ко всем на свете. И подойти к незнакомцам Дариен так и не решился.
      Хотя и подумал: до чего же красива эта женщина!
      - Он все еще там, - сказал Лорин, - и Котел по-прежнему у него. Возможно, ему понадобится некоторое время, чтобы придумать, как еще можно использовать Котел нам во вред, и если мы ему дадим это время, он, безусловно, такой способ придумает. Айлерон, я бы хотел, если только ты не наложишь своего королевского запрета, уже утром выехать в Тарлиндел и сесть там на корабль.
      Напряжение в Зале Совета было так велико, что, казалось, сочится тяжелыми каплями. Пол видел, как от тяжких раздумий сдвинулись брови Верховного правителя. Потом Айлерон медленно покачал головой и сказал:
      - Лорин, все, что ты говоришь, истинная правда, и боги знают, как сильно я желаю Метрану смерти! Но как я могу послать тебя на Кадер Седат, если мы даже не знаем, как найти этот остров?
      - Позволь мне отплыть туда, - твердо стоял на своем маг, - и я его найду!
      - Лорин, мы ведь даже не знаем, нашел ли его Амаргин. Нам известно лишь, что он где-то там погиб!
      - С ним не было его Источника, - сказал Лорин. - Лизен осталась дома. При нем оставалась только его мудрость, его знания, но силы свои ему поддержать было нечем. Я, конечно же, далеко не так мудр, как Амаргин, зато со мной будет Мэтт.
      - Но послушай, Серебряный Плащ, ведь на корабле у Амаргина были и другие маги. Их там было трое. И они со своими Источниками не расставались. Однако ни один не вернулся назад. - Это сказала Джаэль. Сегодня утром она была просто ослепительно хороша, и красота ее казалась еще более холодной, чем всегда. Если на Совете кто-то и занимает доминирующее положение, думал Пол, так это она. Ибо Дана сделала свое дело - зима завершилась и наступила весна. И жрицы Мормы не намерены были позволить остальным об этом забыть. И все же Пол сожалел о том, что сказал Джаэль вчера вечером напоследок. Вряд ли кому-то удастся повторить то, что сделала она...
      - Это верно, - услышал он голос Айлерона. - Да и как я могу отпустить тебя, Лорин? Что с нами будет, если ты погибнешь? Лизен увидела тот корабль, вестник смерти, из окна своей башни... Скажи, кто из моряков по моей просьбе согласится снова плыть туда?
      - Я соглашусь! - Все изумленно обернулись к дверям. Эти слова выкрикнул Колл, стоявший в дверях на посту вместе с Шаином; он сделал два шага вперед и громко заявил: - Да будет Верховному правителю известно, что я родом из Тарлиндела. До того как принц Дьярмуд забрал меня оттуда и взял в свой отряд, я был моряком. И если Лорину нужен опытный моряк, я вполне могу ему пригодиться. А у моего деда со стороны матери есть корабль; мы с ним вместе его строили.
      И это судно вполне способно взять на борт полсотни воинов.
      Воцарилась тишина. И в этой тишине, точно камень, упавший в озеро, прозвучал вдруг голос Артура Пендрагона:
      - А имя у твоего корабля есть?
      Колл, словно впервые осознав, где находится и с кем говорит, страшно смутился, покраснел и отвечал, заикаясь:
      - Есть, конечно. Только, по-моему, ничего особенного оно не значит. Во всяком случае, в тех языках, что мне известны, даже слова такого нет. Но мой дед рассказывал, что так в стародавние времена назывался один корабль, принадлежавший его семье. Так что и мы назвали его "Придуин", господин мой.
      Услышав это название, Артур вздрогнул, и лицо его окаменело. Потом он медленно склонил голову, точно в знак согласия с чем-то, и повернулся к Айлерону.
      - Господин мой Верховный правитель Бреннина, - сказал он торжественно, - я все это время старался не вмешиваться в твои отношения с Первым магом королевства, но теперь я могу сказать следующее: если тебя беспокоит, сможем ли мы отыскать остров Кадер Седат - мы называли его Каэр Сиди когда-то, - то я бывал там и знаю, где он находится. Возможно, именно поэтому я был перенесен во Фьонавар*.[Каэр Сиди, или Аннувн (Аннон) - это Иной мир, остров смерти, который, по представлениям древних кельтов, всегда расположен был "за текущей водой". Для кельтов в Галлии это, видимо, была Британия, для британских кельтов - Ирландия.]
      - Так что это такое - Кадер Седат? - спросил Шальхассан Катальский.
      - Место смерти, - сказал Артур. - И смерть будет поджидать не только на этом острове, но и в море. МЫСЛЬ, ПАМЯТЬ! Пол встал и громко сказал:
      - Да, она будет ждать нас в море! - И все тут же повернулись к нему. Но мне кажется, с этим я справиться сумею.
      После слов Артура и Пола много времени на обсуждения не потребовалось, поскольку все понимали суровую необходимость этого опасного путешествия. И вскоре Совет был закончен, и все следом за Айлероном и Шальхассаном потянулись из зала.
      Пол ждал в дверях. Брендель прошел мимо него с озабоченным и встревоженным лицом, но не остановился. Дейв, выходя из зала вместе с Ливоном и Торком, вопросительно посмотрел на него, но Пол сказал ему:
      - Поговорим позже. - Он понимал, что Дейву, конечно же, хочется поехать вместе с дальри на север. И если война все-таки начнется, пока "Придуин" будет находиться в своем далеком плавании, то начнется она, безусловно, на Равнине.
      Ньявин Серешский и Мабон Роденский даже не заметили Пола, увлеченные разговором друг с другом. Затем мимо него проследовала Джаэль; она заносчиво задрала голову, явно не желая встречаться с ним глазами; странно, но именно теперь, когда во Фьонавар вернулась весна, Джаэль снова стала совершенно ледяной. Однако ждал он не ее. Вскоре зал опустел, и там остался только один человек.
      Пол и Артур некоторое время смотрели друг на друга, потом Пол сказал:
      - У меня есть к тебе один вопрос. - Великий Воин кивнул. - Скажи, когда ты был там в последний раз, сколько человек осталось в живых?
      - Семеро, - тихо молвил Артур. - Всего семеро.
      Пол кивнул. У него было ощущение, будто он все это видел сам и хорошо помнит. Об этом говорил ему в ту ночь один из священных воронов. Артур подошел к нему ближе.
      - Это останется между нами? - спросил он своим густым басом.
      - Да, - сказал Пол. И они вместе вышли из Зала Совета. Мимо них по коридору то и дело пробегали пажи, стражники, солдаты - во дворце ощущались лихорадочные приготовления к предстоящей войне. Они же оба, напротив, были спокойны и шли ровным широким шагом сквозь всю эту безумную суету.
      У дверей Артуровых покоев они остановились. И Пол сказал - очень тихо, чтобы никто не подслушал:
      - Ты сказал, что, возможно, именно ради этого ты и был призван в этот мир. Но какое-то время назад ты утверждал, что никогда не можешь видеть, чем заканчиваются сражения, в которых ты участвуешь, верно?
      Артур довольно долго молчал, потом согласно кивнул и снова сказал:
      - Это действительно место смерти. - И, немного поколебавшись, прибавил: - Если все пойдет, как сейчас, я буду даже рад отправиться туда с вами вместе.
      Пол открыл было рот, намереваясь что-то спросить, но передумал и, попрощавшись с Воином, пошел дальше по коридору в свою комнату. В ту самую, которую он до позавчерашнего дня делил с Кевином. И, остановившись перед ней, услышал, как у него за спиной Артур отпирает свою дверь.
      Дженнифер увидела, как дверь приоткрылась, и успела перевести дыхание до того, как он вошел в комнату и принес в своих глазах все летние звезды мира.
      - О, любовь моя, - сказала она, и голос ее все-таки сорвался. - Мне так нужно, чтобы ты простил меня - за все, что я совершила, за все мои прегрешения. Мне страшно, Артур...
      Больше она ничего сказать не успела. Какой-то немыслимо глубокий вздох или стон вырвался из его груди, в три прыжка он пересек комнату и упал перед ней на колени, прижавшись лицом к складкам ее платья, снова и снова повторяя ее имя.
      Она, обнимая его обеими руками, ласково гладила его волосы, где среди каштановых прядей уже пробивалась седина. Она пыталась что-то сказать и не могла. Она и дышать-то едва была способна. А когда посмотрела ему в лицо, то увидела, что слезы горькой тоски и неизбывной любви к ней струятся у него по щекам.