Увидел он и еще кое-что.
      - Это... это же просто здорово! - восхитился он, тая в душе неясную тревогу и стараясь говорить как обычно. Но Дариен в его сторону даже не повернулся. Еще одним движением - на этот раз он ничего не рисовал в воздухе, просто чуть шевельнул пальцем, - он раскрасил созданный им рисунок: лепестки были цвета морской волны, а сердцевинка - ярко-красная.
      Того же красного цвета, что глаза Дариена, когда он, дорисовав цветок, посмотрел на Пола.
      - Прекрасно! - умудрился выговорить Пол и, поперхнувшись, закашлялся. - Ну что, теперь обедать пойдем?
      Оказалось, что зашли они довольно далеко, и на обратном пути Дариен устал и даже согласился, чтобы Пол немного поднес его на закорках. Пол чуть-чуть даже пробежал по узкой тропинке, подпрыгивая и изображая лошадку, и Дари впервые за все это время засмеялся. Весело, хорошим детским смехом.
      Ваэ, накормив их обедом, уложила Дари поспать, и он довольно долго проспал, а вечером был очень спокойным и тихим. Когда настало время ужина, Ваэ, ни о чем не спрашивая, поставила на стол три тарелки. Она тоже говорила крайне мало; глаза у нее были красные, но Пол не видел, чтобы она плакала. Некоторое время спустя, когда солнце скрылось за лесом, она зажгла свечи и растопила камин. Пол уложил малыша спать, перед сном снова заставив его смеяться, показывая на стене всякие смешные тени. А потом опустил полог у его кроватки и подсел к Ваэ.
      Он сообщил ей о принятом решении, и она, немного помолчав, тоже заговорила, тихим голосом рассказывая ему о Финне. Он молча слушал ее и вскоре кое-что понял - для понимания таких вещей ему всегда требовалось слишком много времени, - и тогда он молча придвинулся к ней совсем близко и обнял ее. И она наконец умолкла, опустила голову ему на плечо и просто заплакала.
      Спать он снова лег в постель Финна. На этот раз Дари не вставал среди ночи и к нему не приходил. А Пол долго лежал без сна, слушая, как свистит над долиной северный ветер.
      Утром после завтрака он спустился с Дари к озеру, и они долго стояли на берегу, а потом он стал учить мальчика "печь блины", плоско пуская по воде камешки. Собственно, он просто тянул время, но сомнения все еще не покидали его, и он совсем не был так уж уверен в правильности принятого прошлой ночью решения. А под утро, когда он наконец уснул, ему приснился нарисованный Дариеном цветок, и красная сердцевина цветка была похожа на чей-то страшный глаз, в который просто невозможно было заглянуть.
      Теперь, у воды, глаза мальчика снова были синими; он казался совершенно спокойным и был полностью поглощен наукой пускания камешков по воде. Можно было бы легко убедить себя, что это самый обыкновенный ребенок, который скорее всего таковым и останется. А если нет? Пол наклонился к нему и сказал, взяв его руку в свою и замахиваясь вместе с ним:
      - Вот так! - И заставил камешек сделать сразу пять "блинов" на гладкой поверхности озера. А потом, выпрямившись, долго и задумчиво смотрел, как мальчик бегает по берегу и с энтузиазмом ищет подходящие камешки. И вдруг заметил, как из-за поворота тропы, ведущей в Парас Дерваль, вылетел всадник, серебристые волосы которого развевались на ветру.
      - Приветствую тебя, - сказал Брендель, спешиваясь возле них и присаживаясь на корточки рядом с Дариеном. - Здравствуй и ты, малыш. Смотри, вот, по-моему, очень даже подходящий камешек.
      Потом он поднялся и посмотрел Полу в глаза; взгляд у него был суровым и понимающим.
      - Тебе Кевин сказал? - спросил Пол. Брендель кивнул.
      - Он сказал, что ты, должно быть, рассердишься, но не слишком.
      Пол чуть усмехнулся:
      - Он слишком хорошо меня знает. Брендель улыбнулся, но его загадочные глаза были тревожного темно-фиолетового цвета.
      - Он и еще кое-что сказал. Он сказал, что, видимо, нам предстоит выбор между Светом и Тьмой. И что светлым альвам, возможно, лучше быть здесь.
      Некоторое время Пол молчал. Потом сказал:
      * Знаешь, он ведь самый умный из нас. Только я никогда особенно об этом не задумывался...
      А на востоке, в Гуин Истрат, охотники из Бреннина и Катала как раз входили в Ливанский лес, и белый кабан уже просыпался после своего долгого, слишком долгого сна.
      За спиной у Бренделя Дари пытался, хотя и не слишком успешно, "печь блины", и альв, обернувшись и посмотрев на него, тихо сказал:
      - А что все-таки ты действительно хотел сделать?
      - Отвести его к Древу Жизни, - тоже тихо ответил Пол.
      Брендель так и замер.
      - Чтобы проверить, куда будет направлено его могущество, да? прошептал он.
      Дари удалось сделать три "блина" подряд, и он радостно засмеялся.
      - Отлично! - крикнул ему Пол, а потом, тоже перейдя на шепот, ответил Бренделю: - Он еще ребенок и сам выбирать пока не может. А я боюсь, что он уже обладает достаточным могуществом. - И он рассказал Бренделю о том цветке, пока Дари носился по берегу в поисках очередного подходящего камешка.
      Среди этих снегов светлый альв казался Полу язычком серебристого пламени. И хотя лицо Бренделя было встревоженным и суровым, на нем не было заметно ни малейших следов возраста, и оно было поистине прекрасно. И он сказал, выслушав Пола до конца:
      - Не знаю, имеем ли мы право играть с судьбой, подвергая страшному риску Великий Станок и самого Ткача?
      И Пол ответил ему:
      - Я не знаю, какова в точности причина, но Ракот очень не хотел, чтобы этот ребенок родился на свет.
      Дженнифер уверена, что Дариен остался жив совершенно случайно.
      Брендель в сомнении покачал головой:
      - И что это означает? Нет, я боюсь, Пуйл, я очень боюсь!
      Было слышно, как Дари смеется и что-то приговаривает, бегая по берегу у самой воды.
      - Я уверен, да это и несомненно, что никто еще никогда не был и не мог быть так тесно связан со Светом и Тьмою одновременно, как этот ребенок, сказал Пол. И, поскольку Брендель ничего ему не ответил, повторил, слыша в собственном голосе сомнение и надежду: - Ракот не хотел, чтобы он жил!
      - Какова бы ни была причина этого, - эхом откликнулся Брендель.
      У озера мороз был не так силен. Вода была почти спокойной - так, небольшая рябь. Дари наконец удалось сделать сразу пять "блинов" на воде, и он обернулся, гордо сияя, чтобы убедиться, что Пол на него смотрит. Но на него смотрел не только Пол, но и тот всадник с серебристыми волосами.
      - Даруй нам свет, о Ткач! - молвил Брендель.
      - Отлично, малыш! - похвалил Дариена Пол. - Хочешь, покажем Бренделю нашу тропу через лес?
      - Не нашу. Это тропа Финна! - поправил его Дари и пошел впереди, как бы ведя их за собой.
      Ваэ, наблюдавшая за ними из окна, видела, как они двинулись к лесу. Темноволосая голова Пола отчетливо выделялась на снегу, серебристые волосы альва сверкали, как серебро, а светловолосый голубоглазый Дариен весь показался ей вдруг совершенно золотым.
      Пол давно собирался вернуться сюда и задать только один вопрос, однако судьбе, похоже, угодно было распорядиться иначе.
      Когда они по "тропе Финна" зашли так далеко, что деревья с более светлой корой, которые Дариен чаще всего видел в роще на берегу озера, стали сменяться более темными и мрачными лесными деревьями, мальчик неуверенно замедлил шаг и остановился. И тогда Брендель скользнул вперед, легко обнял его за плечи, и дальше они пошли уже вместе, рядом. Пол, не говоря ни слова, последовал за ними, как некогда ночью следовал за тремя своими сопровождающими. И, гордо подняв голову и уже чувствуя в своей душе пробуждение дарованной ему здесь силы, он во второй раз вошел в Священный лес.
      Сейчас было около полудня, и все вокруг покрывал чистый белый снег, однако в лесу Морнира, среди древних деревьев с темной грубой корой и днем было почти темно. Пол почувствовал, что внутри у него точно звучит некий камертон, настраивая его на новый лад. Здесь на каждом шагу его подстерегали воспоминания. Он слышал, как Брендель о чем-то разговаривает с мальчиком, но эти звуки казались Полу очень далекими и не очень существенными. А вот образы прошлого как раз оказались совсем рядом: Айлиль, старый Верховный правитель Бреннина, играющий с ним, Полом, в шахматы при свете свечей; Кевин, поющий "Песнь Рэчел"; этот лес ночью; та волшебная музыка, и Галадан, и тот серый пес. А затем - красная луна, взошедшая в ночь перед новолунием, и тот белый туман, и Бог Морнир, и долгожданный дождь...
      Они достигли того места, где деревья образовывали вдоль тропы как бы два ровных ряда, и это он тоже хорошо помнил. На этой тропе снега не было совсем, да он и не мог там появиться, это Пол знал: слишком близко было Древо Жизни. И никакой музыки на этот раз он не слышал, и сколько бы ни было вокруг сумрачных теней, все же сейчас была не ночь, а вот магическая сила здесь ощущалась по-прежнему, она всегда ощущалась здесь, и теперь он тоже стал частью этой силы. Точнее, она стала частью его существа. Остановившиеся у него за спиной Брендель и мальчик теперь умолкли, и Пол пошел впереди меж двойного ряда деревьев и дальше - на поляну, где высилось Древо Жизни. Где все было точно так, как и в ту ночь, когда его привязали к священному дереву.
      Свет солнца просачивался на поляну мелкими пятнышками и полосками сквозь густые переплетенные ветви деревьев. Пол вспомнил, как солнечный свет обжигал его год назад, безжалостно жаркий в пустом, раскаленном безоблачном небе.
      И отогнал эти воспоминания прочь.
      - Кернан, - сказал он негромко, - я бы хотел поговорить с тобой. - И услышал, как Брендель в ужасе охнул и затаил дыхание. Но не обернулся и стал ждать. Прошло несколько долгих минут. Затем из-за стены деревьев, окружавших поляну, вышел бог леса и медленно подошел к Древу Жизни.
      Кернан был очень высокого роста, с длинными руками и ногами, загорелый почти до черноты и совершенно нагой. Глаза у него были большие, карие, словно глаза оленя, и двигался он легко, точно олень, и рога у него на голове тоже были оленьи, с семью отростками. В нем ощущалась сила дикой природы и ее безграничная красота и величие. А когда он заговорил, в голосе послышалось то же самое - шум лесных чащ и вольное пение диких, не прирученных стихий.
      - Меня не полагается вызывать подобным образом, - упрекнул он Пола, и показалось, что на священной поляне стало темнее.
      - Мне можно, - спокойно возразил ему Пол. - Во всяком случае - здесь. - И сразу же, точно подтверждая эти его слова, вдали негромко пророкотал гром. Брендель стоял совсем близко, прямо у него за спиной, вместе с Дариеном, и Пол чувствовал присутствие мальчика, который, казалось, ничуть не был напуган происходящим. А потом и вовсе высвободился из-под обнимавшей его руки Бренделя и принялся обследовать поляну, обходя ее по краю.
      - Ты должен был тогда умереть, - сказал Полу Кернан. Смотрел он сурово. - И, если ты помнишь, я почтительно склонил голову, видя ту мучительную смерть во спасение, которую ты принял...
      - И все же, - перебил его Пол, - я жив! - И снова, подтверждая его слова, пророкотал гром. Воздух был настолько пропитан магической силой, что даже потрескивал, точно от электрических разрядов. Солнце светило очень ярко, но вдалеке все же была заметна некая странная дымка. - Все же я жив, - повторил Пол, - и теперь вернулся сюда.
      Снова пророкотал гром, и наступила какая-то зловещая тишина.
      - Ну и зачем же ты сюда вернулся? - спросил Кернан.
      И Пол самым обычным своим голосом сказал:
      - Я хотел спросить у тебя: ты знаешь, кто этот ребенок?
      - Знаю. Он андаин, - отвечал Кернан, покровитель зверей. - И принадлежит моему сыну Галадану.
      - А Галадан, - сурово заметил Пол, - принадлежит мне! И следующая наша с ним встреча будет третьей. И последней в его жизни.
      Снова наступила тишина. Потом рогатый Кернан сделал шаг к Полу и сказал:
      - Мой сын очень, очень силен! Сильнее нас, Богов, ибо мы не имеем права вмешиваться в создание Гобелена. - Он помолчал. Потом прибавил - с каким-то новым выражением лица: - Он не всегда был таким, как сейчас.
      Господи, сколько боли, подумал Пол. Даже здесь, среди Богов. И вдруг услышал, как Брендель говорит, горько и непримиримо:
      - Он убил Ра-Термаина в Андарьене! Неужели ты хочешь, чтобы мы его пожалели?
      - Он мой сын, - просто сказал Кернан.
      Пол вздрогнул. Ах, сколько вокруг тьмы! Непроницаемой тьмы, и нет тех воронов, которые способны были бы указать ему путь! И он сказал Кернану, все еще неуверенный, все еще опасаясь:
      - Нам очень нужна твоя помощь, повелитель лесов! Твой мудрый совет и твое божественное могущество. Этот ребенок уже почти вошел в полную силу, и она имеет красный цвет. Мы все, совершая свой выбор, должны стремиться к Свету, но ему, как мне кажется, сделать этот выбор труднее, чем любому из нас. А ведь он пока всего лишь дитя... - Он помолчал и договорил: - И он сын Ракота, Кернан!
      Воцарилось долгое молчание.
      - Но тогда почему? - прошептал наконец ошеломленный бог. - Почему ему позволили жить?
      Пол услышал знакомый встревоженный шепот деревьев, окружавших священную поляну, и сказал:
      - Чтобы он мог сам сделать свой выбор. Самый важный для всех миров Вселенной. Но это слишком трудно - ведь он еще ребенок. Его сила пробудилась слишком рано, Кернан! - Он слышал рядом напряженное дыхание Бренделя.
      - Но ведь и управлять им можно, только пока он еще ребенок, - сказал Кернан как-то не слишком уверенно.
      Пол покачал головой:
      - Им нельзя управлять. И так будет всегда. О, великий Кернан, этот ребенок - настоящее поле брани! Однако сам он должен сперва достаточно повзрослеть, чтобы понять это! - И он почувствовал, что слова эти весьма уместны и прозвучали именно так, как надо. Грома после них не последовало, но странная, неприятная дрожь пробежала по всему его телу. И Пол задал свой главный вопрос: - Скажи, Кернан: ты мог бы воспитать его, пока он не станет взрослым?
      И Кернан, покровитель зверей, поднял свою величественную голову, и впервые что-то в его облике напугало Пола. Рогатый Бог собирался уже что-то ему ответить, как вдруг...
      Они так никогда и не узнали, что же собирался сказать им Кернан.
      На дальнем конце поляны что-то вспыхнуло ярким, почти слепящим светом, и насыщенный древним могуществом воздух, казалось, задрожал.
      - Великий Ткач! - воскликнул Брендель.
      - Нет, никакой это не Ткач! - заявил Дариен.
      И вышел на середину поляны. И предстал перед ними уже не ребенком, не мальчиком лет семи, но прекрасным светловолосым юношей лет пятнадцати. Он был совершенно наг, как и Кернан, но пока еще не настолько высок - примерно того же роста, что и Финн, ошеломленно отметил Пол.
      - Дари... - начал было он, однако это детское имя больше ему не годилось. Не звучало оно в применении к этому золотоволосому красавцу, стоявшему посреди священной поляны! Пол попытался начать снова: - Дариен, я ведь для того и привел тебя сюда, чтобы ты показал, что еще ты умеешь делать. Но скажи, неужели ты все это сотворил сам? Один?
      Смех был ему ответом; и мрачные предчувствия сменились у него в душе ужасом.
      - Ты кое о чем забыл! - насмешливо сказал Дариен. - Вы все об этом забыли! И забыть вас заставила всего лишь какая-то зима. Вспомните: мы ведь находимся в священной дубовой роще накануне Майдаладана! Уже одно только это дает мне такую силу, что никакой рогатый Бог не нужен.
      - Но войти в силу это одно, - возразил Пол так ровно и спокойно, что сам удивился. Он не сводил глаз с лица Дариена, на котором так и сверкали его прекрасные глаза, по-прежнему остававшиеся ярко-синими. - А достигнуть истинной зрелости - совсем другое. Теперь ты достаточно взрослый, чтобы понять, почему это так. И тебе предстоит сделать определенный выбор...
      - Так, может, мне спросить У СВОЕГО ОТЦА, что мне делать дальше? разгневанно выкрикнул Дариен и взмахнул рукой. Все деревья по периметру поляны тут же вспыхнули, как факелы. Вокруг священного дерева пылало настоящее огненное кольцо, и красные языки пламени были того же цвета, что и глаза андаина.
      Пол отшатнулся от него и отступил назад, чувствуя жар огня гораздо сильнее, чем только что чувствовал зимний холод. Он слышал рассерженно-испуганный крик Кернана, но сделать что-либо лесной Бог не успел: на середину поляны вышел Брендель.
      - Так нельзя, - сказал он Дариену. - Потуши, пожалуйста, этот огонь и выслушай меня. А потом, если хочешь, можешь уходить. - И, хотя слова эти были строги, в голосе альва все равно звучала музыка - точно где-то далеко, в вышине, звонили колокола Света. - Послушай меня, - тихо сказал Брендель, - всего лишь раз послушай! - И Дариен снова повел рукой, и огонь тут же умер.
      Оказалось, что деревья совершенно целы. Иллюзия, догадался Пол. Так это была иллюзия! Тело его, впрочем, еще помнило тот иссушающий жар, а в глубине души - где таилась его собственная, но совсем иная, чем у Дариена, сила - он ощущал сейчас лишь полную беспомощность.
      Светясь, точно некое неземное существо, Брендель стоял лицом к лицу с сыном Ракота. И голос его звучал спокойно.
      - Ты слышал, как мы назвали имя твоего отца, - сказал он, - но ты не знаешь имени своей матери, а ведь у тебя ее золотые волосы и ее прекрасные руки. Больше того: глаза у твоего отца красные, у матери - зеленые, а у тебя самого голубые глаза, Дариен! Ты не связан с их судьбами; у тебя будет своя собственная судьба. Но ни одно живое существо никогда не имело столь чистой возможности выбора между Светом и Тьмой, вступая на свой жизненный путь.
      - Это верно, - послышался из-за деревьев голос Кернана.
      Пол не мог видеть глаз Бренделя - тот стоял к нему спиной, - но глаза Дариена снова стали ярко-синими, и он, золотоволосый, был удивительно прекрасен в эти минуты. Уже не дитя, но еще и не взрослый мужчина, еще безбородый, с открытым мальчишеским лицом, еще не сознающий до конца, какое в нем таится огромное, невероятное могущество!
      - Если этот выбор действительно так ясен, - сказал Дариен, - то разве не должен я выслушать и мнение своего отца, а не только ваше? Чтобы все было по-честному? - И он засмеялся - видимо, заметив что-то в лице Бренделя.
      - Дариен, - спокойно вмешался Пол, - вспомни о тех, кто так любил тебя. Вспомни, что говорил тебе Финн о выборе своей судьбы!
      Он сказал это совершенно наобум. Ибо понятия не имел, говорил ли Финн на эту тему вообще хоть что-то.
      Да, это была настоящая авантюра, и он, похоже, проиграл.
      - Финн ушел от меня, - сказал Дариен, и по лицу его пробежала судорога душевной боли. - УШЕЛ! - И голос его прозвучал совсем по-детски, обиженно. Он взмахнул изящной рукой с тонкими длинными пальцами - в точности материнской - и исчез.
      Наступила полная тишина, а через некоторое время в чаще затрещали ветки и кусты, словно кто-то, не разбирая дороги, убегал прочь, подальше от этой поляны.
      - Но почему? - снова спросил, Кернан, лесной Бог, который некогда дал Могриму насмешливое прозвище Сатаин. - Почему ему позволили жить?
      Пол посмотрел на него, потом перевел взгляд на светлого альва, показавшегося ему в этот момент особенно хрупким. И, до боли стиснув пальцы, выкрикнул с каким-то отчаянием:
      - Чтобы сделать выбор! - Однако, покопавшись в душе, там, где таилось его собственное могущество, подтверждения этим словам так и не нашел.
      Пол и Брендель вместе уходили из Священного леса. Путь туда был достаточно долог, но обратный путь показался им несоизмеримо длиннее. Солнце у них за спиной уже склонялось к западу, когда они постучались наконец в дверь домика Исанны. Утром они уходили оттуда втроем, но теперь третьего больше не было с ними. И Ваэ заметила это еще издали.
      Она впустила их, и Брендель - что было совсем уж неожиданно поклонился ей и поцеловал ее в щеку. Никогда раньше не доводилось ей видеть светлых альвов. И когда-то такое могло бы потрясти ее до глубины души. Но это было когда-то. Вошедшие устало опустились в кресла, стоявшие у камина, и она подала им горячий чай из трав, а они принялись рассказывать ей, что произошло в лесу, у Древа Жизни.
      - Так, значит, все было напрасно, - ровным голосом сказала она, когда их рассказ был закончен. - А ведь это даже хуже, чем ничего, ибо все наши усилия пошли прахом, раз он все-таки ушел к своему отцу. А мне-то всегда казалось, что любовь имеет для человека куда большее значение.
      Ни тот, ни другой ей не ответили, и это само по себе было куда красноречивее просто ответа. Пол подбросил в огонь дров. После сегодняшних событий он чувствовал себя совершенно больным.
      - Теперь тебе больше нет необходимости оставаться здесь, - сказал он Ваэ. - Хочешь, мы утром проводим тебя в город?
      Она кивнула, хотя и не сразу. А потом, почувствовав всю остроту грядущего одиночества, сказала вдруг дрожащим голосом:
      - До чего же пусто будет теперь в доме! Нельзя ли сделать так, чтобы хоть Шахар мог вернуться домой? Нельзя ли ему в Парас Дервале служить?
      - Да, он, конечно же, вернется к тебе, - заверил ее Пол. - Ах, Ваэ, прости меня! И не волнуйся: я все обязательно устрою.
      И тут она все-таки заплакала, но плакала недолго. Она совсем и не собиралась плакать, вот только при мысли о том, как невыносимо далеко от нее теперь Финн и Дари и как долго уже нет с ней Шахара...
      Они остались у нее до утра. При свете свечей и камина они помогали ей собирать те немногочисленные пожитки, которые она захватила с собой из города, перебираясь в домик Исанны. И лишь совсем поздней ночью они позволили огню в камине потухнуть. И альв улегся на кроватку Дари, а Пол на кровать Финна. С первым светом они собирались выйти в путь.
      Однако проснулись еще затемно. Первым заворочался Брендель, и остальные двое, спавшие чутким, поверхностным сном, услышали, как он встал с постели. Была еще глубокая ночь, часа два до рассвета.
      - Что-нибудь не так? - спросил Пол.
      - Я еще не совсем понял, что именно, - ответил альв. - Но что-то явно случилось.
      Они оделись, все трое, и вышли на улицу, а потом двинулись к озеру. Низко в небе висела полная луна, светившая очень ярко. Ветер переменился и дул с юга, прямо им в лицо, морща воды озера. Звезды над головой и на западе в свете луны казались тусклыми. Зато на востоке, заметил Пол, они были гораздо ярче.
      Потом, все еще глядя на восток, на эти яркие звезды, он случайно опустил глаза и, не в силах вымолвить ни слова, тронул Бренделя за плечо и просто повернул их с Ваэ лицом в ту сторону.
      В лунном сиянии было отчетливо видно, что на всех склонах холмов снег начинает таять!
      Он ушел недалеко от них и совсем недолго оставался невидимым - долго пребывать в каком-то ином обличье было ему еще не под силу. Он слышал, как ушел тот Бог с рогами оленя, а потом и эти двое тоже ушли - но шли медленно, не говоря друг другу ни слова. Дариену очень хотелось броситься за ними, но он заставил себя остаться в лесу, среди деревьев. А потом, когда стихли уже все шаги, он вылез из своего укрытия и тоже пошел прочь.
      В груди у него притаилась какая-то тяжесть, точно сжатый кулак или большой камень. И эта тяжесть причиняла ему боль. Он еще не привык к своему новому телу, которое сам заставил так быстро вырасти и стать телом взрослого человека. И он еще не привык к мысли о том, кто его настоящий отец. Он понимал, что первое, непривычное и неудобное ощущение нового неловкого тела скоро пройдет, а вот второе - нет. И не был уверен, как именно следует к этой новости относиться. И как теперь относиться вообще ко всему на свете. Он был по-прежнему совершенно наг, но холода не чувствовал. И был страшно сердит на всех. Он уже начинал догадываться, сколько действительно сил и могущества ему отпущено судьбой.
      Было, правда, одно хорошее место - его нашел Финн - к северу от их домика, на вершине самого высокого из ближних холмов. Летом забраться туда ничего не стоит, говорил Финн, но Дариен даже толком не понимал, что такое лето. Когда они с Финном туда ходили, сугробы были Дари по грудь, и большую часть пути Финн тащил его на закорках.
      Только вот теперь он уже не был Дари. Это имя стало еще одной утратой, еще одной частью его прошлого, которое теперь кануло в небытие. Поднявшись на холм, он остановился перед входом в уютную маленькую пещерку. Пещера неплохо укрывала от ветра, хотя ему никакого укрытия и не требовалось. Отсюда были видны башни дворца, а вот сам город скрывали холмы.
      А когда стемнело, можно было без опаски смотреть вниз, на огни, которые зажглись в окошках домика у озера. У него было очень хорошее зрение, и он видел, как движутся тени людей за занавешенными окнами. Ему было интересно наблюдать за ними, но через некоторое время он все-таки почувствовал холод. И стал очень быстро замерзать. Все вообще произошло слишком быстро, и он по-прежнему не мог как следует совладать со своим новым телом или справиться с теми, более взрослыми мыслями, которые теперь поселились у него в голове. Он все еще наполовину был тем маленьким Дари в синей зимней курточке и теплых варежках. Ему все еще хотелось, чтобы его отнесли отсюда вниз на плечах и уложили в теплую кроватку.
      Было очень трудно не заплакать, глядя на те огни, но еще труднее стало, когда огни погасли. И он остался один на вершине холма, только в небе светила луна, отражаясь от белого снега, что лежал вокруг, да в вое ветра слышались те знакомые голоса. Но он так и не заплакал, а наоборот снова рассердился. "Почему ему позволили жить?" - спросил этот Кернан. Никому, никому он не нужен! Даже Финну, который взял, да и ушел прочь!
      Было холодно, и хотелось есть. При мысли о еде он вдруг вспыхнул красным светом и превратил себя в сову. В этом обличье он немного покружил над холмом - примерно с час - и на опушке леса сумел поймать трех ночных грызунов. Наевшись, он полетел обратно в пещеру. Быть птицей оказалось гораздо теплее, так что в этом обличье он и уснул.
      А когда переменился ветер, он проснулся, потому что с приходом южного ветра те голоса смолкли. В начале ночи они слышались очень ясно и все торопили его идти с ними, а теперь смолкли совсем.
      Он снова превратился в Дариена, пока спал. А выйдя из пещеры и оглядевшись, увидел тающие снега.
      А через некоторое время, сидя на своем холме, смотрел, как уезжала его мать вместе с тем альвом и Полом.
      Он попытался было опять превратиться в птицу, но не смог. Видимо, не успел еще отдохнуть, и сил, чтобы так скоро снова сменить обличье, у него не хватило. И Дариен стал просто неторопливо спускаться по склону холма к дому. Потом открыл дверь и вошел внутрь. Мать оставила там всю одежду Финна. И его, Дариена, вещи и игрушки. Он посмотрел на крошечные вещички, которые носил еще вчера, потом выбрал кое-что из вещей Финна, оделся и пошел прочь.
      Глава 13
      - Пир еще продолжался, когда Кевин вышел из зала. Лиана встретила его на улице, и она говорит... - Дейв постарался взять себя в руки, - ... она говорит, что он шел очень уверенно... и выглядел...
      Пол повернулся к ним спиной и отошел к окну. Все они сидели в Храме Парас Дерваля, в покоях Дженнифер. А он, Пол, пришел, чтобы рассказать ей о Дариене. Она выслушала его совершенно спокойно и осталась такой же далекой, прекрасной и величественной, как и до его рассказа. Это настолько вывело Пола из равновесия, что он почти рассердился. Но тут за дверью вдруг раздались какие-то звуки, и в комнату ворвалось множество людей, а впереди всех были Дейв Мартынюк и Джаэль, и они пришли, чтобы рассказать им, как был положен конец этой зиме.
      За окном плыли сумерки. Снег повсюду почти стаял. Но никакого паводка, никакого опасного подъема воды в реках или озерах не случилось. И если все это сделала Богиня, то ей отлично удалось никому из людей не принести никакого вреда. А смогла она это сделать только благодаря жертве Лиадона, Возлюбленного Сына, который на самом деле был... конечно же, Кевином!
      В горле у Пола стоял колючий комок, глаза невыносимо жгло. И очень не хотелось никого видеть. Себе самому и этим сумеркам за окном он прошептал:
      Любовь моя, мое ты помнишь имя?
      Зимою, вдруг сменившей лето,
      Когда июнь вдруг обернулся декабрем,
      Я путь свой потерял в снегах.
      Моей душе пришлось платить за это...
      Это сочинил Кевин примерно год назад. "Песнь Рэчел" - так он назвал эти стихи. Но теперь - теперь все изменилось, и эта метафора вдруг стала до боли реальной. И такой точной, такой... и Пол никак не мог понять, как подобное могло произойти.
      Вообще вокруг происходило что-то чересчур много и чересчур быстро, и Пол не был уверен, что у него хватит сил оставить все это в прошлом и идти дальше. Он совсем не был в этом уверен. Душа его просто не могла меняться с той же скоростью, с какой менялось все вокруг. "И он придет - тот день, когда ты обо мне, любовь моя, заплачешь". Так пел Кевин год назад. Он пел о Рэчел, которую Пол тогда еще так и не сумел оплакать. О Рэчел, не о себе самом...
      И все же...
      За спиной у него стало очень тихо, и он даже решил сперва, что все уже ушли. Но потом услышал голос Джаэль. Холодный. И сама она холодная, эта жрица. Впрочем, теперь уже не настолько. Джаэль говорила:
      - ... и он не смог бы этого сделать, его не сочли бы достойным, если бы он не шел к Богине всю свою жизнь! Я не знаю, поможет ли это вам, но я уверена, что это непреложная истина.
      Пол вытер платком глаза и снова повернулся к остальным. И вовремя ибо увидел, как Дженнифер, которая была так спокойна, слушая его рассказ о Дариене, сейчас просто побелела от невыносимой боли и горя; рот у нее был открыт, словно она задыхалась, сухие глаза горели нестерпимым огнем, и Пол догадался, что именно сейчас она снова приоткрыла свою душу навстречу жизни и новому горю, вновь стала необычайно уязвимой. И он пожалел о том, что, пусть ненадолго, но все же рассердился на нее. И он шагнул было к ней, но стоило ему это сделать, как она издала какой-то странный звук, словно поперхнувшись, и убежала прочь.
      Дейв вскочил, чтобы последовать за нею, неумело пытаясь скрыть горе, исказившее его крупное лицо, но кто-то, встав на пороге, преградил ему путь.
      - Пусть идет! - строго сказала ему Лила. - Ей это сейчас необходимо.
      - Ох, да заткнись ты! - разозлился Пол. Ему вдруг страшно захотелось отшлепать эту вездесущую и вечно уверенную в себе девчонку.