Эта пещера была очень даже хорошей, но и других пещер тоже оставалось в избытке.
      Просто настало время.
      Женщина коротким жестом подозвала к себе Первого Похищенного - тот подошел и встал рядом с ней. Остальные тотчас же прекратили свои занятия и выжидающе уставились на них. Один лишь Кролик продолжал ухмыляться. Впрочем, чего можно было ожидать от Кролика, мозги которого развились ничуть не больше, чем его изъеденные коричневыми пятнами зубы.
      Кролик всегда ухмылялся.
      Гнилые зубы Кролика всегда вызывали у Женщины чувство раздражения. Ей вообще гораздо больше нравилось то, что Девочка сделала с зубами всех остальных детей, придав им странный и довольно мерзкий вид - они стали тонкими, нелепо разноцветными; и все же это было гораздо лучше, чем видеть сейчас настоящие зубы Кролика.
      Женщина также подозвала к себе Вторую Похищенную - та приблизилась и встала между ними, а затем, повернувшись спиной, вознесла руки над головой.
      Ее спина, ягодицы и бедра потемнели от засохшей крови, а некоторые раны во время купания снова открылись.
      - Нет, - сказала Женщина, дав ей понять, что сейчас речь шла не о наказании, а об охоте, и это предъявляло ко Второй Похищенной особые требования. Во многом, правда, аналогичные прежним, и все же несколько иные. И Вторая Похищенная чувствовала это. Однако, поскольку то, что потребуется от нее на охоте, было сопряжено с сильной болью, она не хотела даже думать об этом.
      Она повернулась и посмотрела на них.
      Потом снова подняла руки, тогда как Женщина и Первый Похищенный подняли с пола пещеры тонкие березовые прутья.
      Она не издала ни крика, покуда прутья хлестали ее по животу, бедрам, шее и плечам - даже по лицу. Правда, они старались не бить по глазам и ушам, а также не хотели задеть соски грудей, которыми Вторая Похищенная кормила младенца. Она не сделала ни малейшей попытки уклониться от их ударов, хотя Женщина прекрасно понимала, что ей очень больно. Все же как приятно было причинять боль, и столь же сладостно было ее испытывать, ибо боль была самой жизнью, и Вторая Похищенная понимала истинную причину этой боли, знала, что она несет с собой добро, а следовательно, все так и должно быть.
      Дети же стояли и смотрели. Они учились. Бык снова загремел своими цепями.
      К тому моменту, когда с поркой было покончено, все трое основательно вспотели, стоя во влажной и жаркой атмосфере пещеры. Все тело Второй Похищенной покрылось кровью, как если бы они измазали его соком красных ягод. Отличие состояло лишь в том, что на теле ее совершенно отчетливо проступали раны - что было необходимо, - а их прутья также сочились кровью.
      Теперь им оставалось лишь запастись оружием.
      Женщина облачилась в изорванную клетчатую рубаху, которую давным-давно сняла с убитого рыбака. Она тогда одним мощным ударом топора обезглавила его, чтобы показать Первому Похищенному, как умело и быстро надо делать подобные вещи. Нож рыбака в настоящий момент болтался в притороченных к ее поясу ножнах.
      Дети встали, подошли к куче и через несколько секунд были также полностью экипированы.
      Глава 4
      Ночь
      20.20.
      Они шли по пляжу, ступая по усеянному камнями песку который слабо светился в лучах лунного света.
      Женщине было хорошо знакомо это место.
      Неподалеку отсюда располагалась та пещера, где они пережили Ночь Первых Слез.
      А по другую сторону канала, невидимый в темноте, находился остров, на котором она родилась.
      Те места она помнила довольно смутно. В голове изредка всплывали воспоминания о том, как на протяжении многих дней они скрывались, пока в конце концов не бежали оттуда, спасаясь от людей с ружьями, разыскивавших тех, других людей, которых они сделали своей добычей. В то время Женщина еще не понимала, что такое ружье, тогда как старшие отлично осознавали исходившую от него угрозу и потому приняли решение податься на большую землю.
      Она помнила, что рыбы вокруг того острова водилось просто навалом, а на нем самом было много птиц, и хотя праздники устраивались крайне редко, все равно охотиться там было одно удовольствие.
      Сейчас же, когда она повзрослела и стала главой семейства, охота всегда оказывалась сопряженной с опасностью. Повсюду ходили люди с ружьями, а потому следовало всегда заранее планировать предстоящие действия и вообще проявлять максимум осторожности.
      Первому Похищенному нравилось изображать из себя лидере - в конце концов, он ведь был старшим мужчиной в семье. Однако никаких планов он строить не умел и понятия не имел о том, что такое осторожность. А потому никаким лидером он на самом деле не был. И не мог им быть. В сущности, его действиями руководила одна лишь глупая гордыня, когда он с топором через плечо шагал - вот как сейчас - на шаг впереди нее. Во многих отношениях Первый Похищенный и до сих пор оставался всего лишь большим ребенком.
      Шедшая рядом с ней обнаженная Вторая Похищенная оказалась посмекалистее.
      От нее исходило какое-то спокойствие, готовность воспринимать вещи такими, какими они были. Умение ждать и рассуждать.
      Правда, так было не всегда. На протяжении всего долгого лунного цикла Женщина была вынуждена держать ее в маленькой и темной норе в дальнем конце пещеры, связанной по рукам и ногам, и к тому же ежедневно поколачивать, потому что девчонка постоянно плакала и то и дело вспоминала свою мать. Как ни странно, при этом она ни разу не вспомнила отца, хотя к тому времени ей миновало уже шесть лет, и она могла бы вести себя более солидно.
      Со временем плач прекратился, а потом и вовсе стало так, будто она с самого начала жила вместе с ними.
      Женщина устремила взгляд в сторону моря. Вот в такую же ночь, когда был высокий прилив, ее семья покидала остров.
      От семьи давно уже никого не осталось - всех уничтожили. И вот снова наступили те же черные времена.
      Но ей все же удалось восстановить семью, всех их сделать сильными.
      По обеим сторонам от нее по пляжу брели дети. Первым шагал Кролик лучший из всех охотник, хотя во всем остальном полнейший дурень; следом за ним шла пара мальчиков-близнецов, а дальше Девочка, Землеедка и Мальчик с помутневшим глазом. Лишь младенца они решили с собой не брать.
      Женщина чувствовала, как в ней шевелится и вздымается исходящая от них сила.
      В чем-то ее семья напоминала собой морскую водоросль при отливе сморщенную на солнце, почерневшую от многих потерь, иссохшую чуть ли не до хруста. А потом море вновь позволяло ей восстать, в очередной раз делая ее зеленой, сочной, полной жизни.
      Море было кровью.
      Шум прибоя в ночи отдавался в ушах Женщины дивным громом.
      20.45.
      - Плохо дело, - сказал Манетти. - Очень уж темно. В такое время того и гляди кто-нибудь размозжит себе голову об эти скалы.
      А ведь он прав, - подумал Питерс. Поиски и в самом деле сильно затруднял высокий прилив, в результате которого пляж в данный момент превратился всего лишь в узкую полоску песка. Это заставляло их то и дело прижиматься к гранитным скалам и тянувшимся у их основания потрескавшимся валунам, поверхность которых стала скользкой от постоянно падавших на них брызг морской воды. Волны стремительно заполняли малейшие расщелины и выемки на берегу, и полицейским приходилось то огибать, а то и перепрыгивать через водные потоки. От зависавшей в воздухе мокрой пыли волосы и одежда Питерса успели основательно отсыреть, а сам он ощущал на губах острый привкус соли. Люди были вконец вымотаны.
      Ну что ж, пора было ставить точку.
      Стоя в непосредственной близости от тянувшихся ввысь каменных стен, они в любом случае не смогли бы ничего обнаружить. Глядя вверх под столь острым углом, невозможно было определить, что действительно было пещерой - не говоря уж о том, насколько она глубока и можно ли в ней жить, - а что являлось всего лишь трещиной или небольшим углублением в скале.
      Патрульные снабдили их тяжеленными фонарями "Мэглайт" на шести батарейках - стоили они недешево, целых сорок долларов, но их мощные лучи все же прорывались сквозь толщу влажного воздуха. Впрочем, даже в их свете все вокруг казалось совершенно одинаковым, так что различить что-то особенное было определенно невозможно. С таким же успехом можно было надеяться разглядеть в стене отверстие от гвоздя, если сам лежишь, прижавшись лицом к плинтусу. В общем, ничего у них пока не получалось.
      - Пора кончать с этим, - сказал Питерс. - Не думаю, чтобы кому-то другому на нашем месте повезло бы больше, чем нам.
      - Вот черт! - ругнулся Харрисон, который на ходу осматривал каменные стены у себя над головой и в итоге залез в глубокую лужу, насквозь промочив один ботинок.
      В годы детства Питерса это называлось "бултыхнуться".
      Манетти достал свою рацию и вышел на связь.
      - Всем бригадам проследовать в пункт два, - сказал он в микрофон. Незамедлительно.
      Под "пунктом два" подразумевалось начало операции по обходу всех домов в округе.
      Сделать это было в общем-то довольно непросто; даже на то, чтобы всем полицейским покинуть пляжную зону, и то потребовалось бы немало времени. Впрочем, каждая группа имела карты с конкретно обозначенным участком территории. Им предписывалось никого не беспокоить, но предупредить каждого. "Оставайтесь внутри дома, не занимайте пустыми разговорами радио- и телефонную связь, заприте окна и двери и при малейшем появлении кого-либо или чего-либо необычного немедленно свяжитесь с полицией".
      Судя по всему, эта операция займет у них целую ночь.
      Сам Питерс встал в полчетвертого утра и потому к настоящему моменту уже почти не чувствовал под собой ног. Это было даже больше, чем просто смертельная усталость; в сущности, двигался он уже только "на автопилоте", почти не отдавая себе отчета в том, что творится у него перед глазами. Он практически потерял представление о времени, то и дело мысленно спрашивая себя: "Черт побери, где это я нахожусь?" - и это несмотря на то, что береговую линию он знал не хуже своего собственного крыльца. Краем глаза он видел, как по бокам от него передвигаются какие-то предметы, размерами похожие на людей, но когда поворачивал голову, там никого не оказывалось.
      И дело было даже не в похмелье - от него давно уже не осталось и следа.
      В "бардачке" его машины была припрятана початая бутылка виски, которую он держал на крайний случай, но в данный момент машина стояла у дома, а они направлялись к патрульному автомобилю Манетти. Он подумал было, не припасено ли у Манетти чего-нибудь подобного, однако тут же усомнился в такой возможности.
      Они брели по узкой полоске пляжа - все лучше, чем карабкаться по скользким камням. Вперед теперь вышли Харрисон и четверо патрульных, тогда как Манетти и Питерс тащились в нескольких футах у них за спиной. Манетти поднял на него взгляд. Ну вот мы и бредем снова, - подумал Питерс, прекрасно понимая, какой у него сейчас вид.
      - Я понимаю, Джордж, как ухайдакала тебя эта ночка.
      - К черту бы послать эту ночку, да только, боюсь, рано пока это делать. Правда, если все же свалюсь в обмороке, то меня можно будет просто оставить в машине.
      - Скажи, как ты думаешь, что они сейчас делают? Сидят дома и смотрят телевизор? Или снова вышли на охоту?
      - Пожалуй, второе. К чему тратить такую лунную ночь на какой-то телевизор?
      Довольно длинный отрезок пути они прошли в полном молчании.
      Вот, опять то же самое - сбоку от него движется какая-то фигура.
      Маленький человечек, которого на самом деле там не было.
      Питерсу чертовски хотелось вторично промочить горло, причем сделать это немедленно.
      - Мы сейчас к себе возвращаемся? - спросил он со вздохом.
      - Точно.
      - Послушай, Вик, а ведь это совсем недалеко от моего дома. Можем, заскочим туда хотя бы на минутку? Как-то уютнее буду себя чувствовать, если прихвачу свою пушку.
      В самом деле, почему бы не попробовать? - подумал он.
      Манетти снова скользнул по нему мимолетным взглядом. Питерс отчетливо расслышал интонации собственного голоса и понял, что все присутствующие тоже все прекрасно поняли. Но Манетти не стал задавать лишних вопросов и лишь кивнул.
      - Ну разумеется.
      Он прекрасно понимал, что ему лишь пошли навстречу. Полицейским не полагалось пить на службе; штатским же не позволялось пить и при этом носить оружие.
      Впрочем, Питерс уже не был полицейским, хотя в данный конкретный момент являлся и не вполне штатским лицом. Его даже позабавила мысль о том, нарушает ли он в данный момент сразу два пункта инструкции или, напротив, ни одного. А может, ему вообще не хотелось приходить к какому-то решению?
      "И все же, что бы ты надумал в конце концов?" - подумал он.
      Впрочем, он слишком устал, как говорится, полностью исчерпал последние остатки сил.
      Майлз Харрисон отыскал тропу и с улыбкой посмотрел на Питерса.
      - Мальчишками мы частенько ею пользовались, - сказал он. - Ходили к пляжу и жгли там костры. Обжимались, пивком баловались.
      - Я знаю, - отозвался Питерс. - Сам же ходил ловить вас.
      Харрисон рассмеялся.
      - Но так ни разу и не поймали ведь, правильно?
      - Да в общем-то мне не очень и хотелось. Просто надо было шугануть вас с пляжа. А то зачем бы нам, по-твоему, чуть ли не строем вышагивать по берегу, светя вокруг себя фонарями?
      - А мы-то думали, что полицейские такие тупицы.
      - Мы и были тупицами, что-то навроде тебя сегодняшнего. Запомни, полицейские всегда немного туповаты.
      - А через пару ночей мы все равно возвращались на прежнее место.
      - И мы опять гонялись за вами. Знаю я все это.
      Тропинка забирала чуть в гору, и Питерс основательно запыхался, даже вспотел.
      - А мне всегда казалось, что нам просто везет, - сказал Харрисон. - Ну, я имею в виду, что вы нас так ни разу и не поймали.
      Питерс остановился, чтобы немного отдышаться.
      - Вам и в самом деле везло, - сказал он.
      И про себя подумал: "Чертовски везло. Даже больше, чем вы сами могли себе представить - с учетом того, какие вещи здесь творились".
      Они продолжили подъем.
      21.15.
      - Подожди! Ну подожди минутку. Я не могу...
      - Люк, немедленно ложись в постель!
      Всякий раз перед сном у них возникали какие-нибудь проблемы, и нынешний вечер, судя по всему не являлся исключением из этого правила.
      Клэр даже и не знала, что ей делать - то ли махнуть на все рукой, то ли придушить его.
      Не помогло и то, что Люк оказался в совершенно новой для него обстановке. Накануне он, играя, раскидал по комнате всех своих приятелей Черепашек, парней Дика Трейси - и теперь никак не мог собрать их снова.
      И потому в данный момент стоял в пижаме посередине комнаты и хмурил брови.
      Заставить его сделать хотя бы это уже было настоящей проблемой, поскольку он категорически отказывался снимать майку, в которой ходил весь день и которую сам же выбрал себе в Калифорнии - на ней был изображен скелет, скользящий на доске по волнам на фоне ярко-красного, полыхающего неба.
      После этого наступила традиционная пятиминутная перепалка из серии "Ты уже почистил зубы?"
      И вот наконец он стоял перед ней, дергая туда-сюда коленками, как если бы ему не терпелось в туалет. Никуда ему не хотелось - он там уже был.
      Просто наступило время сна, причем вне зависимости от того, сколько было сейчас времени, ему всегда казалось слишком рано. К ребенок, а просто кошмар какой-то: то без конца хнычет, а то превращается в настоящего тирана.
      Восемь лет, - подумала Клэр. - Боже, дай мне силы пережить это.
      - Я больше не могу! Куда подевался мой "Авианосец"? Не лягу в постель, пока не найду его. И ты не заставишь меня. Не я виноват...
      Не рот, а какая-то бездонная яма. Временами Клэр задавалась вопросом, отдает ли он хотя бы мало-мальский отчет в том, что говорит в подобные минуты.
      Не ребенок, а какое-то исчадие ада.
      Обычно она позволяла сыну наиграться вдосталь, покуда сон окончательно не сморит его. Зато потом, едва оказавшись под одеялом, он почти сразу же засыпал. Таким образом, главная трудность заключалась в том, чтобы заставить его принять горизонтальное положение.
      - Люк, сегодня вечером сможешь обойтись и без своего "Авианосца". А ну, немедленно ложись в постель.
      - Нет, я должен...
      - Считаю до трех.
      - Но мне нужен мой "Авианосец"!
      - Раз.
      - Мам!
      - Два.
      На глаза ребенка навернулись слезы.
      Ну вот, заплакал. Мой Бог! - подумала она. - Драма!
      - Ты меня ненавидишь!
      - Люк, ну с чего ты взял, что я тебя ненавижу? Но если на счет три ты не окажешься в постели, то целую неделю потом не выйдешь на улицу. Ты меня понял? Итак, до скольких я уже досчитала?
      - До двух.
      И продолжает стоять на месте, дотягивая до самого предела.
      - Итак, тр...
      Наконец резким движением метнулся к кровати, и Клэр про себя понадеялась на то, что находящиеся внизу хозяева дома не слышат всей этой сцены. Равно как и на то, что у их кровати не слишком скрипят пружинь!.
      - Три. Большое тебе спасибо, Люк. Спасибо за то, что с тобой не пришлось слишком долго возиться.
      Маленькая сардоническая ухмылка.
      А ведь ему нравится все это, - подумала она. - Подобные вещи для него не более чем своего рода причудливая игра-зарядка.
      Тогда как сама она совершенно выбилась из сил.
      - Мамочка, я люблю тебя. И одновременно ненавижу. - Люк расхохотался. Ну, я пошутил.
      Клэр вздохнула и присела на кровать рядом с ним.
      - Так, Люк, а теперь внимательно выслушай меня. Я хочу, чтобы завтра у нас был чудесный день. Я хочу, чтобы ты был хорошим мальчиком, ну, примерно таким же, каким был сегодня, и не доставлял ни мне, ни Дэвиду, ни Эми лишних хлопот. Я очень рассчитываю на твою помощь. Ты меня понял?
      Он кивнул.
      - И чтобы никаких выходок вроде сегодняшней. Если завтра повторится сегодняшняя сцена, тебе конец. Ни телевизора, ни игр на воздухе. Ты меня понял?
      - Угу.
      - О'кей. Все твои приятели валяются здесь же, на полу. Ну, солнышко, поцелуй меня.
      Он улыбнулся и чмокнул ее, снова став хорошим маленьким мальчиком, из которого улетучились прежние неугомонность и вычурность.
      Прямо Джекил и Хайд-младшие.
      Она легонько прижала его к себе.
      - Я люблю тебя, солнышко.
      - Я тоже люблю тебя, мамочка.
      Клэр встала и выключила верхний свет, решив, что и отблесков пробивавшегося из холла свечения будет вполне достаточно, чтобы он мог завершить свои забавы.
      - Я буду здесь, за дверью, договорились? Ты не забыл, где находится туалет?
      - У-у.
      Она легонько и не очень плотно прикрыла за собой дверь.
      - Спокойной ночи. Я люблю тебя.
      - Спокойной ночи.
      Она слышала, как он выскользнул из-под одеяла, собрал свои игрушки и принялся негромким, нарочито искаженным голосом разговаривать с ними.
      Пройдя к себе в соседнюю комнату, Клэр опустилась на кровать. По правде говоря, ей чертовски хотелось спать, но Дэвид и Эми уже поджидали ее внизу, чтобы продолжить смотреть видеофильм. Половину его они уже просмотрели, хотя Клэр толком даже не помнила содержания. Впрочем, виной тому был отнюдь не фильм.
      Просто она ожидала приезда Стивена.
      И раздумывала над тем, что скажет ему.
      Она пока не была уверена, следует ли ей будить Люка или нет.
      Именно поэтому ей так хотелось уложить его в постель - в таком случае у нее, по крайней мере, будет возможность какого-то выбора и она сможет лучше контролировать ситуацию.
      Клэр глянула на часы - двадцать минут десятого.
      Ну что ж, теперь, наверное, недолго уже осталось ждать.
      Она чувствовала, что совершенно не подготовлена к разговору с бывшим мужем.
      К тому же у нее опять успела разболеться голова. К счастью, Клэр прихватила с собой аспирин, который лежал где-то здесь же, почти под рукой. Возможно, именно поэтому она, как и Люк, с особой остротой почувствовала сейчас, что находится в чужой комнате.
      Она представила себе, как Люк лежит в постели. Этот его взгляд проверяющий, оценивающий ее.
      Мамочка, я люблю тебя. И одновременно ненавижу.
      Ну, я пошутил.
      Проблема заключалась как раз в том, что на самом деле он вовсе не шутил. По крайней мере, в его словах было гораздо меньше от шутки, чем он сам себе это представлял.
      Разумеется, он любил ее. И в то же время отчасти ненавидел. Ведь с его точки зрения именно на ней должна была лежать по меньшей мере половина ответственности за то, что у них теперь не было полноценной семьи. А поскольку в доме осталась именно она, а Стивена не было, эта ее половина с особой силой и раздражала сейчас мальчика. Бывали времена, когда он надолго выбрасывал из головы Стивена, тогда как забыть собственную мать ему было намного труднее. День за днем она одним своим присутствием напоминала ему о том, что их семья почему-то не удалась, и, машинально продлевая ту же логическую цепочку, что не удался и он сам - не смог стать достаточно прочным связующим звеном, чтобы удержать родителей друг с другом, и в конечном смысле был лишен достаточных сил, чтобы оказывать влияние на собственное будущее. Таким образом для него самого она являлась всего лишь живым воплощением ущербности.
      И все же он, на радость им обоим, по-настоящему любил ее. Клэр где-то читала, что даже дети из полноценных и счастливых семей в этом возрасте очень сильно тянутся к матерям, становятся особенно требовательными к ним. Постоянное внимание, постоянные беседы, постоянное ожидание одобрения.
      Он, словно привидение, преследовал ее. И одновременно с этим сопротивлялся ей.
      Она встала с кровати и достала из бокового кармашка чемодана коробочку с аспирином. Уж лучше бы на его месте оказалось какое-то снотворное, подумала Клэр. Аспирин показался ей горьким и неприятно шероховатым.
      Имея дело с Люком, следовало в любой момент ожидать безудержной вспышки его гнева, который мог прорваться наружу подобно внезапно налетевшему урагану.
      Через несколько недель после своего дня рождения он захотел, чтобы она купила ему в "К-Мартс" какую-нибудь новую Черепашку для пополнения коллекции, хотя в те дни Клэр буквально наскребала последние гроши, чтобы рассчитаться с бакалейщиком. Да и потом, день рождения уже прошел, и он, кстати, получил на нем массу подарков. Поэтому она ответила ему отказом. Боже, какой тогда поднялся шум, как он бегал и кричал, что она, дескать, не любит его, что ей безразлично, счастливо ему живется или нет. Люк тогда неистовствовал как безумный, и даже после того, как Клэр все же удалось утихомирить его и немного успокоиться самой, в глубине ее души все же осталась боль оттого, что у него вообще могла возникнуть подобная мысль.
      Впрочем, таким его сделала отнюдь не она, а Стивен. Она всегда интуитивно чувствовала, когда поступала правильно, а когда допускала ошибку. Вот и в подобных вещах она тоже делала все от нее зависящее, чтобы у них хоть как-то наладилась жизнь.
      Впрочем, не было в этом вины и самого Люка, хотя ему тоже частенько приходилось страдать.
      Взять хотя бы то, как он постоянно ходил - чуть сгорбившись, всегда устремив взгляд себе под ноги, нахмурившись. Или эта его манера заискивать, искать расположения чуть ли не самого мерзкого приятеля по школе, - а ведь у некоторых из них действительно были проблемы, причем весьма серьезные, сопряженные с жестокостью и прочими подобными вещами.
      Все это, конечно же, лишь усугубляло положение ребенка, которому в последнее время и так несладко жилось.
      Еще больше делало из него жертву обстоятельств.
      Ну что ж, здесь мы с ним примерно в одинаковом положении, - подумала Клэр.
      Жертвы. Слово это почему-то накрепко засело у нее в мозгу.
      Однажды она даже стала рыться по словарям и в конце концов выяснила, что происходит оно от какого-то то ли скандинавского, то ли германского слова, и имеет некоторую связь с магией и всевозможными заклятиями, с колдунами и колдуньями, а через них также и со всевозможными хитростями, обманом и трюкачеством.
      Узнав об этом, она тогда даже улыбнулась, поскольку именно старинное значение этого слова почти в точности выражало суть того, что сделал с ними Стивен, тогда как его более современная форма вполне соответствовала тому, в кого он их превратил.
      Ей казалось, что она уже знает, как ей поступить со Стивеном.
      Нельзя было позволять мальчику так уродовать свою личность - пусть даже и при помощи родного отца. В первую очередь именно отца.
      Да и самой себе она также ни коим образом не желала подобной участи.
      Клэр выключила свет в спальне и спустилась к Дэвиду и Эми.
      Чтобы, как и все нормальные люди, посмотреть телевизор.
      В царившем в холле полумраке Дик Трейси при помощи одной лишь полицейской дубинки расправился с Красномордым - на том вся игра и закончилась, хотя его противник был вооружен до зубов пулеметом, пистолетом, ножом и тесаком. Зритель в очередной раз убеждался в том, что закон есть закон, и нарушавшим его плохим парням никогда не удастся выйти сухими из воды.
      Если только вы не Фредди Крюгер из "Кошмара на улице Вязов" или кто-нибудь в том же роде.
      Клэр терпеть не могла Фредди Крюгера.
      А сегодня вот снова накричала на сына. В последнее время она вообще слишком часто повышала на него голос.
      Люк догадывался о том, что частенько вполне заслуживал этого, поскольку не слушался ее и вообще вел себя довольно дерзко. Впрочем, особой вины его в том не было, и иногда ему просто приходилось делать то, что, как он чувствовал, ей никак не понравится. Правда, почему ему приходилось это делать, он и сам толком не знал. И все же делал. А потом боялся, что она разлюбит его за это, что просто не сможет больше любить такого мерзкого мальчишку, и хотя в глубине души все же продолжал ощущать, что ее любовь к нему не исчезла, все равно боялся подобного исхода. Как если бы кто-то вдруг захотел забрать ее у него, и он мечтал накопить достаточно сил, чтобы не допустить этого - но такой силы у него не было, и ни он сам, ни кто-либо другой не мог бы ничего с этим поделать.
      В подобных случаях в мальчика словно вселялся какой-то бес, а потому он дерзил ей и вытворял всякие пакости. Причем подчас довольно зловредные. Например, замахивался, как если бы собирался ударить ее, а то и в самом деле наносил удар; или шумел, когда она разговаривала по телефону, кидался чем-нибудь, стараясь попасть в лицо в тот самый момент, когда она что-то писала, или кричал, безостановочно звал ее, когда она находилась в душе и, естественно, не могла толком разобрать ни слова, и потому ей приходилось то и дело выключать воду и прислушиваться.
      Что и говорить, подобные вещи он вытворял частенько, причем исключительно чтобы позлить ее.
      И ничего не могу с собой поделать.
      Я люблю тебя и одновременно ненавижу. Он и сам толком не понимал, почему так говорил. Говорил и сам же пугался своих слов.
      А комната эта ему вроде бы даже понравилась.
      Играя, он как-то не задумывался над тем, нравится она ему или нет, а сейчас вот стал задумываться. Вообще-то она была даже меньше той комнаты, что была у него дома, да и обстановка в ней оказалась попроще. Самый обычный комод, стол со стулом и еще один столик, поменьше, рядом с кроватью. Зато ему определенно нравился царивший в ней воздух. Здесь пахло деревом. Возможно, потому что прямо под ней располагалась мастерская, а может, просто потому, что ему так сказали.
      К тому же здесь совершенно не пахло духами, как в комнате его матери. Запах здесь был как в комнате любого другого мальчика. Может, даже такой, какой был бы в комнате его отца.
      Как знать. Кто вообще мог хоть что-то сказать о его отце?
      Впрочем, это было не так уж и важно. Теперь не его отец, а он сам был мужчиной, и он спал в комнате мужчины, в которой пахло деревом. Вот когда он подрастет, у него тоже будет точно такая же комната. И принадлежать она будет только ему, хотя он и станет изредка приглашать в нее свою мать. Она станет подолгу находиться к него в гостях, и ей там очень понравится - и запах этот тоже понравится. Хотя в нем совершенно не пахнет духами. И комната эта понравится ей потому, что будет его комнатой.
      Люк перевернулся на спину. За окном громко стрекотали сверчки. Он почему-то почувствовал страшную усталость. На столике рядом с кроватью лежала горстка костей, которые он подобрал там, на дереве, и он окинул их тяжелым, засыпающим взглядом.
      Внезапно сверчки смолкли - пауза явно затянулась, и он вдруг испытал приступ страха, мысленно спрашивая себя, почему так иногда происходит. В подобные моменты ему начинало казаться, что даже сердце в груди и то перестает биться.
      А потом стрекот возобновился с новой силой.
      Так и не дождавшись того момента, когда они умолкнут снова, Люк окончательно уснул.
      21.37.
      В полном молчании они шли по залитому лунным светом полю, почти сливаясь с высокой травой, так что со стороны даже могло показаться, будто само поле вздымается, медленно продвигаясь в направлении горящих внутри дома и чуть подрагивающих, разноцветных огней.
      Дойдя до деревьев, они разделились: Первому Похищенному предстояло вывести из строя машину и перерезать телефонные провода, тогда как Второй Похищенной, голой и окровавленной, следовало оставаться в тени под дверью, ведущей в кухню, и ждать сигнала Женщины.
      Дети начали вскарабкиваться на деревья, двигаясь проворно и совершенно бесшумно, словно ящерицы, по толстым, нависавшим над верандой ветвям. Взобравшись наверх, они также затаились, тайком наблюдая через раздвижные стеклянные двери за действиями находившихся в доме людей.
      А люди эти практически не двигались и просто сидели, уставившись в мерцавшие перед ними всполохи разноцветных огней. Изредка, правда, то мужчина произносил пару слов, то одна из женщин что-то говорила, вот, пожалуй, и все.
      Сама Женщина притаилась чуть ниже дома, у свай, подпиравших его к склону холма; вскоре к ней присоединился Первый Похищенный, который кивнул ей с ухмылкой на лице - мол, дело сделано.
      Зубы оказались свежезаточенными, хотя Женщина даже не заметила, когда он успел это сделать.
      За спиной у него висел топор, длинным кожаным ремнем привязанный к телу с двух концов за обух и топорище. Подняв руку над головой, он сунул оружие в располагавшуюся за спиной особую петлю, готовясь к тому, чтобы вместе с Женщиной начать карабкаться по потертым сваям наверх, в сторону веранды.