- О'кей, - с улыбкой кивнул Уиллис.
      Питерс поймал себя на мысли о том, что особо парня торопить все же не стоит.
      - Но только будьте постоянно начеку. Если кого заметите, не спешите открывать пальбу. Стреляйте только в самом крайнем случае. Мы уже установили личности двух оставшихся женщин, и мне не хочется без особой надобности подвергать их жизни опасности. Если получится, постараемся целыми и невредимыми отправить их назад домой. И не забывай, что этих сволочей там может оказаться черт-те знает сколько, так что повнимательнее. Понял?
      - Понял.
      Питерс повернулся к Ширингу.
      - Сэм, ты готов?
      - А ты сам-то всегда готов?
      Питерс улыбнулся. - Пожалуй, что нет. Но тебе, сынок, я скажу вот что. Окажи мне услугу, сбегай к скорой и скажи им, чтобы до нашего возвращения никуда не уезжали. Мы тем временем пойдем вперед, а ты догоняй. И не занимайся там никакой ерундой. Да, еще скажи, что если к нашему возвращению их здесь не окажется, я лично возьму дубинку и всажу ее каждому на пару дюймов в зад. Понял?
      - Разумеется, Джордж.
      - Ну, парни, пошли, - сказал Питерс.
      Он повернулся и двинулся по узкой тропе. У следовавших за ним полицейских на поясах болтались электрические фонарики. Впрочем, ночь и без того выдалась достаточно светлой. Не успели они еще скрыться из виду, как их догнал Ширинг.
      - Пусть сам ее себе туда же засунет! - вот что они мне ответили. - Так и сказали: "Передай Джорджу, чтобы самому себе всунул ее в зад". Но нас, похоже, они все же дождутся.
      - Это уже лучше, - кивнул Питерс. Потом покачал головой. - Значит, говоришь, "Пусть сам себе засунет", да? А что неплохо получается. Старый толстый полицейский всю ночь с риском для своей задницы шныряет по лесам, а его коллеги вон что ему желают. Нет, Сэм, определенно скажу я тебе, что цивилизация загнивает.
      - Не знаю, - отозвался Ширинг. - Не видел.
      Оба замолчали и лишь продолжали внимательно всматриваться в петлявшую перед ними тропу.
      04.22.
      Мужчина в красной рубахе шагал по пляжу, пребывая в состоянии полной отрешенности, почти ступора, и совершенно не подозревая, что за ним кто-то идет. Как ни крути, а получалось, что он не просто упустил добычу, но даже не обнаружил следов, которые указывали бы на то, что она прячется где-то в лесу. А это могло означать только одно то, что добыча по-прежнему находится где-то в доме. Он не понимал, как такое оказалось возможным, хотя и так не смог прийти к какому-то иному заключению.
      Он чуть ли не вдвое прибавил шагу, вторично подходя к дому - но лишь обнаружил, что всю местность уже заполонили какие-то новые люди. Он не увидел среди них того человека, за которым охотился, хотя и предполагал, что именно там он и скрывается.
      У остальных же было оружие.
      "Красный" понимал, что в сложившейся ситуации им всем придется покинуть пещеру и уходить дальше на север, еще глубже забираясь в гущу лесов, но его все же сильно угнетало то, что именно ему выпала участь сообщить им об этом. Разумеется, они станут именно его упрекать в случившемся. Он был старшим, а следовательно на него посыпятся все укоры - ив том, что сорвалась их охота, и в том, что он упустил добычу. Его разбирала злость за то, что все это они станут думать именно о нем. Гнев подобно плотному одеялу застилал его мозг, и потому он не мог думать ни о чем другом. Ярость заглушала все его чувства, и, возможно, именно поэтому он не услышал, как у него за спиной, среди камней, крадется, причем довольно неловко, какой-то человек.
      Человек, который теперь сам охотился за ним.
      04.25.
      Марджи не знала наверняка, умерла Лаура или все еще жива. Какое-то чувство подсказывало ей, что та просто не имеет права оставаться живой. Покуда у нее еще оставались силы, она пристально наблюдала за Лаурой и видела, что в ней еще теплится жизнь, хотя у Марджи уже совершенно не оставалось сил наблюдать это зрелище, а в ее желудке не осталось абсолютно ничего, что еще можно было выплеснуть наружу.
      Она видела, как тощий взял корыто и плеснул из него в лицо Лауры зловонной водой - веки девушки слабо дернулись. Затем он выдернул из костра новую горящую палку, которая заменила окончательно сгоревший факел, и укрепил ее на стене. Затем в безмолвном ужасе наблюдала за тем, как он склонился над Лаурой, ножом срезал с нее джинсы, а потом и залитую кровью рубашку.
      Марджи старалась не смотреть на Лауру - только на мужчину. Вот он откинул одну ее руку, уложил, словно деревяшку, перед собой, и до Марджи через какую-то долю секунды дошло, что именно он собирается сделать. И все же она опоздала, поскольку в тот же момент он резким движением тесака отрубил Лауре руку по самый локоть.
      Марджи в очередной раз вырвало и только тогда она поняла, что в ее желудке все еще оставалось кое-какое содержимое. Она услышала громкое шипение, и вскоре помещение пещеры наполнила жуткая вонь. Она повернулась, чтобы снова посмотреть на тощего, и увидела, что он прижег обрубленное место факелом, после чего уселся, скрестив ноги, на пол, и принялся пить из чашки свежую кровь.
      От залитого кровью пола и от черной, чуть поблескивающей раны поднимался легкий парок. Возможно, ее стошнило еще раз - она уже не помнила. Глаза Лауры были по-прежнему открыты и, словно подчиняясь последнему, немыслимому волевому приказу, чуть пошевеливаясь, наблюдали за ним. Наверное, она уже ничего не чувствует, - думала Марджи, - ничего не понимает, и вообще, скорее всего, пребывает в шоке.
      Затем тощий отложил опустевшую чашку и расположил на полу перед собой вторую руку Лауры. Глаза девушки словно вспыхнули, загорелись от жуткого осознания и ужаса происходящего - и только тогда Марджи поняла, что спасительное забытье не пощадило несчастную.
      В момент, когда опускался тесак, ей пришлось отвернуться. Она откинулась к дальней стенке клетки, почти вплотную прижавшись к лежавшему там пареньку, и зажала ладонями уши, чтобы не слышать производимых им звуков - громких шлепков, шелеста пламени и шипения стекающей на него крови, с неизбежной в таких случаях вонью горящего мяса; приглушенных стонов, жуткого удара металла по кости, сопровождаемого сухим хрустом, и, самое, пожалуй, кошмарное - бульканья вытекающей жидкости.
      Он старался как можно дольше поддерживать в ней жизнь, и Лаура, как ни странно, принимала участие в этой пытке, продолжая инстинктивно, слепо бороться за свое выживание. Неужели она не понимала, что в данном положении ей было бы гораздо лучше умереть? Какую же злую шутку сотворила над ней природа. Ведь ее воля к жизни оказалась не менее жестокой, чем выходки этого дикаря. Марджи молила Господа о том, что если ей самой суждено вынести нечто подобное, она... что?
      Впрочем, она тут же отбросила эту мысль - жуткую, глупую. Ей было ясно, что у Лауры попросту не было иного выхода, и когда настанет черед ее самой пройти через все это, не будет его также и у нее. Если настанет ее черед, добавила она, - и поймала себя на мысли о том, что этого, скорее всего, все же не случится. Она по-прежнему отказывалась поверить в то, что они могут ее убить. Даже превратившись в обугленную головешку, она и тогда сохранит свое желание жить.
      Марджи снова вспомнила сестру...
      Казалось, что этому кошмару не будет конца. Но вот наступила тишина, и она снова повернулась к ним лицом; ей просто надо было - ради себя самой и ради Лауры - увидеть, что он сотворил с ней, стать свидетельницей его чудовищного преступления. И все-таки, чтобы сделать это, ей пришлось собрать всю свою волю. Когда же это свершилось, когда она снова открыла глаза, то вдруг обнаружила, что до самого конца израсходовала все свое мужество и что на том месте, где только что громоздилась ее несокрушимая воля к жизни, сейчас зияет бездонная дыра.
      Все ее тело вдруг заколотила неукротимая дрожь. Она и сама не заметила, когда началась эта лихорадочная тряска, с каждым мгновением которой из нее, словно из лопнувшего бензобака, вытекали последние капли энергии. Вновь раскрыв глаза, она увидела, что у Лауры по локоть отрублены обе руки, и по колено - обе ноги. Конечности убитой он сложил здесь же, рядом с ней, навалив их друг на друга, словно это были дрова.
      А Лаура между тем все еще была жива; веки, чуть прикрывавшие ее остекленевшие глаза, изредка вздрагивали, а грудь вздымалась и опадала в судорожных, спазматических вздохах.
      Он сунул руку в карман, и Марджи снова увидела нож - и именно тогда поклялась, что если ей представится такая возможность, то она своими собственными руками убьет этого ублюдка. Сквозь туман одуряющего кошмара на нее накатывали похожие на яркие вспышки волны праведного гнева.
      Годился бы этот подонок хоть на что-то, окажись он без своего ножа? Едва ли. Ярость вернула ей способность переживать нормальные, человеческие чувства, и она была благодарна за это судьбе. Ну что ж, если мне только удастся добраться до него, пусть тогда надеется на Господа Бога, - подумала Марджи.
      Она снова сомкнула веки, еще плотнее прижалась к пареньку и стала молиться, чтобы Лаура умерла, умерла как можно скорее, и чтобы ей самой никогда больше не довелось видеть подобное.
      Несколько мгновений спустя она услышала звук поворачиваемого в замке ключа.
      Для гнева в ее душе уже просто не оставалось места - все оказалось занято ужасом, глубоким и всеохватывающим. Марджи почувствовала, что с такой силой вцепилась в руку лежавшего на дне клетки паренька, что тот даже вскрикнул.
      И попытался было отдернуть руку.
      - Нет, - проговорила она, - оставайся здесь. Ты должен будешь помочь мне!
      Она понимала, что где-то в глубине своего сознания путала его с Ником с тем самым Ником, который до сих пор так и не появился, который бросил ее, а сам по-прежнему прятался где-то на крыше дома. О, помоги же мне, подумала она, взывая к кому угодно, ко всем и каждому, но здесь, рядом с ней, находился лишь этот паренек с жутко-спокойным, совершенно безжизненным взглядом.
      Дверца клетки распахнулась. Марджи быстрым взглядом окинула пространство пещеры, но так и не увидела ничего, что могло бы помочь ей; ее глаза не выхватили ничего полезного. Она практически не обратила никакого внимания ни на сгрудившихся вокруг костра детей, ни на двух женщин, которые стояли и молча наблюдали за ней. Не заметила она и того, что Лаура наконец умерла и ее внутренности, извлеченные через громадную, зияющую в боку рану, лежали теперь на полу пещеры рядом с ней. Ускользнуло от ее внимания и то, что стоявший перед ней мужчина был весь в крови - Марджи он представлялся всего лишь тенью, тянувшейся к ней из пустого пространства - пустого потому, что в нем не было ничего, что могло бы хоть как-то ей помочь, а кроме этой помощи ее сейчас абсолютно ничего не интересовало.
      Все также крепко сжимая руку паренька, она попыталась было волевым усилием отогнать тощего прочь. Тот, однако, не уходил.
      Его длинные, тонкие пальцы сомкнулись вокруг ее предплечья и медленно, почти нежно, потянули из клетки. Его ладонь была грубой, заскорузлой, липкой от потемневшей крови. Марджи попыталась было ухватиться за паренька, но тот резким движением стряхнул ее руку, как если бы жест вызвал у него раздражение, после чего занял прежнюю позу в темном дальнем углу. Тогда она ухватилась за прутья клетки, но сил в руках уже почти не осталось, и потому он легко, словно младенца из колыбели, выволок ее наружу. Глаза Марджи застилали слезы, они ручьями текли по ее щекам, хотя она по-прежнему не проронила ни звука.
      На какое-то мгновение в клетке воцарилась непривычная тишина. Вспомнив, как кричала Лаура, Марджи заставила себя хотя бы немного успокоиться.
      Не сопротивляйся ему, не дерись, - повторяла она себе. - Действуй осторожно, очень осторожно.
      Он поставил ее спиной к стене, как раз напротив того места, где лежало изуродованное тело подруги - хотя Марджи все так же не замечала его, - и принялся пристально всматриваться в ее лицо. Тишина словно сгустилась. Вот его рука скользнула ей между бедрами - Марджи подняла глаза к темному потолку, изо всех сил заставляя себя не чувствовать этого, вообще ничего не ощущать, и, тем не менее, обнаружила, что по коже побежали мурашки, а соски жестко напряглись. Пожалуйста, будь осторожна, - в который уже раз сказала она себе.
      Его руки скользили по ее телу, оставляя после себя след неимоверного отвращения. Она заставляла себя стоять прямо, не уклоняться от его прикосновений, тем самым не давая ему повода совершить какое-то насильственное действие.
      Внезапно он легонько хлопнул ее по затылку.
      От этого неожиданного жеста Марджи даже подпрыгнула на месте - ему это понравилось. Рассмеявшись, он шлепнул ее еще раз, и Марджи почувствовала, что вопреки всей своей воле снова начинает испытывать гнев. О нет, - тут же подумала она, - успокойся; пожалуйста, не сопротивляйся ему...
      Он шлепнул ее в третий раз - Марджи качнулась в его сторону и в этот момент услышала, как обе женщины также рассмеялись. Опустив ладони ей на грудь, он снова толкнул ее на стену, после чего принялся тыкать пальцами в живот и между ребрами. Она подняла руки, чтобы защититься от его несильных ударов, но он отбросил их в сторону и ткнул снова, на сей раз уже жестче, прямо под нижнее ребро. Марджи с трудом сдержала крик боли и тут же услышала поддразнивающий смех женщин, похожий на карканье дроздов.
      Стоявший перед ней тощий отскочил назад и восторженно хлопнул в ладоши, после чего одной рукой ударил Марджи по уху; девушка поморщилась и качнулась в сторону. Тогда он снова принялся тыкать ее пальцами в груди и живот; затем просунул одну руку ей между ног и, ухватившись, с силой, болезненно потянул на себя, после чего отпустил и неожиданно с размаху отвесил ей тяжелую пощечину. Марджи ударилась спиной на стену, а когда смогла наконец отдышаться, тощий уже зашелся в приступе громкого, какого-то икающего хохота. Она почувствовала, как внутри нее, под покровом сосредоточенного притворства, что-то словно хрустнуло, и тут же заметила, как стремительно и бесконтрольно стал нарастать поток доселе сдерживаемого гнева.
      Сжав руку в кулак, Марджи с силой ударила его. Удар получился отменный.
      Вообще-то она была довольно миниатюрной женщиной, однако ей удалось вложить в этот удар всю массу своего тела. Кулак врезался ему в голову, непосредственно за ухом, и тощий даже покачнулся. А потом непонимающим взглядом уставился на нее. Марджи услышала, как у нее за спиной женщины и дети зашлись в дружном хохоте - на сей раз уже явно не над ней. Она сделала шаг вперед и снова ударила его, опять в голову, точно в ухо.
      Тощий завыл.
      А затем она словно сорвалась с тормозов, яростные удары посыпались один за другим. Ожесточившись, сверкая холодными глазами, она продолжала наступать на тощего, вынуждая его изумленно отступать назад, тогда как она снова и снова обрушивала на него всю мощь своих женских тумаков, совершенно не обращая внимания на боль в руках. Разумеется, существенного вреда она ему причинить не могла, но эта атака явно смутила, даже обескуражила его, так, что он даже непроизвольно поднял ладони и принялся закрывать ими лицо. При виде подобной картины женщины расхохотались пуще прежнего, и Марджи на мгновение испытала подлинный триумф победы. Убей его, - подумала она. - Боже Праведный, помоги мне убить эту сраную, вонючую мразь. Дикая, ликующая, находящаяся на грани полного бессилия, она тем не менее продолжала свой натиск, безостановочно осыпая тощего ударами. Однако, по мере накопления усталости, к ней возвращалось былое отчаяние. Ведь в сущности она не причиняла ему никакого физического вреда, а что будет потом, когда?..
      Тощий уклонился от очередного удара, отступил назад и с ухмылкой сунул руку в карман. Марджи снова увидела тот же нож.
      Он еще не был даже открыт, но, увидев его, девушка испытала то же самое чувство, как если бы заметила свившуюся в кольца и приготовившуюся к прыжку змею. Как вкопанная она застыла на месте. В то же мгновение все тело Марджи захлестнула волна полного изнеможения, едва не вынудившая ее упасть прямо в руки приближавшегося к ней противника. У нее закружилась голова, а сама она почувствовала презренную, постыдную слабость.
      Она медленно попятилась назад.
      - Нет, - проговорила Марджи. - Пожалуйста, что угодно, все, что угодно, только не это... Извините. Клянусь вам. Пожалуйста, что угодно. Пожалуйста...
      Он тем не менее продолжал наступать на нее, и она даже не могла предположить, что было у него на уме или что он собирался с ней сделать. Марджи не могла отвести взгляда от его ножа, но вскоре почувствовала спиной прикосновение холодной стены пещеры. Тощий между тем неуклонно приближался, хотя ножа по-прежнему не открывал...
      В сущности, он даже не особенно рассердился; скорее, его всего лишь изумила ее попытка полезть в драку. Однако он должен был проучить ее, а заодно и всех остальных. Еще чего не хватало - смеяться над ним! Приблизившись к Марджи почти вплотную, он ударил ее по голове тяжелой рукояткой ножа. Удар получился несильный, но все же болезненный. Тощий рассмеялся. Ну что ж, некоторое время он с ней поиграет, и словно в подтверждение этой мысли снова стукнул ее по макушке.
      Затем, явно чтобы напугать ее и лишить возможности определить, откуда последует очередной удар, он принялся перекидывать нож из одной руки в другую. Последовал стремительный удар в ухо - туда же, естественно, куда стукнула его она; Марджи коротко вскрикнула, и сбоку по шее у нее потекла струйка крови.
      Толкнув девушку спиной на стену, тощий поднял нож на уровне ее глаз и демонстративно раскрыл его, причем сделал это нарочито медленно, явно чтобы подогреть, усилить ее страх. Он с видимым удовольствием наблюдал за тем, как ужас медленно искажает лицо девушки, а саму ее делает такой уступчивой и податливой. А потом, держа нож буквально в дюйме от ее мягкой и белой щеки, принялся неспешно поворачивать его окровавленное лезвие.
      Он мучительно раздумывал над вопросом: стоит ли ему прирезать ее сразу или...
      Марджи хотелось заговорить с ним, успокоить его, но она чувствовала, что не сможет этого сделать. Ее голос словно затерялся в потоках стремительно несущегося ветра, пока сама она, содрогаясь всем телом, судорожно пыталась сделать хотя бы один-единственный вдох. Теперь тощий держал нож двумя пальцами, нацелив лезвие ей в лицо. Чуть шевельнувшись, он направил острие Марджи прямо между глаз, после чего стал медленно наступать. Девушка вжалась спиной в стену пещеры и, словно зачарованная, наблюдала за приближающейся полоской стали. О, пожалуйста, пожалуйста, - хотела вымолвить она, но вместо этого лишь закрыла глаза, едва почувствовав, как острый кончик прикоснулся к ее переносице, а затем резко отдернулся, успев, однако, прочертить прямо посередине лба тонкую, кровавую полоску, оставившую после себя ощущение обжигающей боли.
      Затем тощий перевел взгляд на ее тело и улыбка исчезла с его лица. Теперь оно казалось серьезным и словно бы даже немного потемневшим. Его руки потянулись к рубашке Марджи, после чего одним резким движением, заставившим ее еще плотнее вжаться в шершавую поверхность стены, он разорвал ее сверху донизу. Под рубашкой блеснули ее нагие груди. Смахнув с глаз струйку крови, она глянула вниз и увидела, что кончик ножа находится в нескольких дюймах от ее живота, медленно, как и тогда, приближаясь к нему.
      Марджи устремила взгляд в темное пространство пещеры. Если ей и в самом деле суждено погибнуть именно так, то она не хотела этого видеть. Когда настанет этот момент, она, в отличие от Лауры, вообще не хотела бы ничего видеть и знать, не хотела чувствовать, как жизнь медленно покидает ее. Она вжалась в стену пещеры, ощущая, как кончик ножа легонько прикасается к ее животу чуть повыше пупка.
      Отступать назад было уже некуда, а потому, едва почувствовав прикосновение холодной стали, Марджи стала втягивать живот в себя, одновременно с этим понимая, что нож продолжает надвигаться - медленно, но неуклонно. Она чувствовала, как натягивается, напрягается кожа живота, как где-то в области брюшины под медленным, размеренным натиском начала растекаться натужная боль, тут же сменившаяся внезапным, почти агонизирующим шоком, когда острие лезвия вошло в ее мягкую кожу. Стоя в прохладной атмосфере пещеры, Марджи неожиданно почувствовала, будто по ее телу струится какая-то влага, и тут же поняла, что это ее собственная кровь. Движение ножа прекратилось, но он не отдернулся, и потому плоть девушки словно сомкнулась вокруг его кончика.
      Ног под собой она уже почти не чувствовала, зато явственно ощущала присутствие во рту привкуса желчи. Перед глазами все поплыло, а веки хаотично задергались. Внезапно у нее перед глазами возникла картина того, как она всем телом падает на нож. Не двигайся! - завопил ее внутренний голос. - Ради всего святого, стой прямо! Но ноги уже не желали ее слушаться, а сама она затряслась от дикого напряжения мускулов, изо всех сил заставляя себя не упасть.
      Нож отдернулся, но уже через секунду Марджи снова сглотнула воздух и застонала, когда почувствовала, как он полоснул ее по соскам обеих грудей и снова по ее телу потекли струйки крови.
      А затем она почувствовала, как к ее коже прикоснулся рот тощего, присосавшийся к ране на животе, тогда как его руки потянулись к джинсам и резким рывком сдернули их на землю. Теперь она стояла совершенно голая голая и покрытая налипшей с его губ слизью. Как же дико было стоять обнаженной перед таким существом - дико, мерзко и страшно. Наконец его рот также оставил ее в покое, тогда как руки переместились на плечи, понуждая ее опуститься на колени. Вконец ослабшая, она с готовностью отреагировала на его жест.
      Затем он снова принялся хлестать ее ладонями по щекам и ушам, и Марджи ощутила появившийся на губах характерный привкус сочившейся из ноздрей крови. В какое-то мгновение она почувствовала себя бесконечно усталой. Ненависть к этому существу по-прежнему не исчезала, тугим комом затаившись где-то внутри нее, но ни сил, ни способности к сопротивлению уже не оставалось. Мысленно она разрывала, раздирала его тело на части, орган за органом, но, окажись у нее в руке сейчас револьвер, она, наверное, не смогла бы даже нажать на спусковой крючок. Бушевавшая в ней ярость оставалась какой-то тупой, приглушенной, и потому совершенно бесполезной. Итак, ей суждено было умереть, и все же она продолжала молить Бога о том, чтобы напоследок он хоть на какое-то мгновение дал ей сил, достаточных для того, чтобы убить его. А Лаура тоже испытывала это же чувство?..
      Прошло всего одно-единственное мгновение, и она также стала дожидаться его.
      Тощий приподнял подбородок Марджи и закинул ее голову так, что ей не оставалось ничего иного, кроме как посмотреть ему в глаза. Она заметила проскользнувшее в его взгляде удовлетворенное выражение, увидела широкую, плотоядную улыбку. Затем он поднес лезвие вплотную к ее губам и ей пришлось разомкнуть их, чтобы он не порезал ее. От соприкосновения с зубами сталь легонько звякнула - она раздвинула и их. Никогда в жизни Марджи не чувствовала себя настолько беспомощной. И все же, до чего легко было представить, как лезвие пронзает ее горло, появляясь в противоположной стороны шеи, как из раны вырывается поток густой, теплой крови, как обмякает все ее тело, как стекленеют и умирают глаза. Всего одно движение и...
      Нож прошелся по внутренней поверхности ее рта, скользнул по языку, прочертив по нему нечто вроде леденящей окружности.
      Внезапно Марджи все поняла. Она ощущала горьковатую сталь ножа, солоноватый привкус крови, покуда лезвие кружило и кружило по ее языку. Он засмеялся, кивнул, и у нее не осталось ни малейших сомнений относительно его намерений. Затем он убрал нож и отпустил ее.
      Ах, так вот к чему все пришло, - промелькнуло в голове Марджи, пока она наблюдала за тем, как он снимает джинсы и обнажает свой член. - Ну значит, так тому и быть, - подумала она, - уж теперь я постараюсь на совесть. Значит, еще не все потеряно.
      Тощий вплотную приблизился к ней и, ухватившись за волосы, нарочито медленно, явно наслаждаясь полной беспомощностью девушки, откинул ее голову назад.
      Марджи открыла рот и приняла его член.
      К тому моменту он уже достаточно возбудился, и потому она отнеслась к своей миссии так, как того от нее и ожидали - как любовница, демонстрирующая все свое мастерство, разве что вместо страсти ее действиями сейчас руководили одни лишь отчаяние и страх.
      И все же она явно старалась угодить ему. Много времени на это ей, правда, не понадобилось. Уже через несколько секунд она почувствовала, как его тело начинает покрываться потом, услышала его идиотские постанывания и тут же ощутила короткие и резкие подергивания мускулистой массы между губами.
      Между тем в мозгу Марджи успели зародиться, а затем стали стремительно смешиваться, переплетаться друг с другом две мысли, образуя некую новую, единую конструкцию. Первой была ее ненависть к этому существу - она сидела глубоко и прочно; другая же воплощала в себе совершенно новое восприятие девушкой того безграничного зла, которое в данный момент ее окружало. Сюда входило и то ужасное место, где она оказалась, и сами эти полузвери, не имевшие понятия ни о любви, ни о нежности, знавшие лишь жуткую смерть, свои вечно неутолимые аппетиты и вовлекавшие всех оказывавшихся в их власти людей в тот же порочный, черный круг саморазрушения. Мысленно она в очередной раз увидела заполненную трупами ночь; дом, ставший мрачным некрополем странных мертвых детей, ее собственных друзей и родной сестры, которую она так любила; и вот теперь эту жуткую, омерзительную конуру, которой суждено было стать последним в ее жизни пристанищем. Что бы она сейчас ни сделала, что бы ни случилось, все это уже не имело никакого значения. Ник так и не отыщет ее. Да и никому это не удастся. И то, что она должна сделать сейчас, было продиктовано ей с самого начала, с того самого момента, когда она только увидела смерть своей сестры. В сущности, все это было очень даже просто.
      Тощий наконец достиг оргазма, тогда как Марджи терпеливо ждала того момента, когда первая теплая струя его выделений ударит ей в заднюю часть неба. Если бы она верила в Бога, то в тот момент была бы безмерно благодарна Ему - ведь она сама молила Его о малейшем, крохотном моменте власти над этим существом, и Он даровал ей его. Марджи закрыла глаза и почувствовала, как ненависть сжимает ее челюсти, словно тугой кулак. Конечно, это не убийство, - подумала она, судорожно сжимая зубы, - но сгодится и это.
      А уже через мгновение она вскочила на ноги, чувствуя, как ее ноги и обнаженные бедра захлестнула теплая струя крови тощего, тогда как сам он дико завизжал и, выпустив ее волосы, принялся зажимать ладонями стремительно исторгающийся поток красной жидкости. Он выл, как раненый зверь, и Марджи наслаждалась звуками его голоса. Ей было приятно ощущать медленно остывающую влагу, густо покрывшую ее бедра...
      И вот она поймала себя на мысли о том, как с искаженным от дикой ярости ртом мчится ко входу в пещеру, не обращая никакого внимания ни на женщин, которые словно из-под земли возникли перед ней; пытаясь схватить ее, ни тем более на лысого громилу, который, похоже, слишком ослабел от собственной кровопотери, чтобы хоть как-то задержать ее.
      В безудержной ярости Марджи разметала всех их по сторонам, а одного ребенка с такой силой толкнула на каменную стену пещеры, что его голова тут же треснула и раскололась как арбуз. Услышала она и свой собственный крик это был дикий вопль торжествующего воина, ликующего при виде гибели своих врагов. А она и в самом деле радовалась, более того - пребывала в восторге оттого, что все же смогла причинить ощутимый вред своему мучителю и вырваться на свободу. Широко раскинув руки, она мчалась к выходу, миновав костер, языки пламени которого на миг лизнули ее обнаженные голени, мимо всей этой получеловеческой мерзости и мусора, представители которого ошалело наблюдали за ее действиями.
      Марджи увидела промелькнувший впереди луч лунного света и устремилась туда, откуда доносился свежий аромат моря - и вот уже через какое-то мгновение он ударил ей в ноздри, пробившись через тягучую пелену дыма и смрада. А все-таки получилось, - торжествующе подумала она. - Все же я его достала!
      Она отдернула шкуру, закрывавшую вход в пещеру, и бросилась в расступившуюся перед ней темную ночь.
      Мужчина в красной рубахе медленно поднимался по тропе, ведущей к пещере, когда до него донеслись раздавшиеся изнутри крики, причем это были крики отнюдь не пленников - не того мальца или женщин, - а его собственных людей. Самым громким, при звуках которого он даже застыл на месте, был крик его брата. Ему еще никогда не доводилось слышать, чтобы кто-то кричал подобным образом, но голос брата он не спутал бы ни с каким другим. Ночь наполнили разгневанные призраки, которые сорвали их охоту и теперь требовали платы за все содеянное этим племенем.
      Услышав вырывавшиеся изнутри вопли, он в страхе остановился. Шум не стихал, и, смешиваясь со страхом, стал словно давить на него своей массой; какофония звуков медленно пробивалась в глубины его мрачной, не знающей сострадания души, повинуясь наследственному зову крови и насилия. Он не мог не ответить на этот зов, и потому мрачный, молчаливый и безрадостный двинулся дальше.
      В своем стремлении к свободе Марджи совершенно не заметила его. На какое-то короткое мгновение волны чистого и свежего воздуха, словно руки нежного возлюбленного, окутали ее со всех сторон. Но уже в следующую секунду руки "красного" схватили ее, и она тут же принялась сопротивляться грубой мужской хватке, разрывая окровавленными ногтями его грязную рубаху. Однако даже вся вновь обретенная сила не могла спасти девушку.
      Марджи, конечно, даже не могла догадываться о том, что все это видел и Ник, который следовал за "красным" и при виде случившегося стал с удвоенной скоростью подниматься по каменистому склону. Для нее самой все рухнуло почти мгновенно, сразу; тело обмякло, и она уже не сопротивлялась мужчине, когда тот затащил ее назад в пещеру и бросил рядом с костром. Она была вконец выхолощена, измотана, потеряна, и та сила, которую ей с таким трудом удалось обрести, никогда уже не вернулась бы снова. Битва была окончена - битва, но не ее кошмар...
      Уже в следующую секунду ее облепили дети, налетевшие со всех сторон, словно мухи на падаль. Она принялась кричать - это был тонкий, пронзительный вопль, который даже отчасти не выражал всего ее отчаяния и боли; дикий стон тысяч нервных окончаний, лопнувших и порвавшихся под натиском их тел и зубов. Они кинулись на нее как волки, зубами разрывая ее щеки, руки, плечи, яростно прорываясь к грудям и бедрам. Словно в немом изумлении она наблюдала за тем, как ее пожирают - заживо. Вот она увидела, как они отгрызли с одной груди сосок, как продолжали наваливаться на нее - и в этот момент прозвучал грохот выстрела.