Эрих Кестнер
      Трое в снегу
      Предисловие первое
      МИЛЛИОНЕР КАК МОТИВ В ИСКУССТВЕ
      Миллионеры вышли из моды. Даже кинокритики утверждают это. Есть над чем задуматься.
      Они пишут, что видеть больше не могут обшитых галунами слуг и помпезные виллы с садами-парками. Надоели подлинные Тицианы на стенах и пакеты акций в сейфах, ну а показывать приемы гостей -- никак не менее двух десятков элегантных персон -- это уж неслыханная наглость.
      Но вот недавно я прочел в газете, что миллионеры все еще есть.
      У меня нет возможности проверить, так ли это. Среди моих знакомых, во всяком случае, ни одного миллионера нет. Но это, может быть, случайно и еще ничего не доказывает.
      В Англии, писала газета, более двухсот официально зарегистрированных жителей, из которых каждый располагает по крайней мере миллионом фунтов стерлингов. И в других странах подобная картина.
      Но по какой же тогда причине миллионеры вышли из моды? Почему критики не хотят, чтобы миллионеров и их роскошный антураж изображали на киноэкране и в романах?
      Если бы речь шла об опасных субъектах и запретных вещах, было бы понятно! Допустим, ехать на велосипеде по улице против движения опасно и запрещено; и значит -- совершенно неуместно повторять нечто подобное в своем произведении живописцу или писателю. Логично?!
      Кражи и бандитские нападения также не годятся в качестве художественных тем. Ибо в жизни, кроме самих воров и бандитов, они вряд ли кому нравятся.
      Ну а миллионеры? Они что, запрещены? Или очень опасны? Ничего подобного! Эти люди платят налоги, Создают рабочие места. Живут в роскоши. Они важная составная часть общества и государства.
      Правда, в той же статье говорилось, что число миллионеров убывает. А может, в этом и заключается ответ на мой вопрос.., Все мы не раз наблюдали, как солнце опускается за горизонт. Через несколько минут после заката облака на западе начинают пылать алым цветом, Они краснеют и одиноко светятся в покрывшей мир серой мгле.
      Солнце закатилось, но облака еще розовеют. Может, миллионеры похожи на эти облака? Может, они отблеск времени, которое уже ушло? Может, поэтому они больше не в моде?
      Короче говоря, я не знаю.
      Предисловие второе
      УКАЗЫВАЕТ ИСТОЧНИКИ
      Хотя миллионеры вышли из моды и я даже не знаю почему, тем не менее главный герой этой книги -- миллионер. Причем не по моей вине. Получилось это так.
      Несколько месяцев тому назад я со своим приятелем Робертом поехал в Бамберг, чтобы посмотреть на тамошнего всадника. Бамбергского всадника.
      Эльфрида, молодая искусствоведша, заявила Роберту, что выйдет замуж только за того, кто видел Бамбергского всадника.
      Я дал своему приятелю отличный совет. Если бы он послушался меня, мы бы дешево отделались. Но он был против. До свадьбы жену бить нельзя. Устарелый взгляд, согласитесь. Но он уперся. Ах, в конце концов, это его невеста, не моя.
      И мы отправились в Бамберг.
      (Забегая вперед, скажу, что искусствоведша Эльфрида во время нашего отсутствия обручилась с каким-то зубным врачом. Бамбергского всадника он, между прочим, тоже не видел. Вместо того чтобы съездить в Бамберг, дантист съездил Эльфриде по скуле. Это называют, кажется, психической компенсацией. И невеста тут же бросилась ему на шею. Таковы женщины. Но мы тогда этого еще не знали.)
      С нами в купе ехал пожилой господин. У него были желчные камни. По нему это не было видно. Но он о них говорил. Он вообще говорил очень много. После Лейпцига он собирался пойти в вагон-ресторан выпить кофейку, но перед этим рассказал нам с мельчайшими подробностями подлинную историю, которая легла в основу этой книги и главный герой которой -- тут уж ничего не поделаешь --миллионер.
      Когда пожилой господин вышел из купе, Роберт сказал:
      -- Между прочим, великолепный материал.
      -- Я сделаю из него роман, -- сказал я.
      -- Ошибаешься, -- спокойно возразил он. -- Роман напишу я.
      Мы смерили друг друга взглядом. Затем я властно сказал:
      -- Я сделаю из этого роман, а ты -- пьесу. Материал годится для того и другого. К тому же комедия по объему вдвое меньше романа. Как видишь, я желаю тебе добра.
      -- Нет, пьесу пиши, пожалуйста, сам.
      -- Да нет. Я ничего не понимаю в комедиях.
      -- Согласен, но это не препятствие.
      Мы помолчали. Потом мой друг сказал:
      -- Давай бросим монетку. Орел -- мой. Роберт кинул медяк. Он упал на скамейку.
      -- Ура! -- крикнул я. -- Решка!
      Мы забыли, однако, условиться, на что будем спо
      рить.
      Кто выиграет,
      -- Давай еще раз, -- предложил я. пишет роман.
      -- Теперь моя -- решка, -- сказал Роберт. (У него были свои слабые стороны.)
      Я подбросил монету. Она упала на пол.
      -- Ура! -- крикнул я. -- Орел!
      Роберт с глубокой грустью посмотрел в окно.
      -- Значит, мне писать комедию, -- пробормотал он. Мне стало его жаль. Тут в купе вернулся наш сосед с
      желчными камнями.
      -- Один вопрос, если позволите, -- обратился я к нему. -- Вы не собираетесь оформить историю о миллионере художественно? Кто вы по профессии?
      Он ответил, что торгует домашней птицей. И что вовсе не думает о том, чтобы сочинять книги или другую писанину. Да и не способен, наверное, на такое дело.
      Тогда мы сделаем это за него, заявили мы.
      Он поблагодарил и спросил нас, разрешаем ли мы ему рассказывать, как и прежде, эту историю попутчикам в вагоне.
      -- Разрешаем, -- сказал я.
      Он поблагодарил еще раз. На следующей станции он вышел. И помахал нам рукой вслед.
      Тщательно осмотрев Бамбергского всадника, мы возвратились в Берлин. На Ангальтском вокзале стояла ис-кусствоведша Эльфрида. Она представила нам своего нового жениха. Роберт был потрясен. Зубной врач сказал, что чувствует себя в долгу перед ним, и пригласил нас выпить. Невесте он велел идти домой. Место бабы у очага, сказал он строго. Эльфрида пустилась было в рассуждения о перемене стиля в браке и о цикличной полярности, но потом все-таки влезла в автобус. 'И это было главное. Если женщина повинуется, ей даже дозволено быть образованной.
      Мы втроем спустились в винный погребок и часа через четыре изрядно захмелели. Помню лишь, что мы обещали зубному врачу усыпать его цветами на свадьбе. А он разрыдался.
      Вслед за ним заплакал Роберт.
      -- Мне придется писать какую-то комедию, -- всхлипывал он, -- а дантист даже ни разу не видел Бамбергского всадника и женится на Эльфриде.
      -- Ты счастливчик, -- находчиво утешил его зубной врач.
      Мы отвезли Роберта домой. На его столе я приготовил бумагу и карандаш, чтобы он с утра немедленно взялся за пьесу. Приложил записку: "Сублимируй боль, о Роберт, и твори!" И ни слова больше. Мы, художники, натуры холодные, жестокосердные.
      Миновали годы. Зубной врач женился на Эльфриде. Роберт написал пьесу. А я -- роман.
      Мы с удовольствием посвятили бы наши произведения господину с желчными камнями. Ведь мы ему обязаны материалом. Но тогда, в вагоне, мы забыли спросить его фамилию. А посему:
      Многоуважаемый господин! Если Вы увидите пьесу Роберта или прочтете эту книгу, вспомните, пожалуйста, о нас не без благоволения. А если у Вас в запасе появится еще одна хорошенькая история, черкните нам запросто открытку. Ладно?
      NВ. Увы, собственные идеи приходят в голову так редко. Мы тогда приедем к Вам.
      Почтовые расходы мы Вам, естественно, возместим.
      Глава первая
      ПРИСЛУГА МЕЖДУ СОБОЙ И ДРУГ С ДРУГОМ
      -- Не орите! -- сказала экономка фрау Кункель. -- Вы не на сцене выступаете, и накрываете на стол.
      Изольда, новая служанка, тонко улыбнулась. Тафто-вое платье фрау Кункель зашуршало. Она обходила фронт. Поправила тарелку, чуть сдвинула ложку.
      -- Вчера была говядина с лапшой, -- меланхолично заметила Изольда. --Сегодня сосиски с белой фасолью. Миллионер мог бы съесть что-нибудь и поэлегантнее.
      -- Господин тайный советник ест то, что ему нравится, -- сказала фрау Кункель по зрелом размышлении.
      Изольда разложила салфетки, прищурив глаз, оглядела композицию и направилась к выходу.
      -- Минутку! -- остановила ее фрау Кункель. -- Мой покойный отец, царство ему небесное, говаривал; "Купишь утром хоть сорок хрюшек -- в обед больше одной отбивной все равно не съешь". Запомните это себе на будущее! Не думаю, что вы у нас надолго задержитесь.
      -- Когда две персоны думают одно и то же, можно загадать желание, --мечтательно произнесла Изольда.
      -- Я вам не персона! -- воскликнула экономка. Тафто-вое платье зашуршало. Хлопнула дверь,
      Фрау Кункель вздрогнула. "И что это загадала Изольда? -- подумала она, оставшись в одиночестве. -- Не представляю себе".
      Дом, в столовой которого происходил этот разговор, находится на старой почтенной аллее, протянувшейся от Халензе до Хундекеле. Каждый, кто бывал здесь, обратил, верно, внимание на эту виллу. Не потому, что она больше, позолоченнее и шикарнее других.
      Особенность этой виллы в том, что ее с улицы вообще не видно.
      Идешь вдоль двухсотметровой кованой ограды, и сквозь нее ничего, кроме заснеженного леса, не увидишь. А если смотреть от ворот с серыми каменными столбами, то там, где широкая подъездная аллея сворачивает вправо, стоит простой уютный дом для прислуги. В нем живут служанки, кухарка, шофер и садовник с семьей. Сама вилла, пустые теннисные корты, замерзший пруд, теплицы, спящий под снегом сад и лужайки остаются невидимыми.
      На правом воротном столбе прикреплена небольшая табличка с фамилией. Подойдя поближе, можно прочитать: ТОБЛЕР.
      Тоблер? Это наверняка миллионер Тоблер. Тайный советник Тоблер. Человек, которому принадлежат банки, универмаги и заводы. А также шахты в Силезии, домны в Руре и пароходные линии между континентами.
      Эпоха промышленных концернов миновала. Концерн Тоблера еще жив. Получив пятнадцать лет назад наследство от своего дяди, Тоблер ни о чем не заботился. Может быть, в этом все дело. Концерны -- они как лавины, нарастают все более и более. Надо ли им при этом помогать? И заканчивается их обвал в долине. Можно ли это предотвратить?
      У Тоблера много миллионов. Но он-то не миллионер.
      Фрау Кункель изучала утреннюю газету.
      В столовую вошел камердинер Иоганн.
      -- Не притворяйтесь, будто вы умеете читать! -- сказал он сердито. --Все равно вам никто не поверит.
      Она бросила на него ядовитый взгляд и показала на газету.
      -- Вот: сообщают о призерах! Первый приз получил кандидат наук из Шарлоттенбурга, а второй -- некий господин Шульце. За каких-то несколько строчек обоих посылают на две недели в Альпы!
      -- Слишком мягкое наказание, -- возразил Иоганн. -- Их надо бы в Сибирь... Да, а кто их наградил?
      -- Заводы "Путцбланк".
      -- Ах вот как, -- сказал Иоганн, взял газету и прочитал объявление в полстраницы.
      -- Ну и Шульце! У него даже нет адреса. Проживает "до востребования"!
      -- Проживает "до востребования"? -- спросила фрау Кункель. -- Разве это можно?
      -- Нельзя, -- ответил Иоганн. -- А почему, собственно, вы не приняли участие в конкурсе? Вам наверняка присудили бы приз.
      -- Вы это серьезно?
      -- Вас послали бы на две недельки в Альпы. А вы бы вывихнули там ногу -- остались бы подольше... -- Он с наслаждением зажмурился.
      -- До чего же вы противный человек, -- сказала экономка. -- Ради вас я даже мизинца не сломаю.
      -- Как новая служанка? -- спросил Иоганн. Фрау Кункель поднялась.
      -- Она у нас не состарится. А почему у этой персоны такое имя --Изольда?
      -- Ее мать обожала Рихарда Вагнера, -- сообщил Иоганн.
      -- Что? -- воскликнула экономка. -- Эта Изольда к тому же незаконнорожденная?
      -- Ничуть. Мать была замужем.
      -- За Рихардом Вагнером?
      -- Да нет.
      -- Почему же он тогда захотел, чтобы ребенка назвали Изольдой? Какое ему было дело?
      -- Рихард Вагнер понятия не имел об этой истории. Мать Изольды так захотела.
      -- А отец согласился?
      -- Разумеется. Он тоже любил Вагнера.
      Фрау Кункель сжала пухлые кулачки.
      -- Я многое могу стерпеть, -- сказала она глухо. -- Но это уж слишком!
      Глава вторая ГОСПОДИН ШУЛЬЦЕ И ГОСПОДИН ТОБЛЕР
      Шел снег. У почтового отделения на Литценбургер-штрассе остановился большой шикарный лимузин.
      Двое мальчишек, обстреливавших снежками фонарный столб, прервали свое изнурительное занятие.
      -- Двенадцать цилиндров, не меньше, -- сказал старший.
      -- Мощная телега, -- заметил младший.
      Подойдя к машине, они застыли перед ней, словно перед древнегреческой скульптурой.
      Отороченный мехом господин, который вылез из имг. позантного автомобиля, был похож на преуспевающего приват-доцента, регулярно занимающегося спортом.
      -- Я на минутку, Брандес, -- сказал он шоферу. Войдя в помещение, он направился к окошку "Почта до востребования".
      У окошка стоял какой-то юноша. Почтовый служащий вручил ему письмецо в розовом конверте. Юноша засиял, покраснел, решил было снять шляпу, но передумал и стремительно исчез.
      Господин в меховом пальто и служащий с улыбкой переглянулись.
      -- Да, были и мы рысаками, -- сказал господин. Служащий кивнул:
      -- А теперь превратились в старых ослов. Я, во всяком случае.
      Господин засмеялся.
      -- Не делаю исключения для себя.
      -- Вы еще совсем не старый, -- сказал служащий.
      -- Но уже тако-ой осел! -- весело сказал господин. -- Кстати, нет ли письма для Эдуарда Шульце?
      Поискав, служащий протянул в окошко толстый конверт. Господин Шульце поблагодарил, сунул конверт в карман пальто, весело кивнул и вышел на улицу.
      Мальчишки все еще стояли у машины и с пристрастием допрашивали шофера. Тот уже вспотел. Они поинтересовались, женат ли он.
      -- Тогда у меня было бы на руке обручальное кольцо, -- наставительно сказал шофер.
      Мальчишки рассмеялись.
      -- Ладно разыгрывать-то, -- сказал старший.
      -- Вы нас за дураков не считайте, -- сказал младший с упреком. -- Мой отец тоже прячет его в жилетном кармашке.
      Увидев вышедшего на улицу хозяина, шофер проворно вылез из машины и распахнул перед ним дверцу.
      -- От этих сорванцов можно в больницу угодить, -- смущенно сказал Брандес.
      Господин Шульце оглядел мальчуганов.
      -- Хотите прокатиться? Кружочек? Те молча кивнули.
      -- Тогда живо в машину!
      Оба юркнули на заднее сиденье.
      -- Вот идет Артур! -- сказал старший, когда они отъехали. Младший постучал в стекло. Оба с гордым видом помахали приятелю. Артур, остановившись, обалдело посмотрел им вслед и помахал рукой лишь после того, как машина повернула за угол.
      -- Сколько километров уже прошла ваша машина? -- спросил младший.
      -- Не имею понятия, -- ответил господин Шульце.
      -- Разве она не ваша? -- спросил старший.
      -- Моя.
      -- Имеет машину и не знает, сколько она пробежала! -- сказал старший, покачивая головой.
      -- Вот это да, -- заметил младший.
      Господин Шульце спросил шофера через стеклянную перегородку:
      -- Брандес, какой у нас пробег?
      -- Шестьдесят тысяч триста пятьдесят километров!
      -- А выглядит как новенькая, -- сказал с видом знатока младший. --Когда вырасту, куплю себе точно такую.
      -- Ты никогда не вырастешь, -- сказал старший. -- И вообще ты больше не растешь.
      -- Я буду таким же высоким, как мой дядя Готхольд. Он в дверь не пролезает.
      -- Еще чего! Ты останешься карликом.
      -- Тихо! -- сказал господин Шульце. -- Брандес, остановитесь-ка!
      Он направился с мальчиками в кондитерскую и предложил им выбрать сладости. Младший взял марципановую крошку, а старший -- малиновые леденцы.
      Себе господин Шульце купил лакричных конфет. Продавщица поморщила носик.
      Затем Брандес отвез компанию обратно на Литцен-бургерштрассе. Мальчуганы поблагодарили за все, вылезли из машины и низко поклонились.
      -- Вы тут часто бываете? -- спросил старший.
      -- А то мы будем ждать вас каждый день, -- сказал младший.
      -- Этого еще не хватало, -- пробурчал шофер и дал газу.
      Мальчики долго смотрели вслед. Потом занялись сладостями.
      -- Хороший дядька, -- сказал младший, -- но в машинах он ничего не смыслит.
      Обед понравился. Изольда, новая служанка, убрала со стола, не удостоив фрау Кункель даже взглядом. Камердинер Иоганн принес сигары и дал хозяину огня, Фройляйн Хильда, дочь Тоблера, поставила на стол кофейные чашечки. Экономка и камердинер решили удалиться. У двери Иоганн спросил:
      -- Будут какие-либо распоряжения, господин тайный советник?
      -- Выпейте с нами кофе. Кункель тоже. И возьмите сигару, она вам к лицу!
      -- Вы же знаете, что я не курю, -- вспыхнула экономка.
      Хильда засмеялась. Иоганн взял сигару. Тайный советник уселся.
      -- Ребятки, садитесь! Я вам кое-что сообщу.
      -- Опять что-нибудь оригинальное, -- предположила дочь.
      -- Ужас, -- простонала экономка. (Она страдала предчувствиями.)
      -- Тихо! -- приказал Тоблер. -- Помните, как несколько месяцев назад я распорядился, чтобы заводы "Путц-бланк" объявили конкурс?
      Все закивали.
      -- Однако вам неизвестно, что после объявления конкурса я принял в нем активное участие! И самое удивительное -- до сегодняшнего утра я этого не знал, -- что в конкурсе, организованном моими собственными заводами, я выиграл второй приз!
      -- Это исключено, -- возразила Кункель. --Вторую премию получил некто господин Шульце. К тому же "до;вос-требования". Я сама прочла в газете.
      -- Ага, -- пробормотала Хильда.
      -- Все еще непонятно? -- спросил Иоганн.
      -- Понятно, -- сказала Кункель, -- Господин тайный советник разыгрывает нас...
      -- Теперь послушайте меня! -- вмешалась Хильда. -- Отец сказал, что он выиграл приз, А в газете стоит, что фамилия призера -- Шульце. Что из этого следует?
      -- Значит, газета врет, -- сказала Кункель. -- Так бывает.
      Атмосфера накалялась.
      -- Есть и третий вариант, -- сказал Тоблер. -- Я мог участвовать под фамилией Шульце.
      -- Тоже вероятно, -- согласилась Кункель. -- Тогда проще простого выиграть! Когда сам -- хозяин! -- Она задумалась и добавила: -- Но в таком случае ваши директора могли бы дать вам первый приз.
      -- Кункель, вас надо застрелить из духового ружья, -- воскликнула Хильда.
      -- И начинить яблоками с майораном, -- добавил Иоганн.
      -- Этого я не заслужила, -- сказала толстая старая дама сквозь слезы.
      Иоганн не сдавался.
      -- Но ведь директора присудили приз человеку, которого они совершенно не знали!
      -- А я думаю, что господину тайному советнику.
      -- Но ведь они этого не знали! -- сердито воскликнула Хильда.
      -- Ничего себе директора, -- сказала Кункель, -- не знать такого! --Она хлопнула себя по коленке.
      -- Кончайте дебаты! -- крикнул тайный советник. -- Не то я влезу вот по этой гардине на потолок.
      -- Ну вот, извольте, -- сказала Кункель Иоганну. -- Так издеваться над бедным тайным советником!
      Иоганн от злости поперхнулся дымом сигары и закашлялся. Кункель злорадно улыбалась.
      -- Второй приз -- это что? -- спросила Хильда.
      Иоганн, кашляя, дал справку:
      -- Десять дней в горах... Гранд-отель "Брукбойрен"... Билет в оба конца, второй класс.
      -- У меня ужасное подозрение, -- сказала Хильда. -- В роли Шульце выступишь ты?
      Тайный советник потер руки.
      -- Угадала! На этот раз я поеду не как миллионер Тоблер, а как бедняк Шульце. Наконец хоть что-то новое. Наконец-то без обычной канители. -- Он воодушевился. -- Я почти забыл, каковы люди в действительности. Я хочу разбить тепличную оранжерею, в которую заключен.
      -- Это может плохо кончиться, -- заметил Иоганн.
      -- Когда едешь? -- спросила Хильда.
      -- Через пять дней. Завтра займусь покупками. Костюм фабричного пошива. Несколько дешевых сорочек. Пару галстуков с фиксированным узлом. И дело в шляпе!
      -- Если тебя, как бродягу, запрут в пожарное депо, не забудь телеграфировать, -- попросила дочь.
      Отец покачал головой.
      -- Не бойся, дитя мое. Ведь со мной поедет Иоганн и остановится на десять дней в том же отеле. Правда, мы будем с ним не знакомы и не обменяемся ни единым словом. Но он все время будет поблизости.
      Иоганн сидел с мрачным видом.
      -- Завтра закажем моему портному несколько костюмов для вас. Вы будете выглядеть как великий герцог на пенсии.
      -- Зачем? -- спросил Иоганн. -- Я всегда хотел быть только вашим камердинером, и никем иным.
      Тайный советник поднялся.
      -- Значит, предпочитаете остаться здесь?
      -- Нет, -- ответил Иоганн. --.Если вам так угодно, то поеду великим герцогом.
      -- Вы поедете как состоятельное частное лицо, -- сказал Тоблер. --Почему всегда должно быть хорошо только мне! Десять дней вы будете богачом.
      -- Не знаю, что и делать, -- подавленно вздохнул Иоганн. -- И все это время мне нельзя с вами заговорить?
      -- Ни в коем случае. С таким бедняком, как я, господам из вашего круга нечего делать. Вы будете общаться с баронами и чемпионами среди лыжников. Кстати, вам тоже понадобятся лыжи и все снаряжение.
      -- Я не умею кататься на лыжах, -- возразил Иоганн.
      -- Научитесь.
      Камердинер съежился.
      -- Но можно мне хоть иногда прибрать в вашей комнате?
      -- Нет.
      -- Я зайду, когда никого не будет в коридоре.
      -- Посмотрим.
      Иоганн опять ожил.
      -- У меня нет слов, -- сказала Кункель.
      -- В самом деле? -- спросила Хильда. -- Серьезно? Тоблер махнул рукой.
      -- Одни разговоры.
      -- Я уже пятнадцать с лишним лет в этом доме, -- сказала Кункель. -- И каждый год, а то и чаще, обязательно что-нибудь да стрясется. У господина тайного советника чересчур богатая фантазия и слишком много свободного времени. Но такого еще не бывало! Господин тайный советник, вы самый большой ребенок, какого я знаю... Ладно, меня это не касается. Но я нервничаю. А доктор запретил мне волноваться. Какой смысл, что вы каждый год посылаете меня на сердечный курорт? Ведь как только я возвращаюсь, все опять начинается с начала! У меня сейчас пульс -- сто двадцать, не меньше. И давление в голову ударило. Такого же ни одна лошадь не выдержит. Если бы я принимала таблички... то есть таблетки. Но я не могу их проглотить, они слишком большие... А растворять в воде их нельзя!.. Кажется... Они тогда не действуют. -- Она в изнеможении умолкла.
      -- Боюсь, вы уклонились от темы, -- заметила Хильда.
      Тоблер добродушно улыбнулся.
      -- Брехливые экономки не кусаются, -- сказал он.
      Глава третья МАТУШКА ХАГЕДОРН И СЫН
      В тот же день и примерно в тот же час фрау Хаге-дорн, живущая на Моммзенштрассе, постучалась в дверь своего квартиранта Франке. Не очень-то приятно в собственной квартире стучать в чужую дверь. Что поделаешь, иногда без этого не обойтись. Особенно если ты вдова со взрослым сыном и маленькой пенсией, а взрослый сын никак не найдет работу.
      -- Войдите! -- крикнул господин Франке. Он сидел за столом и проверял тетради с диктантами. -- Негодяи! -- пробормотал он, имея в виду своих учеников. -- Похоже, что эти бездельники сидят на ушах, а не на...
      -- Осторожней! -- сказала фрау Хагедорн. -- Не желаю слышать то, что вы чуть не произнесли. Хотите чашку кофе?
      -- Две чашки, -- ответил Франке.
      -- Вы уже смотрели газету? -- Толстые щеки старой дамы зарумянились.
      Франке покачал головой.
      Она положила на стол газету.
      -- Отчеркнуто красным, -- гордо заявила она.
      Когда хозяйка вернулась с кофе, жилец сказал:
      -- Ваш сын молодчина! Снова первая премия! В Брукбойрене очень красиво. Я был там однажды в туристическом походе. Когда он едет?
      -- Через пять дней. Надо срочно постирать ему рубашки. Ведь это наверняка шикарный отель, где у каждого есть смокинг. А у моего мальчика только синий костюм. Он носит его уже четыре года. Лоснится, как шкварка.
      Франке отхлебнул кофе.
      -- Какой же это по счету приз выиграл ваш ученый сын?
      Фрау Хагедорн медленно опустилась в свое сданное в аренду красное плюшевое кресло.
      -- Седьмой! Первый раз было три года назад -- большой круиз по Средиземному морю. Он выиграл его за две срифмованные строчки. Потом полмесяца в "Палас-отеле" в Шатонеф. Это было перед тем, как вы к нам въехали. Потом поездка по морским курортам Северной Германии -- приз Общества содействия развитию туризма. Потом бесплатное лечение в Пистиане, хотя мальчик был вовсе не болен. Впрочем, это никогда не повредит. Потом полет в Стокгольм. Туда и обратно. И три дня в шхерах. Последней весной --две недели на Ривьере. Он еще прислал вам открытку из Монте-Карло. А теперь поездка в Брукбойрен. Альпы зимой -- это, наверное, грандиозно. Я так рада за него. На день у него будет спортивный костюм. Там, на свежем воздухе, пусть отвлечется. Вы не могли бы одолжить ему ваш толстый свитер? Его пальто тонковато для высокогорья.
      Франке кивнул в знак согласия. Старая женщина сплела пальцы натруженных рук, по которым она перечисляла семь удач своего сына, и улыбнулась:
      -- Сегодня почтальон принес письмо с бесплатными билетами.
      -- Это настоящее свинство! -- проворчал Франке. -- Такому талантливому человеку и не находится работа! Я бы их так...
      -- Полегче, полегче! -- остановила его матушка Хагедорн. -- Фриц сегодня рано ушел. Поехал куда-то поискать места. Знает ли он уже о премии?
      -- Почему он не стал учителем? -- спросил Франке. -- Преподавал бы сейчас в какой-нибудь гимназии, проверял диктанты, получал бы твердое жалованье.
      -- Реклама всегда была его страстью, -- сказала она. -- Он посвятил этому свою диссертацию. О психологических законах воздействия рекламы. После защиты Фриц работал во многих местах. На последнем получал восемьсот марок в месяц. Он хорошо знал свое дело. Но обанкротилась фирма, _ фрау Хагедорн поднялась. -- Пора замочить рубашки.
      -- А я закончу с диктантами, -- сказал господин Франке. -- Надеюсь, красных чернил хватит. Порой у меня возникает смутное ощущение, что сорванцы делают столько ошибок нарочно, чтобы свести меня преждевременно в могилу. Уж завтра я им покажу...
      -- Полегче, полегче, -- сказала хозяйка, взяла газету и двинулась в кухню.
      Когда вернулся кандидат наук Хагедорн, уже смеркалось. Он устал и замерз.
      -- Добрый вечер, -- сказал он матери и поцеловал ее. Стоя у корыта, она быстро вытерла руки и протянула
      ему письмо от фирмы "Путцбланк".
      -- Уже знаю, -- сказал он. -- Читал газету. И как тебе это нравится? Спятить можно. С работой, впрочем, опять ничего не вышло. Этот человек уедет в Бразилию только через полгода. А на его место уже есть кандидатура. Племянник управляющего. -- Он шагнул к печке и стал отогревать окоченевшие пальцы.
      -- Держись, сынок! -- сказала мать. -- Поедешь в горы, покатаешься на лыжах. Все лучше, чем ничего.
      Он пожал плечами.
      -- Днем отправился на фирму "Путцбланк". На трамвае. Господин директор был чрезвычайно рад лично познакомиться с первым призером. Поздравил меня с меткими фразами, которые я придумал для рекламы их стирального порошка и мыльной стружки. Фирма ожидает успешного сбыта этих товаров. Свободного места для меня, к сожалению, не было.
      -- А зачем ты вообще туда поехал? -- спросила мать.
      Помолчав немного, сын сказал:
      -- Я сделал директору предложение: вместо бесплатного путешествия заплатить мне хотя бы часть суммы наличными.
      Мать прервала стирку.
      -- В очередной раз передо мной стали ломать комедию, -- продолжал сын. -- Мол, это невозможно. Мы связаны соглашениями. Да ведь Брукбойрен восхитительный уголок. Особенно зимой. Он желает мне хорошо повеселиться. Я встречу там избранное международное общество. Попросил прислать ему видовую открытку. У него нет возможности путешествовать зимой. Связан по рукам и ногам. Как он мне завидует!
      -- Говоришь, очередная комедия? -- спросила мать. -- Значит, ты делал так уже не раз?
      -- Просто я не говорил об этом, -- признался сын. -- У тебя каждый грош на счету, а я разгуливаю по свету. Что называется, даром! Как бы не так! Всякий раз перед моим отъездом вдова Хагедорн немедля направляется в сберегательную кассу и снимает со счета пятьдесят марок. Иначе у ее ученого сыночка не будет денег на чашку кофе или кружку пива.
      -- Нельзя упускать момент, мой мальчик.
      -- Не работать и не отчаиваться, -- сказал он. -- Вариация на старую тему. -- Он включил свет. -- Эти заводы "Путцбланк" принадлежат Тоблеру, одному из богатейших людей в подлунном мире. Хотя бы разок поглядеть на этого дядю!
      -- Ну, ну, не хнычь, -- сказала мать.
      -- Вот бы тебе съездить по моему билету! Ведь ты за всю свою жизнь никуда дальше Вердера и Шильдхорна не выбиралась.
      -- Врешь как по писаному, -- сказала мать. -- Тридцать лет назад я была с твоим отцом в Свинемюнде. А.в 1910-м с тобой в Гарце. Ты болел тогда коклюшем. Надо было сменить климат. Посему я должна тебе сообщить, что сегодня вечером мы идем в кино. Фильм про Альпы. Возьмем второй ряд партера и вообразим, что сидим на Маттерхорне.
      -- Приглашение с благодарностью принимаю, -- сказал сын. -- И если я когда-нибудь стану английским королем, то награжу тебя орденом Подвязки. Это будет моим первым государственным актом. И возможно, пожалую тебе дворянство. Правда, это зависит от того, что сегодня на ужин.
      -- -Студень с жареной картошкой, -- сказала мать.
      -- Ого! -- воскликнул господин кандидат Хагедорн. -- Тогда ты будешь герцогиней Кумберлендской. Это хороший старинный род. Один из предков герцогини даже изобрел английский соус.
      -- Весьма благодарна, -- сказала госпожа Хагедорн. -- Ваше величество возьмут с собой синий костюм?
      -- Разумеется. Это один из самых блестящих костюмов, какие только есть на земле.
      Закончив стирку, мать натянула веревку между оконным шпингалетом и верхней дверной петлей и повесила сушить бельишко семикратного лауреата. Потом они поужинали за кухонным столом под сенью капающих рубашек. Далее хозяйка отнесла учителю Франке чай и тарелку с прибором. И наконец мать с сыном отправились в кинотеатр, который находился в занесенном снегом переулке и кичливо назывался "Виктория-паласт".
      -- Два билета в ложу для иностранцев, -- потребовал Хагедорн.
      -- Ложи для иностранцев у нас, к сожалению, нет, -- ответила кассирша.
      -- Какая неприятность, -- сказал он. -- Нет, право, очень досадно! И кардинально меняет все дело! Тетушка, милая, может, вернемся домой?
      -- Нет, -- сказала мать. -- Раз уж я выбралась в Берлин в гости, то хочу что-нибудь повидать. -- Она незаметно вложила сыну в руку полторы марки.
      -- Возьмите оркестровый ряд, -- предложила кассирша.
      -- Отпадает, мы не музыкальны, -- ответил сын. -- Знаете что, дайте нам два билета во второй ряд партера!
      -- Но это очень близко, -- сказала кассирша.
      -- Будем надеяться, -- заметила фрау Хагедорн с величественным видом. -- В перлебергском городском театре мы тоже сидим в первом ряду. Мы всегда берем самые передние места.
      -- Мой дядя -- начальник пожарной охраны, -- пояснил кандидат наук, --и может себе это позволить. -- Он подал матери руку, и они степенно вошли в темный зрительный зал.
      Глава четвертая ПОКУПКИ ПО СЛУЧАЮ
      В последующие дни тайного советника Тоблера возили на машине в северную и восточную часть Берлина. Он снаряжался в экспедицию. Галстуки --доисторического вида -- он приобрел в Темпельхофе. Три нахально полосатые фланелевые рубашки -- на Ландсбергер-аллее. Кроме того, две пожелтевшие хлопчатые сорочки, несколько жестких манишек, две пары манжеток и пару никелированных запонок в виде четырехлистного клевера, на счастье.
      На Нойе-Кенигштрассе он купил по дешевке -- из-за ликвидации магазина -- партию шерстяных носков. А на Мюнцштрассе -- грубые ботинки из воловьей кожи. В день отъезда он наконец приобрел костюм! Это случилось за Силезским вокзалом. На Фрухтштрассе. Магазин находился в полуподвале. Надо было спуститься по шести ступенькам.
      Ветошник, бородатый старик, разложил кое-что из своих сокровищ на прилавке.
      -- Почти неношеные, -- сказал он неуверенно.
      Тоблеру сначала приглянулась дряхлая визитка из маренго. Однако визитка, пожалуй, не самая подходящая одежда, когда снег по колено. Рядом лежала светло-коричневая пиджачная пара. В мелкую клетку и с крупными жирными пятнами. А левее -- другой костюм, который Тоблер окончательно выбрал. Давным-давно он был фиолетовым. В светлую полоску. Но время не стоит на месте.
      -- Ужасно красивый, -- сказал Тоблер. -- Почем сей наряд?
      -- Восемнадцать марок, -- ответил старик. -- Это крайняя цена.
      Тайный советник снял пиджак с плечиков и надел его. В спине узковато. Рукава слишком коротки.
      -- Возьмите визитку! -- посоветовал старик. -- Цена двадцать две марки, но разница в четыре марки того стоит. Материал лучше. Не пожалеете.
      -- Зеркало здесь есть? -- спросил Тоблер.
      -- В задней комнате, -- сказал старик.
      Они прошли в заднюю комнату. Пахло капустой. Тайный советник уставился в зеркало, все-таки узнал себя и рассмеялся.
      -- Я вам нравлюсь? -- спросил он.
      Хозяин лавки в поисках равновесия схватился за бороду.
      -- Возьмите лучше визитку! Тоблер был непоколебим.
      -- Беру фиолетовую модель. Она будет сюрпризом.
      -- В этом отношении вы правы, -- сказал старик. Тоблер надел свой пиджак и расплатился. Ветошник завернул покупку в коричневую оберточную бумагу и проводил клиента к выходу. Перед тем как открыть дверь, он пощупал тоблеровскую шубу, профессионально подул на куний воротник и спросил:
      -- Шубу не продадите? Я бы взял. За сто двадцать. Тайный советник покачал головой.
      -- Визитка была вам дороговата, -- продолжал старик. -- У вас нет денег. С богатыми это бывает, притом чаще, чем бедняки думают. Ну ладно. Сто пятьдесят марок. Наличными. Подумайте!
      -- Это памятный подарок, -- сказал Тоблер любезно и вышел.
      Ветошник, глядя ему вслед, увидел большую машину и шофера, усердно распахнувшего дверцу. Машина отъехала. Старик кинул в чугунную печку брикет и подошел к птичьей клетке, висевшей на стене за прилавком.
      -- Ты что-нибудь понимаешь? -- спросил он желтую канарейку. -- Я тоже нет.
      Обстановка в кабинете Тоблера наводила на тревожные мысли. Рядом с новоприобретениями лежали предметы, которые тайный советник обнаружил на чердаке в пыльных сундуках и скрипучих шкафах. Пара заржавленных коньков. Теплый свитер, словно заболевший чумкой. Ярко-красная шерстяная шапка толстой ручной вязки. Старомодное пальто из мягкого драпа в серую клетку, сшитое, как минимум, во времена крестовых походов. Коричневая кепка. Пара наушников из черного бархата с раздвижной металлической дужкой. Плетеная корзина с крышкой, давно отслужившая свой век. И пара шерстяных напульсников, которые когда-то послали в окопы лейтенанту запаса.
      Тоблер еле оторвался от этого зрелища. Наконец он пошел в зеленую угловую комнату, где Иоганн с угрюмым видом поворачивался перед лучшим берлинским закройщиком, который четыре дня назад снял с него мерку. Мастер устранил последние мелкие изъяны, и управляющий всемирно известного ателье, который счел своим долгом лично доставить заказ на виллу в Груневальде, оценил работу восторженными репликами.
      Иоганн стоял перед трюмо как невинно осужденный. Пиджаки, смокинг, лыжная куртка и фрак, которые надевали на него по очереди, казались ему смирительными рубашками. Когда добрый седовласый слуга под конец стоял во фраке, широкий в плечах и узкий в бедрах, миллионер не выдержал.
      -- Иоганн, -- воскликнул он, -- вы похожи на полномочного посла! Думаю, что я никогда больше не допущу, чтобы вы чистили мои ботинки.
      Камердинер обернулся:
      -- Это грех, господин тайный советник. Вы бросаете деньги на ветер. Я в отчаянии.
      -- Если позволите заметить, -- сказал портной, -- такого со мной еще не случалось.
      -- Вы рассуждаете со своей колокольни, -- сказал Иоганн.
      Портной не стал этого отрицать и откланялся. Когда он вышел, Иоганн спросил тайного советника:
      -- А в Брукбойрене бывают маскарады?
      -- Конечно. На таких курортах все время что-то происходит.
      Иоганн снял фрак.
      -- Хотите уже нарядиться? -- удивился Тоблер. -- Кем же?
      Иоганн надел ливрею и с тоской ответил:
      -- Слугой.
      После ужина тайный советник пригласил всех в кабинет. Его дочь, фрау Кункель и Иоганн последовали за ним. Он открыл дверь и включил свет. На минуту воцарилось молчание. Слышно было только тиканье часов на письменном столе.
      Кункель первой отважилась войти в комнату, Она медленно приблизилась к экс-фиолетовому костюму из ветошной лавки. Осторожно потрогала его, словно боясь, что он укусит. Передернувшись, повернулась к полосатым фланелевым рубашкам. Взяла со стула жесткие манжеты и растерянно посмотрела на клеверные запонки.
      Накрахмаленные манишки доконали ее. Она со стоном упала в кресло, но тут же вскочила, так как села на коньки. Ошарашенно озираясь, она промолвила:
      -- Этого я не переживу!
      -- Поступайте как хотите! -- сказал Тоблер. ---.Но сначала упакуйте, пожалуйста, все в корзину!
      Кункель воздела руки к небу:
      -- Никогда, никогда!
      Тоблер направился к двери:
      -- В таком случае я позову служанку.
      Кункель сдалась. Она втащила корзину на стол и начала укладывать вещи.
      -- Красную шапку тоже? Тайный советник сухо кивнул.
      Экономка то и дело зажмуривалась, чтобы не видеть, что она делает.
      Хильда сказала:
      -- Послезавтра, дорогой отец, ты вернешься домой.
      -- Почему?
      -- Они тебя выгонят с треском.
      -- Я рад, что поеду, -- сказал Иоганн. -- Может, надо достать револьвер. Сумеем лучше обороняться.
      -- Не будьте смешными, -- сказал Тоблер. -- Приз, что я выиграл, мог с тем же успехом выиграть человек, который всю жизнь одевается так, как я буду одет в течение десяти дней! Что бы тогда было?
      -- Они бы его тоже выгнали, -- сказал Иоганн. -- Только он этому не удивился бы.
      -- Однако вы меня заинтриговали, -- сказал в заключение тайный советник. -- Посмотрим, кто окажется прав.
      В дверь постучали. Вошла Изольда, новая служанка:
      -- Господин генеральный директор Тидеман ожидает вас внизу, в гостиной.
      -- Сейчас приду, -- сказал Тоблер. -- Он хочет сделать доклад. Словно я отправляюсь в кругосветное путешествие.
      Изольда вышла.
      -- И все-таки послезавтра ты вернешься домой! -- сказала Хильда.
      Отец остановился у двери.
      -- Знаете, что я сделаю, если меня выгонят?
      Все с любопытством уставились на него.
      -- Куплю отель и выгоню оттуда их!
      Когда удалился и камердинер, Хильда заказала срочный телефонный разговор с Брукбойреном.
      -- Иного выхода не остается, -- сказала она экономке. -- Не то завтра вечером наступит конец света.
      -- Ваш господин папаша, к сожалению, рехнулся, -- сказала Кункель. --И, видимо, уже давно, только мы не замечали. Боже, что за галстуки! Надеюсь, это у него пройдет.
      Хильда пожала плечами:
      -- Когда меня соединят с Брукбойреном, никого в комнату не впускать! Только через ваш труп.
      -- И через труп не пущу! -- заверила экономка, запихивая мерзкое драповое пальто в корзину.
      Кабинет постепенно обретал свой обычный благородный вид.
      -- Чего он только не выдумает, я уже ко всему привыкла, -- продолжала Кункель. -- Помните, как он два года назад, в опере, ну как она называется... отнял у дирижера палочку? Тайный советник сидел как раз за капельмейстером, который так красиво дирижировал. А наверху, на сцене, лежала в кровати больная барышня, подруга принесла ей муфту, потому что у нее мерзли руки... И тут вдруг -- раз! -- и палочка исчезла! Дирижер испуганно обернулся, публика хохочет, но то была вовсе не комедия. Он это сделал на пари.
      Хильда нетерпеливо посмотрела на телефон.
      -- Надеюсь, генеральный директор задержит его подольше.
      -- А вы позвоните, когда господин тайный советник уедет!
      -- Сейчас или никогда, -- сказала Хильда. -- В сущности, меня это не касается. Мой отец достаточно взрослый человек. Я даже упрекаю себя.
      Кункель затянула ремень на корзине.
      -- Да он как малое дитя! Не понимаю, в чем тут дело. Ведь вообще-то он умница. Верно? Такой славный, благородный. И вдруг на него блажь находит. Может, слишком много читает? Это, говорят, очень вредно. И вот результат. Едет как бедняк в Альпы.
      Зазвонил телефон.
      Хильда поспешила к письменному столу. На проводе Брукбойрен, коммутатор отеля. Хильда попросила соединить с директором.
      -- Вы директор гранд-отеля? -- спросила она через некоторое время. --Очень приятно. Выслушайте меня, пожалуйста. Завтра вечером к вам прибудет лауреат конкурса фирмы "Путцбланк".
      Директор сказал, что он в курсе дела и будет очень рад этому.
      -- Предвкушение радости -- самая большая радость, -- сказала Хильда. --К сожалению, этот гость доставит вам немало беспокойства. Он явится к вам бедняком, хотя на самом деле он миллионер. Даже мультимиллионер.
      Директор отеля рассыпался в благодарностях за сведения, а потом поинтересовался, зачем мультимиллионеру представляться бедняком.
      -- Это его причуда, -- объяснила Хильда. -- Он хочет изучать людей. Разобрать их по косточкам, подвергнуть испытанию человеческую мораль. Он очень близкий мне человек, и я боюсь, чтобы его не обидели. Он как ребенок, понимаете? Ни в коем случае он не должен узнать, что вы в курсе дела. Пусть убедится, что вы принимаете его за бедняка, и тем не менее обращайтесь с ним так, как он привык.
      Директор сказал, что так и будет. И спросил затем, есть ли у таинственного гостя особые привычки, которые следует учесть, разумеется, деликатным образом.
      -- Отличная мысль, -- сказала Хильда. -- Слушайте внимательно! Раз в два дня ему делают массаж. Он собирает почтовые марки. На ночь в постель кладут нагретый кирпич. Любимое блюдо -- говядина с лапшой или другая домашняя еда. С напитками он разборчивее. Особенно любит французский коньяк. Что еще?..
      -- Кошки! -- подсказала Кункель, фанатично охранявшая дверь.
      -- У вас есть сиамские кошки? -- спросила Хильда директора. -- Нет? Раздобудьте парочку! В его номер. Я переведу вам завтра тысячу марок.
      Директор сказал, что записал все. Разумеется, ни о какой оплате не может быть и речи. Гранд-отель -- щедрое заведение. К тому же все пункты программы -- кроме сиамских кошек -- сущие пустяки. Да и сиамские...
      -- Тайный советник идет, --доложила свистящим шепотом Кункель.
      -- Всего хорошего, -- сказала Хильда и положила трубку.
      Брандес повез обоих туристов на Ангальтский вокзал. Хильда и Кункель поехали провожать. Тоблер любил, когда ему махали платочком.
      -- Дорогой Иоганн, -- сказал он в машине, -- не забудьте моих распоряжений. В Мюнхене мы пробудем несколько часов в отеле "Регина", Завтра днем я превращаюсь в господина Шульце. Вы достанете пустую картонную коробку, уложите в нее костюм, который сейчас на мне, белье, носки, туфли и отнесете на почту. Из мюнхенского отеля я выйду в шубе. Мы возьмем такси. В такси я надену драповое пальто Шульце, а вы тоблеровскую шубу. Как свою собственную. Начиная с Штарнбергского вокзала мы с вами незнакомы.
      -- Но хоть вашу корзину можно я понесу к поезду? -- спросил Иоганн.
      -- Я сам смогу, -- сказал Тоблер. -- Кстати, от Мюнхена мы поедем в разных купе.
      -- Ну чисто детективная история, -- заявила Хильда. Через некоторое время Кункель спросила:
      -- А как вы это выдержите, господин тайный советник? Без массажа. Без коньяка. Без теплого кирпича. Без домашней кухни, И без ваших кошек в спальне! -- Она шутливо ущипнула Хильду за руку.
      -- Да перестаньте вы, -- отмахнулся Тоблер. -- Меня уже давно тошнит от старых милых привычек. Я счастлив, что могу наконец ускользнуть на свободу.
      -- Ну-ну, -- сказала Кункель и состроила глупейшую физиономию.
      На перрон они вышли незадолго до отправления поезда. В оставшиеся минуты давались излишние наставления. Иоганну, прежде чем он поднялся в вагон, пришлось клятвенно заверить Хильду, что он будет посылать раз в два дня, не реже, подробнейший отчет.
      Состав тронулся. Хильда и Кункель замахали платочками. Тайный советник кивал им, он был доволен. Мимо провожавших уже плыли следующие вагоны. Маленькая пожилая женщина, семенившая рядом с поездом, столкнулась с Хильдой.
      -- Осторожно, смотри перед собой! -- крикнул ей молодой человек, высунувшийся из окна вагона.
      -- Жду твоего возвращения, сынок! -- ответила пожилая женщина и погрозила ему зонтиком.
      -- До свидания! -- крикнул сын.
      Хильда и он мельком взглянули друг на друга.
      Проехал последний вагон. Скорый поезд Берлин -- Мюнхен, шипя и поругиваясь, отправился в ночной путь. Опять пошел снег. С перрона это было видно очень хорошо.
      Глава пятая
      ГРАНД-ОТЕЛЬ "БРУКБОЙРЕН"
      Гранд-отель "Брукбойрен" -- гостиница для постоянных клиентов. Либо ты уже постоянный, либо им будешь. Иных вариантов почти не бывает.
      Если кто-нибудь вообще не попадет в гранд-отель, вполне допустимо. Но если кто хоть раз побывал здесь и больше ни разу -- исключено. Какими бы разными ни были постоянные гости, с деньгами они все. Каждый из них может себе позволить Альпы плюс белокафельную ванную плюс -- что подскажет богатое воображение... Уже в конце лета начинается переписка между Берлином и Лондоном, Парижем и Амстердамом, Римом и Варшавой, Гамбургом и Прагой. Запрашивают прошлогодних партнеров по бриджу. Договариваются с давнишними приятелями -- любителями горных лыж. А зимой встречаются. Постоянным гостям соответствует и необычайно постоянный штатный персонал. Лыжные инструкторы, разумеется, одни и те же. Да они и живут в Брукбойрене. По основному роду занятий это сыновья крестьян, или токари по дереву, или владельцы полутемных лавочек, где продаются сигареты, почтовые открытки и редкостные сувениры.
      Так же неминуемо, как снег, возвращаются в гранд-отель к началу зимнего сезона из окрестных городов кельнеры и повара, шоферы и бухгалтеры, виночерпии и бармены, музыканты и учителя танцев, горничные и коридорные. Более или менее удовлетворительным оправданием считается только личная смерть.
      Коммерческий директор, господин Кюне, находится на своем посту уже десять лет. Хотя предпочитает проводить время не в служебном кабинете, а на вольной природе. Но разве он не прав? Господин Кюне отличный лыжник. После завтрака он удирает в горы и возвращается с заходом солнца. Вечером он танцует с дамами из Берлина, Лондона и Парижа. Он холостяк. Постоянным гостям отеля его бы очень недоставало. Пожалуй, Кюне останется директором. Во всяком случае, пока сможет танцевать. И при условии, что не женится.
      Тем не менее отель функционирует безупречно. Все дело в Польтере, старшем швейцаре. Он любит гранд-отель как родное дитя и печется о нем действительно как заботливый папаша.
      Кроме обшитой галунами ливреи у него седые усы, большой запас иностранных слов и заметное плоскостопие. Высокоразвитое чувство справедливости мешает ему усматривать существенные различия между постояльцами и служащими отеля. И к тем и к другим он одинаково строг.
      Таково положение вещей... Только вот лифт-боев меняют почаще. Это связано не с их характерами, а исключительно с тем, что они, с профессиональной точки зрения, слишком быстро стареют. Сорокалетний мальчик-лифтер производит несносное впечатление.
      В зимнеспортивном сезоне отель не может обойтись без двух вещей: снега и гор. Никак. Без обеих, даже без одной из них, называться зимнеспортивным отелем -- нелепость.
      Конечно, кроме гор и снега, сюда относятся, хотя и с меньшей необходимостью, также другие предметы. Например, один или несколько глетчеров. Замерзшее и по возможности уединенное горное озеро. Несколько укромных лесных часовен. Высокогорные, труднодоступные пастушьи хижины, где пахнет хлевом, есть шезлонги, лицензия на продажу спиртных напитков и стоящий кругозор. Тихие заснеженные ельники, где путнику предоставляется возможность вздрагивать при звуке падающих сучьев. Заледеневший, похожий на гигантскую хрустальную люстру водопад. Уютный, хорошо натопленный домик почты внизу, в поселке. И, по возможности, канатная дорога, которая доставит любителя природы за облака на сияющую вершину.
      Там, наверху, завороженный панорамой и полный счастья, человек теряет остатки разума, привязывает к ботинкам лыжи и мчится по насту и рыхлому снегу, по ледяным сугробам и через занесенные пастбищные изгороди, прыгая, выписывая дуги и крутые виражи, падая и пулей устремляясь вниз, в долину.
      Финишировав, одни идут в отель на файф-о-клок. Других несут к врачу, который .загипсовывает сломанные конечности. Багаж пациента переезжает из отеля в частную клинику на солнечном склоне.
      Во-первых, благодаря этому у врачей есть заработок. А во-вторых, освобождаются номера в отеле для вновь прибывших. Natura non facit saltus (Природа не делает прыжков (лат.)).
      Те, кто вернулся целым и невредимым, заказывают кофе с пирожными, читают газеты, пишут письма, играют в бридж и танцуют. И все это они совершают, не переодевшись. На них еще синие норвежские лыжные костюмы, свитеры, шарфы и тяжелые, с подковками башмаки. Если кто хорошо одет, значит, это -- кельнер. А вот когда зайдете в отель вечером, во время ужина или позднее, то сначала вообще никого не узнаете. Все словно не похожи на себя, хотя зовут их так же, как днем.
      Господа щеголяют во фраках и смокингах. Дамы ступают или парят в вечерних платьях из Берлина, Лондона и Парижа, демонстрируя официально допустимую часть своих прелестей и обворожительно улыбаясь. Так, вдруг белокурый юнец, который днем на горе Мартинскогель у вас на глазах натирал мазью лыжи, оказывается при электрическом свете хорошенькой и восхитительно одетой барышней.
      Это волшебное чередование дневной и вечерней жизни, спорта и bal par (Костюмированный бал (франц.)), резкого морозного воздуха и нежного аромата духов -- редчайшее наслаждение, какое предоставляют зимой своим гостям только горные отели. Природа, которой они были долго лишены, и цивилизация, которой лишились ненадолго, приведены в гармонию друг с другом.
      Одним это не нравится. Тут дело вкуса. Другим это не под силу. Здесь уже дело в деньгах.
      В гранд-отеле "Брукбойрен" ожидали таинственного мультимиллионера, о котором сообщили по телефону. Он прибудет через несколько часов. Директор Кюне отказался от лыжного похода на перевал Штифель. Чрезвычайные обстоятельства требуют необычайных жертв. Сыну и дочери богемского угольного.магната Марека, а также английскому колониальному офицеру Салливану -- тот каждый свой отпуск проводит в Брукбойрене -- пришлось идти на перевал-втроем. Без него! Без Карла Отважного1, как его прозвали постоянные гости! На душе у него было скверно.
      После ленча он метался по отелю из угла в угол под неодобрительные взгляды швейцара Польтера. Казалось, он хочет за один день отработать фирме все усердие, что задолжал ей.
      Уже рано утром директор проинформировал весь персонал (на веранде, где служащие питаются перед тем, как придут на завтрак первые постояльцы).
      -- Внимание! -- сказал он. -- Сегодня вечером прибывает весьма сложный клиент. Бедняк, выигравший приз по конкурсу. За это ему предоставляется здесь стол и жилье. Но, с другой стороны, он вовсе не бедняк. А миллионер высокой пробы. Кроме того -- большой ребенок. Нет, не кроме того. Он и есть ребенок. Поэтому он хочет изучать людей. Убиться можно! Но с нами такие детские шалости не пройдут! Ясно?
      -- Нет, -- категорически заявил виночерпий. Остальные засмеялись.
      Карл Отважный попробовал выразиться яснее.
      -- Нашего бедного миллионера поместят в седьмой номер. Прошу это запомнить! Обслуживать его по-королевски, больше всего он любит говядину с лапшой. Тем не менее он не должен заметить, что мы знаем, кто он. Да мы и не знаем. Понятно?
      -- Нет, -- ответил бармен Джонни.
      Директор побагровел.
      -- Чтобы наконец мы лучше поняли друг друга, предлагаю следующее: кто будет дурить, вылетит вон! -- С этим Кюне удалился.
      Во второй половине дня прибыли сиамские кошки. Из мюнхенского зоомагазина. Экспрессом и с подробной инструкцией. Три котенка! Они радостно носились вприпрыжку по седьмому номеру, возились друг с другом, татуировали горничную и уже через час разделались с двумя занавесками и гобеленовой обивкой кресла.
      Швейцар дядюшка Польтер собирал почтовые марки. Обширная корреспонденция постояльцев облегчала ему эту работу. В ящике стола у него уже были сложены марки с острова Явы, из Гвинеи, Кейптауна, Гренландии, Барбадоса и Маньчжурии.
      Массажиста заказали на следующее утро. Бутылка коньяка, настоящего, французского, украшала мраморную крышку ночной тумбочки. Нашли и кирпич, который нагреют вечером и, завернув в шерстяной платок, положат в изножье кровати. Представление можно было начинать!
      Во время пятичасового чая директор услышал потрясающую новость: гости отеля уже все знали! Первой его остановила госпожа Штильгебауер, дородная супруга статс-секретаря, и спросила, как зовут бедного богача. Потом, когда Кюне пересекал игорный салон, его атаковали бриджи-сты, задавая самые неожиданные вопросы. Наконец, на лестнице ему преградила путь госпожа фон Маллебре, кокетливая замужняя венка, и поинтересовалась возрастом миллионера.
      Кюне поступил невежливо: он повернулся к даме спиной и побежал к швейцару Польтеру. Тот за своей стойкой у входной двери распродавал большую партию видовых открыток. Директору пришлось ждать, пока очередь дойдет до него.
      -- Черт-те что! -- воскликнул он. -- Постояльцы уже знают! Значит, персонал проболтался.
      -- Нет, не персонал, -- ответил дядюшка Польтер, -- а барон Келлер.
      -- А откуда узнал барон?
      -- От меня, конечно, -- сказал швейцар. -- Но я его настоятельно просил не передавать дальше.
      -- Вы же отлично знаете, что он болтун, -- рассвирепел Кюне.
      -- Именно поэтому я ему и сказал, -- признался дядюшка Польтер.
      Директор собрался было ответить, но тут вошел с улицы мистер Брайен, весь в снегу, с ледяными сосульками в бороде, и потребовал ключ, почту и газеты. Дядюшка Польтер двигался еще медленнее, чем обычно. Когда Брайен ушел, Кюне прорычал:
      -- Вы спятили?
      -- Нет, -- возразил швейцар м тщательно сделал пометку в блокноте.
      Кюне чуть не задохнулся:
      -- Вы соизволите ответить?
      Дядюшка Польтер выпрямился. Он был выше директора. То есть на самом деле он был ниже. Но за его стойкой была подставка для ног. И, видимо, толькр по этой причине швейцар был такой строгий. Видимо, без подставки он стал бы другим человеком. (Это, правда, всего лишь предположение.)
      -- Гостей следует информировать, -- сказал он. -- Тут и спорить нечего. Во-первых, барометр падает, и если люди пару деньков не покатаются на лыжах, то начнется нервотрепка. Миллионер -- великолепное разнообразие. Во-вторых, теперь не будет никаких жалоб. Можете себе представить, как бы они начали выживать человека, приняв его за жалкого бедняка? Да ведь он может разорить наш отель. Денег у него хватит.
      Карл Отважный повернулся и пошел в контору. А швейцар впускал теперь группу лыжников, которую уже не первый год обучал Алоиз Мурнер. Утром они уехали вместе с инструктором из Пихельштайна в Санкт-Килиан. А оттуда опоздали на последний автобус, потому что маркиза ди Фи-ори при спуске нечаянно налетела на ограду охотничьего угодья. Осталась цела и невредима. Но со страху она на ровном месте закатила истерику. И вот они все приплелись усталые и замерзшие.
      Алоиз Мурнер подмигнул дядюшке Польтеру, а тот чуть кивнул. Они были одного мнения: у этих лыжников единственное оправдание.
      Они богаты.
      Глава шестая
      ДВОЙНОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ
      Мюнхенский скорый остановился в Брукбойрене. Человек тридцать ступили на перрон и, к своему изумлению, оказались по колено в свежевыпавшем снегу. Все засмеялись. Из багажного вагона выгрузили кожаные кофры. Поезд ушел. Носильщики, шоферы, коридорные понесли багаж на привокзальную площадь. Прибывшие потопали вслед и с удовольствием влезли в ожидавшие их автобус и сани.
      Господин Иоганн Кессельгут из Берлина обеспокоенно смотрел на бедновато одетого пожилого человека, который одиноко стоял с плетеной корзиной в глубоком снегу.
      -- Вы едете в гранд-отель? -- спросил шофер Кес-сельгута.
      Господин Кессельгут нерешительно сел в автобус. Загудел клаксон, защелкали кнуты. Привокзальная площадь снова опустела.
      Только бедняк не сдвинулся с места.