Девушки по вызову

В мире насчитывается много тысяч и в ус не дующих людей, живущих с двадцатью-сорока электродами в мозгу. Вживление производится при местной анестезии, электроды могут оставаться в черепе по несколько лет, не причиняя реципиенту ни малейших неудобств. Мозг нечувствителен к прикосновению: его можно резать, замораживать, прижигать без ведома пациента. Мозг так хорошо защищен черепом, что в нем самом отсутствуют сенсорные и болевые рецепторы. Нейрохирурги давно проводят операции на открытом мозге, болтая при этом с оперируемыми, не чувствующими никакой боли. Однако методы, применявшиеся в прошлом, — лоботомия, лейкотомия, электрошоковая терапия — были мясницкими приемами по сравнению с использованием тонких электродных игл. Они соединены с цоколями, вцементированными в череп, которые можно скрыть повязкой, париком, головным убором. Нарушения, врачуемые таким способом, — это эпилепсия, неустранимые боли, бессонница, острая тревога, депрессия, неконтролируемая жестокость и некоторые формы шизофрении. Ряд нарушений удается лечить диспансерно, проводя с регулярными интервалами электростимуляцию мозга. Часть пациентов носят в кармане портативный электростимулятор и пользуются им при приступах боли, ярости и так далее. Иглы, вживленные в так называемые “центры удовольствия” гипоталамуса, дают пациенту ощущение эйфории или сексуального возбуждения, иногда приводящего к психологическому эквиваленту оргазма.

— А это тоже имеет лечебный смысл? — встрепенулся Блад.

— В некоторых случаях, представьте, да, — осторожно ответил Валенти, смекнув, что перегнул.палку, знакомя аудиторию с некоторыми экзотическими направлениями своих изысканий.

— Чем же плоха добрая старая мас-тур-бация? — не отставал Блад. — Зачем какие-то платиновые иглы?

Улыбка Валенти стала еще более вежливой, но вопрос Блада остался без ответа.

— Кроме того, успешными оказались эксперименты по установлению двусторонней радиосвязи между мозгом реципиента и компьютером. Компьютер запрограммирован на узнавание нарушений в электроэнцифалограмме мозга, указывающих на приближение эпилептического припадка или вспышки неконтролируемого гнева. Компьютер, получив сигнал, подает радиоимпульс, приводящий в действие иглы в центрах, блокирующих развитие приступа… Что ж, теперь, имея всю необходимую информацию, вы сможете оценить демонстрацию. Вызовите мисс Кейри! — велел он Густаву.

Большинство участников не обратили внимание на отсутствие мисс Кейри и на то, что магнитофон доверен Клэр.

— Мисс Кейри, — объяснил Валенти в ожидании ее появления, — моя пациентка. Она поступила ко мне с жалобами на острую тревогу вперемежку с приступами жестокости, нападениями на членов семьи, особенно на младшую замужнюю сестру…

Напряженное молчание аудитории напоминало тишину в приемной зубоврачебной клиники, где все знают, что их ждет неприятное испытание. Наконец, стеклянные створки двери распахнулись, и Густав учтиво пропустил в зал мисс Кейри. Она улыбалась и теребила седой узел на затылке. Все дружно уставились на узел, потом смущенно зашелестели блокнотами.

— Доброе утро, мисс Кейри! — сказал Валенти с улыбкой. — Будьте добры, сядьте вот здесь.

Он указал на кресло в углу, поставленное туда еще до начала заседания. Мисс Кейри послушалась, явно наслаждаясь всеобщим вниманием к своей персоне. Половина участников развернулись в креслах.

— Скажите, мисс Кейри, — начал Валенти, поправляя чересчур большие наручные часы, — вы не возражаете поучаствовать в маленьком демонстрационном эксперименте?

— С удовольствием! — ответила она, — Я к вашим услугам, доктор.

— Как вы себя чувствовали до поступления в нашу клинику?

— Ужасно!

— На что вы жаловались?

— У меня было много жалоб…

— Извольте рассказать.

— Я была дурочкой, — сказала мисс Кейри, хихикая.

— Вы чего-то боялись? Чего именно?

— Не хочу вспоминать. Разных глупостей.

— Придется вспомнить. Теперь вы здоровы и знаете, что, участвуя в таких сеансах, помогаете выздоровлению других пациентов.

Мисс Кейри кивнула, не переставая хихикать.

— Конечно, доктор, просто мне не хочется вспоминать…

— Может быть, вам помочь? — Он тронул какую-то кнопку на своих часах. — Итак, Элеонора, расскажите нам о своих страхах.

С мисс Кейри произошла перемена. Лицо стало пепельным, дыхание тяжелым, как при приступе астмы, худые пальцы вцепились в подлокотники кресла, словно она находилась в самолете, который вот-вот врежется в землю.

— Не надо… — прошептала она. — Пожалуйста, прекратите!

— Что вас пугает?

— Не знаю, У меня ощущение, что сейчас случится что-то страшное. — Она стала крутиться в кресле, вглядываясь в углы зала. — Мне кажется, что у меня за спиной стоит человек…

— Там всего лишь стена,

— Знаю, но ничего не могу с собой поделать. Перестаньте, умоляю! Ради Христа!

— Еще вам казалось, что за ваши грехи вас отправят в ад. А ведь вам известно, что ада не существует.

— Откуда вы знаете? Я видала такие картины… — Она задрожала всем телом.

— Какие картины?

— Перестаньте!

Она истошно заорала. Блад шумно встал из-за стола и покинул зал. Мисс Кейри взвизгнула еще раз. Казалось, сейчас с ней начнется истерика. Валенти еще раз прикоснулся к своим часам — и испытуемая сразу размякла, сделала несколько глубоких вдохов, порозовела.

— Вот видите, Элеонора! — сказал Валенти. — Все опять хорошо.

Она кивнула. Оба улыбались.

— Вы не жалеете, что согласились на эксперимент?

— Ни в коем случае, доктор! Просто небольшой

приступ глупости.

— Вы не испытываете ко мне враждебности? Мисс Кейри отрицательно покрутила головой. Ей

уже владело воодушевление.

— Мне хочется целовать вам руки, доктор. — Опять смешок. — Вы — мой спаситель! — Она наблюдала, как он жмет кнопку на часах. — Ах!… — вздохнула она. — Какое дивное ощущение… Это, наверное, та самая противная иголочка… Противная, противная… А вы… На ее лице появилось выражение экстаза.

— Вздор! — не выдержала Харриет. — Прекратите! Это неприлично!

Соловьев постучал по столу.

— Кажется, вы все нам доказали, доктор Валенти. Но мисс Кейри уже вернулась в нормальное состояние. Врач и пациент снова друг другу улыбались.

— Кое-кто из джентльменов — и леди — огорчен, — сказал ей Валенти. — Вы понимаете, что так на них повлияло?

Она потрясла головой, снова превратившись в благодушную монахиню средних лет.

— Нет, доктор. Просто заметила, что сэр Ивлин вышел.

Валенти отвесил своей пациентке учтивый поклон.

— Большое спасибо, мисс Кейри. Итак, леди и джентльмены, демонстрация состоялась. Вы, видимо, обратили внимание, что наши чудо-электронщики уменьшили радио-стимулятор до размера наручных часов. — Он положил свой прибор на стол. — Если это кому-то интересно, я с радостью объясню, как он работает. А теперь, подводя итоги сказанного, мы можем сделать несколько заключительных замечаний по поводу исследований, касающихся не только отдельных пациентов, но и, не побоюсь этого слова, человечества в целом…

Увы, после демонстрации с участием мисс Кейри диагноз состояния человечества в исполнении Валенти был встречен не очень охотно, даже несколько враждебно. Он указал, что мисс Кейри полностью сознавала, что с ней происходит под действием электростимуляции, и помнила свои ощущения потом, однако эти воспоминания ее нисколько не смущали. Она помнила свои МЫСЛИ, но не переживала ЭМОЦИИ, которые их сопровождали. Точно так же суеверия, вроде вечного проклятия, которые до смерти ее пугали в период болезни, теперь, когда она выздоровела, представляются ей просто “глупостями”. Однако даже теперь, после выздоровления, эти страхи можно снова возродить стимуляцией глубоких участков мозга, где они зарождались. Вместе со страхом, из соседних глубинных участков можно извлечь и чувства восторга, любви, преданности; эти участки мозга сходны у человека и у его предков из животного царства, в них коренятся инстинкты, страсти, биологические побуждения. Эти допотопные структуры в коре мозга почти не подверглись влиянию эволюции. В отличие от анахронической коры, более свежие структуры мозга человека — новая кора или неокортекс — развивались в последние полмиллиона лет чрезвычайно быстро, со скоростью, не имеющей прецедента во всей эволюции. Некоторые анатомы старой школы даже называют этот рост злокачественным. Такие взрывы, всплески нарушают природный баланс, поэтому “мозговой взрыв” в середине плейстоцена привел к появлению вида единственными нарушениями. Несогласным с этим утверждением предлагалось взглянуть на человеческую историю глазами бесстрастного зоолога с другой планеты. История так плачевна, что указывает на биологические нарушения, точнее, свидетельствует, что свежие в эволюционном масштабе мозговые структуры, благодаря которым человек владеет логикой и языком, так и не научились взаимодействовать с более древними структурами, управляющими эмоциями, которые оказались подавленными при бурном развитии поверхностных структур. Из-за этой ошибки в эволюции старый мозг и новый мозг, эмоция и разум, то вступают друг с другом в острый конфликт, то мучительно сосуществуют. С одной стороны — рационализм и логика, подвешенные на тонкой ниточке, которая все время лопается; с другой — страстное следование иррациональным воззрениям, которое, как верно указала доктор Эпсом, приводило и приводит людей к катастрофам. Неокортекс сравнивают с компьютером; но когда компьютер получает неверные данные, то результат его работы катастрофичен…

— Дружище, — перебил оратора Блад, вернувшийся на свое место после завершения возмутившей его демонстрации, — во всем этом нет ни капли новизны. Если хотите, я процитирую сотни звучных заклинаний, принадлежащих перу самых лучших, профессиональных диагностов — поэтов, — всегда утверждавших, что человек был и остается безумцем.

— Прошу меня простить, — с улыбкой возразил Валенти, — но поэтов не принимали и не принимают всерьез. Однако ныне мы обладаем доказательствами, предоставленными анатомией, психологией, исследованиями головного мозга, и все они гласят, что наш вид как таковой подвержен параноидальным психическим отклонениям не в метафизическом, а в самом что ни на есть клиническом смысле и что это явление, ошибка эволюции, коренится в наших мозгах. Мой уважаемый коллега доктор Пол Маклин предложил термин “шизофизиология”. Позвольте его процитировать: “Дихотомия функций филогенетически старой и новой коры приводит к расхождению в эмоциональном и умственном поведении. Наши интеллектуальные функции осуществляются новыми, высокоразвитыми участками мозга, тогда как эмоциональное поведение по-прежнему зависит от относительно малоразвитой, примитивной системы, архаических мозговых структур, почти не претерпевших фундаментальных изменений за весь процесс эволюции от крысы к человеку…”

Отсюда логически вытекает заключение моего выступления. Эволюция наделала много ошибок: палеонтологические раскопки демонстрируют, что на каждый выживший вид приходится не одна сотня погибших. Черепахи очень красивы, но так неуклюжи, что если случайно окажутся на спине, то им не избежать гибели. Многие симпатичные насекомые являются жертвой схожей генно-инженерной ошибки. Если эволюцией руководит Божий промысел, то уважаемый Бог, видимо, большой любитель поэкспериментировать… Если же это естественный процесс, то в нем доминируют пробы и ошибки. Что касается человека, то он, при всем своем безумии, а может, именно из-за своего безумия вступил а диалог с Создателем, научился преодолевать биологические границы и исправлять ошибки и недостатки в своем природном оснащении. Первый и необходимый шаг во всяком лечении — это, как известно, правильный диагноз. На мой взгляд, дорогие друзья, современная наука о мозге в силах его поставить. Если наш диагноз окажется верным, то не замедлят появиться и методы лечения. Мы уже в состоянии излечивать некоторых пациентов, являющих собой крайние случаи нашего коллективного плачевного состояния. Вскоре мы соберемся с силами и атакуем корень проблемы, чтобы методом генной инженерии добиться искусственной мутации. Как я уже говорил, в отчаянной ситуации нужны отчаянные средства. Позвольте под конец процитировать другого моего выдающегося коллегу, профессора Мойна: “Создается впечатление, что знатоки человеческого мозга стоят на пороге открытия, близкого тому, что было сделано ядерными физиками в начале сороковых годов”. Благодарю за внимание.

Как и все “девушки по вызову” до него, Валенти начал неуклюже, с затертых клише и ораторских фокусов, но постепенно воодушевился и закончил искренним, даже страстным аккордом. Но не гнездилась ли эта страсть в той же самой архаической структуре мозга, не искажались ли данные, поступающие на компьютер, в этой глубинной, не реформированной структуре?

II

Дискуссия после доклада Валенти получилась, как всегда, хаотической, но завершилась на неожиданно драматической ноте. Первым заговорил фон Хальдер, повторив то, что уже говорил: агрессия биологически свойственна Homo Homicidus; индивидуальной терапии — при всем хитроумии методов Валенти и его коллег — совершенно недостаточно; насущно необходима М.А.Т. — массовая абреакционная терапия, организованная во всемирном масштабе.

Харриет поинтересовалась, не могут ли иглы Валенти блокировать, наряду с агрессией, уродливые привязанности, чтобы создавать иммунитет к фигурам вроде обольстительных цирцей или кровожадных дуче.

Джон Д. Джон выступил против сравнения нео-кортекса с компьютером, получающим искаженную информацию. С точки зрения кибернетики, вся нервная система представляет собой компьютер, который нельзя запрограммировать на самообман, иначе он даст сбой.

— Не уверен, — хихикнул Уиндхем.

— Теоретик коммуникаций так не сказал бы, — сухо ответствовал Джон Д. Джон.

Бурш возразил против различия, которое Валенти проводит между так называемым разумом и так называемой эмоцией, а также против постоянного упоминания так называемого сознания, гипотетического “призрака в машине”, которого никто никогда не видел. Все эти термины относятся к словарю устаревшей психологии; современная наука имеет дело только с измеряемыми данными по наблюдаемому поведению — одни они являются законными объектами наблюдения, составляющими основу для социальной инженерии.

Когда наступила очередь Петижака, он картинно вытащил из кармана моток клейкой ленты и залепил себе рот. Все гадали, что символизирует этот жест, но впечатление было не очень сильным. Страсти никак не разгорались, всем хотелось побыстрее приступить к дневной трапезе. Особенно не сиделось Хальдеру: при нарушении режима питания у него начиналась резь в желудке.

Уиндхем признался, что демонстрация Валенти произвела на него глубокое впечатление, однако предположил, что направление терапии избрано не совсем верно. Он по-прежнему придерживается мнения, что будущее нашего вида решается на другом поле битвы — в утробе, в процессе “революции в колыбели”, а оружие, кующее победу, — это, конечно, новые методы воспитания, изложенные в его докладе…

Тони попросил прощения за фривольное замечание, которое ему захотелось сделать. В Средние Века проводили — и не без оснований — четкое различие между белой и черной магией. В ходе последнего заседания он обратил внимание, что аналогичное различие можно провести между экспериментами, представленными в его докладе, и ужасами, продемонстрированными доктором Валенти…

Мисс Кейри все больше ерзала на месте, слушая участников дискуссии. При этом взгляд ее оставался прикован не к выступающим, а исключительно к Клэр, занявшей ее законное место при магнитофоне. Клэр, заметив ее взгляд, попробовала радушно улыбнуться, что не произвело на мисс Кейри ожидаемого впечатления. Напротив, эта лицемерная улыбка напомнила мисс Кейри о ее замужней сестре. Сначала она щупала узел у себя на затылке, потом вынула из сумки полуфабрикат шерстяного свитера кошмарной расцветки и принялась за вязание.

Валенти ответил критикам кратко, слегка охрипшим голосом. Сославшись на недостаток времени, он предупредил, что сосредоточится на наиболее существенных возражениях. Он выразил уверенность, что нейрофизиология вот-вот получит ответ — если он еще не получен одним из многочисленных коллективов, работающих на этом поприще, — на вопрос, как подавлять не только агрессивные инстинкты, но и то, что доктор Эпсом назвала “уродливыми привязанностями”, что бы ни было объектом привязанности — человек, истукан или догма. Что касается возражения фон Хальдера, то он всецело согласен с тем, что индивидуальной терапии совершенно недостаточно. Однако концепция “абреакционной терапии” вызывает у него несогласие. Методы, предлагаемые Хальдером, не помешают агрессивности, а наоборот, подстегнут ее. Его методы и методы его коллег нацелены в другую сторону: они должны помочь “новому мозгу” взять под контроль архаические структуры “старого”. Успехи в этом направлении достигнуты как с подопытными животными, так и с человеком. Но это только начало. Наука только начинает исследовать и наносить на карту неведомый континент под названием “мозг”. По мере накопления знаний и уточнения этих карт3 будут совершенствоваться наши методы психологического контроля. Мы уже продвинулись от скальпеля хирурга к радиоуправляемому электроду. Следующим шагом станет, видимо, переход к биохимическим методам контроля. Некоторые мозговые центры агрессии и центры, блокирующие агрессию, чувствительны к гормональному воздействию. Уже в 60-е годы удалось показать, что дикая макака-резус может быть превращена в дружелюбного зверька путем введения либриума. Речь идет не об успокоении, а именно о приручении. Кое-какие препараты оказывали аналогичное воздействие на буйных психопатов…

Помолчав, Валенти продолжил, стараясь, чтобы его голос звучал небрежно:

— Нельзя исключать, что через несколько лет, после еще нескольких войн и боен, люди поймут, что единственное спасение нашего вида — это подмешивание веществ, подавляющих агрессивность, в питьевую воду, как мы добавляем в нее хлорку и другие разрешенные обеззараживающие вещества. Нет нужды говорить…

Валенти уже закруглялся, когда Хазйдер снова попытался его прервать, не догадываясь, к каким ужасным последствиям это приведет. Взъерошив свою седую гриву привычным лировским жестом, он крикнул, указывая на ерзающую мисс Кейри:

— Ach so! Сначала вы превращаете мозг этой несчастной в подушечку для булавок, потом всех нас собираетесь превратить в зомби! Я не…

Увы, конец реплики так и остался неведом. Мисс Кейри не смогла выдержать всего происходящего. Сначала она была центром всеобщего внимания, потом о ее существовании забыли. Все эти ужасные люди критикуют ее доктора, вместо того, чтобы целовать ему, спасителю, руки! Слова о подушечке для булавок и зомби оказались последней каплей. Мисс Кейри вскочила, опасно вращая вязальной спицей. Свободной рукой она схватила хронометр, который Валенти оставил на столе. Вооружившись, она бросилась в атаку — но не на Хальдера, а на ни в чем не повинную Клэр, так напоминавшую ее ненавистную сестру.

Все произошло настолько стремительно, что впоследствии оказалось, что у каждого свидетеля сформировалась собственная версия короткой сцены. Из предплечья Клэр в том месте, куда мисс Кейри воткнула свою спицу, хлынула кровь, но раненая не издала ни звука. Атлет Хальдер схватил визжащую и вырывающуюся мисс Кейри за плечи и ловко заломил ей за спину обе руки. Бледный Валенти разжал ей кулаки, чтобы отнять спицу и зловещий прибор. Последний, впрочем, не выдержал столь грубого обращения и утратил все магические свойства. Мисс Кейри пришлось силой удалить из зала и чуть ли не на руках отнести в ее комнату. Она так визжала и бранилась, что Валенти пришлось вступить с ней в безобразную драку. Наконец, он усыпил непокорную пациентку инъекцией. За сценой наблюдали, тараща глаза, Ханси и Митси, а также бесстрастный Густав и трое членов добровольной пожарной бригады, попивавших до того пивко в кухне Конгресс-центра. Однако для санитаров “скорой помощи”, прибывших из долины, работы не нашлось: мисс Кейри уже крепко спала, улыбаясь во сне, как праведная Христова невеста, каковой наверняка стала бы, если бы не физиологический дефект где-то в глубинах мозга.

III

После торопливого обеда, состоявшего из супа, успевшего остыть и покрыться жирной пленкой, пережаренного гуляша и фруктового салата из банок, признанных лишними на американских военных складах, “девушки по вызову” опять собрались в зале, чтобы провести заключительное заседание. Согласно повестке дня, предстояло выступление профессора Соловьева с обобщением прослушанных докладов, далее — общая дискуссия и составление резолюции или Обращения. Идея Нико о формировании “комитета действия” была давно и благополучно забыта.

Атмосфера была чопорная, даже торжественная — ни дать ни взять шайка хулиганов, решившая блеснуть воспитанием в воскресной школе. Все выложили перед собой на полированный стол папки, блокноты, ручки. Клэр снова был доверен магнитофон, и она изуродовала свои каштановые волосы наушниками. Ей перевязали руку и сделали инъекцию пенициллина, как она ни сопротивлялась; сопротивление было, впрочем, наигранным, потому что при одной мысли о том, что вязальная спица мисс Кейри могла оставить в ее крови какие-то следы, ей делалось нехорошо. Сама мисс Кейри по-прежнему спала у себя в комнате.

Перед выступлением Соловьева Валенти принес прочувственные извинения всем свидетелям недавней неприятной сцены, в особенности “нашей прелестной хозяйке, чуть было не ставшей жертвой науки”. Шутка была встречена без энтузиазма. Валенти уже чувствовал себя не так неловко, однако у него поубавилось самоуверенности. Он взял на себя всю ответственность за инцидент, объяснив, что вот уже два года поведение мисс Кейри полностью контролируется, и что она с честью прошла через аналогичные демонстрации на нескольких научных мероприятиях. Утреннее происшествие было вызвано кратковременным сбоем в работе прибора, который теперь опять функционирует, как положено. Он еще раз извинился и позволил себе обратиться к присутствующим с просьбой (без которой вполне можно было обойтись) не третировать мисс Кейри, когда она очнется, и сделать вид, будто ничего не произошло. Сама она отнесется к инциденту просто как к “глупому поступку”, не испытывая угрызений совести.

Заявление Валенти было встречено молчанием, Соловьев сухо его поблагодарил и немедленно приступил к суммированию сказанного на конференции.

Сначала он напомнил слушателям о своем собственном вступительном слове, в котором он перечислял известные всем обстоятельства, ставящие под вопрос выживание Homo Sapiens, и сформулировал главную задачу конференции — разобраться в причинах человеческой обреченности, сформулировать диагноз и предложить варианты лечения.

Первую часть задачи пытались решить многие участники, предлагавшие взаимодополняющие пункты, синтез которых пока что вряд ли возможен. Так, доктор Уиндхем предполагает, что беды человека начинаются с предродового сжатия эмбриона с матке, с травмы при болезненном появлении на свет и, что еще важнее, с длительного периода младенческой беспомощности и уязвимости. Другая теория гласит, что источник бед — в резком росте взаимозависимости и племенной солидарности в тот критический период, когда предки современного человека выходили из лесов на равнины и принимались охотиться на существ, превосходящих их самих скоростью и силой. Объединение этих двух факторов и превратило человека в склонное создавать себе кумиров, запуганное, фанатичное создание. Сообщества других приматов тоже цементируются социальными законами, но у них семейные связи не перерастают в невротические привязанности, а связующие силы внутри группы не достигают ревностности племенной спайки; возникающая время от времени межгрупповая напряженность не перерастает в войну и геноцид. Как подчеркивала доктор Эпсом, эти братоубийственные тенденции не только не ослабли, но и обострились вследствие овладения речью с ее способностью к возведению внутривидовых барьеров, пропаганде догматических верований, формулированию взрывных воинственных лозунгов. Четвертый фактор — это одновременное признание разумом неизбежности смерти и ее инстинктивное отторжение, из-за чего в коллективном сознании закручивается болезненная двойная спираль тревоги и вины. Наконец, доктор Валенти попытался нащупать причины физиологических нарушений, приводящих к параноидальным эксцессам в человеческой истории, к хроническому конфликту между чувством и разумом, инстинктом и умом; к побуждению жить, умирать и убивать ради иррациональных представлений, не подчиняющемуся логике и подминающему под себя инстинкт самосохранения.

Нико сделал паузу. Ему не давала покоя Клэр: он боялся инфекции. Ей тоже было тревожно из-за его утомленного вида. К тому же он все время откашливался — раньше она не замечала. За ним такой привычки.

— Таковы, — продолжил он, — патогенные факторы, превратившие нас в то, чем мы являемся. Конечно, многого из того, что говорилось по этому поводу, я не упомянул, но у нас есть магнитофонные записи, поэтому из печатных трудов симпозиума не выпадет ни одного произнесенного здесь слова.

Спорить с председателем было трудно, тем не менее, некоторые — в частности, Хальдер и Бурш — не преминули высказать сожаление из-за того, что они не были упомянуты. Ведь главная задача председателя на заключительном заседании любого симпозиума — раздать всем по шоколадке.

Однако у Нико шоколадок не оказалось. Если это цирк, то он — инспектор манежа. Он считал своей обязанностью предпринять последнее усилие, принудить их вспомнить об ответственности. Он опустил голову, собираясь с силами и наливаясь свойственной ему прежде воинственностью. В следующую секунду его голос обрел пророческую звонкость.

Он согласен с теми, кто называет человека ошибкой эволюции, выдающимся уродцем, строящим соборы и созывающим симпозиумы, но все же уродцем с родовыми изъянами, подгоняющими его на пути к самоуничтожению. Фон Хальдер напоминал слушателям, что общественным животным присущи безобидные дуэли, в которых решается, кто завладеет самкой и территорией; человек же поступает наоборот: в борьбе за миражи он использует жидкий фосфор, отстаивает лозунги с помощью ядерных бомб.

Доктор Калецки неоднократно предостерегал конференцию от катастрофизма в оценке складывающейся ситуации. Нико предложил противоположный подход в качестве единственного реалистичного в контексте ситуации, не имеющей исторических прецедентов. Во всех предшествовавших поколениях человек стоял только перед перспективой своей индивидуальной смерти, и только теперешнее поколение столкнулось с опасностью исчезновением всего вида. Homo Sapiens возник всего сто тысяч лет назад — коротенький срок, который трудно даже разглядеть на эволюционной шкале. Если мы исчезнем, то взлет и падение человечества станет незначительным эпизодом, мигом, не воспетым и не оплаканным Вселенной, где наверняка и без нас хватает обитаемых планет…

— Позвольте спросить, господин председатель, — перебил Соловьева Хальдер с иронической грустью, — вы предлагаете нам резюме выступлений или реквием?

— Резюме, — ответил Нико сухо. — И свой главный вывод: меры спасения, которые мы можем предложить. Раз мы называем себя учеными, то должны набраться смелости и выступить с радикальными предложениями, в которых человечество могло бы увидеть шанс на выживание. Мы не можем прождать еще сто тысяч лет в надежде на благоприятную мутацию, которая излечит наши болячки. Придется самим вызвать необходимую мутацию, прибегнув к биологическим методам, которые либо уже есть в нашем арсенале, либо скоро появятся…

— Что вы подразумеваете под “биологическими методами”? — крикнул Хальдер. — Иголки Валенти? Либриум в воде из крана? Манипуляции с хромосомами?

Соловьев устремил на Хальдера холодный взгляд. Казалось, в шевелении его густых бровей можно расслышать ответ: “Не совсем, но что-то в этом роде. Знаю, это звучит страшновато, но еще страшнее ничего не предпринимать и отдаться на ход предсказуемых событий…”

Блад необычным для себя тихим голосом спросил:

— Как насчет снадобий, ограничивающих способность плодиться, в питьевой воде индусов? Вы бы его туда подмешали?

Прежде чем ответить, Соловьеву пришлось побороть внутренние противоречия. Присутствующим была заметна эта борьба.

— Подмешал бы, — ответил он наконец.

— В этом я бы вас поддержал, — подал голос Бурш.

— И я, — произнес Джон Д. Джон.

Остальные промолчали. Клэр вспомнила старую солдатскую поговорку: “С врагами я справлюсь сам, но избави меня Бог от союзников!”

Блад, обретя свою обычную развязность, бросил:

— Я тоже, Терпеть не могу сопливую ребятню!

Уиндхем повернулся к Нико. Он уже не хихикал, даже ямочки на лице разгладились.

— Вы предлагаете включить это в рекомендации конференции? В таком случае вынужден вас огорчить: я под этим не подпишусь.

— Предлагаю, — медленно ответил Нико, — но с некоторыми оговорками. Все правительства обязаны предпринять последнее, мощное усилие остановить взрывной рост населения, призвав к добровольному контролю рождаемости. Если призыв не принесет результатов — в прошлом именно так и происходило, и надеяться на чудо нет оснований, — то правительствам надо предложить заняться принудительным контролем во имя предотвращения катастрофы. Причем это должно относиться ко всем странам без исключения, независимо от уровня рождаемости, в качестве жеста солидарности. Эксперты должны разработать план моратория на рождения с разбивкой на периоды и на интервалы, который должен действовать до тех пор, пока не прекратится демографический взрыв. Затем можно будет на какое-то время вернуться к добровольному контролю — возможно, с более заметным результатом.

— Или наоборот, — вставила Харриет. — После конца моратория все начнут яростно плодиться.

— Не исключено. В этом случае периоды принудительной бездетности — назовем это “годами поста” — придется сделать постоянным условием человеческого существования, чем-то вроде социального календаря в дополнение к биологическому календарю, заведенному самой природой.

— Не родившиеся миллионы будут нам благодарны за то, что их избавили от голодной смерти, — сказал Блад. Было трудно понять, шутит он или говорит серьезно.