К счастью госпожа д'Урфе через несколько дней после исчезновения Косты раздобыла пятьдесят тысяч франков, которые переслала векселем Казанове в Аугсбург. Он уже впадал в нужду.

В это время он открыл также, что его любимый, веселый, всегда услужливый до самопожертвования слуга Ледюк обворовывает его. Он простил бы его, если б не простоватый образ действия Ледюка не вынудил его вывести дело на всеобщее обозрение, иначе сам Казанова выглядел бы вором. Только проницательность позволила ему уличить Ледюка. Тем не менее он держал его до начала следующего года, пока не вернулся в Париж.

Едва выздоровев, Казанова забыл все несчастья. Он забыл мрачные предчувствия старости и бедности. Он заново начал прежнюю расточительную, разгульную жизнь. Как и ранее, он воспользовался своей влюбленностью в двух девушек, чтобы обоих равно привести к падению, в то время как каждую по отдельности он наверное не заполучил бы; на этот раз это были его молодая, красивая кухарка Анна Мидель и дочь его домашней хозяйки Гертруда, которая тотчас забеременела.

Однако вечера он проводил в приличном обществе графа Макса фон Ламберга и его милой второй жены. Ламберг был главным гофмаршалом князя-епископа Аугсбурга; его мать была сестрой друга Казановы маркиза де Прие. Родившийся в 1729 году в Брюнне, Ламберг учился, путешествовал по Европе и Северной Африке, жил в Париже, Аугсбурге, в поместье и в Брюнне, и умер в 1792 году по вине своего врача, который, как сообщает Казанова, «болезнь, не имевшую никакого отношения к Венере, лечил ртутью».

Ламберг и Казанова познакомились в Париже в 1757 году, оставались друзьями до самой смерти и переписывались тридцать два года. После смерти Ламберга у Казановы остались четыреста шестьдесят его писем; в Дуксе найдено только сто семьдесят два, которые в 1935 году были изданы Густавом Гугитцем, за исключением некоторых, показавшихся ему слишком скабрезными (издательство Берния, Вена-Лейпциг-Ольтен). Это занимательные, остроумные письма, полные пестрой материи столетия, дворцовыми сплетнями, учеными пересудами, античной и современной литературой. Оба друга хвалят один другого в своих сочинениях: Казанова в «Confutazione», 1769, а Ламберг в книге «Воспоминания космополита», 1771.

Среди своих южнонемецких товарищей по сословию Ламберг был почти единственным последователем современной французской философии. Его корреспондентами были Вольтер, д'Аламбер, Ламеттри, Юм, Альгаротти, Альбрехт фон Халлер, Калиостро и Сен-Жермен. Он был членом многих академий, изобретал машины и скоропись, любил физику, натуральную историю, химию и математику, всегда собирал вокруг себя мастеров и художников, которых богато вознаграждал, и занимался благотворительностью вплоть до расточительства. Он опубликовал множество диковинных и остроумных сочинений, среди них несколько на немецком языке.

Казанова был горд продолжительной, интимной, по настоящему нежной дружбой с графом Ламбергом, который в свою очередь ценил его как большую, интересную фигуру. Смешно, учитывая предубеждения Казановы перед немецкой литературой, что оба самых значительных и самых нежных друга Казановы, которых и он ценил в наивысшей степени, были немецкими литераторами. Князь Шарль де Линь и граф Мориц фон Ламберг. Конечно, все три друга, два немца и итальянец, были писателями французскими. Все трое транжирили деньги, остроумие и любовь. Человек, имеющий таких друзей, не мог быть обычным человеком, хотя его друзьями были также мошенники н негодяи (Ruffiane).

Ламберг тоже был вольным каменщиком; письма его и Казановы иногда намекают на их братство по ложе. Ламберг равным образом написал мемуары, которые еще не опубликованы. Он принадлежал к тем друзьям Казановы, которые побуждали его писать свои воспоминания и постоянно принимали участие в продвижении сочинения. В переписке Казановы с другом Ламберга Опицем постоянно идет речь о Ламберге. (Джакомо Казанова, «Переписка с Й.Ф.Опицем», изд. Курт Вольф, Лейпциг, 1913). Казанова пишет: «… кроме наших кошельков, которые мы часто открывали на пари, мы обменивались нашими знаниями… мы постоянно нуждаемся друг в друге… мы совершили почти одинаковые путешествия, оба испытали жестокие несчастья, у нас один возраст и одинаковый опыт, и мы помогаем друг другу нашими добрыми воспоминаниями, чтобы поддержать нас в наших сочинениях… наши письма кишат цитатами и один питается молоком другого…»

Как-то утром Казанова получает вызов к бургомистру, который спрашивает его по-латыни (так как Казанова не говорил по-немецки), почему он носит фальшивое имя. Имя Сенгальт принадлежит ему, возразил Казанова. Алфавит — это всеобщая собственность. Он взял оттуда восемь букв и так их составил, что получилось имя Сенгальт. Так как никто не носит этого имени, никто не может о нем спорить. Ни одно имя не дается навечно. Без малейшего злоупотребления его имя столь подлинно, что банкир Карли выплатил по нему пятьдесят тысяч гульденов. Бургомистр засмеялся и удовлетворился этим.

Вскоре Казанова уехал в Париж. Он въехал туда 31 декабря 1761 года и оставил Ледюка стоять посреди улицы Сен-Антуан, не дав ему даже свидетельства, хотя Ледюк оказывал ему верную службу в Штутгарте, Солотурне, Неаполе, Флоренции и Турине.

Госпожа д'Урфе приготовила ему роскошное жилище на улице дю-Бак. Он едва покинул ее. Для ее возрождения вместе с обменом душ Казанова должен с помощью тайной процедуры розенкрейцеров оплодотворить девственницу, дочь адепта, которая родит ребенка. Госпожа д'Урфе должна сразу после рождения взять ребенка себе в постель и держать там семь дней, а потом умереть, прижавшись ртом ко рту младенца, отчего он получит ее интеллигентную душу, а на третьем году — ее память. Казанова должен воспитать его и посвятить в Великую Науку. Госпожа д'Урфе должна сделать этого ребенка в завещании наследником всего состояния, а Казанову — его опекуном до тринадцатилетнего возраста. Он выбрал мошенницу, Кортичелли. Она и оказалась мошенницей. Богато нагруженный подарками и кредитным письмом д'Урфе, он ждал Кортичелли в Метце, любил там восемнадцатилетнюю оперную певицу Ратон, которая публично потребовала за свою девственность двадцать пять луидоров, и Кортичелли, которая было больше, красивее и нравилась больше.

В замке Понт-Карре, принадлежавшем д'Урфе, маркиза привела в постель Казановы нагую девственницу, «последний побег семейства Ласкарис из Константинополя» (Ласкарис был алхимиком, искателем золота около 1700 года), и как зрительница присутствовала при сотворении ребенка. Однако оракул Казановы через месяц объявил, что операция не удалась, потому что маленький Аранда, сын Терезы Имер, подсматривал из-за ширмы. Необходимо повторить операцию вне Франции. Аранда был отослан в Лион (Казанова вместе с Кортичелли дважды сопровождал ребенка).

Казанова с маркизой д'Урфе, с Кортичелли, ее матерью, с горничной и слугами в больших ливреях поехал в Аахен, где шаловливая Кортичелли, будто бы племянница маркизы, танцевала на аристократическом балу как балерина; она получила от маркизы украшений на сумму в шестьдесят тысяч франков, которые к негодования Кортичелли Казанова у нее, конечно, забрал. Казанова играл на них и проиграл. В противоположность Йозефу Ле Грасу, считавшему, что страсть к игре у Казановы сильнее, чем сексуальный порыв, Норберт Мулен считает (и я склоняюсь к его мнению), что Казанова не был настоящим игроком, каких описывает Достоевский. Подлинные игроки — это мазохисты. Как настоящие пьяницы, они более или менее сознательно желают гибели или проигрыша, которыми болезненно наслаждаются.

Казанова был игроком наивным, который просто хотел выиграть из жадности, как он временами говорит, так как он был мотом, но мотовство не перекрывалось игорными доходами.

Из-за постоянных эротических побед и из-за связанного с ними беспрестанного ощущения счастья и веры в свою стойкую удачу он думал, что должен побеждать везде и всегда. Каждый проигрыш поражал его мучительно, как и каждое эротическое поражение.

Когда в полнолуние между Казановой и Кортичелли должны были состояться новые магические акты творения, у малышки будто бы начались судороги. Она сказала, что они будут продолжаться до тех пор, пока он не вернет украшения. Однако он проиграл так много, что заложил их за тысячу луи. Кортичелли пригрозила открыть все надувательство маркизе. Оракул Казановы тотчас объявил д'Урфе, что графиня Ласкарис забеременела гномом от черного демона и что надо найти новую девственницу. Тем временем Казанова стал пайщиком английского профессионального игрока Мартина и сделал такой хороший гешефт, что выкупил украшения. Кортичелли все открыла маркизе, которая однако знала от Казановы, что та безумна. Из послания от луны или от Селениса — лунного бога, для которого Казанова и д'Урфе вместе нагими взобрались в ванну во время захода луны, и которое они нашли на дне ванны, они узнали, что возрождение перенесено на следующий Новый год в Марсель, где надо ждать прибытия Квирилинта, и что Ласкарис должна быть отослана домой.

В Бад-Зульцбахе Казанова встретил красивую горожанку госпожу Зальцман, родственницу друга Гете нотариуса Зальцмана. Ее обожатель, ревнивый офицер д'Этранже после партии в пикет вызвал Казанову на новую партию; Казанова отказался, так как играл только из удовольствия, а д'Этранже — чтобы выиграть, а когда выигрывал, тотчас вставал. Поэтому они договорились о партии в карты на наличные деньги; кто первый встанет, должен уплатить другому пятьдесят луи. Они начали в три часа, в девять вечера д'Этранже решил пойти на ужин. Казанова не возражал, если он получит пятьдесят луи. Д'Этранже засмеялся. Зрители пошли ужинать, вернулись и застали их в полночь.

В шесть утра пришли курортники пить воды источника и поздравили обоих за выносливость. Казанова проигрывал около сотни луи. В девять пришли госпожа Зальцман, госпожа д'Урфе и граф Шаумбург. Д'Этранже думал, что Казанове скоро конец, и предложил, что проиграет тот, кто удалится дольше чем не четверть часа, кто будет есть или заснет на стуле. Казанова согласился. В четыре пополудни они выпили по чашке бульона. Вечером все заметили, что дело идет всерьез. Госпожа Зальцман предложила разделить пари. Д'Этранже, выигрывавший сто луи, был согласен, Казанова отказался, он выглядел свежим, в то время как д'Этранже был бел как полотно. Казанова сказал, что прекратит, лишь когда он или соперник упадет мертвым со стула. Госпожа д'Урфе, непоколебимо верившая в превосходство Казановы, сказала д'Этранже тоном глубокого убеждения: «Боже мой, дорогой господин, как мне жаль вас!»

Они играли вторую ночь. Д'Этранже расклеился, делал ошибки. Но Казанова тоже чувствовал глубокую усталость. К рассвету он отыграл свои деньги. В девять пришла госпожа Зальцман. Казанова применил психологическую хитрость, он начал спор с д'Этранже, что тот слишком долго отсутствовал, и занялся флиртом с госпожой Зальцман. Принесли бульон. Д'Этранже начал шататься на стуле и весь в поту упал в обморок. Казанова дал кельнеру, который прислуживал им сорок два часа, шесть луи, собрал свои деньги, принял рвотное, поспал пару часов и потом изрядно поел.

В Базеле Казанова снова хотел спать с Кортичелли и застал ее с нагим настоятелем базельского собора графом Б. Казанова достал пистолет и отбросил одеяло. Он был в хорошем настроении и смеялся во весь голос. «Картина, представшая моим глазам, была весьма притягательна, она была комична и, вдобавок, сладострастна», пишет Казанова. Кроме того, он находит вид двух переплетенных тел чувственно возбуждающим. Добрые четверть часа он молча их разглядывал и боролся с искушением улечься с ними третьим. Наконец, он вызвал настоятеля на дуэль, которую тот, дрожа, отклонил. Тогда он выбросил настоятеля вон.

Казанова послал маркизу в Лион и привез Кортичелли в Женеву. Он вызвал Пассано из Турина, так как хотел представить госпоже д'Урфе в качестве адепта человека с привлекательным обликом и рожей настоящего астролога. Госпожа Лебель, бывшая домоправительница Дюбуа, пришла к нему с мальчиком восемнадцати месяцев. Казанова без колебания принял своего сына. Он уже собрал внушительную коллекцию бастардов в Европе. Дюбуа, «одна из десяти-двенадцати женщин, которых я нежнейше любил в счастливом возрасте молодости и на которых я мог бы жениться…» В старости независимость становиться рабством. Казанова снова встретил этого сына через двадцать один год в Фонтенбло. Три часа подряд Казанова рассказывал свои приключения; друзья, люди простые, едва могли рассказать что-либо.

«В течении моей длинной карьеры развратника», говорит этот самый поздний из великого квартета итальянских эротиков, Бокаччо, Аретино, Макьявелли и Казанова, «моя непобедимая тяга к женскому полу побуждала меня применять для совращения все искусства. У меня было насколько сотен женщин, чьи прелести победили мой разум, вскружили голову. И наилучшие успехи я постоянно получал из того, ….. …… …… Я знал уже в молодости, что тяжело соблазнить одну молодую женщину, потому что ей не хватает мужества, в то время как вместе с подругой это достигается легче. Слабости одной вызывают падение другой. Отцы и матери думают иначе. Однако они не правы… Чем невиннее молодая женщина, тем меньше она знает о путях и намерениях соблазнителя… В общем не сожалея о своих любовных приключениях, я не желал бы, чтобы мой пример служил погибели прекрасного пола… мои наблюдения должны быть полезны неосторожным отцам и матерям и доставить мне их уважение…»

Здесь говорит совершенно запутанная смесь зрелого насмешника Казановы: юморист, наигранный моралист, насмешник, циник, преподаватель в школе дьявола, психолог эротики, мастер издевки, балаганный плясун, похотливый старик.

Он однако гордился быть «преподавателем любви». «Мое обучение приносило плоды: обе мои ученицы уже стали мастерицами в искусстве наслаждать и наслаждаться.»

В Лионе он снова вытянул пятьдесят тысяч франков из богатой маркизы д'Урфе. Они были нужны ему, чтобы встретить в Турине Федериго Гуальдо, тогдашнего главу ордена розенкрейцеров (Гуальдо уже в 1688 году было бы четыреста лет). Как вельможный князь, в пышности и с лакеями поехал Казанова в Турин к Гуальдо, он же Погомо, он же Пассано.

Повсюду он обнимал старых подруг, они уже были у него в большинстве городов Европы.

В Турине он устраивает целый эротический водоворот. Читателю мемуаров Казановы очень легко было бы потерять дыхание от непрерывно сменяющихся эротических приключений, если бы каждое новое приключение не было бы все более увлекательным, или комичным, или просвещающим, или по меньшей мере пестрым и авантюрным.

Как мог Казанова все еще различать женщин, когда от часа к часу его запутанные планы эротических кампаний шли как попало? Это относится к ловкости и к громадной памяти как при одновременной игре в шахматы, и естественно к таланту импровизации урожденного комедианта, сына комедиа-дель-арте.

Он уже выполнял свои амуры с осмотрительностью бизнесмена, с равнодушием бывалого чиновника, с точностью и скукой. Дело любви, дело расставания — все имело предписанные методы, конечно с индивидуальными вариантами. Каждый «случай» проводился по-особенному, согласно своим достоинствам, и исполнялся тщательно к полному удовлетворению клиентки. Марколина сказала ему, что он странствует по миру лишь затем, чтобы несчастных молодых женщин делать счастливыми, предполагая, что они красивы. Естественно Казанова знал, что несчастливых жен совращать легче.

Из Лиона Мария де Наирне пишет 28 мая 1763 года господину де Рамзаю, своему жениху, о неизвестном постояльце отеля:

«Этот бешеный путешественник приехал в отель дю-Парк в Лионе в пять вечера. Он сразу же устроил адский спектакль, когда ему не дали комнаты, которую он заказал заранее. Его слуга выглядел еще более медведем, чем он… Но уже за столом он был в прелестном расположении духа, говорил о тысяче различных вещей и искрился сотнями граней остроумия. Мы не могли оторваться от его уст. Шевалье д'Ажи, сидевший рядом с ним, сгорал от желания познакомиться с этой выдающейся личностью… Он был высокого роста, смугл и одет, как благородный господин. Тяжелые кольца блестели на его пальцах. Его иностранный выговор был самым забавным из всех, что можно представить. Очень красивая молодая женщина, такая же смуглая, со сверкающими зубами, с тем же итальянским акцентом, сотрясалась от смеха над историями, которые он великолепно рассказывал для нашего увеселения. Встав из-за стола, он предложил небольшую игру. Господин де Лонжемар держал банк. Шевалье проиграл двадцать луидоров, господин де Лонжемар наверное сотню, а чудесная незнакомка выиграла кучу золота. Перед тем, как мы пошли спать, он предложил дамам бонбон, и только потом шевалье д'Ажи смог, как он хотел, поговорить с ним… Это был господин де Казанова из Венеции…»