– Амброуз, ты негодяй, мог бы уж по крайней мере сделать приличную запись!
Драммонд усмехнулся:
– Тебе не нравится? Так же звучала и моя пластинка на старом проигрывателе.
– Это же было двадцать лет назад. Наверное, Амброуз записал ее с твоей старой пластинки.
Драммонд нахмурился.
– Почему ты так думаешь?
– А ты обрати внимание на качество записи, на этот странный фоновый шум. Как будто кто-то нашептывает какую-то песню вместе с Эрролом.
Драммонд засмеялся.
– Конечно, для утонченного слуха, привыкшего к записям на компакт-дисках девяностых годов...
– У Амброуза, вероятно, была одна из тех старинных штуковин, которые вы здесь называете фонографами, с головкой весом четыре фунта и стальной иглой для проигрывания пластинок. Во всяком случае, спасибо, что хоть Эррола записал, мог бы вообще прислать пустую пленку.
– Мог, конечно.
И вдруг важность того, что они только что сказали, стала медленно проникать в их затуманенное неожиданными событиями сознание. Они переглянулись, и у Карен вырвался интересовавший обоих вопрос:
– Так почему же он этого не сделал?
Драммонд кивнул и повторил:
– Да, почему же он этого не сделал?
Он протянул руку к магнитофону и увеличил громкость до предельной мощности, затем слегка убавил звук, наклонился ближе к магнитофону, закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться, приложил ухо к ближайшему динамику и через несколько секунд прошептал:
– Какой же я дурак!
– Что? – взволнованно спросила Карен. Усталость у нее как рукой сняло.
– Думаю, что нам надо извиниться перед Амброузом.
– Почему? Драммонд, если ты мне не скажешь...
– Запись рассчитана на подсознание! Голос, который накладывается на голос Гарнера, записан так, что ухо его не воспринимает, а подсознание улавливает. Этот метод используется в гипнотерапии. Боже мой, вот это придумано! Этот Амброуз не случайно выбрал Гарнера. Гарнер бормочет что-то про себя, и за этим его бормотанием не слышен шепот. Ну и ну! Кто же такой Амброуз? Чтобы додуматься до этого, чтобы сделать такую специальную запись... – Драммонд покачал головой.
– Это так трудно?
– Нет, но надо знать, как это делается. Что же можно сказать об Амброузе? Что он разбирается в психологии? В гипнозе? В специальной записывающей аппаратуре? Уверен, он сделал это специально для меня. Я гипнотизер, и он полагает, что я лечу Тома Кигана посредством гипноза.
– Но ведь ты мог всего этого и не заметить...
Драммонд снова покачал головой:
– Будь у полицейского хоть один шанс, он бы обратил на это наше внимание. Помнишь, что Амброуз сказал мне? "Не удивляйтесь тому, что записано на пленке". Он также предупредил нас, что ситуация опасная и мы должны делать все так, как предлагает он. Это – своеобразная мера предосторожности на случай, если пленка попадет в чужие руки. Я уверен, как только мы вручили бы полицейскому деньги, он обязательно рассказал бы нам о подсознании.
– Ты можешь различить этот шепот?
– Нет, звук слишком слаб, запись сделана на высоких частотах. Но в Реддинге живет мой приятель, у которого есть специальная аппаратура.
– Как неприятно... Что-то записано, а мы не знаем что.
Видя ее нетерпение, Драммонд засмеялся и с облегчением вздохнул – их усилия оказались не напрасными.
– Ничего, скоро мы все узнаем, – пообещал он.
– Теперь совсем по-иному представляется и гибель того парня. Он в самом деле работал на Амброуза. Интересно, кто он такой? Действительно ли он коп?
– И об этом мы тоже скоро узнаем. Либо от Дика, либо из газет, – сказал Драммонд.
– Жаль, что мы так и не разработали идею кодированных звонков, ту, которую ты предлагал, и не подключили Дика. Ты уверен, что, когда вы с ним разговаривали, вас никто не прослушивал?
– Придумаем что-нибудь. Весь фокус, как сообщить ему телефон, с которого звоню, не давая его номера. Я разработаю код, в основе которого будут даты рождения, годовщины или что-нибудь в этом роде. Карен, а не позвонить ли тебе в редакцию – сказать, что ты на некоторое время уезжаешь?
– Пожалуй. Только сколько может продлиться это "некоторое время"?
По ее тону Драммонд понял: радость от того, что они разгадали секрет пленки, улетучивается. На смену ей приходит всевозрастающее беспокойство по поводу ситуации, в которой они оказались.
– Не знаю. Все зависит от того, что записано на пленке. Если это настоящая бомба и мы сумеем передать информацию в "Таймс", то будем вне опасности... при условии, разумеется, что они захотят это напечатать.
Карен посмотрела на него, нахмурив брови:
– А почему они могут не захотеть?
Драммонд улыбнулся и сказал уверенно, хотя его одолевали сомнения:
– Не беспокойся, они обязательно ее напечатают. Не будем строить догадок. Прежде всего давай узнаем сами, что можно им предложить.
Прошло не менее двадцати секунд, когда Карен тихо, словно про себя, сказала:
– Мне как-то в голову не приходило, что такую статью могут не напечатать. Это поставило бы нас в очень трудное положение. Значит, мы вплотную подошли к тому, чего никто не хочет касаться.
– Не спеши с выводами и главное – не беспокойся, пока мы не прослушали пленку. Давай попытаемся расслабиться и забыться.
– Интересно, а не произошло ли то же самое и с Дороти Килгаллен?
– Что именно ты имеешь в виду?
– Говорят, будто бы она рассказала "некоторым друзьям", что в беседе с Джеком Руби получила такие сведения, которые камня на камне не оставят от дела об убийстве Кеннеди. Но ведь она была очень опытным журналистом. И почему же тогда сообщила эту невероятную информацию "некоторым друзьям", вместо того чтобы передать ее в редакцию и написать статью?
– Не знаю...
– Мне кажется, Пол, она так и сделала – написала статью. Но вполне вероятно, кто-то сказал: это блюдо слишком горячо, чтобы его проглотить. Не лучше ли такой материал положить под сукно и распустить слух, что ее бумаги украдены. И это привело журналистку к смерти.
– Карен, прошу тебя, давай забудем о пленке, пока не доехали до Реддинга.
– Я только спрашиваю: а что, если?..
– Понимаешь ли... – Пол пожал плечами. – Я не знаю, "что, если...".
Пленка докрутилась до конца. Драммонд перевернул ее на другую сторону и нажал кнопку. Та же мелодия, тот же фоновый шум.
– Хотя сейчас все-таки другое время, – продолжала Карен, – статья может получиться чертовски интересной. Ты знаешь, Пол, я чувствую... нет, начинаю верить... через несколько дней весь мир узнает о том, что сказал нам Амброуз. И вся ответственность ляжет на нас. – Она искоса взглянула на Драммонда. – Довольно страшновато?
Драммонд улыбнулся, но ничего не сказал.
Конечно, страшновато. Но пока что все в области предположений, размышлений, догадок, не более того. И еще есть шанс, что Амброуз – обычный мошенник, шутник, лгун и о "триц-блиц" знает гораздо меньше, чем пытается изобразить.
Было и еще нечто более пугающее – то, что они уже обсуждали. Карен почему-то не придала этому значения. А именно: как бандиты узнали, что у полицейского была пленка?
Драммонд не мог отделаться от мысли, что убийцы подслушивали их с Карен разговоры с полицейским.
Но как?
Как, если автомобиль и телефон в машине не прослушиваются?
Больше всего его пугала неизвестность.
Глава 24
Пятница.
2 часа 30 мин. ночи.
Стоктон.
Истощенные физически и эмоционально, они оставили автомобиль на стоянке возле мотеля "Рест-и-Зет" на северной окраине города и разбудили ночного портье, дремавшего в кресле.
Позевывая и почесываясь, он оглядел их через решетку. Решив, что они достаточно респектабельны для его заведения, открыл стеклянные двери и впустил их.
– Нам нужны две смежные комнаты на первом этаже, – обратился к нему Драммонд.
Лысеющий мужчина лет за пятьдесят полусонным голосом пробормотал: "Как скажете", хотя на лице его было написано: для чего тратиться на две смежные комнаты, когда каждому известно – они все равно окажутся в одной постели королевских размеров.
– Кредитные карточки или чек?
– Наличные.
Мужчина повеселел. Наличные. Осторожные. По виду ничего не определишь. Он заметил калифорнийские номера автомобиля и внимательнее вгляделся в регистрационную карточку, заполненную Драммондом. Потом протянул пару ключей.
– Пятнадцатый и шестнадцатый, прямо по коридору, в конце. Здесь внизу тише.
– Спасибо. Не могли бы мы выпить кофе? – Драммонд указал на кофейник, стоявший на плите.
– Конечно, угощайтесь, возьмите к себе в номера. Можете взять и пончики, но они несвежие.
– Спасибо, только кофе.
Карен налила кофе в две одинаковые чашки с крышками.
– Спасибо, – еще раз сказал Драммонд. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мистер Эллисон... мадам. Желаю приятно провести остаток ночи.
Они припарковали автомобиль в конце двухэтажного здания. На улице около мотеля машин было мало – не сезон. На противоположной стороне дворика они заметили бассейн, разрекламированный на неоновой вывеске мотеля, но поверхность его была прикрыта, а шезлонги аккуратно сложены.
Сначала Драммонд и Карен внимательно обследовали пятнадцатый номер. Убрано чисто, все работает. Решили, что этот номер займет Карен. Затем она проводила Драммонд а в шестнадцатый, в самом конце корпуса, и расположилась в легком кресле, попивая кофе, пока Драммонд внимательно осматривал свою комнату, проверяя, работает ли освещение, телевизор, душ, туалет, есть ли горячая вода.
Место знавало когда-то и лучшие дни, но сейчас на всем лежал налет запустения и царил запах, столь свойственный мотелям, хотя номер был чистый и огромная, королевских размеров кровать выглядела прочной. А все, что им нужно было сейчас – хорошо выспаться.
Драммонд сунул парусиновый мешок с деньгами в стенной шкаф, туда же повесил свой темно-синий анорак. Около полуночи они съехали с автострады в Кеттлмен-Сити и заскочили в ночную аптеку, купили зубные щетки, бритвенный прибор и кое-что из еды. Драммонд выложил туалетные принадлежности в ванной комнате, вышел оттуда, взял стул и сел напротив Карен за небольшой круглый столик у окна. Обхватив чашку обеими руками, Карен небольшими глотками отпивала горячий кофе и чему-то улыбалась.
– Полагаю, вы и есть мистер Эллисон...
Он улыбнулся в ответ.
– Обман, конечно, легко раскрыть. Но какой смысл афишировать себя?
– Думаю, в это межсезонье мы доставили управляющему некоторое удовольствие. Его мысли я читаю, как "Таймс". Бьюсь об заклад – мы первые в этом году заплатили наличными.
– Слава Богу, что они у нас есть. Сейчас мы не должны пользоваться кредитными карточками или чеками.
Тень беспокойства промелькнула на лице Карен.
– Пол, неужели они будут преследовать нас? Откуда им известно, в какую сторону мы едем?
– Конечно, они этого не знают, если только не сели нам на хвост сразу же после перестрелки. Дик говорил, что у них наверняка есть запасной транспорт. Но где же он находился в момент перестрелки? Если поблизости от места происшествия парни из фургона могли сразу же направить его по нашему следу, тогда они бы нас уже перехватили или, по крайней мере, мы бы их заметили. Но я специально следил, нет ли кого позади, когда мы съезжали с автострады у Кеттлмен-Сити. Все было чисто, никто за нами не свернул.
– Хорошо, допустим, они потеряли нас из виду на прибрежной автостраде. Как же они рассчитывают найти нас?
Драммонд покачал головой.
– Наша беда в том, что мы не знаем, с кем имеем дело, сколько этих людей, как велика на самом деле их власть. Если – и это "если" я пишу с заглавной буквы – все это как-то связано с Джеком Крейном и его дружками из военной разведки и ЦРУ... и если, как подозревает Дик, они дотянулись даже до полиции Лос-Анджелеса, значит, у них есть контакты и с другими органами правопорядка – местной полицией, дорожной службой, шерифами. Им достаточно прокричать об угрозе национальной безопасности, как каждый полицейский в Калифорнии будет охотиться за нами. – Поймав удивленный взгляд Карен, Драммонд поспешил успокоить ее: – Я вовсе не собираюсь пугать тебя. Может, я все преувеличиваю. Может, этим делом интересуется всего-навсего Центр Паркера. Но, чтобы не попасть впросак, давай исходить из самого худшего. По крайней мере до тех пор, пока не расшифруем запись на пленке и не попытаемся с ее помощью обезопасить себя. Ведь Дик предупреждал нас: нельзя доверять никому.
Карен, о чем-то задумавшись, кивнула в знак согласия.
– В таком случае нам нужно поскорее избавиться от моей машины, – сказала она некоторое время спустя.
– Мы сделаем это в Реддинге. У меня там есть "ренджровер". А твою спрячем в гараже.
Карен тяжело вздохнула.
– Пожалуй, нам не следовало бы останавливаться. Днем ехать гораздо опаснее.
– Но мы так устали, что гнать еще двести миль не менее опасно. Поспим часа четыре. Разбегаемся. Разбужу тебя в семь.
Карен поднялась, подхватив своего верного спутника – сумку.
– Мне еще нужно сделать кое-какие записи. Даже если пленка Амброуза – чистый блеф, я все равно напишу о том, что с нами случилось на трассе.
– О'кей, но все же найди время поспать.
Драммонд проводил ее до номера, помог открыть дверь и на прощание нежно поцеловал в нос. Карен улыбнулась:
– А кто тебя разбудит в семь?
– Послушай, я все же гипнотизер. Надеюсь, ты это не забыла? Я могу себя запрограммировать.
– Хвастунишка.
Драммонд подождал, пока она войдет в комнату, потом вернулся к себе, закрыл дверь и задвинул засов.
Через пять минут, выйдя из ванной, он включил телевизор. В "Новостях" по седьмому каналу много говорилось об успехах Джека Крейна в предвыборной гонке и ни слова об убийстве полицейского в Лос-Анджелесе.
Драммонд выключил свет и, не раздеваясь, улегся прямо поверх покрывала. Если что-нибудь произойдет в ближайшие четыре часа, не надо будет искать на ощупь брюки и носки.
А что, собственно, может произойти?
Кто, черт побери, знает...
И снова перед ним встал тот же пугающий, грозный, мучительный вопрос: кто эти парни?
Ему вдруг вспомнилась сцена из одного своего любимого фильма "Батч Кэссери и козленок Санденс": отряд полицейских преследует Ньюмана и Редфорда, гонит их вверх-вниз по холмам и долинам, и время от времени пораженный настойчивостью преследователей Батч спрашивает Санденса: "А кто такие эти парни?"
Ужасно, когда за тобой гонятся, но герои фильма Батч и Санденс хотя бы более или менее знали, как выглядят их преследователи, сколько их и каковы их возможности.
Ничего этого они с Карен не знают.
Какой механизм приведен в действие, чтобы найти обладателей пленки Амброуза? Какие небылицы, измышления, какая наглая ложь передаются прямо сейчас по радио и телеканалам, чтобы помешать обнародовать содержание пленки?
"Передаем сообщение о Поле Драммонде и Карен Биил, известных сторонниках коммунистов... врагах государства... владеющих сверхсекретной информацией, имеющей важное значение для национальной безопасности... задержать... арестовать... расстрелять на месте... вооружены и очень опасны..."
Смешно.
Человек, владевший этой пленкой, убит на месте.
Нелепо?
Том Киган похищен и, возможно, убит только за то, что он может когда-нибудь вспомнить значение куплета "Триц-блиц".
Нереально?
Но три пулевых отверстия в заднем бампере "ХР-3" вполне реальны.
Им брошен вызов. Что же нужно сделать, чтобы выжить?
Первое – рассчитывать на самое худшее.
Второе – как можно скорее и незаметнее добраться до Реддинга.
Третье – расшифровать и переписать пленку.
Четвертое – передать информацию в надежные руки.
Пятое – как можно дольше остаться в живых, чтобы успеть нанести удар.
Сейчас пятое требование кажется невыполнимым только до тех пор, пока они не добрались до Реддинга. В Реддинге – горы. В Реддинге – его родной дом. К северу от города есть национальный лесной массив Шаста-Тринити, большой участок первозданной гористой местности с вершинами высотой до четырнадцати тысяч футов, хорошо знакомой семье Драммонда, во всяком случае не хуже, чем местной полиции.
Сумасшедший Гарри был горным охотником, и четверо его сыновей пошли по стопам отца. Отец Пола, врач, не любил убивать животных, но все-таки "отстрелял" свою долю зверей с помощью кинокамеры. В детстве и юности Пол часто сопровождал отца в его походах на "бескровную охоту". Они бродили по самым диким местам, и отец научил Пола, как выжить в горах в любую погоду. Он знал такие места, где можно легко укрыться от полицейских или наемных убийц ЦРУ.
Главное – добраться до Реддинга.
Драммонда вывел из задумчивости свет фар, пробившийся сквозь зашторенное окно. У него заколотилось сердце. В две секунды он очутился у окна, слегка приоткрыл штору.
В слабом свете фонарей Драммонд заметил во дворе мотеля жилой автофургон на два спальных места – коричневый, с металлическим отливом, через дымчатые стекла салон не разглядеть даже днем.
Автофургон въехал на свободное место, как раз рядом с автомобилем Карен. Въезжал он, как показалось Драммонду, с предельной осторожностью и осмотрительностью. Автофургон был дорогим, последней модели, возможно, оснащен новым бесшумным двигателем. Во всяком случае, он практически беззвучно остановился возле четырнадцатого участка.
Драммонд уловил, как выключили двигатель, погасли фары. А потом... полная тишина. Ни звука открывшейся дверцы, ни малейшего движения.
Может быть, те, что в фургоне, осматривали "ХР-3" и обдумывали свои дальнейшие действия?
Стоя у окна, Драммонд продолжал наблюдать. Сердце его бешено стучало. Как же они с Карен уязвимы! Она права, им не следовало сюда заезжать. Разумнее было съехать с автострады и остановиться где-нибудь в уединенном месте – между мотелем и Реддингом полно специальных участков на берегу озера и всевозможных зон отдыха. Они могли бы выспаться и в машине.
Но что бы это дало? Если правоохранительные органы подслушивали, то все равно они поняли бы, что Драммонд и Карен решили пробираться поселками, и тогда стали бы контролировать проселочные дороги.
О Боже, ничего он не знает. И потому не может избавиться от всевозможных догадок, предположений, фантастических мыслей. Он все бы отдал за несколько простых, надежных, заслуживающих доверия фактов.
И вот теперь эти простые, надежные и заслуживающие доверия факты предстали перед ним воочию. Точнее, один из них.
Дверца автофургона открылась, появился мужчина огромного роста, с черной бородой. На вид ему лет тридцать, поверх клетчатой рубашки водонепроницаемый жакет цвета хаки. Мужчина не захлопнул, а тихо прикрыл дверь фургона и стал внимательно рассматривать стоявший поблизости автомобиль Карен.
Он наклонился к лобовому стеклу и стал всматриваться в салон. Потом вернулся к фургону, приоткрыл его дверцу и, очевидно, перебросился парой слов с тем, кто оставался в салоне. Кто там был, Драммонд разглядеть не мог.
Человек вновь вернулся к машине Карен, включил фонарик и направил луч в салон. Осмотрев салон, он стал обходить машину вокруг, скользнул лучом фонарика по заднему бамперу, остановился, видимо заметив три пулевых отверстия, и подошел к дверце со стороны водителя. Сейчас он стоял спиной к Драммонду.
Драммонд затаил дыхание. Мысли метались в такт напряженно бьющемуся сердцу. Человек был огромного роста, монолитный, как скала. Драммонд пожалел, что не захватил с собой пистолет. Он стал рыскать глазами по комнате в поисках хоть какого-нибудь оружия, хотя наверняка знал, что в номере нет ничего, чем можно было бы пригрозить, напугать этого парня. А сколько их вообще там, в фургоне?
Что делать в такой ситуации, как эта? Ждать, когда что-то произойдет? Из номера можно выйти только через дверь. А что потом? Дверь Карен заперта. Автомобиль закрыт, а ключи у Карен. Может, броситься в конец здания, найти в темноте хоть что-нибудь, годное для обороны... и оставить Карен одну?
Едва он откроет дверь, этот верзила устремится за ним, как гончая за кроликом... а может, и просто пристрелит, как того полицейского.
Ощущение собственной беспомощности парализовало Драммонда. Потом в нем забурлила ярость, пробудились мужская гордость, первобытное желание сражаться, защищаться, выжить любой ценой. И в эту минуту он понял: ради того чтобы выжить, он, доктор Пол Драммонд, которому вообще ненавистно насилие, в эту минуту мог убить. Застывший в напряжении, не замечая, как свело руку, с силой сжимавшую штору, Драммонд продолжал следить за гигантом. Тот провел лучиком фонаря по дымчатым окнам фургона, и дверца машины стала медленно открываться.
Из фургона кто-то вышел – Драммонд не разглядел кто. Заметил только, что фургон качнулся.
Время застыло на месте, и в какое мгновение Драммонду показалось, что вот сейчас из-за фургона появится нечто ужасное, кто-то еще более жуткий, чем этот гигант, возможно вооруженный автоматом, из которого в упор расстреляли полицейского.
Из автофургона, где хватило бы места на восьмерых, появилась одинокая фигура.
Внезапно Драммонд почувствовал облегчение. До сознания постепенно доходила вся нелепость его страхов. Это была женщина примерно пятидесяти двух футов, весившая на вид фунтов сто десять, в белых брюках и пестрой парке. 306
Игривой походкой она подошла к гиганту и стала внимательно разглядывать автомобиль Карен. Ощупала пулевые отверстия, прошептала что-то, затем обняла гиганта за талию, и они вдвоем стали внимательно разглядывать салон машины Карен, о чем-то тихо переговариваясь.
Драммонд опустил штору и облегченно вздохнул. Просто двое обыкновенных путешественников, зная, что хозяева машины спят, решили рассмотреть "ХР-3" – возможно, собирались купить автомобиль такой же марки.
Пол снова лег на кровать, сконцентрировался на том, чтобы привести в норму дыхание и сердцебиение, и расслабился, пытаясь заснуть.
На этот раз пронесло... А что, если бы это были те самые?
Сейчас жизненно важно проанализировать свою реакцию и свои ощущения. Да, он испытывал чувство беспомощности, потому что положение было безвыходным. Да, он поддался панике, испугался, и тому были причины. Но на несколько мгновений он потерял над собой контроль и из-за этого поставил на карту жизнь Карен и свою собственную. Это недопустимо.
Драммонд вспомнил, как в отчаянии инстинктивно пытался найти оружие и был готов воспользоваться им. Но теперь, когда ему ничего не угрожало, перед ним снова встал вопрос: а если бы у него был пистолет, смог бы он нажать на спусковой крючок и оборвать жизнь гиганта?
Несправедливо, это было бы несправедливо, подсказывала логика. В тот момент это было бы несправедливо, а вот теперь – нет, доказывал он себе.
Но ведь он несет ответственность за Карен. И ему надо решить, как он будет действовать, окажись они в другой ситуации – возможно, она возникнет уже сегодня, или завтра, или в любой другой день. Готов ли он защитить жизнь Карен и свою жизнь?
Нет, надо иметь при себе оружие. Даже когда они с отцом высоко в горах занимались фотоохотой, у отца всегда было с собой ружье. Не имея при себе средства защиты, нельзя бродить по горам, где водятся медведи, дикие кабаны и ягуары.
Сейчас требовалось, чтобы сознание само приняло решение, помогло бы мысленно представить опасную ситуацию и дало бы "добро" на адекватные действия.
Во время сеансов суггестивной терапии Драммонд постоянно повторял своим пациентам: "Вы можете добиться всего, во что ваш ум способен поверить, что способен постичь". Теперь то же самое он говорил себе.
Драммонд устроился поудобнее, стал глубоко и ритмично дышать, и расслабился, представил себя и Карен в ситуации смертельной опасности... потом представил себя вооруженным, в безвыходном положении.
Потом представил, как прицеливается, нажимает на спуск и посылает пулю в человеческое тело.
Теперь, психологически подготовив себя, Драммонд знал, что в случае необходимости сможет пойти на это.
Потом он запрограммировал свое подсознание, приказав ему разбудить его ровно в четыре часа утра, и через несколько секунд уже спал.
Глава 25
Пятница.
8 час. 30 мин. утра.
Сакраменто.
В пяти милях к северу от мотеля "Рест-и-Зет", в самом сердце столицы штата, в просторной гостиной официальной резиденции губернатора собрались двенадцать человек.
Собрались они отнюдь не на званый обед.
Всего за час была сделана перестановка мебели. В одном углу комнаты освободили место для двух длинных столов, кресел и двух деревянных трибун. Для публики расставили вдоль стен добрую дюжину стульев с жесткими спинками.
В дальнем углу гостиной сидел Джек Крейн, с холодным безразличием следивший за приготовлениями. Убедившись, что все идет по плану, он стал перебирать лежащие на коленях бумаги – целая кипа вопросов и ответов, специально подготовленных его командой, чтобы он мог быстрее ориентироваться во время теледебатов в воскресенье вечером.
По сведениям, полученным его командой, он на десять пунктов опережал своего соперника Милтона Бёрна. Все предвещало Крейну блестящую победу, но он не хотел рисковать. На войне ничего нельзя принимать на веру.
Предпринимаемые меры предосторожности, репетиции – все это имело свое название: Школа кандидатов. Предстоящая репетиция ставила своей целью с максимальной точностью воспроизвести ситуацию, в которой он мог бы оказаться в ходе грядущих теледебатов. К теледебатам Крейна готовили так, словно ему предстояла борьба за звание чемпиона. Слишком высокой была ставка. Белый дом.
Теледебаты как элемент предвыборной кампании вошли в практику всеобщих выборов относительно недавно. Правда, некоторые ученые мужи от политики считали, что на избирателей вряд ли произведет большое впечатление единичное появление кандидатов перед камерой, но потенциальная возможность увеличить либо снизить шансы на победу признавалась буквально всеми.
В течение девяноста минут беспристрастный, безжалостный глаз телекамеры будет высвечивать слабые и сильные стороны участников теледебатов, их личные качества, эрудицию, поведение. Вот кандидат крупным планом появляется на всеобщее обозрение. Неужели после этого кто-то не попадает под его влияние?
Менеджеры и тренеры кандидатов без устали внушали им аксиому: дебаты длятся девяносто минут, но достаточно тридцати секунд, чтобы либо выйти победителем, либо проиграть.
Джек Крейн осознавал, что во время теледебатов его до сих пор слабоватый противник мог нанести ему серьезный удар. Милтон Бёрн умен, эрудирован, у него приятная манера общения. Этот профессор одного из ведущих университетов Америки проигрывал Джеку Крейну в напористости, умении ловко манипулировать умами и настроениями избирателей. Но Бёрн лучше разбирался в вопросах национальной и международной политики, мог вести дебаты спокойно, на уровне настоящего государственного деятеля.
Если он, Крейн, основательно подготовится, то сумеет не только противостоять выдвинутым против него фактам, но даже извлечь из этого выгоду. Он, без сомнения, более яркая личность, его особый магнетизм поможет ему выйти победителем в теледебатах...
Подготовка к ним велась тщательно. Команда Крейна, его "наемные пистолеты" не знали себе равных. Что же касается денег, то здесь вообще не было никаких проблем.
Крейн оторвался от бумаг и стал внимательно наблюдать за работой команды. Взгляд его скользнул по стоявшему неподалеку мужчине, его "противнику" на репетиции. Точная копия Милтона Бёрна, похож буквально во всем, начиная с внешности и кончая таким же, как у Бёрна, образованием, таким же опытом политической деятельности. Настоящий двойник профессора.
В комнате также находились четверо мужчин, готовых занять свои места за столиком для "прессы", четыре дублера, которые должны были изображать трех журналистов и одного ведущего – все опытные журналисты и комментаторы. Они будут задавать примерно такие же вопросы, какие могут быть заданы кандидатам на предстоящих теледебатах в павильоне "Паули". Помощники расставляли небольшие трибуны – точная копия тех, за которыми будут выступать кандидаты в воскресенье вечером. Другие члены команды Крейна, эксперты, должны дать оценку его появлению на трибуне, качеству освещения. Они обязаны учесть все, даже то, что Милтон Бёрн гораздо выше ростом, чем Джек Крейн. На всякий случай за трибуной будет специальная подставка для Джека Крейна, чтобы даже ростом один кандидат не отличался от другого.
Каждый аспект теледебатов обсуждался в мельчайших подробностях, скрупулезно анализировалось и использовалось любое преимущество Джека Крейна, чтобы наверняка обеспечить ему блестящий успех в ходе предстоящих теледебатов.
Излишняя самоуверенность в политических вопросах накануне всеобщих выборов – обоюдоострая шпага, сразившая немало кандидатов в президенты. Но Джека Крейна она не сразит.
Ничего, абсолютно ничего не было пущено на самотек.
Карл Хоффман, менеджер его предвыборной кампании и его "главный пистолет", отошел от группы людей, участвовавших в "шоу", и направился к нему. Карл Убийца, Хоффман Мрачный – так члены команды в шутку, но с полным основанием называли его. Тевтонского происхождения, Хоффман был с Крейном в военной разведке, потом помогал ему в политической деятельности. После двадцатого января – Крейн нисколько не сомневался в своей победе – Хоффман будет верно служить ему в Белом доме.
Хоффман, огромный, мускулистый, в пропотевшей рубахе, подошел к Крейну.
– Через десять минут, губернатор.
– Хорошо, Карл.
– Я подумал о подмостках за трибуной.
– Ну и что?
– Гм... Бёрн на четыре дюйма выше. Надеюсь, вы не хотели бы, чтобы все видели, как вы поднимаетесь по особым ступенькам, чтобы сравняться с ним.