Глава 21

– Это Билл Раймен из редакции. – Лицо Карен сияло. – Десять минут назад ему позвонил какой-то мужчина. Билл сказал, что похоже, это человек среднего возраста, черный. Он записал звонок – я попросила все записывать на пленку, чтобы ничего не упустить, если кто-то позвонит, а также для того, чтобы в случае необходимости провести экспертизу голоса.

Гейдж взглянул на Драммонда, скорчив скорбную мину.

– Довольно умно.

– Запись была очень короткой, – продолжала Карен. – Билли прокрутил мне ее с начала до конца. Мужчина попросил к телефону меня, а когда Билл объяснил, что меня нет, сказал примерно следующее: "Я познакомился с Томом Киганом во Вьетнаме и знаю, что такое "триц". Я расскажу мисс Биил то, что мне известно, но она должна выполнить все, о чем я попрошу. Потому что это очень опасно, она не знает, во что впуталась. Передайте ей, пусть сегодня вечером в девять часов сидит в своей машине. Я позвоню ей туда", – и повесил трубку.

– Он знает, что у тебя в машине телефон? – нахмурился Драммонд.

– Очевидно, постарался разузнать. Это не так уж сложно – мой мобильный номер есть в телефонной книге.

– А как тебе показался его голос? – спросил Гейдж.

Карен пожала плечами:

– Обыкновенный голос... правда, очень осторожный. Конечно, можно предположить, что кто-то просто хочет позабавиться, но такой человек вряд ли стал бы специально искать мой номер телефона, да и то, как он произнес "Вьетнам" и строку "Триц-блиц", по-моему, говорит о том, что это для него привычные понятия. Если вы помните, в статье я писала не "триц", а "Триц-блиц-лиц".

Переглянувшись с Драммондом, Гейдж сказал:

– А из нее получился бы неплохой детектив.

– И чертовски хороший психолог-бихейвиорист[10].

– Да бросьте вы. – Заметив приближающуюся Элли, Карен быстро сменила тему разговора: – Ничего у вас не выйдет. Сейчас моя очередь заказывать.

Когда Элли ушла, Драммонд поднял бокал и посмотрел на Карен:

– За надежду.

Лейтенант добавил:

– Присоединяюсь, черт побери! Но все-таки будем поосторожнее. Предположим... нет, лучше допустим, что "наши друзья" тоже прочитали эту статью. Сейчас они ерзают в креслах и скрежещут зубами – ты проигнорировала их предупреждение и сделала этот "Триц-блиц-лиц" достоянием общественности. Да еще прикрыла себя: звонки будут поступать прямо в редакцию. Они действительно скрежещут зубами. Но вот интересно, встревожил ли их тот факт, что об этом куплете знает теперь большинство жителей города? Беспокоит ли их, что кому-то еще может быть известно содержание этого куплета?

– Думаю, что да, – перебил его Драммонд. – Иначе, схватив Кигана, они не стали бы мне угрожать, настаивать, чтобы я прекратил заниматься этим делом.

– Верно. Хорошо, поставим себя на их место. Допустим, я – главный злодей. Что бы я стал делать в этой ситуации? Ущерб уже нанесен, значит, задача теперь не в том, чтобы вывести из игры тебя и Драма. Живой или мертвый – это уже не важно, – но Том Киган в моих руках. Однако существует возможность, что есть еще другой Том Киган, у которого с памятью все в порядке. И он может отозваться на вашу просьбу и сообщить нужную информацию. Что же я должен предпринять в подобной ситуации?

Драммонд лукаво подмигнул Карен.

– Скажи, не терзай душу. Неопределенность просто убивает.

– Я делаю упреждающий ход. Придумываю какую-нибудь правдоподобную и безобидную историю, нахожу подходящего парня, скажем, черного, ветерана войны во Вьетнаме, среднего возраста, который и сообщает ее вам. Вот и получается, что этот "Триц-блиц" – всего-навсего бред психа-ветерана, потерявшего память. На языке разведки это называется дать дезинформацию. Представить какую-нибудь историю достаточно правдиво, но изменить суть дела.

– Гм... А что, если объявится настоящий свидетель? – вмешалась Карен.

– В таком случае еще неизвестно, кому вы поверите. Чтобы запутать вас, я подсылаю еще одного парня, и он подбрасывает вам свой вариант, потом четвертого или даже пятого. Вы обалдеете от всего этого, не будете знать, за что хвататься.

Карен взглянула на Драммонда, затем перевела взгляд на Гейджа.

– Ну и денек у меня сегодня.

– Послушай, – сказал Гейдж, – я просто прорабатываю версии. Может быть, этот парень как раз настоящий. Надо бы прослушать пленку.

– Билл Раймен направил нам сюда копию с курьером.

– Леди предусмотрела все.

– Кроме дезинформации. Признаюсь, меня иногда заносит.

– Дик прав, – поспешил вмешаться Драммонд. – Возможно, этот парень как раз тот, кто нам нужен. Просто надо быть поосторожней и подождать следующих звонков.

– А сколько, интересно, мы будем ждать? – спросила Карен несколько раздраженно.

Драммонд прикоснулся к ее руке, и нежность, которую таил в себе этот жест, развеяла подавленное настроение Карен.

– Послушай, давай прорабатывать то, что имеем. Может быть, эти негодяи и не такие уж хитрые. Может, они сейчас сидят, скрипят зубами от ярости и молят Бога, чтобы до тебя никто не дозвонился. А если им не повезет и тебе кто-нибудь позвонит, они от всего начнут отказываться. Может, даже подадут в суд... а может, подсунут какую-нибудь дезинформацию. Это ведь тоже возможно, а?

Карен улыбнулась и посмотрела на Гейджа.

– Надо же, как он умеет подбодрить девушку!

– Да, тут он крупный специалист.

– И вот еще какой момент, – сказал Драммонд уже серьезно. – С этой минуты ты без меня ничего не делаешь, ни с кем не встречаешься, и все, что происходит, обязательно сообщаешь Дику. Понятно?

– Есть, сэр! – улыбнулась Карен.

Гейдж вздохнул.

– А сие означает, что теперь Драму придется проводить много времени в твоем обществе. Я готов зарыдать от умиления: какую жертву он готов принести во имя справедливости!

Пленку с записью телефонного разговора привезли в семь.

Карен стала рыться в своей сумке, чтобы достать магнитофон, но Гейдж остановил ее:

– Только не здесь. Чей автомобиль ближе?

– Мой стоит совсем рядом, – сказала Карен. – Когда я подъехала, Бен Тииг как раз освободил место.

– Вот там мы ее и прослушаем.

Они расплатились с Элли, вдовой полицейского, щедро вознаградив ее чаевыми, и покинули заведение.

Гейдж забрался на заднее сиденье желтого "ХР-3", а Драммонд сел впереди, слегка отодвинув назад кресло. Драммонд впервые находился в этом автомобиле, чего нельзя было сказать о Гейдже. Именно лейтенант помог девушке приобрести этот "ХР-3" у Тедди Маклина, который обслуживал служебные и личные автомобили полицейского участка Западного округа Лос-Анджелеса, и в знак огромной благодарности Карен дважды отвозила лейтенанта домой, когда тот, от души набравшись пива у Дюка, был не в состоянии сесть за руль.

Машина была отделана превосходно. Маклин, словно волшебник, искусно поколдовал над двигателем и подвесками, и автомобиль выглядел как новенький.

Карен включила магнитофон. Все приготовились слушать.

" – Редакция газеты... Билл Раймен у телефона.

– Ага... – по одному этому слову можно было определить, что говорит чернокожий. С минуту длилось молчание, слышался шелест бумаги, видимо, газеты, затем голос продолжал: – Я хотел бы поговорить с миз Карен Биил. – Голос вежливый, мягкий.

– Извините, сэр. Карен Биил нет в офисе. Могу ли я чем-нибудь вам помочь? О чем вы хотели с ней поговорить?

– Это о той статье в "Таймс".

Низкий, скрипучий голос уставшего человека, с калифорнийским акцентом, судя по манере разговора, южанин. Человек явно нервничал.

" – Слушаю вас, сэр, – сказал Раймен. – У вас есть какая-нибудь информация для мисс Биил?

– Да-а, сэр...

– Если вы скажете мне, какая именно, я немедленно передам ее мисс Биил".

Снова минутная пауза, шелест газеты.

"Я знал Тома Кигана... И все знаю про куплет "триц", что он значит". – Опять пауза. Тяжелое дыхание.

Затем звонивший и Билл Раймен заговорили одновременно, но Раймен тут же сказал:

" – Извините, сэр, продолжайте. Я не хотел перебивать вас.

– Я сказал... надо делать сразу. Все эти годы – сплошной ужас, и вдруг..." – Голос куда-то удалился. Замешательство человека казалось вполне естественным.

Затем говоривший буквально взорвался, словно это была его последняя возможность высказаться:

"Слушайте, скажите ей, это очень опасно, все нужно делать правильно. Она... Миз Биил не знает, куда она влезла. Я расскажу ей все, что знаю, но пусть она делает, как я скажу. Пусть сидит в своей машине сегодня в девять, вечером. Я позвоню".

Связь оборвалась.

– Гм... Ну-ка, прокрути еще раз.

Они еще два раза прослушали пленку.

– Похоже, он сильно испуган, – сказал Гейдж. – Или же прекрасный актер. Таких полно в Лос-Анджелесе. Что ты думаешь, Драм? Ты ведь психолог.

– Звучит многообещающе. Возраст по голосу угадан точно. Человек явно нервничает. То, что он говорит, звучит весьма правдиво. Но я жду следующего шага.

– Ты хочешь сказать, следующего звонка? – спросила Карен.

– Как сказал бы Шерлок Холмс – разумеется.

– Ну, а пока будем довольствоваться этим. – Карен сняла телефонную трубку и набрала номер. – Пожалуйста, Билла Раймена. – Раймен взял трубку. – Билл, это Карен, спасибо за пленку. Прекрасная запись. Сейчас... семь тридцать. Если поступит еще какая-нибудь информация, позвони мне по мобилю. Звони до без четверти девять или после пятнадцати минут десятого. Не хочу занимать линию, пока он не позвонит. Спасибо, Бил.

Она положила трубку.

– Мне нужно идти, – сказал Гейдж. – Что вы собираетесь делать?

– Поедем? – обратилась Карен к Драммонду.

– Да. Я как-то лучше себя чувствую в движении. Драммонд вышел из машины, пропустил Гейджа и снова сел.

– Держите меня в курсе, – наклонился к открытому окошку лейтенант. – Если предложит встретиться сегодня, уточните где и позвоните мне домой. Никуда не отправляйтесь, пока я не подстрахую вас.

– А кому можно довериться? – спросил Драммонд.

Гейдж усмехнулся и похлопал по кобуре:

– Да есть тут у меня пара парней... Мистер Смит и мистер Вессон. – И ушел, помахав на прощание рукой.

Карен включила мотор. Раздался булькающий звук выхлопных тазов.

Драммонд искоса взглянул на девушку.

– Все время хочу тебя спросить: что это за звуки?

– Это звук первоклассной машины... а может быть, и танка. – В доказательство этого она резко выжала сцепление. Машина рванула с места, отбросив Драммонда на спинку сиденья, но Карен тут же притормозила и, улыбнувшись, сказала: – Если когда-нибудь тебе придет в голову отремонтировать свою колымагу, обратись к Тедди Маклину в полицейском участке Лос-Анджелеса. Один день – и можешь делать сто двадцать пять.

– Мой "даймлер" и так делает сто двадцать пять, – отозвался Драммонд, притворяясь обиженным.

– Даже на первой передаче?

Драммонд рассмеялся и кивнул головой, а глаза его невольно уставились на ее ноги, нажимавшие на педали. Карен вела машину профессионально, движения ее рук, ног, глаз и головы были точными, отработанными и грациозными.

– Ты когда-нибудь занималась балетом? – спросил Драммонд.

– В школе. А что, заметно? – Карен бросила в его сторону лукавый взгляд.

– Видно невооруженным глазом.

– Это что, комплимент? А может быть, ты хочешь сказать, что я хожу, как гусыня?

– Это комплимент. За твоей походкой, да и за всеми твоими движениями очень приятно наблюдать.

Карен улыбнулась уголками рта.

– Спасибо. По правде говоря, я заметила, что ты любуешься моими ногами.

– Я не любовался.

– Пожалуйста, не извиняйся. Любой девушке нравится, когда ею любуются, особенно если ей небезразличен тот, кто это делает. Она считает: та часть тела, которой он любуется, достойна этого.

– Твоими ногами действительно стоит любоваться. Но я не это хотел сказать. Я просто... в восхищении от них.

– О, как приятно, – сказала она, надув капризно губки.

– Ладно. Если тебе это приятно, я действительно любовался ими.

– Ну вот, теперь спасибо. – На ее прелестном личике сверкнула очаровательная улыбка.

– А ты – бесстыдная женщина.

– Слава Богу, заметил наконец.

С ней было так легко. Она обладала очень редким для женщин сочетанием качеств – грацией и красотой, незаурядным умом и чувством юмора и вполне земной практичностью. Драммонду вспомнились актрисы Грейс Келли и Кэтрин Хепберн, о которых только можно сказать – классные. В американском лексиконе трудно, пожалуй, найти более удачное слово. "Обаятельная", "сексуальная" – эти слова не отражали полностью сути Карен. Просто, находясь рядом с ней, он ощущал в ней и то, и другое, и еще многое. Следя за тем, как Карен ведет машину, вдыхая аромат ее духов, обмениваясь с ней шуточками, Драммонд чувствовал себя в обществе "классной" женщины. Ему захотелось, чтобы она была рядом с ним всю его оставшуюся жизнь.

– Доктор о чем-то задумался?

– Я... я просто думал, куда мы едем.

– Правда?

Они находились в Санта-Монике на бульваре Олимпийский, недалеко от набережной.

– Мне кажется, – сказала Карен, – что в прошлой жизни я была леммингом: меня так и тянет к морю.

– Найди пирс и закусочную, я выскочу купить хот-дог.

– Прекрасно.

В восемь тридцать им удалось припарковаться на освещенной площадке в южной части пирса. Отсюда открывался вид на пляж и едва различимую в темноте гладь океана. Было довольно рано, но со стороны Тихого океана плыли тяжелые серые облака, то и дело закрывая луну. Температура упала до шестидесяти градусов по Фаренгейту. Дело шло к дождю.

Они жадно поглощали сочные сосиски, наслаждаясь небольшим пикником, устроенным прямо в машине. Из приемника доносились мягкие звуки стереофонической музыки. Они говорили о своих семьях, о детстве и прочих вещах, но каждый при этом внимательно следил за стрелкой часов.

Карен с шумом втянула кока-колу через соломинку.

– Ты был когда-нибудь в Шотландии?

– Два раза, еще ребенком. Дядя Брюс и тетушка Мэй до сих пор живут в нашем старинном доме – этаком ветхом григорианском строении, в одном лье от Бен-Невис. Четыреста акров с коровами, овцами, лошадьми. Чудное место для мальчишки...

– Я смотрю, у тебя в крови любовь к горам.

– В Техасе или в Канзасе я бы просто умер. Даже прекрасный вид на море меня удручает. Должно быть, я унаследовал гены Сумасшедшего Гарри.

– А на меня такое мрачное небо и промозглый холод действуют отвратительно. Сразу вспоминается Англия. Ужасный, непредсказуемый климат. Я здесь всего лишь год, но уже привыкла каждое утро видеть солнце, знаю, что оно будет светить весь день, знаю, в чем мне выйти на улицу. У нас дома за одно утро, а то и за час, сменяются четыре времени года. Меня это ужасно раздражало.

– Несмотря на такое вступление, тебе бы очень понравилось в долине.

Что-то в его голосе заставило Карен внимательно взглянуть на него.

– Я уверена, что понравилось бы, – сказала она.

– Возможно, когда все это закончится, мы сможем по-другому взглянуть на нее, по крайней мере попытаемся. А в перспективе – я продам свой дом. Мне хотелось бы, чтобы ты помогла мне подобрать новый. Очень хотелось бы.

– Мне тоже.

Часы на приборной панели были отчетливо видны, но Карен, нервничая, взглянула на ручные. Было без десяти девять.

Она вздохнула.

– Как ты думаешь, должен же он позвонить? А вдруг это розыгрыш? Нет, не может быть. Больше звонков в редакцию не было.

– Что ж, разумно.

– А все же мне не верится, что он позвонит, а если позвонит, думаю, ничего путного из этого не выйдет. Здесь какой-то подвох.

– Какой?

Карен улыбнулась:

– Не знаю. Может быть любой.

Дотянувшись до заднего сиденья, она взяла свою сумку, переложила ее себе на колени, вынула магнитофон, протерла микрофон и вставила его в телефонную трубку.

– Ну, парень, я готова. Давай нам свою информацию.

Светящаяся стрелка часов на приборной панели показывала без восьми девять. Карен и Драммонд напряженно ждали звонка. Карен с шумом втянула через соломинку остатки кока-колы из банки и засмеялась:

– Сразу вспоминается детство. Так и слышу голос мамы: "Это неприличный звук, Карен. Если придется пить из банки, оставляй каплю на дне".

Драммонд улыбнулся:

– Твоя мама тоже так говорила? Как будто у нас с тобой была одна мать.

– Но чувства у тебя ко мне вовсе не братские.

В наступившей тишине слышалось мерное тиканье часов.

Они следили, как минутная стрелка подходит к пяти. Карен прошептала:

– Он не позвонит. Он умер десять минут назад от нервного напряжения. Они схватили его. Он катается где-нибудь по полу и хохочет.

– Nil desperandum[11].

– Ты учил латынь?

– Учил и забросил.

– Я тоже учила. Я была прилежной ученицей. Non nobis solum sed toti nundo nati. Мой школьный девиз, один из многих.

– И ты веришь в это?

– Во что?

– В то, что он означает?

– А что он означает?

– "Не только нам одним, но и всему миру".

– Очень интересно. Продолжай, Драммонд.

Зазвонил телефон.

– О мой Бог... спокойно... спокойно... Теперь я спокойна. Я спокойна... да запускай же этот чертов магнитофон, Биил... давай же, возьми трубку. – Руки у нее так дрожали, что она чуть не выронила трубку. – Алло!

– Миз Карен Биил?

– Слушаю. – Она обернулась к Драммонду: – Это он.

– Миз Биил, у меня есть сведения, которые вы ждете. Но я хочу кое-что взамен.

– Взамен? Что вы имеете в виду? – Карен со значением посмотрела на Драммонда – вот он, подвох!

– Я хочу получить пять тысяч долларов. Наличными. Двадцатками.

– Ого!

– Сейчас вы наверняка думаете: это обманщик, этот человек заберет мои деньги – и тю-тю... Если бы этот человек знал Тома Кигана, для своего старого дружка он сделал бы это бесплатно. Какая-нибудь такая ерунда, а, миз Биил?

– Как вас зовут, сэр?

– Зовите меня Амброуз. Это не настоящее мое имя, но его легко запомнить.

– В чем-то вы правы, Амброуз. У меня мелькнула примерно такая мысль. И, однако, пусть моя журналистская подозрительность не мешает нашему дальнейшему разговору. Могу ли я спросить, зачем вам нужны пять тысяч долларов?

Драммонд улыбнулся и понимающе кивнул головой.

– Конечно можете. Потому что я на мели.

– Довольно веская причина. А почему всего пять тысяч?

– Потому что я не жадный. И потому что, я думаю, "Таймс" не может позволить себе большее.

– Вы очень хитры, сэр.

– А вы очень хорошо разговариваете. Спасибо, что вы так вежливы со мной.

– Пожалуйста. Ну, а если мы достанем пять тысяч долларов, что получим за наши деньги?

– Пленку. Кассету с информацией о куплете, то, что вас интересует.

– А как я могу быть уверена, что вы все это не выдумали?

Амброуз на минуту задумался.

– Ну, тут вы попали в точку. Только вот не знаю, как вам гарантировать, что все чисто. Я в не мог поступить плохо с ветераном Нама, особенно таким больным, как Том Киган, а уж с Томом-то...

– А как я могу быть уверена, что вы вообще знали Тома Кигана, Амброуз?

Амброуз издал хриплый смешок:

– У вас много хороших вопросов, миз Биил. Сказать по чести, про такие вопросы я не подумал. У меня нет на них ответов вот прямо сейчас! Сегодня утром я прочитал эту статью в газете... Про то, что меня давно распирает... Когда я увидел тот заголовок с "триц", прямо не поверил своим глазам. И имя Тома. Я часто удивлялся, что с ним случилось, с Томом Киганом. – Внезапно он изменил тон: – Миз Биил...

– Да, Амброуз?

– Этот звонок прослушивается?

– Нет. Я записываю для себя.

– Вы одна?

– Нет. Со мной доктор Драммонд, психолог, который помогает Тому. Амброуз, мы хотим с вами встретиться. Хотим задать вам несколько вопросов...

– Нет, мадам. – Ответ был несколько тороплив. – Это невозможно. Миз Биил... вы просто не знаете, в какое дело вы вмешиваетесь. – В голосе Амброуза внезапно прозвучали властные нотки, словно он отдавал военную команду. – Поймите, пожалуйста, это очень серьезное дело... Здесь замешаны... чертовски опасные люди. Здесь можно действовать только одним способом, как я предлагаю. По телефону я про себя ничего не скажу. Я уже записал все на пленку, все, что знаю про "триц". Пленка со мной. Если она вам нужна и если вы найдете пять тысяч долларов, предлагаю сделку. Но никаких встреч, никаких интервью, никаких вопросов. Просто пленка. Хотите берите, хотите нет.

– Я беру ее. Как мы договоримся?

– Даю вам двадцать четыре часа, чтобы достать деньги. Завтра в девять вечера я позвоню вам по этому же телефону. Приготовьтесь покататься по городу. Когда я сочту момент подходящим, я остановлю вас, и мы совершим обмен. Вы поняли?

– Абсолютно все.

– И очень вас прошу, миз Биил, сделаем, чтобы все было просто и честно, и только между нами. С вами может быть только доктор, и больше никого. Я буду за вами следить. Ни копов, ни камер. Если что увижу, сделка не состоится. Это для Тома. Пользуйтесь пленкой как хотите, но никаких фокусов.

– И с вашей стороны тоже, да?

– Насчет меня можете не сомневаться. – Амброуз повесил трубку.

Облегченно вздохнув, Карен положила трубку и перемотала пленку.

Ни она, ни Драммонд не проронили ни слова, цока не прослушали пленку от начала до конца.

– Ну, и что ты думаешь? – спросила Карен.

– Интересно, как меняется характер. Сначала овечка, а потом – сержант на плацу.

– И все же звучит довольно правдиво.

– Да, это верно. Парень очень зол и чувствуется, что задет за живое. И не только из-за Тома Кигана, но и из-за себя тоже, а может быть, и из-за многих других.

– За тех сто "зеленых мужчин в саду" и за Марти, который упал с дерева?

– Именно это и чувствуется.

– Теперь... что мы будем делать, Пол?

Драммонд глубоко вздохнул.

– Да, предприятие довольно рискованное. Разъезжать вечером по городу с пятью тысячами в мелких купюрах... Он может заманить нас куда-нибудь в уединенное местечко и открыть пальбу из автомата...

– Знаю. Такое часто случается в делах с наркотиками.

– Это же может случиться и с нами. Да и с ним тоже. Так что, если что-нибудь заметим – никакой сделки. И никаких уединенных мест, никаких темных аллей. Но если не пойти на риск, ситуация получается тупиковая. Никто ничего не получит.

– Знаю. И мы пойдем на риск.

– Ты-то уж точно, – улыбнулся Драммонд и взял телефонную трубку. – Дик, он позвонил. Все записано на пленку. Хорошо, через пятнадцать минут. – И повесил трубку. – Гейдж спрашивает, чего же мы ждем: пиво греется, пицца стынет.

В двенадцать они уже были у Дика дома.

Глава 22

Четверг.

Санта-Моника.

20.55.

Карен и Драммонд снова сидели в автомобиле "ХР-3" и снова внимательно следили за светящейся стрелкой часов, быстро перемещавшейся на панели приборов. И снова их обуревала целая гамма чувств: от надежды к сомнению и снова к страстному ожиданию того, что должно свершиться. Временами им просто не верилось в успех предприятия – все это просто наваждение, сон, не имеющий никаких реальных оснований.

Реальность же состояла в том, что они слишком долго ждали. Решив, что Амброуз может позвонить раньше девяти, они заранее предприняли все необходимые меры и уже в восемь засели в автомобиле возле дома Карен. И вот теперь минутная стрелка тащится по циферблату, как сонная улитка, нервы натянуты до предела, в душе бушуют эмоции, заставляя верить всему и одновременно не верить ни во что.

Минувшие двадцать четыре часа только усилили напряжение. До двух часов ночи они разговаривали с Диком и Анной Гейдж, вновь и вновь прослушивали пленку, анализируя ситуацию, высказывая различные предположения, строя всевозможные догадки. Они детально обсудили все, что связано с Томом Киганом – от его участия в войне до возможных для Джека Крейна политических осложнений. И поглотили за это время огромное количество пива.

Ближе к концу дня Карен и Драммонд еще раз встретились с Гейджем.

Гейдж не хотел посвящать в это дело никого в полицейском участке. Но он обеспечил Карен и Драммонда мощным портативным радиопередатчиком и собирался тенью следовать за ними в ночном "путешествии" по городу, чтобы вмешаться, если что-то пойдет не так.

Во второй половине дня Карен и Драммонд проверили оборудование, надежность радиосвязи: Драммонд по радио передавал, где они находятся в данный момент, Карен вела машину. Дик Гейдж односложно отвечал на получаемые от них сообщения. Если бы кто-то настроился на их волну, он вряд ли бы что-нибудь понял:

– Аризона, Двенадцатый.

– Вас понял. Перехожу на прием.

– Уилшир, Йейл.

– Прием.

И вот уже без пяти... нет, без четырех девять. Они полностью готовы. Баки заправлены. Экипировка соответствующая: весь день шел сильный дождь, поэтому они были в джинсах, свитерах и анораках на тот случай, если придется выйти из машины. Оставалось одно – ждать.

– Проклятый дождь, – пробормотала Карен, – льет как из ведра.

Двигатель работал. Карен включила систему обогрева, но боковые стекла сразу же запотели. Карен вытерла свое стекло рукавом.

– Жаль, что у меня нет пистолета.

Драммонд улыбнулся:

– Ты когда-нибудь стреляла?

– Конечно. Я же все-таки дочь сэра Эдварда Биила.

– Извини, совсем забыл. Из какого оружия?

– Из всех пистолетов, ружей, различных видов автоматического оружия...

– Прости, я имел в виду, в какие живые существа ты стреляла – в уток, оленей, лосей, людей...

– О нет. В живых существ я не стреляла. Просто не смогла бы. Но я выбивала максимальное количество очков, стреляя по мишени с пятисот ярдов.

– Потрясающе. Вот только непонятно, зачем тебе нужно оружие в этой конкретной ситуации.

– И тем не менее жаль, что сейчас у меня нет пистолета. Неужели часы остановились? Нет, они и в самом деле стоят.

Они уставились на циферблат. Без одной минуты девять.

Карен взглянула на Драммонда. По его лицу скользили блики, проникавшие через залитые дождем стекла.

– Надо полагать, ты тоже без оружия?

– Вообще-то оно у меня есть, но сейчас не при мне. Дик Гейдж не разрешил бы взять его с собой.

– А ты стрелял по живому существу?

– Однажды в Реддинге я убил воробья. Из пневматического ружья своего друга. Воробей погиб не сразу, он пытался прыгать, дрожал... В тот момент я решил для себя, что никогда не убью ни одно живое существо, если только меня не спровоцируют.

– Если не спровоцируют? Разве дело в этом? Я видела ужасные вещи, видела убитых людей, но не уверена, что смогла бы воспользоваться оружием даже ради спасения собственной жизни.

– Смогла бы, и я бы смог, но надеюсь, нам никогда не придется испытывать себя.

Едва минутная стрелка дошла до девяти, раздался звонок.

– Боже мой, а он пунктуален, – выдохнула Карен.

– Армейская школа.

– Алло?

– Миз Биил... у вас с собой?

– Да.

Драммонд и Карен достали деньги. Они детально обсудили этот вопрос, когда были в гостях у Дика. Пять тысяч долларов – сумма, с одной стороны, большая, с другой стороны, не очень – все зависит от того, как на это смотреть. Для газеты "Таймс" эти деньги, вероятно, казались существенной суммой.

Карен, конечно, не могла гарантировать, что на пленке будет записано нечто, представляющее для газеты интерес. Несмотря на заинтересованность редактора и поддержку с его стороны, в этом деле ожидать можно было всякого. Не исключено, что редактор, решая проблему денег, сочтет нужным созвать специальное совещание – тогда неизбежна губительная в этой ситуации задержка. Поэтому Карен и Драммонд решили сами найти деньги, получив, правда, заверение от редактора: если информация окажется полезной для газеты, им возместят расходы.

– Деньги наличными... старыми двадцатками? – спросил Амброуз.

– Да.

– Хорошо. Кто с вами?

– Доктор Драммонд.

– Разрешите мне поговорить с ним.

Карен передала Драммонду трубку.

– Драммонд у телефона.

– Добрый вечер, доктор. Я читал, что вы делаете для Кигана. Не удивляйтесь тому, что услышите на этой пленке. Я-то знаю – все это правда. Пользуйтесь ею как сочтете нужным. За рулем будет миз Биил?

– Да.

– Тогда по телефону будете отвечать вы. Где вы сейчас?

– На Санта-Монике. Лицом к Монтане.

– Лицом к северу?

– Да.

– Трогайтесь. Остановитесь на дороге вдоль набережной.

На другом конце провода замолчали.

Драммонд положил трубку и включил радиопередатчик.

– Вперед. Дорога вдоль побережья, на север.

В передатчике послышался треск, потом:

– Вас понял. Перехожу на прием.

Драммонд кивнул Карен:

– Поехали. Едем по дороге вдоль набережной.

Через пять кварталов они пересекли границу Санта-Моники и выехали за пределы Лос-Анджелеса. Справа от них высились отвесные кручи, от прибрежного шоссе ответвлялись во все стороны небольшие дороги, уходящие в лабиринты улиц, окружающих Пэлисэйдс-парк.

Этот жилой массив не был похож на аккуратно спланированные районы, характерные для американских городов. Гористая местность вынуждала строить дома так, как позволял ландшафт. В результате здесь образовалась такая путаница подъемов, спусков, тупичков, проулков, что ориентироваться в них было нелегко даже в полдень, когда солнце слепило глаза, но что уж говорить о темном дождливом вечере.