Она посмотрела на раздраженную Клаудиу, потом опять уставилась на композицию. Сочные цветочные формы исчезали прямо у нее на глазах, сменялись множеством холодных геометрических кристаллов. Она не могла сказать, как поняла, что стена следит за ней. Она каким-то образом фиксировала людей, — возможно, за экраном находились камеры. Когда кто-то смотрел на композицию, движение приостанавливалось. Она приходила в действие, лишь когда на нее никто не смотрел.
      Майа открыла свой рюкзак и украдкой скосила глаза на стену через зеркало в пудренице. Это осталось незамеченным, и Майа подумала, что сумела усыпить бдительность экрана. Маленькие соты оживились, они вспыхивали искрами, делясь друг с другом информацией, расцветали, соединялись и кружились, как в калейдоскопе. Майа закрыла пудреницу и перевела взгляд на экран. Клетки мгновенно застыли на месте и поползли, демонстрируя свое примерное поведение.
      К ним не торопясь, вальяжно подошел Юджин.
      — Чао, Майа.
      — Чао, Юджин. — Она обрадовалась встрече. На этот раз он был безупречен. Вымытый, причесанный. В смокинге с аппликацией и в узких брюках он выглядел очень элегантно. Юджин улыбнулся с видом победителя:
      —  Was ist los,Камилла?
      — Клаудиа, — поправила его Клаудиа. Она нахмурилась и вытянула ноги на диване.
      Юджин беспечно уселся рядом с ними.
      — Вам нужно было позвонить в бар. Здесь, в «Голове», так принято. Я даже не знал, что вы приехали.
      — Все на свете бывает в первый раз, Юджин.
      — Большинство людей звонит, предупреждая о своем приходе. Тут все подключено к Сети. «Голова» — наше главное место встреч. Я доволен, что вы сюда пришли. Вам понравился наш хозяин?
      — Мне он совсем не понравился, — откровенно призналась Клаудиа.
      — Занятый тип, не правда ли? Бесподобный собеседник. Знает тысячи разных историй. Он был космонавтом.
      — Неужели?
      — Да, единственный чех на Лунной станции. Он провел на Луне все годы эпидемии. Поэтому он носит такой костюм. У них возникли проблемы с иммунной системой из-за длительного облучения. Сначала он вообще не одевался на Земле и ходил в чем мать родила, но у него начался стафилококк, и от болезни остались шрамы. Тогда он и отрастил густые волосы.
      — Я еще никогда не видела живого космонавта.
      — Ну а теперь вы познакомились. Клаус — хозяин «Головы». Должен вас предупредить, он не любит говорить о годах, проведенных на Луне. Многие его друзья умерли во время полета и в годы репрессий. Но вот теперь он местная достопримечательность. Единственный чешский астронавт, побывавший на Луне, национальный герой. Пражский городской совет разрешил ему делать все, что он хочет. Клаус не занудный геронтократ, но он уже дошел до предела. Устал как лошадь. — Последнюю фразу Юджин произнес по-немецки.
      — Не говорите при мне по-немецки, — заметила Клаудиа.
      — Немецкий — это не проблема! У нас здесь есть один шквиперский парень, он пытается найти кого-нибудь, кто говорит на языке гег. На гег или на тоск.
      — Откуда он?
      — Из Тираны.
      Клаудиа едва улыбнулась и приободрилась.
      — Мне нравятся шквиперские ребята, — сказала она по-немецки. — Они такие деловые и романтичные. А что он делает?
      — Работает в виртуальности, — ответил Юджин.
      — Супер. — Клаудиа встала и покинула их. Майа перебралась на ее место.
      — Садитесь ко мне поближе.
      Юджин осторожно передвинулся.
      — Расскажите мне что-нибудь о женщине, устроившей этот аттракцион.
      — А откуда вы узнали, что это женщина?
      — Я просто догадалась.
      Юджин пронаблюдал за композицией, уловившей его взгляд и тотчас замедлившей ход.
      — Это автоматический дисплей из клеток. Судя по технике, он создан еще в пятидесятых годах. Надеюсь, что она его крепко выстроила и потребуется время и силы, чтобы заменить всю работу на стационарной платформе.
      — Но она очень красива, не правда ли? Я чуть было не разозлилась на эти камеры и прослушки, но потом поняла, что она хотела сказать.
      Юджин почесал голову.
      — Вы приехали ко мне, а не к моим камерам, прослушкам и прочим устройствам. Вот Поль в них разбирается. Поль — ученый.
      — А кто такой Поль?
      Юджин снисходительно улыбнулся:
      — Поль в основном и разрабатывает здесь сценографию. Знаете, я не люблю, когда мне говорят, что и как нужно думать. Потому что я не силен в идеологии. Но Полю я доверяю и полагаю, он тоже доверяет мне.
      — А Поль сейчас здесь? Познакомьте меня с ним.
      — Разумеется.
      Юджин провел ее через бар. Человек шесть столпились вокруг мускулистого рыжеволосого человека в броском костюме с дисплеем. На его пиджаке отражался великолепный вид сверкающей огнями ночной Праги. Блики уличного света мерцали на лацканах и спускались вниз на блестящие глянцевитые рукава. Он рассказывал по-французски какой-то смешной анекдот. Слушатели, увлеченные его шутками, громко смеялись.
      Майа терпеливо дождалась, пока история не завершилась взрывом непонятных ей реплик. Она решила к нему обратиться:
      — Чао, Поль! Вы не возражаете, если мы поговорим по-английски?
      Рыжий почесал бороду.
      — Я с огромным уважением отношусь к английскому языку, но Поль вон там, в конце стола, дорогая.
      — О!
      — Не делай этого, ладно? — пробормотал Юджин, пробираясь вместе с ней через вытянутые ноги и пустые бутылки.
      Поль оказался плотным, темноволосым, с гладко выбритым лицом. Он был поглощен беседой с какой-то остроносой брюнеткой без косметики и беспрестанно теребил большую скатерть на столе. Кусок этой декоративной ткани, казалось, жил своей жизнью. Он хлопал складками, извивался и стремился выскользнуть из рук Поля.
      — Можно мне вам что-нибудь принести? — прошептал Юджин.
      — Я не отказалась бы от минеральной воды. Спасибо. — Майа примостилась на краешке дивана и не отрывала глаз от Поля и брюнетки, обсуждавших достоинства светящейся, шуршащей ткани. Они быстро и свободно говорили по-итальянски.
      Поль был в серых брюках, линялой рубашке цвета хаки, застегнутой на все пуговицы. Его пальто было небрежно брошено на спинку дивана. Женщина была в узких темных брюках, ботинках, на руках элегантные белые перчатки до локтя. Она явно старалась не замечать подошедшую Майю.
      Поль уцепился за край платка, и он, извиваясь, пополз вниз. Он прикрепил его к тонкому проводу, подтащил лежащий на диване ноутбук и, не прерывая разговора на итальянском, стал что-то печатать. Появилась первая информация на каком-то ужасающем техническом английском.
      Поль последний раз нажал на клавишу, и все пришло в движение. Затем он повернулся к Майе и деловито осведомился:
      — Вы американка?
      — Да.
      — Калифорнийка?
      — Верно.
      — Из Сан-Франциско?
      — Вы очень проницательны.
      — А я Поль из Штутгарта. Я программист. А это Бенедетта, кодировщица из Болоньи.
      — Меня зовут Майа. В сущности, я ниоткуда. И ничего особенного не умею делать. — Она протянула через стол руку женщине.
      — Вы модель, — безразличным голосом отметила Бенедетта.
      — Да. Время от времени.
      — Интересно, имелись ли хоть какие-нибудь мысли в вашей хорошенькой головке? Когда-нибудь?
      — Никаких, но я смогу встряхнуться, если в нее что-то взбредет.
      — Не будь такой бестактной, Бенедетта, — засмеялся Поль.
      Бенедетта слегка коснулась кончиков пальцев Майи своими в элегантных перчатках и откинулась на диване.
      — Мне нужно поговорить с этим человеком, и для этого я проделала долгий путь. Надеюсь, вы подождете и не станете строить ему глазки, пока мы заняты.
      — Бенедетта — католичка, — пояснил Поль.
      — Я не католичка! А Болонья — самый некатолический город в Европе! Я анархистка, занимаюсь программированием, создаю виртуальные миры. Я не против повесить последнего геронтократа на кишках последнего священника!
      — А еще Бенедетта — образец такта, — заметил Поль.
      — Я только хотела спросить об этой стене, — обратилась к нему Майа.
      — Она называется «Эдемский сад». Автор Ева Маскова. 2053 год, — откликнулся Поль.
      Юджин вернулся из бара, ему очень понравился только что услышанный анекдот, и он принялся его пересказывать. Он оперся локтями о спинку диванчика и, трясясь от хохота, рассеянно отпил глоток минеральной воды из Майиного фужера.
      — Расскажите мне об этой Еве. Где она сейчас? — попросила Майа.
      — Она слишком увлекалась растворами и как-то упала с велосипеда, сломала себе шею, — холодно разъяснила Бенедетта. — Но врачи сумели ее починить.
      Потом она вышла замуж за богатого испанского банкира и теперь работает в социальной сфере в каком-то дурацком мадридском небоскребе. Поль чуть заметно покачал головой:
      — Ты беспощадна. В свое время у Евы был настоящий священный огонь.
      — Это ты так считаешь, Поль. А я с ней встречалась. Она образцовая маленькая буржуйка средних лет— ухаживает за домашними растениями.
      — И все же в ней был священный огонь.
      Майе не терпелось сказать:
      — Ее композиция, она создана о людях и для людей, таких как мы с вами. Когда им дают быть самими собой, они способны творить чудеса. А если их начинают исследовать и анализировать, наблюдая со стороны, их талант сразу исчезает.
      Поль и Бенедетта обменялись удивленными взглядами, потом внимательно посмотрели на Майю.
      — Надеюсь, что вы не актриса с неудавшейся карьерой, — проговорила Бенедетта.
      — Нет, вовсе нет.
      — Вы не танцуете? Не поете?
      Майа покачала головой.
      — И вы не работаете в области виртуальных миров? — стал допытываться Поль.
      — Нет. Правда, я иногда фотографирую.
      — В этом что-то есть, — удовлетворенно заявила Бенедетта. — Покажите мне ваши наглазники.
      — У меня нет никаких наглазников.
      — Ну, тогда покажите вашу камеру.
      Майа достала из своей матерчатой сумки «мыльницу». Бенедетта разразилась коротким резким смехом:
      — О, не может быть! Какое облегчение! А я-то было подумала, что встретила умную женщину, которая имеет вкус к настоящим вещам.
      По лестнице в бар нетвердой походкой спускался высокий мужчина в длинном, неопределенного цвета одеянии и перепачканных глиной штанах.
      — Эмиль идет, — радостно произнес Поль. — Эмиль, вспомнил! Как это занятно! Подождите минутку. — Он встал и покинул дам.
      Бенедетта проводила его раздраженным взглядом.
      — Ну вот, вы своего добились, — сказала она. — Стоит Полю заговорить с этим блаженным, и конца-края не будет. — Она покомкала и без того мятый платок и поднялась.
      Майе не хотелось оставаться одной. Особенно сейчас, когда она уже привыкла к обстановке.
      — Бенедетта, не уходите. Побудьте со мной.
      Бенедетта сильно удивилась:
      — С какой стати я должна это делать?
      Майа понизила голос:
      — Вы умеете хранить тайны?
      Бенедетта поморщилась:
      — Какие еще тайны?
      — Секрет программиста.
      — Да что вы понимаете в программировании?
      Майа наклонилась к ней:
      — Немного. Но мне нужен программист. Потому что я владею дворцом памяти.
      Бенедетта снова села:
      — Вы владеете дворцом памяти? И он большой?
      — Да и еще раз да.
      Бенедетта пригнулась:
      — Он незаконный?
      — Вероятно.
      — Как мог кто-то вроде вас стать владельцем незаконного дворца памяти?
      — А как по-вашему, мог кто-то вроде меня стать владельцем незаконного дворца памяти?
      — Ненавижу строить гипотезы, — отозвалась Бенедетта и поджала губы. — Но позвольте поделиться одной догадкой. Вы оказали кому-то сексуальные услуги.
      — Нет. Вы ошиблись. Впрочем… Да, нечто в этом духе. Действительно.
      — Давайте откроем ваш дворец и заглянем внутрь.
      Бенедетта молча повязала на шее платок. Ткань немного пошевелилась, и на ней загорелись золотые узоры. Бенедетта подняла свой элегантный дорогой ноутбук и сумку с металлическими заклепками.
      — Нам надо сесть в какой-нибудь укромный уголок за баром.
      — До сих пор вы были так терпеливы со мной, Бенедетта. Я ненавижу навязываться.
      Бенедетта изучающе посмотрела на нее и опустила глаза.
      — Ладно. Я сваляла дурака. Простите, что я вела себя с вами столь глупо. Постараюсь исправиться. Ну, мы можем идти?
      — Я принимаю ваши извинения. — Майа встала. — Пойдемте.
      Бенедетта провела ее в темноватый угол за длинной барной стойкой. Очевидно, кто-то сличал на столе образцы крови. Там лежали рамки смятых хроматографов и шприц с алмазным кончиком на тонкой игле, так называемый «москит».
      Бенедетта смахнула со стола хроматографы, поставила ноутбук и выдвинула антенну.
      — Итак, что нам требуется? Перчатки? Наглазники?
      — Мне нужен наладонник для ввода пароля.
      — Экран прикосновений! Должно быть, нам крупно повезло, что я захватила мой фуросики . Это судьба. — Бенедетта сняла свой платок, положила его на стол и аккуратно разгладила. — Вот это должно сработать. Он из Японии. Японцы любят неявную функциональность. — Она сунула в ноутбук часть фуросики, и он сразу зажегся, цвет платка изменился, дав оттенок яичного белка.
      — Я ни разу не видела этих фуросики, — Майа наклонилась над столом, — но слышала о них…
      Умная, все понимающая ткань была выткана на плотной основе волоконно-оптических нитей, органических компонентов и квазоэластичных волокон. Оптические нити толщиной в волос плыли, уменьшая тонкие экранные линии яркого света. Тканый экран дисплея. Гибкий компьютер, целиком сделанный из ткани.
      Бенедетта открыла свою сумку, достала оттуда дорогие итальянские дизайнерские наглазники и надела их.
      — Они очень изящные, — заметила Майа.
      — Тебе нужны наглазники и перчатки? Ладно, ты попала к правильным людям. Мы обратимся к Бубуль. Мы можем доверять Бубуль. Хорошо?
      — Наверное.
      Бенедетта постучала по наглазникам и передала по воздуху незримые сигналы и команды.
      — Тебе понравится Бубуль, — пообещала она. — Бубуль всем нравится. Она богатая, щедрая, веселая, даже бесшабашная. Она любит рисковать и вряд ли доживет до сорока.
      Бенедетта принялась стучать по клавишам ноутбука, перебирая ключи. Затем передала Майе свои наглазники, легким движением подтолкнув их по столу. Лицо Майи раскраснелось от свечения фуросики.
      — Чудо святой Вероники! — заявила Бенедетта и ухмыльнулась. — Дай мне найти сенсорную функцию.
      — Это большой секрет. Но я охотно поверю любому. Не сомневаюсь, что тебе это ясно, Бенедетта.
      — Ты очень хорошенькая, — медленно проговорила Бенедетта, глядя на экран и продолжая печатать. — Тебе нельзя быть такой хорошенькой. А также торопить меня и подталкивать.
      — Миловидность — это моя техника. Ты тоже хороша собой. Я могу сделать тебя более привлекательной, если ты захочешь.
      — Я ненавижу все эти искусственные приукрашивания, — возразила Бенедетта, что-то печатая со знанием дела. — Они еще хуже, чем вечная молодость женского тела. Мы, женщины, так связаны со своими телом, что для нас это стало просто роковым, мы даже умереть хотим красивыми. Вот и Поль туда же… Рассуждает со мной. Как коллега. Как философ. Но появляется смазливая девчонка, в парике, с яркой губной помадой, и ему кажется, будто с подножки поезда спрыгнула его маленькая муза. Женщины никогда ничему не научатся! Мужчины размышляют о красоте, но нам надо быть красивыми. И потому женщина — всегда другая и никогда в центре событий.
      Майа игриво повела глазами:
      — Мужчины и женщины просто по-разному думают. Вот и все.
      — О, как глупо! Анатомия — это судьба. Но теперь все в прошлом, ты поняла? Анатомия стала индустрией. Ты хочешь выучиться этой жуткой мужской математике, кокетка этакая? Представь себе разные палочки и крючочки, и я за неделю обучу тебя всем расчетам.
      — Ты набьешь шишки, пока будешь этим заниматься.
      — Не лицемерь, милочка. Уверена, что тебя не пугали операции на твоей груди, а они в тысячу раз радикальнее всяких расчетов. Погоди минутку… вот оно, показалось наконец.
      Фуросики Бенедетты цвета яичного белка сделалось дымчато-серым.
      — Уже хорошо. Еще немножко, и я найду публичный сайт. Ну, вот он.
      У стола появилась Бубуль. У нее был маленький, изогнутый, как у амурчика, крашеный рот и огромные, сияющие карие глаза. Но вроде как не было подбородка. На голове красовалась шляпа с узкими полями, на шее висели наглазники. Майа обратила внимание на ее вязаный свитер, длинный шарф и большой желтый рюкзак.
      — Чао, Бенедетта.
      — Бубуль родом из Штутгарта, — пояснила Бенедетта. — Напомни мне еще раз, как тебя зовут?
      — Майа.
      — Майа собирается показать нам секрет, Бубуль.
      — Я обожаю секреты, — отозвалась Бубуль и села с ними рядом. — Как мило, Майа, что вы готовы поделиться секретами с такой мелочью вроде нас… Вы не возражаете, если на вас посмотрит моя обезьянка?
      Мартышка с золотистой шерсткой соскользнула с крепких плеч Бубуль. Она была во фраке и галстуке. Вместо глаз светились крохотные металлические арки. Вставленные зеркальные наглазники.
      — А ваша обезьянка умеет говорить? — спросила Майа.
      Мартышка была без обуви. Ее маленькие волосатые лапы, вылезавшие из-под брюк, казались особенно противными.
      — Моя обезьянка — виртуалка, — беспечно откликнулась Бубуль. — Где же ваши наглазники, Майа?
      — У меня нет наглазников. И перчаток тоже нет.
      —  Quel dommage,— не скрывая своей радости, воскликнула Бубуль. — У моих родственников в Штутгарте завод по изготовлению наглазников. У меня четыре дяди. Они родные братья! Вы знаете, какая это редкость в наши дни, когда четыре брата в одной семье? Пятеро детей. Конечно, считая мою маму. Теперь такого не встретишь! Но со мной всегда случается что-то, чего с другими никогда не бывает. — Бубуль открыла свой рюкзак и дала Майе упакованные в пластик наглазники в проволочной оправе.
      — У них жидкая основа? — поинтересовалась Майа, осмотрев линзы.
      — Они способны принимать любую форму, — пожала плечами Бубуль. — Возьмите еще эти перчатки. Я бы не назвала их модными. Но такие перчатки надевают на званые вечеринки, после которых можно проснуться бог знает где. Не повредите пальцы, натягивайте помедленнее, вот так.
      — Я вам очень благодарна за это одолжение. Вы так добры.
      — Это не одолжение. Они теперь ваши! Мои дяди любят дарить детям подарки. Они считают, что у рынка должны быть перспективы.
      — У меня тоже есть кое-что для тебя, Майа, — внезапно проговорила Бенедетта, очевидно движимая чувством. Из-под воротника своей блузки она сняла с шеи алмазное ожерелье и тонкую золотую цепочку. — Вот. Это для тебя. Тебе они очень пригодятся.
      — Алмазное ожерелье!
      — Да не смотри с таким удивлением, алмазы способен огранить любой идиот, — сказала Бенедетта и надела ожерелье на шею Майи. — Лучше взгляни на кулон.
      — Соловей в золотом гнезде! Какая прелесть, Бенедетта! Но я не могу принять такой подарок.
      — Золото — это дерьмо. Ну, что ты так уставилась, будь повнимательнее и слушай. Золотое гнездо вставляешь себе в ухо. Это переводчик. Алмазные бусины — память, в них содержатся все европейские языки. Видишь маленькие номера, на бусинах? Эта птица, она понимает по-английски, по-итальянски и по-французски. Тебе не нужен итальянский как основной язык, так что пользуйся английским, это бусина номер один. Передвинь английский в центр гнезда, а итальянский немного назад. Итальянский — это бусина номер семнадцать.
      — Итальянский идет семнадцатым? — переспросила Бубуль.
 
      — Это швейцарский прибор. Из Базеля.
      — У швейцарцев совсем нет чувства юмора, — заметила Бубуль. — Только потому, что Милан купил Женеву… Завидуют.
      Майа вынула из цепи итальянскую бусину, а затем вытащила английскую из золотого гнезда и осторожно передвинула итальянскую алмазную бусину к маленькой гравированной птичьей ноге. Крохотные бусины с легким звоном встали на новые места.
      Она аккуратно засунула кулон в раковину правого уха. Кулон согнулся, как металлический наушник. Что-то тонкое и упругое вползло в ее ухо. Ей ужасно захотелось сорвать с головы это устройство, потому что в ухе защекотало и вообще было неприятное ощущение.
      — У него нет батареек, — сказала ей по-итальянски Бенедетта. — Тебе придется всякий раз согревать птичку своей кожей. Если птице станет холодно, она сразу погибнет.
      У нового переводчика был замечательный, похожий на флейту резонанс — прямо рядом с ее барабанной перепонкой.
      — Какой приятный! Какой чистый звук!
      — Запомни, там нет батареек.
      — Нет батареек. Ладно. Видимо, это какая-то странная особенность.
      — Это не жучок. Это перо, — мрачно пояснила Бенедетта. — Выпущена целая партия аппаратов-птиц. Швейцарцы не упустили ни одной детали, когда их конструировали.
      Майа расправила на шее алмазное ожерелье и спрятала его под блузку. Она не могла скрыть своей радости:
      — Ты очень великодушна. Хочешь, я подарю тебе мой немецкий переводчик?
      Бенедетта осмотрела его.
      — С немецкого на английский. Я не смогу им пользоваться. Это ерунда для туристов. — Она вернула его Майе. — Теперь мы способны говорить как цивилизованные люди. Покажи нам свой дворец, посмотрим, что это за палаццо.
      — Надеюсь, что аппарат сработает. — Майа прикоснулась к гладкой блестящей поверхности фуросики. — А мои перчатки включились?
      — Что-то происходит, — заподозрила Бенедетта. Бубуль надела прекрасного качества перчатки лимонного цвета и аккуратно приладила наглазники.
      — Это так волнует. Патапуфф и я любим дворцы памяти. Правда, Пуфф-Пуфф?
      Майа рассчитывала, что обезьяна заговорит, и напряглась в ожидании. Но та ничего не сказала, и Майа с облегчением вздохнула. Ей нравились говорящие собаки, но в их умении говорить было что-то неприятное.
      В наглазниках Майи появилась расплывчатая тестовая схема. Она приложила палец к уголку правого глаза, пока образ не сфокусировался. Она зажала переносицу, чтобы изображение проступило из глубины. Это были обычные жесты, бессознательные, давно заученные действия, которые она совершала десятилетиями. Но внезапно ее охватило волнение. Ее астигматизм полностью исчез. Она избавилась от него, хотя до сих пор и не надеялась на это.
      — Это офис! — чрезвычайно довольная, сказала Бенедетта. — Какой странный старый офис! Я сейчас передвинусь, ладно?
      — Мужской офис, — со скукой проговорила Бубуль.
      — Где этот тип хранил свою порнографию? — спросила Бенедетта.
      — Что? — не поняла Майа.
      — Ты никогда не найдешь его порнографию. Любой живой нормальный мужик прячет порнографию в своем дворце памяти.
      — Его нет в живых, — сказала Майа.
      Бубуль произнесла нечто неприличное и рассмеялась.
      — Французская игра слов, — пропела птица-переводчик на своем совершенном, но каком-то безликом английском языке. — Контекст непонятен.
      — Я вижу здесь большой эскиз, — отметила Бенедетта, осмотрев одну стену. — Наверное, шестидесятые годы? Тогда все строили как одержимые. Библиотеки. Галереи. Зоопарки виртуальной живности, неплохо звучит, верно? Так, поглядим дальше. Деловые документы. Медицинские документы. Банк образчиков САД/САМ . Есть ли тут фильмы?
      — А что значит слово «фильмы»? — полюбопытствовала Майа.
      —  Cinematographique.
      — Конечно!
      — Портновские мерки… рецепты растворов. Планы дома. О, это очень мило. Поместить планы и чертежи своего настоящего дома во дворце памяти. Должно быть, этот человек был очень богат.
      — Он неоднократно бывал богат в самое разное время.
      — Посмотрите-ка на эту штуку! У него был отслеживающий птайдеп.
      — А что такое птайдеп? — задала вопрос Майа.
      Бенедетта, занявшаяся техническими определениями, вновь перешла на английский:
      — ППТ— Публичный пункт телеприсутствия. У него есть… был сканер, прибор для коллажа, способный воспроизводить файлы телеприсутствия. Отличный способ для следящих за тобой друзей. Или врагов. Программа может выдавать миллионы файлов за несколько лет. Настоящий каталог выступлений какого-нибудь нужного тебе человека. Подрывная информация. Промышленный шпионаж с помощью компьютера.
      — Незаконный? — с интересом спросила Бубуль.
      — Вероятно. А быть может, и нет, в те-то времена, когда он все это строил.
      — Почему ты называешь его птайдеп? — снова задала вопрос Майа.
      — Здесь, в Праге, ППТ всегда называют птайдепом… Чешский язык такой странный.
      — Чешский — это не существительное, — пришла ей на выручку Бубуль. — Чешский — это только прилагательное. Точное название языка — честина .
      — Честина — это бусина номер двенадцать, Майа.
      — Спасибо, — поблагодарила Майа.
      Внезапно она почувствовала на рукаве чье-то вкрадчивое прикосновение. Майа взвизгнула и выронила наглазники.
      Довольная обезьяна вернулась в свое убежище, на плечи Бубуль, и, усевшись там, скалила пасть с острыми зубами.
      Наглазники чуть не ослепили Бубуль, увидевшую что-то новое, она на ощупь сдвинулась с места.
      — Плохая связь?
      — Плохие записи в документах, старые,— уточнила Бенедетта. Она тоже едва не ослепла.
      Майа молча поглядела в серебряные глазницы обезьяны.
      — Попробуй еще раз прикоснуться ко мне, я тебя убью, — беззвучно прошептала она.
      Обезьяна расправила лацканы фрака, дернула своим задранным вверх хвостом и спрыгнула на спинку дивана.
      — Я нашла выход! — воскликнула Бенедетта. — Давайте поднимемся на крышу.
      Майа опять надела наглазники. Двери в стене раздвинулись. Они очутились в виртуальной темноте. Мимо них спускались вниз кольца, похожие на полосы мчащихся галопом зебр.
      Они забрались на крышу. Под их ногами гремела черепица.
      Там были другие дворцы памяти. Возможно, они принадлежали преступным сообщникам Уоршоу? Она не могла понять, почему бывшие владельцы дворцов памяти захотели оставить их содержимое доступным друг другу. Неужели им доставляло удовольствие видеть, что другие люди спрятались столь же надежно? В виртуальной дали высилась покрытая туманом Китайская стена; похожий на башню правильный сталагмит с тонкими чернильными разводами. В каком-то внезапном, явно не эвклидовом пространстве вздувалась пузырями огромная структура, сверкавшая, словно яркие прожилки на черном мраморе. Она производила зловещее впечатление и больше напоминала некий видимый газ или газообразное стекло. Гладкая и элегантно поблескивающая конструкция с покатой крышей вроде шляпки гриба, с чешуйчатым фундаментом, колоннами и прожилками по сторонам. Крыша еще одного дворца была похожа на пчелиные соты, окруженные сотней мелких пятен-пылинок. Они медленно плыли, разъединялись и снова сливались в огромные клетки вроде виртуальных птеродактилей.
      — Какая странная метафора, — поежившись от изумления, отметила Бубуль.
      — Ни разу не видела такой старой и все еще действующей виртуальности.
      — Я даже не представляю себе, где мы находимся, — сказала Майа. — Я имею в виду, где это происходит, в какой точке земли?
      — Может быть, это и не отражение реального процесса, — предположила Бенедетта. — Выглядит фантастически, копия может быть и каким-то фрагментом от спускового устройства в клозете где-нибудь в Макао. Ты не должна доверять визуальному изображению. Через другой интерфейс все может показаться очень заурядным и буржуазным.
      — Не упрямься, Бенедетта, — упрекнула ее взволнованная Бубуль. — Геронтократы живут совсем иначе! Ни один владелец подобного дворца не явится сюда просто ради иллюзий. Ему незачем обманываться. Это приют старика, его душевная отрада. Особенное убежище! Преступный мир.
      — Любопытно, обитает ли кто-нибудь в этих странных местах. Может быть, они уже давно мертвы и действуют автоматически. Это призрачные замки на виртуальном песке.
      — Не надо так говорить, — жестко возразила Майа.
      — Давайте полетим, — Бенедетта грациозно перегнулась через край парапета.
      Наглазники потемнели.
      — Как жаль! От этого разрушился контакт, — вздохнула Бенедетта.
      Она сняла наглазники, и девушки молча посмотрели друг на друга.
      — Как ты стала владелицей этого дворца? — задала наконец вопрос Бубуль.
      — Не спрашивай, — предупредила ее Бенедетта.
      — Ну, я надеюсь, — улыбнулась Бубуль, — старик оставил тебе деньги?
      — Если он это и сделал, то я не нашла тайника, — ответила Майа, сложив свои наглазники. — Во всяком случае, пока что сокровищ у меня нет.
      — Нет-нет, — настаивала Бубуль, — оставь все себе. Я найду тебе и получше. Какой у тебя адрес?
      — У меня нет точного адреса. И сетевого адреса тоже нет. На самом деле я здесь проездом.
      — Ты можешь остановиться у меня, если случай приведет тебя в Штутгарт. У моих дядюшек места хватит.
      — Очень мило с твоей стороны, — отозвалась Майа. — Вы обе так добры и щедры. Я даже не знаю, как вас благодарить.
      Бенедетта и Бубуль обменялись откровенными многозначительными взглядами настоящих всезнаек.
      — Не стоит, — сказала Бенедетта. — У нас есть чем поделиться. Мы всегда готовы помочь сестре по духу.
      — На сцене этой жизни мы — современные женщины, — торжественно заявила Бубуль. — Жить свободно и ни от кого не зависеть — вот наша цель! У всех нас есть свои желания, не совпадающие с общественными. Мы суперсовременные женщины сегодняшнего дня! Мы либо стремимся к звездам, либо подыхаем в канаве.
      Бубуль внезапно нагнулась.
      — Что это? О, поглядите, Патапуфф нашел подходящего «москита»! Это хороший знак. Давайте проверим нашу кровь, отпразднуем встречу — что-нибудь выпьем. Посидим немного в тепле и уюте.
      — Не знаю… — замялась Бенедетта. — У меня в последнее время такой низкий уровень липидов. Может быть, минеральную воду.
      — И я тоже, — сказала Майа.
      — Попросим какого-нибудь милого мальчика принести нам выпить, — предложила Бубуль. Она взяла ноутбук и весело похлопала им над головой.
      — Что за дружок привел тебя в бар? — обратилась Бенедетта к Майе. — Юджин?
      — Я пришла сюда не с Юджином.
      — Юджин — настоящий идиот, правда? Ненавижу людей, путающих алгоритмы с архетипами. И к тому же он из Торонто.