— Но вы должны признать, что здесь есть и положительные стороны, — продолжал Линдсей. — Теперь, когда ваша сеть туннелей уже, как вы выражаетесь, «подверглась заражению», мы можем хотя бы встретиться лицом к лицу, без скафандров.
      — Это безумие, господин госсекретарь.
      Линдсей поднял левую руку к груди:
      — Но, доктор Мавридес, взгляните на ситуацию с нашей точки зрения! ГДФ не может бесконечно откладывать вступление в обладание своей законной собственностью! Я не усматриваю в наших действиях ничего нелогичного. Вы продолжаете придерживаться мнения, что мы должны улететь. Но мы не разбойники, а поселенцы. Нас не свернуть с пути туманными посулами и антимеханистской пропагандой. Мы — горняки.
      — Вы — пираты. Механистские наемники.
      Линдсей пожал плечами — точнее, плечом.
      — У вас действительно травма руки? Или же вы притворяетесь, чтобы убедить меня в вашей безвредности?
      Линдсей молчал.
      — Понимаю вашу точку зрения, — сказала она. — Переговоры без доверия невозможны. И где-то обязательно есть почва для взаимопонимания. Так давайте поищем.
      Линдсей выпрямил руку.
      — Хорошо, Нора. Давайте — между нами двоими — оставим пока наши роли. Слушаю вас. Я согласен на любой уровень откровенности, какой вы предложите.
      — Тогда скажите, как вас зовут.
      — Мое имя вам ничего не скажет. — Последовала пауза. — Хорошо. Называйте меня Абеляром.
      — Из какой генетической линии?
      — Я не шейпер.
      — Вы лжете, Абеляр. Вы движетесь как один из нас. Рука помогает это скрывать, но ваша неуклюжесть слишком уж хорошо разыграна. Сколько вам лет? Сто? Меньше? Давно вы в бродягах?
      — Это так важно? — спросил Линдсей.
      — Вы можете вернуться! Поверьте, положение изменилось! Совет нуждается в вас! Я вас поддержу. Присоединяйтесь к нам, Абеляр. Вы ведь — один из нас. Что общего у вас с этими грязными ренегатами?
      Линдсей потянулся к ней. Нора резко отпрянула; длинные шнурки, стягивавшие ее рукава, взвились вверх.
      — Вот видите, — сказал Линдсей, — я такой же грязный, как и они.
      Он взглянул ей в глаза.
      Нора была прекрасна. Клан Мавридесов был генетической линией, прежде ему незнакомой. Большие светло-карие глаза, слегка монголоидные и скорее индейские, чем азиатские. Высокие скулы, прямой римский нос, густые черные брови и пышные, черные, глянцевито блестящие волосы, вьющиеся в невесомости и заправленные в изумрудно-зеленый пластиковый тюрбан, стянутый сзади красной ленточкой… Кожа ее отливала медью и была чистой и сверхъестественно гладкой.
      Их было шестеро. Семейное сходство их было удивительным, однако они не являлись идентичными клонами. Шестерка их составляла ту ничтожную долю Мавридесов, которая прошла отбор: Клео, Паоло, Фазиль, Ион, Агнесса и Нора. Лидером была сорокалетняя Клео, Hope шел двадцать девятый год, остальным было по семнадцать.
      Увидев их, Линдсей проникся к ним жалостью. Совет Колец не любил швыряться средствами направо и налево. Семнадцатилетние гении вполне подходили для подобных заданий и обходились дешево… Они разглядывали его, Линдсея, и карие их глаза полны были опасливой брезгливости — точно так обычные люди смотрят на вредных насекомых. Они убили бы его, не задумываясь, — мешало лишь отвращение.
      Однако было поздно. Им бы убить его с самого начала, пока еще можно было сохранить свою стерильную чистоту… Теперь же он был слишком близко, и дыхание его, кожа, зубы и даже кровь — все источало заразу…
      — У нас нет антисептиков, — объяснила Нора. — Мы даже не думали, что они могут понадобиться. Для нас, Абеляр, все это будет крайне неприятно. Нарывы, опухоли, сыпи… Понос… И никуда от этого не денешься. Даже если вы улетите завтра же; воздух с вашего корабля… в нем кишели микробы.
      Она развела руками. Алые шнуры стягивали на запястьях пуфы рукавов ее блузы; сквозь разрезы слабо мерцала гладкая кожа предплечий. Блуза походила на шаль, стянутую шнурками на боках, а в талии — поясом. Нора сшила ее сама. Лацканы украшали розово-белые кружева. Были на ней также собранные у коленей шорты и пурпурные сандалии на тесемках…
      — Мне очень жаль, — заговорил Линдсей, — но так — все лучше, чем умирать… Шейперы долго не протянут, Нора. Им конец. Я вовсе не питаю любви к механистам, поверь… — Здесь он в первый раз отважился на жест правой рукой. — Я сейчас скажу тебе одну вещь, но если ты перескажешь ее кому-либо — отопрусь напрочь. Механисты существуют только благодаря вам. Союз картелей — липа. Объединяет их единственно страх и ненависть к перекроенным. Уничтожив Совет Колец — а за ними, кстати, не заржавеет, — они сами рассыплются в пыль. Прошу тебя, Нора: ну, чисто полемики ради, прими хоть на время мою точку зрения. Я понимаю, что вы обречены, что вы преданы своей генетической линии и своему народу… Но ваша смерть никому ничем не поможет. Шейперам суждено пасть. Сейчас есть только вы да мы. Восемнадцать человек. Я жил с фортунианами. Оба мы понимаем, чего они стоят. Шайка пиратствующих мародеров. Неудачники. Жертвы, Нора! Живущие на грани между правильным и доступным. Но если уж вы пойдете с ними, они не убьют вас ни за что. И это — ваш шанс. Для всех шестерых. Покончив с вами, они отправятся в картели. Если вы сдадитесь, возьмут с собой. Вы молоды. Скройте ваше прошлое — и лет через сто будете править этими самыми картелями! Механисты, шейперы… Это всего лишь ярлыки. А суть — в том, что мы живы. Живы!
      — Вы — просто орудия, — ответила женщина. — Да, верно, жертвы. И мы — жертвы. Но наш случай — как-то пристойнее. Голыми мы пришли в этот мир, Абеляр. Нас доставили сюда катером, неспособным на обратный полет, и в пути мы уцелели лишь потому, что на каждую реальную миссию Совет запускал по полсотни пустышек. Мы просто не стоим того, во что обошлось бы картелям наше уничтожение. Потому-то вас и наняли… Богатые, власть предержащие механисты обратили вас против нас. Мы сами обеспечили себе жизнь. Из ничего, собственными умом и руками, при помощи собственного ветвэра возвели эту базу. А вы пришли нас убить. И продолжить жить за наш счет.
      — Но, так или иначе, мы здесь. Что прошло, того не поправишь. Я прошу тебя оставить меня в живых, а ты мне идеологией тычешь… Не будь такой непреклонной, Нора! Не губи всех!
      — Я тоже хочу жить, — сказала она. — Но это вы должны к нам присоединиться. Толку от этого будет немного, однако мы согласны терпеть вас. Вы никогда не станете настоящими шейперами, но здесь, под нашей эгидой, найдется место и дикорастущим. А картели… Пусть делают что хотят — мы их переиграем. Не мытьем, так катаньем.
      — Вы — в осаде, — напомнил Линдсей.
      — Прорвемся. Ты разве не слышал? Цепь переходит на нашу сторону. Одна орбитальная станция уже наша. Корпоративная республика Моря Ясности.
      Даже здесь не кинула его тень Константина.
      — И ты считаешь это победой? — с сарказмом спросил он. — Эти-то упадочнические мирки? Древние развалины?
      — Отстроим заново, — с холодной уверенностью сказала она. — Их молодежь — за нас!
 
       Космический корабль «Красный Консенсус»
       01.01.17
 
      — Добро пожаловать на борт, доктор Мавридес.
      Президент протянул руку. Нора пожала руку без колебаний — ее кожу надежно защищал тонкий пластик скафандра.
      — Прекрасно начинается новый год, — заметил Линдсей.
      Они находились в рубке управления. Только сейчас Линдсей осознал, как не хватало ему знакомой, уютной музыки приборов. Звук пропитывал все его существо, снимая напряжение, о котором сам он и не догадывался.
      Переговоры длились уже двенадцать дней. Он уже и забыл, насколько непрезентабельно, неопрятно выглядят пираты. Закупоренные поры, слипшиеся волосы, грязные зубы… Да шейперскому глазу они должны казаться животными!
      — Это — наше третье соглашение, — официально продолжал президент. — Первое — Акт об установлении отношений, затем — Акт о технологическом налогообложении и Торговое соглашение, а вот теперь — одно из величайших достижений нашей общественной политики — Решение о воссоединении. Добро пожаловать на «Красный Консенсус», доктор. Мы надеемся, что каждый ангстрем этого корабля вы примете как наше национальное наследие и оцените по достоинству.
      Прилепив отпечатанное соглашение к переборке, президент изобразил под текстом развесистый, сложный росчерк. Линдсей же — левой рукою — приложил государственную печать. Тоненькая, рыхлая бумага немного смялась.
      — Теперь все мы здесь — единый народ, — подвел итог президент. — Можно малость расслабиться и это… познакомиться поближе.
      Вытащив тускло-серый ингалятор, он основательно затянулся.
      — Вы сами сшили этот скафандр? — спросила спикер парламента.
      — Да, госпожа спикер. Швы сшиты проволокой и склеены эпоксидной смолой из наших ветвэр-резервуаров.
      — Понятно.
      — Тараканы у вас красивые, — сказала деп-два. — Розовые с золотым и зеленым. Даже и на тараканов-то не похожи. Мне бы таких!
      — Я полагаю, это можно устроить.
      — А я вам за них дам релаксанта. У меня много.
      — Спасибо, — сказала Нора.
      Она держалась прекрасно. Линдсей втайне гордился ею.
      Расстегнув скафандр, Нора выплыла из него. Она была одета в треугольное пончо с геометрическим орнаментом в белых и холодно-голубых тонах. Углы пончо были стянуты на бедрах шнуровкой, на ногах не было ничего, кроме сандалий на липучках.
      На сегодня пираты тактично отказались от красных комбинезонов с серебряными скелетами. Традиционную их одежду заменяли мышасто-бурые комбинезоны Дзайбацу, в которых они выглядели сущими дикарями.
      — Мне бы такой сгодился… — Деп-три сравнивал гофрированный рукав своего скафандра с тоненьким пластиковым рукавом Нориного. — А как вы в них дышите?
      — Они — не для пространства. Мы просто закачиваем в них чистый кислород и дышим, пока можно. Минут на десять хватает.
      — Ну, баллоны я подмонтирую. Космичней будет. Солнцу понравится.
      — Мы научим вас шить такие. Очень полезное искусство.
      Она улыбнулась. Линдсей внутренне передернулся. Он понимал, как должно воротить ее от густейшего запаха прокислого пота из скафандра третьего депутата.
      Он вклинился между ними, ненавязчиво оттерев в сторону депа-три, и — впервые — коснулся Норы Мавридес. Опустил руку на мягкое, бело-голубое плечо ее пончо. Мускулы под тканью были судорожно напряжены.
      По губам ее скользнула стремительная улыбка.
      — Не сомневаюсь, и остальные найдут ваш корабль восхитительным. Мы-то прибыли сюда в катере, на девять десятых загруженном льдом для ветвэр-резервуаров. Сами мы, практически мертвые, были залиты пастой… Был у нас робот, крохотный токамак, и прочего понемножку — проволока, горстка микрочипов, соли, микроэлементы… И — гены. Зародыши, семена, бактерии. Одежды у нас не было — для экономии полетного веса… Все остальное мы сделали собственными руками. Камню не устоять против плоти, если плоть мыслит.
      Линдсей кивнул. Об электромагнитном орудии она даже не заикнулась. Пушки сегодня не обсуждались.
      Она изо всех сил старалась обаять и очаровать пиратов, но все равно они чувствовали себя уязвленными. Да, Семье было чем гордиться. Они начинали путь к процветанию с бактериального ветвэра в желатиновых капсулах не крупнее булавочной головки. Они создали пластики, выжав их из камня. Творения их обходились дешево. Как сама жизнь.
      Они вросли в камень. Стальная настойчивость мягкой плоти вынудила скалу отступить. ESAIRS XII был пронизан туннелями — ободья с острыми зубьями грызли породу круглые сутки. Имелись у них и воздуходувки, состряпанные из виниловых мешков и ребер из пластика с памятью. Ребра дышали: они были подключены к токамаковой энергостанции; небольшие изменения напряжения заставляли их сокращаться и расширяться, и пластиковые «легкие» громко хлопали, втягивая воздух, а затем выдыхали его с животным визгом. Сам камень казался живым — столь разнообразны были наполнявшие его звуки жизни. Скрежет проходческих инструментов, дыхание воздуходувок, бульканье ферментаторов…
      Была у Мавридесов и растительность. Не только водоросли и протеиновая слизь, но и — цветы! Розы, флоксы, маргаритки — вернее, растения, называвшиеся так до того, как скальпель коснулся их ДНК. Сельдерей, латук, карликовая кукуруза, шпинат, люцерна… Бамбук! При помощи тонкой проволоки и бесконечного терпения бамбук превращался в трубы и сосуды. Яйца! У них были и куры — вернее, то, что называлось курами, прежде чем шейперские генные технологии не превратили их в невесомостные генераторы протеина.
      Они были могущественны, уязвимы и полны отчаянной ненависти. Линдсей понимал, что они лишь выжидают удобного случая и взвешивают все «за» и «против», тщательно рассчитывая свои действия. Да, они нападут и будут бить на поражение, но лишь в тот момент, когда обеспечат себе максимум возможностей победить и уцелеть.
      Понимал он также и то, что каждый новый день, каждое незначительное соглашение либо уступка кладут еще один слой шеллака на разделяющую их трещину. День за днем обретает форму новый статус-кво, непрочное перемирие, держащееся единственно на привычке. За неимением лучшего, хороша уже сама надежда на то, что мир на словах обернется когда-нибудь миром на деле.
 
       ESAIRS XII
       03.02.17
 
      — Эй! Государственный секретарь!
      Линдсей проснулся. В призрачном тяготении астероида он едва касался пола своей пещерки, называемой всеми «Посольством». После принятия Решения о воссоединении он со всеми гражданами ГДФ переселился на астероид.
      Разбудили его Паоло с Фазилем. Оба юноши были одеты в вышитые пончо и жесткие пластиковые венцы, стягивающие длинные, развевающиеся волосы.
      Кожная инфекция поразила их жестоко, и с каждым днем положение ухудшалось. Шея Паоло была так воспалена, что горло казалось перерезанным. У Фазиля болело левое ухо, отчего голова его постоянно клонилась вбок.
      — Хотим тебе кое-что показать, — сказал Паоло. — Можешь пойти с нами, господин государственный секретарь? Только — тихо.
      Голос его звучал так мягко, а взгляд карих глаз был таким невинным и ясным, что Линдсей тут же понял: они пришли неспроста. Убьют? Пока нет, скорее всего. Зашнуровав пончо, он долго возился со сложными завязками сандалий и наконец сказал:
      — Я к вашим услугам.
      Они выплыли в коридор. Коридоры, которые соединяли пещеры, были просто-напросто длинными и узкими — метр в поперечнике — норами. Мавридесы поплыли вперед с гибким проворством ящериц. Линдсей отстал. С правой его рукой делалось все хуже и хуже — она совсем потеряла чувствительность.
      Так, в молчании, они добрались до одной из ферментационных, освещенной желтым неярким светом. Сюда выходили пухлые, сосцеобразные насадки трех ветвэр-камер. Сами камеры, подобно связкам огромных сосисок, размещались в каменных туннелях. В каждом туннеле лежала цепочка таких «мешков», соединенных встык с помощью фильтров. В последнем «мешке» крутилась, слегка пощелкивая, мешалка из пластика с памятью. В воздухе вилась, подсыхая, пустотелая труба из абсолютно прозрачного акрила; от нее шел сильный и неприятный запах.
      Миновав ферментационную, нырнули в темноту следующего туннеля. Все туннели были одинаковыми, с безупречно гладкими стенами. В освещении не было надобности. Любой из молодых гениев легко мог запомнить всю череду переходов.
      Слева донесся неспешный «клак-хрусть, клак-хрусть» проходческого обода. Ободья и зубья к ним делались целиком вручную, поэтому каждый из них звучал по-своему, слегка отличаясь от остальных, и это помогало Линдсею ориентироваться. В самом мягком камне они выгрызали в сутки по два погонных метра. За два года ободья пережевали больше двадцати тысяч тонн руды.
      Переработанная руда выстреливалась в пространство. В астероиде возникали пустоты — десять километров ходов, непроглядно темных и запутанных, словно клубок лески, украшенной бусинками жилых пещер, оранжерей, ветвэр-камер…
      Линдсея привели туда, где он еще не бывал. Раздался раздражающий скрип отодвигаемой каменной заслонки.
      Они пролезли мимо дряблой кишки отключенного компрессора. Едва Линдсей ее миновал, кишка шумно втянула в себя воздух.
      — Наше потайное место, — пояснил Паоло. — Мое и Фазиля.
      Голос его гулким эхом расколол темноту. Что-то зашипело, брызнув добела раскаленными искрами. Вздрогнув от неожиданности, Линдсей изготовился к бою, но тут же увидел, что Паоло держит в руках белую палочку с язычком пламени на конце.
      — Свеча, — сказал Паодо.
      — Свет-ча, — повторил Линдсей. — Понятно.
      — Мы играем с огнем, — сказал Паоло. — Я и Фазиль.
      Они находились в пещере-мастерской, выдолбленной в одной из рудных жил. Неискушенному глазу Линдсея стены показались гранитными — серовато-розовый камень, усеянный блестками горного хрусталя.
      — Здесь был кварц, — сказал Паоло. — Окись кремния. Его ради кислорода весь выбрали, а потом Клео забыла про это место. И мы забрали пещеру себе. Сами расширили. Верно я говорю, Фазиль?
      — Все точно, мистер секретарь, — с горячностью подхватил Фазиль. — Ручными бурами и расширяющимся пластиком. Видишь излом? Обломки мы прятали в мусор, который запускается в космос. Чтобы никто не догадался. Целыми днями работали. А самый большой обломок оставили.
      — Взгляни. — Паоло коснулся стены.
      Камень под его рукой сморщился и сполз на пол. В грубо вырубленной пещере размером с чулан висела на тоненькой ниточке продолговатая глыба. Паоло оборвал нитку и медленно и плавно выволок глыбу наружу. Фазиль помог ему погасить инерцию.
      То была двухтонная скульптура. Голова Паоло.
      — Мастерски сработано, — оценил Линдсей. — Можно?..
      Он провел пальцем по гладко отшлифованной скуле. Глаза — широко раскрытые, настороженные, с ямками зрачков, длиною примерно в пядь. На огромных губах играла еле заметная улыбка.
      — Когда нас сюда послали, — сказал Паоло, — мы знали, что не вернемся. Здесь и умрем. А почему? Не потому, что геном плохой. У нас хорошая линия. Мавридесы — из рода Властителей. — Он заговорил быстрее, перейдя на напевный говор Совета Колец. Фазиль молча кивал. — Просто мало шансов выжить. Случайность… Случайность сожгла нас, не дав дожить и до двадцати. Случайностью нельзя управлять. Кто-то из линии должен погибнуть ради жизни остальных. Если не мы с Фазилем, то наши соясельники.
      — Я понимаю, — сказал Линдсей.
      — Мы молоды и обошлись им дешево. Нас послали в пасть к врагу — это выгодно. Но мы с Фазилем живы. Внутри нас нечто такое есть. Мы не увидим и десяти процентов жизни, которой живут все, оставшиеся на родине. Но мы — вот они. Мы — существуем.
      — Но жить — лучше, чем умереть, — заметил Линдсей.
      — Ты изменник, — без малейшего намека на осуждение ответил Паоло. — Вне генолинии ты бескровен. Ты — просто… система.
      — Есть вещи поважнее, чем жизнь, — добавил Фазиль.
      — Войну можно пережить, если хватит времени, — сказал Линдсей.
      — Это — не война, — улыбнулся Паоло. — Всего лишь эволюция в действии. Думаешь, ты переживешь эволюцию?
      — Может статься, — пожал плечами Линдсей. — А если прилетят пришельцы?
      Паоло странно на него посмотрел.
      — И ты в это веришь? В пришельцев?
      — Все может быть.
      — А ты — ничего…
      — Так чем же я могу вам помочь? — сменил тему Линдсей.
      — Нам нужно задействовать пусковое кольцо. Хотим запустить эту голову. Запуск по касательной, на максимуме скорости, с максимумом энергии, перпендикулярно плоскости эклиптики. Кто-нибудь когда-нибудь увидит. Может, через пятьсот миллионов лет, когда от людей и следа не останется, какой-нибудь пришелец подберет мой портрет. Вне плоскости нет мусора, один вакуум, значит, портрет будет в целости. Камень хороший, твердый. Даже став красным гигантом, Солнце едва его согреет. Он уцелеет и до стадии белого карлика — а может, и до черной дыры, пока наша галактика не взорвется или Космос не пожрет собственный хвост. Мой образ будет вечен.
      — Только сначала надо запустить, — тихо сказал Фазиль.
      — Президенту это не понравится, — сказал Линдсей. — Еще в первом соглашении, которое мы подписали, содержится запрет на запуски в период переговоров. Может быть, немного погодя… Когда доверие окрепнет.
      Фазиль с Паоло переглянулись. Линдсей понял, что ситуация вышла из-под контроля.
      — Послушайте, — продолжал он. — Вы оба талантливы; после блокировки кольца времени у вас хоть отбавляй; вы ведь можете сделать портреты со всех нас.
      — Нет! — крикнул Паоло. — Это — только наше!
      — Ну а ты, Фазиль? Ты не хочешь такую?
      — Мы мертвы, — ответил Фазиль. — На эту голову ушло два года. Вторую мы не успели бы. Случайность сожгла нас обоих. Один из нас должен был пожертвовать всем, и мы решили… Покажи ему, Паоло.
      — Нельзя, — отрезал тот. — Да он и не поймет.
      — Пусть знает, Паоло, — твердо сказал Фазиль, — почему ты — главный, а я подчиняюсь. Покажи ему.
      Паоло извлек из-под пончо маленький акриловый ящичек. Внутри лежали два каменных кубика с белыми точками на гранях. Кости.
      Линдсей облизнул пересохшие губы. Он видел кости на Совете Колец. Заразная, прилипчивая игра. Азартная. И не только из-за денег — эти кубики решали вопросы куда более важные. Тайные соглашения. Вопросы первенства. Секс. Борьба внутри генолиний между людьми, отлично знающими, что они полностью равны. Кости решали все — быстро и окончательно.
      — Я могу помочь вам, — сказал Линдсей. — Давайте поговорим.
      — Мы сейчас должны быть на вахте. Радиомониторинг. Мы уходим, мистер секретарь.
      — Я иду с вами.
      Установив на место каменную заслонку, шейперы нырнули в темноту. Линдсей старался не отставать.
      Тарелочные антенны шейперов были вкопаны в грунт по всему астероиду. Чашеобразные кратеры являлись готовой основой для замаскированной медной сетки отражателей. Все антенны были подключены к центральному процессору — сложному комплексу полупроводников, укрытому в прочной акриловой консоли. В гнезда ее вставлялись кассеты самодельной пленки, и дюжина разных головок постоянно вела запись. На другом конце консоли размещался жидкокристаллический экран для видеокопий и от руки надписанная клавиатура.
      Юноши принялись прочесывать диапазоны постоянных механистских передач. Большинство передач шло в шифрованном виде, представляя собою лишь безликое попискивание кибернетических цифровых кодов.
      — Что это там? — спросил Паоло. — Фазиль, возьми пеленг!
      — Где-то близко… А, это тот маньяк.
      — Какой? — спросил Линдсей. Громадный зеленый таракан в фиолетовую крапинку, треща крыльями, пролетел мимо.
      — Тот, что из скафандра не вылезает.
      Юноши переглянулись. В глазах их Линдсей прочел то, что они вспомнили. Запах…
      — Он что-нибудь говорит? — спросил Линдсей. — Включите, пожалуйста.
      — Да он всегда говорит, — сказал Паоло. — Вернее, поет. Включит передачу и бредит…
      — Он в новом скафандре, — с тревогой сказал Линдсей. — Включите.
      Раздался голос третьего депутата:
      — …Шершавый, как мамино лицо. Жаль, что с другом Марсом не попрощаюсь. И Карнавала тоже жаль. На несколько километров отошел — и этот свист. Думал, новый друг зовет. А нет. Просто маленькая дырочка в спине, где я баллоны приклеивал. Баллоны качают здорово, но дырка быстрее. Скоро обе кожи мои остынут.
      — Да вызовите же его! — крикнул Линдсей.
      — Я же сказал: он — в режиме передачи. Его рации, наверно, лет двести. Когда он говорит, то не может ничего слышать.
      — Не пойду назад, здесь останусь. — Голос третьего депутата слабел. — Нет воздуха — говорить нечем и слушать нечего. Надо выбраться. Молнию вот только… Если повезет, успею раздеться… — Послышался легкий треск помех. — Прощай, Солнце. Прощайте, звезды. Спасибо за…
      Свист убегающего в пространство воздуха заглушил слова, а затем снова затрещали помехи.
      Линдсей, обдумав происшествие, тихо сказал:
      — Паоло! Я был нужен для алиби?
      — Что?!
      Паоло был потрясен.
      — Вы повредили его скафандр. А затем постарались не оказаться в радиорубке, когда ему была нужна помощь.
      Паоло побледнел.
      — Клянусь, мы близко не подходили к его скафандру!
      — Почему же вас не оказалось на вахте?
      — Это Клео меня подставила! — закричал Паоло. — Действовать должен был Иан, ему выпали кости! А я должен был остаться чистым!
      Фазиль сжал его руку:
      — Паоло, заткнись.
      Некоторое время Паоло пытался перебороть его взглядом, затем обратился к Линдсею:
      — Это все Клео с Ианом. Завидуют моему везению…
      Фазиль встряхнул его. Паоло хлестнул брата по лицу. Вскрикнув, тот обхватил Паоло, прижав его руки к туловищу.
      — Я был не в себе, — потрясение сказал Паоло. — Я соврал. Клео любит нас всех. А это — просто несчастный случай. Несчастный случай…
      Линдсей покинул рубку. Миновав ветвэр-камеру и оранжереи, где компрессоры испускали запах свежего сена, он достиг пещеры, освещаемой сквозь газопроницаемую пленку тусклыми красными лампами. Здесь находился вход в комнату Норы, перекрытый ее личной воздуходувкой. Примерившись, во время «выдоха» Линдсей проскользнул мимо пульсирующей кишки и включил свет.
      Круглые стены комнаты покрывал фиолетовый орнамент. Нора спала.
      Ноги и руки ее были опутаны проводами. Запястья, локти, колени и щиколотки облегали браслеты. К группам мышц под обнаженной кожей было подведено множество черных электродов. Ноги и руки плавно, в унисон, двигались — вправо, влево, вперед, назад… К спине, к нервным узлам и окончаниям, прильнул длинный панцирь.
      Диптренажер. Спинномозговой краб. Вспышка воспоминаний привела Линдсея в бешенство. Толкнувшись ногой в стену, он ракетой понесся к Норе. Глаза ее слепо раскрылись навстречу его яростному крику.
      Он схватил ее за шею и рванул вперед, вонзив ногти под резиновый обод краба. Часть прибора отошла от спины. Кожа под ним была красной и мокрой от пота. Линдсей оторвал провод от ее левой руки и снова рванул краба. Нора вскрикнула — крепления, удерживавшие краба на спине, больно врезались в ребра.
      Краб был сорван. «Брюхо» его щетинилось мириадами полупрозрачных трубочек — оболочек тонких, как волоски, электродов. Линдсей дернул еще раз. Оболочки проводов, растянувшись, лопнули, обнажив разноцветную изоляцию.
      Упершись ногой в ее спину, он потянул. Нора забилась, отыскивая на ощупь пряжку. Пояс, который удерживал краба, просвистев в воздухе, расстегнулся. Линдсей держал прибор в руках. Краб, не отработавший до конца программу, шевелился будто живой. Раскрутив прибор за крепления, Линдсей изо всех сил ударил им по стене. Сегменты спины разошлись, пластик затрещал. Линдсей снова хлестнул им по камню. Брызнула бурая смазка, свертываясь в шарики, которые наполнили воздух. Наступив на прибор ногой, Линдсей рванул ремень — еще и еще — пока тот не подался. Из трещины в корпусе выглянули потроха — круглые, словно таблетки, биочипы в переплетении разноцветных оптических волокон.
      Линдсей еще раз, уже не так яростно, ударил по крабу. Мало-помалу бешенство улетучивалось. Стало холодно. Правая рука Лиидсея непроизвольно дергалась.
      Нора, прижавшись к стене, пыталась нащупать вешалку. Внезапная остановка нейропрограммы вызвала приступ безудержной дрожи.
      — Где другой?! — рыкнул Линдсей. — Тот, что для лица?
      — Н-не вз-зяла, — сказала Нора, стуча зубами.
      Пинком ноги Линдсей отшвырнул краба в угол.
      — Нора! Давно ты пользуешься этой штукой?
      — Каждую ночь…
      — Каждую ночь?! Господи боже…
      — Я должна держать форму.
      Дрожь ее не унималась. Сняв с вешалки пончо, она нырнула головой в ворот.
      — Но ведь это такая боль… — проговорил Линдсей. — Эта штука жжет как огонь!
      Нора пригладила на бедрах яркую ткань.
      — Ты — один из тех, — сказала она. — Из первых. Отбракованных. Перевертышей.
      — Ты — какого выпуска?
      — Пятого. Последнего.
      — А я был в первом. Иностранный отдел.
      — Так ты — даже не шейпер…
      — Я — из Цепи.
      — Считается, что никого из вас уже нет в живых. — Она сняла с рук и ног браслеты сломанного краба. — Я должна тебя убить. Ты напал на меня. Ты — изменник.
      — Когда я разбивал эту пакость, я чувствовал подлинную свободу.
      Линдсей с удивлением погладил больную руку. Да, он вправду утратил самоконтроль. Чувство протеста на какое-то мгновение пересилило разум. Вспышка настоящего, человеческого гнева прорвалась сквозь дипнавыки. Линдсей был потрясен — зато такой целостности он не чувствовал в себе уже многие годы.
      — Вот из-за таких все и рухнуло, — сказала Нора. — Вы сломали нам, остальным, жизнь. Мы, дипломаты, должны быть наверху, управлять всем и установить мир. Но программу закрыли. Объявили, что мы ненадежны. Идеологически.
      — Они хотят, чтобы все мы умерли, — сказал Линдсей. — Затем тебя и отправили сюда.
      — Меня не отправляли. Я вызвалась добровольно. — Она затянула последний шнурок пончо. — Если мне удастся вернуться, меня встретят как героиню, с почестями. И это — мой единственный шанс пробиться к власти на Кольцах.
      — Почему обязательно — там?
      — Все остальное неинтересно.
      — Деп-три погиб, — сообщил Линдсей. — Зачем ты убила его?
      — По трем причинам. — Она даже не пыталась притворяться. — Это было легко выполнить. Вас стало меньше. И третье — он был сумасшедшим. Хуже любого из вас. Слишком непредсказуемым. Слишком опасным, чтобы оставаться в живых.
      — Он был безвреден. — Глаза Линдсея наполнились слезами. — В отличие от нас с тобой.
      — Будь у тебя мое самообладание, ты бы не плакал. Даже если бы тебе вырывали сердце.
      — Оно уже вырвано. Как и твое.
      — Абеляр… Он был пиратом.
      — А остальные — нет?
      — Думаешь, они о нас будут плакать?
      — Нет. Они даже о своих не будут особенно плакать. Но вот отомстить они захотят. Как ты отнесешься к тому, если завтра исчезнет Иан? А месяца через два ты найдешь его кости в отстойнике какого-нибудь ферментатора? Или даже так, если уж у тебя настолько стальные нервы: как насчет тебя самой? Каков тебе покажется вкус власти, когда ты будешь блевать кровью за шлюзом?
      — Все в твоих руках, — сказала она. — Я сказала правду, как мы и договаривались. Ну а как сдержать в узде вашу компанию — твое личное дело.