Такое достижение было встречено дружным свистом и аплодисментами команды. Вокруг постепенно собиралась толпа, состоящая преимущественно из броско разодетых шлюх и их сутенеров. Среди них затесалось с дюжину просто зевак и несколько матросов с других кораблей, выделявшихся загорелыми руками и бледными лицами. Следующим номером выступал Грент: - Разойдитесь, разойдитесь, дайте мне пройти или я сам расчищу дорогу от ваших трупов! Не стойте на пути, мелюзга! Я опускаю руки в океан и достаю камни с самого дна! Не гневите меня, не то я обрушу стены Сушняка и выпущу ваш воздух! Одной рукой я завязываю мачту в узел, а в другой плавлю сталь!.. Догадавшись, что это представление может чудесно обойтись без нас, я потянул Калотрика за рукав и мы, никем не замеченные, юркнули в какую-то подворотню. - Слушай, славный скверик! Давай вжаримся, что ли? - Калотрик вынул пипетку и прислонился к рекламному щиту, приглашавшему воспользоваться услугами татуировочного салона. Достав из кармана рубашки пакет, он набрал устрашающую дозу Пламени и передал мне. - Монти, я столько не потяну, - запротестовал я. - Тысяча чертей, Джон, разве это доза для такого крепкого парня? - он отобрал у меня пипетку и запрокинул голову. - Видишь? - Он опустил пипетку в пакет и набрал не меньше прежнего. - Я, пожалуй, воздержусь. Надо хоть что-нибудь оставить нашим друзьям из Нового Дома. - Брось ты! На всех хватит! Сколько, думаешь, мы еще китов поймаем? Двадцать? Тридцать? Как вернемся - ты будешь литрами его мерить. Ну как, точно не хочешь? - Не так много. - Что ж, как знаешь, - пожав плечами, Калотрик заглотил вторую порцию. - Ты его разбавил, точно? - сообразил я. Вынув пакет из его обмякших пальцев, я набрал себе четверть пипетки. - За Эрикальда Свобольда, провозгласил я, - да будет земля ему пухом. Он это заслужил. - Кто-кто? - Эрикальд Свобольд. Он открыл Пламя. Во всяком случае, так считается. Я принял свою дозу. Эффект был незамедлительным и мощным: заряд синего электрического света взметнулся вверх по позвоночнику и напрочь позамыкал тщательно выверенные нейросхемы, ввергнув их в искрящийся хаос. Вслед за Калотриком я привалился к стене, беспомощно улыбаясь. - Ты ничего не хочешь, красавчик? - заворковал у меня над ухом чей-то голос. Я быстренько спрятал Пламя за пазуху и постарался сгрести свои разбежавшиеся шарики в кучку. Пока я отъезжал, во двор забрела сушняцкая бабочка. На ее не юном уже лице выделялись острые скулы, покрытые разноцветным гримом. - Покувыркаемся, морячок? - Я... не... э-э-э... нет. - А я бы, пожалуй, прилег, - пробормотал Калотрик, сползая на землю. - Я тебя провожу, дорогуша, - она помогла ему встать, - я знаю одно местечко, как раз для тебя, - обхватив Калотрика за талию и устроив его руку на своих неслабых плечах, она с материнской нежностью погладила торчащий у него из заднего кармана бумажник. Мне она подмигнула; ее раскрашенное лицо сияло нестерпимо ярко для моего опаленного Пламенем сознания. - Удачи, китобой. Загляни как-нибудь в салон мадам Энни. Спроси Мельду. Когда они окончательно скрылись из виду, я медленно набрал полную грудь холодного воздуха. Похоже, все вокруг начинало возвращаться по местам, но я забыл о чем-то важном... какое-то поручение... Ах, да! Бренди! С крайней осторожностью я вышел на улицу и встал на самый медлительный тротуар. Прошло немало времени, прежде чем я выбрал среди проплывавших мимо баров один не слишком подозрительный и сошел с дорожки. Буквы, покрытые зеленой светящейся краской, добываемой из сушняцкого планктона, складывались в название: "Бар и Гриль Меркля". Я прошел внутрь и пнул медный рычаг у основания стойки. Показался Меркль, приземистый, лысеющий мужчина с загорелым лицом и щеголеватыми усиками. - Чего налить, моряк? - Смешай-ка мне ерша, - прорычал я; ни дать ни взять - настоящий морской волк. - Это что еще такое? - Я объяснил. - Извини, такого мы не держим, поджав губы, сообщил Меркль, - ничего крепче десяти градусов. - Почему? - Потому, что это незаконно. - Мог бы и сам догадаться. - Тогда эля. Вскоре мне представилась возможность убедиться, что низкий процент алкоголя в напитках не может вынудить достаточно целеустремленного сушнеца оставаться трезвым. Я как раз избавлялся от привкуса Пламени во рту, когда один из посетителей бара с воинственным ревом смял жестяную кружку о голову собутыльника. Тот не растерялся и сшиб обидчика со скамьи своим здоровенным кулаком. - А ну, прекратить сейчас же! - гаркнул Меркль, доставая длинную алюминиевую палицу, усаженную бронзовыми шипами. - Отправляйтесь на улицу и там уладьте свои разногласия, как подобает джентльменам. - Я ему все зубы пересчитаю, - пообещал зачинщик, поднимаясь с пола и допивая остатки пива из мятой кружки. Вглядевшись повнимательней в его бледное опухшее лицо, я узнал Блакберна, гарпунера с "Выпада". Он и его противник, мускулистый сушнец, рыжая поросль в ноздрях которого соперничала по длине с усами, переругиваясь, пошли к выходу. Я прикончил эль, стянул с ближайшего столика оставленные кем-то чаевые и заплатил по счету. - Заказы с доставкой принимаете? - поинтересовался я. - Само собой. Заказав три кварты самого крепкого эля с доставкой в порт, я оставил номер дока, в котором стоял "Выпад". На улице я нашел Блакберна с приятелем за прежним занятием - они катались по мостовой, развлекая быстро собиравшихся зевак. Я протолкался поближе. У Блакберна из волосатой ноздри капала кровь, у его оппонента была разбита губа. Ни тот, ни другой уже не могли толком стоять на ногах; их хватало только на то, чтоб изредка отоваривать друг дружку по корпусу. Слабели как драчуны, так и их кулаки, так что эффект каждого удара оставался прежним. После очередного тумака жертва издавала короткий басовитый стон, прерываемый судорожным свистящим вдохом. Наконец они остановились, измочаленные, беспомощно вцепившись друг в друга и тяжело сопя. Медленно, сосредоточенно, через силу, рыжеусый сжал кулак. Блакберн обессиленно приподнял руку. - К черту, - выдавил он сквозь распухшие губы, - пойдем лучше по бабам. - Точно, - кивнул его противник. Они с трудом поднялись на ноги и поковыляли рука об руку в направлении веселого дома через улицу напротив, к несказанному разочарованию зрителей. Выглянуло солнце - похоже, самое время пообедать. Ступив на тротуар, я покинул Межзвездную улицу и поднялся в более приличную часть города, где заказал бифштекс в ресторанчике под открытым небом. Кухня, к сожалению, оставляла желать лучшего - сушняцкие специи придавали мясу едкий привкус, а прилагавшийся на гарнир салат изобличал глубокое кулинарное невежество его автора. О чаевых не могло быть и речи. Выйдя на улицу, я решил вернуться на "Выпад" и проверить, не там ли Далуза. Межзвездная оказалась запружена - какие-то парни устроили разборку прямо на проезжей части. Заметив в свалке несколько знакомых лиц, я счел разумным направиться в обход, через Портняжную улицу - иначе б меня неминуемо втянули в общее веселье. Наверняка, на Портняжной когда-то и в самом деле обитали портные, но сейчас здесь обосновались продавцы масок. Каждая лавка поражала воображение обилием цветов и форм, я даже пожалел, что в моем рюкзаке осталось еще многое из того, что я приобрел вместе с маской на Острове. Казалось, с тех пор прошло много лет. С тех пор прошло всего два месяца. Вверх по стене арнарского утеса лифт тащился как черепаха, и я заранее подготовился к не менее долгому спуску вниз. Какого же было мое удивление, когда кабина стала не то чтоб опускаться, а просто падать так, что мои ступни не касались пола. Остальные пассажиры уже успели надеть маски и, плавая в воздухе, выглядели степенно, будто суд присяжных Конфедерации, выносящий смертный приговор. Я поспешил нацепить маску, прежде чем пыль доберется до глаз и легких. Последнюю четверть пути кабина тормозила, и я еле устоял на ногах. Нетвердым шагом вышел я к докам и глубоко вдохнул. Воздух на уровне моря был плотнее и богаче запахами. На "Выпаде" работа кипела вовсю - одни рабочие перестилали палубу, приклеивая длинные полосы китового вара, другие трудились на свежепоставленных мачтах, натягивая оснастку. Я присвистнул: наверняка капитану пришлось основательно раскошелиться, чтоб добиться столь многого за столь короткое время. Другой капитан мог бы обратиться в арнарское представительство своей компании, но у Десперандума подобной поддержки нет. Все деньги, что он тратит - его собственные. Впечатляет. Палатку Далузы куда-то убрали, и не удивительно - рабочие как раз настилали палубу в том месте, где она обычно стояла. Может, Далуза все-таки полетела в город? Я решил разузнать у капитана - он хоть и не очень одобрял мое увлечение (я уж всерьез подумывал, не точнее ли использовать слово "любовь"), но вряд ли стал бы скрывать. Люк оказался незаперт, и я спустился по трапу в гостиную. На столе высилась гора немытой посуды. Я снял маску и постучал в дверь каюты. - Открыто, - пророкотало из-за двери. Едва войдя, я сразу почувствовал напряженную тишину, густевшую в комнате. Десперандум покачивался в своем кресле, а возле койки, буравя капитана глазами, застыл Мерфиг. - А, Ньюхауз! - притворно обрадовался Десперандум. - Я не помешал? - Нет-нет. Матрос Мерфиг только что внес довольно интересное предложение. Не мог бы ты, Мерфиг, повторить все еще разочек? - Мерфиг, потупясь, смолчал. - Нет? Ну ладно. Мерфиг прослышал, что я в некотором роде ученый, и пришел ко мне... проситься в ученики. - Я молча слушал. Однако, боюсь, матрос Мерфиг и я придерживаемся разных мнений относительно того, что есть научный метод. Матрос Мерфиг не постеснялся выразить свою точку зрения. Мерфиг не мог больше сдерживаться: - Вы думаете, мы варвары, так? - произнес он с нажимом. - Вы явились из ниоткуда в своих блестящих межзвездных кораблях и думаете, что встретились с низшей расой. Видит Бог, мы грешники. Видит Бог, мы не вняли заповеданному, но это не повод смотреть на нас и наше знание как на пыль под ногами. Десперандум снисходительно улыбнулся. - Матрос Мерфиг расстроился, когда я показал ему, что его знание на самом деле является мистикой, а не наукой. - Мы имеем глаза, - звенящим голосом продолжал Мерфиг, - и мы видим. Мы не говорим об этом вслух, но мы знаем, что в глубинах что-то есть, что-то древнее, страшное и сильное. Оно... они... живут там миллионы лет, в глубинах, учатся, живут, крепнут с каждым днем, пока наконец не достигнут того, чего мы себе даже вообразить не можем, пока не станут как... как боги нижнего мира. - Боги нижнего мира, - закатив глаза, повторил Десперандум, классика. Пойми, Мерфиг, я отказал тебе вовсе не из-за недостатка уважения к тебе лично. Ты славный матрос, но это все. - А как же акулы? - чуть не плача, выкрикнул Мерфиг. - Я наблюдал за ними. Я много за чем наблюдал, - он метнул взгляд в мою сторону. - Они всегда приходят, когда мы убиваем кита. Они не могут его видеть. Они не могут почуять кровь, ее впитывает пыль. У них маленькие уши, они не могут его услышать. Но стоит только киту умереть, как они уже знают об этом. Я видел, как вы вскрывали одну из них, у них маленький мозг. И все же они жестоки и умны; умнее, чем положено зверю. - Это мы уже проходили, - устало отмахнулся Десперандум. - У них есть летучие рыбы, забыл? Я думаю, ты и за ними наблюдал, маленькие такие штучки с крыльями и отлично действующими глазами. - Мерфиг ничего не ответил. - Еще что-нибудь, матрос? - Только одно, капитан, - его голос дрожал от едва сдерживаемого гнева. - К концу рейса станет ясно, кто из нас ближе к Божьей истине. Я так скажу: вы подвергаете опасности не только свою жизнь, но и гораздо большее, чем жизнь, когда играете с тем, чего не способны понять. Внезапно Десперандум от души расхохотался грубым басом. Ему понадобилось изрядное время, чтобы более-менее успокоиться. - Прости меня, Мерфиг, - выговорил он, вытирая слезы с утонувших в веселых морщинках глаз, - за отсутствие должного уважения к твоему народу. Просто до сих пор я и представить не мог, сколь значительны ваши способности в области развлечений. Бледное лицо Мерфига стало еще бледнее. Непослушными руками он кое-как натянул свою маску с мишенями и кинулся из каюты, одолев трап в три прыжка. - На самом деле я не хотел обижать этого парня, - признался Десперандум. - Мне он нравится. Но, понимаешь ли, у него дурная наследственность. Когда колония состоит исключительно из мистиков и религиозных фанатиков не от мира сего; из тех, у кого рациональное на последнем месте... ты слушаешь, Ньюхауз? - Да, сэр. - А если прибавить сюда по сути своей жесткую и консервативную культуру... Все упирается в человеческий материал. Осциллоскоп из полена не сделаешь. - Так точно. Десперандум откинулся в кресле, со скрипом смирившимся с новой позой хозяина. - С чем пришел, Ньюхауз? - Хотел узнать, может вы видели... - Ага, наблюдателя? Помнится, наша предыдущая беседа на эту тему была бесцеремонно прервана... Я не стал оправдываться, лишь напустил на себя слегка смущенный вид. - Вы не знаете, где она сейчас, сэр? - Я тебя ценю, Ньюхауз, как человека, как терранца, ну и как повара, разумеется. За все время, что я мотаюсь по этому кратеру, я впервые нормально ем. - Благодарю, сэр. - С не меньшим уважением я отношусь к Далузе. Она со мной третий рейс. Но то, что творится между вами, ничего кроме дурных предчувствий во мне не пробуждает. Подумай, что может вынудить кого бы то ни было сменить планету, тело и даже биологическую принадлежность? - Она рассказывала мне о своей несхожести с остальными... - Она была уродом, - без обиняков уточнил Десперандум. - Она была так страшна, что никто из ее, хм, племени, не желал ни прикасаться, ни даже разговаривать с ней. Она была парией. А тут эта экспедиция - богоподобные существа в скафандрах высокой защиты. Они были не прочь поговорить. Они готовы были выложить свои идеи любому, кто согласился бы их выслушать. Однако, для предупреждения возможного вторжения, их разорвали на клочки. - Он пожал плечами. Гонители Далузы вывозились в крови своих жертв и умерли в мучениях. Когда прибыла спасательная команда, Далуза была готова. Она отправилась с ними, чтобы лечь под нож. - Я понимаю ее. Десперандум нахмурился. - Знаю, негоже применять человеческие мерки к чужаку, но не приходило ли тебе в голову, что, возможно, Далуза не совсем нормальна? - Капитан, нет никаких способов определения нормальности. Вы сами сказали, что нелепо мерять ее нашей меркой, ну а коль она безумна по их стандартам, не вижу, какое это может иметь значение для меня. Я просто понятия не имею, что считается нормой для ее народа, мало того - с ваших слов они производят не самое приятное впечатление... - Ну а если я скажу, что это связано с кровью? С человеческой кровью, орудием ее отмщения? Что кровь - предмет ее обожания, даже сексуальный фетиш? - Простите, капитан, но я не поверю, покуда не узнаю, откуда вам это известно. На пару секунд в каюте повисло молчание. - Ну, как знаешь, - подвел черту Десперандум. - Вернемся к делу. Я хочу, чтоб ты тщательней присматривал за Мерфигом. Он не станет подымать смуту, для сушняцкого китобоя это немыслимо. Однако, в последнее время он подозрительно себя ведет. То едва ходит, то носится как угорелый. Он словно находится под воздействием какого-то... - пока капитан искал нужное слово, я старался не дышать - ...некоего религиозного экстаза. Для подобных культур высока вероятность чего-то вроде синдрома пророка. Если на корабле назреет недовольство, он обязательно станет предводителем. - Я с него глаз не спущу, капитан. - Отлично. Да, будь добр, на обратном пути прибери со стола. - Капитан, - мягко напомнил я, - а как насчет моего вопроса? В этот самый момент я убедился, что Десперандум на самом деле очень стар. На его лице отразились растерянность и страх; я уже встречал такое выражение - у Тимона Хаджи-Али и супругов Андайн, когда они лихорадочно рылись в накопленных веками воспоминаниях, рассыпанных по всем закоулкам несовершенного человеческого мозга. Капитан быстро оправился: - Наблюдатель. Она ждет на кухне. Ждет тебя. Прихватив грязные тарелки, я надел маску, поднялся на палубу (рабочие по-прежнему трудились, не покладая рук) и спустился в камбуз. Локтем включив свет, я устроил посуду на столе. Далуза неподвижно сидела у входа в кладовую; маска не снята, руки скрещены на груди, крылья свисают, как бархатные занавеси. Я уселся к ней лицом на столе, рядом с тарелками: - Далуза, нам пора поговорить. Ты не снимешь маску? Она подцепила ремешок на затылке и потянула его наверх. Ее движения были столь нарочито-неторопливы, что я начал терять терпение. Но сдержался. Далуза медленно сдвинула маску, удерживая ее между нами, так что я все еще не видел ее лица. Вдруг маска упала. Я почувствовал, как оборвалось мое сердце. Клянусь, я явственно ощущал, как, выскользнув из сети вен и капилляров, оно ухнуло в желудок и дальше вниз. Мертвенное, изуродованное лицо Далузы расплылось у меня перед глазами. Меня затрясло, тошнота подступила к горлу, обеими руками я вцепился в край стола. Наверное, так выглядел бы человек, взявший в рот пропитанную кислотой губку. Ее губы раздулись, потеряли форму и стали похожи на фиолетовые сосиски. Белесые струпья мертвой кожи свисали с внешних краев, вся пораженная поверхность пещерилась желто-черными язвами. Я отвернулся. Далуза заговорила. Меня потрясло то, что она все еще способна говорить, так что я чуть не пропустил ее слова. Речь была медленной и шепелявой; губы слипались на каждом слоге. - Смотри, что ты натворил. - Вижу, - я только увеличил бы ее страдания, если б уточнил, кто из нас виноват. Она молчала; тишина так давила на меня, что я не выдержал: - Я же не знал, что будет так... Наказание не идет ни в какое сравнение с тем несчастным обрывком удовольствия... Господь жесток к тебе, Далуза. Ее губы зашевелились, но я ничего не расслышал. - Что? - Ты любишь меня? - повторила она. - Если да, то все в порядке. - Я люблю тебя. Когда я говорил это, я лгал. Но после того, как слова прозвучали, я с ужасом обнаружил, что сказал правду. Далуза беззвучно разрыдалась. Прозрачные слезы, поблескивая, скатывались по безупречным, мраморным щекам, и исчезали, касаясь края губ. Забывшись, я кинулся утешить ее и остановился. В который уж раз, и наверняка не в последний, меня раздирало болезненное противоречие. - Ты не веришь мне, - понял я с внезапной ясностью, - ты хочешь, чтоб мне было больно, как тебе. Твоя любовь - это боль, и ты не поверишь мне, пока я не разделю твоих страданий. Далуза застонала - странный утробный звук, от которого кровь стыла в жилах. - Почему, почему мы не можем даже прикоснуться друг к другу? Что я сделала? Что сделали со мной? - А знаешь, у меня есть пара перчаток, - вспомнил я. Далуза подняла на меня глаза и разразилась истерическим смехом. - Перчатки? Зачем китобою перчатки? - она сорвалась с места, подобрала маску и, неуклюже взбежав по трапу, исчезла. Я опустился на ее стул и принюхался. Определенно пахло духами.
      Глава 8
      Путешествие продолжается
      Вычистив посуду, я снова решил прогуляться в город, но на полдороге к лифту встретил рассыльного от Меркля. Девственно-черная маска выдавала, что парень ни разу не был в море. Я расплатился и вернулся на камбуз. С помощью проволочного ершика и песка я, как смог, отскреб самогонный аппарат от остатков жира, залил в него эль и приступил к перегонке. Однако, вскоре я проголодался и решил, что для первого раза вполне достаточно. Бутылку с мерзким зельем я спрятал в буфет. Оставалось радоваться, что пробовать мне его не обязательно. На этот раз я добрался-таки до лифта и, пока он неспешно взбирался по стене утеса, следил, как уставшее за день солнце оседает за горизонт. Край восточной стены кратера искрился в последних лучах, на лиловом небе проглянули звезды. Межзвездная встретила меня светом неоновых вывесок (вернее, не неоновых, а биолюменисцентных - использование электричества в рекламных целях запрещалось законом). Под окнами борделя с полдюжины поддатых китобоев играли в слона, из дверей кабаков вырывалась громкая музыка гудение тромбонов, заглушаемое натужным визгом сушняцких корнетов. Переступив через бормочущего во сне моряка торгового флота, я заозирался в поисках местечка поспокойнее. Особенно выбирать не приходилось, и я завернул в крохотную забегаловку, облюбованную местными старичками. Техники, необходимой для продления жизни за пределы хотя бы одной сотни лет, на планете не было - обычное дело для культур с жесткими ограничениями на технологию. Девяносто лет - предел для среднего сушнеца, и седоноздрые ходячие развалины, в компании которых мне пришлось ужинать, служили наглядным тому подтверждением. Хоть жители и мерли как мухи, общая численность населения оставалась более-менее стабильной на протяжении вот уже четырех веков. Стариков еле успевали распихивать по крематориям, однако практически каждый из них ухитрялся так или иначе обзавестись прямым наследником. Инопланетные социологи до сих пор спорят о влияниях, оказываемых недостатком детей на сушняцкую культуру. С другой стороны, на некоторых планетах из тех, где отсутствует контроль над рождаемостью, средняя продолжительность жизни (аборты не в счет) достигает от силы двадцати лет - детская смертность там невероятно высока. Для остальных же последнюю черту подводят страх перед будущим и подсознательная тяга к смерти - в глубине души все мы стремимся умереть... Но мне-то торопиться некуда, думал я, салютуя гнутой вилкой блюду кальмаров в тесте, отменный вкус которых не могли испортить даже косые взгляды завсегдатаев в мою сторону - видно, и для подобных ископаемых инопланетчик казался диковиной. Может, завести для маскировки парик на нос? Впрочем, не выйдет - веки у меня слишком нежные, тут и накладные ресницы не помогут... Поужинав, я спустил часть денег в казино - как раз столько, чтобы развлечься и не жалеть об этом, потом нашел гостиницу, достаточно чистую, отказался от предложенной управляющим грелки и собрался поспать. Не тут-то было: ватага бухих матросов то и дело возникала у меня под окнами, горланя похабные куплеты. Я так и не понял - то ли они маршировали вокруг квартала, то ли всякий раз выступал новый хор - могу лишь засвидетельствовать, что петь ни один из них не умел. Порядком намучившись, я так приложился к пакету Калотрика, что в ушах забил набат, а сознание умчалось куда-то в облаке синего пламени. Проснулся я поздно. На улице стоял невообразимый гвалт - "Выпад" угораздило прибыть в канун местного фестиваля, одного из самых значительных в году - Дня Плодородия. Празднество открывал борцовский турнир - забава не в моем вкусе, так что я предпочел спокойно позавтракать в баре при гостинице. Затем заглянул еще в пару мест, и к полудню еле держался на ногах. У дверей очередной пивной меня перехватила белокурая девица, предлагавшая по случаю праздника скидку. С необычной для сушнецов предупредительностью она пообещала ради меня даже подравнять шерсть в носу. Предложение заманчивое. Просила она немного, выглядела опрятно, особенно не навязывалась... К тому же я пробыл в море целых два месяца! Однако общение с Далузой, похоже, разбередило во мне страсть к мазохизму. Протянув девушке монету в три монума, я попросил оставить меня в покое. Как на грех, я совсем забыл об известной неприязни сушнецов к благотворительности - она наотрез отказалась брать деньги просто так. И тогда, руководствуясь какой-то безумной пьяной логикой, сейчас уже необъяснимой, я попросил ее разыскать матроса Мерфига с "Выпада" и передать ему извинения от Джона Ньюхауза. - Извинения за что? - спросила она. - Считаю до трех, - пригрозил я. - Или ты отправляешься выполнять мое поручение, или я отправлю жалобу в твою гильдию. - Блондинка поспешно ретировалась. К тому времени на улицах начался парад. Этот вид развлечений тоже не вызывал у меня особого энтузиазма. Но доза в четверть пипетки исправила положение - я задержался на углу и принялся изучать цветные пятна, проплывающие мимо. Толком разглядеть что-нибудь не удавалось, помню только, как дюжина сушнецов, наряженная в костюм громадного черного кита, долго выплясывала передо мной, смешно болтая ногами. А может, мне это просто померещилось. Достигнув нужного состояния, я продолжал поддерживать равномерное свечение небольшими порциями Пламени. Проголодавшись, я добрел до уличного мангала и умял несколько шашлыков под аккомпанемент невероятно большого и еще более бездарного оркестра. "Выпад" выходил на следующее утро; у меня оставалось еще немного времени - по крайней мере, до полуночи. В голове постепенно прояснилось, но я вовремя исправил это очередной дозой. По улице, что-то распевая в унисон, теперь тянулись толпы горожан в одинаковых розово-голубых костюмах. Будь я трезв, зрелище было бы совершенно непереносимым. О Далузе мне до последнего момента удавалось не вспоминать, но мысль о том, что скоро меня снова запрут в эмоциональной скороварке корабля, ввергла меня в уныние. За ним последовали тошнота, безысходность, потерянность и слабость. Перед глазами встало разрушенное лицо Далузы. Мне показалось, будто из меня тянут жилы, причем от меня уже ничего не зависит, более того - от моих бессмысленных метаний может стать только хуже... - Э, да ты, похоже, перебрал Пламени, - сказал я сам себе. Неподалеку проворный хозяин какой-то распивочной устроил торговлю прямо на улице. Я заказал кружку; пиво, лишь немного отличавшееся по крепости от воды, тем не менее, обладало одним неоспоримым достоинством его можно было выпить много. После пятой, примерно, кружки, я обнаружил себя в жужжащей электричке, едущей в сторону северных доков. Оттуда ходили паромы к остальным островам Пентакля. Поезд тащился со скоростью миль шесть в час обычный пешеход при желании мог бы передвигаться быстрее. Мне сразу захотелось выскочить наружу и подтолкнуть его, но я заставил себя расслабиться и откинулся на спинку обитого китовой шкурой сиденья. Сделал я это несколько неловко, задев соседку - почтенную матрону в платке, чью явную неприязнь к матросам мое инопланетное происхождение только усиливало. Вагончик - тесная коробка из металла и пластика - вмещал не больше четырех человек; с обеих сторон двери приткнулось по лавке; одна по ходу поезда, другая - против. Я теперь протрезвел достаточно, чтобы увидеть, что два сидящих передо мной торговца в полосатых пиджаках вызывающе меня разглядывают. Сделав вид, что ничего не заметил, я отвернулся к окну, свесив одну руку наружу (на стеклах сэкономили: на Сушняке дождей не бывает). Здешние закаты впечатляют, размышлял я на обратном пути. Поезд возвращался из доков, почти все места заняли рыбаки, большей частью ловцы креветок с положенными их гильдии завитыми в кольца и напомаженными усами. Солнце скрылось; ломаная граница тьмы медленно поползла по восточной стене кратера. Вчера я не смог в должной мере насладиться этим зрелищем - у подножия утеса взвешенная в воздухе пыль скрадывала детали и придавала свету розовый оттенок. Тень поднималась все выше, за пределы атмосферы, где среди основной светло-серой породы встречались оплавленные участки, соперничавшие в блеске с несмелыми еще звездами. Представление подходило к концу - стремительно тающий островок света задержался на мгновение на самой вершине скалы, сверкнул на прощанье и пропал, оставив невидимый теперь кратер во власти ночи. В тот же миг, не иначе как скрупулезно рассчитанный бережливыми сушняцкими математиками, включилось уличное освещение. Само собой, чересчур слабое. Ожила и единственная в вагоне лампочка у нас над головами, разлив вокруг тусклый желтый свет. Зато на освещение лифтов денег не жалели, не оставляя морякам ни малейшего шанса. Я присоединился к группе сушнецов, мрачно грузившихся в один из лифтов, и мы с убийственной скоростью ухнули вниз. Со стены над доками били мощные прожектора, исключавшие возможность случайно оступиться в пыль в каком-нибудь из закоулков пристани. За границей искусственного света можно было различить слабое зеленоватое мерцание. Вокруг расплодилось несметное количество планктона, жирующего на проливаемой при разгрузке воде. Ремонт на "Выпаде" уже завершился, даже палатки и баки заняли свои обычные места на свеженастланной палубе. Теперь правительственные рабочие из Синода Экологии грузили в левый корпус крапчатые китовые яйца. Работенка не из легких - каждое около фута в диаметре и весит порядка пятидесяти фунтов. Предполагалось, что за каждого пойманного кита мы должны вернуть Морю троих, но на деле большая часть яиц доставалась на завтрак остроклювым кальмарам; в полной безопасности киты могли чувствовать себя лишь на китовых фермах. Одна из таких находилась на соседнем острове - там работящие сушнецы чуть не вручную заполнили большое природное углубление пылью и даже пытались вести селекцию. Ну просто двинулись на экологии, эти сушнецы. Поддержание равновесия для них превыше всего. А моему иссушенному Пламенем организму срочно требовалось восстановить потерянную влагу, и я первым делом отправился на камбуз за водой. Я уже успел выхлебать одну кружку и цедил вторую, когда по трапу скатился Калотрик. - Можешь не рассказывать, - начал я. - Тебя обокрали. Выгребли все до последнего монума. - Обокрали? - изумился он. - Деньги-то целы. У меня сперли Пламя! - Так что, та баба тебя не обчистила? - Да нет же, тысяча чертей, - раздраженно отмахнулся Калотрик. - Она взяла с меня полтора монума за койку и дала отоспаться. Я был не в настроении. Особенно с ней. - Он скривился. - Слушай, у тебя же осталось еще, верно? Давай делиться. Тут я заметил, что белки его глаз подернулись желтоватым налетом, напоминающим пленку на поверхности застывающего воска. - Твое Пламя у меня, - признался я, расстегивая карман, - мне показалось, что так будет спокойней. Калотрик тут же выдернул пакет у меня из рук. - А пипетка? - Вот она. Он с неприязнью посмотрел на меня: - Какой ты заботливый, Ньюхауз. Просто ужас. - Уныло смерив взглядом явно понизившийся уровень жидкости, он зачерпнул двойную дозу. - Зато сам-то ты, гляжу, даром времени не терял. - Я боялся, что у тебя будут шарить по карманам. Это ведь теперь вне закона, забыл? - Тоже мне! С чего ты вообще взял, что эти придурки могут что-нибудь заподозрить? Я бы сказал - это лекарство. - Ты бы не смог сказать даже, как тебя зовут! - Не делай из меня идиота! - огрызнулся Калотрик. Запрокинув голову, он вкатил себе всю порцию и громко рыгнул. - Слушай сюда, ты! Пусть ты старше, но и я не младенец. Ты зажал почти все деньги и все Пламя. Ты должен дать мне бутылку, не меньше. Тем более, что ты и без того постоянно заправляешься за мой счет. Он начинал меня доставать. Но я решил не показывать вида и лениво переспросил: - Бутылку, говоришь? И что ты с ней сделаешь? Куда ты ее спрячешь? Она тут же попадется кому-нибудь на глаза. Лучше просто заходи сюда в любое время и бери, сколько хочешь. Калотрик захлопал глазами - Пламя делало свое дело. - Пойми, братишка, - продолжал он несколько растерянно, - я ведь не подсел, не думай.