— Значит, ты утверждаешь, что ты — один из советников Матки?
      — Кто же ещё! Думаешь, мы спим и ничего не видим? Все знают, что ты дружишь с Уэллспрингом! — Вновь зажужжал пропеллер: пёс подобрался ко мне поближе; видеокамеры, выступавшие из его глазниц, едва слышно пощёлкивали. — Что у тебя в холодильнике?
      — Кюветы с лишайниками, — сказал я бесстрастно. — И тебе это отлично известно.
      — Открой его!
      — Ты выходишь за пределы нормального функционирования, — заметил я, не двигаясь с места. Эта фраза должна была бы поставить на место любого механиста. — У моей лиги есть друзья среди советников. И я не сделал ничего плохого.
      — Открой немедленно, или я спеленаю тебя паутиной, а псу прикажу вскрыть эту жестянку самому!
      — Ты врёшь! — сказал я. — Никакой ты не советник. Ты — индустриальный шпион, пытающийся украсть мой лишайник, живущий в самоцветах. Зачем советнику лазать по чужим холодильникам?
      — Открывай! Иначе ты слишком крепко увязнешь в таких вещах, о которых не имеешь ни малейшего понятия.
      — Ты проник в моё жилище под фальшивым предлогом, а теперь угрожаешь мне. — Я повысил голос: — Убирайся! Или я вызову СБ.
      Хромированные челюсти пса громко лязгнули. Изогнувшись, я скатился с лабораторного стола, но тонковолокнистый сноп белых шелковистых нитей, вылетевший из лицевого дула пса, всё же опутал меня, как я ни старался увернуться. Нити прилипли к одежде и вмиг затвердели, полностью блокировав руки в той позе, которую я принял, инстинктивно пытаясь защититься от ловчей паутины. Второй шелковистый сноп сковал мои ноги как раз в тот момент, когда я пытался оттолкнуться от наклонной стены.
      — Смутьян, — проворчал пёс. — Если бы не мерзкое словоблудие шейперов, всё шло б как по маслу. В нашем распоряжении были надёжнейшие банки, у нас была Матка, у нас была биржа, было всё остальное… А от вас, паразитов, никакого толку, кроме бесплодных фантазий. И теперь вся система трещит по швам. Всё валится в тартарары. Все. Мне придётся тебя прикончить.
      Я жадно ловил воздух ртом, затвердевшая паутина сдавила грудь и почти не давала дышать.
      — Банки — это не жизнь, — прохрипел я из последних сил. — Банки — это нежить.
      Заскулили на высокой ноте двигатели: пёс расправлял свои суставчатые манипуляторы.
      — Если я найду в холодильнике то, что думаю там найти, — прорычал он, — считай себя покойником! — Пёс рванулся было к холодильнику, но внезапно замер на полдороге. Взвыли пропеллеры, развернувшие его головой к двери.
      Щёлкнул замок, дверь начала скользить в сторону; через образовавшееся отверстие внутрь просунулся массивный манипулятор, вооружённый острыми когтями.
      Сторожевой пёс быстро метнул паутину, скольжение прекратилось. Спустя секунду дверь отвратительно завизжала и стала коробиться. Толстый металл, из которого она была сделана, порвался, словно фольга. Сквозь пролом, хрустя обрывками металла, просунулась пучеглазая голова тигра, а затем — когтистые передние лапы.
      — Измена! — взревел тигр.
      Пёс с раболепным видом быстро отработал пропеллерами назад. Тем временем тигр целиком протиснулся в студию. Рваные металлические края не оставили на его броне ни царапины. Весь закованный в чёрную с золотом броню, тигр вдвое превосходил размерами сторожевого пса.
      — Подожди! — проскулил пёс.
      — Совет предупреждал тебя не совершать противоправных действий, — тяжко прорычал тигр. — Я лично предупреждал тебя неоднократно.
      — У меня не было другого выбора, координатор! Ты знаешь, чьи это козни. Он натравливает нас друг на друга. Неужели ты не видишь!
      — Теперь у тебя остался только один выбор, советник. И ты его сделал. Ты выбрал приват!
      Пёс как-то нерешительно подогнул манипуляторы.
      — Значит, мне предназначено стать вторым, — пробормотал он. — Сперва контролёр, а теперь пришла моя очередь… Что ж, очень хорошо. Очень хорошо. Он таки подловил меня. И я не могу отомстить. — Похоже, пёс готовился к стремительному броску. — Но зато я могу прикончить его любимчика! — взвыл он.
      Телескопические пружины его манипуляторов резко щёлкнули, манипуляторы ударили в стену, и он рванулся вперёд, нацелившись на моё горло. Полыхнула ослепительная вспышка, едко запахло озоном, и туша пса стремительно врезалась в мою грудь. Он был мёртв, все его электрические цепи выжгло дотла. В студии погас свет. Из-под корпуса моего домашнего компьютера вырвались маленькие дрожащие язычки пламени, он осел, завалившись набок. Пропала многодневная работа: мощный электромагнитный импульс, испущенный тигром, погубил все мои программы и базу данных.
      На голове тигра, похожей на луковицу, открылись заслонки, оттуда выдвинулись и зажглись две фары.
      — У тебя были какие-нибудь имплантанты? — спросил он.
      — Нет, — сказал я. — Слава Богу, никаких кибер-частей. Я в полном порядке. Ты спас мне жизнь.
      — Закрой глаза, — скомандовал тигр. Он обдал меня из своих ноздрей облачком растворителя, после чего осторожно содрал когтями остатки ловчей паутины вместе с прилипшей к ним одеждой. Мой электронный браслет тоже полностью вышел из строя.
      — Здесь не замышлялось никаких преступлений, координатор, — сказал я. — Я люблю Царицын Кластер.
      — Мы живём в странное время, — прогрохотал тигр. — Наши повседневные дела приходят в упадок. Сейчас никто не может быть вне подозрений. Вы выбрали самый неудачный момент для того, чтобы устроить себе подобие домашнего привата, молодой человек.
      — Я все делал открыто, ни от кого не таясь.
      — Здесь никто не имеет права поступать по своему усмотрению, цикада. Только с благословения Матки. Одевайся. Тигр доставит тебя во дворец. Я хочу с тобой поговорить.
      Дворец был одним гигантским приватом. Приходилось только гадать, суждено ли мне выбраться оттуда живым. Но выбора у меня не было.
      Я тщательно оделся под присмотром пучеглазого тигра, а затем взгромоздился на его спину. От него несло застарелой смазкой. Наверное, он не один десяток лет провалялся на складе. Свободно разгуливающих тигров в ЦК давным-давно никто не встречал.
      Холлы были переполнены цикадами, деловито сновавшими туда-сюда по своим делам. При приближении тигра они бросались врассыпную, охваченные страхом и благоговением.
      Мы покинули Фрот через выход в торце цилиндра, откуда начинались туннели дорог, связывающих пригороды друг с другом. Такие прозрачные полиуглеродные трубопроводы образовывали повисшую между цилиндрами пригородов неряшливую паутину. Вид этих гигантских сооружений, сверкающих тёплыми огнями на бархатно-ледяном фоне Космоса и звёзд, вызвал у меня приступ головокружения. Я помнил о холоде.
      Мы миновали узловатое утолщение этой паутины, вздутие, под которым скрывалось пересечение нескольких трубопроводов и где прилепилось придорожное бистро, одно из самых известных в ЦК. Оживлённая болтовня его пёстрых завсегдатаев при нашем приближении сменилась ошеломлённым молчанием, которое взорвалось нестройным хором встревоженных голосов, как только я верхом на тигре важно прошествовал мимо. Подобные новости распространяются по всему ЦК в течение нескольких минут.
      Дворец имитировал форму межзвёздного корабля Инвесторов: октаэдр с шестью прямоугольными гранями. Но полированная наружная часть корпуса у настоящих кораблей Инвесторов всегда была инкрустирована чеканкой на самые фантастические сюжеты, а внешняя поверхность дворца была тускло-чёрной и шероховатой, под стать неизвестным нам прегрешениям Матки. С течением времени дворец разрастался за счёт космических взлётно-посадочных комплексов, правительственных учреждений и множества тайных убежищ самой Матки. Он раздался во все стороны и казался чересчур грузным, но его тяжеловесный корпус вращался с головокружительной скоростью.
      Мы вошли внутрь близ оси вращения, и нас тут же залили мощные потоки палящего, всепроникающего бело-голубого света. Мои глаза сразу заболели и начали слезиться.
      Все советники Матки были механистами, поэтому внутренние помещения дворца кишмя кишели роботами. В отличие от людей, роботы продолжали равнодушно выполнять свои рутинные обязанности, ничуть не обращая внимания на тигра, хромированные поверхности которого невыносимо сверкали под безжалостными лучами ртутных ламп.
      Стоило ненамного отойти от оси, как на нас начала наваливаться центробежная сила, и тигр со скрипом осел на свои массивные лапы. Стены вокруг были украшены причудливыми мозаичными панно и гобеленами с шитьём из драгоценных металлических нитей. Тигр не спеша шествовал вниз по широкому лестничному маршу. Гравитация нарастала; мой хребет начал громко похрустывать, и мне стоило все больших усилий держать спину прямо.
      В помещениях в основном никого не было. Иногда на стенах, мимо которых мы проходили, попадались как бы случайные вкрапления драгоценных камней, друзы, сверкавшие порой ярче молний. Я обессилено приник к тигриной спине, уперев в неё локти; сердце моё тяжко бухало в груди. Всё ниже и ниже по лестнице. Слезы теперь безостановочно бежали по лицу, попадая в рот; новое для меня и довольно противное ощущение. Руки непрерывно дрожали.
      Кабинет координатора находился на периметре. Так он поддерживал должную форму, необходимую ему для аудиенций с Маткой. Тигр со скрипом миновал две массивные двери, рассчитанные на габариты Инвесторов.
      В самом кабинете тоже всё было рассчитано на их габариты. Потолки в два человеческих роста; люстра над головой изливала ослепительный купол света на два громадных кресла с высоченными спинками, в которых имелись расщелины — отверстия для хвостов… Рядом с креслами из пола пробивался довольно хилый, придавленный колоссальным тяготением фонтан, почти не дававший брызг.
      Координатор сидел за рабочим столом, оборудованным сложной встроенной клавиатурой. Плечи его едва возвышались над крышкой стола, а ноги в высоких сапогах болтались в воздухе, не доставая до пола. По экрану стоявшего рядом с ним монитора быстро бежали строчки последних биржевых сводок.
      Похрюкивая от напряжения, я тяжело сполз со спины тигра и кое-как вскарабкался на сиденье большущего кресла. Изготовленное специально для жёстких чешуйчатых задниц Инвесторов, сиденье было покрыто игольчатыми выступами, сидеть на которых было так же удобно, как на мотке колючей проволоки.
      — Здесь есть солнечные очки, — сказал координатор. Он открыл огромный, похожий на пещеру ящик стола, нырнул в него по плечи, выудил оттуда пару защитных очков и швырнул ими в меня. Я не сумел их поймать, и они врезались мне в грудь.
      Вытерев глаза, я надел очки и даже застонал от облегчения. Тигр распростёрся у подножья моего трона, мурлыча что-то себе под нос.
      — Первый раз во дворце? — спросил координатор. Я кивнул; это движение далось мне с большим трудом.
      — В первый раз это ужасно. Да и потом ненамного лучше. И всё же ничего другого нам не дано. Тебе придётся хорошенько усвоить это, Ландау. Именно здесь находится точка пригожинского катализа Царицына Кластера.
      — Философией интересоваться изволите?
      — Разумеется. Не всё же мы тут превратились в ископаемые окаменелости. Среди советников тоже имеются самые разные группировки. Это общеизвестно.
      Координатор слегка оттолкнул кресло назад и встал на сиденье, с которого ловко перебрался на крышку стола. Усевшись на самом краю ко мне лицом, он снова принялся болтать ногами.
      Он был приземистым, угловатым человеком с переразвитыми мускулами, позволявшими ему легко двигаться при такой силе тяжести, которая буквально сплющивала моё тело. Отвисшую кожу его лица избороздило множество старых рубцов и глубоких морщин. Его чёрная кожа тускло светилась под яркими лучами опаляющего света. Глазные яблоки производили впечатление изготовленных из хрупкой пластмассы…
      — Я просмотрел все записи, сделанные псами, — сказал он, — и чувствую, что понял тебя, Ландау. Твои главные грехи — холодность и отстраненность. — Координатор вздохнул. — Но ты менее развращён, чем другие. Есть некий порог, предельно допустимый уровень греховности и цинизма, за которым уже не может существовать никакое общество… Послушай. Мне многое известно о шейперах. Совет Колец. Он вызван к жизни пеплом страха и коптящим пламенем стяжательства. Он черпает энергию из инерции собственного грядущего коллапса. Но у цикад ещё есть надежда. Ты жил здесь и мог наблюдать это, если даже был не в состоянии прочувствовать непосредственно. Ты должен был понять, насколько драгоценен этот город. Находясь под властью Матки, мы черпали жизненные силы из состояния нашего духа. Вера решает все; нет ничего более важного, чем доверие. — Координатор взглянул на меня, тёмная кожа его лица на глазах обвисала всё сильнее. — Теперь я скажу тебе всю правду. А затем положусь на твою добрую волю, в надежде получить столь же правдивый ответ.
      — Благодарю вас.
      — ЦК в глубоком кризисе. Слухи о болезни Матки поставили биржу на порог коллапса. Но в настоящий момент это больше чем слухи, Ландау. Матка вот-вот может бежать из ЦК.
      Ошеломлённый услышанным, я осел в кресле, словно тряпичная кукла. У меня челюсть отвисла. Усилием воли я закрыл рот, громко клацнув зубами.
      — Если биржа рухнет, — продолжил координатор, — это будет конец всему, что мы сейчас имеем. Новости распространяются быстро. Очень скоро волна требований о возвращении вкладов погребёт под собой всю банковскую систему Царицына Кластера. Рухнет эта система — умрёт ЦК.
      — Но… — начал было я, запинаясь, — если это — дело рук самой Матки… — У меня окончательно перехватило дыхание.
      — Это всегда дело рук Инвесторов, Ландау. Запомни. Так происходит всегда, с тех самых пор, как они впервые вмешались и превратили наши войны в постоянно действующий институт… Мы, механисты, поставили вас тогда в безвыходное положение. Мы правили всей системой, а вы прятались от нас в Кольцах, прозябали там, трясясь от страха. Только торговля с Инвесторами смогла снова поставить вас на ноги. На самом-то деле они умышленно помогли вам подняться так быстро, чтобы получить для себя здесь рынок, основанный на конкуренции механистов и шейперов, чтобы получить возможность столкнуть лбами разных представителей человеческой расы. И потом извлечь для себя из этой ситуации максимальную выгоду… Взгляни ещё раз на ЦК, Ландау! Мы живём здесь в мире и согласии. Так могло бы быть повсюду, если б не Инвесторы.
      — Правильно ли я вас понял: вы считаете, что вся история ЦК развивается по схеме, заложенной Инвесторами? Что на самом деле Матка никогда не была в опале?
      — Они тоже не непогрешимы, — яростно сказал координатор, — и они тоже совершают ошибки. Я ещё смогу спасти и биржу, и Царицын Кластер, если сумею использовать против них собственную их жадность. Все могут решить твои самоцветы, Ландау. Твои самоцветы. Я имел возможность наблюдать реакцию Матки, когда этот её чёртов… лакей Уэллспринг преподнёс ей твой дар. Да, ты научился понимать настроения Инвесторов. Её буквально в узел скрутило от жадности. С твоего патента может начаться целая отрасль новой индустрии.
      — Зря вы так насчёт Уэллспринга, — сказал я. — Самоцвет — его идея. Я тогда работал с эндолитическим лишайником. «Если лишайники могут жить в обыкновенных камнях, проживут и в самоцветах!» — вот его буквальные слова. А я всего-навсего взял на себя грязную работу.
      — Но патент оформлен на твоё имя. — Координатор, не поднимая глаз, рассматривал носки своих высоких сапог. — Мне нужен катализатор. Если он у меня будет, я смогу спасти биржу. Я хочу, чтобы ты перевёл свой патент с Ейте Дзайбацу на моё имя. На имя Народной Корпоративной Республики Царицын Кластер.
      Я постарался быть тактичным:
      — Положение действительно кажется отчаянным, координатор, но никто на бирже не хочет её краха. Существуют могущественные силы, готовящиеся отразить удар. Поймите, пожалуйста: патент должен и дальше оставаться моим вовсе не потому, что я ищу личной выгоды. А потому, что я связал себя клятвой весь свой годовой доход переводить в фонд марсианского проекта.
      Кислая гримаса перекосила лицо координатора, расширив и углубив расщелины его морщин. Он наклонился в мою сторону, его мощные плечи напряглись.
      — Проект по созданию среды обитания, как же! Я знаком с так называемыми моральными аргументами. Мёртвые абстракции импотентов от идеологии! А как насчёт законопослушания? Долга? Лояльности? Или для вас это пустой звук?
      — Не так все просто, — начал было я, — Уэллспринг…
      — Уэллспринг! — заорал координатор. — Он даже не землянин, он просто ренегат, предатель, с потрохами продавшийся пришельцам, молокосос, которому едва перевалило за сто. Пришельцы боятся нас, пойми ты! Они страшатся нашей энергии. Они страшатся того, что, как только в наших руках окажутся средства межзвёздных перелётов, мы сразу захватим их рынки. Это же очевидно, Ландау! Вот почему они хотят направить энергию человечества на Марс. Чтобы мы растратили её на эту прекраснодушную чушь. А мы могли бы конкурировать с ними, могли бы подняться и рвануться к звёздам одной всесокрушающей волной! — Он воздел руки вверх и замер, пристально уставившись на кончики своих растопыренных пальцев.
      Руки его начали трястись. Координатор сломался прямо на моих глазах. Он опустил руки, обхватил ими голову и стал тихонько покачивать её, словно баюкая сам себя.
      — Царицын Кластер мог бы оставаться великим городом. Ядро сплочённости и согласия, остров безопасности и надежды в море хаоса. А Инвесторы намерены её разрушить. Когда рушится биржа, когда Царица изменяет своему долгу, тогда всему приходит конец.
      — Она действительно собирается нас оставить?
      — Кто может судить о её намерениях? — Координатор выглядел совершенно опустошённым. — Семьдесят лет я страдал от её причуд, сносил унижения. А теперь мне на всё наплевать. Ну почему я должен позорить свои седины, пытаясь склеить осколки былого величия при помощи твоих идиотских финтифлюшек? В конце концов, в моём распоряжении всегда есть приват!
      Он с ненавистью взглянул на меня.
      — Вот до чего ты нас довёл. Теперь они всю нашу кровь высосут!
      Он спрыгнул со стола, в два шага добрался до моего кресла, сграбастал меня за воротник и поднял в воздух. Тщетно я пытался ему помешать, слабо цепляясь за его запястья. Он принялся меня яростно трясти; мои руки и ноги нелепо болтались, как у тряпичной куклы. Тигр издал несколько клацающих звуков и подобрался к нам поближе.
      — Я ненавижу тебя! — ревел координатор. — Я ненавижу всё, что с тобой связано! Меня тошнит от вашей лиги, от вашей гнилой философии, от ваших сладких и тупых улыбочек! Смута, затеянная вами, стоила жизни хорошему человеку!
      Наконец он презрительно отбросил меня в сторону, словно измятый клочок использованной туалетной бумаги. Падая, я с глухим стуком врезался головой в покрытый ковром пол.
      — Убирайся! — рявкнул он. — Вон из ЦК! Если через сорок восемь часов ты ещё будешь здесь, я арестую тебя и продам тому, кто предложит самую высокую дену.
      Пока тигр помогал мне подняться на ноги и забраться ему на спину, координатор вскарабкался на громадный свой стул и снова уставился на экран с последними известиями с биржи.
      — Измена, — тихо и бессильно пробормотал он, — кругом измена.
      Тигр вынес меня из кабинета.
      После долгих поисков я нашёл Уэллспринга в догтауне. Это был беспорядочно застроенный пригород, медленно вращавшийся вокруг своей оси неподалёку от ЦК. Здесь находились космодром и таможня, спутанный клубок космических верфей и автономные контейнерные склады, карантинные помещения и различные заведения, чьей единственной целью было ублажение самых невероятных пороков.
      В догтаун приходили тогда, когда идти было больше некуда. Он кишел бродягами и тёмными личностями: старателями, пиратами, преступниками всех мастей, бывшими членами распавшихся сект, чьи нововведения оказались никому не нужны, банкротами и поставщиками рискованных удовольствий. Как следствие, этот пригород был нашпигован псами и скрытыми видеокамерами. Догтаун считался местом, насквозь пропитанным беспорядочной, жульнической и злой энергией. Местом, опасным по определению. Здесь все и вся находилось под непрерывным придирчивым надзором, отчего чувство стыда у местных обитателей атрофировалось полностью.
      Я обнаружил Уэллспринга в пузыре, прикрывавшем придорожный бар. Он обсуждал какую-то запутанную сделку с человеком, которого представил мне очень коротко: «Модем».
      Этот Модем оказался членом маленькой, но весьма могущественной механистской секты, известной в ЦК под названием «Омары». Омары существовали исключительно внутри приживляемых к коже оболочек, представлявших из себя автономные системы жизнеобеспечения, утыканные снаружи входными и выходными разъёмами, манипуляторами и разнообразными двигателями. Эти своеобразные скафандры были тускло-чёрного цвета, лицевые стекла отсутствовали. Поэтому омары выглядели словно ожившие сгустки чёрной потусторонней тени.
      Я пожал протянутую мне шершавую тяжёлую перчатку Модема и уселся, пристегнувшись к столу, после чего торопливо отодрал от клейкой поверхности стола грушу с выпивкой, надавил на неё и сделал приличный глоток.
      — У меня крупные неприятности, — сказал я. — Мы можем при этом человеке говорить откровенно?
      Уэллспринг рассмеялся:
      — Ты что, шутишь? Это же догтаун! Здесь повсюду понатыкано больше записывающих устройств, чем зубов у тебя во рту, мой юный Ландау! Кроме того, Модем — мой старинный друг. А некоторые необычные возможности его зрения могут оказать нам неоценимую услугу.
      — Отлично. — Я принялся объяснять суть дела. Уэллспринг остановил меня и потребовал подробностей. Я начал снова, стараясь не упустить ни одной, самой мельчайшей детали.
      — Да-а, дела, — сказал Уэллспринг, когда я кончил. — Держись за свои мониторы, Модем. Сейчас ты увидишь, как слухи перекроют скорость света. Странно, что именно это маленькое бистро станет источником таких новостей, которые всего через пару суток не оставят от ЦК камня на камне. — Он произнёс эти слова довольно громко и оглянулся, окинув помещение бара быстрым взглядом. Все клиенты заведения смотрели на нас с отвисшими челюстями; в их открытых ртах дрожали маленькие шарики слюны.
      — Значит, Матка отчалила, — все так же громко продолжал Уэллспринг. — И, наверное, уже довольно давно. Что ж, слезами горю не поможешь. Даже жадность Инвесторов, оказывается, имеет свои пределы. Не могли же советники водить Матку за нос до бесконечности. Должно быть, вскоре она объявится где-нибудь ещё, найдя себе другое обиталище, больше соответствующее её эмоциональным запросам. Самое лучшее, что я могу сейчас сделать, — так это вернуться к своим монитором и попытаться свести к минимуму свои убытки, пока биржа не потеряла всякий смысл, — добавил он, но не сдвинулся с места.
      Закончив свой спич, Уэллспринг раздвинул ленточки на разрезном рукаве и бросил небрежный взгляд на наручный компьютер. Бар пустел с невероятной быстротой; удирали даже завсегдатаи, влекомые персональными псами. У дверей вспыхнула дикая рукопашная схватка между двумя шейперами-ренегатами, демонстрировавшими самые страшные приёмы космического джиу-джитсу. Их псы в драку не вмешивались, равнодушно наблюдая за происходящим.
      Очень скоро в баре уже не было никого, кроме нас троих, робофициантов да полудюжины любопытствующих псов.
      — Сразу же после моей последней аудиенции у Матки я мог бы побиться об заклад, что она вскоре нас покинет, — спокойно сказал Уэллспринг. — Так или иначе, но Царицын Кластер пережил сам себя и стал бесполезным. Срок, отпущенный ему, истёк. Он сыграл свою роль эмоционального катализатора, который вплотную подвёл Марс к третьему пригожинскому уровню сложности, после чего, под грузом проводимых советниками бессмысленных программ, ЦК разбил неизбежный паралич. Типичная близорукость, свойственная мехам. Псевдопрагматический материализм. Ну что ж, за что боролись, на то и напоролись.
      Подавая робофицианту знак к следующей перемене блюд, Уэллспринг продемонстрировал нам краешек расшитой золотыми нитями нижней манжеты.
      — Ты говорил, что советнику пришлось отправиться прямиком в приват? Жаль. Но он — не первый и не последний из тех, кого затопчут в этой свалке.
      — Мне-то что делать? — напомнил я о себе. — Ведь я потерял все. И что теперь станет с лигой?
      Уэллспринг нахмурился.
      — Действуй, Ландау! — сказал он. — Покажи себя. Пришло время не на словах, а на деле проявить постгуманистическую изменчивость форм. Сейчас тебе необходимо унести ноги прежде, чем тебя арестуют и выставят на продажу. Думаю, как раз здесь окажется очень кстати помощь нашего друга Модема.
      — Она к вашим услугам! — торжественно объявил Модем. Датчики вокодера были подсоединены прямо к его голосовым связкам, и это устройство синтезировало удивительно красивый, но совершенно нечеловеческий голос. — Наш корабль «Проходная Пешка» послезавтра уходит к Совету Колец с грузом маршевых двигателей для транспортировки лестероида. Проект по созданию среды обитания. Другу Уэллспринга мы будем рады.
      Я не смог удержаться от истерического смеха:
      — Предлагаете сменить шило на мыло? Вернуться на Кольца? Тогда лучше уж мне перерезать себе глотку прямо за этим столом! Куда будет меньше хлопот.
      — Не стоит так кипятиться. Пройдёшь небольшую операцию: мы подсоединим тебя к одной из наших оболочек, — успокоил меня Модем. — Один омар как две капли воды похож на другого. Под нашей оболочкой ты в полной безопасности где угодно. Если сумеешь держать язык за зубами.
      — Ты предлагаешь мне стать мехом? — Я был страшно шокирован.
      — Настоящим мехом ты не станешь, — сказал Уэллспринг. — Всё равно не получится. А так… Всего-навсего несколько переключении концевых нервов, трахеотомия плюс немного анальной хирургии… Правда, ты потеряешь обоняние, вкус и осязание, зато приобретёшь другие органы чувств, охватывающие такой диапазон ощущений, который тебе и не снился.
      — Вот именно! — провозгласил Модем. — Ты спокойно ступишь в открытый космос и будешь смеяться!
      — Он прав! — воскликнул Уэллспринг. — Шейперы должны гораздо шире пользоваться техникой мехов. Ты куда лучше поймёшь свои лишайники, Ганс. Небольшой симбиоз, а? Это расширит твой кругозор.
      — Но вы же не полезете мне под череп? — нерешительно спросил я.
      — Нет, — небрежно бросил Модем. — Во всяком случае, не должны. Твои мозги останутся при тебе.
      Я ненадолго задумался.
      — А вы сможете уложиться, — я бросил взгляд на часы Уэллспринга, — в тридцать восемь часов?
      — Придётся поторопиться, — спокойно ответил Модем, отстёгиваясь от стола.
      Я сделал то же самое.
      «Проходная Пешка» отправилась в путь. Во время стартового ускорения моя оболочка была намертво прикреплена к одной из несущих конструкций корабля. Перед стартом я установил зрение на стандартный волновой диапазон, чтобы в нормальном свете увидеть, как начнёт проваливаться вниз мой Царицын Кластер.
      Слезы обжигали свежие шрамы моих мёртвых глазных яблок на тех местах, куда были вживлены тончайшие проволочки. Царицын Кластер медленно вращался, издали напоминая галактику, опутанную паутиной из драгоценных нитей с нанизанными на них самоцветами. То тут, то там по нитям паутины пробегали яркие вспышки: пригороды уже начали утомительную и скорбную работу, освобождаясь от пут, связывавших их друг с другом и с центром. Царицын Кластер агонизировал и корчился в тисках ужаса.
      Я тосковал по уютному домашнему теплу моей лиги, ведь залезть в раковину — ещё не значит стать омаром. Они мне оставались по-прежнему чуждыми, эти чёрные демоны, пригорошня песчинок в галактической ночи, человеческая протоплазма в тусклых панцирях, забывшая о своём происхождении.
      «Проходная Пешка» напоминала обычный корабль, вывернутый наизнанку. Её металлический каркас, к балкам которого, словно гниды, лепились омары, окружал со всех сторон ядро корабля — могучие магнитные реакторы. Неутомимые автоматы бесперебойно кормили эти реакторы горючим. Там и здесь к каркасу крепились купола, где омары могли подключаться к своим странным жидкостным компьютерам и куда они прятались во время солнечных бурь.
      Они передвигались по кораблю, скользя вдоль наведённых магнитных полей. Они никогда не ели. Они никогда не пили. Каждые пять лет они, словно змеи, «меняли кожу», подвергая свою оболочку очистке от гнусно воняющей накипи разнообразных бактерий, в великом множестве разводившихся в ровном влажном тепле под этой оболочкой.
      Они не знали страха. Они были самодовольными анархистами. Самым большим удовольствием для них было сидеть, приклеившись к каркасу корабля, устремив свои многократно усиленные и обострённые чувства в глубины космоса, наблюдая звезды в ультрафиолетовом или инфракрасном диапазонах или следя за тем, как ползут по поверхности Солнца солнечные пятна. Они могли подолгу просто ничего не делать, часами впитывая сквозь свою оболочку солнечную энергию, прислушиваясь к музыкальному тиканью пульсаров или к звенящим песням радиационных поясов.
      В них не было ничего злого, но не было и ничего человеческого. Далёкие и ледяные, словно кометы, они казались порождением самого вакуума. Мне казалось, что в них можно предугадать первые признаки пятого пригожинского скачка, за которым лежит пятый уровень сложности, отстоящий от человеческого интеллекта ещё дальше, чем интеллект отстоит от амёб, размножающихся простым делением, дальше, чем жизнь отстоит от косной материи.
      Иногда они пугали меня. Их вежливое безразличие к человеческим условностям придавало им какое-то мрачное обаяние.
      Вдоль фермы бесшумно скользнул Модем, остановился рядом со мной и включил магнитные присоски. Я подключил слух; перекрывая радиошумы работающих двигателей, прямо в моём мозгу послышался его голос:
      — Тебя вызывают из ЦК, Ландау. Следуй за мной.
      Я заскользил вдоль перил за ним следом. Мы прошли сквозь шлюз одного из стальных куполов, оставив дверь открытой: омары не выносили замкнутых пространств.
      На экране передо мной появилось заплаканное лицо Валерии Корстштадт.
      — Валерия! — воскликнул я.
      — Это ты, Ганс?
      — Да, дорогая. Да, это я. Очень рад тебя видеть.
      — Сними маску, Ганс. Я хочу увидеть твоё лицо.
      — Это не маска, дорогая. А моё лицо, боюсь, выглядит сейчас далеко не самым лучшим образом.