Глава VII

Тот факт, что было уже за полночь, что Мэри Стэндиш вошла без спроса и сама закрыла за собою дверь, не дожидаясь, пока он словом или кивком пригласит ее войти, казался Алану невероятным. Когда прошел первый приступ изумления, он все еще молча стоял, меж тем как девушка пристально смотрела на него и дышала несколько учащенно. Но она не была взволнована. Удивленный до последней степени, Алан все же обратил внимание на ее спокойствие и на то, что выражение страха исчезло из ее глаз. Но он никогда не видел Мэри Стэндиш такой бледной, и никогда она не казалась ему такой хрупкой, совсем девочкой, как теперь, в этот исключительный момент, когда она стояла, прислонившись к двери.

Бледный цвет ее лица подчеркивал темноту волос. Даже ее губы побледнели. Но она нисколько не была смущена. Глаза, не выражавшие больше страха, были спокойны; в ее позе чувствовалась уверенность, которая уязвила Алана. Чувство досады, почти озлобления стало охватывать его, пока он ждал, чтобы она заговорила. Вот какова была плата за его хорошее отношение к ней! Ее намерение использовать его для своих целей было наглостью и издевательством. В его мозгу мелькнуло подозрение, уж не стоит ли снаружи за дверьми Росланд.

Еще один момент, и он оттолкнул бы девушку и открыл бы дверь, но ее спокойствие удержало его. Напряженное выражение начало исчезать с лица Мэри Стэндиш. Он увидел, как задрожали ее губы, а потом случилось чудо: в ее широко раскрытых прекрасных глазах заблестели слезы. Но даже когда крупные слезы, блестя как алмазы, стали скатываться по ее лицу, она не опустила взора, не попыталась прикрыть лицо руками, а смело смотрела на него. Алан почувствовал, что сердце оборвалось в нем. Она прочла его мысли, она угадала его подозрения, а он меж тем был неправ.

— Вы… вы, может быть, присядете, мисс Стэндиш? — запинаясь произнес Алан и кивком указал на стул.

— Нет. Пожалуйста, разрешите мне стоять. — Она с трудом перевела дыхание. — Сейчас уже очень поздно, мистер Холт?

— Довольно неподходящий час для подобного посещения, — ответил он. — Половина первого, чтобы быть точным. Надо полагать, что какое-то серьезное дело заставило вас решиться на такой рискованный поступок на пароходе, мисс Стэндиш?

Она не сразу ответила, и он заметил, как вздрагивает ее горло.

— Считала бы Белинда Мелруни такой поступок очень рискованным, мистер Холт? Если бы дело шло о жизни или смерти, то не думаете ли вы, что она пришла бы к вам в полночь, даже на пароходе? А меня привело к вам именно это — вопрос жизни или смерти. Еще часу нет, как я пришла к такому заключению. И я не могла ждать до утра. Я должна была повидать вас сейчас же.

— Почему именно меня? — спросил он. — Почему не Росланда, не капитана Райфла или кого-нибудь другого? Не потому ли…

Он не окончил, ибо увидел, как тень мелькнула в глазах девушки; казалось, что она на одно мгновение почувствовала острое унижение или боль. Но тень исчезла так же быстро, как появилась. И очень спокойно, без всякого волнения Мэри Стэндиш ответила ему:

— Я знаю, что вы сейчас чувствуете. Я пыталась поставить себя на ваше место. Как вы говорите, все это очень необычайно. Но мне ничуть не стыдно. Будь я мужчиной, я гордилась бы тем, что женщина обращается ко мне при подобных обстоятельствах. Если то, что я наблюдала за вами, думала о вас и надеялась на вас, значит желать использовать вас, то я действительно поступила нечестно, мистер Холт. Но я нисколько не жалею об этом. Я верю вам, я знаю, что вы будете считать меня честной женщиной, пока я не представлю вам доказательства противного. Если бы какое-нибудь другое человеческое существо обратилось к вам с просьбой предотвратить трагедию и вы полагали бы, что это в ваших силах, сделали бы вы это?

Алан почувствовал, как его предубеждение рассеивается. Хладнокровно разбираясь в подобном положении за беседой в курительной комнате, он назвал бы сумасшедшим того, кто поколебался бы открыть дверь своей каюты и выпроводить такого гостя. Но сейчас подобная мысль не приходила ему в голову. Он думал о платке, найденном прошлой ночью. Она дважды подходила к его каюте в такой поздний час.

— Я считал бы себя обязанным сделать все, что в моих силах, — ответил Алан на ее вопрос. — Трагедия — прескверная вещь.

Мэри Стэндиш уловила оттенок иронии в его голосе, но это лишь придало ей еще больше спокойствия. Она не заставит его выслушивать плаксивую мольбу или любоваться, как женщина играет беспомощностью и красотой. Ее хорошенькие губки сжались решительней, и очаровательный подбородок поднялся чуть выше.

— Конечно, я не смогу заплатить вам, — сказала ока. — Вы принадлежите к тем людям, которых оскорбило бы предложение платы за то, что я намереваюсь у вас попросить. Но мне нужна помощь. Если она не придет — и скоро… — она слегка вздрогнула и попыталась улыбнуться, — то случится нечто чрезвычайно неприятное, мистер Холт.

— Быть может, вы разрешите мне проводить вас к капитану Райфлу…

— Нет. Капитан Райфл будет расспрашивать меня и требовать объяснений. Вы поймете, когда я скажу вам, что мне нужно. А вам я скажу, если вы дадите мне слово сохранить втайне наш разговор, независимо от того, поможете вы мне или нет. Даете вы такое обещание?

— Да. Если только это доставит вам облегчение, мисс Стэндиш.

Полное отсутствие любопытства в Алане граничило почти с грубостью. Повернувшись, чтобы достать сигару, Алан не мог заметить, что девушка внезапно сделала движение, словно она намеревалась убежать из каюты. А равно не заметил он, как задрожало чаще ее горло. Когда Алан обернулся, он увидел, что слабый румянец начинает разливаться по ее лицу.

— Я хочу оставить пароход, — заявила она.

Удивленный несложностью ее желания, Алан молчал.

— Я должна оставить его сегодня же или завтра ночью — одним словом, прежде, чем мы прибудем в Кордову.

— Это и есть то, в чем я вам должен помочь? — с изумлением спросил он.

— Нет еще. Я должна исчезнуть с парохода таким образом, чтобы все думали, что я умерла. Я не могу прибыть в Кордову живой.

Наконец-то она раскрыла свои карты. Алан пристально глядел на нее, спрашивая себя, в своем ли она уме. Ее спокойные прекрасные глаза, не мигнув, встретили его взгляд. В уме Алана роилось множество вопросов, но ни одно слово не сорвалось с его губ.

— Вы можете мне помочь, — продолжала девушка тем же спокойным голосом, понизив его настолько, чтобы никто не мог услышать ее за дверью каюты. — Я еще не составила плана, но я знаю, что вы сможете придумать, если захотите. Всем должно казаться, что это несчастный случай. Я должна исчезнуть, упасть за борт, все что угодно, лишь бы люди думали, что меня больше нет в живых. Это необходимо. А почему — этого я не могу вам сказать. Я не могу. О, я не могу!

В ее голосе проскользнула горячая страстность, но мгновенно исчезла, и ее тон снова стал холодным и решительным. Она вторично сделала попытку улыбнуться. Смелость и вызов заискрились в ее, глазах.

— Я знаю, о чем вы думаете, мистер Холт. Вы спрашиваете себя, не сошла ли я с ума, не преступница ли я, какие могут руководить мною побуждения, и почему я не пошла к Росланду, к капитану Райфлу или еще к кому-нибудь. Я могу ответить только одно: я обратилась к вам, потому что вы — единственный человек в мире в настоящую минуту, к которому я питаю доверие. Если вы поможете мне, то вы когда-нибудь все поймете. А если вы не пожелаете помочь мне…

Мери Стэндиш замолчала и сделала неопределенный жест рукой. Алан повторил ее вопрос:

— А если я не пожелаю вам помочь? Что случится тогда?

— Я приду к неизбежному выводу, — ответила она. — Не правда ли, это довольно необычайно просить о собственной смерти, но я говорю совершенно серьезно.

— Боюсь, что я не совсем вас понимаю.

— Разве это не ясно, мистер Холт? Я не люблю разыгрывать сцен и не хотела бы, чтобы вы даже теперь думали, что я — актриса. Я ненавижу подобные вещи. Вы должны попросту поверить мне, когда я говорю, что для меня немыслимо живой приехать в Кордову. Если вы не поможете мне исчезнуть, не поможете мне остаться в живых и в то же время убедить всех, что я умерла, тогда мне придется избрать другой путь. Я должна буду действительно умереть.

В первое мгновение глаза Алана гневно сверкнули. Он почувствовал желание схватить ее за плечи и трясти ее, как это делают с детьми, когда хотят заставить их говорить правду.

— Вы явились ко мне с этой глупой угрозой, мисс Стэндиш? С угрозой покончить с собой?

— Если вам угодно так называть это, — да.

— И вы ожидаете, что я поверю вам?

— Я так надеялась.

Она сумела подействовать на его нервы, в этом не оставалось сомнения. Он верил и в то же время не верил ей. Если бы она плакала, если бы она сделала малейшую попытку сыграть на его чувствах, он бы решительно отказался ей поверить. Но он не мог не видеть, что девушка храбро борется, даже если она и говорит неправду, борется с таким гордым сознанием своей правоты, что он был совсем сбит с толку.

Мисс Стэндиш не унижалась перед ним. Даже заметив происходившую в нем борьбу, она не сделала ни малейшего усилия склонить чашу весов в свою пользу. Она просто излагала факты так, как они ей представлялись. Теперь она ждала. В ее длинных ресницах сверкали слезы, но глаза были ясны. Ее волосы блестели так нежно, что он никогда не мог уже забыть их блеска, когда она стояла, прислонившись к двери, так же, как он не мог забыть непреодолимого желания, проснувшегося в нем, — коснуться рукой ее волос.

Алан откусил кончик сигары и зажег спичку.

— Это все из-за Росланда? — спросил он. — Вы боитесь его, так?

— Отчасти. Но я бы смеялась над Росландом, если бы не было еще другого, кроме него.

Другого! Почему она, черт возьми, так двусмысленна?! И она вовсе не собирается, очевидно, объясниться. Она спокойно дожидалась его решения.

— Кто другой? — спросил он.

— Я не могу вам сказать. Я не хочу, чтобы вы меня возненавидели. А если я скажу вам правду, то вы, наверное, меня будете ненавидеть.

— Стало быть, вы сознаетесь в том, что лгали мне? — намеренно грубо сказал Алан.

Даже это не подействовало на нее так, как он того ожидал. Его грубость не вызвала в ней ни гнева, ни стыда. Но она подняла руку и поднесла платок к глазам. Он отвернулся к открытому люку, пыхтя сигарой, чувствуя, что она старается сдержать слезы. И ей это удалось.

— Нет, я не лгу. То, что я вам сказала, сущая правда. Именно потому, что я не хочу лгать вам, я не сказала больше. Я благодарю вас за то, что вы уделили мне столько времени, мистер Холт. Я очень ценю тот факт, что вы не выгнали меня из вашей каюты, — вы были очень добры ко мне. Я думала…

— Каким образом мог бы я исполнить вашу просьбу? — прервал ее Алан.

— Я не знаю. На то вы и мужчина. Я полагала, что вы сумеете найти средство. Но теперь я вижу, как безрассудна я была. Это действительно невозможно.

Ее рука медленно потянулась к ручке двери.

— Да, вы безрассудны, — согласился Алан. Но его голос звучал мягче. — Не давайте таким мыслям впредь овладевать вами, мисс Стэндиш. Не позволяйте Росланду приставать к вам. Если вы хотите, чтобы я разделался с этим человеком…

— Прощайте, мистер Холт.

Она открыла дверь и на ходу обернулась, посмотрела на Алана и улыбнулась, и он заметил, что в ее глазах снова сверкают слезы.

— Покойной ночи!

— Покойной ночи!

Дверь закрылась за ней. Он слышал, как удалялись ее шаги. Еще несколько секунд, и он позвал бы ее назад. Но было уже слишком поздно…

Глава VIII

С полчаса Алан сидел и задумчиво курил свою сигару. Ему было не по себе. Мэри Стэндиш пришла к нему как храбрый воин, и такой она ушла от него. Когда он в последний раз взглянул на ее улыбающееся лицо, он уловил на мгновение в ее глазах, влажных от слез, что-то такое, чего он раньше в каюте не заметил; это похоже было, думалось ему, на душевную боль, на гордое сожаление о случившемся; быть может, это была тень перенесенного унижения, а впрочем, возможно, что в этом выразилось презрение к нему. Он не был уверен, он знал только, что выражение ее лица не имело ничего общего с отчаянием. Ни разу она не проявила слабости ни взглядом, ни словом, ни даже тогда, когда слезы стояли в ее глазах. И мысль о том, что он, а не Мэри Стэндиш, показал себя этой ночью достойным сожаления, начала понемногу укрепляться в его мозгу. Ему стало стыдно. Было ясно, что или Мэри Стэндиш лучшего мнения о нем, чем он того заслуживает, или он действительно так глуп, как она на то надеялась. Сейчас Алан не мог разобраться даже в собственных мыслях.

Впервые, кажется, за всю свою жизнь Алан глубоко погрузился в анализ женской натуры. Раньше ему не приходилось никогда этим заниматься. Но ему, родившемуся и выросшему на лоне природы, было так же свойственно угадывать в человеке храбрость, как другому — дышать. И в данную минуту храбрость Мэри Стэндиш представлялась ему необычайной.

Некоторое время спустя Алан успокоился, вспомнив ее хладнокровие и сдержанность; она не пыталась воздействовать на него, пустив в ход женские чары. Ему казалось, что молодая красивая женщина, которая действительно стояла бы перед угрозой смерти, проявила бы большую горячность для того, чтобы убедить его. При здравом размышлении ее угроза казалась попросту уловкой, зародившейся, возможно, под влиянием минуты, с целью дать толчок его решению. Мысль о том, что такая девушка, как Мэри Стэндиш, может покончить с собой, казалась неправдоподобной. Спокойный взгляд чудесных глаз, ее красота, исключительная забота о своей внешности — все говорило о нелепости подобного предположения. Она храбро пришла к нему, в этом не могло быть сомнения. Но она только преувеличила серьезность мотивов, заставивших ее это сделать.

Но даже после того, как он снова перебрал в уме все, какие только возможны были, доводы, ради вящей убедительности своих заключений, он все-таки чувствовал какую-то неловкость в душе. Против воли Алан стал вспоминать все неприятные минуты, когда он, сам того не сознавая, действовал под влиянием неожиданного порыва. Он пытался смехом разогнать нелепые мысли. И под конец, чтобы придать им новое направление, Алан отложил недокуренную сигару, взял свою дочерна раскуренную трубку, набил ее табаком и закурил. Потом он стал ходить взад и вперед по каюте, подобно огромному зверю в маленькой клетке. Наконец он остановился у открытого люка. Высунув голову, он стал смотреть на яркие звезды, выпуская клубы табачного дыма, который разносило мягким морским ветром.

Мало-помалу он начал успокаиваться. Вспышка чувств угасла и сменилась обычной уравновешенностью. Если он поступил немного резко с мисс Стэндиш, то он это загладит завтра, попросив у нее извинения. Она, вероятно, за это время тоже придет в себя, и они вместе посмеются над ее возбуждением и их маленьким приключением. Именно так он и сделает. «Меня вовсе не интересует, в чем дело, — шептал ему какой-то настойчивый голос. — И я положительно не хочу знать, какой безрассудный каприз толкнул ее в мою каюту». Тем не менее он курил с ожесточением и криво усмехался, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Он хотел бы выкинуть из головы Росланда, но образ последнего упорно оставался там, а вместе с ним слова Мэри Стэндиш: «Если бы я объяснила вам, то вы возненавидели бы меня». Что-то в этом роде, во всяком случае. Он не мог с точностью вспомнить ее слова, да у него и желания не было в точности вспоминать их. Все это его совершенно не касалось.

В таком настроении, с ощущением противоречивых чувств в душе, Алан потушил свет и лег в постель. Он стал думать о родных местах. Это было куда приятнее! В десятый раз он принимался высчитывать, сколько времени пройдет еще, пока встанут перед ним покрытые ледниками гребни Эндикоттских гор и первыми поприветствуют его возвращение на родину. Карл Ломен, который поедет на следующем пароходе, присоединится к нему в Уналяске. Они вместе отправятся в Ном. Потом он проведет около недели на полуострове Чорис, поднимется вверх по течению Кобока, минуя Коюкук и далекое северное озеро, и все дальше будет подвигаться туда, куда еще не заходили цивилизованные люди, к своим стадам и своим людям. С ним вместе будет «Горячка» Смит.

После долгой зимней тоски по родине такие мысли могли, конечно, навеять приятные сновидения. Но в эту ночь они не приходили. «Горячка» Смит исчез, а на его месте появился Росланд. Киок хохотала и превращалась то и дело в дразнящий облик Мэри Стэндиш. «Как это похоже на нее! — подумал Алан во сне. — Киок всегда кого-нибудь мучает».

Утром он чувствовал себя лучше. Когда он проснулся, солнце уже высоко стояло в небе и заливало своими лучами стены его каюты. Пароход качался на волнах в открытом океане. На востоке виднелся берег Аляски, напоминая собою темно-синюю туманность. Но белые вершины св. Ильи высоко выделялись на фоне неба, подобно снежным знаменам. «Ном» полным ходом несся вперед. Под влиянием стука машин кровь быстрее стала пульсировать в жилах Алана, а его сердце забилось заодно с могучей силой, двигавшей пароход. Здесь делалось дело. Каждый поворот колес, от которых вода бурлила за кормой, означал скорое приближение к Уналяске, лежавшей на полпути к Алеутским островам. Алана огорчало, что они теряют драгоценное время, сворачивая с прямого пути, чтобы зайти в Кордову. Мысль о Кордове напомнила ему о Мэри Стэндиш.

Он оделся, побрился и спустился к завтраку, продолжая думать о ней. Снова встретиться с ней было довольно неприятно теперь, после их ночного разговора; он боялся очутиться в неловком положении, несмотря на то, что не чувствовал никакой вины за собой. Но Мэри Стэндиш избавила его от угрызений совести, которые он мог бы испытывать в связи с проявленной им прошлой ночью невежливостью. Мисс Стэндиш сидела уже за столом. Она не обнаружила ни малейшего волнения, когда он сел напротив нее. На ее щеках был легкий румянец, напоминавший своим теплым оттенком сердцевину дикой розы тундр. Ему показалось, что в ее глазах горит еще более глубокий, еще более прекрасный огонь, чем когда-либо раньше.