Глава XVII. ДЕВУШКА С ПОЕЗДА

В этот миг странного происшествия, в миг, когда Филипп был твердо уверен, что эта золотая прядь может принадлежать только Изабель, он остановил свою лошадь, и лицо его побелело. Страшным усилием воли он вновь овладел собой и увидел, что Биллингер смотрит на него такими глазами, как если бы солнечный удар лишил его разума… Но золотая прядь все еще колыхалась и блистала перед ним. Только два раза в жизни он видел подобные волосы, этот червонный свет, переливавшийся на солнце. Он видел его у Изабель, когда она сидела у костра в ночном лагере на озере Бен, и он видел его у себя на родине, у той девушки, что прислала ему письмо, надушенное гиацинтами. Он пытался овладеть собой перед вопрошающим взглядом Биллингера. Он рассмеялся, старательно свернул прядь и сунул ее в карман куртки.

— Вы… вы взволновали меня, — сказал он, стараясь говорить спокойно. — Очень хорошо, что вы были так предусмотрительны и сохранили эту прядь. Мне сперва показалось, что я узнал ее, но я, по всей вероятности, ошибся. Если же я все-таки прав, то я знаю эту девушку, которой принадлежит эта прядь. Понимаете, почему я так взволновался? Ну, ладно, Биллингер, поскачем дальше.

Они помчались галопом дальше на север.

Некоторое время следы пяти преступников были так явственно видны, что они скакали со скоростью, утомлявшей лошадей. А потом низкая, высушенная солнцем трава уступила место густым зарослям, в которых время от времени мелькали желтые спины койотов. В этом коричневом море, сидя верхом, невозможно было разглядеть никаких следов, и они спешились. Шаг за шагом шли они по еле заметным следам, в то время как их спины немилосердно пекло знойное солнце, иссушившее эту степь.

Они двигались так медленно, что Биллингер в конце концов не выдержал и с проклятием выпрямился. Пот стекал грязными ручьями с его лица. Еще прежде чем он заговорил, Филипп прочел в его глазах выражение страха и растерянности и сделал над собой усилие, чтобы подавить в своей душе те же самые чувства. В такую жару не следовало бы курить, но он достал из кармана пачку папирос и протянул ее Биллингеру. Агент взял папироску, оба одновременно зажгли спичку и молча поглядели друг на друга.

— Ничего не выйдет, — сказал Биллингер. Он плюнул на свою спичку и бросил ее в траву.

— Нам осталось ехать еще десять миль зарослями. Мы доберемся до места не раньше ночи, если доберемся вообще. Мне пришла в голову идея. Вы более опытный следопыт, чем я, так вы идите дальше по следу, а я сяду на лошадь и посмотрю, нельзя ли как-нибудь да объехать эти заросли по голой степи. Что вы скажете?

— Хорошо, — сказал Филипп. — Поезжайте.

Биллингер вскочил в седло и умчался галопом.

Филипп с нетерпением дожидался его отъезда. Как только англичанин исчез за невысоким холмом, он выхватил из кармана батистовый платок и кольцо золотых волос и поднес их к лицу. Целую минуту он стоял, прижимая их к губам и носу. Когда он первый раз держал платок в руках, ему казалось, что это игра воображения, но теперь он был уверен. От испачканного грязью кусочка батиста струился еле уловимый аромат гиацинта.

— Перестань валять дурака, — пробормотал он, поворачивая надетое на палец кольцо из золотых волос. — Мало ли женщин душится гиацинтом. И мало ли на свете женщин с душистыми волосами и даже таких красивых, как описывает Биллингер.

Он рассмеялся, но смех его прозвучал фальшиво и натянуто. Несмотря на все усилия доказать себе нелепость этого предположения, он чувствовал, что в нем дрожит каждый нерв. И прежде чем он достиг того холма, за которым исчез Биллингер, он еще не раз прижимал платок к лицу. Прошел целый час с тех пор, как уехал агент, когда следы преступников привели его к этому холму.

С его вершины Филипп окинул взглядом степь.

Всадник мчался по направлению к нему. Он узнал Биллингера и поднялся на стременах, чтобы тот мог увидеть его. Агент остановился на расстоянии полумили и начал отчаянно махать руками. Пять минут спустя Филипп уже подъезжал к нему. Лошадь Биллингера была вся в мыле, а на лице его было написано величайшее возбуждение.

— В степи кто-то есть, — крикнул он. — Лошади я не заметил, но на дороге, за вторым поворотом, я заметил человека. Вероятно, преступники остановились напоить лошадей и поесть у маленького костра по ту сторону зарослей.

Биллингер отвязал карабин, внимательно осмотрел затвор и тревожно глянул на пустые седельные карманы Филиппа.

— Стрельба будет на большом расстоянии, если у них есть оружие, — сказал он. — Как жаль, что у меня не нашлось ружья для вас.

Филипп достал один из длинноствольных казенных револьверов, бывших при нем, и его губы сложились в мрачную улыбку.

— У нас на службе стрелок считается ничего не стоящим, если он не умеет пользоваться этой игрушкой на расстоянии двухсот ярдов, Биллингер, — ответил он, пряча кобуру. — Если бой будет на конях, то эта штука более удобна, чем карабин. Если же мы спешимся, то сможем подойти ближе.

Филипп взглянул на агента, пока они галопировали бок о бок в высокой траве, и Биллингер взглянул на него. И на лицах друг друга они прочли нечто такое, что дало им уверенность в успешном исходе дела.

Впервые Филиппу стало ясно, что его спутник был нечто большее, чем агент и телеграфист станции Блик-Хауз, он был боец.

На пять миль к северу и западу тянулась черная линия Гиблого места. Новичок принял бы эти пять миль за одну. В степи, на полпути к этой линии, маячила человеческая фигура.

Даже на таком далеком расстоянии Филипп и Биллингер заметили, что она движется, правда, удивительно медленно. В течение нескольких секунд они стояли на месте, сдерживая коней и устремив взгляд на черную фигуру вдали. На протяжении каких-нибудь ста ярдов человек споткнулся и упал два раза. Когда он поднялся во второй раз, Филипп заметил, что он стоит неподвижно. Потом он исчез совсем. Филипп смотрел до тех пор, пока у него не стали слезиться глаза. Человек не показывался. Филипп, моргая, посмотрел на Биллингера и прочел тот самый вопрос, который готов был сорваться с его собственных губ. Не говоря ни слова, они спустились по склону, и через несколько минут Биллингер взял вправо, а Филипп — влево.

Агент увидел человека ярдах в ста впереди себя. Он соскочил с лошади и, когда Филипп примчался на его крик, побежал ему навстречу.

— Это она, девушка с поезда, — крикнул он. Казалось, он был страшно взволнован. Жилы на его шее вздулись, а длинные, худые пальцы сжались в кулаки.

В одно мгновение Филипп соскочил с коня. Он не видел лица женщины, оно было покрыто волной волос, горевших на солнце. Он не видел ничего, кроме скорчившегося, безжизненного тела, и все же он узнал ее мгновенно.

С диким криком он упал на колени, отбросил с лица девушки волосы, повернул к себе это прекрасное лицо — бледное и неподвижное, — спрятал это лицо у себя на груди и, не обращая внимания на остолбеневшего Биллингера, заговорил, точно безумный:

— Изабель… Изабель… Изабель, — рыдал он. — Господи, Изабель…

Он твердил это имя без конца. Наконец Биллингер, начинавший понимать, в чем дело, положил руку ему на плечо и протянул ему свою фляжку.

— Она жива, голубчик. — И когда Филипп посмотрел на него покрасневшими глазами, добавил: — Вот вода.

— Как это ужасно, — простонал Филипп. — Биллингер… понимаете… она будет моей женой… если останется жива.

Он больше ничего не сказал, но Биллингер понял все.

— Она будет жить, — выговорил он. — Смотрите, в лице уже появляется краска… Она дышит. — Он спрыснул лицо девушки водой и поднес фляжку к ее губам. В следующее мгновение Филипп склонился к девушке и поцеловал ее.

— Изабель, дорогая моя, — прошептал он.

— Мы должны немедленно отвезти ее к озеру, — сказал Биллингер, мягко дотрагиваясь рукой до его плеча. — Всему виной солнце. К счастью, ничего более страшного не случилось, Стил, это солнце и проклятая жара…

Он почти силой заставил Филиппа подняться, и когда тот сел в седло, он осторожно поднял девушку с земли и подал ему.

Потом он сам сел на коня, и они помчались под палящими лучами солнца к озеру на окраине Гиблого места.

Глава XVIII. БОРЬБА В УЩЕЛЬЕ

Согнувшись в седле, прижав голову Изабель к своей груди, Филипп ехал в двадцати шагах позади Биллингера. Казалось, солнце расплавилось и лилось огненным потоком на его затылок. У него закружилась голова, поводья лежали, не сдерживаемые его рукой, на луке седла. Он даже не пытался править лошадью, которая брела за лошадью Биллингера.

Биллингер вывел его из состояния оцепенения. Он придержал своего коня, и когда Филипп подъехал, наклонился, чтобы взглянуть ей в лицо.

— Она приходит в себя, — сказал он, стараясь подавить дрожь в голосе. — По-моему, она совсем не ушиблась. Возьмите фляжку, а я поеду вперед.

Он передал Филиппу воду и поглядел вновь на девушку.

— Она не ушиблась, — повторил он хриплым голосом. — Оставьте ее за озером, что за холмом, и догоняйте меня.

Когда агент ускакал, Филипп еще крепче прижал девушку к груди. Он увидел, как легкий румянец появился на ее щеках, как заалели ее губы, как начинает вздыматься ее грудь, и, забыв все на свете, он начал выкрикивать ее имя, кричать о своей огромной любви. Он не замолк даже тогда, когда ее глаза открылись, и она взглянула на человека, с которым она встретилась на дороге к озеру Бен и который теперь боролся за ее жизнь. На несколько секунд изумление лишило ее дара речи, хотя сознание возвращалось к ней со все возрастающей быстротой.

Филипп не сразу заметил, что ее глаза открыты, и думал, что она не слышит его страстных слов любви. Когда он слегка приподнял рукой ее голову, она смотрела на него глазами, полными блаженства.

Несколько секунд царило молчание. Филипп несколько ослабил свои объятия. Он выпрямился в седле, девушка немного приподняла голову, они глянули друг другу прямо в глаза и без слов поняли все.

Словно утренняя заря, румянец вспыхнул на лице Изабель, потом постепенно померк.

— Вы ушиблись… ушиблись во время катастрофы, — воскликнул Филипп. — Но теперь вы в безопасности. Крушение произошло по вине шайки «аутлоу». Мы погнались за ними, и я нашел вас… там… в степи. Вы теперь в безопасности.

Его руки опять обвили ее.

— Вы совсем здоровы, — повторил он мягко, стараясь говорить как можно спокойнее. — Все, все в порядке, вам просто стало дурно от жары. Но теперь все уже прошло…

Из-за холма донесся звук, который заставил его вздрогнуть и выпрямиться. То был звук выстрела из карабина Биллингера. За ним последовали второй, третий, и в ответ послышался отдаленный треск других выстрелов.

— Он настиг их, — воскликнул Филипп.

Жажда боя, жажда мести вновь захлестнула его. Он сжал Изабель в своих объятиях. — Достаточно ли хорошо вы себя чувствуете, чтобы перенести быструю езду? Нас с Биллингером только двое, а их пятеро. Допустить его драться в одиночку — форменное убийство.

— Да, да, — прошептала Изабель. — Скачите либо спустите меня с седла. Я приду потом…

Он впервые услышал ее голос с тех пор, как расстался с ней на озере Бен много месяцев назад, и звук этого голоса потряс его.

— Держитесь крепче, — крикнул он.

Они помчались вверх по склону холма быстрее ветра. На вершине Филипп осадил коня. В трех-четырех ярдах от них виднелась густая тополиная роща, а еще в тысяче ярдов чернели кряжи Гиблого места. И между рощей и Гиблым местом какой-то всадник бешено скакал на запад. То не был Биллингер. Быстрым движением Филипп опустил девушку на землю и выхватил один из своих револьверов.

— Там, за рощей, небольшое озеро, — сказал он. — Ждите там, пока я не вернусь.

Он поскакал вниз по склону не наперерез всаднику, а к роще. Он думал о Биллингере. Агент выстрелил трижды. Затем последовало много выстрелов, но не из его карабина. А он больше не стрелял. Он, несомненно, находится в роще. Раненый, если не мертвый.

Хорошо утоптанная дорога пролегала в густой степной траве, и Филипп понесся по ней, не замедляя хода. Только его голова, плечи и огромный револьвер виднелись над ушами коня. Еще сто шагов — и трава сменилась песчаной полосой, в центре которой находилась котловина. Полоса эта была шириной не больше акра. В котловине стояла на коленях лошадь Биллингера, склонившись над двумя неподвижными черными телами, рядом со стоящим на четвереньках на песке самим Биллингером. Он поднял бледное, искаженное страданием лицо, когда Филипп подскакал к краю котловины и соскочил с седла. С ужасной гримасой Биллингер встал на колени.

— Ничего страшного, Стил, — предупредил он Филиппа. — Один из этих мерзавцев попал мне в ногу. Кажется, кость сломана. Болезненно, но не смертельно. А вы посмотрите-ка на это.

Он указал на два тела, лежавших на песке, лицом к палящему солнцу. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы увидеть: они были мертвы, но не Биллингер их убил. Их бородатые лица окоченели давно. Рубашки на груди были пропитаны кровью.

Блеск металлической пряжки на поясе трупа, лежавшего к нему ближе, привлек взгляд Филиппа. Он подошел на шаг, нагнулся и отпрянул. Этот кусочек металла рассказал ему все: на нем были выгравированы буквы: С. З. К. С.

— Так я и думал, — пробормотал Филипп слегка дрогнувшим голосом. — Ты не послушался меня, Бек Номи, и теперь ты пожал плоды самого худшего из твоих безумств. Ты заплатил долг мсье Жаннету.

Филипп отвернулся и взглянул на Биллингера. Агент держал в руке только что вскрытый им пакет. Второй точно такой же лежал перед ним на песке.

— Ассигнации, — прохрипел он. — Часть похищенных денег. Те двести тысяч были распределены по пяти пакетам. Тут два из них. Когда я попал сюда, эти двое были уже мертвы, у каждого на груди лежал пакет, а тот парень, что подстрелил меня, как раз улепетывал из котловины.

Он бросил пакет на песок и начал разрезать штанину на раненой ноге. Филипп опустился на колени рядом с ним, но он жестом отстранил его.

— Не так страшно, — сказал он. — Справлюсь один.

— Вы уверены, Биллингер…

— Уверен, — рассмеялся агент. А между тем он закусил губу до крови, чтобы не закричать. — Не стоит вам тратить время.

Филипп на мгновение стиснул его руку.

— Дружище, мы не понимаем, что все это значит: похищение Изабель и эти деньги, но мы скоро все выясним.

— Бросьте этот проклятый карабин, — крикнул Биллингер, когда Филипп вскоччил на коня. — У меня ничего ним не вышло, а тот парень подстрелил меня из револьвера. Поэтому у меня и нет особого кровотечения.

Преступник уже скрылся в преддверии Гиблого места, когда Филипп выбрался из ложбины на открытую равнину. Перед ним был только один проход в Гиблое место, и к нему-то он и направил своего коня. У самого входа в ущелье тянулась другая песчаная полоса, и на ней виднелись отпечатки лошадиных копыт. Две лошади бежали, по-видимому, рысью, а одна — галопом.

Когда-то давным-давно эта песчаная полоса была, очевидно, ложем реки, струившейся между зубчатыми, полными пещер, скалами. Теперь это ложе было усыпано голышами, потрескавшимися и иссушенными лучами палящего солнца.

Сердце Филиппа забилось сильнее, когда он пришпорил лошадь. Он ни на секунду не опускал револьвера со взведенным курком. Он знал, что если он нагонит преступников, то будет бой, и ему придется сражаться одному против троих. Он знал это и боялся засады. Он понимал: если преступники остановились и поджидают его, то все шансы против него. За исход открытого боя он не боялся. Его взращенный в степи конь без труда преодолевал трудную дорогу, избегая голышей и трудных камней. Дважды в течение десяти минут он замечал впереди какое-то движение и поднимал револьвер. Первый раз это был волк, второй — быстрая тень орла, перелетевшего между ним и солнцем. Он вглядывался в каждую расщелину, мимо которой ему приходилось проезжать, и приподнимался на стременах, готовый немедленно открыть огонь.

Резкий поворот русла реки там, где нависшие скалы подступали к нему вплотную, — и лошадь его остановилась так неожиданно, что он чуть не перелетел через ее голову. Прямо перед ним среди скал упавшая лошадь без всадника пыталась подняться. В двухстах ярдах от нее, вверх по склону, бежал человек, а на расстоянии револьверного выстрела два всадника поджидали его, повернувшись в седлах.

— Эх, если бы у меня был карабин Биллингера! — пробурчал Филипп.

Заслышав звук его голоса и почувствовав нетерпеливое давление каблуков на своих боках, лошадь рванула вперед. Стук копыт заставил бежавшего остановиться, и в тот же миг Филипп поднялся на стременах и открыл огонь. Когда его пальцы нажали собачку, откуда-то сзади донесся четкий топот копыт лошади, скакавшей галопом. То был Биллингер, Биллингер с простреленной ногой и карабином. Филипп, стреляя, чуть не закричал от радости. Он выстрелил раз, другой, но преступник побежал дальше невредимый. Третий выстрел — и человек исчез где-то среди скал.

Двое всадников, по-видимому, не думали отступать, и Филипп, заряжая револьвер, стал прислушиваться. Его лошадь тяжело дышала. Он слышал возбужденное и радостное биение своего сердца, но прежде всего он слышал приближающийся мерный топот копыт. Скоро Биллингер будет здесь и пустит в ход свой карабин. Да благословит небо Биллингера и его простреленную ногу! Жажда боя сжигала его и в конце концов нашла исход в диком вопле, когда он помчался вперед. Преступники и не помышляли о бегстве. Он уловил блеск солнца на их револьверах и понял, что они будут драться не на шутку, когда они поспешно разъехались в разные стороны, чтобы увеличить площадь обстрела. На расстоянии ста ярдов Филипп все еще не поднимал револьвера; на расстоянии шестидесяти он резко осадил коня, распластался на его шее, как индеец, и выставил револьвер между его ушами. Это был трюк, изученный им на службе в конной страже, и он его проделал как раз в тот момент, когда его противники вскинули револьверы на уровень лица. Две пули прошли над его головой так близко, что неминуемо сняли бы его с седла, если бы он выпрямился. В следующее же мгновение в ущелье раскатилось гулкое эхо трех выстрелов.

Глядя на мушку своего револьвера, Филипп увидел, что всадник, бывший справа, качнулся в седле и свалился наземь. Он выпустил последнюю пулю во всадника слева и выхватил второй револьвер. Прежде чем он успел выстрелить, его лошадь скакнула вперед, повалилась на колени, и с воплем ужаса Филипп вылетел из седла.

В течение нескольких секунд Филипп сознавал только две вещи: что смерть близка и что Биллингер опоздал.

В десяти шагах преступник тщательно прицелился в него, а его собственная правая рука, державшая револьвер, была придавлена его телом. На мгновение он застыл и с ледяным спокойствием посмотрел на человека, уже тянувшегося, чтобы выстрелить. Прогремел выстрел, словно вспышка молнии, и его мозг пронзила мысль, что этот выстрел предназначался ему. Вдруг он заметил, что рука преступника не шевельнулась, не было и дымка от дула его револьвера. Одно мгновение всадник сидел прямо, неподвижно в седле, вдруг его рука опустилась, револьвер со стуком упал на камни. С протяжным стоном он стал сползать с коня и, наконец, повалился мешком к самым ногам Филиппа.

— Биллингер… Биллингер…

Эти слова сорвались с уст Филиппа хриплым рыданием. Биллингер явился как раз вовремя. Филипп повернулся, посмотрел в сторону ущелья. Да, это был Биллингер — в ста ярдах от него, согнувшись в седле, Биллингер с его простреленной ногой, с его изумительным мужеством, с его…

С диким воплем Филипп освободил ногу из стремени. То был не Биллингер, то была Изабель. Она соскочила с седла. Он видел, как она пробежала, спотыкаясь, несколько шагов и упала среди скал. Все еще держа револьвер в руке, Филипп побежал туда, где стояла лошадь Биллингера. Девушка припала к валуну, закрыв лицо руками, и плакала. В мгновение ока он оказался подле нее и все, о чем он говорил, все, на что надеялся, сорвалось с его уст, когда он прижал ее голову к своей груди.

Впоследствии он никогда не мог повторить то, что он говорил ей в тот момент. Он знал только, что ее рука обвилась вокруг его шеи, что она зарыла лицо на его груди, что она, рыдая, говорила что-то об их встрече на озере Бен и о том, что она любит, любит его. Потом его взгляд упал на ущелье, и то, что он увидел, заставило его низко нагнуться за валуном и издать какой-то странный горловой звук.

— Подожди здесь немного, — шепнул он, перебирая пальцами ее золотые волосы. Его голос звучал мягко, но повелительно. — Я на несколько минут отлучусь. Опасности нет никакой.

Он наклонился и поднял карабин, выпавший из ее рук. В магазине была еще одна пуля. Он сунул револьвер в кобуру и начал взбираться на скалы, готовый каждую минуту взять карабин наизготовку. Там, где лежали бездыханные тела двух преступников, стоял человек. Он не пытался спрятаться и не видел Филиппа, пока тот не подошел к нему шагов на пятьдесят. Но даже и тогда он не выказал ни страха, ни изумления. Он, очевидно, был безоружен, и Филипп опустил свой карабин.

Человек сделал Филиппу знак приблизиться. Он был без шапки и без куртки. Лицо его заросло рыжеватой щетиной, которая не могла скрыть впалые щеки, длинные волосы падали на глаза. Он, по-видимому, страдал от голода, но тем не менее его худое лицо дышало силой, а глаза смотрели смело и прямо, точно глаза змеи.

— Забавная игра, не правда ли? — сказал он спокойно. — Я все время слежу за ней.

Рука Филиппа невольно потянулась к револьверу.

— Кто вы такой? — спросил он.

— Я? Я — Блекстон, Джим Блекстон. Меня знает каждый ребенок на шестьдесят миль в округе. И, по всей вероятности, я единственный человек, видевший все, что здесь происходило, и знающий, почему все это произошло. — Он отступил за скалу, и Филипп последовал за ним, не снимая руки с приклада револьвера.

— Оба мертвы, — добавил незнакомец, указывая кивком головы на преступников. — Один из них был еще жив, когда я подошел к нему, но я воткнул ему нож между ребер, и теперь он мертв.

— Дьявол! — вскричал Филипп, увидел торжествующий блеск в глазах незнакомца, и наполовину вытащил револьвер из кобуры.

— Подождите, — сказал тот, — может, я был прав. Ведь виновный в крушении был много лет моим кровным врагом, а теперь я расквитался с ним. И как мне кажется, именем закона, я имел право сделать это. Что вы скажете?

— Продолжайте, — промолвил Филипп,

Змеиные глаза незнакомца зажглись тусклым пламенем, но взгляд его был так же спокоен.

— Он явился сюда из Англии четыре года назад, — сказал он. — Он вынужден был уехать оттуда. Понимаете? Он был у себя на родине таким дьяволом, уже тогда почти уголовным преступником, так что его прислали сюда, и его семья назначила ему ежемесячное содержание. Его отец женился вторично и на второй год его пребывания здесь перестал присылать ему деньги. Он был подлецом с самого начала, но тут он стал совсем чудовищем. Он играл в карты, дрался, грабил и стал главой шайки таких же негодяев, как он сам. Он все время думал о том зле, которое ему якобы причинили его родные, пока у него не помутилось в голове. С тех пор он жил исключительно ради мести. Он намеревался при первой возможности убить своего отца и мачеху. Несколько недель назад он узнал, что они приедут в Америку и на пути в Ванкувер проедут станцию Блик-Хауз. Тогда он окончательно сошел с ума, решил убить их и ограбить поезд. Вы знаете, каким образом он и его шайка привели этот план в исполнение. Когда все было кончено и деньги взяты, он послал свою шайку вперед, а сам вернулся на место катастрофы. Он хотел убедиться, что отец и мачеха мертвы. Поняли?

— Да, — сказал Филипп, — продолжайте.

— И тогда он забрался под обломки спального вагона, — продолжал незнакомец, набивая трубку табаком. — Он нашел там нечто совсем другое. Это странно… Вы, вероятно, будете удивлены, откуда я все это знаю. Но я говорю правду. Когда-то в Англии он любил одну девушку. Как и все, она ненавидела его, и все же он любил и был готов умереть за нее. И под обломками вагона он нашел ее и ее отца. Оба были мертвы. Он достал ее тело из-под вагона и ночью, когда его никто не видел, принес его туда, где стояла его лошадь. Сознание того, что он убил ее, единственное существо в мире, которое он любил, вернуло ему рассудок и наполнило его новой жаждой мести, но уже мести иного рода.

Чтобы иметь возможность отомстить, ему пришлось оставить ее тело в песках, в нескольких милях отсюда. Потом он помчался догонять своих товарищей. Как глава шайки, он имел при себе все деньги, взятые при ограблении поезда. Дележ должен был произойти в котловине. Шайка поджидала его, деньги были поделены. Двое из шайки поехали вперед, остальные двое должны были пойти в другом направлении, чтобы сбить с толку преследователей. Он остался с ними и когда первые двое отъехали на значительное расстояние, он убил их. Он уже не был больше сумасшедшим, понимаете? Он совершил преступление и постарался по-своему загладить его. Потом он вернулся в степь, чтобы зарыть в могилу и ее.