Карла промыла и перевязала рану. Она ни о чем его не спросила, вообще сделала это молча. Рана все еще беспокоила Зено, особенно часто побаливал шрам.
Они сидели в полумраке, при зажженных свечах, которые Карла расставила по обе стороны стола. Зено разлил бренди по стаканам и стал катать по ладони монетку.
— Ловкие у тебя руки, — улыбнулся Кэри.
— Да, этого у меня не отнимешь.
— Расскажи о своем представлении. Как это все началось?
— Я предложил, администрация больницы согласилась. Вот и все. Выступаю я раз в неделю. Им вполне хватает, да и мне тоже. Там очень благодарные зрители. Помимо меня есть еще артисты-добровольцы: квартет из парикмахерской, любительская драматическая труппа... Ведь единственное развлечение в больнице — телевизор.
— И что они думают об этом? — спросил Кэри. — О Великом Зено?
— Да ведь это сумасшедшие, — ответил Зено. — Кто знает, о чем они думают? Санитары их приводят и уводят. То у одного, то у другого случается припадок. А ты понял то, что я тебе говорил о Карле?
— Конечно. Конечно, понял. А старик там? На представлениях бывает?
Зено улыбнулся:
— Конечно, он постоянный зритель. Я называю его Мужчина с Большим Галстуком-Бабочкой.
— И давно он стал приходить, не помнишь?
— Эллвуд попросил тебя это узнать?
Кэри улыбнулся:
— Эллвуд — это Эллвуд. А ты — это ты. Давно...
— Он вспоминает о прошлом. Все перемешалось в его рассказах. Детство, школьные годы, война... Он пока ничего не сказал. Я не думаю... — Он сделал паузу. — Эллвуд требует слишком многого. До встречи с Карлой все было по-другому. А сейчас я хочу поставить на этом точку.
— Только раз, — произнес Кэри. — А потом, надеюсь, ты сможешь завязать с этим.
— Передай Эллвуду, — сказал Зено, — если он впутает в это дело Карлу, я его убью. Прошлое не имеет к ней никакого отношения.
— Хочешь начисто стереть все, — поинтересовался Кэри, — хочешь все убить — так же, как убил Ника?
— С ним произошел несчастный случай.
— Ничего подобного! Неважно, как это произошло, неважно, что привело его сюда, но ты хотел его смерти. Потому, что он принадлежал прошлому, а прошлого ты страшишься. Зачем лгать? Чего ты опасаешься?
"Всего, — подумал Зено. — Каждого, кто напомнит мне о прошлом и тем самым поставит под угрозу мое будущее; мою свободу и нашу жизнь с Карлой. Каждого, кто знает о тех временах, о нашей компании, о Лори.
— Лори. — Кэри как будто прочел его мысли. — Что ты думаешь обо всем этом?
Зено отвел взгляд в сторону.
— Ну, она была глупой женщиной, — продолжал Кэри. — То, что произошло, — скверно. Но это было сделано с добрыми намерениями — ради правого дела. Это один из проклятых вопросов. Церковь увязла в подобных теологических головоломках. Помнишь? «Сколько ангелов смогут танцевать на булавке?» — Он рассмеялся.
— Ты видел остальных?
— Кого?
— Ну, кого-нибудь из нашей компании.
— Нет.
В комнате стало почти темно. Слабое пламя свечи падало Зено на щеку; монетка, катаясь в его руке, поблескивала — маленькое пятнышко света. Они вели разговор, не видя лиц друг друга. Кэри поднялся, нащупал выключатель.
Зено смотрел на него в упор.
— Лори кое-что мне рассказывала. Делилась со мной своими секретами. Я приходил на исповедь и пересказывал их тебе. А ты передавал их кому-то еще.
Кэри согласился:
— Да, это выглядело именно так.
— И все ради правого дела. Ради нового мира, ради будущего.
Кэри молчал.
— Вот все, о чем я хотел тебя спросить, — сказал Зено.
* * *
Софи с опаской, словно беглец, выглянула из окна квартиры Паскью. Мелькнул лишь ее профиль. Вертолет облетал парк по периметру, мелово-белые лучи прожектора, перекрещиваясь, выхватывали из темноты то одну, то другую часть территории, блуждая среди кустарников и деревьев, тропинок и аллей. От стрекотания пропеллера слегка дребезжали окна.
— Тебе нравится здесь жить? — поинтересовалась Софи.
— Меня уже спрашивали об этом. — Паскью как раз готовил омлет, не замечая шума вертолета. Иногда полиция отлавливала грабителей, иногда просто напоминала местным подонкам, что война продолжается.
Он предложил Софи вино, но она попросила виски. К тому времени, когда она вернулась от окна к своему креслу, ее уже ждали шотландское виски и охлажденная минеральная вода. Она налила из обеих бутылок в соотношении восемьдесят к двадцати в пользу виски.
— Ты много пьешь? — спросил Паскью.
— Хороший способ — отвечать вопросом на вопрос, тем более вопросом, уводящим от темы. У тебя, как я понимаю, это профессиональная уловка. — Он улыбнулся, и она ответила ему улыбкой. — Но я готова обменять свой ответ на твой. Прежде я пила дьявольски много. Это становилось опасно, и тогда я стала пить просто много. Это было не так опасно, но налагало определенную ответственность: нужно было вымерять дозы, придерживаться определенного распорядка — словом, поддерживать репутацию. А теперь у меня время от времени случаются запои. А между запоями я потихоньку цежу. Ну, так почему ты поселился здесь?
Паскью поставил на стол две тарелки с омлетом, салат из помидоров и хлеб.
— Ты слышала про «Марию Селесте»?
— Конечно. Судно, которое нашли дрейфующим посреди океана, — команда и пассажиры как будто только что покинули корабль. Недоеденные блюда на столах, неостывшие духовки...
— Совершенно верно. Однажды утром я вышел из дома, провел самый обычный для меня день, а потом вернулся домой — на «Марию Селесте». Все выглядело так, словно ей в голову неожиданно пришла какая-то идея, она вскочила, накинула плащ и вышла на улицу, оставив в гостиной раскрытую книгу, а в чашке недопитый, уже холодный кофе. Она собиралась запечь устрицы. Они ждали, замаринованные в уксусе, в холодильнике. Вся необходимая ей кухонная утварь была сложена в раковине. — Софи наблюдала, как он, расхаживая по комнате, восстанавливает у себя в памяти эту картину. — Когда я вернулся, почти стемнело. Я понял, что она вышла ненадолго, потому что не погасила свет. И оставила включенным радио — по забывчивости, как мне показалось. В квартире было слишком темно, чтобы разглядеть мебель, картины, но музыку я слышал — пьеса для виолончели, медленная, мягкая. Я обошел все комнаты, стараясь отыскать ее, и все это время меня сопровождали звуки виолончели. — Паскью подошел к столу, налил себе виски и минеральной воды и поставил бутылку рядом с Софи.
— Может быть, выпьешь вина?
Она покачала головой:
— Нет, спасибо. Я редко пью ради удовольствия. — Она уже прикончила свой омлет и перегнулась через стол, чтобы взять вилкой у него кусочек. Он так и не притронулся к омлету.
— Вся ее одежда осталась на месте. Все туфли, до единой пары. Драгоценности. Она не взяла ни книг, ни музыкальных записей, ни одной мелочи, принадлежавшей ей. Везде были разбросаны безделушки, побрякушки, памятные сувениры. Осталась коробка с тампаксами — не хватало всего одной штуки. Позднее мне показалось это забавным. Как будто, уйдя таким образом, она могла вновь обрести невинность. Помню, я кому-то сказал: «Так не делают. Она должна была объяснить свой поступок, по крайней мере мне». Так и закончилась моя семейная жизнь — все в доме на месте, кроме жены; играет виолончель, а я стою, недоумевая, почему она ушла в такой спешке и когда вернется.
— Вы теперь в разводе?
— Нет, просто живем раздельно, как и ты с мужем.
— А почему не развелись?
Паскью принялся за еду. История его близилась к концу, осталось лишь сказать:
— Потому что с тех пор я ее не видел.
— Что? — Софи готова была рассмеяться, но вместо этого зашлась в кашле и глотнула виски, прочищая горло.
— Она прислала мне письмо через коллег по офису. Я был удивлен, подумал, что это способ сообщить мне, что она жива.
— Чтобы ты не подумал, что ее убили?
Он пожал плечами:
— Наверное.
— И что она написала?
— Сообщала номер почтового ящика, по которому ей можно переправлять письма, а также прислала чек на покрытие ее доли трехмесячной выплаты по закладной — дала мне время на продажу дома; еще в нем содержалось разрешение распродать всю ее собственность и вырученной суммой покрыть ее долю расходов за юридическое оформление; и еще просьба вернуть ей одну-две вещи, которые она с милой непосредственностью назвала своими личными.
— Деловая дама.
Паскью кивнул:
— Я не имел ни малейшего понятия, что она за человек. Ни малейшего! А прожил с ней шесть лет.
— Это она прожила с тобой.
— Тоже верно.
— И она никак не объяснила свой внезапный уход? Что-нибудь вроде: я больше ни минуты не вынесу, мы дошли до последней точки, я чувствовала себя как в силках... и все в таком духе.
— Нет.
— А в письмах ты ее об этом не спрашивал? Когда писал на адрес того почтового ящика?
— Конечно, спрашивал. Но ответа не получил.
— И какие же вещи она просила прислать ей?..
— Фотографии ее родителей в двойной рамке — это была лишь одна из многочисленных вещей, которые не принадлежали нам обоим, как мне кажется.
— А что еще?
— Противозачаточный колпачок.
Софи взглянула на него, широко раскрыв глаза, без тени улыбки. А когда снова решилась заговорить, спросила:
— И как ее звали?
— Карен, — ответил Паскью.
Софи налила себе в стакан.
— Карен, — повторила она, потом сделала глоток. В одном глазу ее блеснула слезинка, смеха так и не последовало.
Глава 13
Проснувшись, Паскью начал беспокойно озираться по сторонам. Он никак не мог понять, где находится. Все сливалось перед глазами: книги, картины, предметы мебели. Ему никогда не приходилось ночевать в гостиной. Телефон надрывался. Он поднял трубку и услышал два голоса, мужской и женский. Мужской принадлежал Робу Томасу. Женский — Софи.
Она сказала:
— Нет, вы не ошиблись номером... — Потом умолкла, смущенная. Она только сейчас окончательно проснулась.
— Да, да, слушаю тебя, Роб, — включился в разговор Паскью.
— Сэм. — В голосе Томаса сквозило насмешливое изумление. — Кто она?
— А какой сегодня день?
— Вторник.
— Вторник, говоришь? Значит, Мадонна.
— Я звонил тебе в отель у моря, потом в офис, а сейчас застаю тебя в постели с блондинкой. Я кое-что раздобыл. Что-то ты ожидал получить. А что-то — нет.
— Ты нашел их?
— И да, и нет. Лучше не надо об этом по телефону, Сэм. — Томас дал ему адрес в Сохо. — Прихвати Мадонну. Скажи, пусть наденет джинсы и майку.
* * *
Пока Паскью принимал душ, Софи искала кофе. Еды у них не осталось никакой.
Квартирка была совсем маленькая. Он слышал, как Софи гремит посудой на кухне. А она — как шумит в душе вода. Эти сценки из домашней жизни оставили их безучастными — слишком долго оба не испытывали ничего подобного.
Он вернулся в комнату полностью одетый и принялся за кофе с таким видом, словно эта чашка стояла здесь всю жизнь. Софи выглянула на улицу. И сказала:
— У ограды парка лежит труп.
— Вовсе нет, — ответил Паскью. — Она просто поздно ложится спать, только и всего.
— Ты, должно быть, здорово себя ненавидел, когда приобрел эту квартиру.
* * *
Ветер в городе был сущее бедствие. Софи опустила стекло машины, подумав, что при таком сильном ветре воздух должен быть свежим. Мотоциклисты в медицинских повязках на лице, демонстрируя чудеса виртуозной езды, пробирались по металлическому лабиринту, образованному растянувшейся на целую милю автомобильной колонной.
— А ты искал потом Карен?
— Да.
— Но не нашел?
— Нет. Она сообщила, что сменила имя. И я понял, что дальнейшие поиски бессмысленны.
— Но тебе хотелось ее найти?
— Да.
— Зачем?
В этот момент впереди освободилось пространство ярдов в двадцать, и машины нескончаемым потоком поползли вперед, ревя моторами. Он лавировал, переезжая из ряда в ряд, втискиваясь вслед за сердитого вида спортивной «тойотой», и Софи подумала, что, скорее всего, он не слышал ее вопроса. Они добрались до окраин Сохо и теперь продвигались, с бесконечными остановками, по лабиринту улиц, в направлении автомобильной стоянки.
— Не помню, — неожиданно ответил Паскью.
* * *
Следуя по указанному Робом Томасом адресу, они вошли в узкую дверь, расположенную между кафе и магазином порнографической литературы. Первые три этажа занимали компании, производящие кинопродукцию. На четвертом располагались офис и туалет, примерно одинаковых размеров. Томас ожидал их у двери, через плечо Паскью разглядывая Софи; позади него, у дисплея компьютера, сидел человек, пальцы его летали по клавиатуре с такой скоростью, что казалось, они потрескивают.
— Твой торговец наркотиками ушел за хорошую цену, Сэм. В обмен мне предоставлен дополнительный кредит, сверх оговоренной сделки.
— Он назвал имена, — догадался Паскью.
— Да. Он назвал имена людей, которые в свою очередь тоже назвали имена. Получилась большая сеть, они вытягивали ее, как трал. Да, материал попался что надо.
— Знакомься, это — Софи Ланнер.
— Значит, не Мадонна.
Софи переводила взгляд с одного на другого, стараясь уловить смысл шутки.
— Ее имя тоже стояло в списке, — добавил Томас.
— Да, стояло.
— Ты нашел ее, — сказал Томас. — А я — Чарльза Сингера. Но это помимо сделки. Его данные не внесены в компьютер.
Для программистов из полиции это называется «внести в компьютер». Ваши данные попадут туда, если вы когда-нибудь совершили преступление. Или разыскиваетесь в связи с каким-то преступлением. Вас также внесут в список, если вам пришлось когда-то стать жертвой преступников. Во всех остальных случаях вашего имени там не окажется. В зависимости от обстоятельств дела, компьютер выдаст определенную информацию. По отношению к жертве проявит тактичность, но преступника перевернет вверх тормашками и основательно потрясет. Компьютер знает буквально все: любите вы свою маму или предпочитаете эскимо в шоколаде.
— И где же ты нашел Чарли?
— Торговец наркотиками оказался настоящим кладом, — объяснил Томас. — Ты, конечно, не знал, что все обернется таким образом, но я решил еще раз попытаться — ты это заслужил. И отправился к Алексу. — Он отступил в сторону, как бы приподнимая занавес.
Человек за клавиатурой бросил на них взгляд через плечо и улыбнулся мечтательной улыбкой. Лицо у него было круглое, лунообразное. Видимо, дней десять, не меньше, он находился под действием наркотиков, и, когда заговорил, голос его звучал мягко и вкрадчиво. Софи показалось, будто она присутствует при втором рождении человека.
— Все это здесь. — Алекс похлопал ладонью по экрану. Поток из сдвоенных колонок поплыл вверх — красные полосы, напоминающие плазму. Он остановил текст и вернулся чуть назад. — Это он?
Тот же адрес: под самой крышей. Дощатый пол, убогая мебель, ширма с бабочками на драпировке.
Паскью расхохотался. Потом сказал:
— Просто не верится! — А потом: — Да, это он.
Лицо Алекса приняло печальное, почти скорбное выражение.
— У него большие неприятности.
Как и Паскью, Софи глаз не сводила с адреса. В памяти всплыла картина их прошлого. Она спросила:
— Какие неприятности? И откуда вы об этом знаете?
— Он должен крупную сумму по трем кредитным карточкам и одному векселю, — с виноватым видом ответил Алекс. — За ним охотятся уже почти шесть месяцев. Кредиторы сначала стали проявлять нетерпение. Потом разозлились. В общей сложности он должен около девяти тысяч. Вы спрашиваете, как я узнал? Адрес этот входит в компьютерный список должников, составленный одной компанией. — Он снова широко улыбнулся своей ленивой улыбкой. — Я вклинился в их сеть и украл все это. Просто взял — и стащил.
Тот же самый адрес. Да, все точно — просто невероятно!
«Но почему? — подумал Паскью. — Почему, Чарли? Ведь остаться там было гораздо хлопотнее, чем переехать».
— Вот то, чего ты наверняка не ожидал, — включился в беседу Томас. — Сингера нет в полицейском компьютере, хотя теперь это, пожалуй, лишь вопрос времени. — Он передал Паскью лист бумаги. — А вот она там есть.
Марианна Новак. Ее адрес, описание примет, основные сведения.
— Значится под индексом пропавших без вести, — продолжал Томас. — Так что ты не единственный, кто ее ищет.
Паскью протянул бумагу Софи. И поблагодарил:
— Спасибо, Роб.
— Не стоит. — Томас покачал головой и рассмеялся. — Тот парень еще не все рассказал. У меня открыт кредит, и у тебя тоже. Надеюсь, они сумеют поместить его в одиночку.
Алекс снова принялся за работу, не отрывая глаз от экрана, пальцы его двигались быстро, но едва слышно — пианиссимо.
Паскью оглядел комнату. Стопки дискеток, распечатки, индексы файлов, классифицированных по районам и социальным группам. Он спросил:
— Что это?
— Списки клиентов компаний, выпускающих кредитные карточки, магазинов одной сети, фирм, торгующих в рассрочку или по подписке, туристических агентств...
— И все — ворованное?
— Все — ворованное. Я пишу программу, по которой можно будет идти от клиента к клиенту. Узнавать об их доходах и расходах, о том, где они проводят отпуск, об их собственности, устоявшихся склонностях и прочих подобных вещах. Компания связывается с ними по почте. Пусть ответит хоть один процент адресатов, и то хорошо.
Софи через его плечо рассматривала текст на экране, как будто ожидая увидеть там что-то знакомое.
— А на кого вы работаете?
— Сегодня на лотерею. Вчера — на компанию, рассылающую ком-пактдиски по почтовым заказам. А завтра... кто знает? — Он быстро оглянулся, потом улыбнулся, кажется впервые как следует рассмотрев ее. — Вы кто, Софи?
Она уже догадалась, что он собирается сделать.
— Ланнер, — сказала она, — София.
— Живете в Лондоне, я полагаю.
— Да.
Он набрал на клавиатуре индекс, потом — щелк! — вышел на нужный файл. Имена людей и названия мест замелькали на экране, и вот уже показался нужный им раздел, с мигающим на нем курсором.
Алекс медленно повел курсор:
— София... Их, должно быть, не так уж много. — Он откинулся в кресле. — А вот и вы. Хампстед — просто замечательно.
Софи увидела на экране свое имя и адрес.
— Ну, что же, — проговорила она, — скажите теперь, кто я такая. Алекс подвел курсор к окошечку в верхнем правом углу экрана и набрал номер, который появился рядом с именем Софи. Тайны раскрывались у них на глазах, разворачиваясь, словно знамена, полотнище за полотнищем, красные на черном фоне.
Мясистое лицо Алекса снова расплылось в улыбке.
— Да вы богаты! — констатировал он. — А что вы скажете по поводу лотереи в Альгарве?
* * *
Она отшвырнула обернувшуюся вокруг ног газету. Паскью вышагивал чуть впереди — не то торопился, не то взял на себя роль проводника.
— Сэм, Сэм! — крикнула Софи. Да будь она проклята, если станет семенить за ним, как покорная жена. Он удивленно оглянулся и немного сбавил шаг. — Вот адрес Марианны. Это недалеко от Лонгрока, да?
— Не знаю, где именно, но действительно близко.
— Не это ли их объединяет? Марианну и Зено? Они что, действуют заодно?
Паскью пожал плечами:
— Об ее исчезновении заявил Питер Новак. Так звали ее отца?
— Не помню. — Софи остановилась, пропуская Паскью вперед, потому что он уже проходил в ворота автомобильной стоянки.
Вернулся он задумчивый и несколько озадаченный.
— А мы здесь оставляли машину? Все эти стоянки на одно лицо.
...Когда их машина влилась в общий поток, ветер подхватил и закрутил вихрем мусор на перекрестке. Он зашуршал по переднему стеклу, и Софи невольно подалась назад, сказав:
— Погода в городах состоит из одних только мусорных смерчей. Они доехали до развилки: одна дорога шла прямо на запад, другая, петляя, уводила на север. Паскью проехал по центральным улицам, потом выбрался на прямую, как стрела, сквозную магистраль, уходившую за пределы города.
— Поехали в Клайдон, — сказала Софи.
И было в ее голосе что-то, что заставило Паскью возразить:
— Тебе это совсем не обязательно, я поеду один.
Они двигались теперь по эстакаде, от которой начинались дороги западного направления. Софи села поглубже на своем сиденье и стала смотреть на улицы, тянущиеся внизу вдоль эстакады. Паскью подумал, что она спит, и приглушил звук у магнитофона. Выехав из города, они проделали еще миль двадцать, и лишь тогда она ответила:
— Нет, почему же? Мне все равно некуда деваться.
После этого она и вправду уснула под мелодию Брамса, звучащую с магнитофонной пленки. Пейзаж с каждой милей становился все зеленее, а воздух — все чище.
* * *
Почти все здесь переменилось. Центр Клайдона выпотрошили и застроили заново — некогда он состоял из узких улочек и красных кирпичных домов, некоторые даже были построены из оштукатуренных досок; теперь необрутализм заявил о себе блочными зданиями офисов, бетонными дорожками, комплексом магазинов, напоминавшим по размаху Гулаг. Когда-то квартира Чарли Сингера находилась на окраине; теперь от окраины ее отделяли по меньшей мере пятнадцать улиц.
Они чувствовали себя чужаками в незнакомом городе. Хорошо еще, что названия улиц остались прежними. Паскью припарковался, и они, оставаясь в машине, стали наблюдать за домом Чарли.
— Возвращаться на старое место страшно, — рассуждала Софи. — У меня такое чувство, будто я была здесь только вчера. А стоило на день уехать — и все изменилось до неузнаваемости. Вот что такое смерть — будущее без нас.
Софи выбралась из машины, пересекла улицу и остановилась у парадного. Когда Паскью нагнал ее, она уже в третий раз звонила в квартиру Чарли.
— Его нет дома.
Паскью позвонил в две другие квартиры.
Софи спросила:
— Зачем? — Не успела она произнести эти слова, как в микрофоне, вмонтированном рядом с дверью, раздался голос.
Паскью посмотрел на табличку с именем, прикрепленную возле звонка.
— Миссис Андерсон? Вас беспокоят из «Альгарв Тенансиз». Мы связывались с вами по телефону.
Раздался щелчок, и она открыла дверь. Софи прошла в подъезд и остановилась у квартиры на первом этаже, в стороне от двери. Она слышала разговор между Паскью и миссис Андерсон: миссис Андерсон недоумевала, а Паскью без конца извинялся. Он пообещал, вернувшись в офис, еще раз проверить списки; очевидно, допущена ошибка. Затем подошел к входной двери, открыл ее и снова закрыл, после чего направился к квартире Чарли и увидел там Софи, она стояла, прислонившись к стене, скрестив на груди руки.
— Ну, что дальше? — поинтересовалась она. — В здание мы проникли, но...
Паскью просунул в замок кредитную карточку, пояснив при этом:
— Адвокаты делают все, что умеют их клиенты. — С этими словами он надавил на дверь рукой, распахнул ее и пропустил Софи вперед.
В квартире было сумрачно и тихо. Занавески на окнах опущены, но не до конца — чтобы в комнаты проникал хоть какой-то свет. Воздух сырой и спертый.
Все осталось по-прежнему: пара ковриков на полу, драпировки; добавилась лишь аудиосистема. На кухне вдоль одной стены, протянувшись футов на пятнадцать, стояли холодильник и раковина и висели на разных уровнях шкафчики для посуды. Мебели в квартире почти не было. За одной ширмой стоял письменный стол, за другой — кровать.
На столе ничего не было. На кровати валялись вешалки для одежды. Паскью опустился на колени и заглянул под кровать.
— Ищешь чемоданы? — догадалась Софи.
— Их здесь нет. — Он выполз из-под кровати и снова исчез за ширмой, вытаскивая из кармана письма Зено и выкладывая их на стол, прежде чем искать в ящиках бумаги для сличения почерка. Ему попались неоплаченные счета, банковские декларации, разный ненужный хлам, стопка листков для заметок — все это он сунул в карман. Пишущей машинки он не нашел. Вернувшись в большую комнату, он не застал там Софи.
— Ты помнишь? — услышал он ее голос.
Он и помнил, и не помнил. Комната выглядела знакомой и потому невыразимо чужой. Здесь они рассаживались на полу всемером, устроившись на диванных подушках, придумывая новый мировой порядок, поддавшись наркотическому дурману, охваченные ненавистью. Они воздвигали воздушные замки и разносили их динамитом. Строили банки, бараки, парламенты, тюрьмы, судебные палаты, а потом взрывали их ко всем чертям. Иногда они спорили, но в одном оставались едины: все необходимо изменить. Значит, так оно и будет.
— Ты помнишь? — снова спросила Софи. Она вышла из ванной и направилась в кухню. — Там есть круглая панель из цветного стекла — со слонами. Мне почему-то казалось, что он розовый, с глазами-самоцветами.
— Неужели?
— Наверное, в тот момент я «улетала».
Он сходил в ванную посмотреть и нашел там серого слона в зелено-голубых джунглях. К тому времени, когда он вышел, она снова куда-то исчезла.
— Это был беспрерывный «полет», правда, Сэм? Так, по крайней мере, мне казалось. Полет и наши разговоры. Время от времени мы делали вылазки и нарушали закон. И это было прекрасно! Волновало кровь. Плевать мне на революцию. Я просто любила пошуметь. Это гораздо большее удовольствие, чем секс.
Он нашел ее за ширмой, отгораживающей спальню, — она сидела на кровати, прислонившись к стене, обхватив руками лодыжки и уткнувшись подбородком в колени. Когда он вошел, она посмотрела на него в упор и весело расхохоталась, как будто он рассмешил ее какой-то невероятно остроумной шуткой.
— Спаси меня, Сэм. У меня в голове какая-то чертова мешанина!
* * *
— Он съехал отсюда!
— Только на время, — возразил Паскью. — Но это не означает, что он не вернется.
Они выбирались на машине из города, поднимаясь навстречу гряде холмов. Дома попадались все реже; город хоть и разросся, но не настолько. У самой обочины два пони постукивали копытами, запертые в загоне.
— Что ты собираешься делать?
— Попрошу Роба Томаса звонить утром и вечером. Быть может, ему повезет.
— Если Чарли в бегах, спасается от старых долгов, он вряд ли станет подходить к телефону.
— Обычно люди отвечают на звонки. Ведь новость может оказаться и радостной.
— Или печальной, как сообщение о смерти.
Они по-прежнему ехали вверх, двигаясь по ответвлениям основных магистралей, по обе стороны дороги тянулся лес. Ветер не только не стихал, но завывал все громче.
— Впрочем, не исключено, что Чарли дожидается нас в Лонгроке.
— Думаешь, это Чарли?
— Не знаю.
— Ты ведь был совсем близко от него. Вы дрались, когда он пытался тебя убить.
— В принципе это мог быть и Чарли. Грим сбил меня с толку. К тому же мы столько лет не виделись. За этой размалеванной физиономией мог скрываться кто угодно, но вот...
— Тебе показалась знакомой какая-то деталь?
Паскью какое-то время силился вспомнить свои ощущения, потом пожал плечами.
— Пожалуй, нет.
— Чарли всегда был себе на уме, — сказала она. — И такой скрытный!
— Неужели?
— Да, — ответила она. Паскью огляделся по сторонам, затем посмотрел на Софи и удивился, заметив легкую улыбку у нее на губах.
— Его трудно было понять.
— Любого человека трудно понять. Это доказано самой жизнью.
— Ты имеешь в виду Карен?
— Я имею в виду любого.
В послеполуденном свете видно было, что гряда тянется до букового леса и заканчивается голым, без всякой зелени откосом. Ниже виднелась молодая хвойная поросль, а под ней — крохотная лужайка.
— Мы едем к Лори домой, — догадалась Софи.
— Да, мы едем к Лори домой.
* * *
Лужайка была обнесена проволочной оградой, к которой почти вплотную подходили беспорядочно растущие деревья, — к двум из них были приколочены указатели. В отдалении тянулись ангары, а слева — приземистые блоки административных зданий; главный вход находился по другую сторону этого комплекса — за две мили отсюда или больше. Софи вышла из машины и приблизилась к ограде.
Через некоторое время Паскью опустил стекло.
— Поехали, — предложил он.
Софи повернулась к нему, оттолкнувшись спиной от спружинившей ограды, и заговорила. Ветер доносил ее слова:
— До чего же мы были глупыми! Невероятно глупыми! И совсем не потому, что делали это, а потому, что надеялись таким образом что-то изменить. Ну разве не глупо, Сэм? — Он притворился, будто не слышит, но она продолжала, зная, что это не так: — Мы выводили из строя их грузовики, малевали лозунги на зданиях, играли в салочки с часовыми и сторожевыми собаками, перерезали провода коммуникаций, подожгли это чертово административное здание, помнишь? И все это ради такой чепухи, как «правое дело». Полный идиотизм!
— Залезай в машину, — сказал Паскью.
— Мы надеялись — это что-то изменит. Нет, скажи, мы и в самом деле надеялись? — Она взмахнула руками, словно отбрасывая от себя все их прежние идеалы, замыслы, радужные надежды на возникновение нового мира. — Он отвернулся, но слова ее доносил ветер, голос звенел от волнения. — Какими же грешниками мы были! О каком дерьме толковали, насквозь пропитанные ЛСД! О вонючем дерьме, Сэм! Господи Иисусе, ведь мы могли просто весело проводить время. Делать все тоже самое, только для развлечения.
Паскью посмотрел на нее. Она обмотала шею шерстяным шарфом, который взяла у него, о чем он вспомнил только сейчас. Ветер играл его обтрепанными концами, швыряя их Софи в лицо.
— Я не пойду туда. Не пойду к дому Лори, — сказала она наконец.
* * *
Дома военнослужащих стояли рядом с холмами, вытянувшись в длинную линию на достаточном расстоянии один от другого, чтобы можно было жить свободно во всех отношениях. На задворках заросли бука подступали к участкам возделанной земли. Гости могли проехать по узкой щебенчатой дороге, миновать двойные ворота, ухоженные лужайки и звездно-полосатое полотнище на флагштоке. Это был один путь. Еще можно было поставить машину около забегаловки, на обочине шоссе, рядом с телефонной будкой, и пешком пройти по щебенчатой дороге до тропинки, пролегающей среди зарослей бука. Отсюда виднелись задние стены домов, стеклянные двери, окна, можно было различать людей в столовых и спальнях и даже еду на тарелках, если вооружиться биноклем.