На одной стороне улицы находился лучший лондонский магазин деликатесов. На другой располагался автомат «Загляни в глазок».
      Мужчины, которым было нечего вспомнить, бросали туда монетки и жадно смотрели в щелку пустыми немигающими глазами. Зажигался свет, и включалась музыка. В кабинке появлялась усталая девушка и широко расставляла ноги, демонстрируя промежность, потом поворачивалась, наклонялась вперед и виляла попой. После этого она покачивала грудями и совала палец между ног. Проделав все это, девушка озиралась по сторонам и смотрела, в какой из кабинок зажжется свет. Мужчины фантазировали; они были грубы и неуемны в своих фантазиях, веря, что девушка на самом деле их хочет. Им действительно было нечего вспомнить.
      Между рестораном и мясным рынком стоял небольшой домик. За его узкой дверью возвышалась лестница из пяти пролетов. Контора «Спрус» находилась на последнем этаже. В маленькой приемной на столе стояли пишущая машинка, телефон, лак для ногтей, лежала пачка сигарет, бумага и номер «Космополитена». Дикон прошел сквозь приемную и открыл дверь в кабинет. За письменным столом сидел мужчина и ел принесенный из ресторана сандвич с соленой говядиной. Он посмотрел мимо Дикона в приемную и вздохнул, потом отложил сандвич и встал, протягивая руку. «Коттерел», – назвал он себя. Это был довольно высокий мужчина, хотя полнота скрадывала рост. Его светлые волосы уже начинали редеть, улыбка обнажала немногие оставшиеся зубы. Он показал на пустую приемную:
      – Она приходит и уходит, когда ей вздумается. Ее поведение – загадка для меня.
      Дикон присел на стоявший у стола обтянутый черной кожей стул с прямой спинкой.
      – Клиенты обычно звонят, – продолжал Коттерел, – и наши работники выезжают к ним на дом, чтобы подписать договор. Сколько у вас квадратных метров?
      – У меня нет квадратных метров, и я не собираюсь подписывать договор, – ответил Дикон.
      Коттерел снова вздохнул.
      – Вы кто? Коп?
      Дикон подал ему визитную карточку. На ней под фамилией было написано: Расследования.
      Коттерел бегло на нее взглянул и вернул Дикону.
      – Я не обязан разговаривать с вами.
      – Правильно. А я не обязан разговаривать с полицией.
      – Дьявольщина! – Коттерел взял со стола сандвич и откусил от него, потом сделал рукой неопределенный жест, который должен был означать: «Ну, продолжайте». Он, казалось, не подверг сомнению то, что Дикону есть о чем поговорить с полицией.
      – Где вы нанимаете своих работников?
      – По объявлению.
      – Вы проводите собеседование?
      Коттерел кивнул.
      – У вас хранятся какие-нибудь сведения о них?
      – На них заводятся карточки: адрес, иногда номер телефона, номер страхового свидетельства.
      – В самом деле? – Дикон удивленно поднял брови.
      – Ну ладно, изредканомер страховки. А в чем проблема?
      – Они к вам приходят и уходят, я полагаю.
      Коттерел пожал плечами.
      – Некоторые работают давно, но есть и новички. У меня есть люди, которые работают больше пяти лет.
      – Но таких не много?
      – Это приработок, а не основная работа. Здесь работают по совместительству или если кому-то понадобились позарез наличные. Заплатят кредит за купленную вещь или долг букмекеру – и уходят. Разве можно сделать карьеру, моя чужие унитазы?
      – Как вы ищете клиентов?
      – Через рекламу.
      – Кто вас проверяет?
      – Никто. Я показываю безупречные рекомендации на бланках одного солидного учреждения. Парни приходят и убирают: пылесосят, вытирают пыль, выносят мусор, моют туалеты. Для этого не нужна квалификация. Вы когда-нибудь видели доктора филологических наук со шваброй? Так в чем же дело, позвольте спросить?
      – Среди них бывают проходимцы?
      – Конечно.
      – Люди, не брезгующие средствами?
      – Безусловно. – И, не дожидаясь следующего вопроса, энергично мотнул головой: – Ну нет, у меня все чисто. Что касается левого заработка – не без этого, но меня не волнует, если парень работает здесь и получает пособие по безработице.
      – Вас это волнует, потому что вы на этом делаете деньги: пониже зарплата, поменьше бумаг, никакого налога на рабочую силу. Коттерел махнул рукой.
      – Так или иначе... если я вычисляю мошенника, я указываю ему на дверь.
      – А вы всегда вычисляете его?
      – Пока никто не жаловался. – Коттерел положил в рот остатки сандвича, свернул из бумаги зубочистку и начал ковырять ею в передних зубах. – Вот так, парень. Теперь говори, в чем дело, или выметайся ко всем чертям.
      Когда Дикон упомянул про банк, Коттерел явно насторожился.
      – Опять этот чертов банк! – проворчал он. Бумажная зубочистка осталась торчать из-под верхней губы – казалось, он забыл про нее. – Я думал, вы скажете мне, что кто-нибудь из моих парней ворует канцелярские принадлежности или отдал концы, прихватив редактор текстов.
      Дикон отрицательно покачал головой.
      Коттерел подумал с минуту.
      – Не похоже на это. – Теперь он уже выглядел спокойнее. – Если бы это было так, то я бы имел дело с полицией, верно? – Он смотрел на Дикона и продолжал ковырять в зубах, пытаясь оценить Дикона и те неприятности, которые может повлечь его приход. Потом он сказал: – Ну, давайте выкладывайте начистоту.
      – Тебе этого лучше не знать, приятель, – сказал Дикон. – Если бы я изложил тебе суть дела, ты бы напустил в штаны. Ты говоришь со мной только потому, что мне известнооб этом. Мне, а не полиции и не банку. И все может остаться между нами, поскольку это касается только меня. По правде говоря, тебе надо молить Бога, чтобы так и случилось, а то твой паршивый бизнес проживет не дольше, чем снежок в духовке, не говоря уже о том, что вскроется в твоей бухгалтерии. Ты забудешь, что видел меня, а я буду счастлив сказать то же самое про тебя. Сколько в этом банке постоянных уборщиков?
      – Все до одного. Какие-нибудь проблемы с ними?
      – У тебя много таких договоров?
      – Ну, есть.
      – В банке всегда убирают постоянные уборщики?
      – Всегда. Я не посылаю в банк временных рабочих – они моют супермаркеты, лавки и прочее. Кроме того, я никогда не посылаю новичков на работу одних. С ними всегда идут опытные парни, которые знают, как и что.
      – А если кому-то надоест?
      Коттерел покрутил во рту зубочистку, вполголоса бормоча ругательства.
      – Дерьмо собачье... – Теперь это звучало примирительно, как если бы он о чем-то вспомнил. Вытащив из стола папку с нарядами, он начал их перелистывать. Внезапно он остановился на одном листе, не доходя до конца. Потом начал сначала и снова остановился на том же месте. – Мы говорим про этот год?
      – Да, – подтвердил Дикон.
      Коттерел заложил пальцем страницу. Посмотрев на нее еще раз, он вытащил узкий деревянный ящик с картотекой и долго перебирал карточки, пока не нашел то, что искал. Наконец он вынул карточку и передал ее Дикону.
      Эмброз Джексон. Адрес. Телефона нет.
      – Он у нас работал одну неделю, – сказал Коттерел. – Я не помню этого парня в лицо, но помню, как все произошло. Один из постоянных уборщиков был приятелем этого Джексона, и они пошли вместе в бар. Тот уборщик напился, упал и приложился головой о бордюр. Джексон удосужился сказать мне об этом только на следующий вечер. – Коттерел усмехнулся. – Я подумал, что уже поздно срывать людей с другой работы, а Джексон сказал, что хочет немного подработать втихую – надо заплатить взнос за машину или что-то в этом роде. Когда он от меня ушел, я подумал, что он, должно быть, выиграл на собачьих бегах или вроде того. В любом случае, это в порядке вещей – одни остаются, но многие и уходят.
      Дикон запомнил адрес и протянул ему карточку.
      – Да оставьте вы ее себе, ради Бога, – сказал Коттерел. – Я больше никогда не встречал этого сукина сына.
      Секретарши в приемной все еще не было. Когда Дикон открывал дверь на улицу, Коттерел крикнул ему вслед:
      – Желаю успеха, земляк.
      Ответа не требовалось. Пожелание было вполне издевательским, и Дикон знал почему.
      Судя по адресу, Эмброз Джексон жил в гетто.

* * *

      «БМВ» можно было выкидывать на свалку: крайний левый ряд, тяжелый грузовик – от машины мало что осталось. Дикон мог купить любую машину, какую захочет, но он выбрал непритязательный «судзуки». Размышляя о своем выборе, он понял, что этот джип меньше всего походит на роскошную машину, зато выглядит куда более надежным. Дикон запарковался на унылой улице в ничейной полосе, недалеко от того паба, где он встречался с Мэйхью, а дальше пошел пешком.
      Вокруг гетто не было стены, но ее легко было себе представить. Сначала шел узкий пояс буферных улиц, которые получили у полицейских название «передовая». Здесь часто бывали облавы и перестрелки. Здесь торговали кокаином, крэком, травкой. В любое время суток здесь можно было встретить человек пятьдесят торговцев наркотиками, пройдя всего три-четыре улицы. Полиция хватала в основном тех, кто покупал, выводила их за пределы района и только потом арестовывала. Любая акция, в которой оказывались замешанными продавцы, вполне могла закончиться расовыми волнениями, а этого никто не хотел, потому что тогда в районе появились бы люди из внешнего мира, которых не желали видеть ни обитатели гетто, ни полиция, – репортеры, телевизионщики, социологи, политики. Война на «передовой» была частным делом тех, кто ее вел. Обе стороны предпочитали тайно зализывать раны и хоронить своих мертвецов. Правда, время от времени не в меру пьяные новички, у которых было больше звездочек на погонах, чем мозгов в голове, пытались наводить там порядок. В последний раз полицейский джип, набитый ирландцами, начал с дюжины арестов и проломленной головы или двух, что вылилось в массовые беспорядки, бомбы, избиения дубинкой и четыре трупа-
      После буферной зоны начинались первые улицы гетто. Там стояли дома из красного кирпича, которые некогда были частью престижного викторианского пригорода. От того благословенного времени сохранились названия улиц – плод трудов какого-то давно почившего любителя поэзии – Милтон, Спенсер, Драйден, Коупер. Это была окраина, но отсюда уже был виден центр гетто – комплекс высоченных панельных домов, связанных лабиринтом переходов, которые располагались на высоте от первого до десятого этажа.
      Эти здания стояли на бетонных опорах. Иногда ветер создавал там эффект тоннеля, и людей попросту выдувало. По ночам под домами происходили разборки, грабежи и собачьи драки, после которых псы носились с лаем по всему кварталу.
      Квартиры начали разваливаться уже через пять лет после постройки. Штукатурка трескалась и осыпалась, от металлических рам по стенам расползалась ржавчина; потолки плесневели от избытка влаги, лифты не работали. Лестницы стали ненадежными, точно строительные леса. Сквозь тонкие стены доносился из соседней квартиры любой самый слабый звук.
      Эти дома сконструировали архитекторы, которые сами жили в окруженных садами домах с пятью спальнями. Архитекторы были белыми. Если белые люди и жили в гетто, то их никто никогда здесь не видел.
      В гетто царили свои законы, не применявшиеся вне его. По этому же принципу законы внешнего мира не имели силы внутри гетто. Дикон знал, что он сейчас в чужой стране. Его единственным преимуществом было иррациональное поведение. Если бы он был любознательным туристом, плохо ориентирующимся в городе, он был бы соответствующе одет; покупатель не отважился бы сунуть нос дальше ничьей земли, дилер из другого района сообщил бы о себе кому надо; полицейский пришел бы не один. Шансы Дикона остаться в живых были равны вероятности того, что обитатели гетто не будут знать, что с ним делать.
      Квартира Эмброза Джексона находилась невдалеке от высоченных домов в центре гетто. Крыши в большинстве домов уже давно протекали, и городским властям пришлось отселить людей из верхних квартир. Пустые комнаты были прекрасным укрытием для снайперов во время облавы. В мирное время пацаны развлекались там стрельбой из самострелов. В гетто действовала не одна армия, а несколько. То и дело возникали междоусобные войны, и эти пустые квартиры служили удобными наблюдательными и оборонительными пунктами. Дикон изо всех сил старался не смотреть наверх. Он шел – не слишком быстро и не слишком медленно – с видом человека, который точно знает, куда идет.
      Нужный ему дом отстоял от центра на две улицы. Аляповатое трехэтажное здание из выкрошившегося кирпича оживляли только рисунки и надписи на стенах на уровне первого этажа: черные рыцари, обвешанные оружием, силуэты в разных позах, лозунги, чьи-то клички. Искусно изображенная узкая бутылка сужалась кверху и превращалась в шприц, а внизу кто-то аккуратно приписал: «Жизнь пойдет лучше с кокаином».
      Искать дверной звонок было бы бессмысленно: с таким же успехом можно было ждать в джунглях мажордома, чтобы вручить ему визитную карточку. Дикон открыл дверь и вошел. Он знал, что его уже заметили. На всех перекрестках маячили группы подростков, ведающих порядком в гетто. Они не ходили в школу. Впрочем, ее здесь и не было – городу нечему было их учить. К десяти годам они знали все, что требовалось.
      Войдя внутрь, Дикон будто попал в джунгли: жаркий зловонный воздух отдавал плесенью и чем-то прогорклым, кухонные запахи плавали, как облака тумана. В конце темного коридора виднелись две двери: одна сломанная, другая целая. Дикон не успел дойти до них, как сломанная дверь отворилась, оттуда вышел мужчина и облокотился о косяк. На нем были обрезанные выше колен джинсы, на груди блестела тоненькая золотая цепочка. Он поднес ко рту банку с пивом, отчего вздулись бицепсы на его руках.
      – Эмброз Джексон, – произнес Дикон.
      – Чего?
      – Ты знаешь Эмброза Джексона?
      – Знаю, но его здесь нет.
      – Это правда? – сказал Дикон.
      Человек отпил пива из банки.
      – Я же сказал.
      – Где мне его найти?
      – А ты знаешь, куда ты забрел, парень? – Он рассмеялся. – Что ты здесь делаешь?
      – Ищу твоего дружка Эмброза.
      – Зачем?
      – Как мне найти его? – настаивал Дикон.
      – Он больше здесь не живет. Здесь живу я.
      – Кто ты такой?
      Человек придвинулся и посмотрел на Дикона; на его лице было написано удивление.
      – Что тебе надо, парень?
      Ответа не было.
      Наконец человек, похоже, принял какое-то решение.
      – Ты один?
      – Да.
      – У нас здесь бывали такие, как ты. Чего ты хочешь нам сбагрить?
      Джон не ответил. Мужчина продолжал потягивать пиво, не сводя с Дикона глаз. Откуда-то сверху доносился звук текущей воды – забыли закрыть кран. Дикон ощущал, как вонь и жара с каждым вдохом проникают в его легкие. Человек повернулся и вошел внутрь, оставив дверь открытой.
      Довольно опрятная комната была сильно загромождена: телевизор, магнитофон, кровать, превращенная в диван при помощи покрывала, стул; одну стену полностью закрывала одежда, висевшая на железной планке. В углу были спортивные снаряды. На глаз штанга весила фунтов под двести.
      – Меня зовут Вив.
      На низеньком столике у кровати лежала набитая до половины сигарета, рядом на куче бумаг была рассыпана травка. Вив взял сигарету и начал ее закатывать.
      – Я не тот человек, который тебе нужен.
      – А кто – тот? – спросил Дикон, подстраиваясь под собеседника.
      – Это зависит от того, что у тебя есть и чего ты хочешь, парень. "Итак, – подумал Дикон, – я вполне могу сойти за полицейского.
      Не заблудившийся турист, не посланец какого-нибудь синдиката, а продажный и жадный полицейский". Он сказал:
      – Дилер дилеру рознь. Тот, которого ты видишь перед собой, верит в Бога и дорожит семьей. Если коротко: ответственное поручение должно вознаграждаться, лояльность – поощряться, а предательство должно быть наказуемо.
      – Какой такой Бог! – засмеялся Вив. По комнате пополз густой запах наркотика. – Какого цвета у него кожа?
      – Тот, который считает, что идет война.
      – Он чертовски прав.
      – Разве плохо иметь кого-нибудь в стане врага?
      – Н-да... – Он выпустил дым, и на его лице отобразилось презрение. Будто подтверждая самому себе то, что уже знал, Вив негромко произнес: – Белый полицейский...
      Он наслаждался курением, заставляя Дикона ждать.
      – Я не тот человек, который тебе нужен?
      – А кто – тот?
      – Нет, парень, все не так просто. Здесь каждый, буквально каждый покупается и продается.
      Дикон достал из бумажника несколько купюр и кинул их на стол.
      – Это все, что у меня есть.
      – Рассказывай кому-нибудь другому.
      – Это все, что у меня есть с собой.
      – Где тебя найти, парень? – Он сгреб бумажки. – Только не слишком далеко.
      Дикон назвал паб на ничьей земле, но не получил ответа. Тогда он взглянул на штангу и сказал:
      – В «Нортморе».
      Это был спортивный комплекс, расположенный неподалеку, на нейтральной территории. Вив согласно кивнул. Они условились о дне и о цене. Вив достал из холодильника еще одну банку пива – полускрытая одеждой дверь вела в крошечную кухню. Дикону пива он не принес.
      – Ты поговоришь с ним?
      – Да, поговорю.
      Он не собирался говорить о деньгах: это было личное дело Вива. И единственный козырь Дикона.
      Вив открыл банку и быстро нагнулся, чтобы поймать ртом брызнувшую пену; потом затянулся из самокрутки.
      – Значит, – сказал он, – ты – белый полицейский...
      В этой войне не было места перемирию.
      Снаружи на него пахнуло жаром. Едкий запах бензинового перегара вытеснил кухонную вонь. Яркий солнечный свет слепил глаза.
      У Дикона не было времени на раздумья: надо было принять решение, еще спускаясь по лестнице. На улице он повернул направо – в сторону от домов-башен, прошел метров тридцать и заглянул в маленький магазинчик, где продавались сигареты. Человек за прилавком удивился его появлению. Дикон подошел к прилавку у двери и начал перелистывать журналы. Продавец сел на табурет и, повернув голову, стал ждать, когда посетитель уйдет. Через две-три минуты в окне магазинчика показался Вив в синей кофте.
      Джон вышел как раз вовремя и успел увидеть, как его подопечный поворачивает за угол. Джон ускорил шаг и правильно сделал. Когда он достиг следующей улицы. Вив как раз переходил на другую, ведущую к границе гетто. Оставалось надеяться, что он направляется не очень далеко, потому что на слишком длинной или слишком короткой улице слежку пришлось бы прекратить.
      Синяя кофта мелькнула еще пару раз, но потом, на длинной и широкой улице, он потерял Вива из виду. Там были прачечная, почта, контора букмекера и почти пятьдесят домов. Дикон пошел вперед – ему больше ничего не оставалось. Улицы казались пустыми, но это впечатление было обманчиво – остановиться и оглядеться было бы рискованно.
      Когда он проходил мимо букмекера, кто-то вышел из конторы, широко распахнув дверь и искоса посмотрев на чужака. Изнутри донесся шум от трансляции бегов, запах пота и курева ударил Дикону в ноздри. Вив стоял у проволочной сетки в окне кассира и делал ставку деньгами Дикона.

      Флейта издавала короткие жалобные звуки. Рыцарь скакал по стене, чудом удерживаясь в седле, – казалось, что комната наклонилась, мешая ему свалиться с лошади; конь царственно изогнул шею и закусил удила. Под лепным потолком парила птица.
      Он привел их сюда, маскируя под процессию из других теней или пряча в тени домов и деревьев. Он освободил их своей властью, в ярком свете солнца они стали более отчетливыми: флейтист ковылял на скрюченных ножках, кутаясь в шкуру. Птица беззвучно парила над головой. У коня со впалыми боками горели глаза.
      Никто не видел, как тень человека привела эту процессию к дому. Женщина, которая тоже их не видела, сидела за маленьким складным столиком у стены и писала письмо. Прямо над ее головой, немного правее, шила-на-гиг раскрывала свое лоно, готовая исторгнуть неисчислимые богатства. Рог изобилия, символ урожая.
      Раньше они не могли появляться, на улице. Они жили в комнате Элейн, точно близкие друзья, прикованные к источнику силы. Теперь, благодаря Кэйт Лоример, все стало по-другому. Ее смерть придала ему новую силу, и он поделился ею с другими. Даже Элейн теперь ходила под покровом темноты к дому, где жила Лаура Скотт. Он всегда знал, что наделен мощью. Другие тоже это чувствовали и подчинялись ему – это были слабые, больные людишки или те, кто надеялся получить от него силу. Он знал, как важно быть сильным, из поучений своего отца. Сила контролирует мир. «И Сын Человеческий, – слышал он голос отца, – внидет во славу свою».
      Воспоминания потрясли, его охватила дрожь восторга. Он ощущал, как сокращаются мышцы поверх лопаток, чувствовал жар и томление в паху; над головой женщины пикировала и снова взлетала тень птицы.
      Женщина достала из шкафа чистую одежду. Он наблюдал за ней и видел, как она облачилась в кимоно, потом села к столу и занялась написанием письма. Она только что приняла ванну – еще непросохшие волосы пахли душистым шампунем.
      На магнитной полоске, укрепленной на деревянной подставке, висели шесть ножей. Он выбрал пятый, но не смог сразу снять его: в какой-то момент ему показалось, что широкое и тяжелое лезвие сопротивляется его усилию. С ножом в руке он вернулся к женщине. Уже с порога гостиной он увидел ее отражение в тусклом зеркале, оправленном в золоченую раму и укрепленном на дальней стене. Зеркало было довольно высоким, и мужчина видел ее всю – от босых ног до влажных волос. Она стояла у столика и перечитывала письмо. Флейта издавала высокое стаккато.
      Она вложила письмо в конверт и заклеила его, потом слегка отодвинулась в сторону от зеркала. Чтобы не допустить этого, он положил руку ей на плечо, и она послушно замерла на месте; на ее лице появилось выражение человека, забывшего что-то очень важное.
       То, что мне хотелось сделать...
      Он развязал пояс ее кимоно, и оно распахнулось, обнажая плечи, руки, бедра. Он стащил кимоно с плеч и бросил к ее ногам. Она слегка повернула голову в его сторону, как человек внезапно оказавшийся в тумане и потерявший ориентацию. Ее рот приоткрылся, глаза прищурились, как у близоруких людей, когда они пытаются что-то разглядеть.
      Мужчина посмотрел на их отражения в зеркале и увидел себя, показывающим женщине нож, а другой рукой сжимающим ей горло. Он разглядел все – легкую, дряблость грудей, выпуклость живота. На его вытянутой руке напряглись мускулы. Сила пульсировала в нем, как заряд, в паху ощущалась ноющая боль.
      – Мой... – начала женщина, но он не дал ей закончить, закрыв губами ее рот и не отрывая глаз от зеркала. Ему пришлось слегка наклониться, чтобы видеть, как опускается нож в его руке – острием вверх.
      Теперь их отражения почти слились воедино. Он оттянул назад голову женщины, отчего ее спина круто изогнулась.
      Лезвие скрылось в ее волосах, когда он нанес первый удар. Она встала на цыпочки, как балерина в танце, натянутая будто струна. Женщина взглянула ему прямо в лицо.
      – Мой...
      Он пожинал ее, ее спелость, сокровища ее тела.
      Тени танцевали на стене, пока жатва не кончилась.

      На улице стало еще жарче. На западе и на севере страны, а также на восточном побережье прогноз обещал засуху. Официальными распоряжениями было запрещено использование садовых шлангов и закрыты мойки машин. Кое-где даже отключали воду в домах на несколько часов в день, а на углах появились водоразборные колонки. Домовладельцы бегали с ведрами, запасая воду в отведенные часы. Мороженое и содовая были нарасхват. В пабах кончилось пиво.
      Фил Мэйхью принес шесть запотевших банок пива, упаковку «Перрье» и торжественно вручил все хозяину дома. Преодолев последние метры до квартиры Дикона, он выдохнул:
      – Это уже не шутки.
      Мэйхью открыл первую банку еще до того, как Дикон успел убрать остальные в холодильник. Когда он вернулся, Мэйхью уже устроился в кресле. Он сказал:
      – Ты читал об этом, а может, видел новости по телевизору?
      – Естественно, – ответил Дикон. – Пока ты не позвонил, я, по правде говоря, не был уверен...
      – Если честно, я не удивлен.
      – И никаких сомнений?
      Мэйхью покачал головой.
      – Хотел бы я, чтобы они были. Да и не я один. Д'Арбле теперь носится как угорелый. – Он сделал несколько глотков из своей банки. – Дьявольщина! Что, по-твоему, у нас происходит? Может, солнце становится сверхновой звездой?
      Дикон вернул его к теме разговора.
      – Расскажи мне об этом, – сказал он.
      – Черт меня побери, если здесь нет связи. Медики играют в молчанку. Никто не собирается связывать это дело с Лоример и Коклан. Никто, по сути дела, про них и не знает, – это же мелочи; рядовые несчастные случаи. Теперь полиция не собирается залезать туда. Уже поздно. Дело Лоример списано и забыто, а совать нос в дело Коклан – все равно что тревожить осиное гнездо. Ты знаешь кого-нибудь, кто рискнул бы сообщить благородному лорду, что его жена умерла насильственной смертью и что мы все время знали об этом, но решили не ставить его в известность? Забудь про это. Трудность заключается в том, что для нормального расследования нужно собрать все три случая воедино и внимательно их изучить. Ты знаешь, как это бывает – одна подробность проливает свет на другую.
      – А почему они так уверены в наличии связи?
      Мэйхью тяжко вздохнул.
      – Так и быть! Откровенно говоря, Джон, в прошлый раз я умолчал о кое-каких мелочах в деле Коклан.
      – Спасибо.
      – Не злись, это было не важно. Мы и так оба знали, что это не простое совпадение. – Он помолчал. – В квартире Лоример нашли отпечатки пальцев, которые не принадлежат ни Лауре Скотт, ни жертве. Конечно, отпечатков там было полно, как следов от лошадиных копыт на беговой дорожке. Не было никакого смысла снимать их – все, кто приходил туда, оставляли отпечатки, – но эти мы нашли на зеркале. Они были единственными в своем роде. Обычно люди не трогают зеркало руками.
      Дикон оживился.
      – И точно такие же отпечатки нашли в квартире Коклан? Где именно?
      – Об этом не стоило бы даже и говорить, потому что в картотеке их нет. Этот след никуда не вел. – Мэйхью открыл себе вторую банку. – Это лишняя головная боль, и никому не хотелось этим заниматься.
      – Так где же? – настаивал Дикон.
      – Она ездила по дорогим магазинам в западных районах и покупала наряды. В частности, она приобрела платье из светлого шелка с крупными перламутровыми пуговицами спереди. Очень красивое.
      – Значит, на одной из пуговиц?
      Мэйхью поднес банку к губам и посмотрел на Дикона поверх нее.
      – На нескольких.
      – Он раздевал ее?
      – Похоже на то. С ее согласия или без него – это другой вопрос, но можно допустить, что она не возражала. В конце концов там не было найдено никаких следов насилия.