Робин Кэлли сидел у открытого окна. Шумный гул города за спиной едва позволял расслышать его слова.
      – Я тоже не знаю, – сказал он. Потом повторил это, чуть-чуть погромче.
      – Я слышу тебя, слышу, – улыбнулась ему Элен Блейк. Это была улыбка подтверждения, не более.
      – Мы оба не знаем. Это риск. В жизни его полным-полно. – Он подождал ответа. Потом, так и не дождавшись, спросил: – А ты разве так не считаешь?
      Элен кивнула. Она лежала голая на постели, где он оставил ее. Казалось, ее совсем не интересовало то, что он уже оделся и разговаривал с ней из другого конца комнаты, усевшись там в кресло. Он подыскивал более решительное объяснение своей мысли, нашел было одно, но решил, что оно ему не нравится.
      – А я уже рискую, – сказала она. – Шлепнулась вот тут на задницу, и грохот слышен почти всем моим знакомым.
      – Знаю, – ответил Кэлли, полуобернувшись, чтобы выглянуть в окно.
      Озабоченно снующие люди, мусор, приглушенный дневной свет реклам. Когда он повернулся обратно, Элен уже встала с кровати и направлялась в ванную. Его взгляд украдкой скользнул по ее телу, как будто она демонстрировала не более чем округлые груди или длинные ноги. Пройдя мимо него, она остановилась в дверях ванной спиной к нему. Он все еще ощущал языком позвонки на ее спине, сходящую на ней неровность, пушок на пояснице...
      – Послушай, – сказала она, – я не знаю, что и подумать, понимаешь? Я хочу сказать, что я в самом деле не знаю, что я думаю по этому поводу. А может быть, просто и не хочу думать. Но вот мы тут с тобой, вот я с голой задницей, и мне это нравится, хотя я и чувствую себя немного неуверенно и немного... – Она замолчала, потом пожала плечами и повернулась к нему лицом. – Немного смущенной. Это не застенчивость, нет, просто... как будто это вообще в первый раз. Я и взволнованна, и неуверенна, и уязвима. – И уже входя в ванную, она добавила: – Главным образом уязвима, понимаешь?
      Кэлли еще немного подождал. Услышав, как из душа полилась вода, он взял свой пиджак и вышел из квартиры. Улица встретила его грохотом и жарой. Трое парней стояли перед фасадом маленького театра, рекламируя живые картины на сцене: «Только обнаженные девушки с мужчинами, девушки с девушками. Наш спектакль идет непрерывно. Тем, кого легко шокировать, у нас делать нечего!» А у входа в греческий ресторанчик шла торговля наркотиками. В то время слабые наркотики едва ли не поощрялись, так что Кэлли оставил это дело без внимания. Подойдя к своему автомобилю, он услышал пронзительный писк рации.
      Приняв вызов, он развернул машину в сторону Оксфорд-стрит. Он находился менее чем в полумиле от места происшествия, но машины по Лондону ездят медленно, пожалуй медленнее, чем экипажи, запряженные лошадьми, столетие назад. Кэлли, на какое-то время дав волю гневу, проклинал плотный строй машин впереди. А потом его окутал запах духов Элен. Он подействовал сильнее, чем воспоминания о ней самой, и он мысленно вернулся в комнату, которую только что покинул.
      Сейчас она, должно быть, уже вышла из-под душа и стоит перед высоким зеркалом, напротив соснового гардероба, и, брызнув на ладонь немного увлажняющего крема, втирает его в кожу. А теперь она, должно быть, сидит на кровати, скрестив ноги, не подозревая, сколь непристойна и соблазнительна эта поза. Она наклонила голову, чтобы волосы упали вниз и быстрее высохли. И поскольку этот процесс кажется ей довольно скучным, она, вероятно, читает, положив книгу на колени.
      Он, конечно, не был уверен, что все происходит именно так, не мог поручиться, что она делает именно это и именно в такой последовательности, но он мог бы рискнуть заключить на этот счет вполне надежное пари. Потому что так бывало на протяжении всех пяти лет их брака.
      Кэлли показал свое удостоверение и нырнул под натянутый шнур, перекрывший участок улицы от пешеходов. На самом перекрестке тело Линды Боумэн было огорожено небольшими щитами. Увидев приближающегося Кэлли, Майк Доусон пошел ему навстречу.
      – Где тебя носило, черт побери?
      – Да вот притормозил выпить чашечку кофе, – ответил Кэлли, глядя в сторону щитов. – Кто здесь уже побывал?
      – Протеро, – сказал Доусон. – И кстати, заметил твое отсутствие.
      – И что же?
      – Ну я ему чего-то наболтал. Что, впрочем, не помешает ему поинтересоваться об этом попозже у тебя.
      – Ладно.
      Кэлли был уже слишком поглощен делом, чтобы благодарить. Они дошли до щитов, и Кэлли первым прошел за них. Там были фотограф и гражданский врач. И тот, и другой как раз только что закончили работу. Кэлли знал обоих.
      – Вы уже говорили с моим сержантом? – спросил он у врача, кивнув ему.
      – Да, он знает все, что можно узнать на этой стадии, – ответил врач, защелкивая застежку своего чемоданчика. – Единственная рана от винтовочного выстрела. Смерть, можно сказать, мгновенная, в этом я уверен. Ну а попозже выясним еще что-нибудь.
      Кэлли посмотрел на лежавшую у его ног девушку. Неловко раскинутые руки и ноги, платье с бурыми пятнами запекшейся крови. Он вернулся из-за щитов на улицу, поманив за собой Доусона.
      – Кто она? – спросил Кэлли, глядя вдоль длинной улицы и слегка откинув голову назад.
      – Линда Боумэн, – ответил Доусон. – Двадцать четыре года, секретарша. Фирма по торговле подержанными вещами. Называется «Ричз». Каламбур, понимаешь? Отрепья для богатых . А заодно это и имя хозяина – Чарльз Рич.
      – Удивительно, что у кого-то еще сохранилось чувство юмора, – заметил Кэлли. – Так что же случилось?
      – Это было примерно в четверть второго. Ее подстрелили, когда она переходила улицу. Сверху: на это указывают входное и выходное отверстия. Если тебя интересуют мои предположения, стреляли из скорострельной винтовки. Впрочем, нам надо...
      – Подождать, что скажут наши мясники-анатомисты? Да. А точное место, где это случилось? Оно известно? – спросил Кэлли.
      – Ну, свидетелей, конечно, десятки, – вздохнул Доусон. – Даже сотни. Но ни один не рассказал ничего, что мы хотели бы узнать. Сам звук выстрела слышали очень многие, но никто не понял ни что это такое было, ни то, что девушку застрелили. Во всяком случае, вначале. Так что у нас толпа давших показания, но я бы даже не назвал их свидетелями. Видели только само падение девушки, а кроме этого черта лысого они все могли увидеть, как я понимаю.
      – Он стрелял из укрытия?
      – Разумеется.
      Взгляд Кэлли обратился к крышам домов.
      – Она замужем, – сказал Доусон. – Живут они в северном Лондоне. Вероятно, у ее мужа какое-то небольшое строительное предприятие. Ничего особенного: просто он сам и парочка трудяг...
      – А как же ты разузнал все это? – перебил его Кэлли.
      – Так у нее в сумочке была служебная карточка. Ее контора всего в паре улиц отсюда. Ну я и велел одному из наших сбегать туда. Там работает одна женщина... – Доусон заглянул в свою записную книжку. – Пегги Харрисон. Они с этой Боумэн были подружками. Ей сказали, что произошел несчастный случай. В общем, из нее сначала выудили нужную нам информацию, а уж потом рассказали всю правду. После этого от нее не было никакого проку.
      – А что муж?
      – Дома его нет, он на работе. Сейчас мы его ищем. – Доусон помедлил. – Дело в том, Робин... Во всем этом вообще не видно никакого смысла. Эта девушка и ее муж – самые обыкновенные люди, зауряднее не бывает, прямо какие-то мистер и миссис Заурядность.
      – Посмотрим, – произнес Кэлли с ноткой раздражения.
      – Что ж, подумай об этом, – сказал Доусон.
      Всем своим тоном он намекал на немотивированность и бессмысленность преступления. Убийство ради убийства, для развлечения. Доусон был склонен думать прямолинейно, идти по кратчайшему пути, и, как правило, наиболее логичному.
      – Посмотрим, – повторил Кэлли, покачав головой.

* * *

      Обратно они поехали отдельно друг от друга, но прибыли с разрывом всего в несколько минут. Кэлли просматривал донесения на своем рабочем столе, когда вошел Доусон. Закрыв дверь, он прислонился к ней, выражая одновременно и почтительность, поскольку стоял в дверях, и вызов, ибо он перекрывал Кэлли выход.
      – Я сержант, а ты инспектор, – сказал Доусон. – У низшего чина есть свои привилегии. Скажи мне, что я должен думать.
      – А что ты сказал Протеро?
      – Что ты наводил справки. Ему нравится такая тарабарщина. Это позволяет ему почувствовать себя полицейским.
      Кэлли сортировал листки донесений.
      – Мы должны быть твердо уверены, – сказал он.
      – Хорошо, – согласился Доусон. – Только не говори мне, будто ты не слышал, что люди убивают друг друга без особых на то причин. – И как будто это имело отношение к их разговору, к их спору, добавил: – Ты ведь заезжал к Элен, не так ли?
      Кэлли поднял взгляд на коренастую фигуру, обосновавшуюся у дверного косяка. Доусон ответил ему едва заметной ободряющей улыбкой.
      – Я бы не относился к нашему сыскному делу столь серьезно, Майк. Это просто одна из возможностей зарабатывать на жизнь.
      – Тебе виднее, – пожал плечами Доусон.
      Он не пытался убеждать. Это был укоряющий, немного язвительный тон мужчины, решившего жить в одиночку и менять женщин каждый сезон. Опыт научил ею никогда не стоять на месте, сохранять активность, заинтересованность.
      – Сколько же это длится? – добавил он. – Полтора года? Или даже два? А я-то думал, что ты уже начал наслаждаться свободой.
      Коротким взглядом Кэлли просигналил ему: остановись.
      – Торжество надежды над горьким опытом, – сказал Доусон, отталкиваясь плечами от косяка, но не продвигаясь вперед в комнату. Он был похож на человека, готового в любой момент ретироваться. – Такое, конечно, случается. Вопрос лишь в том, насколько часто? Если ты взвесишь все шансы, что, по-твоему, ты получишь? Надеешься, что соотношение окажется лучше, чем десять к одному?
      – Чувствую, что ты в хорошем настроении, – сказал Кэлли. – Заткнись-ка.
      – Как-то была у меня одна девица. Я как на грех в то время выпивал, а мамаша у нее должна была довольно регулярно лечиться от запоев. Ну и я ее, конечно, нервировал. Мы с той девицей встречались, ох, так или иначе, едва ли не каждую ночь в течение года. А потом даже прожили вместе несколько месяцев. У нее была красненькая родинка вот прямо здесь, – и Доусон показал, – в укромном местечке. Очень это меня разжигало. Но мои выпивки ей осточертели, и она от меня ушла. Я распустил нюни. Умолял, просил, угрожал, обещал до гробовой доски завязать с выпивкой... Ну, словом, она решила дать мне еще одну попытку. Но это было совсем не то же самое, что раньше. Я-то думал, что все будет по-старому, но нет! Слишком многое куда-то подевалось, – ты же понимаешь, между ее уходом и возвращением. – Пристальный взгляд Доусона миновал голову Кэлли, как будто он высмотрел что-то интригующее в одном из окон на противоположной стене. – Салли ее звали. Или Сюзанна? Ну что-то в этом роде.
      Кэлли очень аккуратно положил бумаги на стол.
      – Я не желаю говорить на эту тему, – сказал он.
      – Ну нет так нет, ладно, – улыбнулся Доусон. – Я просто подумал, что это может оказаться неверным шагом, понимаешь? Видишь ли, если она скажет «нет», то ты будешь по уши в дерьме, а если она скажет «да» и это все обернется очередной ошибкой, ты опять же окажешься в дерьме. Ведь прежде всего, для разрыва должны были быть какие-то основания. А с чего бы им исчезнуть? Это просто что-то вроде временного умопомрачения. Ты думаешь, что тебя изменили к лучшему несколько месяцев или лет опыта и самопознания, – и вдруг возвращаешься к старой песенке: «Я сделал, а ты не сделала, почему ты всегда так...» Ну, ты же знаешь, как это бывает. Я просто никак не возьму в толк, неужели люди действительно могут так сильно измениться? А почему бы тебе не позвонить Протеро?
      Кэлли поднял трубку внутреннего телефона.
      – Ты ублюдок, Доусон, – без всякого выражения заметил он. – И твоя седая старая мамаша, видно, сосала сучье вымя.
      – Ничего другого ты и не мог бы мне сказать, – кивнул Доусон.

* * *

      Лайонел Протеро имел пристрастие к чинам. Ему нравилась сама идея иерархии, и ему нравилось, что у него тоже был кое-какой чин. Когда Кэлли вошел в его кабинет и сел в кресло, ему несколько мгновений пришлось смотреть на затылок Протеро, возвышавшийся над спинкой начальственного кресла.
      – Ну так что мы здесь имеем, Кэлли? – спросил Протеро и, выдержав секундную паузу, повернулся в кресле лицом к инспектору.
      «Не верю я, что у тебя на уме именно это», – подумал Кэлли. А вслух он сказал, тщательно избегая слова «сэр»:
      – Убийство на Оксфорд-стрит.
      – Девушка, – констатировал Протеро. – Безымянная и безвинная.
      – Насколько нам пока известно.
      – Я вас попрошу! – приподнял ладонь Протеро. – Что вы надеетесь раскопать? Она что, была главой наркомафии? Или, может быть, боевиком в сети организованной преступности?
      – Мы еще этого не выясняли. Мы не знаем, что сумеем найти, потому что еще не...
      – А может быть, это что-то семейное? К примеру, она подала своему муженьку подгоревший гренок, а? Или, скажем, купила не тот сорт кофе. А он присмотрел подходящую крышу на Оксфорд-стрит, дождался удобного случая, залез туда со скорострельной винтовкой да и проделал ей в спине дыру размером с кулак. Я уже по горло сыт этими вашими вынюхиваниями. – А Кэлли все ждал вывода. – Случайность! Это была шальная пуля. Мне тут звонил Тед Латимер, он тоже так думает.
      Сэр Эдвард Латимер. Комиссар полиции. Он был как раз в том чине, который особенно нравился Протеро.
      – Что ж, – сказал Кэлли, – возможно, он и прав.
      – Но вы ведь так не считаете.
      У Протеро была привычка проводить пальцем под усами так, что волоски приподнимались, ощетиниваясь, как дворовая метла. А потом он их приглаживал обратным движением.
      – Я узнаю больше, когда поговорю кое с какими людьми, – сказал Кэлли, глядя в сторону. – С мужем. С ее бывшими сослуживцами. С соседями.
      – Не тратьте понапрасну слишком много времени, – сказал Протеро. – Я не сомневаюсь, что уже знаю, к чему мы придем. – Он помолчал. – А что думает Доусон? Ведь это он принял вызов, да? – Кэлли кивнул. – Так что же он думает?
      – Он думает то же, что думаете вы.
      – Сэр! – добавил Протеро.

      Вот они выходят из дому. Сначала папочка, нагруженный тяжелыми чемоданами, потом мамочка с сумкой-холодильником и большим соломенным баулом, вмещающим все, что только может понадобиться для путешествия. Вот папочка ставит на землю чемоданы, чтобы запереть парадную дверь, толкает ее, чтобы уж все было наверняка.
      Вот они садятся в автомобильчик: мамочка, Энтони и Линни. Мамочка садится на заднее сиденье, потому что Линни укачивает во время долгих путешествий, так что уж лучше ей сидеть рядом с папочкой. А вот, смотрите-ка, не успели они отъехать, как Энтони захотелось сандвича. И все они расхохотались. Видите, как он клянчит свой сандвич, а мамочка смеется и качает головой?
      Вот они добрались до места. Сначала коттедж, потом какое-то поле, обнесенное оградой, и Энтони стоит на этой ограде и машет рукой, а там, за полем, – море!
      Вот так они развлекались на пляже. Ловили сетью рыбу в заводях между скал, искали в песке крабов, закапывали папочку в песок, устраивали пикник.
      Вот они все. Счастливая семья.

* * *

      Эрик Росс сидел в темноте и смотрел эту видеокассету, его жена тоже примостилась рядышком, на диванчике, ну а головы ребятишек торчали прямо перед экраном. Он, конечно, видел эту кассету и раньше, все они видели ее и все же время от времени снова смотрели – то эту, то другую. То этот их отпуск, то какой-нибудь другой. А когда пленка заканчивалась, детишки заставляли его носиться по пляжу задом, прокручивая кадры в обратном направлении, и еще получалось, что они его выкапывают из песка, а не закапывают.
      Энджи отправилась на кухню приготовить кофе, а потом вернулась с шотландским виски и водой для мужа. Улыбнувшись, он немного выпил потом сказал ребятишкам, что пора спать. И пока Энтони и Линни мылись на ночь, Росс прошел в сад позади дома посмотреть, как там поживают саженцы, которые он высадил в грунт день или два назад. Его сосед рыхлил междурядье на грядке с бобами, и они перебросились несколькими словами. Росс слышал протестующие крики Энтони из ванной и догадался, что Энджи, должно быть, моет мальчику голову. Он сделал круг по саду, по своему пригородному поместью, потягивая на ходу виски и время от времени останавливаясь понюхать цветы душистого табака.

* * *

      На бензозаправочную станцию входит парень с ружьем и вскоре выходит оттуда с содержимым кассового аппарата. Направляется домой. Вечером предстоял интересный матч, и он торопился посмотреть его, хотя его девушка хотела сходить куда-нибудь поужинать. Что ж, он запишет матч на видео и посмотрит потом. И вот они уже идут в итальянский ресторанчик по соседству. И она заказывает себе тальятеллу.
      Человек стреляет в девушку на лондонской улице и убивает ее. Проверяет насколько надежно заперто ружье в багажнике его машины. А потом, когда детишки уснут, он отнесет его в чуланчик в подвале и крепко-накрепко защелкнет висячий замок. Он смотрит домашнее кино. Гуляет вечерами по саду.
      Это всего лишь работа. Всего лишь бизнес. Если вы встретите таких людей на улице, откуда вам знать, чем они занимаются? Если вам доведется сидеть напротив них в поезде, или стоять позади них в очереди за билетами в кино, или, возможно, встретить их на вечеринке, то разве вы узнаете, кто они такие? Они делают то же, что и мы: ходят по магазинам, заботливо выбирают подарки ко дню рождения близких и друзей, ставят свои машины на станции техобслуживания...
      А их родные, те, к кому они возвращаются после очередного дела, понимают, что для обеих сторон лучше ни о чем не спрашивать. Без всяких этих «Ну, как ты провел день?» или «Как сегодня шли дела?». И, поступая так, вполне можно оставаться в неведении, если, конечно, сам желаешь этого. Просто не знать ничего – и дело с концом! Или можно притворяться, если понадобится.
      Энджи Росс никогда ни о чем не спрашивала.

      Майк Доусон был одним из тех людей, которым абсолютно не к кому спешить домой. Он принес с собой бутылку красного вина, парочку слегка поджаренных гамбургеров, немного мелкой рыбешки и совершенно несъедобный капустный салат и вывалил все это на рабочий стол Кэлли.
      – Так что же мы знаем наверняка? – спросил Кэлли.
      У Доусона, коренастого и приземистого, было телосложение борца, простоватая широкая физиономия и улыбка во весь рот. Он ловко подцепил гамбургер, готовясь его откусить, и ответил:
      – Первым прибыл на место пеший патрульный, но, кроме крови и общей паники, он ничего не увидел. Жила эта девица в Финчли. Замужем, как мы с тобой знаем. Детей у них нет. Обследовали вокруг здание за зданием – ни хрена! Опрашивали людей на улице – тот же результат. Что неудивительно. Там уйма крохотных фирм, уйма маленьких контор, уйма людей, занятых только собственными делами, к тому же с утра до вечера туда-сюда ходят посетители. Кто-то остался на рабочем месте, другие вышли пообедать пораньше. Это какой-то кошмар.
      – А мужа они нашли?
      – Час назад. Во всех отношениях столь же заурядный, как по виду и она. Звать его Питером. Его фирма выполняет работы по контракту. Ничего сомнительного. Наш врач вкатил ему в руку несколько кубиков транквилизатора, тем не менее этот несчастный ублюдок до сих пор бьется башкой о стену.
      – А на работе у этой девушки? – После этих слов Кэлли показалось, что Доусон взглянул на него как-то застенчиво. Кэлли добавил: – Какого они мнения о ней?
      – Мы взяли официальные показания у ее босса и у женщины, с которой она работала в паре. Пегги... – Доусон поискал фамилию в своих записях. – Харрисон. Ну, здесь ничего особенного. Потом кто-то осмотрел ее рабочий стол. Один ящик там оказался запертым.
      Доусон откусил от гамбургера кусок и с увлечением принялся жевать. Понаблюдав за ним пару секунд, Кэлли сказал:
      – Не води меня вокруг да около, Майк.
      – Черная кожаная мини-юбка, пояс с подвязками, пара чулок, туфельки на высоких каблуках. – Доусон прожевал, полез в карман, вытащил оттуда банковскую книжку и бросил ее на стол. – И вот это.
      Кэлли быстро пролистал корешки квитанций.
      – Как я понимаю, это не то отделение, которым пользовались она и ее муж.
      – И даже вообще другой банк. Взгляни-ка на итоговый текущий счет.
      Кэлли взглянул. Потом он вернулся к самому первому корешку.
      – Это было... Что?! Еще восемь месяцев назад или около этого? – Доусон кивнул, продолжая жевать. – Выходит, мы имеем шлюху, работающую на полставки.
      – Что-то связанное с гостиницей, – сказал Доусон, – думаю, официанточка, голая по пояс, или что-нибудь в этом роде.
      – Надо снова повидаться с ее мужем, – заключил Кэлли. – Он должен знать об этом.
      – Они еще и двух лет не женаты, – сказал Доусон.
      – Ты полагаешь, что это что-то меняет?
      – Господи, – сказал Доусон, – некоторые женщины такие самки.
      – А я знавал парочку женщин, которые и о тебе были не очень-то высокого мнения... О Господи! – Кэлли снял верхний кусочек хлеба со своего гамбургера и уставился на него. – Он такой недожаренный, что, наверное, баран, из которого его сделали, еще не испустил дух!
      – Отнеси его на экспертизу, – улыбнулся Доусон. – Билли все выяснит.

* * *

      Билли Ноул был мужчиной изысканным. Это сразу бросалось в глаза: тщательно причесанные волосы, до блеска отполированные ботинки, отглаженный воротничок и галстук под белым лабораторным халатом. И конечно же, нельзя было не обратить внимания на его пальцы. Они были длинными и тонкими и всегда отлично ухоженными. Взглянув на его щегольскую одежду, вы могли бы подумать: это банкир, а может быть, юрист. Посмотрев на руки Ноула, вы приняли бы его за музыканта или художника. Когда вошли Кэлли и Доусон, Ноул доедал последнюю треть гамбургера и подносил к жующему рту жестянку с пивом.
      – У него есть кое-какие соображения, – сказал Доусон, взглянув на Кэлли.
      А Ноул, подойдя к своему лабораторному столу, взял с него какие-то бумаги, мельком взглянул на них и сделал, наконец, отложенный глоток пива.
      – Это был 308-й калибр. Возможно, «Ли Энфилд», а может быть, и «Паркер Хейл». Пытаюсь это разгадать. Мощная винтовка, 308-й калибр. Очень точная. Начальная скорость пули – 1700 футов в секунду. Эффективность боя до километра. А в принципе пуля может пролететь мили четыре и даже больше. Думаю, что ваша... – Ноул запнулся.
      – Линда Боумэн, – подсказал Кэлли.
      – ...была подстрелена примерно с полутораста метров. Ну, после вскрытия вам это уточнят. Попал он ей, как мне сказали, прямо в яблочко. Она умерла еще до того, как упала.
      – Стало быть, он снайпер, – предположил Кэлли.
      – Так он и не утруждал себя, стрельнул разок – и все.
      – А что насчет винтовки?
      – Вне всякого сомнения, сделана по спецзаказу. Нечто быстро разбирающееся. И чтобы упаковать было легко. Никто не станет бродить по улицам со здоровенным ружьем в чехле, не рискуя вызвать подозрения. Это все равно что заказать себе автомобиль на свой вкус. Табельное оружие здесь просто необходимо.
      – Значит, вы думаете, что это хороший стрелок?
      – О да... Взгляните на результаты экспертизы. Он попал ей прямо в сердце. Почему он ее убил?
      – Мы тут думали, а не мог ли он промахнуться, – сказал Доусон. – Я хочу сказать, может, он охотился на самом деле за кем-то другим, а девушка просто оказалась на пути.
      – А что, она неподходящая кандидатура? – спросил Ноул.
      – Не совсем. – Доусон сделал паузу. – Она, видимо, ловила себе там поблизости клиентов.
      Ноул посмотрел на Кэлли:
      – Это уже кое-что, не так ли?
      – Нет, Билли, я так не думаю. Когда ты в последний раз слышал, чтобы сутенер схватился за снайперскую винтовку? А если бы она, предположим, залезла не на свой участок, ее попросту вышвырнули бы оттуда или пырнули ножом. Нет, ничего похожего на это.
      – Совсем никакой связи?
      – Да пока вроде никакой, – сказал Доусон. – И не думаю, что она проявится.
      Ноул снова посмотрел на Кэлли:
      – Это немного тревожит, а?
      – Возможно, – с легким раздражением ответил Кэлли.
      Ноул снова полистал результаты экспертизы, толком не читая их.
      – Нет, – сказал он, – это был выстрел по «своей» цели. Я бы сказал, он в самом деле хотел убить именно ее. Спецзаказ, так? Телескопический прицел. – Он отшвырнул бумаги в сторону и отхлебнул еще пива. – Этот парень, возможно, мог бы отстрелить яйца у комара.

* * *

      Из окна спальни в квартире Кэлли была видна излучина реки, широкая водяная дуга, которую вдали заслоняли здания. Кэлли сидел в оконной нише, подтянув вверх колени и прихлебывая что-то из стакана. Суда сновали туда-сюда, их огни, казалось, опускались желтым занавесом на много сажен в глубину, стелясь и покачиваясь, как стебли травы. Суда в верхнем течении реки были видны, пока они не добирались до излучины, а потом исчезали. А суда в нижнем течении показывались совсем ненадолго и тоже скрывались за верхушками крыш.
      У Кэлли было традиционное пари с самим собой, которое основывалось на совпадении движения двух судов в самой верхней точке излучины. И когда это случалось, отражения их огней смешивались и двигались друг против друга, а потом медленно разделялись. Если такое происходило в третий раз, или в седьмой, или в одиннадцатый – это должно было принести удачу. В этом и заключалась система Кэлли.
      Трудно добиться, чего хочешь. И трудно понять, чего же надо хотеть. После того как они с Элен расстались, Кэлли действовал быстро и ни в чем себе не отказывая. Он купил эту квартиру, переплатив за вид на реку, а потом еще больше потратился, наняв рабочего, который разобрал настил пола до перекрытия и выкрасил стены в ослепительно белый цвет. Потом Кэлли купил низкие индийские столы, несколько ваз, африканские горшки и куда больше оборудования для кухни, чем ему когда-либо могло понадобиться. Большинство этих идей он извлекал из журналов.
      Элен побывала у него через пару месяцев после того, как квартира была обустроена. Ее, казалось, не развлекало и не впечатляло то, что он сделал. Мысль о том, что она, возможно, всегда считала его способным на это, угнетала его. Это были похоже на то, как если бы он заявил, что хочет все радикально изменить в их жизни, а она просто кивнула бы в ответ: «Ну разумеется». Позднее он не без стыда понял:
      ему хотелось, чтобы Элен гордилась им.
      Сидеть в этой комнате удобнее всего было в оконной нише, и Элен сразу же направилась туда. Она посмотрела не на замечательный вид из окна, а на Кэлли.
      – С тобой все в порядке? – спросила она.
      – Да, все прекрасно.
      – Я останусь в этом доме, пока ты его не продашь. Если ты не возражаешь, конечно. А ты тем временем что-нибудь подыши.
      Так, сразу к делу. А Кэлли надеялся, что два месяца молчания между ними могли привести к каким-то переменам. Он понимал, что самым нелепым было бы спросить сейчас о такой возможности, и, разумеется, спросил.
      – Перемены? – Она улыбнулась и стала прикидывать эту мысль и так и сяк: – Перемена... Да, что-то меняется. Так или иначе... – Она мельком взглянула на реку, словно что-то привлекло ее там. – Ты сам-то это чувствуешь? Действительно чувствуешь? Что у тебя есть, чтобы продолжать? Ты должен оглянуться назад, не так ли, поскольку впереди-то у тебя смотреть не на что, а? Время от времени мы встречались, занимались любовью. А вечера я проводила одна, почти всегда одна. Я спала одна столько, что и сосчитать-то не могу. И когда я возвращалась с работы домой, в квартире никого не было. Может быть, ты появишься за пару часиков до того, как утром я уйду, а может, я услышу, как ты раздеваешься в темноте...
      – Но ведь не было никаких...
      – Да-да, я знаю, я это все знаю, и я знаю, что уже сделала свой выбор, – продолжала говорить Элен, словно слова Кэлли были не более чем ее собственной мыслью-возражением. – Мне говорили, что такое быть женой полицейского, я знаю, знаю все это! Да я ведь и сама говорила это же другим, предупреждала их. Но у нас ведь было не так? Или все-таки так?
      Кэлли пожал плечами.
      – Будешь пиво? – спросил он, так как сам хотел выпить. Элен покачала головой.
      – Это так, Робин? – настаивала она.
      – Я хотел, чтобы ты приходила сюда, хотел видеть тебя, сказать тебе... Сказать, что все может быть по-другому.
      – У тебя был какой-то свой мир. Свои день и ночь, рассвет и сумерки, суббота, воскресенье, еда и даже сон. Нельзя сказать, что это отнимало тебя от меня почти все время. Нельзя сказать. Но он был, этот отдельный от меня мир. Твоя территория. Твой участок. Не было жизни, какой живут обычные люди. Не было мест, которые видят обычные люди. Не было людей, с которыми привыкли знаться обычные люди. Да ты мне и сам об этом как-то раз говорил. Я помню...