– А кто их знает! Возможно, из боязни быть опознанными. Даже по описанию. Но какое все это имеет отношение к твоему снайперу?
      – Как только я это выясню, – заверил его Кэлли, – ты узнаешь обо всем первым. Кое-что я надеюсь добыть.
      Биньон налил стаканчик доверху и толкнул его к Кэлли, а сам сделал большой глоток прямо из горлышка фляжки.
      – Что-то у тебя с глазом неладно, – сказал он и засмеялся. – С чего бы это?
      – Упал, когда поднимался по лестнице, – сказал Кэлли, и Биньон снова засмеялся. – А где они сейчас, нам известно?
      – Кто, эти Сезанны? Ясное дело, в Америке.
      – И кому они могли понадобиться?
      – Ну, тут всего несколько имен. Проблема в том, что мы не можем добраться до покупателей. Мы здесь, а они там – вот уже одно препятствие. А другое в том, что они ведь не развешивают эти приобретения на стенах своих столовых. Мы не можем ни с того ни с сего отправить парочку наших фараонов в квартиру какого-нибудь миллиардера в Саттон-Плэйс и потребовать пропустить их в строго охраняемую комнату. У нас есть подозрения, причем серьезные, но... Но точно мы не знаем.
      – Ну а к кому бы ты отправился? Если бы мог.
      – К О'Коннелу... – предположил Биньон, – ну, еще к Эшу, к Мортону, к Кемпу...
      – К кому?
      – К Гуго Кемпу. – Биньон внимательно посмотрел на Кэлли. – Ты уже слышал это имя, а?
      – Да, что-то знакомое...
      – В самом деле? – Биньон, кажется, призадумался. – Да, Кемп – это вполне надежная ставка.

* * *

      Кэлли приехал к тому часу, когда возвращаются домой примерные мужья. Элен воззрилась на него так, словно он прочитал се мысли. Он вывалил на стол пакет со всякой всячиной.
      – Суп с омарами. Хотя и не домашний, но зато импортный. Уж зря-то его ввозить бы не стали, а? Бараньи отбивные, салаг, сыр, фрукты. На двоих за глаза хватит, так что скромные возможности твоего холодильника какое-то время не должны нас беспокоить... А если бы я сказал тебе, сколько стоит это вино, ты бы не отважилась сделать и глотка.
      – Ты что же, стал мужем? – спросила она. – Поскольку, я гляжу, ты решил выполнять эту чертовски трудную функцию.
      – Ну, ты же любишь бараньи отбивные, я помню...
      – А я помню, какой из тебя муж. Меня не одурачишь. – Она взяла в руки бутылку вина и изучила этикетку. – Очень мило.
      Кэлли забрал у нее бутылку и отправился искать штопор.
      – А почему люди собирают картины? – спросил он.
      Не одурачишь, не одурачишь. В темноте она колотилась об его тело, словно натыкаясь на что-то острое. «Это на себя я натыкаюсь, – подумала она, – на себя». Она хорошо помнила, как это все было. Любовь превращалась в символ утраты, страсть – в похоть и сожаление... Грустная алхимия.
      А что ее возбуждало в Кэлли? Какое-то ощущение опасности, а еще насилия. Его благовоспитанное поведение – это нечто, чему он просто научился. Но это же было любовной связью, не так ли? И сделало из него прекрасного... хм... так сказать, наездника. О, этот зверь при свете свечей, это путешествие в постель, где все то, что ты никогда бы не стала делать и не делала, он заставит тебя делать, и ты станешь сама хотеть этого. Ну а потом благополучное отбытие этого насытившегося зверя, куда-то в его личные дела, он еще хранит твой запах, но уже высматривает новые тропы...
      Да, ты была замужем за всем этим. Иногда он прикидывался, что играет эту роль, а иногда нет. Иногда он возвращался домой и от него несло зловонием преступного мира. Иногда он и в самом деле приносил бараньи отбивные, салат и вино...
      – Что ж, – сказала она, – давай подумаем. Картины можно покупать как гарантию от инфляции или просто для капиталовложения. Если ты какой-нибудь профсоюз водителей грузовиков или еще что-то в этом роде, то картины вполне могут подкрепить твой пенсионный фонд. Ты можешь скупать их, чтобы попозже выгодно продать. А если ты, скажем, светская дама, картины могут укрепить твое положение в обществе. Они могут пригодиться и для подкупа дипломатов и каких-нибудь чиновников, которых поставил бы в затруднительное положение неожиданный приток наличных в их карманы. Картины можно предложить и как лакомое блюдо в конце государственного визита каким-нибудь заезжим сановникам. А есть и такие оригиналы, которым просто нравится повесить их на стенку и смотреть на них, но в общем-то это принято считать слишком уж эксцентричным поведением.
      Она произнесла все это ровным голосом, как заведенная. Кэлли с любопытством взглянул на нее:
      – Я тебя чем-то огорчил?
      – Да. Ты вваливаешься сюда с полным пакетом жратвы и этой несообразно дорогой бутылкой вина с таким видом, будто к твоим башмакам никакое дерьмо не прилипнет, и хочешь, чтобы я притворялась, будто мы женаты, будто мы счастливы, будто все так у нас всю жизнь и было. Поразительно, что ты не приволок мне пучок каких-нибудь дерьмовых цветов.
      – Пытался. Но не мот найти вообще никаких. А это вино должно постоять открытым, чтобы немножко подышать? – спросил Кэлли, наклоняя бутылку, чтобы наполнить бокалы.
      – Что? Да, разумеется, должно, варвар!
      – Я тоже так подумал, – сказал он, отставляя бутылку в сторону.
      – Почему тебе это понадобилось?
      – Я ищу одного коллекционера. Не того, кто помещает в картины капитал, и не продавца. Именно покупателя. Он в самом конце этой цепочки. Я должен найти его и начать двигаться назад. Где-то на этом пути я непременно наткнусь на человека, организовавшего убийство Джея Хэммонда, а потом, подальше, – и на того, кто его убил. Хорошо бы узнать кое-что об этом человеке. Ну о том, кто собирает картины. А ты работаешь в галерее, и я думал, что у тебя, возможно, есть какое-то профессиональное мнение. Если мы подождем, пока я приготовлю салат и поджарю отбивные, вино будет готово?
      Элен кивнула и пошла следом за ним на кухню.
      – А какие картины? – спросила она.
      – Любые картины.
      – Но мы же говорим не о любых картинах! Разве не так?
      – Ну... два Сезанна.
      – О, вот это да! – Она подумала немного и сказала: – Ну-ну...
      Кэлли подождал, держа в одной руке нож, а в другой салат.
      – Так что же? – спросил он.
      – Да ничего, кроме того, что они наделали шуму, вернее, их исчезновение. Они принадлежали Морису Тролею. Неприятный ублюдок, но кое для кого хороший покупатель. Очень богатый. В основном его можно увидеть в аукционном зале, впрочем, там ведь предлагают к продаже весь товар, облагаемый высокой пошлиной. А они ушли в Америку, ну эти Сезанны.
      – Откуда ты знаешь?
      – Так всегда бывает в подобных случаях. То есть процентов девяносто украденных картин заканчивают свой путь там. – Кэлли кивнул, как бы подтверждая это, и Элен слегка вздрогнула. – Выходит, ты уже это знал. Ты уже разговаривал с кем-то.
      – Да, с отделом искусства и древностей. С одним парнем, Биньоном. Очень ловко управляется с фляжкой на своем бедре, только на вид никогда не скажешь, чтобы он мог отличить Ренуара от автомобиля «рено» . Но внешность бывает обманчива.
      – Так чего ради тогда спрашивать меня?
      – Видишь ли, деньги – это легко понять. Большинство негодяев берут деньги или все, что можно превратить в деньги. А этот парень, кем бы он ни был, как раз платит. И когда он получает какую-нибудь картину – это конец. Это то, чего он хочет. Картина, засоленная в каком-нибудь огнеупорном подвале. Он, правда, не может продемонстрировать ее, ну, по-настоящему. Не может даже похвастаться, что она у него есть. Зато он может достать ее из своего подвальчика и полюбоваться на нее. Вот о чем я хочу знать.
      А ты знаешь, кто он такой? – спросила Элен. – Хотя бы имя?
      – Имя – это немного. Оно не говорит мне, кто он такой.
      Она разлила остатки вина, распределив его поровну по их бокалам.
      – Ты надолго уедешь? – Этот вопрос вырвался у нее прежде, чем она успела прикусить язык.
      – Уеду? Куда?
      – Только не надо, пожалуйста, вот этого, – выставила она ладонь перед ним. – Зачем тебе хотеть узнать о ком-то, если ты никогда не собираешься увидеть его?
      – Надеюсь, что на неделю. Ну, на столько, сколько это заняло бы у каждого. Ты полагаешь, что они отпустят меня?
      – А кого ты будешь просить? Протеро? Латимера?
      – Обоих. Одновременно.
      – И какую причину ты им назовешь?
      – Никола Хэммонд. Не все, конечно. Но кое-что.
      – Но ты же обещал ей, что не будешь этого делать!
      – Так я солгал. – Он допил вино. – Сейчас она уже в безопасности. Кто-нибудь другой может погоняться за ней, если Протеро захочет.
      Элен взяла баранью отбивную с тарелки за косточку и стала ее есть. Она пыталась удержать в себе тот гнев, который испытала раньше, но он уже выскользнул из нее, испарившись вместе с вином. То, что Кэлли предал Никола Хэммонд, должно было разозлить ее. Нет, не из-за самой Никола, но потому, что это напомнило ей о риске, на который однажды уже пошла она сама и который, возможно, ей еще предстоял. Но, как ни странно, это не разозлило ее. Ее даже позабавило, как легко он сказал это: «Так я солгал».
      – Выходит, дело было в этом? – спросила она. – В Сезаннах. Вот почему убили Хэммонда. И всех остальных.
      Кэлли приподнял брови и покачал головой, что означало: все это мне и хотелось бы выяснить.
      – На одной картине был пейзаж, – сказала Элен. – Вид его родного городка Экса, в Провансе. Там всякие горы и кипарисы. На другой... ну, это просто натюрморт из цикла, созданного во время его затянувшейся остановки в Париже. Ему не очень нравился Париж. – Она откусила еще несколько кусочков мяса и отбросила кость на тарелку. – Я думаю, это связано со страстью просто обладать картинами. Не так ли окажется в итоге?

* * *

      Кэлли целовал ее, обнимал, оставляя следы своих пальцев на ее бедрах, и она пошире раздвинула ноги, потому что ей так хотелось. «Не одурачишь, – подумала она, – не одурачишь».
      – Откуда эта страсть обладания? – спросил он. – Ты достаешь картину из этого подвальчика и смотришь на нее. Она твоя и ничья больше... Что-то в этом роде, да?
      – Я не знаю. Спроси у какого-нибудь психиатра.
      Его руки двигались медленнее, а мысли блуждали где-то еще. «Ах ты, ублюдок! – подумала Элен. – Ты уже летишь на самолете, уже прилетел... Думаешь, меня это волнует? Думаешь, я жила как монашка после того, как мы расстались?» Она быстро наклонила голову и слегка куснула кожу на его груди. «Ты думаешь, что твое „я хочу, чтобы ты вернулась“ – это игра только с одним набором правил? Думаешь, все держится на твоих желаниях, на твоих амбициях, твоих усилиях, твоей похоти?» Ее волосы скользили по его животу. Она куснула его чуть ниже бедра и внимательно посмотрела, не дернется ли он. «О нет, это и мои правила тоже. Нечего тогда тащить меня в постель, чтобы потом я тебя дожидалась. Такая уж у меня участь. Такое уж у тебя удовольствие». Элен облизала губы. «Я заставлю тебя понять», – подумала она. А Кэлли удивился, с чего это она вдруг рассмеялась.

* * *

      Протеро приподнял усы указательным пальцем, словно желая набрать побольше воздуха в рот. Он сказал:
      – Я говорил с Тедом Латимером.
      Протеро любил позволить себе подобную фамильярность: она давала ему ощущение своей принадлежности к клану.
      – Спасибо. – Это слово, конечно, не могло одурачить ни одного из них, но Кэлли думал, что это вполне разумная поблажка.
      – Я полагаю, вы тоже говорили с ним.
      – Я думал, что так будет лучше всего.
      – А где... – Протеро заглянул на другую сторону рапорта Кэлли, ища имя. – Вот, Никола Хэммонд?
      – Я не знаю. – Кэлли пожал плечами и развел руки. Только и всего. «Переиграл» – мысленно заметил он про себя. – Это был телефонный звонок, как я уже сообщал в моем...
      – Выследила вас?
      – Она звонила мне домой. Мой номер есть в телефонной книге. – Кэлли еще раз пожал плечами и подумал, что этого достаточно.
      – А имя, которое она дала вам...
      – Шмидт.
      – Да.
      – Ну, это все, что она мне дала. Отдел искусства и древностей сейчас проверяет дела ее мужа. А она исчезла.
      – Вам нравится эта теория, не так ли? Массовые убийства, чтобы прихлопнуть одного.
      – Я говорю вам то, что узнал от нее. После того как убили Хэммонда, им позвонили по телефону, пригрозив, что с ними будет то же самое, если они не отменят сделку. Чего ради она стала бы выдумывать это? Да и как бы она смогла? Это должно быть правдой.
      Протеро снова взглянул на рапорт, отыскивая другое имя.
      – Кемп – это предположение, – сказал он.
      – Кемп – это зацепка. А что сказал Латимер?
      – Мы разговаривали с департаментом полиции США в Таксоне, – с энергичным вздохом сказал Протеро. – Вы тоже можете поговорить с ними. Они, кажется, против этого не возражают. Но, как они заметили, нет никакой гарантии, что их мнение не переменится.
      – Почему?
      – Они знают о том, что известно Биньону. Ясно, что это не произвело на них особого впечатления. Все это слухи, если следовать их мнению. Этот Кемп, кажется, важная шишка. Мало кто видел его, но, когда у местных школ и больниц возникает нужда, он присылает им чеки.
      – А с кем мне связаться?
      Протеро приподнял какую-то бумагу со своего стола, взглянул в нее и отшвырнул обратно.
      – Бек, – сказал он.
      – Вы с ним, с Беком, говорили, когда звонили туда?
      – Среди прочих.
      – На какое время я могу поехать?
      – Прежде чем строить какие-либо планы, поговорите с Беком. Позвоните ему.
      – Но если я поеду, то на какое время?
      – Максимум на неделю. – Протеро перебросил Кэлли ту бумагу через стол. – Поговорите с Беком. А потом – со мной.

* * *

      На линии был какой-то шум, словно в дальней комнате у Бека упражнялся на своем инструменте кларнетист. Кэлли даже попытался уловить мелодию. Это было что-то напоминающее ему песню Эллы Фицджеральд. Ну, там где: «...если в знать нам хоть немного, что окончится дорога...»
      А голос самого Бека звучал так, как будто его мысли были заняты чем-то другим. Проверкой краж со взломом за минувшую неделю или подведением итогов нарушений правил дорожного движения.
      – Бросьте это, Кэлли, – сказал он. – Здесь ничего для вас нет.
      – Вы говорили с Кемпом?
      – Разумеется. Это богатый человек, он коллекционирует картины. Все приобретено законным путем. И у него есть... – Бек вдруг замолчал, и Кэлли представил, как он просматривает свои записи. – Ну эти... бумаги о происхождении. Так? Происхождение?
      – Вы говорили именно с Кемпом?
      – С его... ну, с этим парнем, который работает на Кемпа. С Генри Глинвудом.
      – Кто он такой? Адвокат?
      – Ну да. Что-то вроде этого.
      – Но не с Кемпом?
      – Я проверил. Послушайте, не надо приезжать сюда. Не тратьте зря времени. Мы вынуждены сказать, что не можем вам помочь. Я уже поговорил, вы знаете, с кем только можно. С ФБР... с этими ребятами...
      – Так вы знаете Кемпа?
      – Разумеется. Он славный парень.
      – Мне говорили, что он немного отшельник.
      – Ну, ему нравится уединение. Он имеет на это право.
      – А что говорят в ФБР?
      – Там тоже думают, что он славный парень.
      – А вам известно о...
      – Мне известно, что у вас там пропали какие-то картины. Ну и что? Это никак не связано с Кемпом. Никак. Вы же не можете придраться к парню такого полета без... Я хочу сказать, что вам надо бы для этого иметь хоть что-то.
      – Хорошо, – сказал Кэлли.
      – Я сожалею.
      – Ничего, все нормально.
      – И сожалею, что лишаю вас такого путешествия. Сейчас в Аризоне отличный сезон.
      – Как-нибудь в другой раз.
      – Приятно было поговорить с вами, Кэлли.
      И снова эта мелодия: «...этот знакомый звук: тук-тук, да тук-тук, да тук-тук...»

* * *

      Латимер вошел в свой кабинет, чтобы ответить на звонок.
      – Ну, так лучше? – спросил Бернард Уорнер.
      – Лучше, чем что?
      – Чем звонить тебе на службу?
      – Отчасти. – Голос Латимера был полон неприязни.
      – Ты не обязан любить меня, Латимер, – сказал Уорнер. – Это не важно. Ты просто не вешай трубку – этого вполне достаточно.
      – Ты от меня ждешь слишком многого.
      – В самом деле? Ну давай тогда поговорим о том, чего ты сам ждешь. Я тут читал твои речи. Видел отчеты о них в газетах, да и по телевизору тоже передавали. Они вроде бы полны упоминаний о разных возвышенных вещах. Всякие там высокие моральные материи... Идеалы. Знамена, которые нужно поднять. Вершины, которых надо достичь. Но то, что мне известно о тебе, вообще-то не слишком возвышенно, а? Я знаю кое о каких вещах, которые тебе нравится делать, и знаю людей, с которыми тебе нравится это делать. И ты ждешь, надеешься, что я буду держать это в секрете, в секрете от твоей жены, от твоих детей, родных, твоего начальства – словом, от всего мира. – Уорнер помолчал, но не для того, чтобы побудить Латимера ответить. Он выстраивал следующую фразу: – Кэлли хочет поехать в Аризону.
      – Да.
      – И что там ответили?
      – Я не думаю, что ему там будут очень рады.
      – А он это знает?
      – Полагаю, что да. Они дали мне для него контактное имя, ну, просто такая форма отказа, чтобы отмахнуться. Они попросту не желают об этом знать. – Латимер поколебался, а потом добавил: – Как и я.
      – Я тебе уже сказал достаточно, повторять не собираюсь. Что тебе там удастся разузнать с помощью Кэлли – твоя проблема.
      – И твоя тоже. Я не единственный, кому станет известно об этом. Он докладывает некоему Протеро, а не непосредственно мне. И еще есть его сержант, Доусон. Кэлли делится с ним, я полагаю.
      – Это становится проблемой, – сказал Уорнер и замолчал.
      – Что ты собираешься...
      – Заткнись, – сказал Уорнер. И после новой паузы: – Что собирается делать Кэлли?
      – Он хочет поехать. Он попытается убедить меня, что это необходимо. Будет лгать насчет ответа из Аризоны.
      – Он может проделать это и надеяться потом выйти из воды сухим?
      – Он прекрасный сотрудник, занимающий ответственный пост. Мы же тут не скот гоняем. Мы читаем донесения и на этом строим свои суждения.
      – Пускай едет.
      – Что ж, это я могу. Это не будет...
      – Он становится серьезной помехой. Пускай едет.

Глава 30

Глава 31