– Слушай, – сказал Датчанин, – брось его.

Раздался вопль, затем смех, потом крики возмущения. Сонни и Датчанин вернулись обратно на поляну, оставив избитого индейца валяться на земле, с которой он пытался слиться и стать невидимым. Солдаты вытащили из толпы совсем молоденькую девушку и начали толкать ее в разные стороны, отбрасывая ее назад, когда она пыталась убежать, проскользнув между ними. Каждый раз на ее пути оказывался другой солдат. Они сорвали с нее одежду. Один из них держал ее юбку и хлестал ею девушку, словно просушивая мокрое полотенце в раздевалке после душа. Наконец она споткнулась и упала. Солдаты сомкнулись над ней. Двое держали девушку, а Заячьи Зубы сбросил с себя брюки и забрался на нее, похожий на толстяка, ползущего на животе по перекинутому через речку бревну. Она смотрела в сторону, на Сонни, широко раскрытыми от ужаса глазами. Ее маленькие груди тряслись от неистовой атаки офицера. Пока он оставался на ней, другие стояли, отбивая ладошами ритм. «Белые батраки на празднике урожая».

Когда Заячьи Зубы закончил, наступила очередь другого солдата. Крестьяне громко плакали и что-то кричали. Из толпы вышел мужчина и, сделав три-четыре неуверенных шага, бросился к солдатам. Дерьмовые Мозги посмотрел на него и ухмыльнулся. Он поднял от бедра свой автомат и выпустил короткую очередь в сторону приближающегося крестьянина. Одна женщина в толпе упала, получив пулю в бедро, три других куска свинца попали смельчаку в ребра, грудь и плечо. Остальные обломали ветки на деревьях.

Сонни отошел на край поляны и опустился на землю, прислонившись спиной к дереву. Датчанин примостился рядом, сев на корточки и расслабленно положив руки на колени. Солдаты придерживали колени и руки девушки. Она выглядела лет на четырнадцать. На нее залез высокий парень, одной рукой схватив ее за волосы, а другой сжимая «Калашников». Его бедра ритмично двигались, как у ковбоя на родео. Вдруг он закричал и выпустил две трескучие очереди из автомата. Пули пролетели мимо крестьян, едва не задев их.

Датчанин немного отодвинулся назад и сел рядом с Сонни. Он наблюдал, как бешеное возбуждение, точно огонь, перекидывается от одного мужчины к другому. Те, кто больше не хотел девушку, бросали безумные взгляды на столпившихся перед большой хижиной крестьян и издавали отрывистый полуистеричный смех – так дети изображают автоматную стрельбу.

– Они же разнесут всю деревню!

Сонни достал из нагрудного кармана рубашки «косяк».

– Отличная травка, выращена здесь. – Он прикурил, по старой привычке закрывая ладонью спичку, и покачал головой: – Сукины сыны!

Датчанин протянул руку и взял «косяк». Он три раза глубоко затянулся, потом встал и ушел за деревья.

В столице шла другая война. Случайная минометная атака или перестрелка на окраинах перерастала на одной из основных магистралей, ведущих в город, в настоящее сражение. Убийства, диверсии, взрывы были обычным делом. На стенах домов, на защищенных простенках банков оставались выщерблины от пуль. Все это происходило в центре столицы, где, если не считать этого, жизнь шла своим чередом. Вокруг города располагался «Шанхай» – город из лачуг, где делались бомбы и где иногда жили городские партизаны. Они приходили и уходили, неотличимые от умирающих с голоду индейцев, которые перебирались сюда из деревни и строили себе дома из обрывков толя и бочек из-под горючего. Время от времени армия обшаривала «Шанхай», молодые солдаты искали оружие, детонаторы и гранаты среди своего народа, у своей собственной родни. Им редко удавалось что-нибудь найти, но людей все равно убивали; это было время сведения счетов – молодым хотелось показать себя.

Олег Волков вышел из посольства и направился к своему лимузину. Влажность жуткая. Пока перейдешь из кондиционированного помещения посольства в кондиционированный автомобиль, отутюженная рубашка превращается Бог знает во что. В этой стране в горах лежит снег, воздух разреженный и холодный, а здесь, внизу, грибы в туалете и плесень в складках белья, принесенного из прачечной. Дальше, к северу, климат другой. Откинувшись за затемненными стеклами на кожаные подушки, он закрыл глаза и представил себе места, которых еще не видел. Новая Англия осенью: деревья пламенеют, как раскаленные печи; Аризонская пустыня, саванны Юга. Он подумал, что, возможно, остановит свой выбор на Новой Англии, но это было еще не окончательно.

Лимузин плыл по городу, точно длинная черная акула. Водитель был уже не новичок в своем деле и знал порядок. Прямо перед северным съездом с главного шоссе он притормозил на секунду и подобрал пассажира. Они проехали двадцать миль, и все это время Волков и индеец говорили на языке, который водитель так и не удосужился выучить. Потом он высадил пассажира у моста, рядом с восемнадцатым маршрутом, и отвез Волкова обратно в посольство. Даже если водитель и владел бы этим языком, он бы ничего не услышал: от заднего сиденья лимузина его отделяло звуконепроницаемое стекло. И даже если бы он слышал и понимал, то все равно не догадался бы, что Волков вкручивает индейцу мозги.

– Я получил ваши отчеты. Насколько я понял, все идет хорошо.

Индеец осторожно кивнул.

– Лучше. Намного лучше. Раньше у нас были люди, но очень плохое оружие. Теперь...

Познания Волкова в языке были весьма поверхностны и ограниченны. Индеец говорил медленно, тщательно подбирая слова, понятные русскому, и старался избегать местного диалекта и жаргона «Шанхая». В результате они обменивались короткими церемонными фразами, являя собой пародию на встречу «Благородного дикаря» и «Белого отца». Индеец понимал это и втайне забавлялся. Волков же думал, что их беседа отличается живостью.

– Ваши люди готовы?

– Готовы... – Индеец пожал плечами. – Да, мы готовы. Через некоторое время нам понадобится еще немного оружия. Мы ведь получим его?

– Ода!

– Они начинают проигрывать войну там, – короткий кивок на заросли деревьев сбоку от шоссе. – У них нет союзников среди крестьян. Курсируют патрули из наемных убийц – сброд, который они называют армией. Раньше мы не могли сравниться с ними в огневой мощи. Теперь ситуация другая.

– А как офицеры? – спросил Волков.

– Среди них у нас есть сторонники. Когда мы перенесем войну в город, остальные тоже перейдут к нам. Некоторые, может быть, и сбегут, но другие перейдут. Они не ладят между собой. У них нет веры. Тех, кого мы не можем запугать, мы сможем купить.

– Хорошо. – Волков удовлетворенно кивнул. – Очень хорошо.

– При условии, что остается в силе обещание вашего правительства, – добавил индеец. – Мы будем отрезаны от Запада после победы. Нам очень понадобится все, что вы предлагаете. Страна бедная, народ тоже беден. Больше нам никто не поможет.

– Не волнуйтесь. Запад отвернется от вас, но не мы.

Они обсудили детали: даты поставок, временные рамки, программы гражданского управления. Индеец сидел на краешке сиденья, чувствуя себя стесненно в кондиционированном салоне роскошного автомобиля. Когда водитель притормозил и высадил его у моста, индеец пошел прочь, не оглядываясь. Дорога была пуста. На развороте, откуда начинался обратный путь Волкова, послышалось шуршание шин и поднялось облачко белой пыли. Дипломат бросил взгляд через плечо на пересекающую мост темную приземистую фигурку и снова откинулся на кожаное сиденье, предаваясь мечтам. Новая Англия, думал он. Он переедет туда как раз к тому времени, когда деревья начнут покрываться багрянцем.

Лимузин плавно скользил по городу. Волков сидел с открытыми глазами, но ничего не видел. Он все еще грезил наяву. Они проехали по главной площади – новые здания из стекла и бетона вперемежку с дряхлыми величественными домами колониального стиля. Солдаты, бизнесмены, уличные торговцы, попрошайки. Магазины и кафе. Мальчик, входящий в церковь через высокую, украшенную резьбой дверь. Когда они приблизились к посольству, Волков стряхнул с себя мечтательное настроение. Он предвкушал выпивку – свой любимый «Джим Бин».

Глаза мальчика быстро приспособились к церковной полутьме. Он хорошо знал, куда идти и что делать. Привычными движениями он окропил лоб водой и преклонил колени, потом прошел, по широкому центральному проходу к алтарю. С одной стороны алтаря находилось небольшое изображение Девы Марии. Высокая гипсовая фигурка с неоновым нимбом распростерла руки, заверяя грешников в своей готовности заступиться за них. Синие и белые пятна на ее одежде были яркими, будто их лишь недавно окрасили, а ее безмятежное лицо было гладким, как яичная скорлупа.

Мальчик залез в ранец и вытащил несколько монет. В церкви царило гробовое молчание, и монеты упали в деревянную коробку с громким стуком. Он взял свечу и зажег ее от одной из тех, что стояли перед Мадонной, потом подошел к скамье прямо перед алтарем и преклонил колени в безмолвной молитве, сложив ладони и опустив глаза. Он прислушался. Вокруг все спокойно, только в углу тихонько молятся три старухи, которые начали свою литанию еще до того, как он вошел. Их хриплое пение поднимается вверх и несется под купол церкви.

Минуту спустя мальчик опустил руку и что-то достал из ранца. Потом он засунул это под скамью и слегка подвинул вглубь. Когда он вытянул руку, в ней уже ничего не было. Он снова сложил пальцы и закончил молитву, потом перекрестился и пошел к выходу.

Мальчик бесшумно переступал босыми ногами. Старухи читали молитву. Руки Мадонны были просительно сложены, лицо исполнено неистощимого терпения.

Патруль кружил больше двадцати часов, но не нашел даже следа двух других деревень. Это не походило на увеселительную прогулку: вязкая земля, заросшая высокой травой, нанесенная на карту только в грубом приближении. Сонни умудрился кое-как наладить радиосвязь с другим патрулем и узнал, что тому повезло не больше. Теперь они шли прямо на юг. Никто не сказал вслух, что они идут к месту сбора, а оттуда – к базовому лагерю, но на самом деле это было именно так.

Двое солдат напились. Владелец стереомагнитофона давал его спутникам напрокат и ревниво следил, чтобы его не надули с оплатой. Но кто бы ни включал его, из динамика все время шел хриплый металлический звук. Сонни удалось перенастроить его. Пел Сэм Кук:

Я науки учил – и не выучил.

Я французский зубрил – и не вызубрил.

Зато выучил я...

Дерьмовые Мозги перевесил автомат на спину, словно зная наверняка, что он ему не понадобится. Он рассмеялся, когда один из пьяных зацепился ногой за сучок и упал на колени. Сонни повернулся к Датчанину, собираясь сказать: похоже, что хотя бы один из этих придурков знает, что происходит. Он начал:

– Похоже, что... – И в этот момент по патрулю откуда-то сверху ударила автоматная очередь, выбив первых трех человек. Их будто поймали с помощью лассо и утащили в сторону.

Очередь из «М-16» взяла правее, в направлении «два часа». Сонни повернулся в сторону источника огня и начал стрелять влево близко к земле, делая поправку на траверс. Одновременно он отходил назад, надеясь найти укрытие. Было невозможно понять, как близко находится засада. Датчанин выпустил два автоматных рожка и одновременно с Сонни отполз по-пластунски к группе деревьев.

– Где эти сосунки? – Сонни настраивал полевую рацию.

– Не знаю. Где-то высоко. – Датчанин пытался засечь противника.

Трое мертвецов валялись рядом с дорожкой, остальные залегли в двадцати метрах и открыли беспорядочную пальбу. Они оказались под ураганным огнем гранатометов.

– Что это за хреновина? – Сонни вытащил антенну и наклонил ее назад, чтобы противник не заметил ее.

– Гранатометы. Они достают досюда.

– На три сотни метров?

– Пожалуй, даже на четыре.

– Дьявольщина! – Сонни вгляделся в даль. – Они подтянули снайперов. – Он снова опустил голову и начал говорить по рации.

Обстрел не прекращался, оглушающий рев автоматического оружия заполнял воздух. Словно строилась стена огня, под прикрытием которой противник должен начать атаку. Сонни различал стук «ЛМ-6».

– Ну и кого, по их мнению, эти мудаки убивают?

Датчанин покачал головой.

– Они ни черта не видят.

– Знаю. – Сонни вернулся к рации. Он не мог сообщить ничего, кроме собственных координат, и, когда через пятнадцать минут прилетел «Ф-4Ф», это было только для проформы. Пилот облетел район, потом быстро развернулся и зашел на второй круг. На дальней стороне холма встал человек с гранатометом на плече. Он стоял, широко расставив ноги, следя в прицел за самолетом, пока тот не полетел прочь и не показал турбины. Тогда человек выпустил ему вдогонку снаряд.

Датчанин поднялся из укрытия, выступил вперед и выпустил весь рожок в стрелка. С ближних деревьев дождем посыпались ветки. Он сделал шаг назад, потом еще один и сел. Три мокрых пятна размером с кулак появились на его куртке.

– А, черт! – выругался он и начал отталкиваться ногами, чтобы заползти поглубже в укрытие, но остановился, не добравшись до ямы, где лежал Сонни. Дышал он с трудом, точно астматик.

Сонни перекатился на бок, прополз десять метров и подхватил Датчанина под руки, а потом быстро преодолел обратный путь к яме и свалился туда вместе с ним. В последнюю секунду его достала пуля, вырвав кусок мяса под левым ребром.

Через десять минут к ним на поддержку прибыли два вертолета – боевой и транспортный. Пока большая машина летала вокруг в поисках удобного места для посадки, другая пролетела вверх вдоль склона холма, едва не касаясь земли и жужжа, как рассерженная оса. Датчанин пробормотал:

– Это все неправильно... Сукины дети. – Потом свет померк в его глазах, он в последний раз непроизвольно дернул ногой, словно сбрасывая сапог, и умер, но остался сидеть, как живой.

Сонни знал все про ранения и ждал, когда начнется боль. Он выпустил несколько рожков по вражеским позициям: основной огонь противника пришелся на Помойку. Едва вертолет успел сесть, рядом с ним упали две гранаты. Парень, похожий на Заячьи Зубы, выскочил из укрытия и побежал к транспортному вертолету. Сначала могло показаться, что он невредим, но потом осколочные ранения стали заметнее, кровь проступила на форме, словно ее испачкали киноварью. Через двадцать метров он превратился в движущийся красный мешок. Сонни бежал следом, низко пригнувшись и прикрывая раненый бок. Он не остановился, чтобы помочь раненому.

Он поднялся по скату и прыгнул в вертолет.

– Взлетай, т-твою мать! – завопил он.

– Ты кто? Командир? – Пилот был американец.

– Ни черта! Взлетай!

Боевой вертолет выпустил свои «стингеры» и уже возвращался. Сонни увидел, как он вдруг потерял скорость и уклонился от курса, а потом огромный огненный шар разорвался внутри него. На земле, в том месте, где была кровавая бойня, корчился человек. Ему прострелили ноги, но он полз по заросшим травой кочкам, подтягивая свое тело, как сумасшедший пловец. Снайпер развлекался, попадая, не целясь, то в спину, то в руку, то в зад, но человек упорно полз вперед, пока пуля не раздробила ему основание черепа. Он подпрыгнул, как вытащенная из воды рыба, и затих.

Двадцать или тридцать очередей простучали по обшивке вертолета, как молот по наковальне. Череп Сонни едва не раскололся от этого глухого звона. Он вскочил и заорал:

– Взлетай, хуже будет! Взлетай!

Наконец они поднялись в воздух, и стало слышно только урчание моторов.