Джеральд Керш
      ПЕЧАЛЬНАЯ ДОРОГА К МОРЮ
      Перевод А. Сыровой
      Тэтчер чувствовал себя неважно - у него болела голова. Что-то случилось - боль засела в затылке. Он ощущал ее: щелканье и жужжанье, как будто сломалась пружина от часов. А потом время остановилось.
      Ему необходимы были деньги; да, он крайне в них нуждался. Вчера ночью, проснувшись, он лежал и думал, где бы взять пятьдесят фунтов. Много раз он бывал в таких ситуациях - он всегда нуждался в деньгах. Что же случилось на сей раз? Тэтчер стиснул лоб. Он обдумал все это. Если нигде не удастся достать денег, он попросит Джорджа Ферна одолжить двадцать пять фунтов. И, возложив надежды на эту возможность, он заснул. О, блаженный сон! Ну зачем наступил рассвет?
      Рассвет принес чувство подавленности, плохое настроение, уныние, но не было и мысли об убийстве. Он выпил чай, дал обоим сыновьям по два пенса и ушел. Убийство? Да он никогда даже и не помышлял об этом. Он позвонит Джорджу Ферну, объяснит ему все и попросит тридцать фунтов, пообещав вернуть их через десять дней. Это спасет его. Все образуется. Он почти взбодрился и, насвистывая песенку, проворно пошел в свою мастерскую, чтобы обнаружить, что телефон там уже отключен. Вернулись уныние и страшная подавленность. Оглядываясь вокруг себя в мастерской, в которую ярким, ослепляющим потоком устремился солнечный свет, Тэтчер почувствовал, что его охватило непреодолимое желание убежать, окунуться в прохладную морскую воду и плыть, плыть часами, много-много миль. Мастерская вызывала у него непреодолимое отвращение. Он все в ней ненавидел - сосновый стол для раскроя со следами от инструмента, с его обрамленной железным ободком прорезью; нелепые ножницы, привязанные полоской из серого твида за отверстие для большого пальца; утюги весом двенадцать фунтов каждый; беспорядок, запах сукна, крошки мела, острый запах масла, который витал над швейной машиной, дурацкую картинку из журнала мод 1911 года с изображением мужчины в длинном свободном пальто для прогулок, эмалированную миску для воды и сероватые подстилки для глажения белья, шкатулку с пуговицами, обрезки ватина, подкладки, целый мешок с обрезками, остатки полотна, вырезанные треугольником, надоевшие до омерзения выкройки из коричневой бумаги, никому не нужные, использованные, висевшие на гвоздях...
      Он снял пальто и закатал рукава. Фланелевые брюки Марсдена были готовы, их нужно было только отутюжить. Если бы, каким-то чудом, Марсден, Пайпер и 0'Дауд оплатили сегодня утром свои счета, он был бы спасен: но они не сделают этого, они дадут ему в лучшем случае два или три фунта из причитающейся суммы.
      "Мне надо заплатить за сукно, мне нужны наличные деньги", - может он сказать им; но что толку? Кто он такой? Мелкий портной? Кто станет с ним считаться? Он не может продавать в кредит, у него нет наличных денег.
      - О черт возьми, будь оно все проклято! - сказал Тэтчер, разжигая плиту и с грохотом, с размаху, ставя на нее утюг. Горящая спичка упала на пол. - Гори, черт побери, гори, гори все дотла, пусть все обратится в пепел! - кричал он.
      Спичка погасла. Он пошел в примерочную. Пылинки кружились в лучах солнечного света; слой пыли лежал на ковре и зеркалах, на всех окружающих предметах.
      - Портной! Всего лишь портной! - Он посмотрел на свои руки - они были шишковатыми и шершавыми. Он мог бы плыть, он знал это, тысячи миль... все дальше... все дальше... а затем перевернуться на спину, чтобы волны покачивали и успокаивали его.
      Машинально он смочил ткань водой, разложил брюки Марсдена, взял с печки нагретый утюг и принялся за работу. Мокрая ткань шипела под утюгом, извергая пар. Он засмотрелся на обои: он находился в таком состоянии, когда хочется смотреть, не задумываясь ни о чем, уставившись в одну точку, как зачарованный. Запах паленой ткани заставил его очнуться: тряпка, через которую он гладил брюки, задымилась. Тэтчер отбросил утюг в сторону, сорвал горящую тряпку, взглянул на брюки и горько выругался. Серебристо-серые фланелевые брюки Марсдена были испорчены; коричневое жженое пятно размером больше ладони красовалось на левом колене. Ничего нельзя было исправить. Тэтчер опустился на стул. Он чувствовал себя таким несчастным.
      Море... море... Пробило одиннадцать. Тэтчер пересчитал деньги. У него было четыре шиллинга. А ведь еще нужно было заплатить за квартиру! Он стиснул руку в кулак так, что побелели костяшки пальцев, нахлобучил шляпу и вышел, оставив зажженной газовую горелку, и пламя гудело под двумя утюгами. Джордж Ферн; ему надо было во что бы то ни стало увидеться с Джорджем Ферном. Он почти выбежал на Чаринг Кросс Роуд, прыгнул на проходящий автобус. Он стоял, кусая ногти, а шумная улица проносилась мимо. У Конер Хауеон вышел и направился на Грейт Рассел Стрит.
      Но, не дойдя до конца первого квартала, он остановился и опять стал кусать ногти. Ему расхотелось встречаться с Джорджем Ферном. Он уже должен был ему десять фунтов. Как же можно просить у него опять? Но, если он пообещает, даст честное слово, что вернет все сорок фунтов через десять дней, Ферн не откажет. Тэтчер знал, что Ферн одолжит ему деньги: Ферн был состоятельным человеком; Ферн любил этого странного, угрюмого, похожего на быка, портного. В любом случае, он может предложить отработать свой долг, сшив костюм или пальто...
      Тэтчер пошел дальше, но уже немного медленнее. У входа в дом, в котором жил Ферн, он опять остановился и в нерешительности топтался на тротуаре. Ноготь большого пальца на левой руке не давал ему покоя, медленно покусывая его, он размышлял. Каждый новый укус оставлял на ногте грубый след, и весь этот шершавый край надо было вновь обровнять - просто необходимо было это сделать. Тэтчер вспомнил свою брачную ночь: его невеста сидела в постели и робко, боязливо смотрела на него, а он расправлялся с тем же самым ногтем. "О черт возьми", - подумал он и вбежал вверх по лестнице. Но у двери Ферна мужества его как и не бывало. Он колебался и приглаживал волосы; потом резко постучал в дверь. Ферн был дома: в дверном проеме показалось его лицо.
      - А, Тэтчер. Входи.
      Хотя было уже почти полдвенадцатого, Ферн был закутан в красный домашний халат. Это был человек независимый, любитель выпить, выкурить хорошую сигару; о том, на какие средства живет он так роскошно, предпочитали не говорить.
      - Хочешь кофе?
      - Спасибо, - ответил Тэтчер, а затем, взглянув на холеные, белые руки Ферна, застыдился собственных с обгрызенными ногтями и спрятал их за спину.
      - Ну, как там сегодня на улице? Как погода?
      - День чудесный, мистер Ферн.
      - А, это хорошо. Что заставило тебя навестить меня в такой ранний час?
      - Я проходил мимо и...
      - Очень хорошо. Заходи в любое время. Ты не возражаешь, если я заведу пластинку? Я купил, вчера новую запись Блю Питерса и его ребят. Какая-то сумасшедшая музыка, бессвязные выкрики, тем не менее, она мне почему-то нравится.
      Зашипел проигрыватель.
      - Боже всемогущий, что это я натворил? - воскликнул Ферн. - А, вот теперь лучше.
      Музыка началась со странного пощелкивания, затем раздался грохот барабанов, и чей-то голос в напряжении завопил:
      - Ва-де-ду! Ва-де-ду! Идди-видди, ва-де-дидди, вадду-ду! О, ноу... О, ву!
      - Я проходил мимо и подумал, дай загляну, - сказал Тэтчер. - Я подумал, не сшить ли мне для вас хороший фланелевый костюм?
      - Ты же знаешь, Тэтчер, - ответил Ферн, - я шью у "Тибальт и Тибальт" почти двадцать лет. Извини, я не могу воспользоваться твоими услугами.
      - Да, но они берут с вас пятнадцать гиней, - возразил Тэтчер.
      - Шестнадцать, если быть точным. Кроме того, ты меня знаешь: я никогда не плачу наличными.
      Тэтчер немного взбодрился, теперь он знал, что и как сказать.
      - А я решил предложить вам. Подумал, вы не станете возражать, если я спрошу, мистер Ферн. Попытка - не пытка, а? Только дело в том...
      - А что, неважно идут дела, плохой сезон? Лето и все такое, да?
      Тэтчер кивнул. Ах, этот чертов Ферн! И откуда он знает, что Тэтчер хочет сказать?
      - Я боюсь, что задолжал вам немного, - пробормотал он.
      - Не беспокойся, не беспокойся об этом, - сказал Ферн. Ну-ка, лучше послушай.
      Напряженный хриплый голос солиста поднялся до захлебывающегося крика:
      - Вайийя-диди, вайийя-дуди, вайийя-дуди, вайийя-вайийявайийя-ди-хиди-ху! О, вадди-диди, ду-дидди, ду... ди... ди!
      "Интересно, что ему надо?" - размышлял Ферн.
      - Хочешь сигару? Выпей кофе. Расскажи, как твои дела.
      - О, забот у меня хватает, - пожаловался Тэтчер. - Мне сегодня позарез нужно раздобыть где-то тридцать фунтов.
      - Немалые деньги.
      - Не то слово, - согласился Тэтчер.
      Ферн посмотрел на него. "Так вот в чем дело, - подумал он. - Ради этого он и притащился?" Ему было забавно наблюдать за робеющим Тэтчером, лицо которого от напряжения покрылось испариной. Ленивый, покладистый, добродушный Ферн развалился в кресле, вытянув ноги. Для себя он решил: "Ну, что ж, если он меня попросит, я дам ему денег". Он лениво подсчитывал, выстукивая невидимые цифры ногтем на подлокотнике кресла, подводя свой баланс... минус двадцать пять... минус семнадцать... минус сорок шесть... плюс два - семьдесят пять... приблизительно семьсот. Тэтчер получит свои тридцать, если они ему действительно нужны.
      - Беда моя в том, что я не могу заставить своих заказчиков вовремя платить мне, - признался Тэтчер.
      - Да?
      - Платят по несколько фунтов: по три, по пять. А мне самому все время приходится расплачиваться наличными.
      - Да?
      - Вот я и подумал... - Тэтчер замолчал в нерешительности. "Ну вот, наступает момент", - решил Ферн.
      - Вот я и подумал, если бы вы заказали у меня что-нибудь. Я тут как раз проходил мимо и...
      Ферн усмехнулся.
      - Ну продолжай, такой-разэтакий. Вовсе ты не проходил мимо. Ты пришел ко мне, чтобы одолжить тридцать фунтов. Разве не так?
      - Нет, - отказался Тэтчер. И сказав это, закипел от негодования к самому себе: "Дурак! Идиот! Разве трудно сказать "да"? Идиот! Идиот! Идиот!"'
      - Да ладно тебе, - сказал Ферн, смеясь. - Признайся. Ты подумал: "Ферн - добряк; он одолжит мне немножко денег". А?
      "Смейся! - кричал измученный тяжелыми мыслями мозг портного. - Смейся! Пошути, скажи "да" и посмейся, и все будет в порядке". Но лицо его оставалось непроницаемым и бесстрастным. Язык с трудом поворачивался, когда он произнес:
      - Нет, мистер Ферн. Я просто так забежал к вам. - Он поднялся. - А теперь мне пора.
      - Так ты не хочешь, чтобы я одолжил денег?
      - Нет, спасибо, мистер Ферн.
      - Еще кофе?
      - Нет, большое спасибо. Мне надо идти.
      Ферн был добрым человеком. Он положил руку на плечо Тэтчера.
      - Нет, шутки в сторону, - сказал он. - В самом деле, ты не хочешь одолжить у меня денег?
      - Нет, нет. Я вполне обойдусь.
      - Ты уверен в этом?
      - Да, спасибо, мистер Ферн.
      - Ну хорошо. В таком случае, заходи, когда будешь поблизости.
      - Непременно, непременно. Всего доброго, мистер Ферн.
      - До свидания, Тэтчер.
      Дверь за ним захлопнулась.
      Тэтчер спустился вниз, покусывая ноготь. Кожа вокруг ногтя затвердела, и на некоторое время это заняло все его внимание. Он был бы счастлив, если бы ему удалось отгрызть эту кожу.
      Потом он начал ругать себя за то, что так глупо все получилось. Ферн предлагал ему денег, предлагал настоятельно, а он сказал: "Нет". С ума он что ли сошел? Медленно он возвращался назад. В мастерской было нечем дышать от жары, так как печка раскалилась докрасна. Тэтчер выключил ее и сел, размышляя. Он приподнял мешок с отходами ткани и подумал, что в нем, должно, быть, не менее сорока фунтов шерстяных обрезков, которые можно продать по пять центов за фунт. Он уже не мог работать в тот день. Тэтчер схватил мешок крепкой правой рукой, перекинул его через плечо и вышел, направившись на сей раз в лавку Кохена на Сейнт-Мартин-Лейн.
      Кохен был старьевщиком. Он взвесил мешок.
      - Тринадцать и шесть, - сказал он.
      Тэтчер услышал свой голос:
      - Какого черта вы имеете в виду, тринадцать и шесть?
      - Сами посмотрите.
      - Да здесь не меньше пятнадцати.
      - Послушайте, мистер Тэтчер, сегодня жарко, не заставляйте меня смеяться. Тридцать два фунта по пять пенсов. Чуть более тринадцати. Ну, скажем, тринадцать и шесть.
      - Пусть будет пятнадцать для удачи, - попросил Тэтчер.
      - Пятнадцать для удачи?! Вы что, обогатили меня своими обрезками?
      - Ну хорошо, - примирительно сказал Тэтчер и забрал свои тринадцать и шесть. - Послушайте, Кохен, - обратился он к старьевщику.
      - Да? Что такое?
      - Вы не хотите оказать мне услугу?
      - Если только это в моих силах. А в чем дело?
      - Мы ведь давно уже знакомы.
      - Я рад этому знакомству.
      - Мы всегда с вами ладили. И с вашими помощниками.
      - Так что же?
      - Вы не одолжите мне тридцать фунтов?
      Мистер Кохен рассмеялся.
      - Что это с вами? Это жара так на вас действует? Тридцать фунтов? У меня? Откуда я возьму столько денег? Я бы мог еще вам дать пять, если уж вы так нуждаетесь. Но тридцать? Столько у меня нет.
      Тэтчер ушел ни с чем. "Может быть, я сошел с ума? - спрашивал он самого себя. - Отказаться от тридцати фунтов, которые предлагал Ферн, а потом пойти и клянчить их у человека, с которым до этого я разговаривал всего несколько раз?"
      Беспокойство охватило его. Он покончил с ногтями на больших пальцах, а потом принялся за указательные. Когда он переступил порог мастерской, то увидел, что его ожидает сборщик налогов.
      Тэтчеру стало не по себе.
      - Как дела, мистер Тэтчер?
      - Видите ли, в данный момент у меня нет при себе денег, мистер Берк.
      Берк был невысокого роста, очень старый. Как иногда про таких говорят, старая развалина. Старый, как и само ремесло, сборщкк налогов. У него были скрюченные руки и сухой, морщинистый, ввалившийся рот. Он носил старомодную серую потертую шляпу забытого ныне фасона, она лоснилась в тех местах, где к ней особенно часто прикасались. Двухпенсовая бутылочка с чернилами болталась у него на шее на веревочке.
      - Это никуда не годится, - заявил он. - Вы знаете об этом.
      - Да, но видите ли... Чуть позже у меня будут деньги.
      - Позже, позже. Когда именно? Сегодня? Завтра? На следующий год? Что вы имеете в виду под словом "позже"?
      - Я... Сегодня днем.
      - В два? В три? В четыре? Или пять? Что значит "сегодня днем"? Сейчас уже тоже почти день. Или это не так?
      - В пять часов.
      - В пять часов? В пять часов сегодня? Ну смотрите, не забудьте. Я приду еще раз в пять. Помните об этом. Но когда я приду в пять часов, не вздумайте говорить мне " в шесть" или в "пять тридцать", договорились?
      Тэтчер открыл ему дверь и вежливо кивнул.
      - Хорошо, мистер Берк, - сказал он, одновременно борясь с желанием дать пинка этой старой колоде, чтобы он скатился прямо с лестницы... ударить разок и покрепче, прямо в это лоснящееся пятно сзади обветшавших, когда-то черных, брюк. Удар, толчок, пинок... О, как чудесно покатился бы Берк вниз!
      - Боже, чего бы я только не отдал за то, чтобы поплавать в море! - сказал Тэтчер.
      Берк, уже спустившийся до первой площадки, услышал его.
      - А лучше вы ничего не можете придумать? - спросил он с иронией.
      Тэтчер яростно сжал ладони. Почему, почему, ну почему кто-то может вовремя платить свои налоги, а ему всякий раз приходится выкручиваться? Одно только слово Ферну, только одно словечко "да"...
      Тэтчер решительно почистил свой пиджак и отправился опять на Грейт Рассел Стрит. Теперь все встанет на свои места. Он все объяснит мистеру Ферну.
      "Я постеснялся, мистер Ферн, я был слишком смущен, чтобы сказать "да", когда вы спросили у меня, не хочу ли я одолжить у вас денег. Но дело в том. что я действительно этого хотел: в общем-то, я должен был так сделать. Сборщик налогов давно уже ждет меня. А примерно через неделю я бы заплатил вам все, что с меня причитается".
      Он смело постучал в дверь. Никто не ответил.
      - Вам нужен мистер Ферн? - спросил его посыльный, проходящий по коридору.
      - Да.
      - Он ушел.
      - Когда?
      - Несколько минут назад.
      - А скоро он вернется?
      - Во вторник.
      - Что!
      - Он уехал в Бонгор на уикэнд.
      - О Боже! - воскликнул Тэтчер.
      Он потащился в Британский музей, где бесцельно бродил не меньше часа. Потом поехал к Мародену, который жил в Хэмпстеде. Марсдена не оказалось дома, Пайпер; Пайпер; мистер Пайпер мог бы... Мистер Пайпер уехал. 0'Дауд? Тэтчер заглянул в свою записную книжку. 0'Дауд жил в Фулхэме... Это было очень далеко, а день был таким жарким... Пропади все пропадом! Он пойдет и встанет у его двери, так же, как Берк со своей чернильницей! Но даже когда он пришел к такому решению, он знал, что откажется от него, не пройдя и сотни ярдов.
      Глубокое уныние и тоска охватили Тэтчера. Он вернулся на Лемон Три Корт в половине пятого. Все было спокойно. Он наполнил водой маленький чайник, бросил небольшую горстку чая в эмалированный заварочный чайник, сполоснул чашку и стал ждать, когда закипит вода.
      - Ах, черт возьми, у меня нет молока!
      Он пошел к двери; открыл ее... и остановился как вкопанный. На пороге, в своем допотопном котелке и с нелепой бутылочкой с чернилами на шее, неприветливый, недоброжелательный, злой, как Смерть, стоял Берк, сборщик налогов.
      - О, мистер Тэтчер, вы уже сами открыли мне дверь. А я только что собирался постучать. Да вы просто душка.
      - Входите.
      - Теперь у вас есть деньги? - спросил Берк, снимая шляпу и вытирая совершенно лысую голову розовато-лиловым шелковым носовым платком.
      - Простите, что вы хотите сказать? - Тэтчер почувствовал себя старым и совершенно разбитым.
      - Я говорю...
      Закипела вода в чайнике, переливаясь через края, задребезжала крышка. Тэтчер снял его с огня и налил кипятку в чайник для заварки.
      - Я спросил, есть ли у вас теперь деньги, мистер Тэтчер?
      - Да, - Тэтчер посмотрел на свое отражение с задней стороны чайной ложки... он увидел только большой нос, все остальное как бы сплющилось на краях блестящей выпуклости.
      - Вот и хорошо, - сказал Берк, откупоривая бутылочку с чернилами и слегка окуная в них кончик маленькой складной ручки. - Итак?
      - Что?
      - Пожалуйста, будьте так добры, поскорее! Я спешу, очень спешу. Ну давайте же, давайте...
      - Одну минуточку.
      Берк протянул нетерпеливую, согнутую крючком руку; легонько постучал по столу костяшками пальцев. И в этот момент что-то произошло с Тэтчером. Где-то в мрачных глубинах его сознания что-то щелкнуло и закружилось вихрем.
      - Черт тебя побери! Будь ты проклят! - сказал Тэтчер и со всего размаху опустил ему на голову тяжелый утюг.
      - Что вы делаете? - воскликнул Берк, и это было последнее, что он произнес. Тэтчер не почувствовал удара. Он услышал шлепок, и брызги полетели в разные стороны, как бывает, когда с высокого дерева падает переспелый плод. Он стоял, крепко вцепившись руками в утюг.
      - О Боже! - застонал он. Голова Берка превратилась в отвратительное, внушающее омерзение красно-кровавое месиво... Стены были забрызганы, потолок обляпан, как будто какая-то глыба свалилась в кровавую лужу. Что-то медленно, каплями, стекало с потолка и с шипением падало на раскаленную газовую плиту. Из откупоренной бутылочки вытекали чернила.
      - О Боже! - в отчаянии закричал Тэтчер, заплакав от охватившего его ужаса и отвращения.
      Тут до него дошло, что он обречен. Осознав это, он успокоился. Он закрыл дверь на замок, а затем кончиком ботинка распахнул пальто Берка. Бумажник был там, во внутреннем нагрудном кармане. Оживившись, Тэтчер вытащил его большим и указательным пальцами, открыл и вынул деньги, которые Берк аккуратно сложил в разных отделениях - кучку десятишиллинговых банкнот, несколько фунтовых, почтовые квитанции и чек.
      - А, чек, - в раздумьи произнес Тэтчер и положил его обратно, добавив к нему банкноту в один фунт стерлингов, в какой-то смутной глупой надежде, чтобы не подумали, что кража была причиной...
      В горле у него пересохло. Он глотнул немного воды. Руки были липкими от крови: он вымыл их над эмалированной раковиной. К брюкам и пиджаку прилипли темные клейкообразные кусочки: он снял с себя одежду, бросил ее в угол, пошел в примерочную и переоделся в серый фланелевый костюм. Он принес его из дома, чтобы погладить. К тому же, там неудачно вышел левый рукав, он намеревался выпороть его и вновь переделать; но теперь это не имело большого значения. Что-то стекало по его лицу. Он слегка к нему прикоснулся. Это оказался просто пот. Отражение в зеркале примерочной смотрело на него вытаращенными глазами, мертвенно-бледное, апатичное, тупое. И тут он заметил кровь на воротнике рубашки. Что же теперь делать?
      Он поднес ноготь большого пальца к губам, потом вспомнил про руки, опустил его и сплюнул с отвращением. Воротник. Воротник. Как же быть? У него в мастерской было несколько шелковых рубашек 0'Дауда. Он должен был переделать их, ушив воротники... шелковые сорочки, по пятнадцать шиллингов каждая.
      ...Тэтчер вынул их из ящика, надел одну и с особой тщательностью завязал галстук. Это была замечательная сорочка, такие носят джентльмены. Карман брюк отяжелел от пачки денег. Он ощущал эту тяжесть, и сердце начало учащенно биться и подпрыгивать при одной мысли о совершенном. Обречен? Да. Наказание не заставит себя ждать. Но ведь он мог бы убежать... уехать за границу.
      Без паспорта? И чтобы его разыскивали в каждом порту? Чтобы всякий раз звук радио заставлял его трепетать? Чтобы телетайпы повсюду отстукивали сообщения о нем? Чтобы гудели везде телефонные провода, извещая всех о совершенном преступлении, а каждый полицейский, уставившись, разглядывал его?
      И все-таки, выход был: отправиться на недорогую однодневную экскурсию в Булон. Смешаться с толпой туристов, уехать, ускользнуть, исчезнуть? Скрыться? Вступить в иностранный легион? Купить билет на пароход... По крайней мере...
      Он вернулся в мастерскую. Что-то жужжало. Мухи. Они влетели в открытое веерообразное окно над дверью, роем облепили обезображенное лицо сборщика налогов.
      - Черт побери! - воскликнул Тэтчер и начал махать на них своей испачканной рубашкой. Они поднялись и опять опустились. Он толкнул труп ногой, намереваясь перевернуть его. Носок ботинка ткнулся во что-то твердое. Что-то было под пальто у Берка, на бедре. Тэтчер слегка приподнял полу пальто.
      - Черт! - сказал он.
      Это был револьвер. Он мог бы вложить его в руку трупа, выстрелить, нажав на курок пальцем мертвеца, с криками о помощи вызвать полицию и рассказать им, что убил человека в целях самозащиты. Но револьвер прямо-таки заворожил его. Ему всегда хотелось иметь собственное оружие. Он выдернул револьвер из кармана и тщательно осмотрел. Он был настоящий, уже заряженный. Тэтчер сунул его в правый карман пиджака.
      Может быть, поджечь мастерскую? Нет, это не подойдет. Из окон повалит дым, поднимутся крики перепуганных людей, приедут пожарные: все сразу вскроется. Но если он оставит труп здесь и уйдет, закрыв дверь на замок, может пройти много времени, прежде чем все обнаружится.
      Но хозяин! Работодатель! Человек, на которого работал Берк! Берк не вернется в свой офис! Его шеф позвонит в полицию! Начнутся расспросы - Берк бывает повсюду! Будут стучать в дверь, потом ее взломают, ворвутся в мастерскую, обнаружат тело убитого, начнут кричать об убийстве, объявят о розыске преступника! Би-Би-Си моментально сообщит приметы! Тут-то он и попадется.
      - Черт побери! - сказал Тэтчер и вышел, закрыв дверь в мастерскую. Он запер на замок и входную дверь, тщательно проверив, все ли правильно сделал.
      Когда он оказался на улице, сердце защемило от боли. Оно сильно колотилось и, казалось, вот-вот выпрыгнет. Ему захотелось вернуться обратно. Теперь, в его отсутствие, кто может прийти?.. Нет - дверь уже закрыта. И все-таки...
      Нет! Бежать, бежать отсюда! И быстрее! "Скорее к людям", - подумал он. Тем не менее, он ходил поблизости, не осмеливаясь уйти и боясь остаться... Он бесцельно блуждал по улицам, пока ночь не окутала город, избегая людных мест, где его могли бы узнать.
      Вокзал на Фенчерч Стрит был переполнен. Тэтчер сунул банкноту в окошечко кассы.
      - Саутэнд, - сказал он.
      - Обратный нужен, сэр?
      Тэтчера охватило ужасное чувство безнадежности, когда он ответил:
      - Нет.
      Он взял билет и сел на поезд.
      Было 9. 54. Тэтчер сел на скорый поезд. Поезд покатился, набирая ход, мимо Стипни с его скучными, однообразными многоквартирными домами, сдаваемыми в аренду; издалека казалось, будто они усеяны желтоватыми пятнами слабо светящихся квадратных окон; поезд уносился вдаль, оставляя позади унылые, со скудной растительностью, пустыри Бромли, Ист Хэма, Баркинга; подальше от безрадостных по своему виду восточных пригородов; подальше от Дагенхэма, Хорнчеча, мрачных районов Апминстера; по направлению к заболоченной, покрытой илом и тиной низине, где нашло свое место устье Темзы. Невозможно описать, насколько загрязнена была здесь река. Устало текла она по равнине, неся свои воды в прохладное, чистое море.
      Тэтчер наблюдал грустный пейзаж из окна поезда. Он чувствовал запах свежего морского ветра; видел огни проплывающих мимо плавучих домов. Мужчина, сидящий напротив, поднялся и вышел, оставив его в купе одного. Раздался резкий и громкий гудок паровоза. Тэтчер вздрогнул от неожиданности. Поезд дернулся. "Лэйон-Си", - подумал Тэтчер. Из окна он увидел искривленное отражение лунного света в грязи, а вдалеке блестящую полоску воды. Морской прилив кончился. Под холодным мерцающим светом далеких звезд лежала черная плодородная земля, пропитанная морской солью и илом, в которой копошились зеленые крабы. Чекуэл! Тэтчер почувствовал себя ужасно одиноким. Вестклиф-он-Си! Поезд загудел и понесся, устремляясь вперед, разбрасывая по обеим сторонам песок и гравий из-под шпал. Саутэнд! Саутэнд! Тэтчеру нестерпимо захотелось вернуться обратно. Но он вышел из вагона, миновал перрон и оказался на привокзальной площади.
      Он пересек ее и свернул на Хай Стрит. Две девушки в брюках, блузках и бумажных фуражках на голове, на которых было написано: "Не забывай меня", прошмыгнули мимо, смеясь. Тэтчеру начало казаться, что он невидим. Он считал себя мертвецом, привидением; вне человечества, вне жизни и надежды. Потом он взглянул на часы. Конечно! Конечно, они остановились давным-давно. Он обратился к полицейскому.
      - Будьте любезны, который час?
      - Десять минут одиннадцатого, - ответил полицейский.
      - Благодарю вас, - сказал Тэтчер.
      Затем, поняв, с кем разговаривает, он насторожился и пошел прочь. "Пройдет, по крайней мере, двенадцать часов, прежде чем что-либо обнаружится, - думал он, бесцельно бродя по улицам. Усталость навалилась на него. - Я должен поспать. Завтра я поплыву". Он посмотрел вокруг. Взгляд мутных, бессмысленных глаз не выражал ничего, кроме усталости. Он заметил белое здание с освещенной вывеской "Частный отель". Он пошел по направлению к ней. Страх начал охватывать его, а потом медленно, постепенно спал. Черт побери, он слишком измучен и даже не в состоянии о чем-либо думать...
      Тэтчер вошел в холл.
      - У вас есть свободные номера?
      - Вам одноместный, сэр?
      - Да.
      - Надолго, сэр?
      - Э-э-э... На неделю.
      - Вам нужен номер со столом и...
      - Да.
      - У нас как раз есть такой, сэр, на верхнем этаже, с видом на фасад, за три гинеи.
      - Очень хорошо.
      - Хотите посмотреть, сэр?
      - Да. - Вверх по ступенькам, выше, выше, выше... один поворот, второй поворот лестницы, покрытой зеленым ковром, сверкающей начищенными медными прутьями - бесконечная длинная лестница... мимо множества белых дверей... минуя лестничные площадки.
      - Сюда, пожалуйста, сэр.
      Тэтчер услышал щелчок замка, увидел свет в комнате, заметил кровать и сказал:
      - Спасибо. Мне подходит.
      - У вас есть багаж, сэр?
      - Нет. Да, он вот-вот прибудет.
      - Сэр, обычно...
      - О, да. - Тэтчер вынул деньги из кармана.
      - Как вас зовут, сэр?
      - Извините?
      - Назовите ваше имя, пожалуйста, сэр.
      - Тэйлор, Джон Тэйлор.
      Тэтчер почувствовал, как пот выступил у него на лбу. Он снял пальто, положил револьвер на подушку и бросился ничком на кровать. Он погрузился в сон, как в темную глубокую воду; его стали мучить ночные кошмары; он проснулся. Он спал минут пять, не более. Тэтчер поднялся и сел на кровати, моргая и позевывая; облокотился о перекладину в ногах кровати, вращая барабан револьвера большим пальцем. Тревожная мысль молнией мелькнула в его голове: "Выключил ли я газ в печи?" В мастерской было жарко, как в раскаленной духовке. И эти мухи! Можно было подумать, что они возникли прямо из лужи крови. Узззззззз... зуззизззузз... К утру вся комната будет гудеть и дрожать от них.
      Тэтчер положил револьвер в карман и открыл дверь. В отеле было тихо. Он пошел в ванную комнату и пробыл там довольно долго. Сливной бачок ревел, как Ниагара. Тэтчер наполнил раковину холодной водой и опустил голову; он фыркал, плескался; затем протянул руку за полотенцем. Вытирая затылок, он на мгновение замер, уставившись на пол в углу за ванной. Это была бутылочка - маленькая голубая бутылочка. Он поднял ее. Она была шестигранная, из темного рифленого стекла с пометкой: "Яд. Соляная кислота. Опасно для жизни". Он тупо уставился на нее: она была почти полна. Без сомнения, прислуга пользовалась ею для чистки унитаза. Тэтчер огляделся вокруг, глубоко задумался - ни о чем - и, поставив бутылочку на место, вернулся в комнату.
      Город окутала тишина. Легкий ночной ветерок перебирал листья - они словно шептались друг с другом. Внизу, под скалами, начался прилив; слышался его спокойный приглушенный шум. "Завтра я поплыву", - подумал Тэтчер. Сейчас он не чувствовал усталости. Он начал ходить по комнате, по ходу проверяя все, что попадалось ему под руку, открывая дверцы и выдвигая ящички. Платяной шкаф, темный внутри, напомнил ему пустой гроб. От умывального столика исходил слабый затхлый запах; верхний ящик выдвигался довольно туго, а в нем что-то перекатывалось и постукивало. Это была крошечная склянка из-под лекарства. Тэтчер открыл ее и понюхал; затем прокрался обратно в ванную комнату, наполнил ее соляной кислотой и на цыпочках вернулся к себе.
      У пузырька была отвинчивающаяся крышка. Тэтчер туго закрутил ее. Теперь... что делать теперь? Конечно, надо ее спрятать. Но где? Это было не так уж сложно. Тэтчер открыл свой старенький складной нож и двумя-тремя резкими движениями опытного профессионала вспорол подкладку на спинке пиджака; засунул пузырек внутрь. За отворотами пиджака он всегда носил с собой одну-две иголки. Теперь ему нужна была нитка, и он ругал себя за то, что забыл захватить ее. Что же теперь делать?
      - Ах, черт побери, - пробурчал Тэтчер.
      Но и тут он не растерялся. Он снял рубашку, распорол нитку, которой была пришита нижняя пуговица; вдел нитку в иголку тем великолепным и ловким движением большого и указательного пальцев, на которое способны только портные и белошвейки, в несколько быстрых стежков зашил подкладку. Едва ли он задумывался над тем, для чего это сделал. Но он знал, что соляная кислота очень ядовита. Возможно, обладание этой жидкостью так же, как и ощущение тяжести в кармане от револьвера Берка, помогали чувствовать себя сильным, менее уязвимым?
      Он разделся, посмотрел на свое крепкое, незагорелое тело, отражающееся в зеркале платяного шкафа, и подумал: "Завтра я куплю замечательные белые плавки; а потом... А! Я буду плыть и плыть..."
      Свет мешал ему. Он выключил его и сел у открытого окна. В окне второго этажа дома на углу улицы он увидел молодую женщину. Она раздевалась. Она даже не подумала о том, чтобы задернуть шторы. Тэтчер увидел, как она выскользнула из голубого шелкового нижнего белья, а потом исчезла из поля зрения; но все это было совершенно неинтересно. Женщины? Нет, они его не волновали. Вино? Нет, оно ему было не нужно. Он перевел взгляд на ногти. Ноготь на третьем пальце левой руки достигал в длину почти четверти дюйма: он берег его, как знаток вин бережет редкий сорт. Теперь он начал обкусывать его, медленно и сладострастно; он сгрызшего до самой кожи, вздохнул и откинулся на подушку.
      Пробил час ночи. Неожиданно сон навалился на Тэтчера. Он даже не почувствовал, как заснул. Он очень устал и находился в глубоком забытьи. Все мысли и тревоги, одолевавшие его, отодвинулись в сторону. Ничто сейчас его не волновало.
      Прошло три часа. Нервы Тэтчера, взвинченные до нечувствительности, восстанавливались. Трепет, дрожь, угрызение совести вновь возвращались к нему, а с ними - и все тревожные мысли, не дававшие покоя. Они путались, спорили и боролись друг с другом. Одно за другим из темноты закоулков памяти выползали сомнения и мучили его.
      Тэтчеру снился сон. Он плыл глубоко под водой... теплой, желтовато-зеленой водой, а мимо проплывали полупрозрачные рыбы, которые все время меняли свою форму; целые потоки розовых пузырьков кружились вокруг его головы и щекотали щеки. Где-то далеко чей-то голос произнес:
      - Это сон.
      - О, я хочу посмотреть этот сон, позвольте мне посмотреть этот сон! - закричал Тэтчер и расплакался.
      А затем вода стала темнеть, течение становилось все более сильным, унося его с собой, и чудесное зеленое море стало превращаться в царство теней с невыносимыми кошмарами... Поток воды оказался вдруг поездом, экспрессом, который мчался, устремляясь вперед, в бесконечную темную ночь. "Мне надо ехать", - сказал Тэтчер и прыгнул. Струя воздуха подхватила его: он летел, крутя педали невидимого велосипеда. А что будет, если он сломается? Он упал. .Я разобьюсь о землю!.. Я... Из густой красно-малиновой лужи вдруг появились челюсти, которые скрежетали искусственными зубами и хохотали. Оружие, оружие! Он выхватил револьвер Берка и нажал на курок. Челюсти пронзительно вскрикнули. "Поезд!" - раздался чей-то громкий голос... На четвереньках он стал спускаться вниз с железнодорожного полотна, подпрыгивая, больно стукаясь о рельсы, натыкаясь руками на гравий. "Оуууууу!.. Оууууу!" - завывал поезд, с грохотом накатываясь прямо на него, огни светились, как глаза. Да, в самом деле, у поезда были глаза и рот, полный вставных зубов, он приближался с огромной скоростью - не менее тысячи миль в час, - а между ним и сверкающими глазами поезда сидела его обнаженная жена. На ней не было ничего, кроме домашних тапочек, она накручивала кончики длинных темных волос на дуло револьвера, а двое его сыновей танцевали вокруг нее. "Ксйти! Кейти!" - кричал он в ис-ступлении. Но в горле у него все пересохло, и он не мог издать ни одного звука. Она сидела верхом на рельсах, качая мальчиков на коленях. "Кейти!" - прошипел Тэтчер и схватил ее. "А, это ты, Джордж", - ответила она и поцеловала его. Совершенно неожиданно она вновь оказалась молодой. "Кейти, поезд!" Она засмеялась: "Нет, это только молочник. Обними меня и приласкай". Он прижал ее к себе. Вдруг Кейти превратилась в Берка в том виде, в каком он остался в мастерской Тэтчера; из середины красноты защелкали зубами челюсти: "Джордж, перестань кусать ногти!" Затем на него на полной скорости налетел поезд. Он закричал и проснулся, весь в холодном поту от ужаса.
      Поезд! Поезд? Да, ему было слышно, как на станцию Саутенда прибыл поезд. "Черт побери", - сказал Тэтчер и скатился с кровати. Он прислушался. Поезд отошел от станции. За окном пели дрозды, хрипло кричали чайки, кружась над скалами. Часы показывали шесть. "Сегодня они обнаружат труп", - подумал Тэтчер, направляясь в ванную комнату.
      Но Тэтчер ошибался. Труп уже обнаружили. Поезд, который слышал Тэтчер и который отправился с фенчерч Стрит в 4.25, привез свежие газеты, а с ними - сообщение о жестоком убийстве.
      Дом на Лемон Три Корт был старым. Можно даже сказать ветхим. Простояв две сотни лет под разрушительными дождями, он готов был рухнуть в любую минуту. Кирпичи его пропитались сыростью, а все щели и трещины кишели различными насекомыми. Звуки и сквозняки беспрепятственно проникали в дом. Лестницы тоже были ветхими, шатались и всякий раз, когда по ним поднимались, издавали жалобный скрип. Штукатурка на обшивке держалась уже, скорее, в силу привычки. Все прогнило под крышей этого дома. Полы были особенно гнилыми. Каждая дощечка износилась, покоробилась, стала скрипучей. Всякий раз, когда Тэтчер выливал в раковину хоть немного воды, на потолке внизу оставалось мокрое пятно. Ему бы следовало помнить об этом, а также и о том, что Тобин - портной, который шил брюки - работал в ту неделю допоздна, чтобы закончить пошив целой партии белых брюк по договоренности с местным магазином.
      Тобин слышал, как упал Берк. Ведь нельзя было и чихнуть в одном конце дома без того, чтобы об этом не узнали в другом. Тобин приехал из Дублина. Он был невысокого роста и всем своим видом напоминал подвыпившего гнома. Голова его была совершенно лишена волосяного покрова, но уши густо заросли волосами. Они торчали пучками, как сероватый конский волос из разорванной подушечки для булавок.
      - Пусть он сгорит в аду, - сказал Тобин. - Что он там такое делает?
      - По всей видимости, он упал, - ответил ему помощник.
      - Ты разве не слышал, как кто-то только что поднялся по лестнице?
      - Должно быть, мистер Тобин, это пришел за налогами мистер Берк.
      - Пусть у него вывалятся глаза, - проворчал Тобин. - Я заплатил ему, благодарение Богу.
      Шаги наверху сотрясали потолок.
      - Кажется, он уходит, - сказал помощник.
      - Лучше бы он вылетел через трубу, - сердито буркнул Тобин. - Давай-ка, поторопись с пуговицами, а?
      Молча, не проронив более ни слова, они работали до восьми часов.
      - Будь оно все проклято, - сказал Тобин. - Давай отдохнем немного. Пойдем, выпьем по стаканчику.
      - Разве не должны мы закончить...
      - Я здесь хозяин или нет? - сердито спросил Тобин.
      Они вернулись обратно не раньше десяти и яростно принялись за работу, стараясь наверстать упущенное время. Примерно через полчаса помощник услышал, что хозяин ругается.
      - Что случилось, мистер Тобин?
      - А ну-ка, убери отсюда свой нос! Ты видишь, из него течет кровь. Чтоб ты сгорел в аду! - продолжал чертыхаться Тобин.
      - Мой нос?
      - Твой нос. Из него капает кровь.
      - Но не из моего носа, - ответил помощник, проведя рукой по ноздрям.
      - Тогда взгляни сюда, - сказал Тобин, указывая в его сторону. На скамейке между ними оказалось кровавое пятно размером с шиллинг.
      - Как это называется? - не унимался хозяин.
      - Эй, смотрите! - воскликнул помощник, показывая на потолок.
      Они увидели расплывчатое красное пятно с коричневым оттенком по краям. В тот момент, когда они подняли головы, еще одна капля шлепнулась вниз.
      - Неужели это кровь? - прошептал перепуганный Тобин. Пойди наверх и спроси, все ли с ним в порядке.
      Заскрипела и зашаталась лестница под ногами помощника, затем с шумом и грохотом он спустился обратно.
      - Дверь заперта на замок.
      - Тут что-то не так, - сказал Тобин и, прикоснувшись к красному пятну на скамейке, потер большим и указательным пальцами.
      - Дай мне закурить.
      - Может быть, вызвать полицию?
      - Я сам это сделаю, - сказал Тобин и выскочил на улицу.
      Не прошло и получаса, как дверь в мастерскую Тэтчера была вскрыта под присмотром полицейского, а агент сыскной службы Нэтчбал был на пути к Лемон Три Корт.
      - Вы можете заработать деньги, если сообщите в газеты, предложил помощник.
      - Боже правый, конечно, - обрадовался Тобин и позвонил в редакцию "Комит".
      - Сколько вы платите за сообщение об убийстве? - спросил он нетерпеливо.
      - О каком убийстве?
      - Меня зовут Майкл Тобин. Я живу в доме № 7 по Лемон Три Корт.
      - И что же?
      - На верхнем этаже нашего дома, прямо надо мной, был убит джентльмен. Полиция уже здесь.
      - Какой адрес вы назвали? № 7 по Лемон Три Корт?
      - Верхний этаж. Сколько...
      - Спасибо, но нам стало известно об этом десять минут назад. Наш человек уже отправился туда.
      - Как? Почему? Вы - грязные... - но разговор уже прервался. В трубке щелкнуло, а затем раздался гудок. Стало известно десять минут назад! Стало известно десять минут...
      - Тссс! - прошептал помощник. - Приехали из сыскной полиции.
      Инспектор Нэтчбал поднимался по лестнице.
      Нэтчбал был неунывающим, веселым и любезным человеком, глядя на которого никак нельзя было подумать, что живет он в двадцатом веке. Невозможно было отделаться от ощущения, будто его лицо взято с портрета старинного художника - столько в нем было покоя, безмятежности и привлекательности. Скорее, люди приспосабливаются к одежде, чем одежда - к людям. Голова Нэтчбала никак не соответствовала по внешнему виду своему времени. Она бы выглядела лучше в напудренном парике, в сочетании с украшенным цветочным узором камзолом. Голова была круглой, с холеным лицом, румяными щеками и с прилизанными, коротко остриженными волосами, как будто специально приспособленная для хитрого изобретения из пудренного конского волоса. Над высокой дугой его левой брови красовалась круглая черная родинка. Щеки были полными и розовыми с тонкой лоснящейся кожей. Даже маленький изящный нос, казалось, принадлежал давно ушедшим временам. Когда губы его искривлялись в улыбке, в них чувствовалась безжалостность, беспощадность, характерные для эпохи английского короля Иакова I. Это был человек в маске. Трудноуловимое коварство пронизывало все его жесты; свое скрытое значение имел каждый быстрый взгляд из-под тяжелых нависших век. Смех его был полон мрачного маккиавеллиевского наслаждения. Казалось, он что-то знает о вас; нечто, слегка компрометирующее, тем не менее, глубоко занятное, смешное. Он был высоким, пухлым, длинноногим, с короткой шеей, некрупными руками и небольшими ступнями; разговорчивым и наблюдательным, всегда готовым пошутить и знающим толк в шутках; мягким, сочувствующим, сильным, как выхолощенный бык, и дьявольски хитрым. Именно Нэтчбал выманил злостного убийцу из его укрытия, как заклинатель змей - кобру, и отправил его на виселицу. Обладая упорством и упрямством, Нэтчбал в течение двух лет тенью следовал за капитаном Флауэром, Он напал на след капитана в Париже, хладнокровно и мужественно, с пулей ч бедре, прошел под обстрелом через танцевальный зал и арестовал era. Человек аналитического склада ума, он проводил свои расследования настолько тщательно, что выкладывал перед судьями готовые дела.
      Сейчас интуиция подсказывала ему, что это дело будет простым.
      Он осмотрел мастерскую с видом человека, у которого что-то на уме, и перед ним мелькали картины - следы убийства: труп с разможженной головой в луже крови и воды, тяжелый, весом в двенадцать фунтов, утюг, весь заляпанный кровью; испачканные кровью костюм и рубашка Тэтчера, грудой валявшиеся там, где он их бросил. Даже подтяжки остались в брюках. В бумажнике Берка - а сомнений не было, что бумажник был его, и тому были множественные доказательства - была банкнота в фунт стерлингов, чек к оплате на имя Р. Дж. Т. Пеннипонда. "Хорошо", - произнес Нэтчбал с видом человека, играющего в игру-загадку; и прошел в примерочную. Там висели два наполовину законченных костюма... один слегка поношенный серый фланелевый жилет на крючке. На ковре перед зеркалом было сыроватое расплывшееся пятно... вполне возможно, таким образом, что он переоделся в пиджак и брюки серого фланелевого костюма. Он даже оставил подтяжки, что делало все это еще более вероятным. У какого нормального человека две пары подтяжек? "Хотя пришла весна, я как будто живу в сентябре", - напевал сыскной агент Нэтчбал, разглядывая две шелковые рубашки, которые торчали, немного помятые, из наспех открытого бумажного свертка. "Тот дождливый сентябрь..." - продолжал мурлыкать Нэтчбал, и постепенно, начиная с конца, дело само раскрывалось перед ним, как будто кинопленку крутили в обратном направлении. Вошел еще один детектив.
      - Тэтчера нет дома, - доложил он, - и жена его очень обеспокоена.
      "Помнишь, как падали желтые листья..." - мелодия не оставляла Нэтчбала. Потом он закурил сигарету и спросил:
      - А Пеннипонд?
      - Да, сэр. Покойный служил у него сборщиком налогов. Он должен был вернуться к семи часам. В течение сорока пяти лет он ни разу не возвращался позже семи. При нем было сто или сто тридцать фунтов стерлингов.
      - Сорок пять лет, неужели? Да... я думаю, им придетсяпростить его на этот раз. Сто тридцать фунтов, а? Вы что-то еще хотите сказать?
      - У него также есть револьвер.
      - Был револьвер. Теперь он у Тэтчера. Кто это там идет?
      - Мистер Монк из газеты "Комит".
      Нэтчбал ленивой и неторопливой походкой вернулся в мастерскую. Все время бормоча: "Сто тридцать фунтов, сто тридцать фунтов..." А это что такое? Он вытащил из стены канцелярскую кнопку, которой была прикреплена фотография. Снимок был сделан во время отдыха, на солнечной лужайке. Полная женщина в светлом платье сидела, откинувшись в шезлонге, держа на коленях двух маленьких улыбающихся светловолосых мальчуганов, а крепкого телосложения мужчина с набыченным лицом стоял сзади и, уставившись, смотрел на камеру.
      - Пригласите этого Тобина... А, мистер Тобин, извините, что беспокою вас, но случайно не мистер Тэтчер изображен на этой фотографии? Вы не знаете?
      Тобин, который беспрерывно названивал то в одну, то в другую лондонскую сгазету в своего рода репортерском экстазе, кивнул и сказал:
      - Это он, сэр, совершение верно.
      - О, "...У заросшего пруда я любил ее, она - меня"... Гм. Что вы еще скажете, Паркер?
      - Ничего, сэр.
      - Де-дум, де-де-дум, де-де-дум-ди... "У заросшего пруда..." А вы совершенно уверены, что Тэтчер был в мастерской около пяти часов? - обратился Нэтчбал к Тобину.
      - Абсолютно, - ответил он, - потому что я встретился с ним на лестнице около половины пятого, я думаю.
      - Ну, что же, большое вам спасибо, мистер Тобин. Вы очень любезны. Доброй ночи. Да, вы можете быть уверены - я дам знать, когда вы понадобитесь.
      Когда Тобин ушел, Нэтчбал завел разговор с доктором.
      - Вы точно знаете, что смерть наступила около пяти часов?
      - Сомнений нет.
      Нэтчбал сравнил по размерам жилет из примерочной с жилетом от костюма, который валялся на полу. Он внимательно присмотрелся к пиджаку и брюкам.
      - Да, - произнес он. - Рост у него около пяти футов и девяти дюймов, ширина груди около сорока дюймов, талия около тридцати семи, в бедрах около сорока одного: крепкий парень. Тобин сказал, что волосы у него каштановые, вьющиеся. Глаза светлые. Лицо, как на этом снимке. Вероятнее всего, на нем серый фланелевый костюм в тонкую полоску и шелковая сорочка. Наверняка при нем сотня фунтов стерлингов и оружие. Семейный человек: надо проследить, не пришлет ли он домой весточку. Он из тех, кто приносит домой все, что зарабатывает; раньше никогда из дома не уезжал. Хорошо. Уважаемый, приличный человек. Только... Как это все внезапно! Он оставил нам все, кроме своего адреса, даже фотографию. Вот молодец. Замечательно. Ему бы еще следовало сообщить, куда он поехал: это избавило бы нас от многих хлопот. Глупо... глупо... Очень глупо.
      Монк из "Комит", пожилой, мудрый человек в шляпе от Энтона Идена сказал:
      - На сей раз вы попали в переделку.
      - Ну не скажите, - ответил Нэтчбал. - Тем не менее, держу пари на полкроны, мы найдем его в течение семидесяти двух часов.
      - Я не заключаю пари.
      Нэтчбал, выискивая что-то в комнате, запел:
      Мясник, мясник,
      Я хочу выйти замуж за мясника,
      О, мама, помоги мне...
      Как там дальше?
      - "О, мама, как счастлива я буду", - подсказал Монк.
      - Очень вам обязан, Чарли, - сказал Нэтчбал.
      Миссис Чарингтон, владелица частного отеля, просматривая "Комит" за чашкой чая в семь утра, увидела на первой странице фотографию, которая заставила ее вскрикнуть. Размытое и нерезкое из-за увеличения с темного старого снимка, тем не менее, вполне узнаваемое, с бычьим выражением, под черным жирным заголовком: "Убийство", на нее смотрело лицо джентльмена из комнаты на верхнем этаже.
      Она побледнела, ей стало дурно. Потом она выпила стакан воды и побежала в полицейский участок.
      Это был он, Тэтчер, портной, которого разыскивали. Он представился как Тэйлор; на нем был такой же костюм, как сказано в газете, и у него была толстая пачка банкнот; он прибыл поздно прошлой ночью. Миссис Чарингтон сразу почувствовала что-то неладное: взгляд у него был дикий, отчаянный, свирепый, как - да - как у тигра. Или волка. О, если бы только был жив ее бедный муж! Но, слава Богу, у нее острые глаза, иначе он всех бы мог перестрелять. О, это оружие! Если бы в отеле началась стрельба, кто бы стал платить за мебель?! А ее доброе имя? Пострадала бы ее репутация! Но ничего подобного в ее отеле прежде не случалось; не было такого ив ее пансионе а Богноре, где все ее знали и уважали... Она и впредь будет бдительна.
      Есть ли в отеле черный ход? О, это мысль. Конечно, есть. А его комната на верхнем этаже? О, разве она уже не сказала об этом? Или они хотят проверить, говорит ли она правду? Ну хорошо, хорошо. В таком случае, все, что ей остается - это соблюдать спокойствие. Что? Это ей надо оставаться спокойной? Ей, которая известна в двух городах именно своим спокойствием и невозмутимостью? Ха-ха... ха-ха-ха... ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
      У миссис Чарингтон началась истерика.
      Тэтчер подумал: "Теперь можно и поплавать". Он может даже утопиться: плыть, плыть, все дальше и дальше, пока хватит сил, а потом погрузиться в чудесную зеленую воду... Он оделся. Но мог ли он пойти в раздевалку на пляже, когда в кармане у него столько денег? Да еще этот револьвер? Он вынул оружие из кармана и взвесил его на руке. Он мог бы спрятать его под матрацем. Но горничная, которая убирает постели...
      В этот момент открылась дверь, и крупный, рослый мужчина шагнул в комнату. Тэтчер как окаменел. Оцепеневший от ужаса, он увидел в проходе тусклый свет форменных металлических пуговиц. Детектив, в свою очередь, уставился на дуло большого синего револьвера.
      На секунду воцарилась тишина. Потом детектив сказал, жестом указывая на оружие:
      - Уберите-ка это. С ним вы только попадете в беду. Если вы будете стрелять в меня, вы же от этого и пострадаете.
      Он подошел в Тэтчеру вплотную и взял из его руки револьвер.
      - Вас зовут Джордж Тэтчер?
      Тэтчер колебался, потом кивнул и сказал:
      - Да.
      - У меня есть ордер на ваш арест за...
      - Вам бы следовало предъявить его, - сказал Тэтчер. Когда его уводили, он посмотрел в направлении моря и произнес:
      - Как бы мне хотелось поплавать!
      - Но не в это лето, - ответил детектив, - кроме того, прилив кончился, - добавил он.
      Его привезли обратно в Лондон, обвинили в жестоком убийстве Теодора Джадсона Бирка и упрятали за решетку.
      А на улице ярко светило солнце. Был великолепный денек для плавания.
      Тэтчер сидел в своей камере и, уставившись, смотрел в пол. Его обыскали, забрали нож и спички, часы - которые никогда не показывали правильное время - и даже очки. Наверное, из-за Криппена, человека который без зазрения совести убил жену, чтобы позабавиться с хозяйкой дома, и который затем попытался покончить с собой при помощи расколотой линзы из очков. В полиции на все были свои взгляды. Они даже отобрали у него булавки и иголки из-за отворотов пиджака.
      "А я даже не смог поплавать! - думал Тэтчер. - Боже, как я хотел поплавать!"
      Усталый и убитый, он лег на спину и стал смотреть в потолок. Скамья была жесткой. Что-то воткнулось ему в спину. Он приподнялся, и медленно, нехотя, провел по скамье тыльной стороной ладони; потом расслабился. Что-то легонько стукнулось о скамью. И тут он вспомнил: это была маленькая бутылочка из-под лекарства с соляной кислотой.
      Он сел. Как же это могло получиться? Обнаружив револьвер, они едва побеспокоились о том, чтобы тщательно осмотреть подкладку пиджака, а бутылочка была такой маленькой и плоской, что совершенно случайно осталась незамеченной.
      - Черт побери! - выругался Тэтчер.
      В маленьком квадратном отверстии в двери появилась голова надзирателя.
      - Что случилось? - спросил он.
      - Мне нужно в туалет, - ответил Тэтчер.
      Это было прохладное темное место, выложенное кафелем. Как только за ним закрылась дверь, Тэтчер разорвал подкладку, вынул пузырек и отвинтил крышку. Он поднес его к губам; крошечное холодное горлышко ужалило его, как оса. Рот Тэтчера наполнился слюной. О, черт побери, черт побери меня и всех! Он имел смутное представление о том, как молятся Богу, но где-то в подсознании у него молнией пронеслась мысль о том, что надо бы это сделать. Одним махом он опустошил пузырек, задыхаясь и поспешно глотая жидкость.
      В какую-то долю секунды он ничего не чувствовал. В этот момент он сунул пустой пузырек в карман.
      А потом внутри у него все загорелось. Огонь. Он проглотил огонь. Дьявол. Он проглотил целый ад, который теперь истреблял Тэтчера, пожирая все внутри. Он почувствовал жгучую, резкую боль. Он даже мог видеть ее, как брызги расплавленного металла. Ему хотелось кричать; он засунул руку в рот, кусая себя с такой силой, что прокусывал руку до самой кости, но не чувствовал ничего, кроме неистового огня внутри.
      Потом Тэтчер поднялся на ноги и напрягся. Желудок скручивало и сжимало. Он решительно закрыл рот. В горле у него все горело. Дыхание перехватило. Он не мог произнести ни звука. В этот момент Тэтчер-глупец выглядел величественно. Он открыл дверь и вышел.
      - Все в порядке? - спросил тюремный надзиратель. Тэтчер кивнул в ответ. - Ничего не случилось? - продолжал допытываться надзиратель.
      Тэтчер покачал головой и медленно, но большими шагами пошел по коридору. Как только дверь камеры вновь захлопнулась за ним, он бросился на пол. Удар от падения всколыхнул в нем новую боль. Желудок разрывался на части. Он опять заткнул рот рукой, кусая рукав пиджака и тело. Но рука оставалась бесчувственной. В нем была только одна боль, невообразимая боль; весь его пищевод, начиная с языка, который раздулся, как пузырь раскаленного добела стекла, и далее, до самого желудка, все жгло, выворачивалось, корчилось в судорогах.
      Тэтчер рвал на себе жесткие каштановые волосы и катался по полу. Где-то в его сознании голос произнес:
      - Теперь тебя уже ничто не спасет.
      В коридоре тюремный надзиратель услышал крик, наводящий ужас, подобный крику связанных лошадей в горящей конюшне. Он вбежал в камеру. Из ушей и горла Тэтчера текла кровь.
      К тому времени, когда пришел доктор, Тэтчер находился в полубессознательном состоянии. А точнее говоря, он ничего не сознавал, кроме адской боли.
      - Почему они делают это? - спросил доктор, взбалтывая известковую воду. - Почему!
      - Он поправится? - взволнованно спросил инспектор.
      - Внутри у него все сожжено.
      - Но откуда он достал это?
      - Не спрашивайте меня об этом.
      - Сделайте все, что в ваших силах, я прошу вас, ради Бога.
      Доктор, набирая в шприц лекарство, вздохнул и покачал головой.
      - Но он будет жить?
      Доктор ввел содержимое шприца в руку Тэтчера.
      - Бедняжка, - сказал он. - Посмотрите. Он сам себя искусал.
      0-ох!
      - Я спрашиваю, будет ли он жить? Иначе во всем обвинят меня.
      Тэтчер почувствовал, как его укололи иглой, и наступил странный покой. Затем ему показалось, что он плывет в волнах темного тумана, которые плещутся, ударяясь о пульсирующий красный шар боли.
      - Плыву, - прошептал Тэтчер. - О милое, чудесное, возлюбленное море...
      Где-то далеко-далеко мягкий голос произнес:
      - Нет.
      Это был голос доктора, отвечающего инспектору.
      Красный шар куда-то исчез. От него осталась только пульсация. Она напоминала далекий-далекий стук поезда. Потом и это пропало: осталась только тишина. Туман растворился: вокруг была темнота. Вскоре не стало даже и темноты. Не было ничего, ничего. Совсем.
      Тэтчер умер.