Пролог

Редкий смельчак отваживался входить в старое крыло замка Ледж, построенное еще во времена Крестовых походов. Наверное, и сотни свечей не хватило бы, чтобы рассеять мрак огромного средневекового зала с его смутными тенями и тайнами, копившимися здесь на протяжении многих веков, подобно пыли на его грубом шершавом полу.

Впрочем, нынешний хозяин замка ничуть не боялся полутемного зала. Скорее, он презирал эти холодные каменные стены, увешанные портретами странных людей, которых ни один здравомыслящий человек не захотел бы считать своими предками. Зато этот зал прекрасно подходил тому, кто нуждался в одиночестве или собирался заняться делом, требующим уединения. Конечно, только в том случае, если он не имел ничего против ощущения, что за ним наблюдают несколько дюжин нарисованных глаз.

Анатоль Сентледж давно к этому привык. Временами он чувствовал себя так, словно с самого рождения находится под неусыпным надзором своих диковатых предков. И сейчас он почти не обращал на них внимания. Он неторопливо придвинул массивное, грубо сколоченное кресло к огромному столу, за которым когда-то пировали прежние хозяева замка, и, откинувшись на высокую спинку, взял в руки тяжелый средневековый меч.

За стрельчатыми окнами медленно угасал еще один унылый и серый зимний день, близилась ночь. В очаге пылало жаркое пламя. В его неровном свете резко очерченное лицо хозяина замка приобрело почти демоническое выражение, а на стенах мрачного зала темнели огромные тени, отбрасываемые его высокой мощной фигурой.

Всем своим обликом Анатоль Сентледж напоминал средневекового короля-воина, и меч в его руках усиливал это сходство. Он не сводил пристального взгляда с оружия, к которому много лет назад поклялся никогда не прикасаться. Что ж, значит, он нарушил клятву. При этой мысли губы Анатоля скривились в презрительной усмешке, предназначавшейся ему самому.

Еще несколько мгновений Анатоль боролся с искушением, затем поднес меч поближе к глазам. В полумраке тускло мерцала искусно отделанная золотом рукоять, увенчанная крупным сверкающим камнем. Это был кусок горного хрусталя необычайной красоты и чистоты, с неожиданной, почти колдовской силой приковывавший к себе взгляд. Меч принадлежал давно умершему предку Анатоля, лорду Просперо, а кусочек хрусталя являл собой не что иное, как волшебное окошко, через которое можно было заглянуть в будущее.

Анатоль сильнее сжал рукоять, с раздражением отметив, что пальцы у него дрожат. Напряженно вглядываясь в камень, он видел в одной из его сверкающих граней свое собственное отражение: высокий лоб, резко очерченный подбородок, ястребиный нос — черты, доставшиеся ему в наследство от английских предков. Черными пронзительными глазами, смуглой кожей и густыми волосами цвета воронова крыла, которые спутанными прядями падали на плечи, он был обязан испанской крови, так же, как и двоими необычными способностями. Этот мрачный тайный дар стал его проклятием.

Однако шрам, рассекавший лоб, — это уже его собственное приобретение, наследие ненависти и страха, — как часто с горечью думал Анатоль.

Сжав меч в одной руке, он надавил пальцами другой на лоб, пытаясь проникнуть взглядом внутрь камня, уловить отблески его сияющих граней, танцующих свой неповторимый танец.

«Сосредоточься, черт возьми, сосредоточься!» — мысленно приказал он себе. И сразу почувствовал знакомое покалывание, словно тысячи раскаленных иголочек вонзились в его мозг. Тело внезапно утратило вес, словно он сам растворился в сверкающих гранях кристалла.

Сияющие точки стали меркнуть, затуманенные неясными образами, принимавшими все более четкие очертания. И вот его видение, мерцая, начало обретать форму… Перед внутренним взором Анатоля вновь возникла она — словно богиня, охваченная золотистым пламенем, — прекрасная женщина с огненно-медными волосами, вспененными ветром, рассыпающимися по белоснежным обнаженным плечам.

— Огненная женщина, — прошептал Анатоль. — Кто она? Богиня или ведьма? Дар судьбы или погибель?

Это видение являлось ему и прежде. И так же, как в последний раз, он не мог разглядеть черты ее лица. Ее образ все больше расплывался, ускользал. И все же на этот раз он ощутил, что она стала ближе, яснее, что еще чуть-чуть — и…

Волосы Анатоля встали дыбом. Его вдруг охватило ощущение надвигающейся беды. Кто бы ни была эта женщина, откуда бы ни явилась -она несла с собой неминуемую гибель.

— Берегись огненной женщины! Она уже близко.

Анатоль едва ли осознавал, что произносит эти слова вслух. Видение расплывалось, таяло, как он ни старался его удержать. Наконец он сдался. Женщина с огненными волосами растаяла в тумане, и Анатоль видел перед собой лишь кусок горного хрусталя на рукояти старинного меча.

Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Боль в затылке и висках медленно утихала. Теперь он мог предаться размышлениям.

«Берегись огненной женщины». Но что это, черт возьми, значит? Анатоль озадаченно нахмурился, его густые черные брови сошлись на переносице. Очень своевременное предостережение, особенно если учесть, что он начал подумывать о женитьбе. И вот этот образ, зловещий образ рыжеволосой ведьмы, сулящий беду! Но если подумать, когда будущее сулило ему что-либо иное?

Он резким движением вложил меч в ножны, поднялся из-за стола и повесил оружие на место. Разумеется, существует одно простое решение. Надо продолжать жить здесь, за надежными стенами замка, запретив доступ сюда всем представительницам прекрасного пола, как он делал все двадцать девять лет своей жизни. И раз и навсегда отказаться от мысли о женитьбе.

Просто… но, к сожалению, невыполнимо, так как решение жениться или не жениться принимал не Анатоль. У него не было выбора, и виной тому было родовое проклятие. Все мужчины рода Сентледжей рано или поздно ощущали непреодолимую потребность обзавестись семьей.

Это было чувство, подобное голоду, рождавшееся глубоко внутри и не имевшее ничего общего с зовом плоти. Многовековой инстинкт, такой же беспощадный, как та сила, что заставляет волны веками биться о скалы у подножия его замка. Отчаянное одиночество, которое вынуждало Анатоля бродить ночами по окрестным болотам, подобно огромному черному волку, изливающему луне свою тоску.

Отказ от брака означал нескончаемую муку. Последние несколько месяцев Анатоль отчаянно боролся с огнем, пожиравшим его изнутри, но, как и все Сентледжи до него, был вынужден признать свое поражение. Проклиная все на свете, он сделал то, что прежде считал немыслимым и невозможным для себя. Он послал за Искателем Невест.

1

И теперь старик был на пути к замку. Анатоль ждал прибытия преподобного Септимуса Фитцледжа со смесью мрачной покорности и нетерпения. Именно нетерпение стало причиной его опрометчивого желания вновь обратиться к дьявольскому кристаллу.

Анатоль подошел к окну, пытаясь что-нибудь разглядеть в сгущавшихся сумерках, словно от этого Фитцледж мог скорее оказаться у ворот замка. Больше всего Анатолю хотелось побыстрее покончить с этим неприятным делом.

Узкие окна старого крыла замка выходили на темневшие вдали холмы. Полная луна сияла над равниной, заливая все вокруг волшебным светом и превращая эти дикие пустынные места в обитель легенд. Корнуолл, земля короля Артура, несчастных влюбленных Тристана и Изольды, древних жриц, погребенных под холмами.

Анатолю дорог был этот край, но пусть бы в нем было поменьше тайн и волшебства. Слишком много того и другого в его собственной жизни. Внезапно он ощутил страстное желание жить, как все люди — просто и ясно. Без мечей, украшенных кристаллами, без огненных женщин и, главное, без Искателей Невест. Анатолю вдруг захотелось самому найти себе жену и родить с нею сыновей, обладающих отвагой и умением сидеть в седле, а не странными пугающими талантами. И принять смерть довольным, спокойным старцем, а не тем надломленным человеком, каким окончил свой земной путь его отец.

Безнадежное желание, если носишь имя Сентледж.

Внезапно все его чувства напряглись и обострились, призывая ко вниманию. Фитцледж прибыл в замок.

Оторвавшись от окна, Анатоль устремил взгляд на дверь. В висках запульсировала боль, и в то же мгновение дверь распахнулась. Это была еще одна тайная сила, которой обладал Анатоль, но пользовался ею с величайшей осторожностью. Впрочем, гость, появившийся на пороге, был слишком хорошо знаком с тайнами Сентледжей, чтобы его могла удивить сама собой открывшаяся перед ним дверь.

Облаченный в длинный коричневый плащ с капюшоном, преподобный Фитцледж шаркающей походкой вошел в зал. Одеяние придавало старику монашеский вид, но стоило старику откинуть капюшон, как иллюзия исчезала.

Длинные волосы священника с небольшой пролысиной на затылке вздымались, словно два белоснежных крыла, по обеим сторонам его головы. Раскрасневшиеся на холодном ветру щеки придавали ему сходство с Санта-Клаусом. Мягкость черт свидетельствовала о доброте и терпении, а бледно-голубые глаза смотрели с бесконечным состраданием человека, познавшего все горести мира, но сохранившего надежду на лучшее.

— Добрый вечер, ваше преподобие, — приветствовал его Анатоль.

Фитцледж поклонился.

— Вечер добрый, милорд. — Как и все местные жители, он обращался к Анатолю с обязательным присовокуплением титула, хотя Сентледжи давно потеряли право носить его.

Заметив, что старик дрожит от холода, Анатоль пригласил его поближе к огню. Протянув к очагу худые, со вздувшимися венами руки, Фитцледж заметил:

— Так гораздо лучше. Холодная выдалась ночка.

Он снял плащ, протянул его хозяину замка. Анатоль про себя отметил, что священник одет соответственно случаю — в свой лучший шерстяной сюртук, жилет и черные панталоны до колен. Вокруг худой шеи был повязан белый шейный платок.

Этот наряд заставил Анатоля устыдиться собственного весьма небрежного вида. Ему следовало бы проявить побольше уважения к человеку, который был когда-то его учителем, наставником и даже мог бы стать другом.

Но дружить со святыми довольно трудно.

Анатоль пододвинул к огню большое кресло, предложил старику сесть. Его всегда удивляло, что он сам и этот невысокий хрупкий человек состоят в родстве, правда, довольно отдаленном. Между ними не было никакого сходства, за исключением, пожалуй, знаменитого сентледжского носа. И все же они оба были потомками лорда Просперо, который в свое время щедро посеял семя по всей округе.

Один из его незаконнорожденных отпрысков и дал начало роду Фитцледжей. Надо думать, этот дьявол Просперо немало удивился бы, если бы узнал, что его потомок станет священником.

Впрочем, лорд Просперо был бы поражен не только этим. Анатоль неприязненно взглянул на огромный портрет над очагом. На нем был изображен рыцарь, облаченный в тунику и плащ, его черные глаза блестели, как живые, чувственные губы кривились в насмешливой улыбке.

Этот его треклятый предок, похоже, всегда был готов посмеяться. Рассказывали, что он смеялся, даже когда его вели на костер.

Анатоль отвел взгляд от портрета. Он с удивлением почувствовал, что не знает, как начать разговор с Фитцледжем. Хотя они никогда не были особенно близки, он обычно не испытывал затруднений в беседах со священником. Возможно, сегодня все было иначе только потому, что Фитцледж прибыл в замок не для того, чтобы поговорить о пожертвованиях на церковь или о том, как помочь деревенской бедноте.

Он пришел сюда, чтобы осуществить тайную миссию, которую веками выполняли его предки, — найти невесту для хозяина замка Ледж. Именно это и приводило Анатоля в замешательство, ведь это он должен был выступить в роли просителя и жениха.

Пока он лихорадочно перебирал в уме слова и фразы, Фитцледж нарушил молчание:

— Простите, что заставил вас ждать, милорд, но после ужина ко мне зашла юная Бесс Киннок, чтобы спросить совета по поводу сестренки.

Услышав это имя, Анатоль мгновенно напрягся. Меньше всего на свете ему хотелось говорить о Кинноках, но промолчать он тоже не мог.

— Ну, и как там дети Мэри?

— Хорошо — насколько это возможно для таких крошек, оставшихся без матери. Но Бесс все еще очень ожесточена.

— Против меня? Что ж, это неудивительно.

— Может, и неудивительно, но несправедливо.

— Отчего же? — Анатоль мрачно уставился в огонь. — Если вы помните, Мэри Киннок, несмотря ни на что, осмелилась обратиться к грозному хозяину замка Ледж, потому что беспокоилась о ребенке, которого носила под сердцем. И как я ее успокоил? Сказал, что дочка родится крепкая и здоровая, да вот только сама Мэри ее не увидит.

Фитцледж склонился к Анатолю, мягко положил руку ему на плечо.

— Провидеть трагедию — совсем не то же самое, что служить ее причиной, милорд.

Мысль была, безусловно, верной, но слишком банальной, чтобы искать в ней утешения. Анатоль нетерпеливо отстранился от дружеского прикосновения.

— Милорд, вы сделали все, что могли. Вы послали к ней своего двоюродного брата, а Мариус — самый искусный врач в Корнуолле, если не во всей Англии.

— Но ведь это ей не помогло, не правда ли? Какой толк в этом проклятом даре, если я все равно не в силах… — Анатоль почувствовал, что в нем нарастает гнев, и постарался взять себя в руки, но душу его жгло ощущение полного бессилия перед лицом рока.

Потом он сделал глубокий вдох и уже мягче проговорил:

— Но я пригласил вас не для того, чтобы беседовать о Кинноках.

— Я знаю, милорд.

— Разумеется, знаете. Как-никак вы тоже имеете отношение к нашему семейству. — Анатоль порывисто повернулся к старику. — Скажите мне, Фитцледж, как вам удается примирить наш родовой дьявольский дар с духовным поприщем?

— Милорд, я твердо уверен — все, что нам дано, дано господом. Но если человек пользуется своим даром в богопротивных целях, он тем самым препоручает дар господень дьяволу.

Анатоль недоверчиво хмыкнул. Конечно, Фитцледж может себе позволить так рассуждать. Священник не обладает таинственной силой, которая так давно терзает его, Анатоля. Дар Фитцледжей, по существу, заключается лишь в том, что они умеют безошибочно выбрать пару для мужчины из рода Сентледжей. Анатоль сомневался в том, что такую пару можно найти для него самого, но не мог выступить против семейной традиции. Его отец в свое время нарушил эту традицию, и все знали, к какой трагедии это привело. Если бы у Анатоля в какой-то миг возникло искушение забыть об этом, ему напомнила бы старая рана. Он провел пальцем по шраму, пересекавшему лоб, и этот простой жест пробудил в его душе целый рой болезненных и неотвязных воспоминаний. Анатоль встал, быстрым шагом прошелся перед камином.

— Прекрасно! Итак, мы оба знаем, зачем мы здесь. Перейдем к делу. У меня не так уж много требований к будущей жене, и я вам их перечислю.

Мне нужна крупная женщина. Поскольку я сам довольно высок, мне хотелось бы, чтобы она была примерно вот такого роста. — Анатоль показал рост будущей супруги, подняв руку на уровень собственного плеча. — Она должна быть рассудительной, а также должна хорошо держаться в седле и знать толк в лошадях и охоте. По крайней мере, у нас будет о чем поговорить за обедом.

— Милорд, вы меня смущаете. Я не вполне понимаю, что именно мне предстоит искать — невесту, опытного грума или, может статься, новую кобылу в конюшню милорда Сентледжа.

Пропустив эту тираду мимо ушей, Анатоль продолжал:

— Она должна быть смелой, с железными нервами.

— Зачем? Милорд хочет, чтобы она не только скакала верхом и охотилась как мужчина, но еще могла оборонять замок от неприятеля?

Анатоль бросил на собеседника сердитый взгляд.

— Мне не нужна красавица. Пусть она лучше будет простушкой, которая не станет с утра до вечера крутиться перед зеркалом и вводить в искушение других мужчин.

— Милорд, — попытался перебить Анатоля Фитцледж, но тот упрямо продолжал:

— И я ни в коем случае не хочу рыжеволосую. Блондинка, брюнетка — да хоть седая, — но только не рыжеволосая.

— Но, милорд…

— Она также не должна быть хрупкого сложения — мне нужна плотная женщина с широкими бедрами и пышной грудью.

— Может, мне прихватить с собой портновский метр? — наконец ухитрился вставить Фитцледж, и его мягкая усмешка вызвала в Анатоле глухое раздражение. — Милорд, так дело не делается.

— Тогда объясните мне, как, черт побери, оно делается!

— Я повинуюсь тайному чувству, столь же необъяснимому, сколь необъяснимы ваши способности. Когда я окажусь рядом с вашей невестой, то сразу ее узнаю. Это то же самое, что искать воду или драгоценную руду с помощью волшебной лозы.

— А вот моя волшебная лоза уже не раз завлекала меня в постели наших деревенских шлюх. Надеюсь, это не значит, что одна из них годится мне в жены.

— Милорд, вами руководило не что иное, как обычная похоть. Сейчас речь идет о другом, и вы сами это знаете. Вы должны мне довериться. Я найду ту единственную девушку, которая станет вам хорошей женой.

— Хорошая жена должна отвечать всем требованиям, которые я изложил.

— Это уж как получится, милорд.

— Это должно получиться именно так, а не иначе. — Анатоль с размаху ударил кулаком по столу. — Кажется, я волен сам выбирать для себя собаку, лошадь и оружие. Почему же я не могу выбрать жену по собственному вкусу? Проклятие!

— Я понимаю, что это может показаться довольно неприятным — доверить такое личное дело постороннему человеку, — успокаивающе произнес Фитцледж. — Но вспомните, разве я не сослужил неплохую службу вашему семейству в прошлом? Я нашел вашему деду жену, когда сам был еще почти ребенком. И они прожили долгую и счастливую жизнь. То же самое было с вашими дядьями и двоюродными братьями. Единственный брак, заключенный без моего участия… — Фитцледж оборвал фразу, неловко закашлялся.

— Да, вы не выбирали моей матери, — докончил за него Анатоль. — Мне не надо об этом напоминать.

Со времени смерти матери Анатоля прошло девятнадцать лет, но ее образ до сих пор неотступно преследовал его. Он словно наяву видел ее точеное бледное лицо, высокие скулы и золотистые волосы. Но чаще всего перед его мысленным взором вставали ее глаза с застывшим в них выражением ужаса. Ребенок не должен видеть в глазах матери ничего, кроме любви.

— Простите меня, милорд. — Голос Фитцледжа вернул Анатоля к действительности. — Я не хотел вас огорчать, вызывая призраков из прошлого.

— Они не нуждаются в том, чтобы их вызывали, они присутствуют здесь постоянно.

Анатоль решил сосредоточиться на более насущном предмете.

— Надеюсь, в Англии все-таки можно найти не одну девицу, удовлетворяющую моим требованиям.

Не вижу, почему бы вам не воспользоваться своей волшебной лозой.

— Но, милорд… — Фитцледж с отчаянием взглянул на Анатоля, понимая, что спорить с ним бессмысленно. В конце концов он тяжело вздохнул и проговорил: — Хорошо, милорд, я сделаю все возможное, чтобы найти вам такую женщину.

— Прекрасно! Так когда вы приступите к делу? Мне хотелось бы, чтобы к лету все было кончено.

— Неужели вы так горите нетерпением, милорд?

— Нет, я просто не хочу заниматься матримониальными делами в разгар летней охоты. Фитцледж сухо усмехнулся:

— Разумеется. Конечно, не стоит так себя утруждать, милорд. Думаю, мне лучше начать немедленно. Я завтра же отправляюсь в Лондон.

— Лондон! — с отвращением воскликнул Анатоль. — Там для меня невесты не найдешь. Кучка воспитанных в роскоши жеманниц, которые только и делают, что бегают по лавкам в поисках новых шляпок да обмениваются свежими сплетнями.

— Я уверен, что в Лондоне, как и везде, есть немало здравомыслящих девиц, и именно в Лондон влечет меня мое сердце. — Отставив бокал, Фитцледж по-старчески тяжело поднялся. — К счастью, моя старшая дочь замужем за лондонским купцом. Я остановлюсь у нее, пока буду заниматься поисками. А когда найду невесту, я за вами пришлю.

— Черта с два! Ноги моей не будет в Лондоне. Этот город всегда был проклятием для Сентледжей.

— Это верно, там действительно случались кое-какие неприятности кое с кем из ваших предков.

— Из наших предков, — с тайным удовлетворением напомнил Анатоль.

И Анатоль, и Фитцледж одновременно и непроизвольно взглянули на портрет лорда Просперо. Казалось, старый негодяй глумливо подмигивал, и оба поскорее отвели глаза.

— Но, по правде говоря, я думаю, что сам по себе Лондон тут ни при чем, — продолжал Фитцледж. — И потом, как вы собираетесь ухаживать за невестой, если не поедете в Лондон?

— А я вообще не собираюсь за ней ухаживать. Я намерен заключить брак по доверенности.

— Что? — Фитцледж в изумлении открыл рот.

— Если я все равно не имею права сам выбирать себе невесту, то с какой стати я должен за ней ухаживать?

— Милорд, не можете же вы сочетаться браком, даже не познакомившись с будущей женой!

— А почему бы и нет? Вы ведь говорите, что я могу полностью положиться на вас. Это вы у нас Искатель Невест.

— Да, но…

— Кроме того, я по самой своей природе не гожусь для ухаживания.

— Но, милорд, сейчас ведь не Средние века! Ни одна добропорядочная девушка из приличного семейства не согласится выйти замуж за человека, которого она в глаза не видывала.

— Но почему, если ей самой судьбой предназначено стать моей женой?

— Даже провидение нуждается в некоторой помощи, сын мой.

— Это уже ваша задача, не так ли? Я уверен, что вы сумеете весьма красноречиво объяснить, в чем состоят мои многочисленные достоинства, а я, в свою очередь, готов предложить самые выгодные условия брачного контракта.

Фитцледж возмутился:

— Милорд, нельзя купить жену!

— Еще как можно! Именно так все и делают.

У любой небогатой женщины голова пойдет кругом при мысли о моем состоянии и поместьях. Потом, вы можете подогреть ее описанием моей внешности и доброго нрава. Но об одном вы ни в коем случае не должны упоминать.

— О чем же, милорд?

— О моих довольно необычных наследственных свойствах.

— Вы думаете, это достаточно мудро, милорд? Я имею в виду… — Фитцледж немного помедлил, потом решительно продолжал: — Боюсь, что именно эту ошибку и совершил ваш отец.

— Нет, отец был очень откровенен с матушкой до того, как они поженились. И поскольку у отца наш так называемый дар существовал лишь в зачатке, я думаю, мама считала историю семейства Сентледж романтическим вымыслом… По крайней мере до того, как я появился на свет. Но сейчас мы говорим не о моей матери, а о моей будущей жене. Неужели вы думаете, что хоть одна женщина, будучи в здравом рассудке, согласится выйти за меня замуж, если все узнает? Нет! Моя невеста должна оставаться в неведении, покуда я сам не сочту нужным ее просветить.

— Но как вы сможете сохранить тайну? Она все равно услышит сплетни деревенских жителей или вашей собственной прислуги.

— Если я прикажу, никто не осмелится даже слова молвить, — жестко проговорил Анатоль.

— Но здесь есть кое-кто, кому вы не в силах приказать. — Фитцледж беспокойно взглянул на портрет, который, казалось, властно и угрожающе обозревал весь зал.

Анатоль поморщился:

— Да, этого, пожалуй, молчать не заставишь, но его сила распространяется лишь на часть замка. Я просто-напросто запрещу своей жене сюда заходить.

— Милорд, не подобает запугивать женщину в самом начале совместной жизни.

— Тем не менее, все будет именно так, как я сказал. — Анатоль скрестил руки на груди. — Или не будет вообще.

Анатолю почти никогда не приходилось видеть священника расстроенным, но сейчас Фитцледж с отчаянием запустил пальцы в снежно-белые волосы, а потом так судорожно затеребил застежки плаща, что Анатоль невольно протянул руку, чтобы помочь ему с ними справиться.

— Неладно это, ох, неладно, — бормотал Фитцледж. — Милорд, вы ставите очень трудные условия. Очень трудные. Не знаю даже, как я смогу запомнить все ваши наставления.

— Вот потому-то я и перечислил их заранее на бумаге. — Наклонившись, Анатоль вынул из-за отворота сапога сложенную в несколько раз бумагу. Он развернул ее и, перед тем как передать священнику, бегло просмотрел. Поскольку он записывал свои пожелания еще утром, там ничего не говорилось о рыжих волосах. Но уж об этом-то Фитцледж вряд ли сможет забыть.

А остальное… Крепкие члены, полная грудь, хорошая наездница, простое лицо, трезвый ум, смелость… Да, главное, смелость.

Иначе она перепугается до смерти.

Эта мысль сама собой возникла у него в голове одновременно с дрожью, пробежавшей по телу, и порывом ледяного ветра, который пролетел по залу, загасив несколько свечей и заставив затрепетать пламя остальных.

Невидимая рука выхватила лист из пальцев Анатоля, бросила на пол. Анатоль услышал негромкий издевательский смешок. Он выругался про себя, бросился вперед и успел наступить на бумагу, прежде чем ее втянуло в пылающий камин.

Так же внезапно, как и поднялся, ветер стих. Оставшиеся свечи загорелись ровным, ярким светом. Сжав губы, Анатоль поднял бумагу; оглянулся на священника. Лицо Фитцледжа выражало не страх, а скорее тревогу.

— Это был он? — приглушенным шепотом спросил Фитцледж.

— Этот дьявол Просперо. Кто же еще? — Анатоль с ненавистью покосился на портрет и получил в ответ насмешливый взгляд. — Фитцледж, какое счастье иметь предков, которые оказываются настолько любезны, чтобы следовать пожеланию «покоиться с миром»!

По залу снова пролетел тихий шелестящий смех. Фитцледж вздохнул, положил руку на рукав Анатоля.

— Бедный мальчик! Как бы мне хотелось внести покой в вашу душу.

— Покой? — Анатоль горько усмехнулся. — Вот этого мне не видать до конца жизни. А принимая во внимание, что я Сентледж, думаю, что и после.

Он вложил бумагу в ладонь Фитцледжа.

— Нет, старина, вы для меня можете сделать только одно. — В его глазах появился странный блеск. Он открыл для священника дверь. — Ступайте, — велел он. — Ступайте и найдите мне невесту.

2

На ухабистой деревенской дороге пышный кортеж выглядел неуместно. Верховые в красных ливреях скакали впереди двух карет, каждую из которых влекла четверка породистых упряжных лошадей. От вида первой кареты захватывало дух. Причудливая форма, небесно-голубой цвет и щедрая позолота делали ее похожей на сказочный экипаж из легенд корнуэльских рыбаков — тот самый, что увозил зачарованных странников через туманные болотистые низины в призрачный и счастливый мир.

Молодую женщину, выглядывавшую из окна первой кареты, также без труда можно было принять за сказочный персонаж. Прозрачность точеного лица наводила на мысль о феях и эльфах, и невольно возникал вопрос, почему столь тонкая и хрупкая шейка не ломается под тяжестью пышного пудреного парика, завитого в крупные локоны и увенчанного широкополой шляпой из черного бархата с четырьмя белыми перьями.

Однако в зеленых глазах Медлин Элизабет Бертон не было ничего призрачного. В них светились живое любопытство и тонкий ум. Покачиваясь от толчков кареты, она с интересом рассматривала окружающий пейзаж.

Это была суровая, неприютная земля, о которой весна, казалось, не пожелала вспомнить. Нигде не виднелось ни клочка зелени — только бесконечные пустоши, покрытые почерневшим вереском да сухим ракитником. Кое-где торчали уродливые деревья, чьи ветви тянулись вверх, словно скрюченные пальцы несчастных, погребенных в неосвященной земле созданий, взывающих к господу о снисхождении.

Всего две недели назад Медлин вступила в законный брак по доверенности и стала женой Анатоля Сентледжа. Анатоль Сентледж. Ее муж. Человек, которому она отныне и навеки должна быть любящей и покорной женой. Сейчас она подъезжала к границам его земель, входила в пределы его владений.

Рука Медлин невольно легла на миниатюру, висевшую у нее на шее, на тонкой голубой ленточке. Этот медальон был вручен девушке преподобным Фитцледжем вместе с гладким золотым кольцом, ныне сжимавшим ее палец так же крепко, как теснила душу клятва в верности мужчине, которого она никогда прежде не видела — во всяком случае, не видела во плоти.

Она касалась этой небольшой выпуклости под абрикосовым шелком платья так, словно надеялась найти поддержку в запечатленном на миниатюре образе темноволосого мужчины. И чем дальше увозила Медлин от дома голубая с золотом карета, тем большую потребность в поддержке она ощущала. На протяжении нескольких последних миль даже в негромком скрипе колес ей чудилось одно:

«Что ты наделала? Что ты наделала?»

— Господи, Медлин, это же край света! — Мрачное замечание спутницы отвлекло Медлин от ее дум.

— Нет, Хетти, это всего лишь окраина графства Корнуолл, — отвечала Медлин с деланной веселостью. Она откинулась на бархатную спинку сиденья и повернулась к кузине.

Мисс Хэриетт Бертон была внушительной тридцатилетней особой, и ее росту, могучим плечам и властному характеру могли бы позавидовать многие представители сильного пола. На темно-каштановых волосах — Хетти привыкла обходиться без парика — красовалась простая широкополая шляпа, которая еще больше подчеркивала суровость ее черт.

— В жизни не видала такого богом забытого места, — продолжала Хэриетт. — Здесь вообще ничего нет — ни домов, ни людей. Где, в конце концов, этот замок Ледж?

— Откуда мне знать? Наверное, немного дальше.

— То же самое ты говорила, когда мы останавливались в той последней глухой деревушке. Но с тех пор я не видела ничего, кроме этих наводящих ужас болот. Самое место для разбойников да живых мертвецов!

— Хетти, я всегда завидовала твоему жизнерадостному взгляду на мир, — с иронией заметила Me длин.

— А я всегда говорила твоему папеньке, что нам нужно гораздо больше верховых для охраны. Вот и прекрасно! По крайней мере, не я буду виновата, когда разбойники похитят нас с тобой и все твои наряды в придачу.

— Хороши же они будут, щеголяя в моих ночных рубашках! Ты так упорно говоришь о похищении, что мне иногда кажется, будто только и мечтаешь, чтобы тебя похитил какой-нибудь красавец-разбойник.

Ответом был такой возмущенный взгляд, что Медлин с трудом удержалась от улыбки. Она давно и тщетно мечтала, что в ее кузине проснется нечто, хотя бы отдаленно напоминающее чувство юмора. Она уже провела наедине с этой дамой и ее мрачными предсказаниями целых пять дней, и теперь ей очень хотелось вылезти из кареты и пересесть на верховую лошадь. Медлин так бы и поступила, если бы с детства не боялась ездить верхом.

Хэриетт бросила еще один укоризненный взгляд на унылый ландшафт и снова принялась за свое:

— Надеюсь, моя милая, теперь ты довольна. Вот к чему привело твое необдуманное решение. Ты в дикой, варварской стране…

— Ради бога, Хетти!

— Сколько раз я тебе говорила…

— Не меньше ста… — устало вставила Медлин.

— Это чистейшая авантюра! Выскочить замуж за невесть откуда взявшегося джентльмена!… Вот скажи, много ли ты знаешь о своем новоиспеченном муже?

— Я… я знаю достаточно, — ответила Медлин с убежденностью, которой она вовсе не испытывала. Хэриетт презрительно фыркнула:

— Не представляю, как тебе удалось заставить родителей пойти на такое сомнительное дело.

— Стоило только матушке с отцом ознакомиться с условиями брачного контракта, как они воспылали к своему будущему зятю самой горячей любовью.

Медлин не хотелось быть циничной, но она слишком хорошо знала своих хотя и милых, но довольно-таки безответственных родителей. Матери было необходимо в очередной раз полностью сменить обстановку в городском доме. Отец всегда отличался фатальным пристрастием к покеру и любил осыпать ценными подарками молоденьких балерин. А ведь были еще и другие члены семейства — ее прелестные младшие сестры Джулия и Луиза с их тягой к дорогим нарядам, драгоценностям и женихам с громким титулом и мизерным состоянием! И, наконец, брат Джереми, для которого жизнь была нескончаемой чередой разорительных увеселений.

Казалось, никто из них не отдавал себе отчета в том, что все это стоит денег, и немалых, пока семейство Бертон не оказалось на грани полного разорения. И как-то само собой разумелось, что спасать его должна практичная Медлин.

Хэриетт мрачно покачала головой:

— Знаю только, что на этот раз здравый смысл тебе явно изменил.

— Но почему, Хетти? Что может быть разумнее брака по расчету? Такие сделки заключаются постоянно.

— Нет, вовсе не такие! Где это видано, чтобы жених не осмеливался предстать перед обществом, словно у него есть какая-то страшная тайна? И вместо того, чтобы отправить меня, твои родители сами должны были поехать с тобой — хотя бы для того, чтобы убедиться, что не выдали тебя замуж за чудовище.

Та же самая мысль не раз приходила в голову и Медлин, но она действительно была разумной девицей и понимала, что сейчас разгар лондонского сезона и мать должна присутствовать на множестве приемов, а отцу предстоит обследовать новые игорные дома. Ведь теперь семья снова могла ни в чем себе не отказывать.

— Надеюсь, что твои близкие по крайней мере испытывают к тебе благодарность, — поджав губы, заявила Хэриетт. — По сути, ты принесла себя в жертву семье.

— О, Хетти! По-твоему, выйти замуж значит принести себя в жертву? Мистеру Сентледжу нужна жена. Мне нужен состоятельный муж. Что может быть проще и удобнее подобного соглашения?

— Бедная, бедная девочка!

Медлин поморщилась, приложила пальцы к вискам. Хэриетт умудрялась действовать ей на нервы даже выражениями сочувствия. Для Медлин было большим облегчением, когда та наконец умолкла. Она понимала, что кузина желает ей добра, но слова Хэриетт снова всколыхнули страхи и сомнения, таившиеся в глубинах души. Уже не раз ее одолевало желание повернуть лошадей назад, к лондонской жизни с ее суетой, балами и салонами, в мир, который всегда был для Медлин чужим, но теперь, издалека, казался таким заманчиво-привычным и безопасным.

Лишь одно останавливало ее. Медлин снова коснулась рукой медальона, потом осторожно сняла его, спрятала в ладони, как украденное сокровище.

Она тайком взглянула на красивое лицо, чьи резкие мужественные черты смягчала гладкая манера письма. Это было лицо поэта, мечтателя, влюбленного. Черные, как ночь, волосы, собранные сзади в косичку, чувственный рот, твердый, решительный подбородок. Но более всего Медлин пленяли глаза Анатоля Сентледжа. Они казались живыми и горели загадочным внутренним светом, изобличая сильную и страстную натуру, но в то же время были полны затаенной печали.

Убедившись, что Хэриетт на нее не смотрит, Медлин быстро поднесла миниатюру к губам и тут же улыбнулась своему ребячеству.

Условия брачного контракта, собственность, соображения удобства — обо всем этом Медлин говорила Хетти, родным, даже самой себе. Но истина заключалась в том, что ее решение выйти замуж за Анатоля Сентледжа не основывалось на здравом смысле. Она поступила еще более опрометчиво, чем любая глупенькая девчонка, отдающая свое сердце первому встречному.

Медлин с первого взгляда отдала свое сердце портрету, так что странному маленькому человечку с белоснежными волосами и ангельски невинными глазами оказалось довольно легко ее уговорить.

Мистер Фитцледж не принадлежал к тому разряду людей, которые могли бы обратить на себя внимание в Лондоне или получить приглашение в лучшие лондонские гостиные. Он был обычным скромным деревенским священником, а Медлин всегда недолюбливала деревенских жителей, считая их грубыми, невежественными и дурно воспитанными.

Однако мистер Фитцледж оказался очень приятным и на удивление образованным человеком, правда, не этим объяснялось то внезапное расположение, которое почувствовала к нему Медлин. Их первая встреча произошла совершенно случайно в одной из книжных лавок на Оксфорд-стрит, куда часто заглядывала Медлин. Пожилой человек уронил треуголку, и девушке ничего не оставалось, как ее поднять.

Она сама не смогла бы объяснить, каким образом это мимолетное знакомство переросло в более тесную привязанность, но очень скоро заметила, что с нетерпением ждет ежедневных визитов маленького деревенского священника, как ждут посещений близкого друга. Мистер Фитцледж действительно был на редкость хорошо образован, но она виделась с ним не для того, чтобы говорить о литературе или философии.

Медлин необыкновенно заинтересовало странное дело, приведшее мистера Фитцледжа в Лондон, и ей хотелось как можно больше узнать о загадочном мистере Сентледже, который поручил деревенскому священнику такое важное дело, как поиски невесты.

— И вы говорите, что мистер Сентледж живет в этом огромном мрачном замке совершенно один? — с замиранием сердца спрашивала она.

— С горсткой слуг. Замок Ледж стоит в очень уединенном месте. Мистер Сентледж ни разу в жизни не удалялся от своего жилища дальше чем на несколько миль.

— Не может быть! Неужели он даже не учился в университете и не совершал кругосветного путешествия?

— Нет. Мистер Сентледж больше всего на свете ценит одиночество и независимость.

Этот ответ затронул некую чувствительную струну в душе Медлин и еще больше возбудил ее любопытство.

— И он настолько застенчив, что даже не может выбраться из своего угла и сам поискать себе жену?

— У мистера Сентледжа есть основания считать, что я неплохо справлюсь с этим делом.

— А он умный человек? Образованный?

— Он обладает многими способностями, которые можно назвать уникальными. — Тут священник зашелся во внезапном приступе кашля, а Медлин с нетерпением ждала, пока он снова заговорит. — Мистер Сентледж — прекрасный хозяин. Его люди ни на что не могут пожаловаться. Замок Ледж процветает, и в нем жива история.

— История?

— Ну… там обширная библиотека, собранная многими поколениями…

— А ваш мистер Сентледж… он увлекается чтением?

— О, да. Он… он пользуется книгами.

Медлин вздохнула.

Она уже почти воочию видела этого удивительного человека, предпочитающего уединение и жизнь ума светским удовольствиям, на которые так падки обычные мужчины. Наверное, бессонные ночи, проведенные за книгами, сделали его бледным и изможденным. К тому времени, как Фитцледж вложил в ее руку миниатюру с портретом, она уже была полностью заворожена образом, возникшим в ее уме.

— Мой молодой господин страдает от одиночества в своем замке у моря, — обронил Фитцледж.

— От одиночества можно страдать даже в сердце шумного города, — ответила Медлин с печальной улыбкой.

— Но именно вы могли бы избавить его от одиночества. Я уверен, что провидение предназначило вас в жены мистеру Сентледжу.

— Меня? — Медлин рассмеялась и покачала головой. — Но у меня нет ни состояния, ни других качеств, которые большинство мужчин ищет в жене.

— Мистер Сентледж не относится к большинству мужчин. Я не могу объяснить, но я твердо уверен… — Старик слегка сжал руку Медлин. — Я знаю — вы именно та, что нужна мистеру Сентледжу. Вы единственная женщина, которую он сможет полюбить.

Это было похоже на бред. Но, взглянув еще раз в честные глаза старика, Медлин почувствовала: каким бы безумием ни казалось все, что он говорил, это было правдой.

Мать и близкие подруги уже давно сумели убедить девушку в том, что у нее нет никаких достоинств, которые могли бы заставить мужчину закрыть глаза на отсутствие приданого, а ее не по-женски трезвый ум только отпугивал и без того немногочисленных поклонников. Бедный мистер Брикстед до сих пор прятался за ближайшую колонну, стоило только Медлин появиться в бальном зале.

В двадцать два года Медлин решила, что ей суждено остаться старой девой вроде кузины Хэриетт. Она уже смирилась с тем, что должна положить жизнь на благо остального семейства и что ее будут приглашать на ужин лишь для того, чтобы заполнить пустующее место за столом.

И вдруг теперь этот старый священник рисует перед ней совсем иные перспективы. У нее может быть свой дом, дети и муж, который станет заботиться о ней, причем он способен предложить ей не только деньги и положение в обществе, но и все богатство своего ума, и по достоинству оценить ее собственные душевные качества.

«Я знаю — вы именно та, что нужна мистеру Сентледжу. Вы единственная женщина, которую он сможет полюбить».

Эти слова запали ей в душу. И теперь, украдкой глядя на портрет Анатоля, Медлин, всегда такая практичная, отважилась предаться мечте.

Карета остановилась так резко, что она едва не упала с сиденья.

— Что это? — вскрикнула Хэриетт. — Разбойники?

Медлин быстро спрятала миниатюру.

— Среди бела дня? Вряд ли… — начала она, но оборвала фразу, увидев подскакавшего к карете юношу в пудреном парике и красной ливрее. Он жестом попросил ее опустить окно. Не слушая протестующих возгласов Хетти, Медлин так и поступила, и в духоту кареты ворвался свежий весенний ветер.

— В чем дело, Роберт?

— Я вижу замок! — звонко воскликнул юноша. — Замок Ледж!

У Медлин часто забилось сердце. Несмотря на опасность, угрожавшую парику и шляпе, она наполовину высунулась в окно и стала вглядываться в даль.

Дорога круто уходила вверх. Замок Ледж, казалось, вырастал прямо из вершины скалистого утеса, а его зубчатые башни и стены упирались в свинцовое небо.

— Какой-то готический кошмар, — ужаснулась Хэриетт, тоже выглянувшая в окно.

— Не говори ерунды, — возразила Медлин, хотя и сама была несколько напугана мрачным зрелищем. — Просто старый замок. Мистер Фитцледж говорил мне, что этим заброшенным крылом давно не пользуются.

— У меня такое впечатление, что здесь все давно заброшено.

Медлин больше не слышала ни поскрипывания колес кареты, ни ворчания своей кузины — все ее внимание было приковано к замку. Как зачарованная, она не могла оторвать глаз от приближавшихся массивных башен, от старинного разводного моста, который был поднят, словно обитатели замка боялись внезапного нападения.

Замок Ледж имел угрожающий и в то же время величественный вид, он наводил на мысли о заколдованных дворцах и казался неподвластным самому времени. Пускай короли и королевства возвышаются и падают, но замок Ледж будет стоять здесь вечно.

Медлин прижала руку к сердцу, пальцы у нее дрожали. Ее захлестнуло чувство, которому она сама не смогла бы подобрать названия. Девушке казалось, что вся ее жизнь была лишь прелюдией к этому мигу. Судьба исподволь вела ее к замку на берегу моря, в мрачных стенах которого томился прекрасный принц, ожидавший избавления от проклятия одиночества. И она, Медлин, была призвана спасти его от мук.

После долгих лет странствий Медлин Сентледж, наконец, обрела дом.

Отвернувшись от окна, Медлин встряхнула головой, стараясь избавиться от этих странных мыслей и сосредоточиться на более практических предметах, в частности на том, что через несколько минут она выйдет из кареты, чтобы приветствовать своего мужа.

Ей вдруг стало страшно, она нервно облизнула пересохшие губы. Никогда в жизни она еще так не огорчалась из-за своей внешности, как сейчас. Вот за ее младшими сестрами, царственными блондинками, мужчины так и увивались. В это мгновение Медлин подумала, что с радостью бы променяла свои ум и ученость на высокую пышную фигуру Луизы или на томные голубые глаза Джулии.

Презирая себя за подобные мысли, она принялась поправлять волосы и ворот платья.

— Хетта, как я выгляжу?

Хэриетт фыркнула:

— Достаточно хорошо, чтобы произвести впечатление на деревенского олуха.

— Мой Анатоль не олух. — Она поперхнулась последним словом, потому что карета резко остановилась.

Вместе с ней остановилось сердце Медлин. Когда один из слуг Медлин открыл для нее дверцу, девушке понадобилось все ее мужество, чтобы спуститься на землю.

Она накинула на плечи отороченную мехом ротонду и шла, обеими руками придерживая шляпу, чтобы ее не сдуло ветром. Сам воздух казался здесь более упругим, чем в Лондоне, сильный бриз, наполненный запахом соли и мощью моря, со свистом обдувал каменные стены замка.

Вторая карета, которая везла багаж Медлин и ее элегантную горничную-француженку, остановилась в ряд с первой на усыпанной гравием подъездной площадке. Это крыло замка, очевидно, подверглось перестройке и имело более современный вид. Окна были увеличены, появился фасад в стиле палладио с коринфскими колоннами и портиком. К внушительному переднему входу вели две полукруглые лестницы.

Медлин чуть заметно нахмурилась. Эта постройка почему-то вызывала в ней неприятное ощущение — она совсем не гармонировала со средневековым обликом всего замка. Казалось, что нынешний владелец стремился забыть о существовании грозных зубчатых башен, возвышавшихся на заднем плане.

Хэриетт тоже выбралась из кареты и подошла к Медлин, осматриваясь по сторонам со своим обычным кислым видом.

— Ну и где он? — спросила она наконец. — Я что-то и в помине не вижу твоего хваленого жениха.

— Роберт поехал вперед, чтобы предупредить о нашем приезде. Вряд ли стоило рассчитывать, что Анатоль все это время будет высматривать меня из окошка. В конце концов, мы приехали на несколько дней раньше назначенного срока.

— Но какой-нибудь дворецкий, лакей, хотя бы грум, все же должны были бы появиться. Может, все разбежались? А может, вымерли?

Не успела Медлин ответить, как ее ухо уловило слабый отзвук смеха, мужского смеха, но понять, откуда он доносился, было трудно. Ее взгляд снова устремился на дальнюю башню. Все-таки за их прибытием кто-то наблюдал — глаза Медлин различили силуэт мужчины, который неспешно прохаживался взад-вперед по крепостной стене. Ей показалось, что у него странная острая треугольная бородка, как на старинных портретах, а одет он в… тунику и плащ? Медлин приоткрыла рот от изумления, и тут незнакомец отвесил церемонный поклон, явно предназначавшийся ей. Она заслонила глаза от солнца, чтобы лучше видеть, но фигура исчезла, словно растворившись в воздухе, и Медлин уже не могла бы с уверенностью сказать, что действительно видела человека на башне. «Возможно, — подумала она, — это была просто игра солнечного луча, прорвавшегося сквозь облака».

И все же девушка ощутила внутри неприятный холодок, вынудивший ее поплотнее закутаться в накидку. Но в следующий миг она забыла о таинственном видении, потому что услышала звук приближавшихся шагов. Кто-то бегом спускался по каменным ступеням. С забившимся сердцем Медлин стремительно обернулась, готовая присесть в изысканном реверансе перед своим супругом.

Но это оказался ее собственный лакей.

— Роберт, ты доложил о нас? — спросила Медлин.

— Да, мадам. Но нас не хотят впускать.

— Что? — в изумлении воскликнула Медлин.

— На стук вышел какой-то ужасный старик и сказал, что мистера Сентледжа нет дома.

— Нет дома? — слабым голосом повторила Медлин.

— Он сказал, чтобы мы уезжали прочь и возвращались позже.

— Неслыханная наглость! — вскричала Хэриетт. — А ты объяснил ему, кто мы такие?

— Покорнейше прошу простить меня, мисс Бер-тон, но старый грубиян не позволил мне и слова вымолвить. Он захлопнул дверь прямо у меня перед носом.

Хэриетт решительно сжала губы.

— Сейчас этот нахал у меня получит!

— Нет, Хетти, — поспешно остановила ее Медлин. — Незачем устраивать скандал, пока мы не разберемся, в чем дело.

Но Хэриетт, не слушая Медлин, уже шагала вверх по каменной лестнице, точно генерал, ведущий войско в атаку. Медлин тяжело вздохнула и поспешила вдогонку. К несчастью, высокие каблуки изящных туфель не позволяли ей двигаться быстро, и к тому времени, когда она добралась наверх, Хэриетт уже изо всех сил колотила дверным молотком по медной пластинке, производя шум, от которого проснулись бы и семь спящих отроков.

Прежде чем Медлин успела открыть рот, чтобы попросить кузину умерить свой пыл, дверь распахнулась и наружу высунул голову сморщенный плешивый старикашка. Из-под кустистых бровей сверкали черные глазки, и, глядя на него, Медлин невольно вспомнила сказки о злых гномах, добывающих золото в подземных глубинах.

Гном, стоявший перед ней, недовольно поджал губы.

— Я же велел вам убираться подобру-поздорову! — рявкнул он. — Люциус Тригхорн не такой человек, чтобы пускать в дом чужих без хозяйского дозволения. В особенности женщин, — последнее слово он выплюнул с таким презрением, словно произносил название мерзкого и опасного насекомого.

— Мы не чужие, болван ты этакий, — сказала Хэриетт. — Сейчас же отвечай, куда подевался мистер Сентледж?

— Он изволит прогуливаться.

— И когда он должен вернуться?

— А я почем знаю? Может, через час, а может, через десять. Хозяин никому не докладывается.

— Вот уж это придется в корне изменить… — заносчиво начала Хэриетт, но Медлин прервала ее:

— Прошу тебя, Хэриетт!

Призвав на помощь богатый опыт по улаживанию бесконечных конфликтов в собственном семействе, Медлин оттеснила Хэриетт, и встала перед ней. Она одарила старого гнома самой приветливой и доверчивой улыбкой.

— Разумеется, вы поступаете совершенно правильно, повинуясь приказаниям хозяина, мистер… э-э… Мистер Тригхорн, не так ли? Но вы просто не поняли, что происходит. Я невеста вашего хозяина. Мы проделали дальний путь из Лондона.

— Ага. — Дверь не приоткрылась ни на дюйм, а взгляд Тригхорна стал еще более подозрительным, чем прежде. — Я и впрямь слыхал, что хозяин взял жену из самого Лондона.

— Ну вот, это я и есть. Поэтому, не будете ли вы столь любезны, впустить нас внутрь и позвать домоправительницу?

— Нету у нас никакой домоправительницы. — Тригхорн с очевидной гордостью выпятил тощую грудь. — Уже много лет в этом доме, слава тебе господи, не было ни единой женщины.

Немного помолчав, он буркнул себе под нос:

— Помешанная-то в счет не идет.

— Что? — в ужасе выдохнула Хэриетт, но Медлин постаралась пропустить странное замечание Тригхорна мимо ушей, чтобы сохранить остатки терпения.

— Тогда проводите нас в гостиную, где мы сможем дождаться возвращения мистера Сентледжа.

— Не выйдет. Раз хозяин в отъезде, чужим в доме делать нечего, — упрямо повторил Тригхорн.

— Но она ведь жена твоего хозяина, глупый старик! — не выдержала Хэриетт.

— Никаких исключений, — буркнул Тригхорн и захлопнул дверь. Медлин была настолько ошарашена происшедшим, что только возмущенный голос Хэриетт вывел ее из оцепенения:

— Господи, да что же это такое? Медлин, куда мы попали? Хозяйку не пускают на порог собственного дома!

— Не знаю, Хетти, — пробормотала Медлин, медленно отворачиваясь от двери. Никогда в жизни не испытывала она такого недоумения и разочарования. Нежного жениха нет и в помине, а зачарованный замок охраняет злобный гном. Все происходит совсем не так, как она воображала.

Медлин обречено спускалась по ступеням, а за спиной у нее раздавался визгливый голос Хэриетт:

— Интересно также было бы знать, что имел в виду этот наглец, говоря о помешанной?

— Не знаю, Хэриетт. Я не знаю. — Она приложила холодную ладонь к пылающему лбу, пытаясь сосредоточиться. — Может быть, этот странный человечек просто пошутил или старался нас напугать, чтобы мы поскорее уехали.

— Ты совершила большую ошибку, приехав сюда. — Хэриетт, словно клещами, впилась пальцами в плечо Медлин. — Я думаю, тебе следует бежать, пока еще есть время. Это дурное, недоброе место. — Бросив взгляд через плечо на мрачную громаду замка, Хэриетт содрогнулась. — Никто не станет тебя винить, если ты уедешь прямо сейчас.

Никто? Медлин показалось, что миниатюра, висевшая у нее на груди, вдруг разом потяжелела. Воспоминание об одиноком юноше, запечатленном на этом овальном куске слоновой кости, укрепило ее дух.

Она освободилась от цепкой хватки Хэриетт.

— Неужели ты думаешь, что меня может обратить в бегство старый слуга, который просто… чрезмерно усерден? Я уверена, что, когда вернется мистер Сентледж, он отчитает его за неучтивое поведение.

— А что ты собираешься делать до той поры? Сидеть на лестнице?

— Да, если придется.

Хэриетт пронзила ее убийственным взглядом. Они все еще спорили, когда снизу раздались топот и крик.

Роберт, со сбившимся набок париком, взбегал наверх по каменным ступеням, возбужденно размахивая шляпой.

— Мадам, к замку приближается всадник! Наверное, это ваш муж.

Медлин насторожилась — до ее слуха действительно донесся стук копыт. С верха лестницы, как с дозорной вышки, она явственно видела силуэт всадника, полным галопом несущегося к замку Ледж.

Это не мог быть никто, кроме Анатоля. Когда Медлин взглянула на Хэриетт, на губах ее играла торжествующая улыбка.

— Анатоль возвращается! Хетти, сейчас ты увидишь — все будет хорошо.

Не дожидаясь ответа кузины, она с радостным нетерпением снова устремила взгляд на дорогу. Но по мере того, как всадник приближался, ее улыбка увядала.

Этот крупный и могучий незнакомец совсем не был похож на ее Анатоля, гораздо более он походил на одного из тех разбойников, о которых с таким ужасом говорила Хэриетт. Облаченный в черное — от шляпы до высоких сапог, — он сидел верхом на черном, как ночь, жеребце. Длинные темные волосы развевались по ветру точно так же, как буйная грива его скакуна.

— Боже милосердный, — услышала Медлин сдавленный возглас Хэриетт. — Только не говори мне, что этот грубый верзила твой…

— Нет! — Рука Медлин метнулась к миниатюре и сжала ее, как если бы то был священный талисман, ограждающий от злых сил. — Разумеется, нет!

Однако по мере того как всадник приближался, ее все сильнее охватывало дурное предчувствие. Она вдруг ощутила непреодолимое желание спрятаться в карете.

Но было уже поздно. Всадник ворвался во двор, и слуги Медлин в страхе отшатнулись, словно земля перед ними вдруг разверзлась, явив взору пучину ада.

Всадник осадил лошадь перед лестницей.

— Где она? — громовым голосом, полным яростного нетерпения, вскричал он. — Черт побери, где моя жена?

Голос смуглого незнакомца насмешливым эхом заметался меж неприступных стен замка.

Сердце Медлин замерло, а пальцы с такой неистовой силой сжали миниатюру, что хрупкая слоновая кость едва не треснула.

— Нет! — выдохнула она, но в этом слове прозвучало не отрицание, а скорее мольба. Она перехватила недоверчивый взгляд Хэриетт и воскликнула: — Нет, говорю тебе, это не он! Не Анатоль! — Медлин сама слышала, какое отчаяние звучит в ее голосе. — Это какая-то ошибка, ужасная ошибка… — повторила она еле слышно. — Ошибка… или дурной сон.

Когда незнакомец спешился, Медлин взглянула, на портрет, одновременно и надеясь и страшась найти сходство между этим апокалиптическим всадником и Анатолем, являвшимся ей в мечтах. Никакого сходства она не находила. В мужчине, стоявшем у подножия лестницы, не было и следа той печальной нежности, которой были полны глаза юноши, изображенного на миниатюре.

Его поступь принадлежала не поэту, а воину, в каждом движении угадывалась властная натура, привыкшая повелевать и не терпящая неповиновения. Неизвестно откуда появились грумы и конюхи, ни один из которых не вышел к лошадям Медлин. Угодливо кланяясь, они приняли у хозяина норовистого жеребца. С ног до головы одетый в черное мужчина с небрежной грацией пересек двор. По его виду можно было с уверенностью сказать, что все вокруг принадлежит ему.

У Медлин упало сердце. Даже Роберт казался испуганным. Но все же он, хотя и с явной опаской, приблизился к незнакомцу и указал ему на верхнюю площадку лестницы, где стояли дамы.

Тот поднял голову, и Медлин отшатнулась. Отрицать очевидное было бессмысленно. Сколь бы чудовищным это ни казалось, но темноволосый мужчина не мог быть никем иным, кроме Анатоля Сентледжа.

Ее муж! Миниатюра выскользнула из внезапно ослабевших пальцев Медлин и повисла на ленте. Но горькое разочарование, охватившее все ее существо, сменилось новым чувством, когда Анатоль начал подниматься по ступеням. Она ощутила настоящий ужас.

— Хэриетт!… — пробормотала она, ища рукой руку кузины.

Хэриетт тоже побледнела от волнения, но все же не преминула заметить:

— Я же говорила тебе, что нам надо бежать отсюда. Если этот человек не твой муж, то лучшее, что ты могла бы сделать, — достать пистолет и выстрелить в него. По-моему, этот дикарь способен изнасиловать тебя прямо на лестнице.

— Если это мой муж, — хрипло прошептала в ответ Медлин, — то ему нет нужды брать меня силой. Я принадлежу ему по праву. -Одной этой мысли было достаточно, чтобы у нее задрожали колени.

Анатоль преодолел последнюю ступеньку и остановился. Вблизи у него оказался еще более устрашающий вид — темные, рассыпанные по плечам волосы, густые нахмуренные брови, сверкающие глаза, ястребиный нос и высокие, резко очерченные скулы придавали ему удивительное сходство с кельтским воином. Если земля Корнуолла и могла смириться с присутствием человека, то именно такого человека — сурового и угрюмого, как она сама. Широкий лоб Анатоля пересекал бледный, идущий наискосок шрам.

Он окинул обеих женщин пронзительным взглядом.

— Мадам Сентледж? — прозвучал его хриплый голос.

Медлин, сдерживая дрожь в коленях, попыталась изобразить некое подобие реверанса, а неустрашимая Хэриетт воинственно выступила вперед и спросила:

— А кто спрашивает мадам Сентледж?

Угрюмое лицо древнего кельта на мгновение посветлело.

— Мистер Сентледж, — коротко бросил он. Он приблизился к Хэриетт и оглядел ее с ног до головы, причем в глазах его читалось некое подобие одобрения.

— Наконец-то вы прибыли, Медлин! Добро пожаловать в замок Ледж, миледи.

И прежде чем Хэриетт сумела произнести хоть слово, чтобы исправить ошибку, Анатоль Сентледж с видом человека, намеревающегося честно исполнить свой долг, сжал ее в объятиях. Его голова склонилась, и он запечатлел на устах Хэриетт супружеский поцелуй.

Медлин, не в силах пошевелиться, в ужасе наблюдала эту картину. После слабой попытки к сопротивлению Хэриетт обмякла в железных объятиях Анатоля. Первый раз в жизни ее целовал мужчина.

Медлин была столь же неопытна. И никогда прежде ей не доводилось видеть такого поцелуя — полного страсти, неутолимой жажды. Она прижала к губам дрожащие пальцы, словно ощутила жар этого поцелуя на своих губах, и по всему ее телу пробежал трепет.

Наконец Анатоль отпустил Хэриетт. При виде пылающего лица и широко открытых глаз женщины его губы дрогнули в подобии улыбки.

У Медлин мелькнула мысль, что она стала свидетельницей невероятного события: Хэриетт молчала. Прошло довольно много времени, прежде чем она судорожно втянула воздух, заморгала, издала душераздирающий визг и, пролетев мимо ошеломленного Анатоля, скатилась по лестнице. Внизу она без чувств рухнула на землю, увлекая за собой Роберта, который хотел ее поддержать.

Лицо и шея Анатоля медленно наливались кровью. Наступила зловещая тишина, и Медлин не слышала ни единого звука, кроме стука собственного сердца. Надо бы броситься на помощь Хэриетт… но она словно приросла к месту и не могла сделать ни шагу. К тому же на ее пути внушительной преградой возвышался Анатоль, казалось, выросший вдвое от ярости и уязвленного мужского самолюбия. Если он и заметил Медлин прежде, то теперь, как видно, начисто забыл о ее присутствии.

Кто— то должен был открыть ему глаза на происшедшее, но, окинув взглядом двор, Медлин поняла, что помощи ждать неоткуда. Никто из многочисленной челяди не осмеливался даже глаза поднять, не то что взойти по лестнице и доложить хозяину, какого он свалял дурака. Вместо этого все собрались вокруг бездыханного тела Хэриетт, обсуждая, как лучше привести ее в чувство. Наконец та пошевелилась и слабо застонала.

Анатоль бросил на нее один-единственный мрачный взгляд, потом повернулся на каблуках и рванулся к дверям. Еще мгновение — и он запрется в своей неприступной твердыне, так и не узнав, что его настоящая невеста совсем рядом — стоит и дрожит, как испуганный кролик.

Преисполнившись отвращения к собственной трусости, Медлин бросилась вслед за Анатолем, но лишь у самой двери настигла его и ухватила за полу плаща.

— Мистер Сентледж… Анатоль… сэр… — Она даже не знала, как следует к нему обращаться, и чувствовала себя очень глупо.

Анатоль круто обернулся, и Медлин впервые оценила силу его удивительного взгляда. Она могла бы поклясться, что ощутила что-то вроде толчка в грудь, заставившего ее поспешно отдернуть руку.

— Да? Что вам угодно? — резким тоном проговорил Анатоль.

— Я… я… это касается вашей невесты. Я только хотела сказать вам…

— Я не нуждаюсь в ваших объяснениях. И без слов ясно, что моя невеста боится меня как черт ладана. — В его глазах появилось неизъяснимое выражение, близкое к отчаянию. Может ли быть, что этот грубый человек все же способен что-то чувствовать?

— Сэр, вы совершили ошибку, — сказала Медлин. — Дама, которую вы поцеловали, не ваша невеста. — Она набрала в грудь побольше воздуха. — Ваша невеста — я.

— Вы? — От его дикого взгляда девушка втянула голову в плечи.

— Да. Я Медлин Берт… То есть Медлин Сентледж. — И она выдавила из себя улыбку, которая увяла, как только Анатоль приблизился.

Прищурив глаза, он рассматривал дорогое изящное платье и искусно напудренный парик, столь неуместные в этой дикой местности. Потом он попытался обойти девушку кругом, но для Медлин это было все равно что позволить голодному волку зайти со спины, поэтому она отступала, одновременно поворачиваясь на месте.

Некоторое время они словно исполняли какой-то шутовской менуэт. Наконец Анатоль рявкнул:

— Да стойте же на месте, черт побери!

Медлин замерла.

Он медленно осматривал ее со всех сторон, и по спине у Медлин ползли мурашки. Она стояла совершенно неподвижно, прижав руки к груди, а в голове у нее билась нелепая мысль: «Если я не буду шевелиться, он не укусит. Или все равно укусит?»

Что сделает Анатоль, когда закончит осмотр? Принесет извинения за свою ошибку? И поступит с ней так же, как с Хэриетт? От этой мысли все тело Медлин напряглось, а сердце забилось чаще. Она невольно вытянула руки, как бы защищаясь.

Но Анатоль и не думал набрасываться на нее с поцелуями. Напротив, в его взгляде читалось явное презрение. Но ведь на Хэриетт он смотрел совсем по-другому, со стороны казалось, что она ему даже понравилась, подумала Медлин… и, как ни странно, это наблюдение отозвалось в ее душе болью.

Анатоль стоял, скрестив руки на груди, а лицо его было мрачнее тучи.

— Старик, видно, совсем из ума выжил, — наконец пробормотал он.

— Какой старик? — пролепетала Медлин.

— Фитцледж, конечно. Чертов дурак.

В ту минуту Медлин и сама не испытывала к голубоглазому священнослужителю никаких нежных чувств, но она не могла не встать на его защиту.

— Сэр, я уверена, что мистер Фитцледж сделал все от него зависящее, — сказала она. — Насколько я могу судить, вас не устраивает его выбор?

— Да разрази меня гром! Как он может меня устраивать?

Очевидно, ее муж не относился к людям, выбирающим выражения. Он продолжал:

— Вы не соответствуете ни одному из требований, указанных мною в списке.

— В списке?! — Медлин задохнулась от возмущения. — Вы написали ему список, словно посылали на рынок закупать провизию?

— Ну да. Только вместо баранины и овощей я, кажется, получил пакетик сладостей. Я надеялся на что-то, по крайней мере, более… — Взгляд Анатоля скользнул по ее фигуре, задержался на груди. — На что-то покрупнее.

Медлин гордо выпрямилась, развернула плечи. Подумать только, она еще пыталась избавить этого грубияна от унижения. Как ей могло прийти в голову, что подобный человек может обладать хоть каплей чувствительности?

— Видите ли, сэр, случилось так, что вы тоже являете собою совсем не то, что я ожидала увидеть.

— Неужели? — Хотя тон Анатоля предполагал полное его безразличие к данному предмету, он все же добавил: — И что этот старый дуралей вам обо мне наговорил?

— Он не столько говорил, сколько…— Медлин достала портрет, и при взгляде на красивое лицо, так часто являвшееся ей в мечтах, у девушки защемило сердце.

Не успела она поднять голову, как услышала сдавленный возглас Анатоля. В следующий миг он выхватил миниатюру у нее из рук, а поскольку та все еще висела на ленте, он рывком подтащил Медлин к себе. Она с ужасом ощутила неудержимую силу, исходившую от этого человека, силу, сродни мощи разгулявшихся стихий.

Его глаза горели гневом.

— Откуда вы это взяли?

Медлин, едва живая от страха, все же нашла в себе силы ответить:

— Мне дал ее мистер Фитцледж. Он сказал, что это точная ваша копия.

— Так вот, значит, как он вас сюда заманил! — Анатоль поднес миниатюру прямо к ее лицу. — Вот кого вы надеялись получить? Сказочного принца, черт бы его побрал?

— Нет, не принца. Но, по крайней мере, джентльмена.

Анатоль рванул миниатюру, лента с треском лопнула. Медлин тихо вскрикнула, прижала руку к пылающей ссадине на шее, а Анатоль с дикой яростью отшвырнул портрет прочь.

Ошеломленная силой его гнева, Медлин попятилась. Анатоль снова обошел ее кругом, оглядывая с головы до пят.

— Вот что, мадам, скажите мне… — начал он, но внезапно осекся и застыл, зачарованно глядя на Медлин.

Что собирается делать этот дикарь? Медлин поплотнее завернулась в накидку. Анатоль протянул к ней руку, и она с удивлением заметила, что пальцы у него дрожат.

С неизъяснимым выражением в глазах, ставших совсем черными, словно бездонными, он прикоснулся к шее Медлин. Ей показалось, что он побледнел, хотя лицо его покрывал слишком густой загар, чтобы она могла судить с уверенностью. Скосив глаза, Медлин попыталась увидеть то, что привлекло его внимание.

Она не увидела ничего, кроме пряди своих собственных волос, которая выбилась из-под пудреного парика. Именно на эту прядь и был устремлен остановившийся взгляд Анатоля.

— Ваши волосы, — свистящим шепотом произнес он. — Они… они рыжие.

— Да, рыжие. Вы, должно быть, рассчитывали на белокурые?

Но Анатоль, казалось, даже не слышал ее. Его глаза подернулись дымкой, словно он находился в глубоком трансе, лицезрея нечто невидимое остальным, но вселявшее ужас. Выражение, которое приняло его лицо, пугало Медлин едва ли не больше, чем недавний беспричинный гнев.

— Сэр? Анатоль? — еле слышно позвала она.

— Огненная женщина, — пробормотал он, прикасаясь к выбившейся пряди.

— Простите, я не расслышала.

Анатоль отдернул руку, словно обжегшись. Если бы не нелепость подобного предположения, Медлин решила бы, что он сильно напуган. Не произнеся больше ни слова, он повернулся и направился к двери, которая открылась при его приближении.

Уже после того, как он скрылся внутри, Медлин услышала его хриплый голос:

— Эй, кто-нибудь, приведите ко мне этого сукиного сына. Немедля!

Дверь за ним захлопнулась с такой силой, что содрогнулось, казалось, само основание замка Ледж.

Медлин долго смотрела на закрытую дверь. Лишь через несколько минут она поняла, что все ее тело сотрясает крупная дрожь, а колени подгибаются. Чтобы не упасть, она прислонилась спиной к одной из коринфских колонн.

Не только дикарь, но еще и безумец! Медлин не имела ни малейшего понятия, что вывело его из себя.

Портрет? Ее волосы? Сам ее облик? Впрочем, это не имело особого значения. Главное — что второй раз за сегодняшний день Медлин, по сути дела, выставили за дверь дома, который она в мечтах уже представляла своим.

Она даже не знала, чего ей больше хочется — плакать или смеяться. Как сквозь сон девушка услышала голос Роберта, окликавшего ее. Лакей остановился на верхней ступени лестницы, очевидно, опасаясь приближаться к дверям замка, несмотря на то, что Анатоля там уже не было.

— Мадам, вы должны поскорее спуститься, — умоляюще проговорил он. — Мисс Хэриетт совсем плохо. Нам удалось посадить ее в карету, но она мечется и стонет, точно одержимая. А ваша горничная боится выходить из своей кареты. А кучера говорят, что здесь нечисто. Они даже не хотят распрягать лошадей.

Нечисто? Нет, подумала Медлин, просто здесь царит запустение и хаос. Это место, где она надеялась обрести все — и не обрела ничего.

— Мадам? — повторил Роберт, не дождавшись ответа.

— Я сейчас спущусь, — вяло ответила Медлин. Несгибаемая Хэриетт поистине выбрала самое удачное время для того, чтобы закатить первую в жизни истерику, а от Эстеллы, разумеется, никакого толку не будет. Горничная-француженка умеет хорошо укладывать волосы, и только… утихомиривать разбушевавшиеся чувства, подносить нюхательные соли и призывать к порядку вышедшую из повиновения прислугу, как всегда, предоставляется практичной Медлин.

Но сейчас Медлин не находила в себе и следа практицизма. Когда Роберт двинулся вниз по лестнице, она не могла заставить себя последовать за ним.

Она ощущала полную опустошенность, и единственное, чего ей хотелось, — сжаться в комок под парадными дверьми замка, закрыть лицо руками и зарыдать во весь голос. Как будто в конце долгого и изнурительного путешествия она узнала, что человек, к которому она так стремилась, внезапно умер.

И Медлин даже не могла оплакать его кончину, потому что Анатоля, являвшегося ей в мечтах, никогда не существовало. Ее губы искривила невеселая усмешка. Может быть, всему виной злая судьба? Прекрасный принц обратился в злое чудище, поцелуй, который мог бы разрушить злые чары, достался другой, а принцесса отвергнута, и ее сердце навек разбито.

В ее возрасте давно пора перестать верить в глупые сказки.

Медлин потеряла счет времени и не знала, как долго простояла она у колонны с сухими глазами и жгучей болью в сердце. Только негромкое покашливание за спиной вернуло ее к действительности. Решив, что это Роберт вернулся за ней, Медлин обернулась, но оказалась лицом к лицу с преподобным Септимусом Фитцледжем.

Они не виделись с того дня, когда в Лондоне состоялась церемония заключения брака по доверенности. Медлин нужно было готовиться к путешествию в Корнуолл, а священник спешил вернуться к своей пастве и молодому хозяину замка, дабы доложить, что его поручение выполнено.

Медлин сердито сжала губы. Больше всего ее бесило то, что после всего случившегося священник отнюдь не утратил своего безмятежного облика и по-прежнему походил на ангелочка. Как может человек быть таким лживым и в то же время обладать столь честными глазами?

Он мял в руках свою треугольную шляпу, белоснежные волосы спутались, а щеки раскраснелись от быстрой езды. На лице застыло сокрушенное выражение, с которым слуге господа надлежит осматривать место кровавого побоища.

— Медлин, — тихо проговорил он, — я слышал, что… простите меня.

От его сочувственного тона у Медлин перехватило дыхание. Она не могла выдавать из себя ни единого звука и только смотрела на Фитцледжа полным горечи взглядом.

— Анатоль был у меня, когда ему сообщили, что видели на дороге ваши кареты. Он помчался в замок, прежде чем я успел его остановить, а моей лошадке не угнаться за его бешеным зверем. Но я всей душой желал присутствовать при вашей первой встрече.

— Неужели? Как странно! А я-то думала, что вы хотели быть где угодно, только подальше отсюда.

— Значит, ваше знакомство прошло не вполне удачно?

— «Не вполне»? Это слишком мягко сказано. Да разве могло быть иначе? Скажите, зачем вы расписывали мне добродетели мистера Сентледжа, зачем говорили, как замечательно будет… — Она оборвала фразу на полуслове, почувствовав, что к глазам подступают жгучие слезы.

Фитцледж попытался взять ее за руку, но она отдернула ее.

— Нет! Самое ужасное, что я считала вас другом, а вы меня предали!

Фитцледж понурился:

— Дитя мое, вы и представить себе не можете, сколь глубоко мое раскаяние. Я поступил неправильно. Мне бы следовало быть с вами более откровенным.

— Да уж!

— Но мне так хотелось заполучить вас для Анатоля. Я просто не видел другого способа.

— Кроме лжи и обмана? В них не было необходимости, сэр. Вам стоило лишь упомянуть об условиях брачного договора, и я бы дала согласие. Вы же знали, в каких стесненных обстоятельствах находилась моя семья.

— Ах, Медлин! — Фитцледж устремил на нее проницательный взгляд. — Ваша семья уже не раз бывала в подобных обстоятельствах. Вы вышли замуж за Анатоля Сентледжа отнюдь не ради денег.

То, что Фитцледж это понимал, лишь усугубляло боль и разочарование. Одна слезинка все-таки скатилась по щеке Медлин. Девушка отвернулась и сердито смахнула ее рукой.

— Как вы могли так поступить? Пробудить во мне расположение к человеку, которого не существует, поверить, что юноша, изображенный на портрете, — это Анатоль Сентледж!

— Но это он и есть.

— Тогда художник, наверное, был слеп! Это изображение нисколько не походит на грубияна, оскорбившего мою кузину, а потом меня.

— Боюсь, дитя мое, вы увидели лишь худшую сторону его натуры. Под этой грубой внешностью скрывается истинная сущность Анатоля Сентледжа. Этот портрет — отражение его души.

— Прекрасно! Но вам следовало упомянуть об этом значительно раньше. К несчастью, мне придется иметь дело не с душой, а с телом.

Медлин невольно содрогнулась. Она была девственницей, притом ее никогда особенно не занимали проявления плотской сущности человека. Конечно, мысль о первой брачной ночи изредка мелькала у нее в голове, но она была уверена, что чувствительный и нежный жених сумеет развеять девичий страх. Однако перспектива оказаться запертой в спальне один на один с этим дикарем, с мужчиной, способным довести женщину до невменяемости одним поцелуем, вызывала в ее душе ледяной ужас.

Фитцледж мягко положил руки ей на плечи, повернул к себе.

— Мое дорогое дитя, — сказал он, — я знаю, Анатоль может показаться несколько… э-э… странным, но он никогда не причинит вреда женщине.

Медлин скептически приподняла бровь.

— Кажется, мне не стоит об этом беспокоиться. — Она указала подбородком на закрытую дверь. — Поскольку он даже не собирается пускать меня в дом.

— Он не позволил вам войти?

— Да, ему противно на меня смотреть. — Медлин с ненавистью к самой себе отметила, что голос ее задрожал. — А вы сказали мне, что я как раз та, что нужна Анатолю, что я единственная женщина, которую он сможет полюбить.

— Так оно и будет, моя дорогая… Когда-нибудь.

— Если и будет, то, по-видимому, не сегодня. И что я, по-вашему, должна делать, мистер Фитцледж? Разбить шатер в замковом дворе? Или, может быть, вернуться в Лондон?

Лицо священника исказилось тревогой.

— О, нет! Вы этого не сделаете! Медлин смерила его ледяным взглядом, потом с горечью вздохнула.

— Да, не сделаю. Нравится мне это или нет, но я дала клятву… а мое семейство уже давно потратило вшестеро больше того, что причиталось мне по брачному договору. Вы хорошо сделали свое дело, мистер Фитцледж. Вы загнали меня в ловушку.

— У меня не было такого намерения, дитя мое. Позвольте мне поговорить с вашим мужем. Я все улажу, а вы не отчаивайтесь и не теряйте надежды. Все, что я обещал вам в Лондоне, сбудется, если вы проявите терпение. Вы с Анатолем познаете такую любовь, что…

— Ах, мистер Фитцледж, увольте! — Медлин предостерегающе вскинула руку. — Не стоит рассказывать мне новую красивую сказку. Хотя в последнее время я вела себя довольно глупо, на самом деле я вполне разумная женщина. Я привыкла не сдаваться даже в самых тяжелых обстоятельствах. У меня, знаете ли, большой опыт.

Она гордо вскинула голову.

— А теперь прошу меня простить, я должна присмотреть за своей родственницей. Она также несколько расстроена знакомством с мистером Сентледжем.

Фитцледж как будто собирался сказать что-то еще, но лишь поклонился Медлин и освободил ей дорогу.

Девушка спустилась уже до середины лестницы, когда ее внимание привлекла голубая лента. Миниатюра. Она лежала вверх рисунком у каменной балюстрады, куда ее в гневе отшвырнул Анатоль.

Теперь по поверхности слоновой кости шла трещина, пересекавшая задумчивое лицо жениха Медлин.

«Портрет его души», — с презрением подумала Медлин. Самая вопиющая ложь из всего, что наговорил ей Фитцледж. Если у Анатоля Сентледжа и есть душа, то она должна быть столь же черна, сколь отвратителен его характер.

Медлин приподняла юбку, намереваясь перешагнуть через миниатюру, но что-то ее удержало. Как-никак она была практичной девушкой, а портрет обладал несомненной художественной ценностью.

А может быть… может быть, этот кусочек слоновой кости по-прежнему был ей чем-то дорог. Проклиная себя за глупость, Медлин все же нагнулась и подняла с земли то, что осталось от ее разбившихся надежд.

3

Анатоль придвинул к себе графин с бренди, и на пыльной поверхности орехового стола остался темный след. Единственное, чего ему хотелось, — напиться до бесчувствия… Но, открыв графин, он заколебался. Анатоль знал, что даже это небольшое удовольствие ему заказано. При его необычных способностях терять власть над рассудком было весьма рискованно. В пьяном виде он мог стать очень опасен.

А он уже и так чувствовал, что становится опасен. С приглушенным проклятием он закрыл графин пробкой и отставил его подальше.

В это мгновение за его спиной дверь кабинета со скрипом открылась. Анатоль почувствовал, как преподобный Фитцледж бесшумно скользнул в кабинет. Гончие, дремавшие у камина, радостно вскочили, чтобы поприветствовать старого друга.

— Лежать! — приказал Анатоль, даже не потрудившись взглянуть на вошедшего.

Пока собаки успокаивались, Анатоль старался побороть бушевавшую в нем ярость, напоминая себе, что человек, с которым он будет говорить, — представитель святой церкви и его бывший наставник, а не просто старый дурак, чья ошибка грозила разрушить все будущее Анатоля.

Наконец он повернулся к Фитцледжу и сдержанно произнес:

— Входите и располагайтесь.

— Благодарю вас, милорд. — Держа перед собой треуголку, как щит, Фитцледж прошел в комнату. В кабинете царила подчеркнуто мужская атмосфера; Стены были обшиты дубовыми панелями, потемневшими от времени, а мебель представляла собой смешение самых разных стилей, причем некоторые предметы принадлежали еще к эпохе Тюдоров. Кабинет был одним из немногих помещений замка, благополучно переживших как нашествие армии Кромвеля, так и реформы, осуществляемые матерью Анатоля.

Почти все остальные помещения Сесили Сентледж перепланировала, оклеила обоями и заполнила новой мебелью в стремлении придать замку Сентледж более цивилизованный вид и превратить его в обычный загородный дом. С таким же успехом, как язвительно говаривал Анатоль, можно было пытаться приделать черту ангельские крылышки.

Он дал священнику время устроиться в обитом гобеленовой тканью кресле, а потом с ледяным спокойствием проговорил:

— Что ты со мной сделал, старик?

— Сделал с вами, милорд? — Фитцледж отвел взгляд, но продолжал с достоинством: — Я всего лишь нашел вам идеальную невесту.

— Идеальная невеста? — Образ Медлин, представший перед мысленным взором Анатоля, подстегнул сдерживаемую ярость. — Эта фарфоровая кукла? Да ее бы сдуло первым же порывом ветра, если бы этот нелепейший парик не придавливал ее к земле!

— Медлин отвечает всем вашим требованиям к будущей жене.

— Черта с два она отвечает! — взревел Анатоль. Одни собаки настороженно подняли головы, но самый старый гончий пес продолжал спать как ни в чем не бывало. Либо он привык к буйному нраву хозяина, либо просто оглох на старости лет.

— Я же говорил вам, никаких расфранченных красоток, никаких плоских грудей и, главное, никаких рыжих волос. — Анатоль начал было загибать пальцы, но потом с отвращением махнул рукой. — Как вы думаете, зачем я дал вам с собой список? Вы ведь считаетесь образованным человеком, стало быть, должны хотя бы уметь читать. Может, к старости вам изменило зрение?

— Зрение мне не изменило, — с негодованием возразил Фитцледж. Опустив руку в карман редингота, он извлек оттуда сильно помятую бумагу. Потом водрузил на нос круглые очки в металлической оправе и начал читать вслух: — Девица с нежным и чувствительным сердцем. Обладающая тонким воспитанием, приличествующим леди. Умная и образованная…

— Что? Дайте-ка я посмотрю. — Анатоль выхватил листок у Фитцледжа. Он пробежал глазами написанные черными чернилами строки, и на лице его отразилось глубочайшее изумление. — Цвет лица — слоновая кость и розы, — бормотал он. — Точеная фигура с тонкой талией и изящными членами. Манера одеваться весьма женственная. Глаза, как изумруды, волосы, как золотое пламя…

Анатоль устремил на Фитцледжа обвиняющий взгляд.

— Что это за дьявольщина? Почерк мой, но я писал совсем другое. Вы подделали мой почерк?

— Разумеется, милорд, я этого не делал. Во-первых, я не сумел бы, а во-вторых, зачем?

— Не знаю, не знаю. Но кто ж еще это мог… Анатоль запнулся и задумался. Он припомнил, как в тот вечер, когда он вручал список священнику, порыв ветра вырвал бумагу у него из рук. Вспомнил он и призрачный издевательский смех, пронесшийся по залу.

— Просперо! — Анатоль, стиснув от ярости зубы, прошелся по комнате. Его предок в свое время славился умением подделывать любой почерк. — Да сгниет этот ублюдок в аду! Это все его колдовские штучки. Он хочет, чтобы я расплачивался за его грехи своими несчастьями.

Он скомкал бумагу и швырнул ее в холодный камин, отчего собаки снова проснулись. Даже Цезарь приоткрыл единственный здоровый глаз.

— Так вы полагаете, что этот старый дьявол Просперо подменил бумагу? И написал свой список? Ну-ну. — Фитцледж прикрыл рот ладонью, чтобы скрыть усмешку. — Что ж, для трехсотлетнего призрака он неплохо разбирается в женщинах.

Один полный ярости взгляд Анатоля — и священник мигом перестал хихикать.

— К черту Просперо и его таланты! Все равно мое несчастье — ваших рук дело, — бросил Анатоль. — Я ясно дал вам понять, чего хочу и без этого проклятого списка.

— Увы, милорд, я с самого начала предупреждал вас, что так дело не делается. К Медлин меня привлекло чувство более высокого порядка, нежели здравый смысл.

— На сей раз, мистер Искатель Невест, ваше хваленое чувство вас подвело. Теперь есть только одно средство — ее надо отослать назад.

— Что? — Фитцледж широко раскрыл глаза. — Милорд, ведь речь идет о вашей невесте! Вы не можете просто взять и вернуть ее как… как возвращают сапожнику пару плохо сшитых сапог.

— А почему бы и нет? Я ведь еще не ложился с ней в постель. Брак-то заключен по доверенности.

— И тем не менее клятвы, которые были принесены, священны.

— А я все равно не вижу причин, по которым этот брак нельзя расторгнуть.

— Причины! — Фитцледж в волнении вскочил на ноги. — А честь? А доброта и честность? Эта девушка приехала издалека, она надеялась и мечтала.

— Видел я, о чем она мечтала! Ее мечты болтались на дурацкой голубой ленточке, повязанной вокруг шеи. Я думал, что этот портрет уже давно уничтожен. — В голосе Анатоля было столько же горечи, сколько и гнева.

Вид миниатюры пробудил в нем былую ранимость, и это оказалось еще болезненней потому, что он давно считал себя исцеленным от излишней чувствительности.

— Не знаю, как вам удалось разыскать портрет, Фитцледж, — продолжал Анатоль. — Но как вы посмели заявить ей, что это точное мое подобие?

— Простите меня, милорд, но вы не оставили мне выбора. — Фитцледж беспомощно всплеснул руками. — Вы не разрешили мне почти ничего говорить. Что же еще мне оставалось делать? Я должен был как-то убедить девушку.

— И потому вы позволили ей вообразить меня смазливым юнцом? А меня заставили поверить, что мои пожелания исполнены? Что вы думали, когда представляли себе, как мы встретимся? Или понадеялись, что мы оба внезапно ослепнем?

— Я надеялся, что буду присутствовать при вашей встрече и все улажу.

— Богом клянусь, мне бы тоже этого хотелось! Может, тогда я бы не выставил себя на всеобщее посмешище, поцеловав не ту женщину. — При воспоминании о сцене на лестнице Анатоль покраснел до корней волос.

— А вот этого я никак не могу понять, милорд. Как вы, с вашим обостренным восприятием, могли так ошибиться?

— Что ж тут удивительного, черт бы вас побрал? Высокая, крупная женщина. Я как раз такую и просил. А вашей драгоценной Медлин я даже не заметил.

— Мне трудно этому верить. Неужели вы ничего не почувствовали, взглянув в глаза Медлин?

— Ровным счетом ничего, — сказал Анатоль. Но он лгал, и они оба это знали. В тот миг, когда Анатоль впервые увидел похожее на фею создание, им овладело странное беспокойство. Она была не похожа ни на одного из известных ему людей. Она пробуждала в Анатоле неведомое прежде чувство, и именно это чувство заставило его в порыве, похожем на отчаяние, броситься к ее темноволосой спутнице.

Глядя на собеседника, Фитцледж обеспокоено нахмурился.

— Скажите мне, сын мой, — мягко спросил он, — что вас так пугает в Медлин?

— Пугает? — Анатоль деланно захохотал. — Не тронулись ли вы разумом, ваше преподобие?

— Но почему тогда вы так странно себя ведете? Не пускаете ее в дом. Хотите отослать назад.

— Потому что она не такая невеста, какая мне нужна. Тощий цыпленок, вот она кто! Да если я случайно прижму ее к стенке в постели, от нее места мокрого не останется.

Анатоль отвернулся, чтобы укрыться от проницательного взора священника. Фитцледж, как и всегда, видел его насквозь. Анатоль действительно боялся.

Он боялся Медлин с ее хрупкостью, ее изысканной красотой. Она напоминала ему изящные фигурки из китайского фарфора, некогда украшавшие будуар его матери, — нимфы, пастушки, богини и духи.

Наутро после смерти матери Анатоль стоял перед застекленным шкафчиком и смотрел на эти фигурки. В десятилетнем возрасте он еще не умел управлять своими чувствами и своей удивительной силой. Его переполняли горе, гнев и чувство вины, а глаза были полны слез. Внезапно фигурки начали дрожать, а потом одна за другой стали распадаться на мелкие кусочки. Потом, когда рыдания утихли, он пришел в ужас от того, что наделал, и несколько часов подряд сидел на ковре, стараясь сосредоточиться, чтобы силой воли воссоздать разрушенное. Но все усилия оказались тщетными.

Тогда Анатоль впервые с горечью осознал страшную истину: он обладает способностью разрушать, но не созидать.

— Милорд? — Голос Фитцледжа заставил его вернуться в настоящее. Воспоминания несколько умерили бушевавшие в душе чувства, и, обернувшись к Фитцледжу, Анатоль заговорил уже более спокойным тоном:

— Может, вы и правы. Эта ваша Медлин и в самом деле… — Он умолк, все еще не желая признаваться. — Из-за нее я пребываю в тревоге. Ведь я просил вас подыскать крепкую, сильную женщину не из пустой прихоти. Я не хочу новых трагедий в этом доме.

— Единственно возможная трагедия произойдет, только если вы отошлете Медлин обратно.

— Зря вы так в этом уверены. — Анатоль отошел к длинному узкому окну, похожему на бойницу. Опершись локтем о широкий подоконник, он стал смотреть на сиявший далеко внизу залив, где волны с шумом бились о скалистый берег. Обычно это зрелище успокаивало его, но сегодня синева моря была испещрена барашками, предвещавшими бурю, подобную той, что бесновалась в душе Анатоля.

После долгого молчания он, наконец, признался:

— Я все-таки смотрел в магический кристалл Просперо, чтобы узнать будущее.

— О господи! Вы же давали клятву никогда больше не прикасаться к этому дьявольскому предмету. Вы клялись…

— Да, клялся, — перебил его Анатоль. — И нарушил клятву.

Он нетерпеливо пожал плечами.

— Я смотрел в кристалл в тот вечер, когда посылал вас на поиски невесты. И еще несколько раз после этого. Видение всегда одно и то же — женщина. Черты лица ее неразличимы, но волосы всегда полыхают, как пламя.

— Жаль, что милорд не рассказал мне о своих видениях раньше.

— Зачем? Разве это повлияло бы на ваш выбор?

— Нет. — Фитцледж вздохнул. — И что эта женщина в видениях с вами делала?

— Делала? Ничего. Просто ее вид порождал во мне тревогу. У меня было чувство, что, если это существо ко мне приблизится, оно завладеет мной.

— И это все? — К удивлению Анатоля, во взгляде Фитцледжа читалось явное облегчение. — Сын мой, попасть под власть женщины не всегда плохо для мужчины.

— Ступайте-ка на могилу отца и скажите ему об этом.

— Бедный мой Анатоль, трагедия родителей наложила на вас неизгладимый отпечаток. А что касается этих видений, то разве невозможно, что на сей раз, они возвещают перемену к лучшему в вашей жизни?

Анатоль смерил священника скептическим взглядом, но тот упрямо продолжал:

— Вы должны дать Медлин шанс. За ее хрупкостью скрываются сила и мужество, способные вызвать восхищение. У нее легкий характер и замечательное чувство юмора. Для столь юного возраста она на редкость умна и образованна. Ее красота отражает совершенство души…

— Вы так говорите об этой девице, словно влюблены в нее, — перебил его Анатоль. — Не это ли обстоятельство повлияло на ваш выбор?

— Конечно, нет! — Фитцледж искренне возмутился, но, к удивлению Анатоля, слегка покраснел. Трудно было удержаться и не подразнить его еще немного:

— Вы слишком давно вдовеете, дружище. Надо было вам самому жениться на этой девчонке, вместо того чтобы подсовывать ее мне.

— Будь я лет на сорок моложе, именно так бы и поступил. — В глазах священника на миг мелькнуло мечтательное выражение, но он тут же опомнился. — Увы, даже тогда это было бы невозможно. Она принадлежит вам, Анатоль.

— А что мне с ней делать — с ее-то накрахмаленными юбками и напудренным париком? Ей место где-нибудь в Версале, а не в нашей дикой стране.

— Начать вам, во всяком случае, следует с извинений за столь неподобающий прием. Вы даже не потрудились дать распоряжения слугам, чтобы они все приготовили к приезду вашей невесты.

— Моя женитьба касается только меня, и никого больше. К тому же она приехала раньше, чем я ожидал.

— Означает ли это, что вы не сообщили о Медлин своей родне? Вашему кузену Роману?

— Нет, конечно. С какой стати я должен это делать?

— Вы чересчур ревниво оберегаете вашу личную жизнь, милорд. Роман должен был знать о том, что вы собираетесь жениться. Ведь он считает себя вашим наследником.

— Если он так считает, значит, он полный идиот. — При упоминании о Романе Сентледже Анатоль ощутил знакомый укол раздражения. — Я никогда не допущу, чтобы замок Ледж попал в руки к этому…

Он оборвал себя, скорее почувствовав, нежели, услыхав, что кто-то подошел к двери, и проговорил:

— Войдите.

Последовала пауза, вслед за тем в кабинете появился Люций Тригхорн, ворча себе под нос:

— Хоть бы разочек дали в дверь постучать. Хотя бы для виду.

— Я же просил меня не беспокоить, — недовольным тоном заметил Анатоль.

Седой как лунь старикашка даже бровью не повел. Вытирая руки о грязноватый передник, он прошел дальше.

— Тут моей вины нету, ваша милость, — заявил он. — Та женщина с напудренной головой опять стучится в дверь. Требует, чтоб ее впустили.

Фитцледж в ужасе открыл рот.

— Медлин все еще ждет у порога? Я же велел тебе, болван ты этакий, проводить ее в переднюю, пока я буду беседовать с его милостью.

— Не сочтите за неуважение, ваше преподобие, — отозвался Тригхорн, — но я только хозяйские приказы выполняю.

— А что тебе сказал хозяин? — спросил Фитцледж, твердо глядя выцветшими голубыми глазами в глаза Анатоля. — Пускать леди в дом или не пускать?

Анатоль поморщился, зная, что Фитцледж имеет в виду нечто гораздо большее. Допустить эту женщину в дом… в свою постель… в свою жизнь. Дух его еще продолжал бунтовать, но разум уже смирялся с неизбежным. Он знал, что не может восстать против авторитета Искателя Невест.

Анатоль безнадежно махнул рукой, и устало проговорил:

— Эта леди — моя невеста, Тригхорн. Проводи ее в дом.

4

Медлин шла за Тригхорном по обширному вестибюлю, приподняв юбки, чтобы не запачкать их о мраморный пол, который явно слишком давно не подметали и не полировали. Вокруг нее возвышались стены замка Ледж, величественные, но начисто лишенные тепла, обычно сообщаемого старинным домам портретами предков и идиллическими пейзажами. На верхний этаж вела широкая лестница, а с перил красного дерева, украшенных искусной резьбой, свисало не менее искусное творение многих поколений пауков.

Тригхорн вел ее все дальше по безлюдным залам, объятым не нарушаемой ни единым звуком тишиной, и Медлин невольно воображала, что ей удалось проникнуть в зачарованный дворец, полный отзвуками прошлых бед и печалей.

А может, то был отзвук ее собственной печали.

Медлин расправила плечи, решительно приказав себе изгнать из сердца жалость к глупой девчонке Медлин Бертон, потому что все, случившееся у дверей замка Ледж, — лишь справедливое наказание за романтические бредни.

В прошедшие полчаса она урезонивала кузину, которая все еще находилась в состоянии, близком к помешательству, успокаивала перепуганную горничную, призывала к порядку до крайности взволнованных слуг и старалась, как могла, превратиться в прежнюю здравомыслящую и практичную Медлин. Ей уже казалось, что в последнем она несколько преуспела, но тут отворились тяжелые дубовые двери, и на пороге показался Тригхорн.

— Хозяин у себя в кабинете. — Он мотнул головой, указал себе за плечо грязным большим пальцем и зашаркал обратно в дом.

— Постойте! — крикнула ему вслед Медлин. — Разве вы не собираетесь обо мне доложить?

К ее удивлению, физиономия Тригхорна расплылась в ухмылке.

— Доложить? Да господь с вами, леди! Хозяину не надо ничего докладывать. Можете даже не трудиться в дверь стучать.

И он пошел дальше, посмеиваясь, словно произнес удачную шутку, которую Медлин не поняла. Озадаченная, она подумала, что Тригг просто злорадствует, зная, что хозяин приглашает ее лишь для того, чтобы послать ко всем чертям. Следует заметить, что, познакомившись поближе с нравом своего мужа, она была этому только рада… но твердо решила не дать себя больше унизить, каким бы ни был исход. Оставив на пыльном столе в приемной накидку и шляпу, девушка расправила юбку и собиралась было постучать в дверь кабинета, но вспомнила предупреждение Тригхорна, и рука ее замерла.

Тогда она робко повернула ручку и, чуть приоткрыв дверь, заглянула в сумрачный кабинет с дубовыми стенами и слоем пыли повсюду, столь характерным для всего замка. Обширное помещение освещалось только дневным светом, проникавшим в узкие высокие окна в дальнем конце кабинета. Там и стоял Анатоль Сентледж. Стоял неподвижно и смотрел на нее. Вся вновь обретенная решимость тут же покинула Медлин. За то недолгое время, что она оставалась одна, образ мужа в ее памяти несколько сгладился, и теперь ее заново поразили буйная грива нечесаных волос и немигающий мрачный взгляд.

Медлин была близка к тому, чтобы повернуться и удариться в позорное бегство… и она так бы и поступила, если бы в кабинете, не находился также мистер Фитцледж. Священник выступил вперед и приветливо пригласил:

— Входите, дитя мое.

Медлин нерешительно двинулась от порога, не сводя глаз с Анатоля. Послышался низкий глухой рокот. «Боже милосердный, — мелькнуло в голове у Медлин, — он на меня рычит».

Потом до нее дошло, что рычание доносится от камина. Три крупные гончие вскочили на ноги, и тут же рычание сменилось угрожающим лаем.

— Тихо! — приказал Анатоль.

Но собак Медлин не боялась. Она подошла к самой крупной и протянула руку, чтобы та могла ее обнюхать. Это был старый кобель весьма непрезентабельного вида, с порванным ухом и вытекшим глазом. Он настороженно коснулся холодным носом ладони Медлин. Девушка ласково заговорила с ним на языке, понятном лишь младенцам да животным, и через некоторое время пес завилял хвостом.

Когда он позволил Медлин потрепать себя по голове, покрытой боевыми шрамами, две другие собаки тоже стали к ней ласкаться. Теплые языки дружески лизали ей руки, и она радостно засмеялась, но в этот миг раздался гневный голос Анатоля:

— Цезарь, Брут, Пендрагон, лежать! — Собаки немедленно отскочили от Медлин и улеглись. Анатоль, открыв входную дверь, крикнул:

— Вон отсюда!

Медлин не сразу поняла, к кому относится приказ — к собакам или, может быть, к ней, но, когда гончие с поджатыми хвостами скользнули мимо Анатоля, она решилась возразить:

— Прошу вас, не надо их выгонять из-за меня. Она подумала, что из всех, кого она здесь встретила, лишь эти три собаки проявили приветливость и дружелюбие. Но Анатоль, глядя на гончих, словно на предателей, выпроводил их из кабинета и захлопнул дверь.

Потом он обернулся к Медлин, и они долго в неловком молчании разглядывали друг друга. Мистер Фитцледж откашлялся и нервически потер ладони.

— Я, пожалуй, тоже пойду, — пробормотал он.

— О нет! — воскликнула Медлин, напуганная перспективой остаться с Анатолем с глазу на глаз. — То есть я хотела сказать… неужели вы так скоро нас покинете?

Фитцледж меланхолически улыбнулся.

— Я вам больше не нужен, дитя мое.

— Да уж, вы свое дело сделали, — пробормотал, себе под нос Анатоль.

— А мистер Сентледж должен очень многое вам сказать, — продолжал Фитцледж, бросив сердитый взгляд на Анатоля, и ободряюще сжал руку Медлин. — Скоро мы снова с вами увидимся. Мистер Сентледж решил окончательно скрепить свой брак завтра же в нашей приходской церкви.

— А-а, — протянула Медлин с вялой улыбкой. — Это звучит очень… обнадеживающе.

До этого мгновения она и сама не отдавала себе отчета, как сильно надеялась, что путь к отступлению останется открыт, надеялась, что Фитцледжу не удастся уговорить Анатоля. Конечно, было бы весьма унизительно вернуться домой в качестве отвергнутой невесты, но…

«Будь же разумной, — увещевала себя Медлин, — клятвы принесены, обещания даны, а деньги потрачены».

— Если вы считаете, что завтра — это чересчур рано… — начал Анатоль.

— Нет-нет, завтрашний день подходит как нельзя лучше, — пробормотала Медлин, опустив голову.

— Что ж, тогда я оставлю вас, чтобы вы могли получше познакомиться. — Фитцледж церемонно поднес руку Медлин к губам и шепнул ей на ухо: — Мужайтесь, дитя мое. Все будет хорошо.

«Как бы не так», — с сомнением подумала Медлин. Бог весть почему, но чувство, что священник обманул ее доверие, до сих пор не угасло. Однако, когда тот раскланялся с Анатолем и направился к двери, ей захотелось броситься вслед и вцепиться ему в полу редингота. А когда дверь за стариком закрылась, Медлин показалось, что она только что рассталась с лучшим другом.

Снова воцарилось неловкое молчание. Наконец Анатоль неопределенно махнул рукой.

— Прошу садиться.

Это прозвучало скорее уж приказом, а не приглашением. Медлин огляделась по сторонам. За ее спиной стояло кресло с прекрасной гобеленовой обивкой, только один из когтей на львиной лапе был сломан. Очевидно, по этой причине Анатоль и подложил под ножку кресла толстый том Мильтона.

В голове у Медлин прозвучала фраза Фитцледжа, произнесенная им еще в Лондоне: «Он пользуется книгами».

Медлин вздохнула:

— Нет, благодарю вас. Я, пожалуй, постою.

— Как угодно. — Анатоль стал расхаживать перед камином, озабоченный и сумрачный.

Медлин прижалась к стене, стараясь держаться от него как можно дальше. Это было все равно, что оказаться запертой в клетке с опасным хищником. Хотя кабинет был весьма просторен, он казался слишком тесным для Анатоля с его телесной мощью и бьющей через край темной внутренней силой. Он должен был мчаться по пустошам на своем храпящем вороном жеребце — плоть от плоти этих мрачных болот, отвесных скал, бушующего моря… словом, это необузданное существо никак не могло обладать нежной и возвышенной душой, способной навеки слиться с душой Медлин Бертон.

— Сожалею, что прервала вашу беседу с преподобным Фитцледжем, — произнесла Медлин. — Я старалась быть терпеливой, но моя кузина и горничная все еще вынуждены сидеть в каретах, а кучера хотят знать, можно ли распрягать лошадей.

— Что? Лошади до сих пор стоят на ветру? — По-видимому, это обстоятельство всерьез обеспокоило Анатоля. — Прошу меня простить. Я сейчас же дам распоряжения Тригхорну, чтобы о них позаботились.

— Благодарю вас. Но моя кузина…

— А что с ней такое?

— Она до сих пор не может прийти в себя от вашего… приветствия.

— Проклятие! Я ведь не изнасиловал ее, а всего-навсего поцеловал.

От такой грубости Медлин покраснела до корней волос. Анатоль нетерпеливо взмахнул рукой.

— Пусть ее проводят в одну из спален.

— Боюсь, мне не удастся уговорить Хэриетт даже ступить в дом, не говоря уже о спальне. Она боится вас, сэр, и просит, чтобы ее отправили обратно в Лондон.

— Так пусть едет, — резко ответил Анатоль. Медлин сжала губы.

— И, наверное, вы думаете, что мне следовало бы поехать вместе с нею?

— Если будет угодно, — холодно бросил Анатоль. — Верните потраченные мною деньги, и мы найдем способ расторгнуть брак.

Больше всего на свете Медлин хотелось швырнуть каждый пенни из этих денег в его самодовольную физиономию. В ее душе бушевала оскорбленная гордость, но она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно спокойнее, ответила:

— Я… я не могу вернуть ваших денег, милорд. Они истрачены.

— Что? — Анатоль бросил на Медлин такой свирепый взгляд, что она невольно втянула голову в плечи и еще сильнее вжалась в стену. — Как вы могли истратить такую огромную сумму за такое… Впрочем, неважно. Не трудитесь отвечать. — Он с отвращением тряхнул головой. — Мне следовало самому догадаться, еще когда я увидел, что вам понадобились две кареты. Полагаю, они обе доверху забиты дорогими тряпками.

В действительности вторая карета была нагружена гораздо более ценными для Медлин предметами — ее книгами. Деньги, полагающиеся ей по брачному контракту, весело и беспечно растранжирили ее родители. Но Медлин не пыталась разубедить Анатоля, хотя сама не понимала, что ее удерживало — стыд за семью или гордость.

Впрочем, это не имело никакого значения. Было ясно, что Анатоль проникся к ней презрением с самого первого взгляда. И теперь ничто не силах изменить его мнение о Медлин.

— Я сделаю все возможное, чтобы вернуть ваши деньги, милорд. Даже если мне для этого придется наняться в горничные.

— К черту эти разговоры о деньгах и об отъезде! — прорычал Анатоль. — Вы не хуже меня знаете, что никуда не уедете.

Медлин взглянула ему в глаза, и на миг ей показалось, что она смотрится в темное зеркало, где отражается лишь ее собственное отчаяние.

Еще несколько мгновений девушка боролась с собой, а потом благоразумно заметила:

— Я думаю, вы правы, сэр. Нам ничего не остается, как смириться с существующим положением вещей. Мы оба — пленники чести.

— Чести? — Сардоническая усмешка тронула губы Анатоля. — В жизни человека есть куда более могущественные силы, чем честь.

— Какие же, например?

— Рок.

Услышав этот загадочный ответ, Медлин недоуменно подняла брови, но, прежде чем она успела задать новый вопрос, Анатоль продолжал:

— Нам просто придется научиться жить по пословице — с паршивой овцы хоть шерсти клок.

— Как это очаровательно звучит! Анатоль сдвинул брови.

— Нам будет намного проще поладить друг с другом, мадам, если вы не станете ожидать от меня изысканных выражений. Я в них не силен. И рассыпаться в извинениях не умею.

— И я тоже — правда, потому что у меня было мало опыта, — сухо заметила Медлин. — Я привыкла быть правой.

— Превосходно. Вижу, нас ждет много приятных минут.

В первый раз Медлин заметила, как в темных глазах Анатоля блеснула искорка юмора. Она слегка приободрилась.

— Но по каким-то причинам, — рискнула заметить она, — мистер Фитцледж считает, что мы очень подходим друг другу.

Девушка опасалась услышать в ответ колкость, но Анатоль лишь с серьезным видом кивнул:

— Да. Искатель Невест славится своей мудростью в делах, касающихся брака.

— Искатель Невест?

— Фитцледж.

— Это его прозвище?

— Это его сущность. Ведь именно его я послал в Лондон, чтобы он подыскал мне невесту.

— Но… Искатель Невест? В ваших устах это звучит как титул или должность.

— Ну… — Анатоль запнулся, рассеянным жестом пригладил волосы. — Есть кое-что, что вам следует знать о Фитцледже. И обо мне. — Он снова замолчал в нерешительности.

— Да? — подсказала Медлин.

Анатоль с сомнением взглянул на нее, бессознательным движением провел пальцем по бледному шраму на лбу.

— Неважно, — пробормотал он. — Отложим это на будущее.

Он тряхнул головой, словно отгоняя какую-то мысль, и продолжал нарочито небрежным тоном:

— Вы любите лошадей?

Внезапная перемена темы и сам вопрос смутили Медлин. У нее возникло искушение солгать, но она понимала, что это сулит немало трудностей в будущем.

— Не особенно. Дело в том, что я их несколько побаиваюсь.

— Стало быть, вы не ездите верхом?

— Только когда без этого нельзя обойтись. Он нахмурился.

— А вы любите книги? — задала ответный вопрос Медлин.

— Книги? Какие книги?

— Вроде той, что лежит у вас под ножкой кресла. Вы читаете?

— Только когда без этого нельзя обойтись.

Медлин вздохнула.

Анатоль первым оправился от разочарования.

— В общем-то, все это имеет мало значения. Ясно, что у нас слишком мало общего, чтобы мы могли стать друг для друга чем-то большим, чем просто супругами.

— Да, просто супругами, — печально откликнулась Медлин. Итак, брак по расчету. Это могло бы быть не так плачевно, если бы она не позволила себе предаваться радужным мечтам.

Анатоль протянул руки к ней навстречу.

— Подойдите ко мне, — произнес он с видом человека, твердо решившего исполнить свой долг. — Надо еще раз на вас взглянуть.

Медлин неохотно подошла к мужу и вложила пальцы в его ладонь. У него были крупные, сильные, горячие руки, и ее холодные пальцы сразу согрелись.

Она терпеливо, хотя и с неприятной внутренней дрожью сносила его бесцеремонное разглядывание.

— Вы всегда так одеваетесь? — с оттенком презрения спросил Анатоль. — У вас такой вид, будто вы готовитесь к встрече с королем.

Медлин была не настолько глупа, чтобы принять эту фразу за комплимент. Она машинально расправила складки блестящего абрикосового шелка и ответила:

— Ради короля я, пожалуй, не стала бы так стараться.

— Значит, вы старались для меня?

— Да.

— Пустая трата сил и денег.

— Теперь я это хорошо понимаю, — ответила Медлин.

— В будущем вам придется одеваться попроще. — Он выпустил ее руку, указал пальцем куда-то повыше шеи.

— Это снимается?

— Что именно? Моя голова? — с наигранным недоумением спросила Медлин.

— Нет, эта гора муки.

— Разумеется, снимается. Это всего-навсего парик.

— Хорошо. Снимите его.

— Здесь? Сейчас? — воскликнула Медлин.

— Именно здесь и сейчас.

Медлин собиралась было воспротивиться такому унизительному требованию, но в глазах Анатоля она увидела огонек мрачного нетерпения, подсказавший ей, что в случае неподчинения он снимет парик сам и при этом церемониться не станет. «Так же, как он поступил с портретом», — подумала Медлин, и ссадина на шее снова напомнила о себе неприятным жжением.

С тяжелым вздохом она принялась разбирать сложное произведение парикмахерского искусства, но это оказалось нелегким делом. Покрой платья не позволял ей высоко задирать руки, поэтому приходилось низко наклонять голову. Во все стороны разлетались пудра и шпильки, так что к тому времени, когда Медлин удалось избавиться от парика, она уже вовсю чихала.

Анатоль наблюдал за этой процедурой с непроницаемым видом. Потом он взял парик из рук Медлин и брезгливо, словно дохлую крысу, бросил его в камин. Белокурые локоны смешались с грязно-серым пеплом.

Медлин тихонько ахнула, а он невозмутимо отряхнул руки от пудры. Практичная сторона натуры Медлин возмущалась таким расточительством, но, с другой стороны, она понимала, что все равно никогда бы не надела парик снова.

Взору Анатоля во всей красе предстали ее собственные пышные рыжие кудри. Он так странно повел себя при виде единственной пряди, что Медлин даже не знала, чего можно ожидать от него теперь. Однако ей не оставалось ничего другого, как вынуть оставшиеся шпильки, так что огненные пряди рассыпались по плечам. Девушка внутренне сжалась, когда Анатоль приблизился, протянул руку и с опаской коснулся одной из прядей. Локон вытянулся на его мозолистой ладони, словно язычок пламени.

Медлин затаила дыхание. Анатоль был так близко, что некуда отвести взгляд, поэтому она невольно смотрела на него, замечая то, чего не заметила прежде: густой загар, крепкую мускулистую шею, тени от ресниц на высоких скулах.

Анатоль прижал локон подушечкой большого пальца и с неизъяснимым выражением проговорил, обращаясь к самому себе или к другому, невидимому Медлин собеседнику:

— Это цвет огня.

— Мне очень жаль, — отозвалась Медлин, при этом сама не понимая, за что извиняется. Может быть, дело было в том, что всю сознательную жизнь ей приходилось стесняться рыжих кудрей, которые так отличали ее от прочих белокурых членов семейства Бертон.

Девушка выдернула локон из пальцев Анатоля, отбросила назад, попятилась и, только оказавшись на достаточном расстоянии от мужа, перевела дыхание.

— Жаль, что мои волосы вам не нравятся, — расстроено повторила она.

— Я не сказал, что не нравятся. Безусловно, любые волосы предпочтительней этого нелепого парика, а к их цвету просто надо привыкнуть. Осмелюсь заметить, вы будете выглядеть лучше, когда причешетесь.

— То же самое я могу сказать о вас, сэр, — не удержалась от замечания Медлин, устремив взгляд на буйную темную гриву.

Пропустив мимо ушей эти слова, Анатоль продолжал изучать ее как некий неодушевленный предмет. На этот раз он приподнял подол абрикосового платья выше щиколоток. Медлин с возмущенным восклицанием вырвала юбку у него из рук, а он как ни в чем не бывало спросил:

— Что это у вас на ногах?

— Обычные туфли на каблуках.

— Я так и подумал, когда увидел, как вы передвигаетесь. Совершенно непрактичная обувь. Вы шею себе сломаете на наших лестницах. Избавьтесь от них.

Сейчас? — хотела было спросить Медлин, но сразу поняла, что это глупый вопрос. Прислонившись к мраморному столу-тумбе, она скинула туфельки. Ее рост сразу уменьшился на несколько дюймов. Теперь — без туфель и без парика — она едва доставала макушкой до плеча Анатоля.

— Хотите, чтобы я еще что-нибудь сняла? — с вызовом произнесла Медлин и тут же пожалела о сказанном, потому что в глазах Анатоля вспыхнул опасный огонек, а взгляд устремился на вырез лифа.

Но он лишь холодно бросил:

— Нет. Если снять что-нибудь еще, от вас совсем ничего не останется.

Малый рост всегда служил причиной тайных страданий Медлин. У нее загорелось лицо.

— Если наш договор остается в силе, сэр, вы воздержитесь от любых упоминаний относительно моих размеров, особенно… — Она замялась, сложила руки на груди. — Я достаточно велика для любых практических нужд.

— Решено. — Губы Анатоля дрогнули в сардонической усмешке.

Медлин продолжала оскорбленным тоном:

— Я полагаю, вас больше привлекают особы с пышными формами, наподобие моей кузины Хэриетт, но вам придется научиться сдерживать свои порывы. По крайней мере, в моем присутствии.

Улыбка Анатоля превратилась в неприятный оскал, а на скулах вспыхнули багровые пятна.

— Если наш договор останется в силе, мадам, вы воздержитесь от любых упоминаний об этом случае. По крайней мере, я предпочитаю о нем забыть.

— Решено. — Но Медлин слишком хорошо понимала, что поцелуй, который Анатоль подарил Хэриетт, был не просто формальным приветствием, и эта мысль не давала ей покоя, как соринка в глазу. — Хотя довольно трудно забыть, как твой жених обнимал другую женщину.

— Черт возьми, я просто ошибся! Неужели мне, придется выслушивать напоминания об этой глупой ошибке до конца жизни?

— Я не собираюсь больше упоминать об этом прискорбном случае. Но дело в том, что мы с Хэриетт не так воспитаны, чтобы с нами можно было обращаться словно с трактирными девками. Ни она, ни я не привыкли к подобному поведению. Хэриетт до этого случая никогда не целовалась… А я вообще никогда.

— Это жалоба?

— Нет, разумеется, нет.

— А мне показалось, что так оно и есть, — предостерегающе заметил Анатоль.

Но Медлин никогда не могла завершить спор, не оставив за собой последнего слова.

— Я лишь хочу довести до вашего сведения, что было довольно неприятно наблюдать, как вы целуете мою кузину и даже не думаете поцеловать меня.

— Прекрасно! Сейчас я исправлю это упущение. — Анатоль сделал шаг — и девушка поняла, что зашла слишком далеко, но было уже поздно.

Испуганно вскрикнув, Медлин отпрянула, и между нею и Анатолем оказалось тяжелое кожаное кресло и массивный стол-тумба.

Однако Анатоль неумолимо приближался, и Медлин с ужасом увидела, как громоздкая мебель разлетается с его пути, причем ей почудилось, что это происходит еще до того, как он успевает коснуться предмета.

Придя в ужас от разгула первобытной силы, Медлин бросилась к двери, схватилась за ручку, но та не думала поворачиваться, словно ее сдерживала невидимая рука.

Девушка все еще судорожно дергала дверную ручку, когда на плечи ей легли тяжелые руки Анатоля. Одним рывком он повернул ее к себе.

— Нет! Ради бога! — вскрикнула она, упершись руками в грудь Анатоля. Сердце Медлин билось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. — Я… я прошу прощения! Я никогда больше словом не обмолвлюсь о том поцелуе.

— Ничуть не сомневаюсь в этом, черт побери! — прорычал Анатоль. Он завел руки Медлин ей за спину и стиснул железными пальцами запястья.

Другой рукой он обхватил ее за шею и притянул к себе. Перед расширенными от ужаса глазами Медлин на миг мелькнул хищный профиль Анатоля, а потом к ее губам прижались его губы — горячие, твердые и беспощадные. Медлин ничего не оставалось, как подчиниться их властному напору, но вдруг она с удивлением поняла, что, кроме ужаса и протеста, в ней просыпается невыразимое томление, исходящее из темной, доселе непознанной глубины естества. Боль, которую причинял губам этот поцелуй, отзывалась в ее душе сладостной мукой.

Когда Анатоль наконец отпустил Медлин, у нее дрожали и подгибались колени. Теперь она понимала, почему Хэриетт упала в обморок.

Она встретила пронзительный взгляд темных глаз Анатоля, заметила, каким частым и прерывистым стало его дыхание.

— Ну вот, — сказал он. — Думаю, жалоб больше не будет.

Медлин молча покачала головой.

Анатоль стоял перед ней, широко расставив ноги, уперев руки в мускулистые бедра. На его лице не отражалось ни малейшего волнения. Очевидно, поцелуй, который так потряс Медлин, его самого, оставив совершенно равнодушным.

— Теперь ступайте, располагайтесь в отведенных вам комнатах и позаботьтесь о кузине. У меня есть более важные дела, но вы можете распоряжаться Триггом. Если станет упрямиться, скажите, что ему придется иметь дело со мной.

— Но… я не могу выйти отсюда, — пролепетала Медлин. — Дверь заперта.

На губах Анатоля мелькнула странная улыбка.

— Уже нет.

— Не может быть! — Медлин подергала ручку — и та легко повернулась. Пристыженная и подавленная, девушка молча покинула кабинет.

Только оказавшись одна, Медлин остановилась, прижала ладони к пылающим щекам. Ее все еще била дрожь.

«Успокойся, — сказала она себе, — не будь дурочкой вроде Хэриетт. В конце концов, что такое поцелуй? Простое касание губ, не более. У тебя нет причин чувствовать себя такой опустошенной и обиженной».

Но причина все же имелась. В объятиях Анатоля не было ни следа нежности. Он целовал Медлин те же, как целовал Хэриетт, как целовал бы любую другую женщину. Кельтский воин, ищущий легкой забавы в промежутке между битвами.

Призвав на помощь все свое благоразумие, Медлин решила, что самое правильное — просто привыкнуть к такому обращению. Вряд ли внимание муж; будет часто обращаться именно на нее, более того она совершенно уверена, что и не удостоилась бы поцелуя, если бы вела себя менее вызывающе.

Медлин провела пальцем по вспухшим губам и пообещала себе никогда больше в присутствии Анатоля Сентледжа не вести себя вызывающе, особенно в первую брачную ночь.

Однако мысль об Анатоле, готовом разделить с ней брачное ложе, уже давно витала в глубине ее сознания — пугающая и, тем не менее, притягательная. Сейчас, однако, девушка постаралась изгнать даже тень этой мысли, чтобы сохранить остатки самообладания, необходимого для решения более житейских вопросов. Поскольку Анатоль ясно дал понять, что его нельзя беспокоить, Медлин ничего не оставалось, как самой устроиться в этом негостеприимном доме с возможно большим удобством. Ей совсем не хотелось снова вступать в похожую на препирательство беседу с Тригхорном, но надо же учиться быть хозяйкой замка — на тот случай, если это умение все-таки пригодится.

Медлин расправила плечи и вернулась в вестибюль. Она была готова к сражению с Триггом, но с удивлением увидела, что тот уже занимается разгрузкой ее багажа.

Тригг ворчливым тоном отдавал распоряжения худому и высокому юнцу, чьи светлые волосы свисали на глаза, словно солома с кровли крестьянской хижины.

— Шибче шевели ногами, Уилл Спаркинс! — покрикивал на него Тригг. — Я не собираюсь ухлопать весь день на возню с бабским барахлом.

Один из сундуков Тригг — с неожиданной для человека его возраста и комплекции легкостью — взвалил на плечи сам. С кряхтением поднявшись на несколько ступенек широкой дубовой лестницы, он оглянулся, увидел Медлин и проворчал:

— Помилуйте, леди, что это вы приволокли из Лондона? Булыжники с мостовой?

— Нет, мистер Тригхорн, — спокойно ответила Медлин. — В этом сундуке мои книги.

— Книги! — Тригг покачнулся, и сундук с грохотом рухнул на мраморный пол. — Стоило тащить сюда этакую ерунду! Нам тут книжки ни к чему.

— Кто знает, — пробормотала Медлин себе под нос. — Вдруг еще какое-нибудь кресло поломается.

— Что? — Тригг озадаченно наморщил лоб. Медлин не удостоила его объяснением и молча прошла мимо. Парню по имени Уилл Спаркинс она приветливо улыбнулась. Хотя его кожа, по-видимому, почти не знала воды — разве что ему случалось вымокнуть под дождем, — он по крайней мере проявлял куда больше почтительности, нежели Тригг. Всякий раз, когда Медлин на него смотрела, юноша опускал голову и краснел до ушей. Важно скрестив руки на груди, как заправская хозяйка дома, Медлин повелительно проговорила:

— Сундуки с книгами можно оставить внизу, пока я не познакомлюсь со всеми помещениями замка. А сейчас, мистер Тригхорн, нужно приготовить три спальни…

— Три? — перебил ее Тригг. — И одной за глаза хватит.

— Три, — твердо повторила Медлин. — Я не привыкла делить спальню ни с горничной, ни с кузиной.

— Вы, что ли, толкуете про тех двух трусих? Так они же уехали.

— Что? — изумленно переспросила Медлин. — Что значит — уехали?

— Две леди и вся челядь в дурацких париках и штанах давно смылись. Разгрузили ваши пожитки и покатили обратно в Лондон.

— Это невозможно, — пролепетала Медлин.

— Своими глазами видел, — спокойно заметил Тригг. — А ты, Уилл?

Уилл торопливо закивал.

Оглушенная новостью, Медлин пыталась постигнуть смысл случившегося. Все сбежали в Лондон, бросив ее на произвол судьбы? Что касается слуг и горничной, то поверить в это было нетрудно. Медлин хорошо помнила, какое пугающее впечатление произвел на них замок Сентледж.

Слуги Бертонов никогда не отличались особой преданностью, а Эстелла, горничная-француженка, и подавно. Но Хэриетт… Медлин никогда бы не поверила, что ее воинственная кузина столь бесславно покинула поле битвы.

Но тут Медлин вспомнила, как выглядела «ее воинственная кузина», когда Медлин видела ее в последний раз. Судорожно вцепившись в спинку сиденья кареты, она всхлипывала: «Медлин, ноги моей не будет в доме этого человека! Ни минуты не останусь в этом богом забытом месте».

У девушки сжалось сердце от страха. Приподняв юбки, она бросилась мимо удивленного Тригга к входным дверям, распахнула их, пробежала через портал и замерла на верхней площадке лестницы.

Сильный ветер плеснул непокорными рыжими волосами, и Медлин досадливо отбросила с лица настырную прядь, хотя и сама не знала, на что надеется. Что Тригг просто сыграл с ней злую шутку? Или хотя бы закричать вслед небесно-голубой карете — пусть вернется и заберет ее с собой.

Но двор внизу был пуст… Как и уходящая вдаль дорога. Нарядные экипажи, кавалькада всадников, дорогие породистые лошади — все исчезло, словно по мановению руки могущественного чародея.

— Проклятие! — простонала сквозь зубы Медлин и тут же испуганно прикусила губу. Жених уже успел оказать на нее глубокое влияние — научил сквернословить.

Это открытие совершенно ошеломило Медлин.

В изнеможении она прижалась пылающим лбом холодному граниту колонны.

Она не замечала появившегося рядом с ней Тригга, пока не услышала его торжествующий голос:

— Я ведь говорил, что они все смылись, да вы мне не поверили! Эти расфуфыренные лакеи понеслись так, словно за ними черти гнались. — Тригг злорадно ухмыльнулся. — Ну и вправду сказать, люди частенько пугаются хозяина.

— Что верно, то верно, — отрешенно отозвалась Медлин.

Тригг бросил на нее испытующий взгляд.

— Может статься, и вы хотели бы с ними отправиться, леди?

Ни о каком «может статься» и речи не было… но у Медлин хватило духу выпрямиться и веско заявить:

— У меня нет ни малейшего желания возвращаться в Лондон, мистер Тригхорн. Я новая хозяйка замка Ледж, и я останусь здесь. Вам остается лишь смириться с этим фактом.

Ухмылка Тригга увяла.

— Как будет угодно, мадам.

Но когда зловредный старикашка скрылся в доме, вся напускная храбрость Медлин исчезла без следа. Тщетно напоминала она себе, как часто в путешествии донимало ее вечное брюзжание злоязычной Хэриетт. Зато теперь, когда Медлин бросили одну в чужом и странном доме, где даже нет ни одной служанки, а только мужская прислуга, общество кузины стало казаться ей весьма привлекательным. «Боже мой, — подумала Медлин, — я ведь даже не знаю, смогу ли снять корсет на ночь!»

Впрочем, эта задача казалась не самой трудной по сравнению с тем, что ей предстояло жить рядом с мрачным и грубым мужем без дружеской поддержки, без возможности выплакаться, получить утешение и совет.

Медлин приехала на край света, полная надежд, спасаясь от одиночества, которое всегда донимало ее в Лондоне… но сейчас, глядя на грозные башни замка Ледж, она понимала, что еще никогда в жизни не была так одинока.

5

Половина второго ночи. В этот час всем смертным обитателям замка Ледж полагалось спать глубоким сном, но Анатоль часто спрашивал себя, к какому же миру принадлежит он сам — к миру обычных людей или призрачному миру своих умерших предков. Сегодня он ощущал себя одним из тех беспокойных духов, которые населяли замок Ледж.

Он неустанно мерил шагами спальню, судорожно вцепившись в ворот полу расстегнутой рубашки, и изо всех сил боролся с неодолимым желанием снова обратиться к проклятому хрустальному шару. Однако еще сильнее жгло его иное желание — страсть мужчины из рода Сентледжей, который слишком долго ждал свою невесту.

Теперь его невеста здесь, и когда минутная стрелка на часах ползет так медленно, что сводит с ума, когда свечи в канделябрах почти догорели, а за плотно зашторенными окнами стоит ночная тьма, когда кажется, что рассвет никогда не наступит — уже не имеет значения, похожа или не похожа Мед-лии Бертон на женщину, которая ему нужна.

Анатоль стиснул зубы, негромко застонал. Еще одна бессонная ночь. Еще одна ночь, полная отчаяния, невыносимого одиночества и вожделения, которое способно поставить на колени самого сильного мужчину.

Он запустил пальцы в густые волосы. Нет нужды ловить ускользающие видения в глубине камня, чтобы узнать будущее. Эта женщина уже начала свое злое дело.

Анатоль слышал гулкие удары собственного сердца, свое прерывистое дыхание и… беспощадное тиканье часов.

Обернувшись, он одним взглядом снял изящную вещицу со стены, заставил ее пролететь несколько футов по воздуху, но в последний миг удержался и не размозжил часы о каминную решетку, а переправил под толстый, набитый пером матрац. Невыносимое тиканье прекратилось.

От этого взрыва чувств голова закружилась так сильно, что Анатолю пришлось прислониться лбом к резному столбику балдахина. Когда перед глазами прояснилось, он устремил взгляд в дальний конец спальни.

Свечи в серебряном канделябре, стоявшем на бюро, бросали мягкий свет на пунцовое одеяло, и лучи света, словно пальцы, тянулись к двери. Двери в спальню Медлин.

Она удалилась к себе очень рано, сославшись на усталость. Удалилась? Спряталась — вот правильное слово. Спряталась от него.

Медлин — его идеальная невеста. По словам Фитцледжа, единственная, в которой есть все, что Анатолю нужно в спутнице жизни. «Все, чего нужно бояться», — с горечью подумал Анатоль. Красивая и хрупкая, полуживая от страха. А ведь он еще не рассказал ей и половины того, что должен был рассказать о себе… потому что струсил, попросту струсил.

Анатоль все смотрел на дверь, пытаясь мысленно проникнуть сквозь нее, ощутить движения Медлин, как ощущал движения всех обитателей замка Ледж. Ничего не получалось. Он напряг свою силу до предела, но Медлин оставалась вне досягаемости, таинственная и непроницаемая, словно ночь, объявшая замок.

Анатоль с шумом выдохнул, признавая свое поражение. Будь проклята эта женщина! Если Фитцледж прав, то связь с ней должна бы устанавливаться легче, чем с остальными людьми, каждое биение ее сердца, каждый вздох должен бы ощущаться Анатолем как свой собственный. А он не уверен даже, что сможет уловить ее присутствие, окажись она под самым носом. И это та самая женщина, которой ему предстоит назавтра принести самую священную клятву!

Опора для сердца и души не только в этой жизни, но и в грядущей.

— Черт бы тебя побрал, Искатель Невест! — пробормотал Анатоль сквозь зубы. — Может быть, ты все-таки не ошибся?

Это была скорее мольба, чем проклятие, потому что если старик ошибся… Анатоль даже боялся подумать о последствиях. Что за мука быть навечно привязанным к женщине, неспособной пробудить отклик в его душе.

Именно в душе. Ибо что касается плоти… Анатоль стиснул зубы.

Воспоминание о том единственном поцелуе, о податливых медово-сладких губах Медлин до сих пробуждало в нем дрожь вожделения. Проклятие!

Анатоль бросился к умывальнику. Он не стал тратить время на то, чтобы наполнить фарфоровый таз, а просто плеснул в пылающее лицо холодной водой из кувшина.

Одежда казалась слишком тесной, и Анатоль рванул на груди рубашку так, что пуговицы разлетелись в разные стороны, плеснул воды на шею и грудь. Темные волосы намокли, словно его бросило в пот от сильного жара.

Анатоль подумал, что оставшуюся в кувшине воду следовало бы вылить на чресла. Трудно поверить, что Медлин возбуждает в нем такое желание, такую неутолимую жажду. Ведь она даже не годилась ему по сложению — кожа да кости. Все дело в том, что он слишком долго обходился без женщин. Он соблюдал воздержание с того самого дня, когда отправил Искателя Невест на исполнение его миссии. И какие бы муки ни причиняло Анатолю неутоленное вожделение, он не пытался удовлетворить его» обычным путем, хотя в деревне было немало доступных женщин, готовых за деньги ублажить самого дьявола. Любая из них с радостью и любопытством уложила бы в свою постель наводящего ужас хозяина замка Ледж, но Анатолю не нужны были их заученные ласки и поддельная страсть. Он мечтал лишь о женщине, которую должен найти для него Фитцледж, об истинной жене, равной ему, своей второй половине. Он надеялся, что такая женщина сумеет утолить не только жар плоти, но и смятение духа.

Глупец! Губы Анатоля скривились в саркастической усмешке. Какая непростительная глупость — уверовать в легенды замка Ледж и думать, что такая женщина может существовать наяву!

Все эти мучительные ночи, воздержание, мечты, надежды… Ради чего? Ради Медлин Бертон, девушки, которая корчится от страха под его взглядом. Она была готова выскочить за дверь, лишь бы уклониться от поцелуя! Анатоль видел в ее изумрудных глазах лишь ужас и мольбу — ничего больше. Впрочем, теперь он понимал, что вряд ли смог бы остановиться, даже если бы захотел. Он поцеловал Медлин только для того, чтобы утвердить свое превосходство, но этот поцелуй зажег в нем неугасимое пламя желания.

Правда, только в нем. Юная супруга казалась просто испуганной и оскорбленной. И все же Медлин Бертон нельзя отказать в храбрости. Анатоль уже понял, что за ее хрупкой внешностью скрываются упорство и сила духа. Медлин сохраняла мужество, пока Анатоль не прикасался к ней.

Вот только удержаться от соблазна он не мог.

Зато его предок Просперо никогда не ведал подобных затруднений с женщинами. Говорят, одного произнесенного им заклинания было достаточно, чтобы самая неприступная красавица нагой прибежала в его спальню.

Но Анатоль не хотел завладеть своей невестой с помощью колдовства и черной магии. Он желал Медлин, как обычный мужчина желает обычную женщину. И чем дольше длилась эта глухая ночь, тем больше его тянуло утолить свое желание.

То и дело он с горечью поглядывал на дверь, отделявшую его от Медлин. Ведь она уже согласилась остаться здесь и быть его женой, она уже принадлежит ему по закону. Анатоль выплатил огромную сумму по брачному договору. Это до некоторой степени приравнивало Медлин Бертон к другим женщинам, которым он платил за любовь, просто Медлин стоила дороже.

Эта мысль разъедала душу Анатоля, словно кислота, укрепляла темное намерение. Почему бы не овладеть Медлин? Сегодня. Сейчас. Станет ли она меньше его бояться, если подождать до завтра? Если подождать еще тысячу дней и ночей? Почему бы не положить конец своим мучениям?

Анатоль двинулся к двери, ощущая, как кровь глухо пульсирует у него в висках. По дороге он задержался, оглянулся на зажженные свечи, и тотчас же в правом виске закололо, а один из подсвечников отделился от стола и плавно поплыл по воздуху через комнату. Когда он ткнулся в руку Анатоля, на большой палец упала капля горячего воска. Анатоль сквозь зубы выругался, хотя на этот раз винить следовало не столько его сверхъестественную силу, сколько то обстоятельство, что руки у него дрожали, как у самого обычного человека.

Дернув ручку, он убедился, что дверь заперта. Впрочем, запертые двери никогда не были преградой для Анатоля Сентледжа. Мгновенное усилие воли, и засов с другой стороны отодвинулся, а дверь распахнулась. Он вошел в комнату, прикрыв ладонью свечу, чтобы свет не разбудил Медлин. Если, конечно, она спала. Вполне возможно, что ее, как и Анатоля, нынешней ночью мучила бессонница. Судить об этом было трудно — от глаз Анатоля Медлин скрывала тяжелая ткань балдахина.

Затаив дыхание, Анатоль поставил подсвечник на туалетный столик. При этом он едва не споткнулся об один из сундуков Медлин, которые не распакованными стояли у стены. Единственным признаком того, что комнату занимала женщина, были нижняя юбка и чулки, аккуратно повешенные на спинку кресла. Он коснулся пальцем шелкового чулка, вдруг почувствовал себя чуть ли не вором, трусливо проникшим в чужую спальню, и тут же рассердился на себя за это чувство. Эта комната принадлежит ему, как и весь замок Ледж, как и сама женщина, лежащая на постели.

Анатоль подошел ближе к кровати. В комнате стояла полная тишина, похожая на тягостное безмолвие, которое воцарялось в спальне его матери, когда она запиралась там после душераздирающих истерических рыданий.

Отец мерил шагами зал, ссутулившись под тяжестью горя жены, под тяжестью греха, искупить который он был не в силах. Греха родиться Сентледжем.

Анатолю не раз приходилось быть свидетелем этих драм, бессловесным зрителем, о присутствии которого забывали оба главных действующих лица. Иногда Анатоль даже не понимал, чье пренебрежение ранит его больше — отца или матери.

Но одно он знал наверняка: никогда он не станет жертвой любви, как его отец, никогда не подпадет под сладкую тиранию женских слез.

Рука Анатоля скомкала ткань занавески и замерла. Он знал, что никогда не позволит женщине помыкать собой, но мог бы поклясться могилой своей матери, что не хочет запугивать жену. Анатоль осторожно раздвинул занавески, глянул на просторную кровать — и поначалу решил, что Медлин там нет. Ей-богу, старая шутка о том, как человек потерял жену в простынях, не так уж далека от истины!

Пришлось поднести свечу поближе, и лишь тогда он наконец увидел Медлин, свернувшуюся калачиком посередине огромной постели. Одеяло она натянула до самого подбородка, а руками, как ребенок, обнимала подушку. Рыжие кудри падали на лицо, длинные ресницы покойно золотились. Следов слез не было заметно, но вид у девушки был измученный и несчастный.

Анатоль рассматривал ее профиль с четко очерченным подбородком, и ему вдруг пришло голову, что Медлин не из тех женщин, которые станут устраивать истерики на людях. Скорее, она тихо выплачется в подушку, когда ее никто не будет видеть.

На этой огромной постели она казалась хрупкой и беззащитной. В груди Анатоля вдруг шевельнулось странное чувство, не имеющее ничего общего с физическим влечением. Он так давно не испытывал подобного чувства, что не сразу узнал его и не сразу понял, что зовется оно нежностью. Понял, что ему хочется взять Медлин на руки и баюкать, крепко прижимая к груди, пока она не почувствует себя в безопасности.

Словно почуяв чужой взгляд, Медлин пошевелилась. Анатоль отступил на шаг, успев заметить, что лицо девушки исказила болезненная гримаса. Она снова шевельнулась, одеяло сползло с плеч, и Анатоль заметил туго стянутый корсет. Он нахмурился. Что, кроме непомерного тщеславия, может принудить женщину заковать себя в столь уродливое устройство, да еще и обрекать себя на пытку даже ночью? Впрочем, Анатоль не успел закончить мысленной гневной тирады — до него вдруг дошло, что у Медлин просто не было выбора. Она не могла снять корсет сама, а помочь ей было некому.

Ведь он не проявил никакого сочувствия, когда узнал, что кузина и горничная покинули Медлин. В диком Корнуолле горничной-француженке было просто нечего делать, а что касается Хэриетт… Анатоль был рад, что ему не придется вновь встречаться с этой женщиной, а уж тем более извиняться за тот злосчастный поцелуй.

Медлин даже не жаловалась, она приняла случившееся с показным спокойствием, и только сейчас Анатоль понял, что означало для нее остаться одной в доме, где нет ни единой женщины.

Ругая себя за глупость, Анатоль уже протянул, было руку, чтобы разбудить Медлин и избавить ее от орудия пытки… но что-то его остановило.

У нее такой измученный, такой невинный вид. Понятно, какой ужас она испытает, если проснется от прикосновения его мозолистой руки, прочтет на его лице грубое вожделение. Разочарованно вздохнув, Анатоль бесшумно отступил к двери. Он ждал так долго — подождет и еще одну ночь.

Но оставлять Медлин в таком положении тоже не годилось. Она перевернулась на другой бок, не открывая глаз, снова ее лицо исказила болезненная гримаса. Удивительно, что она вообще способна дышать. Анатоль мельком взглянул на свои руки, и они показались ему слишком грубыми и неловкими.

Тогда он сосредоточил взгляд на шнуровке корсета. Никогда еще ему не приходилось пользоваться своей силой для такой тонкой работы. Шелковый шнурок уже запутался, когда Медлин безуспешно пыталась освободиться от корсета без посторонней помощи. Анатолю стоило большого труда сдержаться и не разорвать корсет в клочья тем же мысленным усилием, каким он сорвал часы со стены.

Он стал дышать глубже и ровнее, стараясь успокоить разум, сосредоточился на шнуровке, и на лбу выступили капельки пота. Управившись, наконец, с делом, он едва держался на ногах от усталости.

Собрав последние силы, Анатоль сосредоточился — и освободил тело Медлин от корсета. Девушка не проснулась, но глубоко и благодарно вздохнула. Теперь корсет лежал рядом с ней на постели, а на ней осталась лишь просторная тонкая сорочка. Проклятый корсет оставил на белоснежной коже грубые красные ссадины, постепенно исчезавшие под целительным взглядом Анатоля. Медлин снова благодарно вздохнула, перевернулась на спину. Ее тело чувственно выгнулось, рука протянулась навстречу Анатолю, словно приглашая разделить с ней ложе.

Глубокий вырез сорочки обнажал ее груди — маленькие, безупречно округлые, с розовыми сосками. По телу Анатоля пробежала крупная дрожь. Еще немного — и он не совладает с собой.

Желание нарастало — темное, безудержное вожделение, утолить которое могла только Медлин Бер-тон. Спящая Медлин загадочным образом ощутила этот призыв и откликнулась на него. Грациозным, соблазнительным движением она потянулась, улыбнулась во сне и провела по губам кончиком языка. У Анатоля потемнело в глазах. Весь дрожа, он склонился над спящей девушкой, приказывая себе быть нежным. Он должен быть нежным.

Он хотел разбудить Медлин поцелуем, как некогда сказочный принц разбудил от векового сна спящую красавицу… Но тут Медлин снова шевельнулась, и Анатоль увидел, что в ее правой руке что-то зажато.

Анатоль замер. Вид голубой ленты, оплетавшей пальцы Медлин, остудил его страсть не хуже ледяной воды. Она все еще цепляется за эту проклятую миниатюру! Хранит ничтожный кусок слоновой кости, словно драгоценность.

Анатоль глядел на портрет и вспоминал, как в дни юности самым заветным его желанием было стать таким, как человек, изображенный на миниатюре, красивый, искренний, добрый, свободный от проклятия, которое наделяло мужчин из рода Сентледжей неведомой темной силой.

Потом взгляд Анатоля упал на зеркало, висевшее над туалетным столиком. Сколь разительно отличалось его отражение от прекрасного юноши с портрета! Дикий блуждающий взгляд, всклокоченные волосы, разорванная на груди рубашка — мужчина, склонившийся над постелью Медлин, более походил на зверя, нежели на человека. Все в его внешности обличало в нем истинного представителя рода Сентледжей.

Крик ярости, вырвавшийся у Анатоля, не разбудил Медлин, потому что прозвучал лишь в его душе. Он смотрел на девушку, понимая, что ведет себя как последний дурак, словно с детских лет он нисколько не поумнел. Как можно надеяться пробудить желание в женщине, которая мечтает о прекрасном принце, запечатленном на слоновой кости?

«Пусть она предается своим мечтам, — устало подумал Анатоль. — Еще одну ночь. Потом все ее романтические бредни разобьются вдребезги».

Бросив последний взгляд на свою рыжеволосую невесту, Анатоль накинул на нее одеяло. И бесшумно выбрался из комнаты.

Миг спустя засов на двери замкнулся. Именно этот звук и разбудил Медлин. Ресницы девушки затрепетали, но она все еще цеплялась за сон, уже ускользавший от нее.

Это был прекрасный сон, чувственный и полный сладкого дурмана. В ее спальню приходил Анатоль. Не тот грубый мужчина, чей поцелуй потряс и оскорбил ее душу, но ее Анатоль, сказочный принц, чей портрет она хранила как святыню.

Он был мягок и нежен, он помог ей раздеться, его пальцы терпеливо трудились над шнуровкой корсета, ласково гладили саднящую спину. Медлин потянулась к нему, и он улыбнулся в ответ, одарил сиянием волшебных темных глаз.

Его глаза говорили: «Я лишь хочу любить тебя, Медлин. Позволь мне любить тебя».

Потом Анатоль склонился над ней, и она затаила дыхание в ожидании поцелуя, но так и не дождалась. Это было все равно, что дочитать книгу до самого интересного места и вдруг убедиться, что следующая страница вырвана.

Наконец Медлин перестала сопротивляться пробуждению, открыла глаза, позволила остаткам сновидения улететь прочь. Она проснулась в чужой спальне, а ее возлюбленный превратился в маленький портрет на овальном куске слоновой кости.

На нее нахлынула тоска, ощущение утраты, столь сильное, что недоставало сил ему противиться. По щекам струились слезы, и не скоро Медлин уговорила себя не заливаться слезами, словно несмышленое дитя, которому привиделся кошмарный сон.

Кошмары ждали Медлин не во сне, а наяву, но она запретила себе поддаваться унынию. Сунув миниатюру под подушку, она решила заснуть покрепче, чтобы набраться сил перед грядущими испытаниями. Она закрыла глаза, натянула на себя одеяло, нетерпеливым движением отодвинула подальше ненавистный корсет.

Корсет? Глаза Медлин вдруг широко раскрылись. Она как подброшенная села в постели, ощупывая себя руками и натыкаясь лишь на тонкий шелк сорочки. Корсет лежал под одеялом, а его шнуровка аккуратно распущена.

Медлин не поверила бы, что именно с этим корсетом безуспешно сражалась целых полчаса, если бы он не был ярко освещен…

Свечой, кем-то оставленной на туалетном столике.

Медлин окончательно проснулась, ее сердце учащенно забилось. Пламя свечи затрепетало и погасло.

Долго еще сидела она в темноте, испуганно озираясь по сторонам, пока ей не удалось убедить себя, что в спальне никого нет.

По крайней мере, сейчас.

Натянув одеяло до самых глаз, Медлин откинулась на подушку… но сон к ней так и не пришел.

6

Слова преподобного Септимуса Фитцледжа эхом отозвались под церковным сводом.

— … И если кому-нибудь из вас известно препятствие, не позволяющее этим двоим сочетаться законным браком, скажите о нем сейчас или не говорите никогда.

И, как это уже бывало сотни раз, призыв его остался без ответа. Вот только впервые в жизни священник боялся, что возражение может прозвучать из уст новобрачных.

Он тревожно переводил взгляд с Анатоля на Медлин. Жених хранил ледяное молчание, но затянутая в перчатку рука Медлин дрогнула и крепче сжала букет, словно невеста боролась с собой.

Да, у нее было множество причин не выходить замуж за Анатоля Сентледжа.

Потому что этот человек подкладывал книги под ножки мебели. Потому что он обладал дурным нравом, был груб. и просто-напросто опасен. И наконец потому, что он презирал ее, и она не слышала от него ни единого доброго слова.

Потому что в его замке на берегу моря царило запустение. Потому что в ту единственную ночь, которую Медлин провела под его кровом, она не могла заснуть и вздрагивала от каждого шороха, боясь возвращения призрака, что умел проникать сквозь запертые двери.

Множество причин было у Медлин не становиться женой Анатоля Сентледжа, но ни одна из них не показалась бы разумной постороннему человеку, особенно теперь, когда в высокие окна церкви Святого Иоанна лился яркий дневной свет. И Медлин напомнила себе, что ее всегда считали разумной и здравомыслящей.

Фитцледж опустил глаза в молитвенник и постарался как можно быстрее завершить обряд. За спиной у Медлин слышались перешептывания свидетелей. Их было всего двое — миссис Бимз, краснощекая домоправительница священника, и старик Дарби, дьячок.

Славные, добропорядочные люди, но совершенно чужие Медлин. Она вдруг поняла, как ей не хватает Хэриетт с ее злым языком, как она соскучилась по своему шумному, беспечному и жизнерадостному семейству — отцу, матери, брату и сестрам.

Но, наверно, это было правильно, что на ее бракосочетании присутствовали одни чужие люди, ведь она вышла замуж за чужака. Из-под широких полей шляпки Медлин бросила опасливый взгляд на жениха.

Сегодня Анатоль Сентледж уже не казался таким дикарем. Он был одет в темно-синий бархатный костюм глубокого благородного оттенка, плащ того же цвета спускался ниже колен. Темный бархат оттенялся белыми кружевными манжетами рубашки, спускавшимися на запястья. Весь его облик казался несколько старомодным, но чрезвычайно элегантным. Впечатление портила лишь грубая кожаная перевязь с висевшим на ней мечом. Мысли Медлин были заняты этим мечом с той самой минуты, когда она увидела, как Анатоль надевает его перед выходом в церковь, и она спрашивала себя, кому еще могло бы прийти в голову явиться на обряд бракосочетания с оружием.

Разумеется, никому, кроме Анатоля Сентледжа, который куда более походил на древнего воина, нежели на почтенного деревенского джентльмена. Волосы цвета воронова крыла были собраны сзади в косичку, безжалостно открывая его лицо с пересекавшим лоб шрамом, хищным носом, твердо очерченными ртом и подбородком.

Это лицо трудно было назвать красивым, но Медлин приходилось признать, что оно могло казаться интригующе-привлекательным, являться в грезах не одной женщине. Хотя нынешней ночью ей снилось другое лицо.

Но приходил ли Анатоль в ее спальню?

Кто— то туда определенно приходил, презрев запертую на засов дверь, оставил зажженную свечу, расшнуровал корсет. Медлин не верила в призраков, привидения и беспокойных духов… но как насчет беспокойных женихов? Возможно ли, что Анатоль проник в ее спальню и… Нет, это казалось невероятным.

Он выказывал так мало интереса к своей невесте, что трудно представить, как его грубые пальцы могли нежно распустить шнуровку, не разбудив спящую. Если бы у него прошлой ночью возникли какие-либо намерения на ее счет, он бы ворвался в спальню, словно варвар-завоеватель, и тогда…

Медлин постаралась прогнать неприятную мысль. Вряд ли подобает воображать, как тебя насилуют, если находишься в церкви, в двух шагах от святого алтаря.

Нет, существовало лишь одно разумное объяснение. Свечу она сама забыла погасить и оставила на туалетном столике, сама ослабила шнуровку корсета, а остальное довершил беспокойный сон, когда она непрерывно ворочалась с боку на бок. Единственное разумное объяснение. Тогда почему оно ее не удовлетворяет?

В церкви воцарилась тишина, столь глубокая, что Медлин, поглощенная своими мыслями, вдруг очнулась. И Фитцледж, и Анатоль с недоумением смотрели на нее, и девушка ужаснулась, решив на миг, что размышляла вслух. Но потом поняла, что священник обращался к ней и теперь ждет ответа.

Мать часто упрекала Медлин в том, что она слишком легко уносится мыслями за тридевять земель в самое неподходящее время, например, на балу или важном приеме. Но Медлин никогда не думала, что подобное может произойти с ней на собственном бракосочетании. Она виновато вспыхнула, но Фитцледж с ангельской кротостью повторил вопрос.

— Согласна ли ты взять в мужья этого мужчину? Согласна ли? Медлин с трудом сглотнула, собираясь с мыслями. Под платьем она ощущала миниатюру, все еще висевшую на груди, словно напоминание о несбывшейся мечте, об истинной любви, о совершенном союзе.

— Я… я… — с запинкой произнесла она. Лицо преподобного Фитцледжа внезапно побледнело, а рука Анатоля нетерпеливо дернулась. Медлин показалось, что под плащом его пальцы сжали рукоять меча. Может быть, он взял с собой оружие для того, чтобы угрозой добиться клятвы от непокорной невесты?

Медлин перевела взгляд на лицо Анатоля. Его глаза, пылавшие неукротимым огнем, впились в нее, требуя ответа. С такими глазами, он не нуждался ни в каком оружии.

— Согласна, — выдохнула Медлин. У нее закружилась голова от страха, будто, выговорив это простое слово, она вручила Анатолю Сентледжу себя и свою жизнь.

Остальная часть церемонии прошла для нее как в тумане. Клятва Анатоля, обмен кольцами, заключительная молитва.

— Объявляю вас мужем и женой. — В голосе Фитцледжа прозвучали облегчение и торжество. Он захлопнул молитвенник и отер пот со лба. Потом выжидательно взглянул на Анатоля и Медлин.

Никто из них не пошевелился, и священник подсказал:

— Милорд, теперь вы можете поцеловать свою невесту.

— Я сам знаю, — проворчал Анатоль и повернулся к Медлин. Девушка напряглась, и на лице ее, очевидно, отразился страх, потому что Анатоль заколебался.

Он опустил руки, в глазах вспыхнуло раздражение. Потом он прижал пальцы к вискам и устремил на Медлин пронзительный взгляд. Он даже не наклонился, но Медлин была готова поклясться, что губы Анатоля мягко и нежно скользнули по ее щеке. Когда он отступил на шаг, девушка в смятении прижала ладонь к щеке, пораженная странным, непостижимым ощущением. Ей хотелось позвать Анатоля, броситься за ним вслед, попросить прощения.

Казалось, внешняя холодность невесты нисколько не задела Анатоля. Он подошел к скамье, где оставил свой плащ, и набросил его на плечи с видом человека, сделавшего свое дело и теперь желавшего поскорее уйти.

Миссис Бимз и мистер Дарби, держась на почтительном расстоянии, пробормотали поздравления, адресованные Анатолю, и подошли к Медлин. Даже беседуя с ними, Медлин спиной ощущала присутствие Анатоля. Он стоял поодаль — мрачный, гордый, закутанный в плащ силуэт, отчужденный и безмерно одинокий.

Мистер Фитцледж горячо пожал руку Медлин и проговорил со своим обычным энтузиазмом:

— О, дорогая Медлин, я надеюсь, что вы будете очень-очень счастливы!

Медлин поблагодарила его за доброту, за свадебный букет — его подарок.

— Не стоит благодарности, дорогая. Я уверен, что Анатоль сделал бы это сам, если бы… если бы… — преподобный Фитцледж понизил голос, метнул тревожный взгляд в сторону Анатоля. — Есть важная причина, по которой он не преподнес вам цветов. Видите ли, он…

— Не извиняйтесь за моего мужа, — прервала его Медлин. — Я уже излечилась от романтических иллюзий.

Анатоль расхаживал взад и вперед перед алтарем, рассеянно касаясь рукой деревянной резьбы. Красота этой прелестной деревенской церквушки, казалось, совсем не трогала его черствую, беспокойную душу.

— Я просто должна научиться принимать Анатоля Сентледжа таким, каков он есть, — пробормотала Медлин.

— Ах, милое мое дитя, это было бы для него самым прекрасным даром.

Медлин сомневалась, что Анатоль захотел бы получить хоть какой-нибудь дар, но оставила свои сомнения при себе. Мистер Дарби принес церковную книгу, чтобы зарегистрировать брак. Сначала он вручил перо Анатолю — с той смесью страха и почтительности, с которой относились к хозяину замка Ледж все деревенские жители. Анатоль отвернул кружевной манжет, поставил свою подпись на открытой странице, потом передал перо Медлин.

Она с удивлением отметила, какой красивый почерк у ее мужа — смелый и четкий. Рядом с его подписью ее собственная казалась неприглядной и незначительной.

Дарби унес церковную книгу, миссис Бимз вернулась к своим хозяйственным делам. Даже Фитцледж удалился в придел, чтобы снять парадное облачение. Как только шаги священника затихли вдали, Медлин положила букет на алтарь.

Что могло быть более возвышенного и очищающего душу, чем остаться одной в пустой церкви? Но Медлин осталась не одна. Анатоль стоял в нескольких шагах от нее, но узкий проход, разделявший их, казался шириной в целую милю, так далеки были они друг от друга. Он смерил девушку взглядом от узорчатой каймы юбки до рыжих кудрей, видневшихся из-под шляпки. Хотя его лицо не выражало одобрения, все же Медлин не заметила в нем и вчерашнего презрения.

С той минуты, когда Медлин утром спустилась вниз, они не обменялись и дюжиной слов. Она спрашивала себя, не суждено ли ей остаток жизни провести в молчании. Печальная судьба для женщины, которой в лучших лондонских салонах нередко ставилось в вину, что она слишком много говорит! Но кому из мужчин может понравиться, если женщина без труда опровергает их суждения?

Приподняв подол расшитой розами шелковой юбки цвета слоновой кости, Медлин направилась к Анатолю и непринужденным тоном проговорила:

— Как вам понравилась служба, милорд? Не правда ли, преподобный Фитцледж умудрился покончить с церемонией довольно быстро?

Анатоль теребил свой шейный платок, словно тесный узел душил его…

— Наверное, вы ожидали чего-то более изысканного?

— О, нет, я ехала в замок Ледж, вовсе не рассчитывая на пышную свадьбу. Анатоль опустил глаза.

— Я знаю, на что вы рассчитывали, Медлин. — В его тоне слышалась горечь, и Медлин ощутила нелепую вину за портрет, спрятанный под платьем, — словно она изменила Анатолю. Да разве можно изменить тому, кого не любишь, тому, кто не любит тебя?

Когда Анатоль поднял глаза, на его лице уже было обычное сардоническое выражение.

— Итак, вам удалось пережить и бракосочетание, и первую ночь в замке Ледж. Примите мои поздравления, мадам.

Медлин недовольно поморщилась, но ответила:

— «Пережить» — это как раз нужное слово, милорд.

— Вы хорошо спали прошлой ночью?

— Довольно хорошо.

Анатоль шагнул к ней, провел пальцем под нижним веком Медлин, где залегала темная тень. Брови у него скептически приподнялись, будто он точно знал, как она провела ночь. Подозрения Медлин вспыхнули с новой силой.

— А вы, милорд? — с вызовом спросила она. Будь у нее в достатке смелости, она тоже могла бы указать Анатолю на темные круги под глазами. — Как спали вы?

— Как мертвый, — отвечал он. — Вернее, как убитый.

— Правда? А мне показалось, что я слышала какие-то звуки в вашей комнате.

В действительности Медлин ничего не слышала, но на лице Анатоля мелькнуло беспокойство.

— Вы, должно быть, слышали, как я переставлял часы. Надеюсь, я вас не слишком потревожил?

— Нет, но я хотела бы задать вам один вопрос.

— Да? — Тон его не поощрял к расспросам. «Это вы побывали в моей комнате и раздели меня?»

Немыслимо было произнести это вслух под пронзительным взглядом Анатоля. Немыслимо и невозможно. Медлин вспыхнула и пробормотала первое, что пришло в голову:

— Я хотела узнать, когда была построена эта Церковь. На вид она очень древняя.

Было ли это игрой воображения или Анатоль и вправду облегченно вздохнул?

— Церковь стоит здесь со времен Эдуарда Исповедника. Ее несколько раз перестраивали, первое здание возведено на месте древнего языческого алтаря.

Медлин обвела взглядом алтарь, неф, заново восхитившись скромной красотой церкви, деревянной резьбой распятия, величественным барельефом, изображавшим поклонение волхвов.

— Удивительно, что все это сохранилось! Как удалось спасти церковь от пуритан?

— Моим предкам не удалось уберечь витражи от армии Кромвеля, а алтарь и распятие они разобрали и спрятали.

— Они подвергали себя большой опасности.

— И церковь, и деревня находятся в наших владениях. Сентледжи берегут свою собственность.

— Я полагаю, теперь это касается и меня?

— Да.

Медлин всего лишь пошутила, но ответ Анатоля прозвучал с удручающей серьезностью.

— Вы имеете в виду, что, если кто-нибудь оскорбит меня…

— Он умрет, — сказал Анатоль подозрительно мягким тоном, испугавшим и согревшим ее одновременно. «Конечно, — подумала Медлин, — это не то же самое, что нежность и забота, но готовность защищать жену тоже не последнее дело».

Она еще долго бродила по центральному проходу, касаясь рукой спинок каменных скамей, словно впитавших в себя запахи ладана и моря. На этот раз Анатоль не проявлял обычного нетерпения. Он молча наблюдал за Медлин, позволяя ей удовлетворить свое любопытство.

Медлин обратила внимание на то, что в этой церкви не было отдельно стоящей скамьи, предназначенной для семьи лендлорда. В ответ на ее замечание Анатоль объяснил:

— Крестьяне всегда предпочитали, чтобы владельцы замка сидели на открытом месте, где их можно было видеть. Так они чувствовали себя… спокойнее.

Медлин вполне могла это понять. Она и сама чувствовала себя гораздо спокойнее, когда Анатоль был у нее на виду, а не за спиной, как сейчас. Незримая сила, которую источал этот человек, словно облекала Медлин плащом, сотканным из суеверного страха. Если предки Анатоля хоть немного походили на него…

Медлин вдруг пришло в голову, что Хэриетт была права. Она ровным счетом ничего не знает о семье своего мужа.

Повернувшись к Анатолю, она указала рукой на пустые скамьи:

— Я надеялась… то есть я думала, что на нашей свадьбе будут присутствовать ваши родственники.

— О, они здесь.

Это сухое замечание озадачило Медлин, но Анатоль указал на пол церкви, и лишь тогда она разглядела имена, вырезанные на истертом камне.

В обычае хоронить покойников под полом церкви не было ничего запретного или предосудительного, но у Медлин вдруг тревожно сжалось сердце, и она поспешно отступила.

— Сентледжей издавна хоронят здесь, а не на, церковном дворе, — объяснил Анатоль, — в надежде, что дополнительный груз будет крепче держать их в могилах.

— Что?

Он поспешил добавить:

— Я имею в виду, что земля в церкви более священна. Там им легче покоиться с миром.

Медлин подумала, что Анатоль изъясняется несколько странно.

— А ваши родители тоже…

— Нет! — На его лицо набежала тень.:— Мать и отец похоронены в другом месте.

По его тону Медлин поняла, что коснулась опасной и запретной темы. С величайшей деликатностью она вернулась к изучению пола. Имена тянулись до самого порога, одно из них она прочла вслух:

— Дейдра Сентледж. Она умерла совсем молодой. Как печально!

— Едва ли не самый несчастливый человек из всех моих предков, — сказал Анатоль, подходя к Медлин.

— Должно быть, она была миниатюрной женщиной, — заметила Медлин, имея в виду небольшие размеры плиты, отведенной для упокоения Дейдры.

— Нет, согласно семейным преданиям, Дейдра была настоящей Дианой — высокой и сильной. Здесь захоронено лишь ее сердце.

— Ее… сердце?

— Говорят, такова была ее воля. Она сказала, что раз семья попирала ногами ее сердце при жизни, пусть делает то же самое и после смерти.

Медлин содрогнулась. История показалась ей довольно отвратительной, но все же захватывающей.

— Наверное, она была и вправду очень несчастна! Почему она умерла, исполненная такой горечи?

— Леди Дейдра оказалась достаточно глупой, чтобы влюбиться.

Медлин оценивающе взглянула на суровый профиль мужа.

— Стало быть, милорд, вы находите, что влюбляться глупо?

— Глупо для Сентледжей. Мы всегда женились только на тех, кого для нас выбирали.

— Вы имеете в виду, что послали преподобного Фитцледжа, чтобы он нашел меня? Анатоль кивнул.

— Я знаю, что мистер Фитцледж очень пожилой человек, но вряд ли он мог жить во времена Дейдры.

— Тогда был другой Искатель Невест, а до него еще один. Дейдра, однако, презрела семейную традицию. Отдав свое сердце другому, она отказалась от человека, найденного Искателем. Она поклялась, что если не может стать женой своего избранника, то не выйдет замуж вообще. Дейдра считала, что проклятие потеряет силу, если она останется незамужней. Конечно, она ошибалась.

Анатоль покосился на высеченную, на камне надпись.

— Ее ждали горе и смерть, как всех Сентледжей, отказавшихся вступить в брак с тем, кого выбирали для них Искатели.

Перед мысленным образом Медлин предстали поколения седовласых старцев, которые исхаживают мир в поисках нареченных для Сентледжей, чтобы спасти род от страшного проклятия. Обычная семейная легенда, но слегка нелепая.

Из уст Медлин вырвался неуверенный смешок.

— Милорд, неужели вы верите в такие предрассудки, как проклятие? Неужели вы всерьез считаете…

Она запнулась, увидев нахмуренное чело Анатоля. Было очевидно, что он-то верит в эту легенду, иначе она, Медлин, не стояла бы с ним рядом перед алтарем. Кто-то должен был сообщить этому странному человеку, что темные века миновали, что настала эпоха разума и рационализма, во всяком случае» за пределами графства Корнуолл.

— Верить в подобные вещи неразумно, — убежденно сказала Медлин. — Есть ли у вас хоть какие-нибудь доказательства?

— Доказательства, мадам? За доказательствами далеко ходить не надо. Моя мать не была выбранной невестой, и рок преследовал ее с той минуты, как она вошла в замок Ледж, до того дня, когда она… — Анатоль осекся и стиснул зубы. Глаза его потемнели — как и тогда, когда он впервые упомянул мать. Но на этот раз Медлин не удержалась и спросила:

— Что с ней случилось?

— Она умерла молодой. Как Дейдра Сентледж. Мне тогда было всего десять лет. Смерть матери сломила отца, и через пять лет он последовал за ней в могилу.

— Мне так жаль, — с искренним чувством произнесла Медлин, хотя Анатоль явно не ждал от нее сочувствия. — Как умерла ваша мать?

— Ее убили страх и тоска.

Все это было невероятно. Медлин прикусила губу — у нее едва не вырвалось, что люди не умирают просто от горя или страха. Скорее всего, бедная дама страдала болезнью сердца или легких. Что-то в лице Анатоля подсказало ей воздержаться от подобного замечания. Вместо этого она мягко произнесла:

— О, да, я понимаю.

— Ничего вы не понимаете. Вы ничего не знаете ни обо мне, ни о моей семье. — Анатоль тщетно силился подыскать нужные слова и, махнув рукой, закончил: — Я не хочу, чтобы вас постигла судьба моей матери.

— Не постигнет, — ответила Медлин. — В конце концов, я ведь выбранная невеста, не так ли?

Лицо Медлин сохраняло серьезное выражение, но в глазах уже заплясали искорки смеха.

Анатоль взглянул на нее с яростью. Эта женщина, будь она неладна, просто посмеивается над ним! Как он сам посмеивался над Уиллом Спаркинсом, когда тот однажды прибежал с берега и стал молоть какую-то чепуху о морском чудовище.

В отчаянии Анатоль запустил пальцы в волосы, отчего из косички выбилось несколько прядей.

— Вы не верите ни единому моему слову, правда?

— Н-не верю, — призналась Медлин, но быстро прибавила: — У вас нет причин бояться, что я умру молодой. Я сильна и здорова, как деревенская девушка. Слишком здорова для настоящей леди — так обычно говорит моя матушка. Я не смогла бы упасть в обморок даже ради спасения собственной жизни. — Она успокоительно похлопала его по руке, очевидно, считая вопрос исчерпанным, и с милой улыбкой стала рассматривать статую святого в нище. Анатоль следил за ней взглядом и не знал, что делать — сердиться или смеяться. Он с самого утра с ужасом ждал этой минуты, знал, что должен открыть Медлин правду о своем странном наследии. Вопрос о Дейдре подтолкнул его, и он с замиранием сердца взялся за объяснения. Он предвидел неприятие, отчаяние, страх, которые, в конце концов, свели в могилу его мать. Ему не могло прийти в голову, что Медлин просто-напросто не пожелает ничему верить.

Она казалась такой безмятежной в своей шляпке, с золотисто-рыжими волосами, обрамлявшими точеное лицо. Шелковое платье так легко облекало изящную фигурку, в которой все дышало природной грацией и женственностью, линия рта говорила о…

Об упрямстве, своеволии и убежденности в собственной правоте!

Анатоль скрестил руки на груди. Итак, леди нужны доказательства? Иначе она станет смотреть на него свысока и обходиться с ним с милой насмешкой, словно с деревенским дурачком.

Анатоль мог бы представить ей немало доказательств того, что род Сентледжей совершенно отличен от остальных людей, и начать с демонстрации собственных сверхъестественных способностей. Что бы сказала Медлин, если б увидела, как свечи поднимаются из развешанных по стенам железных подсвечников, а кружка для сбора пожертвований несется по проходу?

«А как насчет букета из колокольчиков и вереска, который она оставила на алтаре? — подсказал ему внутренний голос. — Почему бы не заставить цветы пуститься в пляс в воздухе прямо перед ее глазами?»

От этой мысли кровь застыла у него в жилах. Рука сама собой потянулась к шраму, и Анатоль спросил себя: неужели только он один во всем мире навсегда связал столь невинное творение природы, как цветы, с болью и… смертью?

Он снова перевел взгляд на Медлин, которая восхищенно разглядывала хоровод херувимов, изображенный над купелью. Солнечные лучи, лившиеся через стрельчатое окно, очертили сиянием ее поднятое кверху лицо с безупречным профилем… и у Анатоля защемило сердце. Зеленые глаза Медлин были такими чистыми, спокойными, разумными.

Анатоль тяжело вздохнул. Он проклинал себя за трусость, но уже знал, что не станет представлять жене никаких доказательств своего демонического дара. Во всяком случае, сегодня.

Вздох привлек внимание Медлин, и она с подкупающей улыбкой обернулась к мужу.

— Милорд хочет покинуть церковь или мы ждем возвращения мистера Фитцледжа?

— Нет.

— Тогда нам, наверное, лучше вернуться в замок. Анатоль и сам был бы рад поскорее увести Медлин отсюда. Торжественный покой, царивший в церкви, столь резко отличался от его собственных терзаний, что наводил мрачное уныние. Он не стал бы задерживаться здесь только ради Фитцледжа или для того, чтобы познакомить Медлин с останками своих предков, даже для того, чтобы рассказать о родовом проклятии. Нет, у Анатоля была иная причина мешкать, и как его душа ни сопротивлялась неизбежному, поступить иначе он не мог. Возможно, потому, что был тем, кем его считала Медлин, — суеверным дураком.

Он преградил дорогу Медлин.

— Подождите, есть еще одно дело, которое мы должны сделать. Просто краткий обряд, но каждый Сентледж, вступая в брак, должен его исполнить.

— Еще одна семейная традиция? — Медлин, как видно, уже наскучили многочисленные обычаи рода Сентледжей, но скука уступила место тревоге, когда она увидела, что Анатоль снимает плащ и вынимает меч из ножен.

Стальной клинок заблестел на солнце, а драгоценный камень, венчавший рукоятку, заиграл радужными искрами. Анатоль намеренно отводил глаза от колдовского камня. Не хватало только, чтобы его посетило очередное видение!

— Эта церемония необходима? — спросила Медлин с опаской.

— Да, боюсь, что так. — Он протянул меч так, чтобы она могла получше его рассмотреть. — Это меч моего предка, лорда Просперо Сентледжа, который…

— Просперо? Какое необычное имя. — Несмотря на тревогу, Медлин по-птичьи склонила голову к плечу, и в глазах ее вспыхнуло любопытство, составлявшее, как уже заметил Анатоль, неотъемлемую часть ее существа. — Как герой шекспировской «Бури».

«Нет, как исчадие ада», — подумал Анатоль, но воздержался от описания своего предка.

— Я ничего не знаю о Шекспире, — сказал он, — но знаю, что первого хозяина замка Ледж звали Просперо, а это его меч…

— Я не видела имени Просперо среди тех, кто похоронен в церкви, — снова перебила его Медлин. — Он не захотел покоиться с миром под церковными сводами, как остальные?

— Проклятый негодяй не хотел покоиться с миром, где бы то ни было, — проворчал Анатоль себе под нос, а вслух сказал: — Его не похоронили здесь, потому что он погиб в огне. Его прах развеяли над морем.

Прежде чем Медлин успела задать новый опасный вопрос, Анатоль быстро проговорил:

— Меч Просперо всегда передается женам Сентледжей.

— Женам?

— Да. Никто не знал, откуда пошел этот обычай, но наследник всегда вручал меч своей жене и приносил клятву не вступать в бой с ее сородичами.

— Но вы же не ссорились ни с кем из моих родственников, — резонно возразила Медлин. — Вы с ними даже незнакомы.

— Я говорю не в прямом смысле, Медлин. Каждый Сентледж тем или иным образом воюет с миром.

— А какую войну ведете вы, милорд?

— Ну… никакую, — нетерпеливо бросил Анатоль. — Дело не в том. Мужчина, которому меч переходит по наследству, должен соблюдать три условия. Первое — пользоваться силой, заключенной в мече, только для праведного дела, Второе — не проливать крови другого Сентледжа. И третье — вручить меч женщине, которую он лю… — Анатоль осекся. — Словом, своей жене.

— Но если вы передадите меч мне, как же вы сможете пользоваться его силой для праведного дела?

— Черт возьми! Женщина, если вы не прекратите сыпать вопросами, мы никогда с этим не покончим!

Медлин сжалась от резкого тона, отступила на шаг, глядя на него огромными, полными укора глазами. Анатоль еще раз выругался и схватился за голову, приведя в окончательный беспорядок свою прическу.

Будь все это проклято! Он не хотел кричать на Медлин, но он и так чувствовал себя дураком, а тут еще ее непрестанные, а главное, справедливые замечания!

Анатоль схватил Медлин за руку и увлек к алтарю, не обращая внимания на слабые протесты. Он понимал, что снова ведет себя с ней недостаточно честно, увиливает и недоговаривает. Смысл обряда состоял не столько в том, чтобы вручить женщине меч, сколько в том, чтобы вручить ей сердце. Передавая меч, мужчина рода Сентледжей давал клятву быть верным своей невесте не только в этой жизни, но и в грядущей.

Стиснув зубы, Анатоль поставил Медлин напротив себя, опустился перед ней на колено и мрачно подумал, что теперь ведет себя глупей, чем прошлой ночью, когда склонялся над спящей Медлин, словно влюбленный юнец. Глаза Медлин в недоумении широко раскрылись, и Анатоль, увидев это, густо покраснел.

Проклятие, почему он не родился в семье, где все женятся, как обычные люди — с подружками невесты, шаферами, свадебным пиром?

Он не знал, как будет давать Медлин клятву в вечной верности, если не уверен в том, что сможет быть ей хорошим мужем даже в этой, земной жизни.

Ведь она боялась его, вздрагивала от каждого прикосновения. Анатоль опасался, что до конца своих дней ему придется любить свою жену только мысленно.

Она была удивительно хороша. Золотистые ресницы оттеняли изумрудно-зеленые глаза, придавая ее взгляду весеннее тепло и нежность, которых так недоставало этому суровому краю. Огненные локоны шелковистыми завитками свободно падали на плечи, символизируя невинность и целомудрие невесты.

«Да, Медлин была идеальной невестой. Для любого другого мужчины, кроме меня», — с горечью думал Анатоль. Когда он глядел на фарфоровое личико Медлин, слова, которые он знал наизусть и должен был произнести, застревали у него в горле. Поэтому Анатоль протянул ей меч и отрывисто приказал:

— Вот! Возьмите его!

Медлин не шелохнулась и только молча смотрела на Анатоля. Приехав в замок Ледж, она уже видела немало странного, но самое странное происходило сейчас. Ее гордый, самоуверенный и властный муж, самый неромантичный и негалантный мужчина в мире, опустился перед ней на колено, словно робкий обожатель. Она с трудом подавила нервный смешок.

Его косичка совсем растрепалась, и волосы в беспорядке падали на лицо, словно высеченное из гранита. Шрам на лбу и ниспадавший с широких плеч плащ делали его похожим на средневекового рыцаря, приносящего клятву верности прекрасной даме.

— Вот! — глухо повторил он. — Примите же наконец этот проклятый меч, Медлин.

Ей оставалось только подчиниться. Она осторожно приняла на вытянутые руки тяжелый меч. На фоне ее белоснежных перчаток сталь отливала голубизной. Медлин вдруг поняла, что невольно поддается притягательной силе этого предмета. Она никогда не думала, что оружие может быть таким изысканным, обладать почти мистической красотой.

Как только меч оказался в руках Медлин, Анатоль вскочил на ноги.

— Это все? — почти беззвучно выдохнула Медлин. — Обряд окончен?

— Да. То есть, нет. — Он опустил голову и покраснел пуще. — Я должен еще сказать… Леди, я вручаю вам свой меч и свое… — Остальное он пробормотал так неразборчиво, что Медлин ничего не услышала.

— Свой меч и свое что? — робко переспросила она.

Анатоль снова что-то пробормотал, а когда Медлин вопросительно склонила голову к плечу, устремил на нее сердитый взгляд.

— Проклятие! Я сказал «вручаю вам свой меч, свое сердце и свою душу навечно»!

Прекрасные слова. Вернее, они были бы прекрасны, если бы Анатоль произнес их другим тоном. Если бы еще и думал то, что говорил.

Медлин в недоумении все так же разглядывала меч.

— Но что мне с ним делать?

— С моим мечом или с моим сердцем?

— И с тем, и с другим. — И то, и другое могло оказаться весьма тяжким грузом.

— Просто возьмите этот предмет.

Медлин неловко взялась за рукоять меча, уперев его острие в каменный пол.

— Благодарю вас, — прошептала она. — Он очень красив, но…

— Но что?

Медлин прикусила нижнюю губу, всей душой сожалея о том, что хоть раз в жизни не может побороть практическую сторону своей натуры.

— Я подумала, что обычай вручать меч мог бы включать и вручение ножен. Чтобы было в чем хранить меч.

Испугавшись, что оскорбила чувства Анатоля, она даже не смотрела в его сторону. Но после нескольких мгновений напряженной тишины она вдруг услышала хохот. Запрокинув голову, Анатоль смеялся, смеялся без обычной горечи и сарказма, смеялся открыто и весело, отчего все его лицо изменилось до неузнаваемости.

— Клянусь богом, вы правы, миледи! — Он отстегнул перевязь и опоясал ею Медлин, взял у нее меч и вложил его в ножны.

Она вдруг отчетливо ощутила близость Анатоля, его руки на своей талии, ощутила жар и жизненную силу, исходящие от его длинных, сильных и загорелых пальцев.

Медлин не верила своим глазам. Черты его лица утратили резкость, на нем появилось небывалое прежде мягкое выражение, угольная чернота глаз растворилась в золотисто-карем сиянии, а тембр голоса стал почти нежным.

— Простите меня, — сказал Анатоль.

— За что? — удивленно спросила она.

— За то, что навлек на вас все это сентледжевское безумие, странные верования и обычаи моей семьи.

— Смею надеяться, со временем я привыкну.

— Правда? Надеюсь, что так и случится, миледи. Я знаю, что начало наших отношений оставляло желать лучшего, но поверьте, я совсем не хочу, чтобы вы были несчастны. — Помолчав, он добавил: — Или испуганы.

«Слишком поздно», — мелькнуло в голове у Медлин. После историй о родовом проклятии, погребенных сердцах, после странных церемоний вручения меча.

И все же, несмотря ни на что, ей хотелось подбодрить Анатоля. Она никогда не видела его таким — уязвимым, печальным, присмиревшим.

Медлин отвела с его лица темные пряди, пальцы ее легко коснулись смуглой щеки.

— Милорд, я весьма разумная женщина, напугать меня нелегко.

От ее прикосновения щека Анатоля дернулась. Он казался смущенным, словно не знал, что делать с ее нежностью — как она не знала, что делать с его мечом.

— Вы не всегда выглядели храброй, — сказал он наконец.

— Сэр, чтобы пережить то, что пережила я, надо иметь сердце льва. Уверяю вас, почти любая женщина, брошенная всеми и оставшаяся одна в вашем замке, билась бы в истерике.

— Я говорю не о вашем страхе перед замком Ледж, а о вашем страхе передо мной.

Отрицать очевидное было трудно. Медлин опустила голову, но Анатоль приподнял ее подбородок, заставил смотреть ему в лицо.

— Вы действительно боитесь меня, Медлин. Вчера, когда я хотел вас поцеловать, вы отпрянули от меня, словно от прокаженного.

— В вас кипела ярость, которая могла напугать кого угодно. Вам надо было целовать меня не так.

— Вы сами говорили, что вас еще никто не целовал. Откуда вам знать, как это надо делать?

— Я никогда не целовалась, но я мечтала. — Медлин печально улыбнулась, вспомнив свои мечты. — И всегда точно представляла себе, как это должно быть.

— Тогда покажите мне.

— Что?

— Покажите, как вас надо целовать. Взглянув на решительное лицо Анатоля, Медлин поняла, что он не шутит. Она перевела взгляд на его губы. При одной только мысли о том, чтобы коснуться поцелуем этих губ, сердце Медлин забилось чаще.

— О, нет, я не могу, — прошептала она и попятилась.

— Почему? — настойчиво спросил он, наступая.

— Потому что я… я… — Медлин споткнулась, зацепившись ногой за меч. Она была такой маленькой, а меч — таким длинным. Кое-как удержавшись на ногах, она пятилась, пока не наткнулась на спинку передней скамьи. Анатоль нависал над ней, словно башня, его широкие плечи заслоняли все.

— Потому… — Медлин ляпнула первое, что пришло в голову. — Потому что вы слишком высокий. Я не сумею до вас дотянуться.

— Но я могу и наклониться. — Анатоль придвинулся ближе. С лица его исчезли все следы мягкости, потемневшие глаза зажглись тем внутренним огнем, который всегда и пугал и манил ее. — Покажи мне, Медлин! Покажи, как ты хочешь, чтобы тебя целовали!

Он снова был слишком настойчив, слишком необуздан… но, с другой стороны, как сделать его другим, если у Медлин не хватает смелости его научить? Снова взгляд девушки скользнул по чувственному изгибу ярких губ, и во рту у нее пересохло.

— Я не могу, пока вы на меня смотрите, — прошептала Медлин.

Миг поколебавшись, Анатоль закрыл глаза и замер в ожидании. Наступившая тишина, казалось, длилась целую вечность. Потом Медлин нерешительно положила руку на его рукав.

Под мягким бархатом она ощутила стальную мощь мускулов, ту же скрытую таинственную силу, что жила в мече, который висел у нее на боку. Сердце девушки билось, как птица в клетке. Она приподнялась на цыпочки, собираясь лишь коснуться губами его губ, но вдруг ее подхватила невидимая сила, подхватила, как порыв урагана или океанская волна.

Потеряв равновесие, Медлин упала на грудь Анатоля, и губы их слились в поцелуе, полном такой неожиданной сладости, что по всему ее телу пробежала жаркая волна. Ей вдруг захотелось запустить пальцы в непокорные черные волосы, прильнуть к могучему мужскому телу, познать тайну горячего страстного рта.

Ошеломленная небывалыми ощущениями. Медлин отшатнулась.

— В-вот, — прошептала она дрожащими губами, хотя совсем не была уверена в том, кто кому преподал урок. — Вот каким должен быть поцелуй. Более нежным.

Глаза Анатоля открылись. В них была страстная истома, и это выражение лишь усилило странный жар, охвативший Медлин. Грудь Анатоля мерно и сильно вздымалась.

— Леди, такой нежностью можно убить мужчину, — пробормотал он.

Медлин ничего не поняла — кроме одного.

— Значит, вам тоже не понравился мой поцелуй?

— Я этого не сказал.

Глядя ей в глаза, Анатоль взял руку Медлин, медленно поднес ее к губам и, отогнув перчатку, прижался ртом к тонкому девичьему запястью. Снова девушку охватила сладкая дрожь, и она призналась себе, что, даже стараясь быть нежным, Анатоль пробуждает в ней неведомые и пугающие чувства.

— Может быть, сегодня ночью мы найдем золотую середину. Между вашим поцелуем и моим.

— Может быть, — прошептала Медлин. Зачарованная низким голосом, жарким взглядом Анатоля, она готова была согласиться со всем, что бы он ни сказал.

И лишь когда Анатоль разжал руки и неохотно отступил, Медлин осознала полный смысл его слов.

«Сегодня ночью мы найдем золотую середину».

Сердце Медлин ушло в пятки.

Сегодня ночью.

Сегодня их первая брачная ночь.

Надежно зажав под мышкой треуголку, преподобный Фитцледж вышел из ризницы на церковный двор как раз вовремя, чтобы увидеть в отдалении фигуры Анатоля и Медлин. Анатоль уже почти дошел до коляски, прежде чем сообразил, что невеста не поспевает за его широкими шагами. Он нетерпеливо обернулся, бегом вернулся назад, подхватил Медлин на руки и поместил на сиденье примерно с такой же бережностью, как мешок муки. Потом, вскочив на сиденье с ней рядом, он махнул кнутом груму, чтобы тот отошел, и хлестнул лошадей. Грум едва успел вскочить на запятки, и коляска загрохотала по дорожке. Медлин сидела, изо всех сил вцепившись одной рукой в шляпку, а другой в дверцу коляски.

«Пожалуй, не самое романтическое и галантное начало совместной жизни», — со вздохом подумал Фитцледж. Хорошо еще, что Анатоль не уехал, забыв невесту в церкви. Когда коляска в облаках пыли покатила по сонной солнечной деревенской улице, Фитцледжу отчаянно захотелось в приступе усталости и облегчения присесть на ступеньку церковной лестницы.

Никогда еще он не совершал обряда бракосочетания так поспешно, каждую минуту опасаясь, что либо жених, либо невеста вдруг передумают и бросятся к выходу. На одно мгновение ему показалось, что Медлин…

Ну да неважно, все обошлось. И господь их благословил, теперь эти двое самые, что ни на есть законные муж и жена. Роль Септимуса Фитцледжа в этом деле закончена, и это к лучшему, потому что он очень устал. В самом деле, в семьдесят два года пора бы уже покончить с поисками невест.

Брак Анатоля, как и ожидал Фитцледж, оказался самым трудным из осуществленных им предприятий. Слишком рано Анатолю пришлось пойти своим путем, он всегда был одинок и… нелюбим.

Бедный мальчик! Какая горечь, какой мир болезненных воспоминаний скрывались за внешней грубостью молодого хозяина замка Сентледж! Только необыкновенной женщине удастся пробить броню, в которую Анатоль заковал свое сердце. И все же Септимус верил, нет — знал, что именно такой женщиной и была Медлин Бертон.

Почему же он тогда не испытывает ликования? С той минуты, когда преподобный Фитцледж оставил молодых в церкви, душа его была преисполнена меланхолии. Может быть, причиной тому было чувство, что это последний брак, который будет заключен с его помощью. Молодой и самоуверенный кузен Анатоля Роман презирал семейные традиции Сентледжей. Остальные Сентледжи уже были, по большей части, счастливо женаты, и Септимус не думал, что проживет достаточно долго, чтобы оказывать услуги следующему поколению.

Кто тогда станет его преемником?

Этот вопрос часто волновал старика. Никто из его сыновей не выказывал ни малейшего признака, что унаследовал дар Фитцледжей. Кто будет спасать Сентледжей от несчастий и бед, вести их к благодати брака? Септимус опасался, что никто.

Эта мысль печалила его, но вскоре природный оптимизм взял верх. Жена младшего сына вот-вот должна снова разрешиться от бремени. Может быть, на этот раз ребенок окажется внуком, а не внучкой, и станет новым Искателем Невест…

Утешившись, Септимус надел треуголку и по ухоженной дорожке направился через церковный двор к своему уютному домику. Но не успел он дойти до калитки, как остановился, привлеченный звуком, который нарушил утренний покой и заглушил шелест дубов под весенним ветерком.

То было рыдание, надрывное, протяжное, исторгаемое из самой глубины чьей-то безутешной души. Фитцледж встревожено обернулся, стараясь понять, откуда доносится плач.

Он обошел низкую каменную ограду, окружавшую двор, но сначала ничего не увидел.

Потом его взгляд привлекло движение — колыхание длинной накидки, которая почти скрывала коленопреклоненную фигуру у одной из могил. Капюшон был надвинут на лицо, а грубое коричневое одеяние почти сливалось со стволом могучего дуба, так что Фитцледж заметил бедное создание лишь чудом. Это была женщина.

Она склонилась над могильной плитой, едва не касаясь лбом холодного камня, и снова из ее груди вырвался душераздирающий вопль горя и ярости.

«Опять, — подумал Септимус Фитцледж. — Опять бедная Бесси Киннок рыдает на могиле матери». Уже несколько месяцев состояние девушки внушало ему опасения. Она была слишком поглощена своим горем, и все еще кляла Анатоля Сентледжа за то, что тот предсказал смерть ее матери. Видит бог, Бесс не могла винить Анатоля больше, чем винил себя он сам.

Но девушка все же нуждалась в словах утешения, хотя Фитцледж плохо знал, что еще мог он ей сказать, как урезонить. Моля небо о божественном откровении, он прошаркал к могиле, однако Бесс почувствовала его присутствие раньше, чем услышала шаги. Она метнулась за ствол дуба, словно испуганный фавн.

— Подожди, Бесси! Иди сюда, — окликнул ее Фитцледж, ускоряя шаг. — Бесс! — снова позвал он, уже менее уверенно, озадаченный ее поведением и еще чем-то. Дело в том, что, когда он подошел ближе к коленопреклоненной фигуре, ему показалось, что это не Бесси Киннок.

Он осторожно заглянул за ствол дуба и… никого не увидел.

Септимус оперся рукой о ствол, беспокойно озираясь по сторонам. Такие таинственные исчезновения годились разве что для замка Ледж, но никак не для его опрятного церковного дворика.

Неужели девушка могла так быстро убежать? Почему она убежала? И самое главное, кто это был? Теперь Септимус был твердо уверен, что это не Бесс. А не будь он так стар и забывчив — еще раньше вспомнил бы, что Мэри Киннок похоронена в другой части кладбища.

Единственным, кого погребли здесь за последнее время, был…

Фитцледж вздрогнул, по спине у него пробежал Холодок. Он медленно обернулся, оглядел могильные плиты и наконец остановил взгляд на той, что поновее прочих. Теперь на камне лежала одинокая кроваво-красная роза.

Холод пробрал священника до мозга костей. Он прочел единственное слово, высеченное на плите. Одно слово. Имя.

«Мортмейн».

7

Анатоль расстегнул рубашку на груди, распахнул окно — но даже прохладный бриз, ворвавшийся в столовую, не освежил его разгоряченного тела. Ночной воздух был напоен ароматами цветов и моря, полон неясных намеков и призывов.

Внизу, под звездным небом, лежал сад, где буйно цвели азалии и примулы, колокольчики и рододендроны. Сад был разбит еще в прошлом веке хозяйкой замка, Дейдрой Сентледж, которая обладала удивительным даром растить цветы хоть на камне. Легенда гласит, что цветы она поливала слезами, а особенно пышно они разрослись на клочке земли, где пролилась ее кровь.

Сад жил и разрастался, несмотря на небрежение Анатоля, который почти не бывал там. Запахи цветов ядом жгли его душу, пробуждали горькие воспоминания и раскаяние, жалость к себе, которую он так презирал.

И только сегодня, впервые в своей жизни, Анатоль не ощущал нестерпимой тяжести родового проклятия.

Он взглянул на бронзовые часы, тикавшие на каминной полке. Сколько времени прошло с тех пор, как его невеста, взволнованная и краснеющая, поднялась наверх, чтобы раздеться и лечь в постель… В его постель? Пять минут? Десять?

Довольно, чтобы Уилл и еще один молодой слуга, Джереми, почти убрали остатки свадебного ужина. На столе красного дерева еще сияли хрусталь и серебро, матово светился фарфор — прекрасная посуда, которую долгие годы не вынимали из сундуков. За этим столом свободно разместились бы король Артур и все его рыцари. Увы, драгоценная утварь и обильный ужин пропали втуне.

Медлин поклевала что-то, как воробей… а Анатоль, всегда отличавшийся отменным аппетитом, в тот вечер полностью его утратил. Во всяком случае, в отношении еды.

Он двумя пальцами взял со стола бокал с бренди, сделал большой глоток — и золотистая жидкость огнем разлилась по жилам. Как будто Анатоль в этом нуждался! Его кровь сама пылала огнем с той минуты, когда он после венчания покинул церковь. Весь день Анатоля терзало мучительное нетерпение, и теперь он лишь дивился: что же не дает ему немедля взбежать наверх и сейчас же осуществить свои супружеские права?

Должно быть, обещание. И еще — широко раскрытые зеленые глаза, легкая дрожь в голосе Медлин, когда она жаловалась, что его поцелуй слишком груб.

Проклятие! А ведь ее поцелуй был таким неумелым, поспешным, скорее намеком на истинный поцелуй! Он не мог утолить жажду мужчины, а лишь пуще разжег ее. И все же… Этот поцелуй тронул душу Анатоля, пробудил в нем странные, непривычные желания — подхватить свою маленькую женушку на руки и нежно баюкать, делать ей приятное, давать необдуманные обещания.

Анатоль осушил бокал, резким движением поставил его на стол. Боже, как он взволнован! Можно подумать, что это ему, а не Медлин предстоит лишиться девственности.

Может быть, следует как-то подготовиться? Он провел ладонью по подбородку, нахмурился, уколовшись о щетину, потом стал рассматривать свои большие руки, которые могли быть скорее у конюха или крестьянина, нежели у джентльмена. Нельзя ли как-нибудь свести эти мозоли? А ночная рубашка? Анатоль так привык спать, нагишом, что ему и в голову не приходило обзавестись подобным нелепым одеянием.

Черт возьми, о чем он только думает? Анатоль опустил руки, ошарашенный странным направлением своих мыслей. И откуда такие мысли могли взяться в его голове?

Как будто непонятно, подумал он, стиснув зубы. Это все она, Медлин! Выбранная для него невеста. Огненная женщина. Если он не побережется, то…

Обостренное внутреннее чувство подсказало вдруг, что поблизости посторонний. Шаги в вестибюле. По замку шел кто-то, кому вовсе не следовало находиться здесь в это время. Анатоль прижал пальцы к вискам, сосредоточился.

Это… Фитцледж. Анатоль нахмурился. Что могло привести сюда Искателя Невест ночью, именно этой ночью? Он проследил за шаркающими шагами Фитцледжа, приближавшимися к столовой, и, как только старик достиг двери, взглядом распахнул ее.

Уилл и второй лакей оторвались от работы, слегка удивились, увидев на пороге священника. Впрочем, челядь замка Ледж привыкла к странностям. Слуги лишь пожали плечами и снова принялись составлять на подносы грязную посуду.

Фитцледж кивком поздоровался с ними и направился в Дальний конец зала, где его ждал Анатоль.

Он стоял, скрестив на груди руки, и лицо его отнюдь не выражало радости.

Он сразу заметил, что маленький священник выглядит необычно: с непокрытой головой, растрепанными волосами, а главное — без привычной своей безмятежности. Он взволнованно заговорил:

— Простите за вторжение, милорд. Я не собирался вас тревожить, но кое-что весь день не дает мне покоя… и я не мог заснуть, не посоветовавшись с вами.

— Именно сейчас? Не могли подождать до утра? Черт побери, сегодня моя первая брачная ночь!

— Да, знаю. Именно потому я и испытал такое облегчение, поняв, что вы еще не… — Фитцледж покраснел, — не заняты.

Анатоль мельком глянул на часы. Наверное, Медлин уже легла в постель, и к ее нагому теплому телу прикасаются прохладные простыни…

Мысленно он выругался, послав священника ко всем чертям. Потом безнадежно вздохнул и сказал:

— Ладно, старина. Я могу уделить вам пятнадцать минут, но не больше.

— С глазу на глаз, — попросил священник.

Анатоль велел слугам выйти. Едва за ними закрылась дверь, он усадил Фитцледжа за стол и налил ему вина. Не успел тот пригубить бургундское, как Анатоль нетерпеливо проговорил:

— Ну, так что у вас случилось?

— Надеюсь, что ничего серьезнее глупых старческих страхов, но… — Фитцледж подкрепился глотком вина. — Этим утром в церкви произошло нечто странное.

— Так оно и есть. Я женился.

Священник, однако, не откликнулся на шутку Анатоля. Он смотрел в бокал с вином, и тень раздумья туманила его ясные глаза, словно грозовая туча, наползающая на безоблачное небо. Старик и вправду был очень обеспокоен.

Анатоль присел рядом с ним.

— Расскажите мне, что случилось, — попросил он уже мягче.

Фитцледж отставил бокал, руки его слегка дрожали.

— После того, как вы и ваша жена покинули церковь, я заметил на церковном дворе женщину. На ней был длинный плащ с капюшоном, так что лица ее разглядеть я не мог, видел только, что она рыдала над могильной плитой. Она оставила розу на могиле Тайруса Мортмейна.

Брови Анатоля взлетели вверх. Мортмейн! Этого имени он научился бояться с детства. Заклятые древние враги, подлое и злобное племя, издавна домогавшееся земель, Сентледжей! Кровная вражда между Сентледжами и Мортмейнами длилась не одно столетие и давно стала легендой. Когда это имя слышал дед Анатоля, он неизменно отворачивался и сплевывал на пол.

Анатоль не плюнул, а просто выругался:

— Тайрус Мортмейн! Этот мерзкий ублюдок! Кто может его оплакивать, кроме круглого идиота или… или…

— Или другого Мортмейна, — докончил за него Фитцледж.

Анатоль задумался, но быстро отверг эту неприятную мысль.

— Нет, это невозможно. Все Мортмейны мертвы, а последний из них уничтожен несколько лет назад. Мне рассказывали, что после убийства моего дяди Уатта мой дед преследовал Тайруса, чтобы положить конец его злодеяниям. Он загнал врага в его собственный дом. Вы ведь сами там были в ту ночь, разве нет?

— Да, я хорошо помню эту страшную историю. Чтобы не попасть в руки преследователей и избежать правосудия, Тайрус заперся в доме вместе со всеми слугами и домочадцами и поджег его. Он не пощадил даже жену и дочерей.

— И никто не мог спастись?

— Из такого пекла? — Фитцледж содрогнулся. — Нет. Удалось вытащить только самого Тайруса — живым, но сильно обгоревшим. Он прожил еще ровно столько, чтобы успеть раскаяться, и умолял меня похоронить его на церковном дворе. Ваш дед сильно разгневался, узнав, что я исполнил эту просьбу, но разве мог я отказать умирающему?

Фитцледж вздохнул.

— Я справил самую простую поминальную службу, на которую никто не пришел. Кем же могло быть несчастное создание, плакавшее на могиле Тайруса? Через столько лет… Когда я приблизился, женщина исчезла так быстро, что я испугался. Мне пришло в голову, что это… дух.

— Вряд ли, Фитцледж. Дядя Адриан всегда говорил, что в Мортмейнах есть только одна хорошая черта: уж если они умирают, то насовсем.

— Тогда кто это мог быть?

— Не знаю. — Анатоль откинулся на спинку стула, потирая онемевшее плечо. Наследие Сентледжей мучило его все эти годы, но, по крайней мере, от одной пытки он был избавлен. От Мортмейнов. Если они войдут в его жизнь, она превратится в сущий ад. — Женщина могла быть кем угодно, — пробормотал он. — Нищая цыганка или полоумная деревенская девка, которая по безграмотности перепутала могилы…

Анатоль помолчал и неохотно добавил:

— Но для вашего спокойствия, Фитцледж, я займусь этим делом.

— Благодарю вас, милорд. Для меня будет большим облегчением, если вы сделаете это как можно скорее.

Надеюсь, не сию минуту, — сухо сказал Анатоль.

— Ах, нет. Например, завтра. — Фитцледж улыбнулся, обычная безмятежность духа постепенно возвращалась к нему. — Простите меня, милорд, за то, что так надолго оторвал вас от юной жены.

— Да, я уже давно приказал ей подняться в спальню.

Фитцледж так и подскочил на стуле, возмущенно округлив глаза.

— При… приказали?

— Да.

— Как служанке?

Ощутив явное неодобрение священника, Анатоль надменно выпрямился.

— Я привык приказывать и не собираюсь менять своих привычек ради жены.

— Но, милорд, когда человек женится, кое-что в его жизни должно меняться!

— Например?

— Например, порядки в доме. Я был очень огорчен, узнав, что кузина и горничная Медлин покинули ее.

— Моей вины тут нет. Можно подумать, я с ружьем в руках выгнал из дома этих глупых гусынь!

— Конечно! Зачем тебе ружье? — пробормотал Фитцледж себе под нос, потом продолжал вслух: — Но вы должны понимать, что теперь, когда у вас появилась жена, вам потребуются новые слуги.

— У меня достаточно слуг.

— Я имею в виду женскую прислугу.

— Нет! Меня вынудили жениться, но я не позволю, чтобы мой дом наводнили своры болтливых сплетниц.

— Но Медлин не может жить в доме, где нет ни единой женщины!

— Отчего бы и нет? Я ведь живу так уже много лет и не испытываю никаких неудобств. — Анатоль безнадежно махнул рукой, понимая, насколько неубедительны его возражения. — Ладно, так и быть! Наймите деревенскую девушку, если вам, конечно, удастся найти такую, которая согласится служить в замке Ледж. Пусть она заменит Медлин сбежавшую горничную. И довольно!

Он встал, бросил нетерпеливый взгляд на дверь.

— Что-нибудь еще?

— Боюсь, что да, милорд. Вам следует научиться понимать женщин. Они совсем не похожи на мужчин.

— Не поздновато ли учить меня этому, Фитцледж? — усмехнулся Анатоль. — Надо было заговорить об этом, когда мне исполнилось тринадцать.

— Тринадцать?! — Священник был явно потрясен. — Вы хотите сказать, что еще в тринадцать лет впервые… — Он замялся. — Впрочем, неважно. Не хочу этого знать. — Фитцледж вскинул руку, словно защищаясь от ненужного ответа. — Я только хочу довести до вашего сведения, милорд, что, когда мужчина находится во власти любовного чувства, он живет лишь настоящим — а вот поведение дамы в супружеской спальне во многом зависит от того, как с ней обращались днем.

— И как, по-вашему, я с ней обращался? Бил ее смертным боем?

— Нет, это было бы затруднительно, потому что, насколько мне известно, днем вы даже не виделись с Медлин. — Фитцледж прищурился. — Вы ездили верхом, сэр.

— Вы приставили ко мне шпиона, старина?

— Нет, мой дьячок случайно видел, как вы скакали по берегу, и упомянул об этом.

— И что с того? Я часто так делаю.

— Но не в день же свадьбы! Как можно было выказать такое пренебрежение к новобрачной?

— Я мог бы взять ее с собой на прогулку, — язвительно заметил Анатоль, — если бы вы нашли мне невесту, которая не боялась бы лошадей до полусмерти. А вы мне привезли девицу, для которой «приятно провести послеобеденное время» означает распивать чай и болтать о мертвых поэтах! Я понятия не имею, что делать с подобными женщинами! Кроме одного… Что вам еще от меня нужно, Фитцледж? Вы же знаете — я хотел не такую невесту, но я ведь на ней женился! И даже вручил ей меч.

Это известие чрезвычайно обрадовало старика.

— И как Медлин это приняла?

— Очень удивилась, как сделала бы на ее месте любая здравомыслящая женщина. — Помолчав, Анатоль прибавил с невольным уважением: — Это первая из невест Сентледжей, у которой хватило ума в придачу к мечу попросить ножны.

Фитцледж просиял.

— Ну вот, видите! Я вам говорил, что у Медлин много здравого смысла. Теперь вы должны понимать, что все ваши страхи беспочвенны и вы можете смело открыть ей семейные тайны.

Анатоль отвел глаза в сторону, избегая взгляда Фитцледжа.

— Милорд, — встревоженно спросил священник, — вы все ей рассказали?

— Пытался, но ничего хорошего не вышло. У этой женщины на все готов ответ. Она просто не поверила ни единому моему слову.

— У вашей милости есть средство убедить ее.

— Не вижу причины торопить события.

— Не видите причины? Милорд, если вы по-прежнему будете хранить свои секреты, как Медлин научится вас любить?

— Я и не хочу, чтобы она меня любила. Пускай лучше не боится. — Анатоль круто обернулся к священнику. — Разве вы не видите, что скептицизм Медлин может спасти ее от сентледжского безумия? Неверие станет для нее щитом.

— Щитом для нее или маской для вас? Вопрос был задан самым невинным тоном, но проницательный взгляд священника говорил, что истинные, глубинные побуждения Анатоля и для него не тайна.

— Довольно, Фитцледж! Вы свое дело сделали. Нашли мне невесту. Как я буду с ней обращаться — это уже мое дело.

Анатоль распахнул дверь, давая понять, что больше не хочет ничего слышать. Он взял подсвечник, довел священника до конюшни, велел оседлать для него лошадь, а конюху — проводить старика до дома. Не потому, что боялся за священника, — а чтобы понадежнее спровадить его вместе со всеми проповедями.

Уже когда он подсадил Фитцледжа в седло, тот просительно произнес:

— Так вы будете нежны с Медлин?

— Насколько позволит моя натура. — Анатоль изо всех сил хлопнул кобылу по крупу, и та унесла священника в ночь. Конюх пустился следом. Когда фигура Фитцледжа растворилась во тьме, Анатоль спросил себя, что все-таки привело преподобного в замок Ледж в такую пору — тревога из-за Мортмейна или беспокойство о Медлин?

Поднимаясь по лестнице, Анатоль услышал за спиной тихое клацанье когтей по мраморному полу.

Он обернулся и увидел, что за ним по пятам идет Цезарь.

Для старой собаки было так же необычно покидать свое место у камина, как для старого Фитцледжа — на ночь глядя ездить в замок Ледж. Анатоль наклонился, почесал Цезаря за ухом и ласково спросил:

— Чего тебе, старина?

В единственном глазу Цезаря светились преданность и собачья мудрость.

Кузен Анатоля Роман Сентледж не раз уже советовал пристрелить старую гончую, но, когда мягкий язык Цезаря с любовью коснулся руки Анатоля, тот улыбнулся и подумал, что скорее сунет в мешок и утопит в море элегантного Романа.

Он снова потрепал собаку по покрытой боевыми шрамами голове и пробормотал:

— Наверное, ты тоже хочешь дать мне совет, как обращаться с невестой.

— О, нет, милорд, я бы никогда не осмелился, — раздался испуганный голос Уилла Спаркинса с задней лестницы, ведущей в людскую.

Смутившись, Анатоль быстро выпрямился.

— Я разговаривал с собакой, Уилл, — сказал он.

Юноша кивнул с серьезным видом.

— Я слыхал, мистер Калеб Сентледж часто говорит с животными.

— Да, но вдобавок утверждает, что они ему отвечают.

Уилл усмехнулся, потом спросил:

— Сэр, можно мне теперь закончить уборку в столовой?

— Да, я иду наверх.

— Я так понимаю, вы собираетесь ложиться. Ложиться спать, — поспешно добавил Уилл. Кто-нибудь из старших слуг или конюшенных позволил бы себе ухмыльнуться, Уилл же только густо покраснел.

Анатоль с раздражением подумал, что сегодня весь замок и вся деревня только и судачат о том, как хозяин ляжет в постель с молодой женой. Он велел Уиллу увести Цезаря. Тот взял собаку за ошейник, и вдруг Анатоля пронзило щемящее чувство. Оно не имело никакого отношения ни к Медлин, ни к его вожделению — нет, оно было гораздо более знакомым и таило в себе угрозу. Зловещая резь в глазах. Предостережение. И на сей раз целью его был… Уилл.

Нет! Черт побери, только не сейчас! Анатоль с силой надавил пальцами на глаза. Почему проклятие настигло его снова именно в эту ночь?

Он поднялся на одну ступеньку, полный решимости не обращать внимания на предчувствие, но оно лишь усилилось, и теперь в голове у него вспыхнуло обжигающее пламя.

— Уилл!

Юноша тащил Цезаря к столовой, но сразу остановился и оглянулся.

— Сэр?

Анатоль смотрел на его молодое лицо, а внутренний голос умолял отпустить Уилла, ничего ему не говоря. Пусть будет, что будет. Боль в голове скоро утихнет, если не обращать на нее внимания.

Впрочем, это было все равно, что пытаться не дышать. Анатоль спустился по лестнице.

— Иди сюда, Уилл. — Его голос стал глухим от предчувствия неотвратимой беды.

Слуга подошел к Анатолю доверчиво, словно Цезарь. Анатоль отвел светлые пряди, падавшие на глаза юноши. Жгучая боль переместилась из головы в сердце.

Чтобы проникнуть в собственное будущее, ему были необходимы кристалл и сознательные усилия… но чужое будущее открывалось само собой, словно он был простым проводником чьей-то злой воли.

Положив руки на лоб Уилла, Анатоль сосредоточил взгляд на зрачках юноши. Как говорили, Просперо таким образом гипнотизировал людей, лишал их воли и разума. Дар Анатоля был проще — видеть будущее человека. Он чувствовал, как погружается все глубже в глаза Уилла, и одновременно с этим видения — четкие и ясные — сменяли друг друга. Уилл на поленнице дров. Сверкающее лезвие топора. Соскальзывают пальцы. Крик нестерпимой боли. Алая кровь струится по ноге.

Видение потускнело, боль прошла, Анатоль чувствовал полное опустошение. Когда он снял руку со лба юноши, та дрожала.

— Держись подальше от дров, — приказал Анатоль.

Уилл побледнел, но не попросил объяснений. Никто из слуг Анатоля не отважился бы на это. Хрустнув пальцами, юноша пролепетал:

— Но, сэр, мистер Тригхорн спустит с меня шкуру, если я не стану выполнять свою работу — колоть дрова и…

— Послушай, парень, я сам спущу с тебя шкуру, если ты меня не послушаешь. — Анатоль схватил Уилла за рубаху, притянул к. себе так, что перепуганное лицо слуги оказалось совсем рядом. — Если ты возьмешь в руки топор, я тебя выпорю. Я запру тебя в башне до конца твоих дней. Я…

Анатоль глубоко вздохнул. Гневные угрозы были всего лишь отражением его отчаяния. Что бы он ни сделал, какие бы приказы ни отдавал, он не может ничего предотвратить. Сейчас у него не больше шансов спасти ногу Уилла, чем некогда спасти жизнь Мэри Киннок.

Ярость покинула его столь же внезапно, как пришла, остались лишь пустота и беспомощность. Он отпустил Уилла, положил руку ему на плечо.

— Делай, как я сказал, ладно? — хрипло проговорил он.

Уилл попятился и кивнул. Его глаза, полные страха, не отрывались от лица Анатоля, пока слуга не скрылся за дверью столовой. Лишь тогда Анатоль в изнеможении прислонился к стене и закрыл лицо руками. Он был рад, что никто не видит его слабости, проявления его страшного дара. И еще больше утвердился в решении как можно дольше держать этот дар в тайне от Медлин.

И снова в голове у него прозвучал вопрос Фитцледжа:

«Щитом для нее или маской для вас?»

«Да, маской для меня», — с горечью признался себе Анатоль. Ему нужна маска, потому что он не человек, а чудовище.

Теперь он больше всего на свете хотел очутиться рядом с Медлин, погрузиться в ясную безмятежность ее взгляда, раствориться в мягкой улыбке женщины, которая слишком практична, чтобы верить в духов, легенды и родовые проклятия. Хоть на время притвориться перед самим собой, что она права.

Анатоль взлетел по лестнице, добежал до спальни Медлин… И с трудом принудил себя остановиться и не распахнуть дверь настежь, а постучать. Он ждал, и сердце его билось все чаще и чаще.

Ответа не было.

Анатоль постучал снова, на сей раз громче — тишина. Тогда он наморщил лоб, пытаясь проломить преграду в своем сознании и ощутить Медлин, но, как и прежде, у него ничего не получилось.

Зато он увидел Тригхорна, который наблюдал за ним из дальнего конца коридора.

— А вашей хозяйки здесь нет, милорд, — сообщил Тригхорн, и в его голосе Анатолю почудилось нечто вроде сочувствия. — Я думал, вы знаете. Анатоль ответил ему свирепым взглядом.

— Что значит «ее здесь нет»? Где же еще ей быть?

Тригг подошел поближе. Грудь его вздымалась от праведного негодования.

— Она пошла туда, где просидела чуть не весь день. В библиотеку. Ваша хозяйка помешана на книгах. Я слыхал, что в Лондоне полно таких женщин. Их называют синими чулками, и если вы не положите конец этим глупостям, молодой хозяин, то…

— Я не хочу больше слушать никаких советов касательно своей жены, — процедил Анатоль сквозь стиснутые зубы. Вихрем пронесшись мимо Тригга, он помчался вниз, прыгая через три ступеньки и задыхаясь от обиды и унижения. Все это время он мучился, сдерживал свое нетерпение, а Медлин спокойно сидела, уткнувшись в книгу. Вот что получается, когда мужчина хочет проявить понимание и сочувствие!

Анатоль почти никогда не заходил в библиотеку, ставшую после смерти матери убежищем отца. Здесь Линдон Сентледж прятался от мира, но более всего от своего сына.

Обвинение ни разу не сорвалось с отцовских уст, но Анатоль без труда читал его в глазах, потемневших от горя.

«Если бы не ты, твоя мать была бы жива».

Но Линдон был мягким человеком, он не приходил в ярость, не изливал ни на кого горе и печаль. Он просто удалился от жизни, заперся наедине со своими книгами.

Анатоль Хорошо помнил, какую боль причиняло ему затворничество отца. Будь я проклят, думал он, если позволю жене сделать то же самое!

8

Библиотека оказалась настоящей сокровищницей. Книжные полки тянулись рядами от пола до потолка, и впервые за все время пребывания в замке Ледж Медлин ощутила восторг. Несмотря на то, что воздух в библиотеке был затхлым, а с корешков толстых томов свисала паутина, Медлин чувствовала себя как дома. Здесь ее окружали старые испытанные друзья — Чосер, Мильтон, Шекспир, Данте.

Она решила следить за тем, чтобы комнату каждый день проветривали и топили, а с книг стирали пыль. Но сегодня… Она бросила тревожный взгляд на догоравшие свечи. У нее почти не оставалось времени.

Усевшись на самом верху лестницы, девушка сняла с полки очередной толстый том. Пыль защекотала ноздри. Она любовно, почти благоговейно провела ладонью по кожаному переплету. Книги всегда были ее лучшими и самыми надежными друзьями.

Однако на сей раз Медлин с разочарованием чувствовала, что ни на одной из этих страниц не найдет того, что искала. Самых простых и необходимых сведений о том, что должна делать невеста в первую брачную ночь, оставшись наедине с нетерпеливым женихом.

Большую часть свадебного ужина она просидела, сложив руки на коленях, напротив мужа, затерянного на дальнем конце бесконечного стола, что делало обычную застольную беседу невозможной.

Впрочем, она была бы невозможна в любом случае. Ее муж отличался редкостным немногословием, но зато его глаза говорили слишком многое. Эти необыкновенные глаза на протяжении всего ужина не отрывались от лица Медлин. Темные, хищные, алчные, пробуждавшие в ней странный жар, от которого бросало в дрожь. И хотя разум Медлин понятия не имел, что делать с этим человеком, плоть ее, казалось, знала все.

Вот только она не желала облечь это знание в слова. Губы Медлин тронула сухая улыбка. Сестра Джулия часто дразнила ее: «Когда-нибудь ты пожалеешь о том, что все время проводишь за книгами. Когда-нибудь ты захочешь узнать то, о чем в них не пишут».

Как ни странно, Джулия оказалась права. Медлин в отчаянии перелистывала том Рабле, но уже не в силах была сосредоточиться на словах. Как она жалела, что рядом нет ни одной женщины — старшей, более опытной!

И еще больше жалела, что Анатоль оказался так не похож на нежного, застенчивого возлюбленного, о котором она мечтала. Он совсем другой… и жалеть теперь об этом просто глупо. Медлин расправила плечи. Анатоль такой, каков есть, и надо научиться с ним обращаться. По крайней мере, он все-таки не чудовище, как ей казалось вначале.

Там, в церкви, во время странной церемонии вручения меча Анатоль на миг стал почти нежен… а потом сказал, что они попробуют найти золотую середину между его безудержностью и ее потребностью в нежности.

Только эта мысль и не давала ей впасть в панику. Вздохнув, Медлин поставила Рабле на место, но не удержалась и решила открыть еще одну книгу, «Антония и Клеопатру» Шекспира.

Она как раз доставала с полки том Шекспира, когда дверь распахнулась с грохотом, от которого лестница под ногами Медлин задрожала. Она вцепилась одной рукой в книгу, а другой — в полку.

Потом взглянула на дверь, — и сердце ушло в пятки. В проеме стоял муж, и от ног его тянулась длинная тень, а на лице не было и тени нежности.

— Анатоль! — еле слышно выдохнула Медлин.

Он стремительно шагнул в комнату, черные волосы разметались, брови сошлись над переносицей, предвещая бурю. Дверь захлопнулась за ним, словно сама собой.

— Какого черта вы здесь делаете? — прогремел голос Анатоля.

— Я… я… — запинаясь, начала Медлин, смущенная, словно ее застали за кражей книг. На миг у нее мелькнуло нелепое желание спрятать за спину «Антония и Клеопатру». — То, что обычно делают в библиотеке, милорд.

Тут ей пришло в голову, что, возможно, Анатоль этого не знает, и поэтому Медлин добавила:

— Читаю.

Анатоль устремил на нее гневный взгляд и с воинственным видом двинулся к жене, заложив за спину длинные руки. Медлин сжалась на своем насесте, словно котенок, загнанный на дерево злобным псом. Что могло его так рассердить? Неужели она так никогда и не поймет, отчего ее муж приходит в ярость?

В отчаянии девушка продолжала:

— У вас превосходная библиотека, милорд. Просто удивительно. Мне казалось, что вы… что вы… Я имею в виду…

— Что мне наплевать на подобные вещи? Taк оно и есть. Это мир моего отца, а не мой, — сказал Анатоль с непонятной для нее горечью.

— Замечательно, — едва слышно пробормотал! Медлин. — Я уже вижу, что мне предстоит провести здесь немало счастливых часов.

В глазах Анатоля вспыхнул темный огонь. Лестница была, по-видимому, куда неустойчивей, чем казалось Медлин, — она вдруг стала угрожающе раскачиваться. Испуганно вскрикнув, Медлин схватилась за полки, книги посыпались на пол. Все-таки она не удержалась и упала прямо в объятия Анатоля. Он держал ее на весу, и девушка, стиснутая железными руками, чувствовала себя совершенно беспомощной. Потом муж поставил ее на ковер, но все так же властно обнимал талию.

— Вы вообще сюда не войдете, — прорычал он, — если будете пренебрегать своими супружескими обязанностями.

— Какими обязанностями? — изумленно спросила Медлин. — Чем я пренебрегаю?

— Моей постелью.

Медлин покраснела и бросила на Анатоля долгий взгляд. На нем были только панталоны, сапоги и рубашка, расстегнутая чуть ли не до пояса. На широкой груди, нескромно открытой взору Медлин, курчавились черные волосы. Анатоль был похож на воина, который готов обратить в позорное бегство врага.

Вот только Медлин была ему не врагом, а женой.

— Простите меня, сэр, — смиренно произнесла она. — Я зашла в библиотеку, потому что совсем не устала и не хотела спать, а потом потеряла счет времени.

— Вы нужны мне в постели не для того, чтобы спать!

— Я знаю. — Медлин встретила бешеный взгляд Анатоля со спокойствием, которого вовсе не ощущала. — И вы настигли меня, чтобы перекинуть через плечо и унести в спальню?

Он крепче сжал ее талию.

— Если понадобится.

— Не понадобится, — возразила Медлин. — Я готова… подчиниться.

— Хорошо. — Анатоль обнял ее и поцеловал. Этот поцелуй выражал скорее право завоевателя, нежели иное, более тонкое чувство. «Вот и все его обещания быть нежным», — с горечью подумала Медлин.

Однако не шелохнулась, готовая снести объятия мужа с терпением христианской мученицы. Покорность эта, казалось, лишь сильней распаляла Анатоля. Грубо и властно раздвинув языком губы Медлин, он с яростью и отчаянием проник во влажную глубину ее рта, и в груди девушки вспыхнули противоречивые желания. Ей хотелось одновременно, и убежать, и прильнуть к нему теснее.

Но тут рука Анатоля легла на ее грудь… и Медлин не на шутку испугалась — слишком новым, слишком интимным было это прикосновение. Она рванулась изо всех сил — и высвободилась, хотя отступать было некуда: спиной она почти касалась книжных полок.

Анатоль впился в жену тяжелым острым взглядом.

— Ты все равно будешь моей, Медлин. Слишком долго ждал я этой ночи, мечтал о ней!

— И я мечтала! — воскликнула Медлин. — Только, видно, мы мечтали о разном.

— Похоже на то.

Медлин вскрикнула, когда Анатоль протянул руку к вырезу ее платья — но он выдернул из-за корсажа миниатюру и поднес ее к самому лицу девушки.

— Почему вы носите эту проклятую вещицу? — Как он вообще узнал, что миниатюра еще здесь? Вспомнив, как жестоко обошелся Анатоль с портретом в прошлый раз, Медлин выхватила у него миниатюру, сжала в ладонях.

— Потому что мне нравится, как она написана.

— Я не допущу, чтобы моя жена ворковала над портретом другого мужчины! — Анатоль так крепко стиснул запястье Медлин, что от боли она едва не разжала пальцы.

— Но это ваш портрет!

— Не будьте дурой. Вы же сами видите, что это не я.

— Тогда ругайте художника, а не меня.

— Я именно так и делал с тех пор, как написал эту… — Анатоль осекся и вполголоса выругался.

Поздно. Медлин все слышала и теперь в немом изумлении воззрилась на мужа.

Наконец она обрела дар речи.

— Так вы сами написали этот портрет? — Анатоль не ответил. Багровея от стыда, он выпустил руку Медлин и отступил. Девушка медленно разжала пальцы и взглянула на миниатюру, пытаясь понять, как грубые руки Анатоля могли справиться с такой тонкой работой. Возможно ли, чтобы этот дикий, необузданный человек создал лицо, которое пленило ее воображение, покорило сердце? Мечтательное, нежное лицо, чувственный рот, глаза, полные печали, как… Медлин затаила дыхание. Та же печаль светилась сейчас в глазах Анатоля.

Маска гордыни спала, и перед ней предстал совсем другой человек — одинокий, ранимый, неуверенный в себе.

Анатоль отвернулся, заслонившись ладонью от ее взгляда.

— Неважно, — пробормотал он. — Храните этот портрет, и пусть мечты согревают вашу постель.

Он двинулся к двери. Медлин поняла, что ей дали отсрочку, и была благодарна, но все же…

— Анатоль! Подождите! — крикнула она. Он не обернулся, но задержался, и тогда Медлин, приподняв юбку, бросилась за ним. С лица Анатоля исчезли следы гнева, теперь оно выражало лишь глубокую усталость.

Медлин протянула ему портрет.

— Вы действительно его написали?

— Да, — безжизненным голосом ответил Анатоль.

Множество вопросов роилось у нее в голове, но разве она могла задать самый главный: как, обладая таким мастерством, мог Анатоль изобразить лицо, настолько непохожее на его собственное?

— Значит, это должен был быть автопортрет? — осторожно проговорила она. — Вы смотрелись в зеркало, когда работали?

Он издал хриплый смешок, откинул назад спутанные волосы, провел пальцем по шраму.

— Неужели может прийти в голову, что я смотрелся в зеркало?

— Я просто подумала, что… что вы писали портрет, когда были моложе.

— Мне было всего пятнадцать, но даже тогда мое лицо нисколько не походило на изображенное на портрете.

— Пятнадцать! — воскликнула Медлин в благоговейном восторге. Она знала многих известных художников, не обладавших и малой толикой таланта юного живописца. — Вы были гением!

— Я был глупцом, — сказал Анатоль. — Даром тратил время, изображая человека, которым не был и не мог быть. Человека, который… — Он сжал в мозолистой ладони ее шелковистую прядь, в глазах появилась безнадежность. — Человека, который не напугает свою невесту настолько, что она спрячется от него в библиотеке.

— Я не боюсь вас. Во всяком случае, не настолько, чтобы прятаться, — решительно возразила Медлин. — Я пришла в библиотеку, чтобы добыть кое-какие сведения.

— Какие?

— О первой брачной ночи, — поборов гордость, выпалила Медлин. — Я не имею ни малейшего представления о том, что должна делать.

И отвернулась, приготовившись к взрыву смеха… но в комнате наступила тишина, такая долгая, что Медлин не выдержала и взглянула на Анатоля.

Он стоял словно пораженный громом. Наконец ему удалось выговорить:

— Но это должна была объяснить вам матушка!

— Она всегда была слишком занята выбором нового платья или посещением нового салона.

— А сестры? Фитцледж говорил, что у вас замужние сестры.

— Луиза и Джулия? — Подобное предположение могло лишь позабавить Медлин. — Они младше меня. Это я всегда их учила и давала советы. Как я могла прийти к ним и признаться, что я…

— Что вы чего-то не знаете? — сухо закончил за нее Анатоль.

— Вот именно.

— Что же тогда вы собирались делать? — Медлин решила, что сейчас не время объяснять Анатолю, как она мечтала, что нежный и терпеливый возлюбленный посвятит ее в тайны супружества. Она неловко затеребила ленту на шее.

— Я надеялась на свою горничную Эстеллу. Француженки, кажется, от рождения осведомлены о подобных вещах… но, поскольку она уехала, мне оставалось лишь обратиться к книгам.

Анатоль огляделся по сторонам, очевидно, оценивая библиотеку с новой для него точки зрения.

— И здесь нашлись подходящие книги?

— Нет, — хмуро ответила Медлин. — Ничего практического. Лучшее, что мне удалось отыскать, — фраза Чосера, где упоминается некое «орудие», но этого явно недостаточно.

— Пожалуй. — Анатоль задумчиво наморщил лоб.

Медлин ожидала, что ее признание его позабавит. Или разозлит. Однако же Анатоль был озабочен не меньше ее самой. И Медлин пришла в голову ужасная мысль.

— Боже мой, вы тоже девственник, — пробормотала она. — Неужели?

— Конечно, нет! Однако я никогда не имел дела с благовоспитанными дамами и никогда еще не ложился в постель с девственницей. — Анатоль подошел к окну и до пояса высунулся на улицу.

Медлин молча наблюдала за ним, и вдруг ее осенило. Несмотря на чисто мужскую браваду, Анатоль боялся этой ночи не меньше, чем она сама. Только Медлин искала поддержки в книгах, а он — в ночной тьме за окном.

Свет свечи смягчал его жесткий профиль, и лицо Анатоля обрело несвойственную ему беззащитность. Медлин поймала себя на том, что вопреки высоким могучим плечам Анатоль сейчас видится ей пятнадцатилетним подростком, который некогда бродил по комнатам огромного пустого замка. Снедаемый одиночеством, он проводил время с красками и кистью, пытаясь переделать собственное лицо.

Какие темные силы превратили этого мальчика в мужчину с глазами одержимого и шрамом на лице, мужчину, который любит лошадей и ненавидит книги, мужчину, разум которого стал полем битвы между его волей и древними предрассудками? Анатоль казался непостижимым… и все же Медлин должна постичь его, потому что стала его женой.

Последний раз взглянув на портрет, она положила миниатюру на стол, потом подошла к Анатолю и тихонько потянула его за рукав.

— Милорд, — собравшись с духом, сказала она, — мы с вами разумные люди и наверняка найдем способ справиться с тем, что нам предстоит.

Медлин улыбнулась через силу, но рука, которую она протянула Анатолю, была тверда.

— Уже поздно. Думаю, нам пора подняться в спальню.

Анатоль смотрел на протянутую руку, словно боялся, что Медлин вот-вот ее отдернет. Потом он медленно и бережно сжал пальцы Медлин в своей горячей сильной ладони.

— Вы правы, миледи, — хрипло проговорил он, поднося руку жены к губам.

Потом взял подсвечник, и супруги рука об руку вышли из библиотеки.

В спальне Медлин уже царила особая атмосфера, присущая женщине. Сладко пахли духи, на туалетном столике лежали щетки для волос с ручками из слоновой кости, ленты, кружева и другие предметы, столь же загадочные для Анатоля, как сама его невеста.

Медлин стояла у кровати, и единственная свеча освещала ее лицо, застенчиво и выжидающе поднятое к нему. Анатоль понимал, что первый шаг должен сделать он.

А он лишь смотрел на Медлин, словно деревенский увалень. Рука все еще горела от прикосновения нежных пальцев. Он не мог припомнить, когда в последний раз кто-либо отваживался протянуть ему руку. Может быть, никогда.

Этот бесхитростный жест глубоко потряс душу Анатоля. Весь день он мечтал о том, как овладеет Медлин, а вышло, что она каким-то странным образом овладела им.

Минуты шли, и волнение Медлин усиливалось. Теребя подол платья, она спросила:

— Мне надеть ночную рубашку?

— Нет, — хрипло ответил Анатоль. — Она вам не понадобится.

— О-о! — Медлин залилась румянцем, поняв, что он имеет в виду.

Анатоль поморщился, ругая себя за грубоватый ответ. Он подошел к Медлин, обнял… но руки его словно одеревенели, скованные тем, что в его объятиях девственница. Медлин и понятия не имела, какой жар терзает его плоть. Одно неловкое движение, слишком грубая ласка — и он разорвет тончайшую нить, которая только-только возникла между ними.

Анатоль клял себя последними словами, когда случайно выдал Медлин тайну портрета… но каким-то непостижимым образом эта обмолвка лишь улучшила дело. Она оставила портрет в библиотеке, словно забыла о нем. Анатолю казалось, что он одержал верх над соперником.

Медлин, вся напрягшись, все же позволила мужу притянуть ее к себе. Упругие девичьи груди касались его груди, причиняя сладкую муку, и Анатоль всем сердцем жаждал покрыть их страстными, пылкими поцелуями.

Вместо этого он целомудренно прижался губами к ее лбу, а потом осторожно нашарил на спине шнуровку платья.

— Подождите! — воскликнула Медлин, упершись руками ему в грудь и глядя на него снизу вверх широко раскрытыми глазами. — Сначала объясните.

— Что объяснить? — пробормотал Анатоль, опьяненный ее близостью, запахом нежной кожи.

— Объясните, что мы собираемся делать. Кровь, так резво бежавшая по жилам Анатоля, застыла, и он в ужасе уставился на Медлин. Нет! Неужели она и вправду ждет объяснений?

Судя по серьезному выражению в глазах Медлин, так оно и было. Анатоль беззвучно застонал. Только Медлин могла потребовать рассудительных объяснений такого безрассудного явления, как слияние плоти, извечная страсть мужчин и женщин.

— Пожалуйста! -взмолилась она, поняв, что услышит отказ. — Мне было бы гораздо легче…

Анатоль крепче сжал ее талию и судорожно сглотнул. Он без труда обсуждал самые интимные стороны жизни с грумами и конюхами. Почему же так нелегко говорить об этом с собственной женой?

— Ну ладно, — сдался он наконец. — То, что происходит между мужчиной и женщиной, заложено самой природой.

— Да? — ободряюще кивнула Медлин, когда он запнулся.

Анатоль вперил взор в Потолок, ища вдохновения, стараясь вспомнить, откуда он сам получил первые сведения о том, что его отец деликатно именовал «любовными играми».

— Вам, наверное, приходилось наблюдать, как ведут себя суки? — в отчаянии спросил он.

— Суки? — слабым голосом повторила Медлин.

— Ну да, суки гончих. Как они вяжутся с кобелями.

— У нас никогда не было гончих. Только маленький кинг-чарльз-спаниель. — Лоб Медлин прорезала озабоченная морщинка. — Правда, Маффин питал странное пристрастие к ноге нашего дворецкого.

— Это не совсем то, — смущенно сказал Анатоль. Он набрал в грудь побольше воздуха и попробовал еще раз: — А как насчет лошадей? Вы когда-нибудь видели, как… — Перед его мысленным взором предстал храпящий, покрытый пеной жеребец, который кроет кобылу в табуне, и Анатоль живо понял, что пример неудачен. — Хорошо, оставим это, — поспешно произнес он, чувствуя, что на лбу выступают капельки пота. Анатоль никогда не отличался красноречием и предпочитал действовать, а не говорить.

Он решительно сжал губы.

— Медлин, я думаю, будет лучше, если я просто покажу вам.

Прежде чем она успела возразить, Анатоль уселся на край постели и стал быстро снимать сапоги и рубашку. Когда его руки потянулись к пуговицам на панталонах, Медлин тихонько ахнула. Впрочем, хотя Анатоль часто жалел о несовершенстве своего лица, тела ему никогда не приходилось стыдиться.

Сняв панталоны и бросив их на пол, он повернулся к Медлин, готовый к тому, чтобы отвести ее руки со стыдливо закрытого лица — но девушка, не отрываясь, смотрела на него расширенными глазами.

Медлин тоже полагала, что ей следует закрыть лицо руками или хотя бы отвернуться, но не смогла сделать ни того ни другого, хотя густо покраснела. Любопытство всегда было ее грехом.

Она знала мужское тело лишь по произведениям искусства… но одно дело — холст или мрамор, и совсем другое — шесть футов и два дюйма обнаженной мужской плоти.

Анатоль и одетым выглядел весьма внушительно. Когда Медлин увидела его нагим, у нее ослабели колени. Невероятной ширины плечи, мускулистая грудь, покрытая темными волосами, плоский живот, стальные бедра и икры, нигде ни капли жира — он был похож на античного героя.

Взгляд Медлин, однако, был прикован к той части тела, которую совсем иначе изображали на картинах.

— Все распухло. Это больно? — в ужасе прошептала она.

— Эта болезнь легко излечима, — со скупой усмешкой произнес Анатоль. Он шагнул ближе, и при виде огня, пылавшего в его темных глазах, сердце Медлин забилось, словно птица в клетке.

— Теперь ваша очередь, — прошептал он.

— О, нет! — Медлин отпрянула, охватила руками грудь, словно защищаясь. — Пожалуйста… Я не могу.

Анатоль легко удержал ее, положил руку на плечо.

— Вы должны, дорогая, иначе у нас ничего не получится.

В первый раз она услышала от Анатоля ласковое обращение, хоть и произнесенное отнюдь не нежным тоном. Слово «дорогая» не избавило Медлин от смущения, но на сердце у нее потеплело.

Она вынудила себя опустить руки.

— Тогда погасите свечу.

— Но я хочу вас видеть.

— Не надо, — несчастным голосом возразила Медлин, вспомнив, как нелестно отозвался Анатоль о ее хрупкой фигурке. — Вы будете разочарованы. Вы ведь уже говорили, что я для вас слишком мала и худа.

— Тогда я был близоруким идиотом. Сняв с вас этот отвратительный корсет, я понял, как ошибался.

— Корсет? — Подозрения Медлин обратились в твердую уверенность. — Значит, вы все-таки были у меня в комнате прошлой ночью?

На миг показалось, что Анатоль станет все отрицать… но он лишь пожал плечами:

— Я увидел, что вы спите, закованная в это орудие пытки, и решил облегчить вашу участь.

— Но как вы попали в комнату?

— Между спальнями есть дверь.

— Я знаю, но она была заперта с моей стороны. Может быть, вы призрак, умеющий проходить Сквозь двери? — с улыбкой спросила она.

Анатоль не улыбнулся в ответ.

«Он что— то скрывает», -подумала Медлин, и ей показалось необычайно важным узнать все до конца.

— Как вам удалось раздеть меня так, что я не проснулась? Почему вы меня не разбудили? Что вы делали в моей комнате в такое…

— Довольно! — вскричал Анатоль. — Ваши вопросы способны убить всякое желание. Поймите же — то, что происходит между мужчиной и женщиной, не нуждается в словах.

— Но…

— Молчите! — Он зажал ей рот поцелуем, не грубо, но решительно.

Странно, но в этот миг пламя свечи затрепетало, словно от дуновения ветра, и погасло. Медлин подумала, что Анатоль снова зажжет свечу, но он этого не сделал. Теперь он, как видно, сам предпочитал темноту свету, как предпочитал молчание разговорам.

Медлин твердила себе, что придает слишком большое значение тому, что произошло в ее спальне. Анатоль просто сделал так, чтобы ей было удобнее спать. Вполне разумный поступок. Но тогда почему образ Анатоля, склонившегося над ее постелью, так волнует и даже пугает Медлин? Как будто все, недосказанное Анатолем, окутывало его плащом мрачной тайны.

Когда он повернул Медлин спиной к себе, чтобы расшнуровать платье, девушка пожалела, что в комнате темно. Теперь ей хотелось яркого света. Темнота делала Анатоля совсем чужим, словно он и вправду был призраком… а шнуровка слишком уж легко подчинялась его пальцам.

Одна за другой все ее одежды упали на пол, и когда Медлин осталась лишь в невесомой ночной рубашке, ее охватил настоящий ужас.

— Анатоль, — не выдержала она, — я не могу сделать этого, не зная… Если вы не скажете мне… Что сказать? Медлин и сама этого не знала. Анатоль спустил рубашку с ее плеча, коснулся нагой кожи горячими, словно раскаленными губами, и девушка услышала его шепот:

— Не все можно объяснить словами, Медлин. Многое надо познать на опыте.

Он снял рубашку. Обнаженная, дрожащая, Медлин казалась себе уязвимой и беспомощной как никогда в жизни. Анатоль медленно повернул ее лицом к себе, но глаз его не было видно — лишь два огонька слабо мерцали в темноте, словно и впрямь глаза призрака.

Анатоль привлек ее к себе. Когда их обнаженные тела соприкоснулись, Медлин ахнула, и ощущение призрачности исчезло без следа. Плоть, прильнувшая к ее нагой плоти, была реальной, сильной, живой.

Он отыскал губами ее губы, раздвинул их, языком дразняще проникая во влажную глубину рта. Отчего-то Медлин подумала, что теперь понимает, как чувствовала Ева, пробуя на вкус запретный плод, страх и жгучий интерес.

На нее нахлынула волна совершенно новых, неизведанных ощущений. Анатоль все крепче прижимал к себе Медлин, наслаждаясь упругой податливостью ее юного тела. При всем своем невежестве Медлин все же осознавала, если ребенок образуется в чреве женщины, то ее тело должно неким образом соединиться с мужским.

И когда руки Анатоля крепко обхватили ее бедра, когда лона Медлин коснулась жаркая, отвердевшая от страсти плоть… тут-то девушка с отчетливой ясностью поняла, что именно сейчас произойдет.

Это открытие потрясло и ужаснуло Медлин. Никогда еще она не чувствовала себя такой маленькой и хрупкой, как сейчас, перед этим воплощением мужской мощи… но ее страх постепенно растворялся в ощущении сладкой тяжести, в тепле, которое рождалось в самой глубине ее тела.

Она чуть отстранилась и почти беззвучно выдохнула:

— Анатоль, пожалуйста, позвольте мне задать еще один вопрос! Мне будет больно?

Учащенное дыхание Анатоля прервалось, и он сжал в ладонях лицо Медлин. В этот миг он всей душой желал быть либо лучшим любовником, либо лучшим лжецом.

— Да, — сказал наконец Анатоль. — Думаю, в первый раз это будет больно. Прости меня.

Тогда Медлин схватилась обеими руками за его запястья, словно желала сдержать натиск мужской плоти, но прошептала:

— Так поспешим, покуда меня не покинула храбрость!

Анатоль гладил ее шелковистые волосы, но не находил слов, чтобы подбодрить свою отважную женушку. Оставалось лишь одно — увлечь ее к постели. Уложив Медлин на покрывало, он лег рядом с ней. Девушка напряглась… и Анатоль, ощутив это, с горечью подумал, что не в силах ей помочь.

В этот миг Анатоль совершил убийственное открытие. Он спал со многими женщинами, но в этих грешных соитиях не научился любить. Соложницы всегда брали от него то, что было им нужно, и он поступал так же. И вот теперь рядом с ним в темноте лежала его жена — испуганная, ждущая того, что Анатоль не мог ей дать.

Он осторожно привлек девушку к себе, неуверенно поцеловал. Свечу-то он погасил, но даже дар Сентледжей не мог погасить луну. Лунный свет проникал сквозь занавеси, заливал серебром постель, выхватывая из темноты соблазнительные до муки видения: округлое девичье плечо, пламенные волны волос, розовый сосок, изгиб белоснежного бедра…

Тело Медлин было совершенно, но казалось совсем крохотным рядом с его мощными формами. Рука Анатоля, лежавшая на ее груди, казалась слишком грубой и сильной, и он страшился сжать округлые холмики плоти, чтобы не причинить боли.

Он обращался с Медлин бережно, словно с драгоценным хрустальным сосудом, но с горечью чувствовал, что девушка напрягается от каждого его прикосновения, от самой нежной ласки.

Когда Анатоль раздвинул ее ноги, она задрожала, и он мысленно посетовал на неудобства девственности.

Он предполагал, что все будет по-другому. Истории о Сентледжах и пылкой страсти, которую они пробуждали в своих выбранных невестах, вошли в легенды, как история Ланселота и Гвиневеры. Девственность не мешала этим женщинам обладать такой же горячей кровью, как их мужья.

Рассказывали, что Просперо однажды увел чужую невесту прямо от алтаря… а дед Анатоля после свадьбы появился из спальни только через три дня, и его юная жена мечтала снова туда вернуться.

Но сейчас, держа в объятиях свою дрожащую жену, Анатоль ощущал себя не легендарным любовником, а простым смертным, близким к отчаянию. Возможно, Медлин права, и в первый раз не надо требовать многого?

Перевернув девушку на спину, он приподнялся над ней на вытянутых руках, стараясь не смотреть в ее широко раскрытые испуганные глаза.

— Ты готова? — прошептал он.

Глупый вопрос. Медлин замерла под ним, словно, побежденный противник, который ждет последнего рокового удара.

И все же храбро кивнула.

Стиснув зубы, Анатоль изо всех сил сдерживая естественное желание как можно глубже войти в ее манящую влажную теплоту, изо всех сил старался быть понежнее.

Но, боже милосердный, до чего же узкими оказались врата в это девственное лоно! Оставалось лишь ворваться силой, одним стремительным ударом взломать преграду ее девственности. Плоть их слилась, и это упоительное чувство потрясло его, но негромкий крик боли едва не лишил мужества

Анатоль замер и спросил, совершив самый героический поступок в своей жизни

— Хочешь, чтобы я перестал? — Воцарилось молчание… и он понял: его рассудок, если не сама жизнь, в руках Медлин. Потом она тихо ответила:

— Н-нет.

Поцелуй, который Анатоль запечатлел на ее устах, был скорее благодарным, нежели страстным с глухим стоном он вошел в нее глубже, и тогда ему почудилось, что тело Медлин под ним слегка расслабилось.

Возможно ли, чтобы после боли пришло желание? Может быть, если он начнет снова, медленнее со всем присущим ему умением, — ему удастся пробудить в невесте хотя бы подобие страсти?

Анатоль осыпал поцелуями ее шею, упорно стараясь следовать размеренному ритму… Но у него слишком давно не было женщины, а Медлин была такой сладостной, бархатисто-теплой, совершенной. Он погружался все глубже и сильнее, а его поцелуи становились все лихорадочней.

Сладостный взрыв пришел неожиданно, со всей яростью шторма, который так часто обрушивался на скалистые корнуэльские берега. Волна блаженной боли взметнулась ввысь, и Анатоль хрипло закричал.

Он рухнул ниц, почти потеряв сознание, и лежал так, обессиленный, раскаиваясь в том, что потерял власть над собой. Раскаяние лишь усилилось, когда Анатоль понял, что придавил Медлин всем своим весом.

Он в ужасе откатился в сторону. Девушка лежала так неподвижно, что на миг показалось — не дышит.

— Медлин! — Анатоль тронул ее за плечо. Она вздрогнула от его прикосновения, но не ответила. Спутанные пряди волос закрывали лицо. Проклиная себя за небрежность и грубость, Анатоль неловко убрал волосы с ее лица.

Плотно зажмуренные глаза Медлин открылись.

— Это все? — спросила она, недоверчиво глядя на него.

— Да, -хрипло ответил Анатоль. Немного поморщась, словно от боли, Медлин села в постели, подтянула покрывало к груди.

— Мне теперь можно говорить?

Анатоль боялся того, что может услышать, и все же кивнул. Она имела полное право упрекать его в грубости, неуклюжести, неумении владеть собой. Только бы не начала плакать. Он и так чувствует себя чудовищем.

Медлин по-птичьи склонила голову к плечу, как делала всегда, когда что-то обдумывала. Анатоль подобрался.

— То, чем мы только что занимались… — начала она. — Это значит, что теперь у меня будет ребенок?

Ребенок? Как обычно, Медлин застала его врасплох. Мысль о ребенке даже не приходила в голову Анатолю, когда он держал Медлин в объятиях.

Он вдруг ужаснулся, представив себе, что когда-то, при таких же обстоятельствах, его мать была очень похожа на Медлин. Мягкая, с задумчивыми глазами, мечтающая о ребенке. А потом родился он, Анатоль.

— Это не всегда случается сразу, — поспешно ответил он. — Обычно требуется много таких ночей.

— О, значит, нам снова придется это делать?

Смятение, прозвучавшее в ее голосе, хлестнуло Анатоля не хуже пощечины.

— Ну, не прямо сейчас, — сказал он.

— Хорошо. Думаю, я бы не смогла.

— Тебе было так больно? — тихо спросил Анатоль.

— Нет, но я слишком устала. — Медлин смущенно натянула одеяло повыше, словно пыталась укрыться от его взгляда. — А что мы будем делать теперь?

— Наверное, спать.

— Каждый в своей постели?

Анатоль сразу понял, на что она намекает.

— Конечно, — кивнул он, сел и стал собирать пола разбросанную одежду. Натянув панталоны, он подхватил сапоги и рубашку. Медлин уже вытянулась под одеялом, очевидно, не решаясь при Анатоль даже поднять свою ночную рубашку. Просто зарылась в подушку, притихла и ждала, чтобы он ушел.

Анатоль не понимал, почему это причиняло ему такую боль. Когда он спал с другими женщинами, он потом всегда стремился побыстрее расстаться с ними. Почему же сейчас должно быть иначе?

Может быть, потому, что Анатоль был полон горечи и самоуничижения. Медлин не стремилась бы побыстрее от него избавиться, обладай он демонической притягательной силой Просперо. Или красивым лицом, точно таким, как на проклятой миниатюре.

Но он был всего лишь Анатолем — грубым, невежественным, уродливым чудовищем.

— Ну, тогда… доброй ночи, — неловко произнес Он и отошел от постели. Но у двери его остановил голос Медлин:

— Анатоль!

Он оглянулся. Девушка сидела в постели, озаренная серебристым сиянием луны. Волны пламенно-темных волос ниспадали на бледные плечи. С изумлением Анатоль осознал, как сильно влечет его остаться, прикоснуться к ее лицу, сжать ее в объятиях, обладать ею снова и снова.

Медлин улыбнулась.

— Я просто хотела, чтобы вы знали… Это было совсем не так плохо.

Анатоль отшатнулся. Не так плохо? Улыбка Медлин была мягкой и застенчивой… но она словно брызнула ядом на остатки его уязвленной гордости. Он молча вышел из комнаты и заперся у себя в спальне.

Лишь когда Анатоль исчез за дверью, Медлин с облегчением вытянулась на постели, устроилась поудобнее на подушках. Напряжение последних часов и нескольких предыдущих дней давало себя знать, и сил у нее не осталось даже на то, чтобы дотянуться до ночной рубашки.

А кроме того, касание ткани к обнаженной коже было таким волнующим и чувственным. Нагота помогала ей заново ощущать свое тело.

Медлин думала о том, что произошло этой ночью. Каким странным, удивительным образом плоть Анатоля соединилась с ее плотью! И это оказалось совсем не так страшно, как она воображала.

Сначала она, как он и говорил, почувствовала боль… но ласки Анатоля были так сдержанны, почти застенчивы, он так старался быть нежным. И кроме боли, было еще что-то, чего Медлин не могла описать словами… Обещание, надежда, что следующий раз даст ей нечто большее.

Неужели она способна даже помыслить о том, чтобы это произошло снова? «Почему бы и нет», — подумала Медлин, с затаенной улыбкой утыкаясь в подушку. Она ведь больше не девственница. Медлин всегда ощущала полное безразличие, когда сестры, хихикая, делились друг с другом секретами «замужних дам», всегда чувствовала себя изгоем в женском обществе. Пока она читала и философствовала о «природе вещей», Луиза и Джулия жили — флиртовали, выходили замуж, на опыте познавали древние тайны жизни.

Теперь Медлин тоже была причастна к этим тайнам. Сегодня она узнала многое о мужчинах, об Анатоле. Она стала женой. И, может быть, раньше чем через год — через девять месяцев — станет матерью.

Эта мысль преисполнила Медлин благоговением. Веки наливались тяжестью, девушка зевнула. Перед ее мысленным взором возник ясноглазый младенец, который быстро превратился в полдюжины прелестных малышей, цеплявшихся за ее колени. Разумеется, она сама будет заниматься их образованием, награждать леденцами и шоколадом, когда они будут безошибочно спрягать латинские глаголы и читать наизусть Гомера на безупречном греческом.

Ресницы Медлин сомкнулись, и она заснула в мечтах об образованных детях, которые с обожанием глядели на нее удивительными темными глазами своего отца.

Она спала и не знала, что под утро Анатоль снова пробрался в ее комнату. Хотя рассвет только-только занимался, он уже был одет в сапоги и плащ для верховой езды и собирался в конюшню. Последние минуты ночи, о которой он так мечтал, неумолимо уходили. Первая брачная ночь кончалась, наступало утро.

Он многого ждал от этой ночи. Ждал избавления от гнетущей боли, от одиночества, тоски, одолевавших его уже несколько месяцев. Однако избавление не пришло, и сегодня, как и всегда, он метался в своей спальне, как зверь в клетке. Он проклинал тот день, когда отправил Фитцледжа на поиски невесты, проклинал судьбу, которая привела к его порогу Медлин Бертон.

Но сейчас он смотрел на спящую Медлин… и ярость утихала. Во сне она сбросила с себя одеяло и теперь лежала на спине, закинув руку за голову, волосы, отливавшие золотом и медью, струились на обнаженную грудь.

Он просил у судьбы обычную женщину, а та послала ему королеву фей.

Да, подумал Анатоль, именно так он и изобразил бы Медлин, если бы давно не забросил кисть. Фея с прозрачными крылышками, спящая в сердцевине цветка в своей невинной наготе. Только не хрупкого цветка, вроде примулы или лилии. Нет, его практичная Медлин предпочла бы хороший, надежный одуванчик.

Анатоль криво улыбнулся своим фантазиям, но все же подумал, что теперь гораздо лучше знает свою хрупкую жену. И он не должен испытывать столь горького разочарования. Да, Медлин не та пылкая, необузданная любовница, на которую он надеялся… но, несмотря на всю свою утонченность, держалась она неплохо.

Она не рыдала, не кричала, чтобы Анатоль к ней не прикасался, — собрала всю свою храбрость и терпела. А ведь он ничего больше не требовал от жены, верно?

Он сам сказал Фитцледжу, что ему будет достаточно, если Медлин научится не бояться его. «Мне не надо, чтобы меня любили», — вот что он говорил тогда.

— Мне не надо, чтобы она меня любила, — упрямо прошептал Анатоль… но теперь, когда за окном стояла серая завеса предрассветной мглы, когда рядом спала Медлин, блаженно не ведая о его присутствии, эти слова показались ему пустыми и неубедительными. Пять часов утра…

В столь грустный и одинокий час бессмысленно лгать самому себе.

9

С моря пришел утренний туман, окутав замок Ледж белым покрывалом. Тропа, ведущая через гряду скал вниз, где грузно бился прибой, была едва различима. Анатоль, однако, направлял жеребца железной рукой с уверенностью человека, которому знакомы все уступы и трещины родной земли. Мальчиком он часто играл s этих скалах, и тогда на извилистых тропинках его поджидали пираты и разбойники. Зажав в зубах кинжалы, они ползли наверх, туда, где стоял Анатоль, размахивая ивовым прутиком, который заменял ему меч. А иногда он уходил в запущенный сад, спускавшийся почти до самых скал, и там, среди рододендронов и шиповника, играл в прятки с эльфами.

Но все это было до того, как жизнь его матери трагически оборвалась. Мать унесла с собой в могилу и короля эльфов, и предводителя пиратов, и все мальчишеские восторги перед красотой крутых скал, бескрайнего моря, безбрежного неба.

Однако за все те годы, что Анатоль был хозяином замка Ледж, ему никогда так не хотелось бежать из замка, как сейчас. Бежать куда глаза глядят, бежать от нее.

От Медлин, его невесты, огненной женщины.

Анатоль, сам того не желая, придержал лошадь, оглянулся. Вдалеке был виден дом, ненавидимый и любимый одновременно. Зубчатые стены и древние башни неясно проступали в тумане, словно замок был всего лишь видением или картинкой из книги сказок.

Он едва мог разглядеть окно, за которым спала юная женщина с рассыпанными по подушке огненными волосами, женщина, тоже вышедшая из сказки. Память о ее красоте звала Анатоля, словно пение сирены, манила вернуться в спальню. Разбудить нежным поцелуем, взять ее руки в свои…

«И что дальше?» — насмешливо спросил внутренний голос. Повторить неудачу прошлой ночи? Анатоль не знал, не ведал, как пробудить в Медлин великую страсть и безмерную преданность, которые, как считалось, присущи невесте Сентледжа.

В отчаянии Анатоль выругался сквозь зубы. Он даже не отважился сегодня утром встретиться с Медлин лицом к лицу, чтобы она не прочла в его глазах безнадежное, безумное желание.

Анатоля никто никогда не любил. Что вдруг заставило его искать любви? Этого он не знал. Знал лишь, что надо на время исчезнуть из замка, чтобы разобраться в своих странных чувствах и страхах, снова обрести власть над собой.

Словно для того, чтобы утвердиться в этой мысли, Анатоль пришпорил жеребца и поскакал вниз. Навстречу тому, что также угрожало спокойствию его души, но было гораздо приятней и недвусмысленней.

Навстречу Мортмейнам.

На берегу туман был гуще и холоднее. Самая подходящая погода, чтобы гнаться за призраком женщины, которая, скорее всего только плод старческой фантазии или слабеющего зрения! Да и трудно найти лучшее место для поисков врага, которого давно считали мертвым.

Анатоль натянул повод, вглядываясь сквозь туман в лежавшую перед ним небольшую бухту. Море уже успокоилось, после ночного шторма остались на берегу только серые груды плавника.

Этот участок побережья был пустынным и опасным. Острые скалы торчали над поверхностью воды, золотистые пятна на песчаном берегу напоминали о зыбучих песках, в которых бесследно исчезал неосторожный путник.

Бухту окружали голые холмы — ни рыбачьих хижин, ни растянутых для просушки сетей, только полуистлевшие дубы да развалины некогда величественного господского дома.

Когда— то поместье носило пышное французское имя, но со временем местные рыбаки стали называть его Пропащей Землей, ибо место это пользовалось дурной репутацией: здесь разбивались о скалы корабли, гибли моряки, путники навек пропадали в зыбучих песках или от руки злодея. Земля эта считалась такой же злокозненной и предательской, как сами Мортмейны.

Анатоль зябко поежился, но не утренняя сырость была тому причиной. Это место источало зло, проникавшее до самых отдаленных границ владений Сентледжей. Если бы даже поместье Мортмейнов находилось за тысячу миль отсюда, Сентледжи все равно ощущали бы это зло.

Анатоль осторожно направил коня по узкой тропке, идущей с берега к дому через болотистый луг. От напряжения у него сводило плечи. Ни разу не видел он ни одного Мортмейна, но чем ближе подъезжал к развалинам, тем отчетливее ощущал холод тени врага.

Самого заклятого врага Сентледжей. Кто приговорил и сжег лорда Просперо за колдовство? Мортмейн. Кто привел армию Кромвеля, разорившую замок Ледж? Мортмейн. Кто стоял за убийством леди Дейдры? Снова Мортмейн.

И так до последних поколений, до незаконной казни младшего брата отца Анатоля Уатта Сентледжа, который был повешен сэром Тайрусом Мортмейном по облыжному обвинению в заговоре против короля. Повешен без суда и следствия. Это и привело к последней распре между сэром Тайрусом и дедом Анатоля, которая окончилась здесь, на холме, ночью мести и огня.

Жеребец Анатоля прянул и попятился, раздувая ноздри, словно легкий ветерок, долетевший от дома, все еще хранил едкий запах дыма. Конь вставал на дыбы и все норовил повернуть, со свойственной животным остротой чувствуя смерть и запустение.

Отчаявшись унять его, Анатоль спешился, привязал испуганного жеребца к нижней ветви дуба и дальше пошел пешком.

Над ним высились развалины Мортмейн-Мэнор. От дома остались только стены, выбитые окна зияли, словно пустые глазницы. Почерневший памятник преступлениям Мортмейнов. Великая гордыня и жажда мести обратились в труду пепла и мусора.

Помедлив, Анатоль настороженно шагнул в зияющий провал, который некогда был парадным входом Мортмейн-Мэнор. И почти сразу остановился, опасаясь, что при первом неосторожном движении останки дома обрушатся ему на голову.

Внутри были только груды камня, обугленные, треснувшие балки, горки старого пепла. Все ценное было давно уже разграблено. Вместо крыши над головой бледнело облачное серое небо. Было совсем тихо, лишь иногда кричали грачи, устроившие гнездо в остатках печной трубы.

Анатоль нахмурился. Он и сам не знал, что собирался найти на пропащей земле, хотя если кто-либо из Мортмейнов и остался в живых, искать его надо было именно здесь.

Однако в доме не было никаких следов человека. Убедившись в этом, Анатоль уже повернулся к выходу, но вдруг ощутил, что туман вокруг сгустился, проникая до мозга костей. Рядом был чужой.

Анатоль напряженно вслушивался, но не уловил ни звука, только чуял чье-то присутствие. Волосы у него зашевелились, и тревога стучала в висках, словно погремушка сторожа.

Это шестое чувство действовало здесь не так четко, как в замке Ледж, словно рассеивалось особой атмосферой Мортмейн-Мэнор. Анатоль не видел;

чужака, просто знал, что приближается опасность. Ощущение усиливалось с каждой секундой, вызывало удушье. Враждебность. Опасность. Угроза.

Анатоль мысленно выругал себя, что не взял заряженный пистолет. Правда, на боку у него висела шпага, а он хорошо владел этим оружием.

Он бесшумно извлек шпагу из ножен, напрягая все чувства, чтобы уловить движение или звук, которые подскажут, где прячется враг.

Вон там, наконец, понял он. Все eгo нервы, все мускулы были напряжены до предела. Кто-то притаился справа от входа за полуразрушенной стеной.

Кровь бешено стучала в жилах. Сжав губы, Анатоль двинулся вперед. Не успел он достигнуть пролома, как ниоткуда, из пустоты, возникло и с пронзительным свистом рассекло воздух лезвие шпаги. Он отразил удар и сделал стремительный выпад. Острие шпаги замерло в нескольких дюймах от сердца нападавшего. Спасло его не только проворство — Анатоль сдержал руку, узнав противника.

Он опустил шпагу, посмотрел в знакомое лицо. Красиво уложенные пепельно-золотистые волосы обрамляли аристократическое лицо с совершенными чертами античной статуи: точеный нос, брови вразлет, красиво очерченный чувственный рот.

Роман Сентледж. Человек, которого Анатоль никак не ожидал здесь увидеть.

Холодные голубые глаза Романа с угрозой и вызовом смотрели в черные глаза Анатоля, и все же ему первому пришлось отвести взгляд. С неловким смешком он отступил и вложил рапиру в длинные ножны, так что она приобрела безобидный вид мужской трости с золотым набалдашником.

— Что ж, кузен, для начала неплохо! А представь, что было бы, если б мне удалось застать тебя врасплох?

Анатоль тоже опустил шпагу. Напряжение тотчас уступило место гневу.

— Чертов дурак! С какой стати ты на меня напал? — Роман вскинул брови в притворном изумлении.

— Откуда мне было знать, что это ты? Я же не обладаю твоим знаменитым даром провидения. Я подумал, что здесь прячется какой-нибудь беглый каторжник.

— Ну и глупо. Мне ничего не стоило тебя убить.

— Воистину, то была бы великая трагедия! — Роман насмешливо улыбнулся. — Сентледж, проливший кровь сородича, сам обречен. Так, кажется, гласят старинные легенды?

Роман не питал почтения к старинным легендам — тем более к легендам Сентледжей, у Анатоля же при каждой встрече с кузеном неизменно возникало искушение испытать это пророчество, пускай даже ценою собственной гибели.

Однажды, в юности, он едва не поддался соблазну, но, по счастью, рядом оказались более мудрые люди, которые и разняли двоюродных братьев. Теперь же он мог полагаться только на свой здравый смысл.

Стиснув зубы, Анатоль поскорее вложил шпагу в ножны. Чего доброго. Роман со свойственной ему изобретательностью снова попытается толкнуть его на опрометчивый поступок.

Кузен поднял с земли шляпу из мягкого фетра цвета бронзы, с низкой тульей и узенькими полями. Одет он был по французской моде: редингот с бархатным воротом и эмалевыми пуговицами, на которых изображены сцены охоты, кремовые панталоны, начищенные до зеркального блеска сапоги для верховой езды. Весь этот антураж казался излишне элегантным для прогулки по столь пустынной местности, но Романа трудно было представить себе в другом виде.

С раздражением следя, как Роман тщательно пристраивает шляпу на голову, Анатоль спросил:

— Что, черт побери, тебе здесь понадобилось? Не спеша с ответом, Роман принялся неторопливо натягивать на холеные руки замшевые перчатки.

— То же самое я мог бы спросить у тебя, братец, — наконец соизволил ответить он. — Судя по слухам, я должен принести тебе поздравления. Когда прибывает твоя невеста? Я-то был уверен, что ты с головой погружен в приготовления к свадьбе.

— Она уже состоялась. Вчера. Роман остолбенел.

— Понятно, — наконец сказал он. На миг холеное лицо исказилось, став почти безобразным, но это выражение быстро исчезло. Он надел вторую перчатку и заговорил уже обычным, насмешливо-непринужденным тоном: — У тебя была свадьба, а ты даже не удосужился меня пригласить? Очень дурно с твоей стороны! Видно, ты никогда не слыхал истории о злой фее, которую не пригласили на семейное торжество, и в отместку она натворила немало бед.

Тонкая улыбка кузена, как обычно, вызвала у Анатоля неясное беспокойство. Одной из самых неприятных черт Романа было то, что никто не мог с уверенностью сказать, шутит он или говорит серьезно.

— Я не приглашал никаких фей, ни злых, ни добрых, — угрюмо ответил Анатоль. — Это сугубо личное дело.

— Как это на тебя похоже! — покачал головой Роман. И отступил, на миг потеряв показное безразличие. — Ты должен был, по крайней мере, сообщить мне, что женишься.

— Вот уж не думал, что обязан перед тобой отчитываться.

— Не обязан, но ты же знаешь, что я… — Роман оборвал фразу, и Анатоль докончил за него:

— Ты всегда считал себя моим наследником.

— Признаться, да.

— Довольно глупо с твоей стороны.

— Возможно.

— Неужели ты всерьез рассчитываешь унаследовать замок Ледж? Мы одного возраста. Почему ты решил, что переживешь меня?

— Человек может питать надежду, не так ли? — проговорил Роман с мягкой улыбкой, но глаза его оставались холодными и злыми.

Анатоль не был потрясен. Он давно знал, что Роман желает его смерти, более того — и сам порой испытывал к кузену то же чувство. По воле случая они родились в один день и в один час — и ненавидели друг друга чуть ли не с колыбели.

Возможно, потому, что были слишком разными. Роман с его лощеными манерами и элегантностью принадлежал к миру салонов и бальных залов, в то время как Анатоль признавал лишь конюшни, дикие скалы да вересковые пустоши.

Или потому, что Роман оказался одним из немногих Сентледжей, кого не коснулось родовое проклятие. Он не обладал никакими необычными способностями, чему Анатоль всегда люто завидовал.

А может, причина его нелюбви к кузену коренилась в чем-то гораздо более простом. Например… в дверях. Двери библиотеки, гостиной, кабинета, которые оставались закрытыми для Анатоля, приветливо распахивались перед Романом.

Прогнав неприятные воспоминания, Анатоль с каменным лицом проговорил:

— Жаль тебя разочаровывать, но я намерен прожить долгую жизнь и оставить после себя много сильных и здоровых сыновей.

— Наверное, так и будет, -вздохнул Роман, смерив неприязненным взглядом мощную фигуру Анатоля. — Хотя, должен признаться, я не верил, что ты когда-нибудь женишься.

— То есть ты думал, что ни одна женщина не захочет пойти за меня?

— Ну, такой супруг испугает кого угодно, братец! Правда, вы считаете, что для каждого Сентледжа можно найти идеальную пару. Я полагаю, ты не обошелся без услуг Искателя Невест?

— Да, — ответил Анатоль, предчувствуя насмешку.

Губы Романа и вправду искривились в презрительной улыбке.

— Я считал, что ты все-таки умнее. Вот у меня хватает здравого смысла не обращать внимания на дурацкие семейные заветы. Неужели ты и впрямь доверил поиски своей жены выжившему из ума полуслепому старику?

— Фитцледж до сих пор превосходит умом многих моих знакомых, да и зрение у него хоть куда, особенно в Очках.

— Надеюсь, он не забыл их дома, когда отправился искать тебе жену? Кстати, где он ее нашел?

— В Лондоне.

— В Лондоне? — удивился Роман. — Вот так сюрприз! Тебе более пристало бы коротать свой век с одной из местных амазонок. А кто она такая?

Анатолю не хотелось говорить с кузеном о Медлин, но Роман без труда мог узнать все и сам.

— Ее имя Медлин Бертон.

— Одна из дочерей достопочтенного Гордона Бертона?

— Кажется, да.

— Хорошая кровь. Старик приходится троюродным братом графу Крофтсмурскому. Правда, эта ветвь семейства всегда отличалась мотовством. И вечно сидит в долгах. Не думаю, чтобы за невестой дали хорошее приданое.

Анатоль подозрительно прищурился.

— Откуда ты так хорошо осведомлен о семье моей жены?

Роман расхохотался:

— Дорогой мой кузен! В отличие от тебя, я не похоронил свою жизнь в Корнуолле. Я часто бываю в Лондоне и выезжаю в свет. Правда, твою Медлин я что-то не припомню. Что она за существо?

— Женщина.

— Об этом я и сам мог бы догадаться. Я имею в виду — какая она? Хорошенькая? Красавица?

Отчего— то эти вопросы вызвали у Анатоля неприятное беспокойство.

— Она вполне приемлема.

— Вполне приемлема? — снова рассмеялся Роман. — А где же страсть, которую должны питать друг к другу Сентледж и его выбранная невеста? Я также удивлен, что молодая супруга так быстро отпустила тебя. Согласно вашим преданиям, она должна бы молить тебя о новых и новых ласках.

«Вот уж вряд ли», — подумал Анатоль, тем более что супруга мирно спала и даже не заметила, что он уехал. На него нахлынули непрошеные воспоминания.

«Это было совсем не так плохо», — Анатоль с раздражением понял, что краснеет, и это не укрылось от острых глаз его кузена.

С поддельным участием Роман проговорил:

— Надеюсь, пока не произошло ничего непоправимого? Не может быть, чтобы Фитцледж снабдил тебя не той женщиной. Трудно поверить, что даже Искатель Невест может совершить ужасную ошибку!

— Он не ошибся.

— Конечно, нет, — произнес Роман с фальшивым участием, хотя Анатолю и без того уже хотелось свернуть ему шею. — Но, может быть, — просто так, на всякий случай, — тебе следует повременить с этой маленькой церемонией вручения меча… а также души у сердца… на веки вечные?

Анатоль еще гуще залился краской.

— Бог ты мой! Ты уже это сделал. — На лице Романа появилась жестокая усмешка. — Скажи-ка, не думал ты предложить ей цветы?

Стрела попала в цель, и Анатоль отшатнулся. В этот миг он понял истинную причину своей неприязни к Роману: тот пользовался отголосками дара Сентледжей, чтобы найти самое уязвимое место в душе человека, место, куда можно предательски всадить кинжал и сладострастно поворачивать его в ране.

Анатоль напрягся — он не собирался хвататься за шпагу, хотел лишь прижать руку ко лбу и расправиться с Романом иным, куда более страшным образом. Только Роман мог толкнуть его на подобное… и удерживала Анатоля лишь мысль, что Роман получит особое извращенное удовольствие, если заставит его перейти грань.

Он отвернулся от кузена, глядя туда, где у подножия холма пасся жеребец, ухитрившись найти на берегу пару стебельков чахлой травы. Только полностью овладев собой, Анатоль снова повернулся к Роману.

— Оставь в покое мою жену, — холодно произнес он. — Это не твое дело. За всей пустой болтовней ты так и не ответил, что тебе понадобилось на Пропащей Земле.

— Увы, кузен, вот это уже не твое дело.

В восторге от того, что сумел довести Анатоля до бешенства, он отвесил оскорбительный поклон и исчез за стеной. Чертыхаясь, Анатоль бросился следом туда, где Роман привязал свою лошадь.

Крупный серый мерин нетерпеливо топтался у дверей низкого каменного домика, бывшей привратницкой. Роман направился к лошади, но Анатоль без труда перегнал его и схватил повод.

Кузен остановился, сверля Анатоля ненавидящим взглядом, но тот, словно ничего не замечая, с нарочитым терпением повторил свой вопрос:

— Так что тебе здесь понадобилось, Роман? Тоже ищешь следы Мортмейнов?

Враждебность в глазах Романа сменилась искренним изумлением.

— Боже всемогущий! Конечно, нет. Я же не какой-нибудь деревенский невежда, чтобы верить в воскрешение мертвых.

— Есть подозрение, что не все Мортмейны мертвы. Мне стало известно, что кто-то из них выжил той ночью. Женщина. Возможно, дочь сэра Тайруса.

— Надеюсь, что нет. Это было бы чертовски неудобно. — Роман потянулся к поводу, но Анатоль только крепче сжал руку.

— Если ты не ищешь Мортмейнов, то, какого черта здесь делаешь?

У Романа от злости задергались губы, но все же он с мученическим вздохом ответил:

— Осматриваю.

— Осматриваешь? Землю Мортмейнов?

— Нет, мою.

Анатоль был так ошеломлен, что ослабил хватку. Воспользовавшись этим. Роман выхватил у него повод. Испуганный мерин заплясал на месте, задирая голову.

— Что за чушь ты несешь? — спросил Анатоль.;

— По-моему, я ответил достаточно ясно! — огрызнулся Роман, похлопывая по спине взбудораженного мерина. — Я купил Пропащую Землю. Купчая подписана вчера.

— Купил? У кого?

— У отдаленного родственника жены сэра Тайруса, который унаследовал поместье после смерти Мортмейнов. Он лондонский банкир и был только счастлив избавиться от этой обузы, так что покупка обошлась мне дешево.

— Ты что, спятил?

— Да нет.

— Тогда почему тебе пришло в голову купить это проклятое место?

— Может быть, потому что мне, в отличие от тебя, не повезло получить богатое наследство, — с оттенком горечи сказал Роман. — Отец оставил мне только убыточную ферму и нелепую коллекцию ископаемых, которую он собирал всю жизнь. Мне всегда хотелось владеть чем-то еще, кроме пары облезлых овец и множества древних камней.

— Но купить Пропащую Землю… — Анатоль встревожено обвел взглядом унылый ландшафт, уродливые руины, прислушался к шепоту ветра, в котором слышалась угроза. — Люди, которые здесь жили многие века, были врагами нашего рода. Чтобы Сентледж владел землей, оскверненной Мортмейнами… Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Ты уже начинаешь говорить точь-в-точь как старикашка Фитцледж. Суеверный дурак! — фыркнул Роман. — Ты забыл, кузен, кому когда-то принадлежал твой драгоценный замок Ледж. И забыл, что я могу обойтись без твоего одобрения.

Роман вскочил в седло, разобрал поводья затянутыми в перчатки руками.

— А теперь прошу меня извинить. Нынче у меня много дел. Я должен встретиться с архитектором, который будет перестраивать Мортмейн-Мэнор.

Анатоль и хотел бы продолжить разговор, но ему ничего не оставалось, как отойти в сторону и дать Роману дорогу.

— Приятно было с тобой повидаться. — Роман хищно ухмыльнулся и послал коня в галоп. Но направился не к бухте, а наверх, в холмы, и скоро растворился в тумане.

Анатоль с трудом поборол желание поскакать за кузеном — вдруг да удастся его образумить? Роман либо беспечный дурак, либо расчетливый негодяй. Даже после стольких лет знакомства Анатоль не мог сказать, кто именно. И все же одна мысль о том, что Роман будет владеть Пропащей Землей, вселяла в него безотчетный ужас… хотя в одном кузен был, безусловно, прав…

Мортмейны и вправду когда-то владели замком Ледж и прилегающими к нему землями. Они задумали установить свою власть в этой части Корнуолла, но были наказаны за измену королю. У них отобрали всю собственность, кроме небольшого куска бесплодной земли на побережье. Самая ценная часть их поместий была пожалована в награду молодому чужеземному рыцарю по имени Просперо.

Однако беспокойство Анатоля не имело отношения к самой Пропащей Земле и ее истории. Меньше всего на свете ему хотелось, чтобы Роман обосновался так близко к границам его собственных владений. Видит бог, он предпочел бы Мортмейнов! Когда он вернется в замок, надо будет первым делом кое-что вызнать с помощью кристалла, и тогда…

Тут Анатоль выругался сквозь зубы. Он не сможет воспользоваться кристаллом, потому что вручил меч своей невесте. Нахмурившись, хозяин замка Ледж спустился с холма к ожидавшему его жеребцу.

Он старался не думать о том, что говорил Роман о Медлин, но намеки кузена обладали удивительной способностью отравленными иглами впиваться в разум.

«Такой супруг испугает кого угодно… А где же страсть, которую должны питать друг к другу Сентледж и его выбранная невеста?… Я удивлен, что молодая супруга так быстро отпустила тебя… Даже Искатель Невест может совершить ужасную ошибку…»

Анатоль вскочил в седло, стараясь заглушить ненавистный голос, который лишь сильнее разжигал его собственные сомнения. И все же поскакал к замку Ледж, так и не избавившись от тревожной мысли, что, быть может, слишком рано вручил свой меч и свое сердце Медлин Бертон.

Все утро Анатоль провел в деревне и на близлежащих хуторах, расспрашивая всех подряд о загадочной женщине. Он поговорил даже с рыбаками, которые ожидали отлива в бухте.

Оказалось, однако, что никто чужой не появлялся в окрестностях замка — только щегольски разодетый архитектор, нанятый Романом, да Безумная Люси, старая колдунья. Анатоль и сам не знал, почему так упорно продолжает поиски. Может быть, потому, что возвращение законной наследницы Мортмейна сделало бы Пропащую Землю недоступной для Романа? В конце концов, стоит ли бояться женщины?

Утренний туман давно рассеялся и сменился погожим днем. Уставший Анатоль перевел жеребца на рысь, с огорчением думая, что утро прошло впустую.

Он не раскрыл тайну загадочной посетительницы кладбища и не разрешил еще более волнующую тайну собственного сердца, не понял, какие чувства питает к своей жене.

И все же, когда коня и всадника накрыли своей тенью высокие стены замка, сердце Анатоля запело от радостного ожидания. Просто потому, что Медлин была в замке. Он галопом влетел во двор, нетерпеливо поглядывая на высокие стрельчатые окна.

Он вел себя так, словно Медлин ждет его возвращения и сейчас сбежит по лестнице навстречу, раскинув руки, поднимет прекрасное лицо, чтобы встретить его поцелуй… и впервые за долгие, долгие годы он почувствует, что он вернулся домой.

Анатоль осадил коня, задохнувшись от отвращения к себе. В какого глупца превращает его эта женщина!

Его и впрямь ждали в замке с нетерпением — но не Meдлин. Анатоль услышал крик, и минуту спустя по лестнице, спотыкаясь, скатился Люциус Тригхорн.

Анатоль никогда не видел ворчливого старика в таком волнении. Тригг мчался так, словно тысяча крошечных демонов кусала его за пятки. Анатоль торопливо спешился. Что случилось? Какая беда могла произойти в его отсутствие?

Уилл!

К горлу Анатоля подкатил комок. Нет, черт побери, нет! Он только сегодня утром еще раз предупредил парня, чтобы тот держался подальше от дров, и велел привязать Цезаря и следить за ним. Пес был слишком стар, чтобы бежать за лошадью, но всегда рвался за хозяином, когда тот выезжал на прогулку.

«Но, может быть, — думал Анатоль, вглядываясь в лицо Тригга, — надо было привязать не Цезаря, а Уилла?»

Тригг, ловя ртом воздух, привалился к боку жеребца.

— О-о, хозяин, — еле выговорил он. — Слава богу, что вы дома! Случилось ужасное…

Анатоль схватил старика за плечо, встряхнул. Голос его стал резким от тревоги и нетерпения.

— Отдышись поскорее и отвечай! Что случилось? Уилл? Черт бы побрал мальчишку! Почему он не послушался…

— Нет, не Уилл, — перебил его Тригхорн. — На замок… напали.

Напали? Анатоль уставился на Тригга, словно тот сошел с ума. Замок Ледж не подвергался нападениям со времен Кромвеля!

Нелепо думать, что такое могло случиться лишь потому, что он уехал и оставил без защиты свою жену. Никогда в жизни Анатоль не испытывал подобного.

— Напали? Кто? — закричал он, хватаясь за шпагу. — Разбойники? Бандиты? Мортмейны?

— Нет, — простонал Тригг, падая на колени. — Женщины!

10

У Медлин сняла фартук, прикрывавший ярко-желтое платье, и повесила его на спинку стула, который только что полировала. Теперь стул просто блестел — так же, как и стол, и большая часть книжных полок. Конечно, прибрано было еще не все, но Медлин добилась изрядных успехов не только здесь, в библиотеке, но и в других помещениях нового крыла. Она и ее помощницы.

Преподобный Фитцледж помог ей нанять с полдюжины крепких крестьянок, и скоро нижние залы превратились в гудящий улей. Такого зрелища стены замка не видели уже много лет.

Жужжание женских голосов, шелест юбок, шаркание швабр, скребущих полы… Люциус Тригхорн спрятался подальше от того, что с горечью назвал «вторжением нижних юбок», но Уилл и второй молодой лакей, Джереми, сами вызвались помочь женщинам.

Медлин решила заняться библиотекой. Когда тени удлинились, она посмотрела на ряды книг, аккуратно стоявших на полках, и почувствовала истинное удовлетворение. Завтра она начнет сортировать книги и составлять каталог, а пока…

Медлин устало провела рукой по лбу и, разгоряченная работой, решила выйти на воздух. Перед ней лежал дикий, запущенный сад, спускавшийся к самому морю. Высокие рододендроны и кусты азалий тянулись к небу, затянутому жемчужной послеполуденной дымкой, по ковру из колокольчиков и желтого вереска вилась полузаросшая тропинка, воздух полнился ароматом цветов и соленым запахом моря.

Все, что росло в этом саду, казалось, не ведало о суровом климате, сыром дыхании туманов, рокоте моря, похожем на рычание гигантского дракона. Медлин сорвала ветку ярко-розового рододендрона и подумала, что, может быть, и ей удастся расцвести в этом бесплодном краю.

Она думала так потому, что помнила о прошлой ночи.

Медлин не обманывала себя и не воображала, что между ней и Анатолем возникло чувство, похожее на ту великую любовь, о которой она мечтала… однако вчерашняя ночь вселяла надежду, что они, по крайней мере, могут ладить друг с другом, если будут вести себя разумно.

Хотя… Нахмурясь, девушка сорвала ветку вереска, несколько синих колокольчиков. И следа благоразумия не было в ней, когда, проснувшись утром, она обнаружила, что муж просто исчез, не сообщив, куда он едет, даже не попрощавшись. Боль, которую тогда ощутила Медлин, казалась еще острее от того, что была неожиданной.

Она долго укоряла себя в глупости. Разумеется, не стоило и ждать, что Анатоль будет с утра до вечера увиваться вокруг нее. Этот человек, дикий и свободный, как морской ветер, привык к полной независимости. Он всегда поступал, как ему заблагорассудится, никому и ни в чем не давая отчета… Медлин в его отсутствие могла без труда найти себе занятие.

Во— первых, придать дому более цивилизованный вид, с улыбкой думала она, углубляясь в сад и прибавляя новые цветы к своему букету. Потом… потом она попробует несколько цивилизовать мужа.

Всего лишь пару минут спустя стало ясно, что к этому делу лучше приступить незамедлительно. Медлин замерла, прислушиваясь к громовому голосу, который доносился из дома.

Анатоль зовет ее! Наконец-то он вернулся! Сердце Медлин учащенно забилось. Странно, как быстро все меняется! Еще вчера утром она боялась встретиться со своим диким женихом, а сегодня с застенчивым нетерпением ждет возвращения мужа.

Однако Медлин не собиралась бросаться на этот нетерпеливый зов, словно хорошо выученная собака. Она вынудила себя спокойно дождаться, пока Анатоль появится в конце тропинки. Его заляпанный глиной плащ был небрежно наброшен на плечи, спутанные черные волосы гривой ниспадали на лицо.

В этом прелестном саду Анатоль казался чужим, словно древний воин, заблудившийся во времени.

«Мой темный воин», — подумала Медлин с гордостью… и испуганно ахнула, вспомнив, что на ней все еще чепец, надетый для уборки.

Девушка укрылась за деревом, сорвала чепец и принялась поправлять растрепавшиеся волосы.

Анатоль потерял ее из виду.

— Медлин! — В его голосе теперь звучала тревога. Он двинулся по тропинке, прочь от того места, где пряталась девушка.

Медлин сунула кружевной чепец в карман платья… С букетом в руке она подкралась сзади к Анатолю и легонько дернула его за плащ.

— Я здесь, — тихо сказала она.

Анатоль обернулся так резко, будто у него над ухом выстрелили из пистолета. Смертельная бледность залила его лицо… но испуг быстро сменился гневом, к щекам прихлынула кровь.

— Черт побери, мадам! Почему вы от меня прячетесь?

— Я не пряталась, — заикаясь, пробормотала Медлин, которая не ожидала такого приема. — Я не хотела вас пугать.

— Вы и без того натворили немало! Что здесь творилось в мое отсутствие? Почему весь дом заполонен женщинами? — Глаза Анатоля сверкали такой яростью, что Медлин попятилась, еще крепче сжав букет.

— Я наняла женщин из деревни, чтобы прибрать в доме.

— А кто вам это разрешил?

— Вы.

Анатоль остолбенело уставился на Медлин, и она поспешно добавила:

— Сегодня утром заходил мистер Фитцледж и сказал, что вы позволили нанять для меня девушку.

— Девушку! — возопил Анатоль. — Одну! Я вовсе не собирался наводнять свой дом женщинами!

— По-моему, пять женщин довольно трудно назвать наводнением, — с негодованием возразила Медлин. — Я думала только…

— Знаю, что вы думали! То же самое думают все женщины от начала времен! Если вы заполучили мужа, стало быть, можно врываться в его дом и переворачивать все вверх дном?

— Я полагала, что это и мой дом тоже. — Медлин не добавила, что надеялась на совсем другой ответ.

Когда она впервые появилась в замке, Анатоль счел ее никчемным созданием. Ей хотелось показать, какой разумной и дельной хозяйкой она может быть… и Медлин втайне надеялась, что он будет гордиться такой женой.

— Хорошо, — проговорила Медлин, проглотив застрявший в горле комок. — Сейчас я вернусь в дом и развешу на прежних местах всю паутину.

Взметнулся вихрь юбок. Держа перед собой букет, девушка быстро зашагала по тропинке, подстегиваемая оскорбленной гордостью.

— Медлин, подождите!

Не обращая внимания на оклик, она продолжала идти, но Анатоль в два прыжка нагнал ее, схватил за плечо. Медлин оставалось лишь повернуться и посмотреть ему в глаза.

Лицо его смягчилось, и, судорожно облизнув губы, он наконец сказал:

— Простите меня.

Извинение было не самое красноречивое, но, безусловно, искреннее. И многого стоившее тому, кто его произнес.

— Просто вы меня все время удивляете, — продолжал Анатоль. — С самого начала. Я к этому не привык.

Он сжал руку Медлин, и она, наконец, увидела в своем супруге человека, который прошлой ночью вел ее к постели. Доброту. Нежность.

Медлин затаила дыхание, ожидая, что за этим последует более теплое приветствие. Он хотел поцеловать ее — Медлин видела это в его удивительных глазах, способных притянуть ее в объятия одной силой взгляда. Она нерешительно шагнула к мужу, но в этот миг его взгляд погас. Анатоль опустил глаза и разжал руку, оставив Медлин в полном смятении.

— Почему вы здесь одна? Что вы делаете? — настойчиво спросил Анатоль.

Медлин не сразу вспомнила, зачем пришла в сад. Она была так уверена, что Анатоль ее поцелует, что даже приоткрыла губы. Преодолев смущение, она, наконец, ответила:

— Просто гуляю. В этом саду есть что-то волшебное.

И с готовностью протянула ему цветы. Анатоль глянул на букет так, словно Медлин предлагала ему кубок с ядом.

Смутившись еще сильнее, девушка отдернула руку.

— Никогда не видела, чтобы цветы цвели так пышно в это время года.

— Вам не следовало так поступать. Это опасно.

— Собирать цветы?

— Нет, — коротко бросил Анатоль. — Бродить по саду. Дорожки обрываются вниз, на скалы. Я не хочу, чтобы вы бывали здесь одна.

— Хорошо, — неохотно согласилась Медлин, хотя ей очень хотелось возразить, что она не глупое дитя и не фарфоровая кукла, которую надо хранить на полке за стеклянной дверцей.

Что— то в лице Анатоля вынудило ее смолчать. Отойдя от Медлин, он прислонился к дереву и устремил отрешенный взгляд на тропу, которая, по его словам, обрывалась в море. Медлин заметила, как осунулось его лицо, разглядела глубокие морщины, которых прежде не видела.

Ей казалось, что Анатоль — один из тех железных мужчин, которые могут провести несколько дней в седле без малейших признаков усталости. Почему же сейчас у него такой изможденный вид?

Когда Медлин решилась задать этот вопрос, она получила краткий и уклончивый ответ:

— Обычные проблемы с земельной собственностью. Ничего интересного.

Медлин, однако, видела, как сильно Анатоль встревожен, и ей вдруг захотелось погладить его по щеке, сказать, что все будет хорошо. Вот только она знала, что у мужа нет ни малейшего желания делиться с нею своими горестями.

В груди Медлин всколыхнулась щемящая тоска. Ей казалось, что после брачной ночи муж не должен был держаться так отчужденно. И все же гордый разворот плеч и замкнутое лицо Анатоля говорили яснее слов, что он намерен справляться со своими бедами без се помощи. Отойдя от дерева, он сказал:

— Что касается женщин из деревни, можете пользоваться их услугами и делать в доме все, что хотите. Только не трогайте мой кабинет.

— Как вам будет угодно, милорд, — пробормотала Медлин, стараясь скрыть разочарование. — Нам и без того будет, чем заняться. Остаются еще спальни и все старое крыло замка. Уверена, там накопилось столько пыли…

— Нет! — воскликнул Анатоль так неистово, что Медлин от удивления приоткрыла рот. — Вы и близко не подойдете к старому крылу. Поняли? — с яростью в голосе проговорил он.

— Но почему? Я всегда интересовалась историей и с нетерпением ждала, что…

— Нет! Решительно запрещаю!

Этот непререкаемый тон переполнил чашу терпения Медлин. Она так старалась проявить понимание и сочувствие, но Анатоль обладал удивительной способностью сводить все ее усилия на нет.

— Сэр, я вас не понимаю, — оскорблено проговорила она. — Сначала вы запретили мне находиться в библиотеке, потом в саду и, наконец, в самом замке. Кто я? Ваша жена или пленница?

— Я привык, чтобы мои приказания выполнялись беспрекословно.

— А я не привыкла подчиняться неразумным приказаниям, сэр.

— Я хочу, чтобы вы были в безопасности. Что же тут неразумного? В старом крыле грязно, пыльно, там полно… пауков.

— Я не боюсь пауков. Остается лишь мне думать, что у вашего запрета есть другие причины. Что вы там прячете? Вторую жену?

Это была шутка, но на лице Анатоля мелькнула нешуточная тревога.

— Я ничего там не прячу, — сказал он. — Если уж так хотите осмотреть ту часть замка, я когда-нибудь сам отведу вас туда.

— Когда?

На скулах Анатоля заиграли желваки.

— Когда?… Через год и один день со дня нашей свадьбы.

— Похоже на детскую сказку.

— Но вы же именно это здесь и искали, верно? — фыркнул Анатоль. — Сказку.

Это напоминание о портрете хлестнуло Медлин, словно удар бича, — она-то считала, что все забыто. Наверное, она не так уж много узнала о мужчинах… По крайней мере, об этом мужчине.

Подняв глаза на Анатоля, девушка со спокойным достоинством проговорила:

— Возможно, я и приехала к вам, полная радужных надежд, но вы, сэр, очень быстро меня от них избавили.

Потом подобрала юбки и поскорее направилась в дом, пока буря оскорбленных чувств, бушевавшая в ее груди, не успела разразиться обычными слезами.

На этот раз Анатоль не пытался ее удержать. Ему до боли хотелось стиснуть ее в объятиях, осыпать поцелуями, отнести в постель и забыться в любви. Как и должен был поступить мужчина со своей женой, как поступил бы он сам, если бы между ним и Медлин не стояла преграда недосказанности.

Однако Анатоль лишь молча глядел, как скрываются за дверями дома яркое платье и огненно-рыжие волосы. Казалось, что вместе с ними из сада ушли свет и тепло, остались лишь серое небо и холодный ветер с моря.

Анатоль прижал пальцы к воспаленным глазам. Он так устал, что даже не мог выругаться. Снова он обидел Медлин, обидел помимо своей воли.

Господи, когда же он, наконец, научится вести себя с ней как подобает благовоспитанному, сдержанному джентльмену? Даже после того, как Тригг напугал его до полусмерти, даже после того, как он увидел, что в доме полным-полно суетливых женщин, Анатоль пытался держать себя в руках. Он хотел лишь отыскать Медлин и поговорить с ней твердо, но разумно.

Однако он не смог найти ее в саду, не смог обнаружить ее присутствия, хотя до предела напрягал свою силу. Ужас охватил его сердце, и он уже не думал ни о чем, кроме предательского обрыва. И когда Медлин, наконец, появилась, он испытал такое великое облегчение, что пришлось замаскировать его слепым, необузданным гневом.

И как назло, в самый неподходящий момент она заговорила о том, чего Анатоль больше всего боялся. О старом крыле замка.

А он не смог придумать ничего лучше, как снова разыграть тирана, запретив ей входить в старое крыло, пока не пройдет год и один день.

Год и один день? Анатоль поморщился. С чего только ему пришла в голову подобная нелепость? Медлин права — и в самом деле фраза из детской сказки.

Но что еще он мог сказать или сделать? Отвести ее в старое крыло? Представить ей дух Просперо? Познакомить с остальным, не менее пугающим семейным наследием, включая его собственный проклятый дар?

Быть может, стоило бы именно так и поступить — и покончить с этим. Анатоль по натуре был прям, и ему всегда претила необходимость постоянно держать что-то в тайне. Маска, которую он носил, давно его угнетала.

Может быть, и вправду пришло время сказать Медлин все? Что, если тогда случится что-то ужасное?

Ответ был у него под ногами. Цветы, которые собрала Медлин, теперь валялись на дорожке. Анатоль даже не заметил, когда они выпали у нее из рук.

Он наклонился, чтобы поднять ветку азалии, и с раздражением отметил, что у него дрожат пальцы. Словно воочию видел он перед собой Медлин, которая протянула ему букет, — как сияли ее глаза, как нежно улыбались губы…

Анатоль провел пальцем по бархатистому лепестку азалии, и внезапно в ушах у него прозвучал насмешливый голос Романа: «Скажи-ка, не думал ты предложить ей цветы?»

Анатоль сжал губы, пытаясь изгнать порожденный этими словами образ. Рассказывали, что леди Дейдра изготовляла из цветов волшебный эликсир, дающий забвение. То был ее прощальный дар возлюбленному.

Анатоль никогда не хотел владеть магическими заклинаниями. Кроме одного — того, что поможет забыть. Забыть навсегда. И все же одного-единственного цветка хватило, чтобы прошлое предстало перед его мысленным взором так ясно, словно все это было вчера.

Он снова был ребенком, который нарушил строгий наказ отца, ребенком, который забыл обо всем на свете и пробрался в запретную комнату — бело-розовый будуар, казавшийся ему обителью ангелов.

Дверь была приоткрыта, и сквозь щель он видел свою золотоволосую мать, которая сидела в резном кресле на возвышении, словно королева на троне. Она склонилась над вышивкой, и тонкие пальцы сновали с восхитительной грацией.

Голубые глаза мягко светились. На сей раз она не плакала, что придало Анатолю смелости. Он проскользнул в дверь и тихо позвал:

— Мама!

Сесили испуганно вскинула голову. Ее лицо мгновенно утратило ясность, на нем мелькнули страх и отвращение.

— Оставь меня, — прошептала она. Мальчик робко протянул руку, показывая ей букетик диких цветов.

— Мама, я только хотел…

— Не подходи! — Голос женщины звенел от ужаса. Она вскочила с кресла, спряталась за его спинку, лицо исказилось диким страхом.

У него поникли плечи. Он и не ждал, что ему позволят прикоснуться к матери, что она прижмет его к себе, взъерошит ему волосы, как поступали другие матери со своими сыновьями. Анатоль давно смирился с тем, что он плохой мальчик и недостоин любви.

Он просто хотел доказать ей, что на деле не такой уж плохой. Мальчик грустно посмотрел на растрепанный букет, зная, что не посмеет приблизиться к испуганной женщине. Оставалось лишь одно. Анатоль напряг все силы, и букет невесомо поплыл по воздуху к матери.

Дикий вопль вырвался из груди Сесили, и, ослепленная ужасом, она схватила первое, что подвернулось под руку, — хрустальную вазу.

Воспоминание о крике матери, звоне бьющегося хрусталя вонзилось в мозг Анатоля, как раскаленная игла. Он прижал к шраму кулак и стоял так, пока не унялась боль, всплывшая из глубин памяти.

Перед ним медленно, словно из тумана, возникал знакомый сад, колеблемые ветром деревья. Что-то мягкое щекотало его ладонь. Он разжал кулак — и увидел раздавленный цветок азалии. Смятые лепестки медленно упали на землю.

И он— то считал, что сможет сказать Медлин всю правду? Анатоль содрогнулся. Нет, теперь более, чем когда-либо, важно, чтобы его жена не узнала пугающей тайны.

Нужно время, чтобы ее подготовить, быть уверенным, что она не испугается. Нужно время, чтобы…

Насмешливый голос, прозвучавший у него в голове, был до странности похож на голос Романа.

«Завоевать ее сердце?»

«Да», — пришлось признать Анатолю. Именно на это он и надеялся. Хозяин замка Ледж опять привалился к дереву, и с его губ сорвался хриплый, полный горечи смех.

Завоевать ее сердце — чем это лучше веры в детские сказки?

11

Узкий каменный проход с арочным потолком кончался дверью, а сама дверь — дубовая и тяжелая, — казалось, вела в иной мир, мир тайн и суеверий, легенд об Искателях Невест и фамильных проклятиях. За окном, залитым дождем, сверкнула молния, высветив фреску над дверью, дракон распростер перепончатые крылья, и вытянул когтистые лапы. Мифический зверь, казалось, смотрел на Медлин золотистыми глазами, словно бдительный страж, грозя спалить ее пламенем, если она подойдет слишком близко.

Девушка так и подпрыгнула, когда раздался новый удар грома, прозвучавший грозным предостережением. Словно велел поскорее покинуть этот сумрачный зал и вернуться в новое крыло, пока она не натворила ничего такого, в чем придется раскаиваться.

Но ведь Медлин весь день набиралась храбрости и, в конце концов, все-таки выкрала ключ от заколдованных комнат. Сейчас она сжала тяжелый литой ключ во влажной от пота ладони, понимая, что надо спешить. Анатоль уехал на очередную загадочную прогулку, оставив ее одну на целый день, но Медлин не знала, когда он вернется.

Она невольно оглянулась на терявшийся в сумраке дальний конец галереи. Дождь исступленно хлестал в закрытые окна. Медлин была здесь одна… и все же, сама не зная почему, медлила вставлять ключ в замок.

Почему она чувствует себя такой виноватой, нарушая строгий запрет Анатоля? Как будто собирается его предать. Ей бы не пришлось пускаться на хитрости, если бы этот человек не вел себя столь неразумно.

После столкновения в саду между ними не исчезало подспудное напряжение. Прошлой ночью Медлин долго лежала в постели без сна, ожидая, что он придет просить прощения, объяснит, наконец, свое странное поведение. Надеялась она и на нечто другое… но дверь между спальнями так и осталась запертой.

Медлин с горечью думала, что хотя Анатоль и вручил ей меч с кристаллом во время того странного обряда, но душу и сердце оставил при себе. Она понимала его не лучше, чем в тот день, когда они встретились впервые.

Запретить ей входить в старую часть замка, пока не минет год и один день! Какой нелепый запрет! И что там может быть такого, чего ей нельзя видеть?

Скелеты людей, убитых Анатолем в приступе ярости? Груды награбленного добра? Пленники, прикованные цепями к стенам? Или что-нибудь похуже?

Медлин мысленно попеняла себя за не в меру разыгравшееся воображение. Скорее всего, ее ждет именно то, о чем говорил Анатоль: старая рухлядь и полчища пауков. А запрет — просто-напросто одна из сентледжских странностей. Как, например, вера Анатоля в то, что его мать так рано умерла, потому что не была выбранной невестой.

Медлин, однако, никогда не верила в приметы, предсказания и прочие предрассудки — и не собиралась верить теперь. Разум и логика способны разрешить любые загадки, в том числе и загадку Анатоля Сентледжа.

И все же, когда девушка подошла к заветной двери, по спине у нее пробежал холодок. Воздух вдруг стал, словно гуще и тяжелее, и за массивной дверью что-то прошуршало — то ли шаги, то ли шорох дождя.

Медлин задрожала, и ей отчаянно захотелось, подобрав юбки, пуститься наутек. Усилием воли она подавила это глупое желание, глубоко вздохнула, чтобы успокоить нервы, и вставила ключ в замочную скважину.

— Медлин!

Голос Анатоля прозвучал за спиной, точно гром. Девушка испуганно вскрикнула и едва не выронила ключ. Сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди. Кое-как взяв себя в руки, она медленно обернулась.

Анатоль стоял там, где раньше были лишь тени и сумрак, стоял словно призрак, и вспышки молний высвечивали белую рубашку, черные, мокрые от дождя волосы, твердую линию подбородка.

— Анатоль, вы… вы уже дома? — проговорила Медлин, надеясь, что в ее голосе незаметна дрожь. Присутствия духа хватило ей лишь на то, чтобы вынуть ключ и спрятать его в складках юбки.

— Что вы здесь делаете? — спокойно спросил он. Слишком спокойно, чтобы это не было похоже на внезапное затишье перед жестокой бурей. Когда Анатоль двинулся к Медлин, она попятилась, но далеко отступать было некуда — она уже уперлась спиной в дверь.

— Я… я… — забормотала она — и вдруг ощутила отвращение к себе. Она ведет себя как школьница, застигнутая на месте преступления!

Медлин выпрямилась и отошла от двери.

— Думаю, вы и так это знаете. Анатоль без единого слова протянул руку. После минутного колебания Медлин, потупившись, вложила ключ в его ладонь. Она чувствовала себя мышью, которая дернула за ус могучего льва и теперь затаилась в ожидании свирепого рыка.

Анатоль. приподнял ее подбородок, вынудив взглянуть себе в лицо, однако Медлин не увидела в его глазах гнева — только печаль и усталость. Медлин никогда не видела его таким спокойным, и это еще больше встревожило ее. Пожалуй, она предпочла бы львиный рык.

— Вы читали греческие мифы? — спросил Анатоль.

— Что? — не поняла Медлин.

— Греческий миф об Амуре и Психее. Вы его знаете?

Медлин не верила своим ушам. Грозный воин поймал ее на обмане — и заводит речь о мифологии?

— Да, — настороженно ответила она. — Амур и Психея… Царская дочь Психея взяла в мужья загадочного чужеземца, который обещал ей все, чего она только пожелает… но с одним условием. Она никогда не должна была видеть лица своего супруга. Однако… — Медлин неловко смолкла, поняв, куда клонит муж.

Анатоль продолжил за нее:

— Однажды ночью любопытство и страх победили. Опасаясь, что взяла в мужья чудовище. Психея вооружилась кинжалом, взяла светильник и прокралась в спальню мужа, чтобы увидеть лицо спящего.

Медлин вздернула подбородок.

— И увидела, что ее муж не кто иной, как Амур, прекраснейший из бессмертных богов.

— Но поскольку Психея нарушила условие, она его потеряла.

— Зато после многих страданий вернула мужа, и сама стала богиней, — сказала Медлин с торжествующей улыбкой. — У этой истории счастливый конец.

— Но скольких несчастий можно было бы избегнуть, если бы Психея доверяла мужу и слушалась его!

— Да, но как она могла ему доверять?… То есть, как я могу вам доверять, если вы все время что-то скрываете. Я имею в виду… — Она смущенно умолкла.

Между ней и Анатолем тоже стояла тайна — как между Амуром и Психеей… Вот только Медлин боялась, что ее собственная история, в отличие от греческого мифа, завершится не столь благополучно.

— Это просто древняя сказка, — пробормотала она.

— Я тоже так подумал, когда услышал ее от Фитцледжа, но теперь в этом не уверен. — Анатоль говорил так спокойно и серьезно, что Медлин затаила дыхание. — Вчера я вел себя очень грубо, но, Медлин, сейчас я не могу вам всего объяснить. Могу лишь надеяться, что вы станете мне доверять. Поверьте, я никогда не сделал бы ничего, что могло бы вам повредить.

Он положил руки на плечи Медлин и повернул ее лицом к двери.

— Вы видели фреску над входом?

— Еще бы! — Адский дракон, казалось, не сводил с Медлин злобного взгляда.

— Это копия изображения на гербе Сентледжей. А слова внизу вы заметили?

— Нет. — Медлин привстала на цыпочки. В галерее было почти темно, но она все же смогла разобрать латинскую фразу и неуверенно перевела: — «Обладающий великой силой… должен… должен пользоваться ею мудро».

— Это наш семейный девиз. А теперь и ваш.

— Но я не обладаю никакой силой.

— Обладаете, миледи, и гораздо большей, чем можете себе представить. — Анатоль развернул ее к себе. — Решение в ваших руках. Разумеется, я не могу и не хочу следить за каждым вашим шагом. Дайте мне слово чести, что будете держаться подальше от старого крыла замка.

Теперь Медлин была более, чем когда-либо, уверена, что у ее мужа есть какая-то тайна. Дверь и то, что лежало за нею, казались еще более интригующими, манящими. Но Анатоль смотрел на нее выжидающе, смотрел так, словно она, Медлин, держала в руках его судьбу.

— Хорошо, — наконец проговорила она. — Надеюсь только, что мне не придется клясться на крови.

Впервые за все время губы Анатоля дрогнули в подобии улыбки.

— Нет, достаточно будет вашей руки.

Медлин вложила пальцы в его твердую, сильную ладонь.

— Хорошо. Обещаю не заходить в эту часть замка так долго, как вы того пожелаете.

— Благодарю. — Он склонился, поднес ее руку к губам, поцеловал тонкое запястье. Жар его губ словно прожег нежную кожу, и сердце Медлин учащенно забилось.

Потом Анатоль выпрямился, тряхнул головой, откинув со лба гриву черных волос. Темный огонь, горевший в его глазах, заставил Медлин забыть обо всем — запретных, замках, запертых дверях, пугающих тайнах, Рука Анатоля обвила ее талию.

Анатоль не целовал ее с брачной ночи, и Медлин вдруг поняла, что жаждет этого поцелуя. Он провел губами по ее лбу, коснулся щеки, кончика носа, наконец, легко и нежно поцеловал в губы.

От него пахло весенним дождем, дикой скачкой по пустошам, бурным морем. То был запах истинного мужчины. Дрожь восторга пробежала по телу Медлин, и она вдруг пожалела, что учила Анатоля быть таким нежным.

Пусть бы лучше он… Ах, Медлин и не знала, чего хочет. Чтобы Анатоль стиснул ее в объятиях, чтобы нынешняя нежность смешалась с пылом и яростью того первого поцелуя, который едва не оставил ее бездыханной. Ошеломленная этими странными чувствами, девушка широко раскрытыми глазами посмотрела на Анатоля.

— Вы все еще считаете меня неотесанным грубияном? — спросил он. Вместо ответа она пропустила сквозь пальцы его длинные черные волосы, провела рукой по подбородку, где уже чернела выросшая за день щетина.

— Впрочем, можно было бы придать вам более благопристойный вид, — улыбнулась она. — Ножниц и бритвы будет достаточно.

— Вот только с этим ничего не сделаешь. — Он, коснулся пальцами шрама, который наискось перерезал лоб.

Медлин отвела его руку, сама прикоснулась к шраму.

— Он к лицу вам, этот боевой шрам. Вы, наверное, получили его в каком-нибудь отчаянном поединке? — Медлин содрогнулась. — Страшная, должно быть, была рана. Чуть ниже — и вы лишились бы глаза.

— Это случилось так давно… я почти ничего не помню. — Анатоль отвел ее руку, пряча глаза, поцеловал пальцы.

Боевой шрам… Если бы только Медлин знала, откуда он взялся! Если б она только знала другие его тайны…

А ведь это едва не случилось! Если б он вернулся домой на полчаса позже… Если б не сразу поднялся в кабинет и не обнаружил пропажу ключа…

Облегчение, владевшее Анатолем, умерялось неприятными предчувствиями. Сегодня Медлин дала ему обещание, но как долго он еще продержится, обманывая ее подобным образом?

И хватит ли ему времени, чтобы добиться того, чего он хочет больше всего на свете? Пробудить в Медлин ту же пылкую любовь, какую из поколения в поколение питали жены Сентледжей к своим мужьям.

Это было безнадежно. Как мог Анатоль надеяться, что способен завоевать сердце Медлин? Он знает и умеет лишь одно — залезать под юбку к женщинам. Его страсть к Медлин не имеет ничего общего с простой похотью, и никто, кроме нее, не в силах утолить его желание.

Анатоль никогда и ни у кого не просил совета, но теперь готов был искать помощи у более мудрого мужчины — пусть научит его искусству очаровывать женщин.

Не успела эта мысль оформиться, как Анатоль ощутил ледяное дуновение. Бросив взгляд поверх золотисто-медной головы Медлин, он с ужасом увидел, что ручка двери дергается. Он чувствовал присутствие Просперо по другую сторону дубовой двери, почти видел насмешливую ухмылку призрака.

— Ступай прочь, старый дьявол, — пробормотал Анатоль сквозь стиснутые зубы. — Твоя помощь мне не нужна.

— Что вы сказали? — озадаченно спросила Медлин.

— Ничего. В этих старых коридорах дьявольские сквозняки. Нам лучше поскорее вернуться в новое крыло, там безопаснее… то есть, я хотел сказать, теплее.

Обняв Медлин за талию, Анатоль повел ее по галерее, боясь, как бы Просперо не выкинул какую-нибудь проказу. Он надеялся, что Медлин не успела расслышать слабый отзвук смеха, раздавшийся у них за спиной.

Анатоль не сбавлял шага, пока они не оказались в новом крыле замка. Нижний зал, где сияли только что отполированные мраморные полы и деревянные перила, казался благословенно надежным и обыденным.

Медлин задержалась у подножия лестницы, застенчиво положила руку мужу на грудь.

— Неудивительно, что вы замерзли. Вам надо поскорее снять мокрую одежду. Вы же промокли с головы до ног.

Анатоль задохнулся. Ее прикосновение, ее слова были невинны, как майский дождь, но поразили его, точно раскат грома. В голове его вихрем проносились волнующие видения: вот он раздевает Медлин, приникает к ее нагому телу, укладывает ее на прохладные льняные простыни и…

Нет! Он дал себе клятву стать достойным Медлин, более сдержанным и благовоспитанным, а вряд ли благовоспитанный джентльмен потащит жену в постель среди бела дня.

Теперь Анатоль понимал, какую ошибку совершил в первую брачную ночь. Ослепленный страстью, он был слишком настойчив, чересчур спешил. Следовало дать Медлин больше времени, и тогда, быть может, в ней вспыхнуло бы ответное желание. Впрочем, прежним невестам Сентледжей не нужны были отсрочки.

С другой стороны, он ведь не Просперо и не обладает обаянием своего деда. Тем не менее, надо научиться тому, как держать себя с Медлин… И Анатоль осторожно отвел руку девушки.

— Я слишком долго скакал верхом по пустошам, — сказал он, переводя разговор в более безопасное русло. — А потом завернул к Фитцледжу. Выпить, чаю.

Еще одна ложь. Неужели он всю жизнь будет пичкать Медлин недомолвками и полуправдой? Анатоль вовеки не пил чаю. Он просто сообщил Фитцледжу, что поиски оказались неудачными — никаких следов загадочной посетительницы церковного кладбища.

Впрочем, его объяснение вполне удовлетворило Медлин.

— О да, — сказала она. — В Лондоне мы с мистером Фитцледжем часто пили чай и беседовали обо всем на свете — от переводов Вергилия до идей новых французских философов.

— Боюсь, что мы с Фитцледжем не столько беседуем, сколько спорим.

Медлин бросила на мужа встревоженный взгляд.

— Неужели вы поссорились?

— Нет, что вы! — заверил ее Анатоль. Поссориться с кротким стариком было невозможно, но Анатолю пришлось выслушать очередную проповедь Искателя Невест касательно Медлин.

Услыхав о стычке с Романом и его странном интересе к жене Анатоля, священник покачал головой.

— Да, милорд, теперь вы сами видите, что скрытность может навлечь на вас беду. Что, если Медлин встретится с Романом в деревне или где-нибудь в окрестностях? Или повстречает еще кого-то из Сентледжей. Она ведь даже не знает об их существовании.

— Это маловероятно. Я не намерен выпускать ее из дома.

— Милый мой мальчик, нельзя запереть жену в башне из слоновой кости!

— Попробовать можно, — упрямо проворчал Анатоль.

Старик глянул на него с мягким неодобрением.

— Общества служанок да своры гончих женщинам недостаточно. Медлин будет несчастна, если вы отгородите ее от всего мира.

Менее всего на свете Анатоль хотел, чтобы Медлин была несчастна.

— Что же мне тогда сделать? Устроить бал в ее честь?

— Начните просто с того, что познакомьте ее с остальными Сентледжами.

— Нет, — Анатоль вскочил на ноги и возбужденно заходил по маленькой гостиной священника.

— Чего вы боитесь? Что ваши родственники расскажут Медлин о том, о чем ей не следует знать?

Анатоля так и подмывало ответить «да», потому что он и впрямь отчасти боялся этого, но лишь отчасти. Он ничего не мог поделать с Просперо, но, будучи главой семьи, был вправе приказать своим живым родственникам держать язык за зубами.

Истинная причина страха лежала гораздо глубже и была намного нелепей. Анатоль боялся, что новые знакомые отнимут у него Медлин, прежде чем он успеет завоевать ее.

Вот только как объяснить это Фитцледжу? В конце концов, Анатоль покинул дом священника раздосадованный, а старик печально взирал на это беспорядочное бегство. Как обычно, Анатоль сердился на его преподобие лишь за то, что тот был прав.

— Анатоль? — Медлин легонько дернула его за рукав. В глазах ее застыл вопрос.

Он пробормотал, что должен поскорее переодеться, и торопливо пошел к лестнице.

И все же разговор с Фитцледжем не шел у него из головы. На полпути Анатоль замер, потом сбежал вниз.

— Медлин!

Она направилась было к библиотеке, но, услышав оклик, вернулась и теперь стояла у лестницы, положив тонкую руку на перила.

— Да? — Медлин снизу вверх смотрела на мужа, и ее мягкая выжидательная улыбка вызвала в его душе целую бурю чувств.

«Медлин будет несчастна, если вы отгородите ее от всего мира».

Анатоль долго боролся с собой, но наконец выдавил:

— У нас с Фитцледжем был сегодня довольно важный разговор. Он считает… То есть я думаю… — Анатоль хрустнул пальцами и закончил: — Не хотите ли познакомиться с моими родственниками?

— Родственниками? — Улыбка Медлин несколько поблекла. — Я думала, они все лежат под полом в церкви.

— По крайней мере, одного следовало бы туда уложить, — пробормотал Анатоль, вспомнив о ненавистном кузене. — Но у меня еще есть живая родня: двое-трое дядей и множество двоюродных братьев.

— О-о, — слабым голосом отозвалась Медлин. Ей бы радоваться тому, что у мужа есть семья, что он не так одинок… но почему тогда смутная тревога охватила ее при мысли о других Сентледжах?

— Я никогда не был близок с родственниками, — продолжал Анатоль, — но, я думаю, должен вас им представить.

— Конечно! Это так естественно.

«А впрочем, — подумала Медлин, — ничего естественного». На свадьбе не было ни одного родственника Анатоля. Прежде он даже не упоминал об их существовании. Почему?

Медлин прогнала прочь тревожные мысли. Главное, что Анатоль сказал ей об этом сейчас. Быть может, это первый признак того, что он готов делить с женой не только постель, и Медлин ухватилась за это предложение с жадной радостью голодного воробья при виде хлебных крошек.

— Надо пригласить ваших родственников в замок, — сказала она. — Устроим ужин, не торжественный, а чисто семейный.

— Ужин? — переспросил Анатоль с таким видом, словно она предложила устроить коронацию. — Вы умеете принимать гостей?

— Конечно! Я всегда устраивала для матери обеды и приемы.

Медлин умолчала, что, после того как приготовления бывали закончены, мать часто просила, чтобы дочка не выходила к гостям. Слишком часто, мол, она говорит невпопад и не тому, кому нужно. Ну да один-то вечер она сможет последить за собой!

— Хорошо, — неохотно согласился Анатоль. — Я распоряжусь, чтобы мою родню вызвали в замок Ледж.

— Пригласили, милорд, — с мягкой улыбкой поправила Медлин. Анатоль недоуменно взглянул на нее, но потом кивнул.

Однако когда Медлин умчалась, окрыленная надеждой, все его сомнения вспыхнули с новой силой.

Уже много лет никто из родни, кроме преподобного Фитцледжа, не переступал порог замка Ледж. В последний раз Сентледжи собрались здесь в день смерти его отца… и этот день обернулся для Анатоля сущим кошмаром. Он едва не убил Романа, а потом кричал диким голосом, чтобы все убирались к черту и оставили его наедине с горем.

В памяти смутно остались участливые лица, добрые глаза, сочувствие, которое Анатоль отвергал. Он всегда искал утешения только в одиночестве. Многие годы он держался от родни особняком, если не считать случайных встреч во время прогулок или в деревенском трактире. Вызванные или приглашенные — как бы на этот раз родственники не послали к черту его самого! И как он объяснит это Медлин? Черт бы побрал Фитцледжа с его советами! Дурные предчувствия одолевали Анатоля, когда он, тяжело ступая, поднимался по лестнице, вдобавок, еще не дойдя до дверей своей спальни, он ощутил чужака — человека, не принадлежавшего к постоянным обитателям замка.

Он нахмурился, сосредоточил мысленные усилия на расплывчатом образе. Молодая особа, судя по всему, одна из тех вертушек, которых приволокла в замок Медлин. Девушка притаилась на темной площадке лестницы для слуг.

Анатоль не любил, чтобы за ним подсматривали, а также не любил слуг, прячущихся от хозяина. Он приказал:

— Эй, девушка, немедленно выходи!

Послышался сдавленный выдох, потом на свет вышла молодая женщина. Сначала Анатоль увидел только белый фартук, повязанный поверх серого платья. Потом служанка неохотно приблизилась, и свет упал на ее лицо. Легкие светлые кудри, выбившиеся из-под чепца, лишь подчеркивали трагическое выражение, казавшееся неуместным на столь юном лице.

Анатоль застыл, вглядываясь в худое востроносое лицо, которое в последний раз видел у могилы Мэри Киннок. Тогда оно было залито слезами.

«Вы убили ее! Навели на нее порчу! Сказали, что она умрет, и вот она умерла!»

Анатоль тогда стоял, опустив голову, не пытаясь оправдаться. Его переполняло безотчетное чувство вины, горького сожаления. Порой он смутно подозревал, что девушка права.

Он отступил на шаг, словно Бесс Киннок все еще изливала на него поток обвинений.

— Что ты здесь делаешь, девушка?

— Пришла взять одежду для хозяйки, сэр.

— Я имел в виду — почему ты здесь, в замке?

— Мне велели прийти, потому что хозяйке нужна была горничная. И она оказалась так добра, что взяла меня. Если только… — Во взгляде Бесс читались и страх, и вызов. — Может, вы не хотите, чтобы я у вас служила?

Анатоль и вправду не хотел этого. Видеть Бесс означало бы постоянно помнить, что его необычный дар может служить проводником зла. И все же прогнать девушку он не мог.

— Выбор женской прислуги в ведении моей жены, — холодно сказал он. — Но в будущем прячься по углам, девушка.

— Да, сэр. — Бесс почтительно поклонилась, но Анатолю почудилось, что в ее бледно-голубых глазах мелькнуло что-то, похожее на ненависть.

Анатоль с беспокойством наблюдал, как серый призрак растворяется в темноте. Все его чувства взахлеб кричали, что девушка принесет несчастье. Следует немедля отправить ее обратно в деревню.

Однако он был в долгу перед Бесс Киннок. Фитцледж наверняка нарочно прислал ее сюда, значит, он не предвидит ничего дурного. Может быть, Бесс, наконец, простила Анатоля? А если нет? Впрочем, какая разница? Анатоль устало вздохнул. Он давно привык, что в собственном доме его преследуют призраки.

12

Темные тучи закрыли небо, и звезды одна за другой погасли, словно задули свечи. Резкий ветер стучал ветвями деревьев по оконным переплетам, и даже луна давно скрылась.

«Самая подходящая ночь для сборища Сентледжей», — угрюмо подумал Анатоль, глядя в беспросветную тьму небес. Надвигался шторм, и с моря веяло грядущей бедой.

Скованный и неловкий в лучшем черном сюртуке и новых панталонах, Анатоль расхаживал по площадке каменной лестницы, спускавшейся к подъездной дороге. Цезарь беспокойно следовал за ним, словно тревога хозяина передалась и собаке.

Ночной ветер бесцеремонно трепал шейный платок и косичку, но Анатоль не спешил возвращаться в дом. Чтобы успокоиться, он затянулся из трубки — привычка, которую он перенял у Фитцледжа. Ветер, однако, ухитрился задуть даже трубку. Безнадежно вздохнув, Анатоль выбил табак и сунул трубку в жилетный карман.

Он удрал из дома под предлогом, что хочет покурить на свежем воздухе, а на самом деле извела суета последних приготовлений. Целую неделю Анатоль свыкался с мыслью об этом проклятом званом ужине, и в конце концов свыкся. Он передал бразды правления в руки Медлин и старался ей не мешать.

Правда, он не думал, что испытает такое волнение, когда она распахнула двери, запертые уже много лет. Когда вновь загорелись свечи в канделябрах, расставленных вдоль стен длинной галереи, у Анатоля защемило в груди.

Теперь в высоких стрельчатых окнах он ясно, видел стены, затянутые серо-зеленым шелком, изящные стулья и диваны, с обивкой, расшитой розовыми бутонами и цветками лаванды. Сияние свечей озаряло кремовый ковер, мраморную облицовку камина, играло на полированной крышке фортепьяно.

Эта большая гостиная была свидетелем многих празднеств — рождественских ужинов, свадебных пиров, пышных балов. Кубки наполнялись благородным вином, когда многочисленный род Сентледжей пил за здоровье короля или праздновал очередную победу над извечными врагами — Мортмейнами.

Однако вот уже десять с лишним лет эти роскошные покои оставались темными и пустыми, а последней, кто пользовался ими, была мать Анатоля. Сесили Сентледж устраивала пышные торжества, слава о которых шла по всему графству. Она искала забвения от вечного страха в непрерывном круговороте веселья.

Пусть ненадолго, но ей это удавалось, и тогда галерея полнилась светом и музыкой, смехом и танцующими парами. Анатолю, увы, мало что перепадало от всеобщего веселья. Порой, ускользнув из-под бдительного надзора преподобного Фитцледжа, он выбирался из своей комнатки в доме привратника, больше похожей на тюрьму. В длинной белой ночной рубашке он бежал во тьме, словно мошка, летящая на свет. Да, он летел на свет большого дома, где звенел хрусталь, пели скрипки, раздавался веселый смех.

Пригибаясь, чтобы никому не попасться на глаза, мальчик заглядывал в окна, и перед его изумленным взором разворачивалось сказочное зрелище — дамы в пышных нарядах и бриллиантах, кавалеры в парчовых камзолах с кружевными манжетами, такие красивые, что казались ненастоящими.

Однако прекрасней всего была молодая пара у пианино. Тонкие пальчики Сесили грациозно бегали по клавишам, а ее сопрано сливалось с тенором Линдона Сентледжа, который глядел на жену с пылким обожанием.

Анатоль слушал их из темноты, прикрывая ночной рубашкой зябнущие босые ноги, и его юное сердце преисполнялось гордости от того, что эти великолепные полубоги — его отец и мать. От того, что, не признавая этого в открытую, они хотя бы немножко принадлежали ему…

Холодный нос Цезаря ткнулся в его руку, и Анатоль очнулся. И вздрогнул, увидев, что в задумчивости подошел слишком близко к окнам большой гостиной. Воспоминания так захватили его, что он едва не увидел ребенка, скорчившегося под окном. Впрочем, прошлое ушло безвозвратно, и сейчас под окном стоял не ребенок, а зрелый мужчина.

Пробормотав ругательство, Анатоль отступил в темноту. Он стыдился того, что детские воспоминания все еще имеют над ним такую власть, все еще причиняя боль. Проклятие, ведь он уже не босоногий мальчишка, а хозяин замка Ледж, властелин этой земли, этих стен и всех, кто обитает под этим кровом, — и своей жены.

Отчего же тогда приходится напоминать себе об этом?

Анатоль прислонился к стене, и Цезарь прижался к его ногам. Старый гончий пес, как всегда, не понимал причин дурного настроения хозяина, но был готов его утешить.

Анатоль положил руку ему на голову, и ему захотелось, как когда-то, встать на колени, обнять пса, уткнуться ему в шею.

Он уже наклонился, когда Цезарь вдруг насторожился и зарычал, почуяв чьи-то шаги. Анатоль резко выпрямился. Нет нужды оборачиваться, чтобы узнать, кто идет.

В замке Ледж только один человек мог вот так застать его врасплох. Медлин. Шурша шелком, окутанная ароматным облаком духов, она скользящей походкой приближалась к мужу.

Цезарь подбежал к ней, и она ласково поздоровалась с собакой, а потом окликнула Анатоля.

Анатоль стиснул зубы, с ужасом гадая, давно ли она наблюдает за ним, и что могла понять из увиденного. Потом обернулся к ней, вежливо и холодно наклонил голову.

— Мадам.

Ночной ветер раздувал кринолин Медлин, такой широкий, что сама она казалась совсем крошечной.

Подол изумрудно-зеленого шелкового платья был собран фестонами, приоткрывая кокетливую нижнюю юбку. Платье колыхалось и переливалось от ее малейшего движения. Она подошла к Анатолю, бледное личико словно светилось в темноте.

Медлин склонила голову к плечу — как всегда, когда что-то вызывало ее интерес. Этот жест уже стал для Анатоля привычным и знакомым.

— Что-нибудь не так? — с беспокойством спросила она.

Не так? Нет, ничего особенного, вот только эта женщина за время своей жизни в замке Ледж открыла слишком много дверей. И словно распахнула дверь в сердце Анатоля, сделав его беззащитным.

Он принудил себя ответить безразличным тоном:

— Что же может быть не так?

— Не знаю. Просто я не нашла вас в доме и забеспокоилась.

Его отсутствие обеспокоило Медлин? Настолько, что она отправилась на поиски? Подобного участия Анатоль не видел и от собственных родителей. Он пристально взглянул в лицо Медлин, но затеплившаяся было надежда тотчас угасла.

Медлин была такой же, как всегда, — улыбчивой и умной. Она отправилась бы искать кого угодно — хоть Уилла Спаркинса, хоть кошку. Медлин не только самая практичная из женщин, у нее на редкость доброе сердце. Вот только Анатоль нуждался не в такой доброте.

— Не о чем было беспокоиться, — сказал он. — Я просто решил выгулять Цезаря, прежде чем запереть его на псарне. Полагаю, вы хотите, чтобы сегодня собак в доме не было?

— Да, благодарю вас… но только Цезаря нужно оставить.

Анатоль изумленно вскинул брови. И удивился еще больше, когда Медлин, не опасаясь за свое новое платье, наклонилась и потрепала массивную голову старого пса.

Значит, его жена питает слабость к потрепанным жизнью и покрытым шрамами созданиям? Тогда, возможно, и для него не все потеряно. Медлин запустила пальцы в собачью шерсть, и Анатоль поймал себя на том, что не сводит с них взгляда.

Проклятье! Если мужчина завидует собственной собаке, стало быть, он дошел до ручки. В свете, лившемся из окон, было видно, что волосы Медлин собраны в сложный узел на затылке и ниспадают на плечо длинными локонами, подчеркивая изящный изгиб обнаженной шеи. Анатоль томился невыразимым желанием прикоснуться к шелковистой теплой коже… но знал, что, протянув руку, уже не сможет остановиться. Поэтому он нарочно сжал кулаки, вытянул руки по швам.

Все это время Анатоль так старательно изображал джентльмена, что сам себя не узнавал. Он не повышал голоса, не приближался к Медлин, если от него пахло конюшней, не сквернословил в ее присутствии — даже обнаружив, что в излишнем усердии она выбросила его любимые охотничьи перчатки.

И кроме всего прочего, он не прикасался к жене, только помогал встать со стула после обеда и торопливо целовал в лоб, желая спокойной ночи. Он твердо решил не требовать большего, пока Медлин сама этого не захочет. Он был таким уважительным, таким заботливым, таким благопристойным.

Замечает ли хотя бы эта женщина неловкие попытки завоевать ее? Неутоленная страсть, нестерпимый жар в крови доводили Анатоля до безумия. Черт возьми, он еще должен завоевывать собственную жену! Медлин принадлежит ему, и он волен обладать ею, когда пожелает.

И Медлин подчинится. Стиснет зубы, и будет терпеть, а потом весело улыбаться, ведь она так разумна и практична. Это-то и ужасно!

Медлин что-то ласково пробормотала и, оставив собаку, обеспокоено глянула на темное небо, по которому неслись грозные тучи.

— Надеюсь, наших гостей не застигнет по дороге буря, — сказала она. — Ветер сегодня так необычно шумит, — словно плачет и жалуется. Странная ночь.

У Анатоля дернулся угол рта. Ночь может оказаться куда более странной, чем представляет себе Медлин, хотя он постарается, чтобы этого не случилось.

Медлин вздрогнула, повела обнаженными плечами. Невинное приглашение заключить ее в объятия, прижать к себе, чтобы согреть ее кровь.

И свою. Вдохнуть в нее свой жар, ощутить всем своим существом податливость ее плоти. И кончится все это тем, что Анатоль сорвет с нее нарядное платье и овладеет ею прямо здесь, под окнами гостиной.

Он подобрался, сжал губы, единственным доступным ему способом укротив демона страсти. Попросту отвернулся.

— Пора вернуться в дом, — пробормотал он. — Здесь слишком холодно.

— О, нет, мне хорошо, — начала было Медлин, но Анатоль уже шел к двери. Она прикусила губу, не закончив фразу.

Ей так хотелось узнать истинную причину этих скитаний в темноте. На миг суровый и властный супруг показался Медлин потерявшимся мальчиком, всеми забытым, ждущим, чтобы кто-нибудь вышел и позвал его в дом.

Впрочем, какие бы думы ни мучили Анатоля, для Медлин они оставались тайной. Как и многое другое в этом человеке. Знакомое отчаяние охватило Медлин. На сегодняшний вечер она возлагала такие надежды, может быть, беспочвенные.

Брак с Анатолем был заключен при странных обстоятельствах, и не менее странным оказалось начало их совместной жизни. Но желание принять у себя родственников, чтобы представить им жену, — что может быть обычнее и естественнее? Медлин надеялась, что этот ужин сблизит ее с Анатолем. Быть может, он научится делиться с ней воспоминаниями, мечтами, секретами, которые, судя по всему, и были главной причиной его отчуждения.

Его скрытность неимоверно осложняла жизнь. Сегодня Медлин должна была впервые исполнять роль хозяйки дома — и почти ничего не знала о своих гостях.

Всю неделю Медлин донимала Анатоля вопросами, но он неизменно уклонялся от пространных ответов. Сказал только, что один его дядюшка владеет торговыми судами, а другой вложил состояние в десять рудников. Все, что касалось прочих Сентледжей, очевидно, находилось под тем же запретом, что и старое крыло замка.

«Я могу лишь надеяться, что вы станете мне доверять».

Медлин и старалась доверять, но это было бы куда проще, если б Анатоль так не отдалялся от нее. Коварные сомнения терзали Медлин ночами, когда она лежала без сна, вперив взор в балдахин над пустой постелью, и думала, что мало, чем отличается от старой девы. Можно было и не выходить замуж. Как и до замужества, Медлин проводила ночи в одиночестве и мечтах о нежном возлюбленном, который шепчет на ухо сладкие признания, о поцелуях, пробуждающих страстные желания, которые ей до сих пор довелось лишь слегка отведать.

После первой ночи с Анатолем она радовалась передышке, но теперь…

Собирается ли муж возвращаться в супружескую спальню? Она убеждала себя, что этот ее интерес имеет чисто практические причины. Анатолю нужны наследники, а ей — дети, которых можно любить и учить.

Или же Медлин еще не постигла все тайны соития? Может быть, его нельзя совершать каждую ночь? Ей показалось, что это занятие требует больше усилий от мужчины, чем от женщины. Возможно, Анатоль может заниматься этим только раз в две недели или даже раз в месяц? Был только один способ узнать наверняка. Спросить.

И все же, когда Медлин глянула на Анатоля, который уже ждал ее под фонарем, качавшимся у входа в дом, ее охватили сомнения. Теперь он был совсем не похож на потерявшегося ребенка. Он стоял и ждал, нетерпеливо распахнув дверь, — рослый, величественный, в нарядном сюртуке и тугих панталонах, облегавших мускулистые бедра.

Анатоль властно махнул рукой, и Медлин, подобрав юбки, побежала к нему. Цезарь уже исчез в доме. На пороге Медлин задержалась и, собравшись с духом, положила руку на рукав мужа.

— Анатоль, могу я задать вам вопрос? В глазах мужа появилось знакомое отчужденное выражение, но он вежливо улыбнулся.

— Мадам, вы задаете слишком много вопросов. Что на этот раз?

— Я только что думала, почему… — Медлин умолкла.

«Почему ты не приходишь ко мне в постель?» Этот вопрос вертелся на кончике языка, но она не сумела выговорить фразу вслух. Потом заглянула в угольно-черные глаза Анатоля, и храбрость ее окончательно покинула.

— Я только что думала, понравлюсь ли вашим родственникам, — неловко закончила она.

Анатоль на миг задумался, потом ответил:

— Конечно. Как вы можете не понравиться?

Сердце Медлин дрогнуло от радости, но тут он добавил:

— В конце концов, вас выбрал Искатель Невест.

— Ах, это… Да, конечно. — Медлин отвела глаза, чтобы скрыть разочарование. — Стало быть, остальные ваши родичи тоже верят в Искателя Невест?

— Ну да. По большей части.

— А ваши дядья и кузены тоже вручали своим женам мечи?

— Нет, — ответил Анатоль. — Только я должен был сделать это — как хозяин замка Ледж.

От его ответа Медлин еще больше пала духом. «Должен был»! «Должен», а вовсе не «хотел» или…

Медлин одернула себя. Какой человек в здравом уме захочет вручать своей жене меч? Жизнь в замке Ледж, как видно, уже оказала разрушительное воздействие на ее прежде безупречную логику.

— А теперь, мадам, мы можем войти. — Анатоль взял ее под руку и направил к двери… но вдруг его пальцы с такой силой стиснули локоть Медлин, что она вскрикнула.

В один миг Анатоль преобразился. Раздувающиеся ноздри, прищуренные глаза, напряженные мускулы — он стал похож на дикого зверя, учуявшего опасность.

— Анатоль, что случилось?

— Он словно и не услышал. Отпустив руку Медлин, он настороженно вглядывался в темноту.

И наконец хрипло произнес:

— Они едут.

— Кто? — У Медлин сжалось сердце, но тут она поняла, о ком речь. Сентледжи. Как могла она забыть о главном событии нынешнего вечера! Медлин устремила взгляд в темноту.

— Вы видите фонарь на карете? — спросила она.

— Нет, — Анатоль поморщился, надавил пальцами на лоб. — Просто когда так много Сентледжей собираются вместе, они… э-э… производят шум.

Медлин непонимающе взглянула на него. Почему же она ничего не слышит — ни грохота колес, ни цокота копыт? Правда, Медлин уже не единожды убеждалась, что у. Анатоля слух Гораздо острее.

Она уже, давно решила быть сегодня идеальной хозяйкой — очаровательной, приветливой и, главное, спокойной. Добиться этого было бы легче, если б муж не казался столь мрачным. Он стоял, уперев руки в бедра, словно военачальник, готовый отразить вражеское нашествие.

Медлин до сих пор не знала, чего ждать от родственников Анатоля, но в душе предвидела, что они окажутся совсем непохожими на ее веселую родню.

Медлин намеревалась обосноваться в малой гостиной до приезда гостей, чтобы потом с царственным достоинством приветствовать каждого из них… но Сентледжи ухитрились нарушить все ее планы.

Она задержалась у себя в комнате лишь настолько, что бы поправить прическу и ваять веер, но когда спустилась вниз, в галерее уже разносились незнакомые голоса.

Медлин с Трудом подавила желание укрыться в спальне и запереться изнутри. Мужа нигде не было видно, зато по нижнему залу в одиночестве слонялся Люций Тригхорн.

При виде его Медлин нахмурилась. Ей удалось привести в божеский вид прочих слуг и даже обрядить их в новые ливреи, но упрямый старик по прежнему щеголял в вязаных панталонах и пожелтевшей рубахе. Он даже не потрудился причесаться.

Когда Медлин сошла с лестницы, Тригг ощерил гнилые пеньки зубов, и злорадно ухмыльнулся.

— Вся компания там, хозяйка. — Он указал грязным большим пальцем куда-то через плечо. Коренастый, похожий на злого гнома старикашка никогда не упускал случая поддеть Медлин, но сегодня она твердо решила не ввязываться в споры.

— Мне это известно, мистер Тригхорн» — сказала она как можно холоднее. — Мой муж еще не выходил?

— Хозяин уже в галерее.

— Тогда займитесь своими делами. На кухне могут понадобиться лишние руки.

— Зачем это? Любимое блюдо Сентледжей уже готово.

— Правда? — озадаченно спросила Медлин. — Что же они любят?

— Молодых невест.

Медлин бросила на Тригга убийственный взгляд, но старикашка уже удалялся к лестнице для слуг, шаркая, по обыкновению, ногами и посмеиваясь собственной шутке.

Гордо выпрямившись, Медлин подошла к двери в галерею. Приоткрыв ее, сквозь узкую щель она увидела только Анатоля, который стоял, заложив руки за спину.

— Давненько мы не виделись, мой мальчик, раздался чей-то грубоватый голос.

— Давненько, — кивнул Анатоль.

Медлин заметила, что муж скован и напряжен, и, в ней шевельнулась жалость. Она часто ссорилась родными, но все-таки всегда знала, дома ее ждут крепкие объятия и шумные приветствия.

Ей никогда не приходило в голову, что в этот вечер Анатолю может понадобиться ее помощь, это открытие придало Медлин смелости. Распахнув дверь, она грациозно впорхнула в гостиную.

Воцарилась тишина. Изобразив чарующую улыбку, Медлин плавно присела в изысканном придворном реверансе. В этот миг она увидела обращенные к ней лица — и замерла с приоткрытым ртом, не успев завершить движение.

Боже милостивый! Ее обступали мужчины, одни мужчины, разного роста и возраста, но при этом все они были пугающе похожи — пронзительные черные глаза, ястребиные носы. Фамильные черты Сентледжей.

Медлин пошатнулась и, верно, упала бы, если б Анатоль ее вовремя не поддержал. Ошеломленная, она почти не слушала мужа, который чересчур торопливо принялся представлять ей гостей.

— Это мой старший дядюшка, он владеет торговыми судами, — говорил Анатоль, указывая на крупного, кряжистого человека. — Капитан Адриан Сентледж.

Торговые суда? Медлин с трудом изобразила робкую улыбку. Дяди Адриан больше смахивал на старого пирата — обветренное лицо, крепко сбитая фигура, густая борода с пробивающейся сединой. Он улыбнулся, обнажив два ряда крупных белых зубов, которые способны перемолоть косточки самой упитанной невесты. Двои его сыновей; светловолосые Фредерик и Калеб Сентледжи, смотрели на Медлин голодными глазами, словно год не видели женщины. Куда безобидней выглядел другой дядя Анатоля, Пакстон Сентледж, приумноживший свое состояние на добыче олова. В модном коричневом сюртуке и седом пудреном парике, он мало чем отличался от обычного лондонского купца. Его сын, Зак, совсем не походил на отца. Неряшливая одежда и помятая черная шевелюра придавали ему вид потрепанного бурей путника.

Однако самый приметный гость стоял чуть поодаль от прочих, в тени портьеры. Он был необычайно худ, изможден и бледен. Медлин показалось, что он едва держится на ногах.

— Мой двоюродный брат, Мариус Сентледж, — представил Анатоль. — Один из немногих искусных врачей в нашем краю. Он учился в Эдинбурге.

Изможденный человек торжественно склонил голову.

— А это моя жена Медлин, — заключил Анатоль и обвел всех присутствующих свирепым взглядом, словно ждал, что кто-то станет оспаривать это утверждение.

Вцепившись в руку мужа, Медлин присела в реверансе, который трудно было назвать изящным — скорее уж у нее внезапно подкосились колени. Воцарилась неловкая пауза, и шесть пар глаз с интересом рассматривали девушку. Ее так и подмывало спрятаться за широкую спину Анатоля.

По счастью, всеобщее внимание тут же переключилось на худого врача.

— Мариус! — воскликнул Адриан.

Все расступились, и Мариус вышел вперед. Он взглянул на Анатоля, как бы испрашивая соизволения. Тот кивнул, хотя весьма неохотно, и после напряженной паузы подал руку Медлин. Молодой человек крепко сжал ее пальцы в прохладной сильной ладони. Медлин никогда прежде не видела таких бездонных глаз. Она словно падала в пропасть с головокружительной высоты и хотела уже отвести взгляд, но его прикосновение странным образом успокоило девушку. Мариус долго вглядывался в лицо Медлин, а потом расплылся в улыбке.

— Фитцледж сделал правильный выбор, — объявил он.

— Я так и знал! Старик никогда не подведет! — торжествующе вскричал Адриан, и не успела Медлин опомниться, как ее оторвали от мужа и принялись обнимать и целовать в обе щеки. Когда поцелуйный обряд, наконец завершился, она задыхалась от смущения, пылая пунцовым румянцем.

Даже Анатолю не удалось остаться в стороне от всеобщего ликования. Ему жали руки, его поздравляли и хлопали по спине до тех пор, пока плечистый муж Медлин не превратился в сконфуженного школьника.

Медлин бы радоваться, что ее так охотно приняли в семью Сентледж… но радость омрачало одно обстоятельство. На этом семейном сборище, кроме нее, не было ни одной женщины.

Анатоль поминал лишь двух представительниц прекрасного пола в роду Сентледжей. Сердце одной из них похоронено под полом церкви, а вторая… Что говорил Анатоль о смерти своей матери?

«Она умерла от страха и горя».

Медлин осторожно потянула Анатоля за рукав, отвела его в сторону и шепнула:

— Неужели среди вашей родни нет ни одной женщины?

Тот нахмурился, огляделся, словно сейчас заметил отсутствие женщин. Потом подал знак младшему из кузенов.

Калеб Сентледж с готовностью подошел на зов. Это был долговязый подросток с радостной, хотя и несколько рассеянной, улыбкой.

— Где ваши дамы? — требовательно спросил Анатоль.

Калеб смутился — вот-вот примется шарить по жилетным карманам. Потом растерянно почесал в затылке и густо покраснел.

— Кузен Анатоль, ты же знаешь, отец не разрешает нам брать с собой подружек. Говорит, чтоб подождали, пока не женимся.

— Он имеет в виду мать и сестер, олух ты этакий, — вмешался его брат Фредерик. Со всей мудростью своих семнадцати лет он послал Медлин проникновенный взгляд, извиняясь за глупость младшего братца. — Матушка и Элсбет дома.

— Почему не здесь? — властно спросил Анатоль.

Фредерик пожал плечами.

— Никто не знал, что их тоже пригласили. Анатоль приглушенно выругался, но, прежде чем он успел высказаться внятно, в разговор вступил Адриан:

— Прости нас, парень, но мы получили приказ явиться и ничего не поняли. Кроме того, мы знаем, что в замке Ледж дам не жалуют.

— Однако, — заговорил Пакстон, — моя жена Эспер будет рада принять у себя леди Сентледж, когда та пожелает.

— И моя жена тоже, — добавил Зак Сентледж, отвесив Медлин вежливый поклон.

— И моя, — наклонил голову Адриан.

— Я горю нетерпением с ними познакомиться, — ответила Медлин и порывисто повернулась к Мариусу. — А ваша супруга, сэр?

После минутной паузы Мариус спокойно ответил:

— Увы, дорогая кузина, я потерял жену.

— О-о, простите, мне очень жаль, — пробормотала Медлин, гадая, какую трагедию таит в себе прошлое Мариуса, какое родовое проклятие лишило его жены.

Что бы ни скрывалось за печальной улыбкой Мариуса, Медлин вздохнула с облегчением, когда Калеб заявил:

— Я буду, счастлив, представить вам свою жену, когда мистер Фитцледж мне ее найдет.

Это замечание вызвало презрительный смешок у Фредерика, но старшие мужчины, даже Мариус, рассмеялись, и напряжение рассеялось.

Джентльмены усадили Медлин на кушетку и собрались вокруг нее, словно пчелы над каплей меда. Анатоль стоял у камина, бдительно наблюдая за родственниками, которые засыпали Медлин вопросами, стараясь побольше узнать о ней.

По крайней мере, они делали это обычным способом, в отличие от Мариуса. Анатоль перевел взгляд на бледное лицо кузена, который говорил очень мало, прислушиваясь больше к чужим разговорам, как и подобало врачу.

Как ни клял Анатоль судьбу, наделившую его необычным даром, он всегда был ей благодарен за то, что его миновала участь Мариуса. Даже Сентледжи трепетали в присутствии Мариуса, ибо человеческая душа была для него открытой книгой. Он видел все, даже самые тайные помыслы и побуждения.

Анатоль до сих пор не понимал, как позволил Мариусу взять Медлин за руку, посмотреть ей в глаза. Быть может, оттого, что сам, к стыду своему, до сих пор сомневался. В глубине души Анатоль страшился, что произошла ошибка, что он, подобно своему отцу, женился на Неподходящей женщине, а это означает гибель и для жены, и для мужа.

«Фитцледж сделал правильный выбор».

Какое неимоверное облегчение ощутил Анатоль, услышав эти слова! Теперь он сумеет пережить этот вечер.

Самое страшное позади, его жену приняли в лоно семьи. Что касается остального. Возможно, родственники и не одобряли требования Анатоля не касаться в разговоре некоторых тем, но они наверняка не пойдут против его воли.

Недоразумение с не приглашенными дамами тоже было улажено, и последние следы беспокойства исчезли с лица Медлин, растворившись в сияющей улыбке, когда появился преподобный Фитцледж.

Все Сентледжи приветствовали священника тепло и уважительно, как подобает встречать. Искателя Невест. Фитцледж с равной теплотой отвечал на приветствия, тяжело дыша и отдуваясь» словно всю дорогу бежал бегом.

Пригладив белоснежные волосы, он почтительно поклонился Медлин и извинился за опоздание.

— Сегодня приехала моя внучка Эльфрида. Нам с миссис Бимз пришлось немало похлопотать, чтобы устроить ее поудобнее, ведь в доме так давно не было детей.

— Какая это» должно быть, для вас радость, мистер Фитцледж! — отозвалась Медлин. — Долго ли прогостит у вас девочка?

— Думаю, что долго. Лондонский воздух ей вреден, а ее мать, жена моего младшего сына Коринна, вскоре должна разрешиться от бремени.

— Надеюсь, она родит сына, — сказал Адриан. — Мальчика, обладающего даром. Для следующего поколения нам понадобится новый Искатель Невест.

— Уверен, что Коринна сделает все возможное.

— Велите-ка лучше, как следует потрудиться вашим сыновьям. — Игривое, замечание Адриана вогнало Медлин в краску, а Анатоль удивился, что Адриан не получил от священника обычного мягкого выговора.

Фитцледж, похоже, был чем-то сильно озабочен, и Анатоль понимал, что приезд внучки тут ни при чем. Слишком хорошо он знал своего старого наставника.

Что еще могло произойти?

Впрочем, Анатоль недолго пребывал в неведении. Когда поток приветствий иссяк, Фитцледж увлек его в сторону.

— Анатоль, по пути сюда я увидел нечто весьма тревожное.

— Еще одну загадочную женщину в плаще? — устало вздохнув, поинтересовался Анатоль.

— Слава богу, мет… но только сегодня я узнал, что вы взяли в услужение Бесс Киннок.

— Ну а что? Разве не вы ее прислали?

— Нет-нет, что вы!

Взволнованный тон Фитцледжа не на шутку обеспокоил Анатоля. Нахмурясь, он минуту размышлял, потом пожал плечами.

— Значит, это сделал кто-то еще из деревенских.

— Но разумно ли допускать ее так близко? Понимаю, вы просто хотели проявить участие, но…

— Участие тут не при чем, старина. Это называется угрызения совести.

— Ваша совесть может быть спокойна. Вы не виноваты в смерти матери Бесс, хотя бедная девушка думает иначе. — Фитцледж покачал головой. — Пришлите ее ко мне. Если она нуждается, я подыщу ей место. Как бы не случилось беды. Если принять во внимание, что думает о вас бедное дитя…

— Дитя думает, что я Демон, посланный из ада, и что меня надо было сжечь на костре, как только я родился. Впрочем, это мнение мне хорошо знакомо.

— Мальчик мой, -начал было Фитцледж, беря Анатоля за руку. Тот раздраженно отстранился.

— Оставьте ваши уговоры, милейший Фитцледж. Пока Бесс исполняет свои обязанности и устраивает мою жену, она останется в доме. Я не вижу никакой серьезной угрозы в болтовне деревенской девчонки.

Особенно когда приближается истинная опасность. Все чувства Анатоля разом обострились, в мыслях возник образ человека, идущего по коридору. Правда, как ни силился он сосредоточиться, образ оставался расплывчатым. Анатоль не преувеличил, говоря Медлин, что, когда Сентледжи собираются вместе, они производят шум. Силы, присущие им, сливались в единый поток, искажавший восприятие.

Может, это егерь? Недавно Уорфорду сообщили, что видели браконьеров, и… У Анатоля перехватило дыхание от острой боли в висках. Он надавил пальцами на лоб.

Нет, это не теплая энергичная аура Уорфорда, а нечто холодное, острое, словно лезвие ножа, вонзается в мозг.

— Роман!

Это имя сорвалось с уст Анатоля, точно ругательство. Фитцледж вздрогнул. Все разговоры в гостиной разом смолкли, все взгляды устремились к двери. Как говаривал с горечью Анатоль, никто иной не умел так торжественно обставить свое появление.

Сняв треуголку и плащ с капюшоном. Роман обернулся к Бесс Киннок, замершей за его спиной, и с небрежным изяществом сбросил ей в руки одежду.

Потом ущипнул девушку за щеку, отчего Бесс зарделась, и воззрилась на Романа с немым обожанием.

Вслед за тем Роман отвесил собравшимся элегантный поклон. На нем был парчовый камзол цвета слоновой кости и такие же кюлоты, голубой жилет, расшитый серебром. Длинные золотистые волосы Романа были стянуты сзади черной бархатной лентой, открывая красивое точеное лицо. Стряхнув с кружевных манжет незримую пылинку. Роман взглянул на Анатоля. В его глазах плясали зловещие огоньки.

Анатоль вспомнил о злой фее, натворившей немало бед.

Дурное предчувствие стиснуло грудь, и он шагнул вперед, преграждая путь Роману. Кузен с нескрываемой насмешкой оглядел его черный сюртук.

— Боже милосердный! Кто-нибудь умер?

— Пока еще нет.

На губах Романа заплясала довольная усмешка, а в дальнем конце гостиной возникло движение. Двоюродные братья Анатоля вскочили на ноги, Адриан настороженно замер, а Мариус нерешительно шагнул вперед.

Наверняка все они хорошо помнили последнюю стычку Анатоля с Романом, которая произошла здесь же, в замке Ледж.

Это случилось в день похорон Линдона Сентледжа, когда напряжение многих лет взаимной неприязни и соперничества усугубилось горем Анатоля. Они с Романом вцепились друг другу в горло, точно бешеные псы, и, чтобы их разнять, потребовались объединенные усилия всего клана Сентледжей.

А все из— за часов. Часов отца Анатоля, которые по традиции должны были достаться его сыну, но заполучил их Роман.

Он до сих пор не расставался с этой вещицей. Вот и сейчас намеренно неторопливо достал часы из жилетного кармана и открыл, нарочито давая Анатолю заметить портрет матери на обратной стороне крышки.

— Боже мой! — пробормотал Роман. — Мои извинения, кузен. Кажется, я слегка опоздал?

— Опоздал?! — хмыкнул Аиатоль, стараясь не показать, какое впечатление произвел на него вид отцовских часов. Понизив голос, чтобы не слышали остальные, он спросил: — Какого черта тебе здесь понадобилось?

Роман вздохнул.

— Этот вопрос, похоже, входит у тебя в привычку. Надо заметить, весьма утомительную привычку. Я приехал, чтобы присоединиться к этому милому семейному сборищу.

— Что-то не припоминаю, чтобы тебя сюда приглашали!

— А должны были пригласить. Насколько мне помнится, я ношу имя Сентледж.

— А я стараюсь об этом забыть.

В глазах Романа мелькнул зловещий огонек.

— Тогда, пожалуй, придется напомнить.

Анатоль весь подобрался, ожидая стычки, и между ними встал Фитцледж.

— Джентльмены, прошу вас, — заговорил oн тем же огорченным тоном, каким увещевал их еще детьми. — С этой нелепой распрей давно пора покончить. Сентледжи всегда были дружной семьей. Мастер Роман, если вы желаете остаться, то должны вести себя достойно.

Злоба, исказившая красивое лицо Романа, сменилась обычной ленивой насмешкой.

— Да, сэр, конечно, — небрежно согласился он.

— Милорд, — обратился Фитцледж к Анатолю. — Подумайте о вашей жене. Неужели вы хотите огорчить ее неприятной сценой?

Анатоль упрямо выпятил челюсть, но взглядом невольно отыскал Медлин, окруженную Сентледжами. Лицо ее светилось невинным любопытством и удивлением.

«Нет, — подумал Анатоль, — не захочет». Интересно, как далеко он способен зайти в стремлении огорчать Медлин? Пожалуй, спляшет и с самим дьяволом, если понадобится.

Шагнув к Роману, он цепко стиснул его руку повыше локтя.

— Если ты останешься, — прошипел Анатоль сквозь зубы, — то будь добр, придержи свой пакостный язык. Моя жена ничего не знает о наших наследственных странностях, и пока я намерен держать ее в неведении. Попробуешь меня обмануть, пеняй на себя.

Роман удивленно вскинул брови, но сказал:

— Разумеется, кузен, Я далек от желания вызвать твое неудовольствие.

Он высвободил руку, разгладил рукав, изобразив на губах сладкую улыбку, которой Анатоль ни на йоту не доверял. Внутренний голос, редко подводивший его, искушал воспользоваться рожденным даром. Одно хорошее усилие, и Роман отправится не то что за дверь, а прямиком в ад.

И тогда он до смерти напугает Медлин, станет в ее глазах диким, необузданным чудовищем.

Оставалось лишь сделать, то, что Анатоль так часто проделывал прежде, — уступить кузену дорогу.

Когда Роман вошел в гостиную, прочие мужчины перевели дух и немного успокоились. Роман обменялся парой пустяковых фраз с младшими кузенами, но тут увидел Медлин — и обычное сардоническое выражение лица сменилось искренним изумлением. Он смотрел на Медлин во все глаза; и Анатоль отлично его понимал.

Со смесью гордости и отчаяния, он думал, что в этот вечер его юная супруга особенно хороша.

— Анатоль, — промурлыкал Роман, не сводя глаз с Медлин, — надеюсь, ты представишь меня своей жене.

В груди Анатоля шевельнулось почти незнакомое чувство, которому он даже не сразу нашел название — страх.

— Медлин, -сухо произнес он, — это мой кузен Роман.

Не обращая внимания на более чем нелюбезный тон Анатоля, Роман склонился над рукой Медлин.

— Мадам, — он поднес к губам кончики ее пальцев, — если бы я знал, что встречу такую красавицу, непременно нанес бы вам визит гораздо раньше.

— Благодарю вас, -пробормотала Медлин. Глаза ее взволнованно блестели. Роман всегда оказывал такое действие на женщин. Глупо было надеяться, что Медлин, такая восприимчивая и чувствительная, поведет себя иначе.

С нелегким сердцем Анатоль слушал, как Роман шелковым голосом расточает Медлин комплименты, превозносит ее красоту и очарование.

Он сам должен был сказать ей, как она прекрасна сегодня, и непременно сказал бы, если б не неуклюжий язык и непонятная застенчивость. И теперь он лишь бессильно глядел на эту сцену, словно стал опять неловким мальчуганом, прижавшим лицо к оконному стеклу.

Безысходная тоска боролась в его душе с иными чувствами. Хотелось оторвать Медлин от Романа, сжать ее в объятиях, чтобы все видели — она принадлежит ему. Борясь с приступом ревности» Анатоль не почувствовал появления нового лица.

Лишь когда от дверей донеслось отчетливое покашливание, он обернулся — и остолбенел при виде немыслимой фигуры. Что за паяц? Лицо мужчины покрывал толстый слой белил и румян, на подбородке чернела приклеенная мушка. Казалось, весь он состоит лишь из огромного парика и шелкового сиреневого камзола, так тщедушно было его тело.

— Какого черта! — Восклицание Анатоля привлекло остальных.

— Боже мой, кто это? — воскликнул Пакстон, выпучив глаза.

— Не кто, а что, -проворчал Адриан. Медлин бесшумно скользнула к Анатолю и шепнула:

— Это еще один ваш двоюродный брат, милорд?

— Черт побери, конечно, нет! — воскликнул Анатоль, возмущенный подобным предположением.

Спокойным оставался лишь Роман. Он направил лорнет на тщедушного человечка и лениво проговорил, растягивая слова:

— Ах, Ив… Прошу прощения, друг мой. Я был так взволнован встречей со своим семейством, что совсем позабыл о вас.

Он махнул рукой, и незнакомец чуть не на цыпочках вошел в гостиную. Теперь Анатоль понял, почему не заметил его присутствия раньше — у этого существа была такая слабая аура, что она растворялась в мощной ауре Романа.

— Джентльмены, милейшая кузина Медлин, — сказал Роман, лениво указывая на незнакомца, — позвольте представить вам Ива де Рошенкура.

Мужчина изогнулся в столь церемонном поклоне, что у Анатоля от омерзения свело челюсти. К тому же от француза несло духами, словно от портовой шлюхи.

Роман продолжал:

— Ив — мой большой друг, и я взял на себя смелость пригласить его с собой.

«Слишком мягко сказано», — подумал Анатоль, приходя в ярость. Мало того, что у Романа хватает наглости являться незваным, так он еще тащит с собой это набеленное чучело! Анатоль хотел уже высказать свое раздражение вслух, но тут его опередил младший кузен.

— Послушай-ка, Роман, — заявил он со свойственной юности прямотой, — это ведь семейный ужин.

Рошенкур испуганно округлил глаза.

— Milles pardon, мсье, мадам, — забормотал он. Странный голос, высокий и резкий, раздражал слух, точно скрежет ржавой пилы по железу. — Я не знал. Certainement, если бы я знал, то не позволил бы себе вторгаться…

Француз попятился к двери. Анатоль было вздохнул с облегчением, но тут Медлин проворно подбежала к гостю.

— О нет, мсье, пожалуйста, не уходите! Для нас будет большой честью, если вы с нами отужинаете, не правда ли?

Сентледжи выслушали ее с каменными лицами, только Фитцледж одобрительно кивнул.

— Милорд? — Она вопросительно взглянула на Анатоля. — За столом достаточно места. Прошу вас, пригласите мсье присоединиться к нам.

Скрестив руки на груди, Анатоль хмуро оглядел родственников. Он хорошо понимал причину их мрачного молчания. Всем корнуэльцам, и ему в том числе, свойственно глубокое недоверие к чужеземцам, но как противиться мольбе, которая светится в зеленых глазах Медлин? Он уже смирился с присутствием Романа, отчего бы не стерпеть еще одного шута?

— Хорошо, — сказал он, наконец, — этот тощий щеголь нас не объест. Пусть остается.

— Как благородно с вашей стороны, милорд! -с издевкой процедил Роман, но тут вмешался Калеб.

— Анатоль… — начал было он, но умолк под строгим взглядом Фитцледжа.

— Довольно, Калеб. — Священник подошел к французу, приветливо протянул руку: — Добро пожаловать, сэр. Мне показалось, я услышал в вашей речи легкий южный акцент. Вы не из Гаскони?

— У вас тонкий слух, мсье, — отозвался француз. Он все еще чувствовал себя неловко, но все же старательно улыбнулся. — Я и вправду родился в Гаскони, в маленькой деревушке, но сейчас живу в Париже.

— Что же привело вас и Англию? — хмуро спросил Анатоль.

Прежде чем француз успел ответить, раздался голос Романа:

— Мсье де Рошенкур весьма одаренный художник. Мне понадобились его услуги.

— Здесь, в Корнуолле? — проворчал Адриан. — Что ему здесь делать?

— Ах, дядюшка, разве я вам не говорил? — с наигранным удивлением проговорил Роман, и его лицо озарилось сладкой улыбкой. При этом, однако, он косился на Анатоля, словно предвкушал действие своих слов. — Ив — мой архитектор. Он будет возрождать к жизни Пропащую Землю.

13

Ряд подсвечников тянулся во всю длину стола красного дерева, искрились хрустальные бокалы, белел фарфоровый сервиз, собственноручно расписанный дедом Анатоля. На каждой тарелке, чашке, соуснице дышал пламенем сентледжский дракон.

Уилл Спаркинс в новом пудреном парике и черной ливрее с золотой каймой наполнял бокалы вином, бесшумно передвигаясь вокруг стола. Как следует отмывшись, он оказался весьма миловидным юношей, а его соломенные волосы были подстрижены и больше не скрывали красивых голубых глаз.

Преображение Уилла Спаркинса было, само собой, делом рук Медлин, и порой казалось, что только этого она и смогла достигнуть за время своего пребывания в замке Ледж.

Медлин старалась держать себя в руках, приветливо улыбалась гостям… но на званых обедах и приемах она всегда чувствовала себя неуютно. Припомнить бы, что делала мать, играя роль гостеприимной хозяйки? Правда, леди Бертон никогда не приходилось сидеть за столом под неусыпными взглядами нарисованных драконов, в обществе одних только мужчин, которые готовы вот-вот схватиться за шпагу вместо вилки.

В гостиной стояло напряжение под стать затишью перед бурей, собиравшейся за окном. Со всех сторон Медлин омывали подводные течения — чувства и невысказанные мысли, которые она лишь ощущала, но не могла понять.

Она без аппетита ковыряла вилкой фрикасе из телятины, время от времени бросая взгляд на Анатоля, сидевшего на другом конце длинного стола. Он тоже почти не ел, лишь потягивал вино из высокого бокала.

Все последнее время они с Анатолем ужинали вдвоем. Пренебрегая этикетом, Анатоль пересаживался со своей тарелкой поближе к Медлин. Он с аппетитом ел, не мешая жене говорить, а она с удовольствием болтала, может быть, даже чересчур много. Анатоль обычно молчал, но его дружелюбное молчание разительно отличалось от нынешней мрачной отчужденности.

Слева от Медлин сидел человек, который и был повинен в напряжении, царившем за столом. Блестящий Роман Сентледж.

Медлин не знала, чего ожидать от Романа с его красивым лицом, лощеными манерами и улыбками, которые никогда не согревали холодного взгляда. Рассматривая безупречный профиль Романа, Медлин размышляла о том, как сильно он отличается от остальных Сентледжей. Во всех — от Анатоля до юного Калеба — было что-то особенное, притягательное, незабываемое, нечто, чему Медлин не могла подобрать названия. У Романа это нечто отсутствовало.

Заметив ее пристальное внимание. Роман с самодовольной усмешкой бросил на нее взгляд поверх бокала.

— Мне повернуться другим боком, кузина? — спросил он. — Тогда вы сможете наглядеться вдоволь.

— Н-нет. — Медлин опустила глаза, вспыхнула до корней волос.

— Но вы рассматривали меня, так мило нахмурив прелестные бровки. Вас что-то беспокоит?

«Очень многое», — подумала Медлин. Например, почему Анатоль с такой неохотой пустил в дом своего двоюродного брата? И почему простое упоминание о какой-то Пропащей Земле настолько взволновало всех Сентледжей, что Анатоль, казалось, готов растерзать и Романа, и его друга?

— Извините, — сказала она, — я не хотела так назойливо вас разглядывать.

Роман склонился к ней, доверительно понизив голос:

— Не стоит извиняться. Мужчина может лишь радоваться, сделавшись объектом внимания столь прекрасных зеленых глаз. Кстати, какого они оттенка? Изумрудного или малахитового?

— Я… я не знаю, — неловко пробормотала Медлин, чувствуя на себе пронзительный взгляд Анатоля.

Она никогда не умела принимать лесть и комплименты, флиртовать с мужчинами. Вот Луиза прекрасно знала, как обращаться с людьми, подобными Роману. На месте Медлин она заливалась бы смехом и строила Роману глазки только для того, чтобы возбудить бешеную ревность в своем молодом муже.

Медлин содрогнулась, представив, чем могла бы кончиться такая опасная игра с Анатолем. Где нет любви, нет и ревности, но Медлин понимала, что взаимная неприязнь Анатоля и Романа имеет глубокие корни, и любого предлога достаточно, чтобы между ними вспыхнула ссора.

— Мне все-таки кажется, что ваши глаза больше походят на изумруд, — назойливо продолжал Роман, еще ближе придвигаясь к ней. — То же сияние, тот же блеск…

— Право же, сэр, они не изумрудные и не малахитовые, просто зеленые.

Роман удивленно выгнул брови.

— Неужели мои комплименты оскорбляют вас, кузина?

— Нет, но мне было бы гораздо приятнее, если б вы говорили со мной, как честный и разумный человек. Медлин поморщилась. Как всегда, она слишком откровенна! У Романа сузились глаза, но он быстро взял себя в руки и рассмеялся:

— О-о, леди столь же мудра, сколь хороша собой!

К облегчению Медлин, он откинулся на спинку стула. Казалось, отповедь ничуть не испортила ему настроения. Он просто сменил тему разговора. При желании Роман мог быть весьма приятным собеседником. Он говорил с Медлин о Лондоне, о театрах — словом, о том, что ее интересовало.

Когда подали вторую перемену блюд, Медлин решила, что было бы невежливо не обратиться теперь к другу Романа. Француз сидел всеми забытый. Мистер Фитцледж, который мог бы проявить к нему участие, оказался на другом конце стола, а Сентледжи разговаривали только друг с другом.

Рошенкур принадлежал к типу светских щеголей, типу, которого Медлин всегда избегала в лондонских гостиных… но к этому человеку она почувствовала неожиданную симпатию.

Может быть, потому, что они оба были чужими в клане Сентледжей. Как жестоко поступил Роман, приведя друга на этот семейный ужин! Он не мог не знать, что именно такие мужчины, как Рошенкур, вызывают особое презрение у его родственников, Застенчивый француз вжался в стул, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания.

Внешность Ива не говорила о большом уме, а его бесцветные глаза казались пустыми. И все же Роман вряд ли стал бы мириться с обществом глупца. Медлин гадала, что могло свести вместе двух таких непохожих людей.

До поры до времени она сдерживала свое любопытство и следила за тем, чтобы бокал и тарелка Рошенкура не пустели. Ее забавляло, что предсказание Анатоля касательно аппетита француза не сбылось. Совсем напротив.

Большинство Сентледжей были отличными едоками, но француз, пожалуй, мог дать фору любому из них. Медлин изумленно смотрела, как он уплетает вымоченную в вине жареную ветчину, пирог с голубятиной и молодой горох, то и дело подкладывая себе на тарелку. Правда, никогда в жизни ей не приходилось видеть у мужчины таких изысканных манер — руки француза двигались с грацией, недоступной ей самой.

Когда Рошенкур оторвался от еды, чтобы пригубить вино, Медлин обратилась к нему:

— Так вы архитектор, мсье?

— Не совсем, мадам, — ответил Ив со скромной улыбкой. — Просто в последнее время у меня возник интерес к строительству красивых зданий.

— Но, наверное, вы проделали такой долгий путь не просто ради удовлетворения любопытства? — воскликнула Медлин. — Должно быть, вы очень дружны с Романом Сентледжем, если предложили ему свою помощь.

Рошенкур бросил неуверенный взгляд на Романа, который беседовал с Заком Сентледжем.

— О, oui, но скорее я приехал в Англию по поручению дамы.

— Вашей жены, мсье?

— Non. Увы, моя супруга скончалась. Я говорю о своей благородной покровительнице, графине Собрейн.

Медлин понимала, что ее любопытство неуместно, но Ив ее заинтриговал. Она терпеливо ждала, пока он расправится с бланманже из кролика и снова сможет говорить.

— Младшему сыну всегда трудно пробить себе дорогу, особенно если он обладает весьма скромными талантами. Графиня была так добра, так великодушна. Она помогла мне войти в общество, добиться признания. Она даже взяла на себя заботу о воспитании моего сына. Эта благородная дама умна, обаятельна и очень красива.

Медлин с улыбкой кивнула, однако ей хотелось направить разговор в иное, более интересное, русло.

— Как удачно, что при этом у вас остается время помочь Роману с… я забыла, как называется это поместье.

— La Pays Perdue.

— Да-да, Пропащая Земля. Не правда ли, какое странное название для поместья?

— Это неприятное и унылое место, мадам. Забытое и заброшенное, старинный дом обращен в груду пепла. Но все это изменится, когда…

— Боюсь, вы утомили мою кузину, Ив. — Роман, неприятно улыбаясь, перегнулся через стол. — Вечно вы судачите о моих делах.

От подобной грубости Медлин округлила глаза. Она взглянула на Ива, но если француз и был оскорблен, то не показал виду. Он лишь крепче сжал в пальцах ножку бокала, потом опустил глаза и спокойно произнес:

— Я не судачу, мсье. Мадам Сентледж проявила вполне естественный интерес к вашему поместью, и я стараюсь удовлетворить ее любопытство.

— Если моя кузина так интересуется этим местом, пускай увидит его собственными глазами. Вы ведь обожаете ездить верхом, не так ли, дорогая Медлин? — шелковым голосом промурлыкал Роман.

Теперь уже Медлин опустила глаза. Страх перед лошадьми всегда был ее уязвимым местом, особенно после того, как она вышла замуж за Анатоля.

Всего пару дней назад муж настоял, чтобы она пошла с ним в конюшню, и с великой гордостью стал показывать своих гунтеров. Медлин так оробела перед огромными животными, что даже не осмелилась потрепать кого-нибудь из них по шее. В конце концов, Анатоль отослал ее в дом, и она ушла с тяжелым сердцем, сознавая, как сильно его разочаровала.

Но разве мог знать об этом Роман?

— Увы, нет, сэр, — как можно беззаботнее ответила Медлин. — Боюсь, я неважная наездница.

Как на грех, эти слова пришлись на паузу в разговорах и привлекли всеобщее внимание.

— Чепуха, моя дорогая, — сказал Пакстон Сентледж с добродушной улыбкой. — Все жены Сентледжей от рождения прекрасные наездницы.

— А уж жена Анатоля тем более, — добавил Роман.

— Нет, она не любит верховую езду, — сказал Анатоль. — И хватит об этом.

— Наверное, потому, что ты предлагаешь ей огромного грубого зверя; Леди нужна более изысканная лошадка.

Всякий раз, когда Роман обращался к Анатолю, в его тоне звучал некий тайный смысл, ускользавший от Медлин. Она с тревогой заметила, что глаза мужа потемнели, словно небо перед грозой.

Юный Калеб перегнулся через стол к Медлин.

— Не надо бояться лошадей Анатоля, кузина. Они славные. Уверен, если я с ними поговорю, они согласятся следить за тем, чтобы вы не упали.

— Вы разговариваете с лошадьми, мсье? — со смешком спросил Ив.

— Да, сэр. — Мальчик смерил француза презрительным взглядом. — У меня такой дар. Так же, как дядя Анатоль умеет… — Калеб в ужасе прикрыл рот ладонью.

— Как Анатоль умеет что? — мягко подсказал Роман.

— Я… я, — запинаясь, проговорил Калеб. — Я хотел сказать, что умею разговаривать с лошадьми так же хорошо, как Анатоль умеет на них ездить.

Медлин могла побиться об заклад, что вначале Калеб хотел сказать совсем не то. К ее великому разочарованию, мальчик сел на место и впился зубами в крыло куропатки, явно вознамерившись больше не проронить ни слова.

Она так надеялась, что в этот вечер родные Анатоля помогут ей больше узнать о муже… Но едва речь заходила о нем, Сентледжи становились такими же несловоохотливыми, как слуги в замке и деревенские жители, которых Медлин не раз пыталась расспрашивать.

Единственным исключением, как видно, был Роман Сентледж. Поигрывая бокалом, он как ни в чем не бывало, вернулся к теме лошадей:

— Может, мне послать Медлин лошадку из своей конюшни? У меня есть прелестная кроткая кобылка, которая ей очень подойдет.

— Нет! — отрезал Анатоль, прежде чем Медлин успела произнести хоть слово.

— Можете считать ее запоздалым свадебным подарком…

— Я сказал — нет!

Медлин не нужны были никакие подарки Романа, но отказаться от предложения можно было и поучтивей.

Роман поджал губы.

— Может, твоя жена сама примет это решение?

В разговор вмешался Адриан.

— Думаю, Медлин сейчас не до верховой езды, им с Анатолем и так есть чем заняться, — сказал он с лукавым блеском в карих глазах. Адриан явно стремился разрядить обстановку, но Медлин, поняв его намек, залилась густым румянцем.

— Капитан Сентледж! — укоризненно воскликнул Фитцледж.

Адриан ответил ему безмятежной улыбкой.

— Ну-ну, ваше преподобие! Над молодоженами принято подшучивать, разве не так? — Он игриво подтолкнул Анатоля локтем в бок. — Скажи-ка, Анатоль, тебе удалось превзойти своего деда, который трое суток не выходил из супружеской спальни?

Анатоль не ответил. Покраснев еще сильнее, чем Медлин, он уставился в пол.

— Трое суток? — с ужасом повторила Медлин. Теперь она знала, как часто мужчина может приходить в спальню к жене — конечно, если у него есть желание… Медлин упала духом — ее союз с Анатолем более неудачен, чем она в своей невинности могла предположить.

— Ну да, — усмехнулся Адриан. — Не может быть, чтобы вы не слышали истории о том, как мой отец, Грейсон Сентледж, увел жену в спальню сразу после окончания брачной церемонии, и она даже не позволила ему позавтракать!

— Адриан! — возмутился Пакстон. — Как-никак ты говоришь о нашей матери!

— Да, она была весьма пылкой женщиной, и стыдиться тут нечего. Великая страсть, которую мужчины из рода Сентледжей пробуждают в своих выбранных невестах, вошла в предания.

— Верно, — кивнул Зак и произнес нараспев: — «Два сердца сливаются в один миг, две души соединяются навечно».

Пакстон улыбнулся, и суровые лица троих мужчин преобразились — они выражали тепло и нежность. Очевидно, в эту минуту все трое думали о своих женах, которые дома ждали их возвращения… но, когда Медлин взглянула на Анатоля, он отвел глаза.

— Ну, я думаю, — сказал Роман, — нет нужды рассказывать жене Анатоля о великой страсти. Медлин сама ее испытывает, не правда ли, моя дорогая?

Медлин не пришлось отвечать, потому что Анатоль с размаху грохнул кулаком по столу, едва не сметя на пол серебряное блюдо.

— Не твое дело, что чувствует моя жена! А теперь, черт возьми, давайте поговорим о чем-нибудь другом!

Под его свирепым взглядом все мгновенно умолкли. Анатоль видел, что Медлин огорчена этой вспышкой — ну да все лучше, чем позволить родственникам уничтожить остатки его гордости. Не хватало только, чтобы они догадались, что он переспал с женой лишь однажды — и то без особого успеха.

К счастью, все вернулись к еде. Даже Мариус, по-видимому, ничего не понял. Только Роман продолжал бросать на Анатоля оскорбительные взгляды и улыбаться своей гнусной улыбкой.

Давняя ненависть к Роману разгоралась с новой силой, когда Анатоль видел, как тот старается очаровать уже оправившуюся от смущения Медлин. Анатоль вцепился в край стола с такой силой, что дерево едва не треснуло. Он понимал, что не может соперничать с Романом или другими светскими людьми вроде расфуфыренного щеголя-француза.

Теперь они вдвоем вовлекли Медлин в разговор о каком-то поэте, о котором Анатоль даже не слыхивал, и он мучился жгучей ревностью, видя, как оживленно говорит Медлин, как ласково улыбается. Ее зеленые глаза горели воодушевлением, и Анатоль с горечью отметил, что она никогда не бывает такой, когда говорит с ним.

Ну конечно, о чем он способен говорить? Только о лошадях, об охоте, о хозяйственных делах. Нет нужды интересоваться чем-то другим, когда изо дня в день обедаешь в обществе гончих собак да лакеев. До сих пор ему не приходило в голову стыдиться своего невежества.

Снаружи загремел гром. Буря приближалась, и Анатоль от всей души надеялся, что этот злосчастный ужин скоро закончится. Более пугливые гости уже давно велели бы закладывать лошадей, но Сентледжей не могла напугать такая мелочь, как молния, а француз, как видно, и не помышлял о том, чтобы встать из-за стола, пока не подали десерт.

Анатоль мысленно выругался, когда Фитцледж предложил выпить круговую за здоровье новобрачных, но как он мог отказаться?

Сияющий Фитцледж встал, поднял бокал.

— За Медлин и Анатоля, — сказал он. — Долгой жизни и большого счастья.

— Долгой жизни и большого счастья, — повторил Зак Сентледж.

— За благоденствие и процветание, — мягко проговорил Мариус.

— Пусть господь благословит их брак многочисленным потомством, — вставил неугомонный Адриан.

— И пусть все беды падут на головы Мортмейнов, — нараспев произнес Калеб традиционный тост Сентледжей.

Анатоль осушил бокал и нетерпеливо поставил его на стол. И тут увидел, что Медлин склонила голову к плечу, а на лице ее появилось выражение, которого он уже научился бояться.

— Кто такие Мортмейны?

— Шайка презренных негодяев, — сказал Адриан. — Они всегда мечтали перерезать всех Сентледжей.

У Медлин округлились глаза, и Анатоль бросил на Адриана предостерегающий взгляд.

— Мортмейны — еще один корнуэльский род, который издавна враждовал с нашей семьей, — поспешно проговорил он. — Не стоит беспокоиться, Медлин. Они все давно мертвы.

— Но если они мертвы, почему же тогда вы призываете беды на их головы?

Вполне резонное замечание, но какого черта Медлин всегда и во всем ищет логику?

— Потому… потому… — растерянно забормотал он.

— Потому, что это еще одна нелепая семейная традиция, — вмешался Роман. В тоне его слышалось откровенное презрение. — То же самое, что наш обычай доверять, кому попало такое важное дело, как выбор будущей жены.

— Придержи язык. Роман, — сказал Анатоль. — Я не позволю оскорблять мистера Фитцледжа.

— Ты меня неверно понял, кузен. Я отнюдь не хотел проявить неуважение к его преподобию.

— Надеюсь, что так, — сурово сказал Пакстон. — В один прекрасный день тебе самому понадобятся услуги Искателя Невест.

— Не думаю. У меня другие планы. — Роман переводил взгляд с одного лица на другое, злорадно предвкушая впечатление, которое произведут на Сентледжей его слова. — Мсье Рошенкур согласился быть моим сватом.

За этим заявлением последовала гробовая тишина, которую первым нарушил Пакстон.

— Что ты сказал? — негодующе воскликнул он.

— Проклятие! — вскричал Зак. Адриан привстал со стула.

— Сначала он покупает Пропащую Землю, а теперь еще и это! Трудно придумать что-либо более ужасное для семьи, разве что превратиться в проклятого Мортмейна.

Гостиная загудела гневными голосами, и Анатоль вдруг понял: все это время Роман выжидал подходящей минуты, чтобы вывести из себя родственников. Он развалился на стуле, явно наслаждаясь произведенным эффектом.

— Молчать! — громовым голосом потребовал Анатоль.

Все смолкли, кроме недалекого француза.

— Вы напрасно так волнуетесь, — самым серьезным тоном заговорил он. — Это прекрасная партия для вашего родственника. Моя покровительница, графиня, вдова.

— Очень богатая вдова, и вдобавок весьма хороша собой, — вставил Роман.

— Дочь английского дворянина, который женился на француженке. Графиня овдовела и теперь хочет выйти замуж на родине своего отца. И я подумал, что если мне удастся сосватать ее мсье Сентледжу, то…

— Я сказал, молчать! — повторил Анатоль, устремив на француза грозный взгляд, и на сей раз у того хватило ума умолкнуть. — Ты, видно, совсем лишился рассудка, — обратился Анатоль к Роману.

— Не думаю, — холодно ответил Роман, поправляя кружевные манжеты. — Что удивительного в том, что человек хочет жениться?

— Но, мой мальчик, — вмешался Фитцледж, — если тебе и вправду пришло время жениться, ты всегда можешь обратиться ко мне.

— Не обижайтесь, ваше преподобие, но я не так уверен в ваших способностях, как остальные члены нашего семейства. Я не хотел бы оказаться связанным по рукам и ногам браком, который… — он умолк, многозначительно устремив взгляд на Анатоля.

После долгой паузы Роман договорил:

— Словом, я не хотел бы пойти по стопам Мариуса. На всю жизнь быть привязанным к могиле.

Это был предательский выпад. Мариус вздрогнул и тихо сказал:

— Мистер Фитцледж не виноват в том, что я потерял невесту.

Все это время Медлин молчала, благоразумно решив не вмешиваться в семейный скандал. Но, услыхав последнюю фразу, она не выдержала и повернулась к бледному как смерть Мариусу.

— Как это случилось?

— Я слишком долго откладывал свадьбу, — ответил Мариус. — Мистер Фитцледж написал мне, что нашел невесту. Но я презрел веление сердца, веление самой крови. В то время для меня всего важнее было закончить образование. Я самонадеянно верил, что с помощью своего дара смогу излечить весь мир.

По изможденному лицу Мариуса скользнула тень — не горечи, а бесконечной печали.

— К тому времени, как я собрался поехать за невестой на юг, Анна уже умирала от тифа, и все мое искусство оказалось бессильным. Она умерла у меня на руках.

Все погрузились в скорбное молчание, а Медлин ощутила, как по щекам ее текут слезы.

— Это было десять лет назад, и мой кузен до сих пор живет холостяком, тоскуя по женщине, которую он едва знал. По нашей милой семейной традиции Мариус должен до конца дней своих прожить в одиночестве, чтобы соединиться с невестой в загробной жизни.

— Но это ужасно! — вырвалось у Медлин.

— Вы так считаете? — Роман в радостном возбуждении подвинулся на край стула и с надеждой глянул на Медлин холодными голубыми глазами. — Но вы сами выбранная невеста и, должно быть, верите в силу Искателя Невест.

— Ну, я… я…

— Вы должны верить, что некие магические силы или само провидение предназначило вам вечную любовь к Анатолю Сентледжу. Или у вас есть какие-то сомнения?

Медлин откинулась на спинку стула, всей душой жалея, что ввязалась в этот разговор. Вопрос Романа обратил на нее всеобщее внимание, и никто не ждал ее ответа с большим волнением, чем муж.

Она встретилась взглядом с Анатолем, и у нее сжалось сердце. Медлин знала, как глубоко он верит в семейные традиции, верит, что его мать умерла именно потому, что отец нарушил обычай. Видит бог, она не хотела высмеивать суеверия Сентледжей или принимать сторону Романа, но солгать не могла.

Медлин неуверенно заговорила, тщательно взвешивая каждое слово:

— Легенда об Искателе Невест, идея, что каждому мужчине предназначена судьбой лишь одна женщина, а каждой женщине лишь один мужчина, необычайно романтична, но я… нет, я не могу в это поверить. Это противоречит здравому смыслу. Я не вижу причин, по которым Мариус не может найти счастья с кем-нибудь еще, а Роман не вправе жениться на богатой вдове.

Она напряглась, ожидая гнева Анатоля, но не ожидала увидеть в его глазах такую беспредельную боль, словно Медлин нанесла ему смертельный удар.

Прочие Сентледжи обменялись изумленными, а потом возмущенными взглядами. У Медлин засосало под ложечкой. Теперь она знала, как чувствовали себя еретики, представ перед судом инквизиции.

Лишь Роман смотрел на нее с одобрением. Он торжествующе рассмеялся.

— Наконец-то в этом одержимом семействе появился еще один разумный человек! Думаю, на этот раз мистер Фитцледж совершил ошибку. Кузина должна была стать моей невестой.

Роман встал, поднял бокал с вином, чтобы выпить в честь Медлин… но не успел пригубить, как глаза Анатоля вспыхнули, и вино выплеснулось в лицо Роману.

Он выронил бокал. Медлин приглушенно ахнула, испуганно отпрянула, когда бокал со звоном разбился о стол.

— Mon Dieu! — Ив вскочил со стула и бросился к другу, держа наготове салфетку. К удивлению Медлин, Роман оттолкнул его руку и повернулся к Анатолю.

Тыльной стороной кисти он отер подбородок, глаза его горели бешеной злобой.

— Будь ты проклят со своими фокусами! — выкрикнул он, словно в его неловкости был виноват Анатоль. — Я бы вызвал тебя, если б не преимущество, которым тебя наделил сам дьявол. Но если ты не совсем трус и готов сразиться честно, как подобает мужчине, — як твоим услугам.

Лицо Анатоля залила смертельная бледность. Он так стремительно вскочил на ноги, что опрокинул стул. Испуганный возглас Медлин потонул в хоре взволнованных мужских голосов. Анатоль обежал вокруг стола.

— Вот это, по-твоему, достаточно честно? — прорычал он, и его кулак с сокрушительной силой врезался в челюсть Романа.

Кузен повалился спиной на стол, посыпалась посуда. Медлин почти не чувствовала, как Ив тащит ее за руку в безопасное место, она расширенными глазами смотрела на Романа, который схватил со стола нож.

Когда он бросился на Анатоля, Медлин вскрикнула. Анатоль схватил Романа за запястье, острие ножа остановилось в дюйме от его горла. Потом мужчины намертво вцепились друг в друга и вместе рухнули на каминную решетку, сломав прутья.

Миг спустя Сентледжи бросились к дерущимся, чтобы их разнять. Для того чтобы оттащить Анатоля от Романа, понадобились усилия Адриана, Зака и Калеба. Мариус и Фредерик пытались отнять у Романа нож.

Адриан ругался, Пакстон умолял, но весь шум перекрыл голос Фитцледжа.

— Ради всего святого, джентльмены! Остановитесь! Неужели вы оба забыли, что здесь леди?

Медлин боялась, что слова священника не возымеют действия. Косичка Анатоля растрепалась в драке, черные волосы упали на лицо. Он бился в руках Адриана, словно плененный лев… но тут его взгляд упал на Медлин. Он прерывисто вздохнул, выпрямился и затих.

Мариусу удалось разжать пальцы Романа, и нож с безобидным звоном упал на пол. Когда Роман высвободился из рук двоюродных братьев, он, казалось, более всего был озабочен уроном, который схватка нанесла его внешности. Он старательно приглаживал волосы, расправлял кружевной шейный платок и одергивал камзол.

Наступила мрачная тишина. Сердце Медлин снова забилось, но теперь ее охватила крупная дрожь. Она никак не могла понять, что произошло.

Роман просто пролил вино, они уже с Анатолем пытались убить друг друга. А прочие Сентледжи были этим расстроены, но никак не удивлены.

Во всем этом Медлин виделось нечто безумное, непостижимое. Лишь одно было реальным — пятно крови, расползавшееся по руке Анатоля.

— Анатоль! — вскричала она. — Твоя рука. Анатоль посмотрел на рукав с полным равнодушием. Зато Адриан, отпустив его, застыл от ужаса, заметив кровь на своих руках. Тот же ужас отразился, словно в зеркале, на лицах других Сентледжей. Губы Романа дрогнули в слабом подобии его насмешливой прежней улыбки.

— Боже мой! — все еще нетвердым голосом воскликнул он. — Кажется, я пролил кровь сородича. Теперь мне несдобровать.

— Замолчи, Роман! — крикнул Адриан. Оправившись от потрясения, Медлин начала действовать — собрала со стола салфетки, велела принести теплой воды. Потом она бросилась к Анатолю и хотела закатать рукав сюртука, но муж отдернул руку.

— Ерунда, забудьте об этом, — пробормотал он. Черные волосы почти закрывали его лицо.

— Позвольте, я…

— Оставьте меня! — Анатоль повернулся к ней спиной.

— Пожалуйста, Анатоль, я только хочу…

— Чертов ужин окончен. Можете удалиться, мадам.

— Но, милорд…

— Ступайте спать, Медлин! — с яростью бросил он, обернувшись, и Медлин лишь сейчас увидела его глаза — холодные, отчужденные, отторгающие. Этот взгляд словно изо всех сил толкал ее в грудь.

Медлин огляделась, ища поддержки, но все прочие тоже отстранились от нее. С каменными лицами они смотрели куда угодно, только не на нее, будто не Роман, а Медлин всадила нож в руку Анатоля. Впрочем, в их глазах она совершила куда более страшное преступление, подвергнув сомнению миф о выбранной невесте.

Даже Фитцледж как будто разочаровался в ней. Только мсье де Рошенкур смотрел на Медлин сочувственно, и его сочувствие оказалось последней каплей. На щеках у нее вспыхнули красные пятна, глаза наполнились слезами. Она быстро прошла к двери по осколкам фарфоровых тарелок и хрустальных бокалов, разбитых вдребезги, как все ее надежды на сегодняшний вечер.

Анатоль смотрел на первые капли дождя, тяжело катившиеся по стеклу. Родственники разъезжались. Первыми отбыли Роман с французом. Почему бы и нет, с горечью думал Анатоль. Роман добился всего, чего хотел, — принес беду и посеял раздор.

Остатки гнева улетучились, осталась лишь безмерная усталость. Он почти не замечал жгучей боли в раненой руке, он вообще почти ничего не чувствовал — кроме стыда и отвращения к себе. Роман снова одержал верх, добился того, что Анатоль переступил грань.

Он не мог смотреть в лицо родным, попрощаться с ними — хотел только, чтобы они поскорее уехали. Если они сразу не догадались, что его брак — ошибка, то теперь знают это наверное. В гостиной до сих пор витало эхо голоса Медлин:

«Идея, что каждому мужчине предназначена судьбой лишь одна женщина, а каждой женщине лишь один мужчина, необычайно романтична, но я не могу в это поверить».

Такое не могла сказать ни одна невеста Сентледжей, во всяком случае, та, что познала истинную страсть в объятиях мужа. Теперь не только ему, но и всем родным стало очевидно, какую ошибку он совершил.

Их сочувствие давило тяжким грузом на его гордость. Анатоль знал, что каждый из этих высоких решительных мужчин готов встать с ним плечом к плечу, чтобы отразить нападение врага.

Но сейчас речь шла о женщине, его выбранной невесте, и они были так же растерянны и беспомощны, как он сам. Один за другим они произносили прощальные слова и исчезали. Ушел даже Фитцледж. Впервые за всю жизнь его вера пошатнулась.

Все ушли, остался лишь один человек, к несчастью, именно тот, кого Анатоль менее всего желал видеть.

Шли минуты, Анатоль сидел, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Наконец он не выдержал и повернулся к Мариусу.

— С твоей лошадью что-нибудь случилось?

— Нет, — сказал Мариус, — просто я подумал, что тебе может понадобиться моя помощь.

Анатоль сухо рассмеялся:

— Не думаю, что тебе стоит еще раз заглядывать в сердце моей жены. Она достаточно ясно объявила о своих чувствах.

— Я имел в виду врачебную помощь. Ты же знаешь, я люблю пускать в ход свои способности не больше, чем ты свои.

Анатоль сжал губы и отвернулся, но Мариус уже доставал сумку с медицинскими инструментами.

— Мне не нужна никакая помощь.

— Что ж, милорд, выбор за вами. Если рана загноится, ничего страшного — руку можно отрезать. У тебя есть вторая рука, а со временем научишься так же хорошо стрелять левой…

— Черт побери! Ладно, делай, что считаешь нужным, — процедил Анатоль, выбираясь из сюртука. — Все равно от тебя не отделаешься.

— Ты чертовски прав, кузен, — сказал Мариус. Анатоль закатал рукав, ругаясь сквозь зубы, когда ему приходилось отдирать ткань, прилипшую к ране, которая сразу же стала опять кровоточить.

Порез на внутренней стороне предплечья был чистым, но Мариус, промокнув его влажным полотенцем, нахмурился.

— Рана не очень глубокая, швы накладывать не придется, — сказал он. — И все равно Роман совершил недопустимый поступок.

Анатоль пожал плечами — и тут же вздрогнул от боли, которую причинило это движение.

— Отчасти я сам виноват, — хмуро признался он. — Это было недостойно — воспользоваться даром для того, чтобы выплеснуть вино ему в лицо. Я не должен был до такой степени терять власть над собой.

— Думаю, ты проявил изрядную выдержку. — Мариус порылся в сумке, достал кувшинчик с собственноручно изготовленной целебной мазью. — Твоей силы хватило бы, чтобы повышвыривать нас всех в окна.

— «Обладающий великой силой должен пользоваться ею мудро», — вяло процитировал Анатоль, потом со свистом втянул в себя воздух. Что бы там ни намешал Мариус в это проклятое снадобье, жгло оно не хуже перца.

Мариус сочувственно улыбнулся, и на краткий миг Анатоль ощутил, как сильны узы, связывающие его с двоюродным братом. Но это ощущение длилось недолго, ибо взгляд его постоянно натыкался на свидетельства недавних бесчинств — опрокинутые стулья, осколки посуды, пятна крови на прекрасном обюссоновском ковре.

Он тяжело вздохнул, и, пока Мариус перевязывал ему руку, перед его мысленным взором возникали образы, которые ему так хотелось бы изгнать из памяти. Чаще всего прочего — лицо Медлин. Такое серьезное, когда она растоптала его последнюю надежду, сказав, что не верит в вечную любовь, такое испуганное, когда он бросился на Романа, словно бешеный пес.

И полное боли, когда Анатоль оттолкнул ее. Но в ту минуту ее доброта и участие жгли его сердце сильнее, чем мазь Мариуса.

Он проклинал тот день, когда согласился на этот глупый званый ужин. Все, чего он добился за последнее время, все усилия походить на джентльмена, пошли прахом. Этот вечер лишь больше убедил его жену в том, что он не годится для жизни в обществе и заслуживает пустой постели.

Мариус на миг остановился и сказал:

— Думаю, тебе следует просто забыть все, что здесь произошло, и помириться с женой. Ступай к ней в постель.

Анатоль дернулся, словно Мариус воткнул ему в руку иголку, устремил на него полный негодования взгляд.

— Кузен, ты же только что говорил, что не любишь пускать в ход свои способности.

— Не люблю. Но когда чувства столь сильны, они сами проникают мне в голову, хочу я того или нет. — Он смущенно улыбнулся, потом посерьезнел. — Анатоль, я не знаю, что заставляет тебя отдаляться от жены — ложный стыд или ложный страх. Но и то и другое надо отбросить.

— Мариус, тебе ли давать подобные советы? — Это были жестокие слова, достойные разве что Романа, и Анатоль пожалел о них, еще не успев договорить.

Глаза Мариуса стали еще печальнее, но он спокойно ответил:

— Напротив, именно мне и пристало советовать. Не совершай ошибки, которую совершил я. Иди к своей жене, пока еще не поздно.

Голос Мариуса задрожал от сдерживаемых чувств. Он начал поспешно складывать инструменты в сумку.

Анатоль отвел глаза. Он, как и все Сентледжи, ощущал неприятное беспокойство, вспоминая о горе Мариуса. Оно было пятном на безупречной белизне семейного предания, напоминанием о том, что даже дар Искателя Невест не всегда охраняет от беды.

Анатоль пошевелил рукой и с изумлением обнаружил, что боль ослабла. Может быть, теперь кузен наконец уедет?

Мариус, однако, продолжал:

— Я знаю, что ты не очень-то жалуешь мои советы, кузен, но должен тебе сказать кое-что еще.

Анатоль нахмурился. Он не хотел больше говорить о Медлин.

— Это о Романе, — поспешно проговорил Мариус.

— О Романе? — удивился Анатоль. Он несколько успокоился. — Что о нем говорить? Я и сам могу сказать, что ты увидел, заглянув в его сердце. Мою голову, насажанную на кол.

Мариус покачал головой:

— Ах, если б его мысли были столь просты! Но он слишком сложен. Кроме покупки Пропащей Земли и женитьбы на этой французской графине, я ничего не сумел разобрать.

— Значит, ты пытался его прочесть?

— Признаюсь, что пытался — и потерпел неудачу. Читать в сердце Романа все равно, что спускаться в извилистый лабиринт. Он слишком хорошо скрывает свои побуждениям чувства. Может быть, потому, что он и сам их плохо понимает. Он всегда отличался от нас.

— Да, — сказал Анатоль. — Если б моя тетка не была столь добродетельной дамой, я решил бы, что она с кем-то согрешила.

— Это невозможно. Жены Сентледжей никогда не изменяют мужьям.

«Никогда? — подумал Анатоль. — Даже в мыслях?»

Мариус продолжал:

— Все мы знаем, что иногда на свет появляются Сентледжи, лишенные нашего необычного дара. Роман — один из них.

— Он должен бы считать это благословением божьим.

— Однако не считает. Я часто чувствовал, что ему больно быть Сентледжем по рождению, а не по духу. Может быть, поэтому он всегда завидовал тебе.

— Завидовал мне? — не веря своим ушам, повторил Анатоль.

— Да. Твоей тайной силе, твоему положению главы рода, тем более, что сам почти ничего не получил в наследство.

— К чему ты клонишь, Мариус? — нетерпеливо спросил Анатоль. — Хочешь, чтобы я пожалел этого негодяя?

— Нет. — Мариус вздохнул. — Всего лишь пытаюсь сказать, что зависть разъедает душу человека куда быстрее, чем любая болезнь разрушает тело. Зависть может сделать человека более опасным, чем самое страшное безумие. И я боюсь, что на исцеление Романа нет никакой надежды.

Печально и прямо глядя в глаза Анатоля, Мариус закончил:

— Ты должен остерегаться его.

И с этими словами покинул замок Ледж.

14

Медлин не могла заснуть.

Поднявшись к себе в спальню и раздевшись, она долго сидела в ночной рубашке перед зеркалом, рассеянно расчесывала волосы и прислушивалась, ловя скрип половицы или стук открывшейся двери — словом, любой звук, который подтвердил бы, что Анатоль поднялся наверх, что этот упрямец не истек кровью в гостиной.

Она твердила себе, что напрасно тревожится о человеке, который так унизительно с ней обошелся, но все же продолжала прислушиваться, презирая себя за слабость.

Однако все звуки заглушались раскатами грома. Снаружи бушевала гроза, оконные переплеты сотрясались от порывов ветра, дождь тысячами стрел вонзался в стекла. Словно восстала ото сна вся земля Сентледжей и мстительной фурией ополчилась на женщину, которая посмела усомниться в ее любимейшей легенде.

Медлин подошла к окну, отдернула тяжелые парчовые портьеры и с вызовом посмотрела в кромешную тьму грозовой ночи. Если она навлекла на себя гнев тайных сил, у нее хватит смелости понести кару.

Никакая кара не может быть хуже того, что случилось внизу, когда все Сентледжи от нее отвернулись, а муж отправил ее в постель, словно провинившуюся школьницу.

Она прижалась лицом к стеклу, словно для того, чтобы подразнить судьбу, но ничего не случилось. Гром все так же неодобрительно гремел, и молнии полыхали в небе, озаряя унылый ландшафт с кривыми деревьями и ленту дороги, уходящей от замка Ледж.

Бывает ли в этом краю какая-нибудь иная погода, кроме ненастья? Медлин пожалела Сентледжей, которым пришлось возвращаться домой в столь бурную ночь. Они уже должны были разъехаться, если только не остались с Анатолем, чтобы за рюмкой портвейна обсудить его неудачную женитьбу. Она не сомневалась, что все они теперь твердо уверены — Фитцледж совершил чудовищную ошибку.

В жизни Медлин всегда не хватало тепла и искренних привязанностей, и то, что она упала в глазах Сентледжей, ранило ее, но не так сильно, как воспоминание о лице Анатоля в тот миг, когда он отверг ее помощь.

А все потому, что она оказалась достаточно безрассудной, чтобы согласиться с Романом. Но какой еще разумный ответ могла дать Медлин, когда речь, шла о вечной любви и предназначении Сентледжей? Как это описывал Зак? «Два сердца сливаются в один миг, две души соединяются навечно». Прекрасная романтическая сказка. Вот только Анатолю, как и ей самой, должно быть, очевидно, что протекло уже немало мгновений, а страстной любви между ними нет и в помине — и, видимо, не будет. Какого же ответа он ожидал? Медлин знала одно: ее слова принесли мужу глубокое разочарование. И в этом не было ничего нового. С самой первой их встречи Анатоль только и делал, что разочаровывался — ведь Медлин была совсем не похожа на невесту Сентледжа.

Она не была прирожденной наездницей и не могла вселить в мужчину безумную страсть. Не могла даже разделить его веру в семейную легенду.

В безмерном отчаянии девушка прижалась лбом к стеклу. Сквозь негодование и гнев пробивались слезы… но она твердо решила, что не заплачет.

Сегодня и без того довольно сырости. Если нелегко смотреть на пустую постель, надо найти более разумное занятие, чем орошать подоконник слезами и доводить себя до головной боли.

Тихонько всхлипнув, Медлин принялась собирать разбросанную по комнате одежду. Посылать за новой горничной ей не хотелось.

Бесс Киннок была опрятной и послушной девушкой, но ее упорный взгляд и вечное уныние иногда раздражали Медлин. Вид скорбного лица не самое лучшее средство от дурного расположения духа.

Взяв со спинки стула свое зеленое платье, Медлин попыталась убрать его в переполненный гардероб. При этом из недр шкафа вывалились две шляпные картонки и еще что-то твердое. Девушка едва успела отскочить, спасая босые ноги, и тяжелый предмет со стуком упал на ковер.

Лицо у Медлин вытянулось. Кристалл на рукояти сентледжского меча подмигивал ей, словно насмешливый глаз. Она до сих пор не поняла, что делать с этим оружием. Держать его вместе с зонтиками или хранить под стопкой нижних юбок? Дар Анатоля постоянно попадался ей под руку.

Вздохнув, Meдлин подняла тяжелый меч, вынула его из ножен. Пламя свечей играло на блестящем стальном клинке, золоте рукояти, отражалось в кристалле, рассыпаясь стайкой радужных блесток.

На сердце у нее потеплело при мысли о том, какой смущенный и робкий вид был у Анатоля, когда он в день бракосочетания опустился перед ней на колено. Может, он и не намеревался вручать Медлин свое сердце и душу, но теперь она понимала, что взамен он предложил немало.

Свою гордость. И гордость многих поколений Сентледжей. А сегодня вечером она безжалостно растоптала и то и другое. Беда в том, что для нее эта ноша чересчур тяжела. Ей нужно другое — простая деревенская жизнь, образованный муж, библиотека, полная книг, и детская, полная ребятишек.

Медлин никогда не влекло к легендам, зачарованным замкам, заколдованным мечам. Стальной клинок — странный дар женщине, тем более такой, как она. Ее сердце никогда не трепетало при виде военного мундира или при мысли о рыцаре в доспехах. Она всегда была поклонницей более утонченных занятий — поэзии, музыки, философии.

И все же этот меч был прекрасен. Медлин повертела его в руках, разглядывая искусную резьбу на рукояти. Кристалл обладал удивительным свойством притягивать взор человека, наделяя меч странной, почти мистической силой.

Силой, что заставит женщину забыть о поэтах и обратиться мыслью к воинам… мужчинам с железными кулаками, которые могучей рукой обхватывают деву за талию и сажают перед собою на луку седла.

Они несутся, как ветер, по берегу моря, через скалы и утесы к полю вереска, где всадник укладывает свою подругу на ковер цветов, источающих сладкий аромат, и…

Завороженная этой картиной, Медлин ощутила, что в груди ее растет тяжелый, сладкий, нестерпимый жар. Она даже не сразу услышала стук в дверь.

— Медлин?

Низкий голос Анатоля оборвал грезы. Заморгав, Медлин отвела глаза от кристалла. Она словно очнулась от зачарованного сна.

— Медлин, вы уже спите?

— Нет. — Медлин так спешила вложить меч в ножны, что едва не уронила его снова. Она чувствовала себя виноватой, как ребенок, которого застали за игрой со спичками, и боялась открыть дверь, пока меч снова не оказался в гардеробе.

Но едва она успела спрятать меч, как дверь распахнулась сама.

Сердце Медлин все еще жгли гнев и обида, но она вздохнула с облегчением, увидев, что Анатоль цел и невредим. Его широкие плечи облегала свежая рубашка, правая рука была аккуратно забинтована.

— Можно мне войти? — спросил он. Было видно, что он так и не удосужился причесаться — растрепанные в дикой драке волосы все так же падали на лицо.

Медлин кивнула, слегка удивленная тем, что муж просит разрешения войти. Будь это не суровый повелитель замка Ледж, а обыкновенный человек, Медлин решила бы, что он смущен и растерян. Анатоль вошел в спальню, забыл закрыть за собой дверь. Медлин напряглась, не зная, чего от него ожидать. Он больше не гневался, но им владело странное беспокойство.

Муж подошел к кровати, обхватил обеими руками резной деревянный столбик балдахина.

— Как вы себя чувствуете? — отрывисто спросил он. — Я вас не разбудил?

— Нет.

— Но я стучал долго, а вы не отвечали.

— Я… Я была занята, — пробормотала Медлин. Занята игрой с мечом и глупыми фантазиями о страстном соитии на поле вереска.

Она собрала все свои силы, чтобы не покраснеть, и ей это удалось.

— Зачем вы пришли? — с вызовом спросила она. — Удостовериться в том, что я исполнила ваше приказание?

— Нет, я только подумал, что вы, должно быть, огорчены этой дикой сценой.

Так вот в чем дело! Он, наверное, ожидал, что она обливается слезами!

Медлин гордо выпрямилась.

— С какой стати мне огорчаться? Я решила, что это старый корнуэльский обычай — убивать друг друга после обеда. Или еще одна семейная традиция Сентледжей?

— Простите, — сказал Анатоль. — Это больше не повторится. Пока я жив, Роман не переступит порога замка Ледж.

По спине Медлин пробежал холодок. Она слишком хорошо запомнила искаженное дикой яростью лицо Романа и теперь, сама не зная почему, стремилась защитить Анатоля. Анатоль, безусловно, превосходил Романа физической силой, но у того было преимущество, перед которым ее муж мог оказаться бессильным, — Роман умел быть жестоким.

— Значит, вам не удалось примириться с кузеном? — обеспокоено спросила она.

— Господи, конечно же, нет! — удивленно воскликнул Анатоль. — Эта ссора продолжается уже много лет.

— Я до сих пор не понимаю, что произошло, — задумчиво проговорила Медлин. — Вам не кажется, что Роман был просто пьян? То, как он пролил вино, и потом…

— Он не был пьян. — Анатоль подошел к туалетному столику, посмотрел на свое отражение в зеркале. — Мы с Романом ненавидим друг друга с колыбели.

— Но почему?

— Это неважно.

— А я хотела бы понять.

— Если бы только вы могли понять, — еле слышно пробормотал Анатоль.

Медлин подошла к нему, взяла за руку.

— Пожалуйста, скажите мне, — попросила она. Анатоль бросил на нее испытующий взгляд, и ей вдруг захотелось прижать прохладную ладонь к его горячему лбу, пригладить волосы… успокоить его душу.

Казалось, он отчаянно хочет что-то ей рассказать, и не только о Романе… но он опустил глаза и отошел, оставив в ее душе след горького разочарования.

— Я не хочу сейчас говорить о Романе, — сказал он. — Может быть, мы продолжим этот разговор в другой раз.

— Когда? — с горечью спросила Медлин. — Через год и один день?

— Вам нужно знать только то, что вы никогда не должны принимать Романа Сентледжа и говорить с ним. Это ясно?

«Нет, — подумала Медлин, — не ясно». Она хотела было возразить, но на лице Анатоля появилось знакомое непреклонное выражение. Роман Сентледж был просто внесен в список запретов наряду со старым крылом замка и Мортмейнами.

— Вам ясно, мадам? — повторил Анатоль, не дождавшись ответа.

— Да, милорд. — Она вздохнула. Теперь язык не повернется заговорить о более важных предметах — о разладе между ней и Анатолем, о том, как она невольно оскорбила его семью и ранила… если не сердце, то гордость.

Впрочем, если гордость Анатоля и была задета, он ничем этого не показал. Медлин смотрела, как он идет к двери, высоко подняв голову, и развернув плечи… и ее охватила беспредельная печаль. Анатоль всегда будет отстраняться от нее, хранить свои тайны, держать под замком сердце.

Зачем он приходил сейчас? Лишь затем, чтобы объявить новый запрет? И почему застыл у двери, держась за ручку?

Минуты текли. В комнате стояла гнетущая тишина, умирал огонь в камине, догорали свечи.

Наконец Медлин не выдержала:

— Вы еще что-то хотите, милорд?

Вначале казалось, что Анатоль ее не услышал, но затем он негромко ответил:

— Да.

— Чего же?

— Тебя!

У Медлин перехватило дыхание. Она никак не ожидала услышать подобное, но это было так похоже на Анатоля с его грубой прямотой! Ни страстных признаний, ни пылких просьб. Просто слово, которое поразило ее, словно удар молнии.

— Вы… вы имеете в виду… то самое? — дрожащим голосом спросила она, боясь, что ошиблась.

Нет, не ошиблась. Анатоль шагнул к ней, и на его лице желание мешалось с мольбой о прощении.

— На этот раз я не причиню тебе боли, Медлин. Клянусь. Не надо бояться.

Сердце ее бешено колотилось, но не от страха. Казалось, целую вечность она ждала, что Анатоль вернется в ее постель… Только она не предполагала, что это произойдет сегодня — после всех волнений, ссор и кровавых драк, после вечера, когда они были, как никогда, далеки друг от друга.

Когда Анатоль обнял ее за талию и привлек к себе, Медлин положила руки ему на грудь.

— Но… но почему?

— Что — почему? — Он коснулся губами ее виска, прерывисто и учащенно дыша.

— Почему вы этого хотите?

— Потому что вы моя жена.

— Но почему именно сейчас? После того, как мы…

— Ради бога, Медлин, неужели обязательно во всем искать причину? — вырвался у Анатоля не то стон, не то смех. — Сегодня больше никаких вопросов.

И, наклонясь, закрыл ей рот твердыми влажными губами. Этот поцелуй, начавшийся лишь затем, чтобы вынудить ее замолчать, становился все жарче, а губы Медлин помимо воли отвечали жадным губам Анатоля. Давно уже Анатоль не целовал ее так — ненасытно, вбирая в себя ее сладость, обжигая биением распаленной мужской крови. Медлин уже успела забыть вкус его поцелуев и чувственное ожидание, которое посетило ее в первую брачную ночь. Все ее существо трепетало в сладостном предвкушении.

Если бы только Медлин могла отдаться на волю этой упоительной магии! Увы, она все еще размышляла и сомневалась. Что привело Анатоля в ее спальню? Может быть, его подстегнули басни о том, какую великую страсть возбуждают Сентледжи в своих женах?

Или он намерен овладеть ею по той же причине, по какой вручил меч? Потому что так полагается? Первой прервав поцелуй, Медлин отстранилась, открыла глаза и взглянула в лицо мужа, пытаясь найти ответы на свои вопросы. К ее удивлению, комната была погружена во тьму. За время поцелуя свечи почему-то погасли.

Медлин не могла разглядеть лица Анатоля, лишь его смутный абрис был виден в янтарных отсветах догорающего огня. Теперь она понимала, каково было бедной Психее, когда ее держал в объятиях мужчина, невидимый, непостижимый.

Анатоль крепко прижимал к себе жену, покрывая лихорадочными поцелуями ее волосы. Она казалась такой тонкой и хрупкой на ощупь, что он боялся сломать ее. Медлин не отталкивала его, ее тело было мягким и податливым, но в то же время Анатоль ощущал глубинное сопротивление, равнодушие, которое доводило его до отчаяния.

Медлин оставалась все так же холодна, а Анатоль не хотел принуждать ее, особенно после нынешнего вечера.

Он пришел в спальню только для того, чтобы попросить прощения, но, когда увидел Медлин, все рыцарские намерения пошли прахом. Женственные изгибы ее тела так соблазнительно проступали под тонкой белоснежной тканью, волосы цвета червонного золота ниспадали на обнаженные плечи.

Медлин несла красоту, спокойствие и разум в его мир, где бушевали грозы и царствовало сентледжское безумие.

Желание неудержимо нарастало, а в голове звучали слова Мариуса: «Иди к своей жене, пока не поздно»… Анатоль сжал в ладонях лицо Медлин, покрывая его быстрыми горячими поцелуями, сам не зная, чего больше в его ласках — страсти или отчаяния.

Будь все проклято! Он Сентледж, а Медлин — его выбранная невеста. Она должна трепетать от желания при одном его виде. И он добьется этого, черт возьми! Анатоль подхватил жену на руки, и она от неожиданности тихонько ахнула.

Едва не споткнувшись в темноте, Анатоль отнес ее на постель, положил на покрывало, стал поспешно снимать с себя рубашку. В этот миг вспышка молнии озарила комнату, и он увидел широко раскрытые глаза Медлин.

Он застыл на месте, поняв, что чуть было не повторил ошибку первой брачной ночи, когда напугал ее видом своей наготы, овладел ею слишком быстро и яростно.

За ужином он вел себя, словно дикий зверь, зато теперь должен оправдаться в ее глазах и быть настоящим джентльменом. Вся его плоть пылала, изнывая от неутоленной страсти, но он стиснул зубы, и хотя бы отчасти овладел собой. Не раздеваясь, он осторожно вытянулся на постели рядом с Медлин.

В темноте он потянулся к ней, дрожащие от страсти руки неловко скользили по ее лицу, изящному подбородку, нежной шее.

Медлин лежала неподвижно и безучастно. Перемена в Анатоле озадачила ее, и ответное желание, вспыхнувшее было во время поцелуя, угасло. Она положила руки ему на плечи, но ощутила не теплую гладкую кожу, а грубую ткань рубашки.

Руки Анатоля касались ее тела через пеньюар, замирая именно тогда, когда ей хотелось продлить ласку, не доходя до самых чувствительных мест. В Медлин нарастало раздражение.

Почему Анатоль не хочет раздеть ее, как сделал это в прошлый раз, почему не разденется сам? Даже башмаков не снял. Неужели нельзя зажечь хоть одну свечу, чтобы можно было видеть, что он делает?

Эти вопросы уже вертелись у нее на кончике языка, но она вспомнила железное правило Анатоля — что любить друг друга надо в молчании.

Когда он бережно поцеловал ее в губы, Медлин едва удержалась от разочарованного вздоха. Она, должно быть, самая капризная и неразумная женщина на свете! Ведь это именно то, чего она так хотела, -нежный и скромный любовник.

Но почему тогда ее ум непрестанно возвращается к тому странному видению? Анатоль везет ее на коне по вересковой пустоши, укладывает на землю, обнимает с такой неистовой силой, что все мысли улетают прочь и наступает блаженное забвение чистой страсти.

Слабый привкус ее фантазий ощущался в нежности этого поцелуя, но лишь отчасти. Обещание, но не свершение. Сдержанные ласки Анатоля совсем не походили на воображаемое безумство плоти.

У нее не было никакого опыта в любви, но сердцем Медлин чуяла — в том, что сейчас происходит между ней и Анатолем, многого не хватает. Медлин подчинилась, когда он приподнял подол ее ночной рубашки и приспустил свои панталоны, чтобы их тела могли соединиться во тьме. Когда он вошел в нее, она не ощутила боли, только щемящую тоску. Как может мужчина овладеть женщиной и при этом оставаться столь далеким и чужим?

Она жаждала услышать звук его голоса, хоть одно ласковое слово, но слышала лишь учащенное дыхание. Движения его тела казались беспорядочны, и в них не было даже прежнего намека на упоительную страсть.

Медлин долго сдерживала слезы, но к тому времени, как все кончилось, они уже ручьями струились по ее щекам. Анатоль рухнул рядом с ней, его мускулистое тело еще сотрясали последние судороги удовлетворения.

Медлин смахнула слезы, возмущаясь собственной глупости. Анатоль не причинил ей боли. Он обращался с ней бережно, словно она сделана из фарфора. Откуда же тогда эта пустота в сердце, почему не иссякает поток слез?

Теперь она радовалась спасительной темноте, особенно когда Анатоль, едва успев перевести дух, приподнялся на подушке и склонился над ней.

— На этот раз было лучше? — еще задыхаясь, спросил он.

— Да, — В первый раз в жизни Медлин решила солгать.

Он явно ожидал чего-то еще, только она не знала, что сказать.

— Это было очень… приятно.

— Приятно?

Медлин скорее почувствовала, нежели увидела, как он нахмурился. Потом протянул руку, коснулся ее щеки, и пальцы замерли, ощутив влагу.

— Если это было так приятно, почему вы плачете?

— Не знаю, — несчастным голосом ответила она.

— Вам было больно?

— Нет.

— Ради бога, Медлин, в чем дело?

— Не знаю, — повторила она. — Просто я чувствую, что что-то не так.

— Что-то не так? Что же?

По его голосу Медлин поняла, что ступила на опасную почву, но она и так уже зашла слишком далеко, и отступать было поздно.

— Мне кажется, в этом должно быть нечто большее, чем слияние двух тел — в темноте, в молчании…

Она замолчала, чувствуя, что с каждым словом увязает все глубже. Наступила тишина. Даже буря за окном притихла, словно испугавшись.

Потом Анатоль, грубо выругавшись, выпрыгнул из постели и принялся торопливо натягивать панталоны.

— Анатоль, простите меня… — пролепетала Медлин, но он этого даже не услышал. Он вылетел из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Медлин хрипло застонала. Что теперь делать? Бежать следом? Пытаться что-то объяснить? Колотить кулаками по подушке? Или просто опять разразиться слезами?

Что с ней происходит? Она столько ночей ждала Анатоля, и снова его прогнала. И это после того, как он был так нежен и сдержан, исполнил свой супружеский долг со всей благопристойностью, какую только может потребовать разумная женщина. Чего еще она хочет от этого человека?

«Три дня, — прозвучал голос в ее голове. — Холмы и вереск. Страсть, которую Сентледжи вселяют в своих женщин».

Медлин в страхе прижала подушку к груди. Это не ее мысли, она не может так думать, не хочет верить в легенду Сентледжей!

Она бросилась ничком на постель, накрыла голову подушкой. Это помогло, но лишь отчасти. Медлин по-прежнему не хотела верить в сентледжскую магию, но вдруг поняла что-то очень важное.

Анатоль по природе своей не мог обладать женщиной, как рассудительный и благовоспитанный джентльмен. Огонь, горевший в его глазах, говорил, что он способен на большее, что в его сердце кроются нежность и страсть. Нужна лишь женщина, способная пробудить его душу.

«Не такая, как я», — подумала Медлин и снова расплакалась.

Двери распахивались перед Анатолем от одного его взгляда, словно замок Ледж знал, что нынешней ночью лучше не попадаться хозяину на пути.

В Анатоле не осталось и следа того джентльмена, которым он так старался стать. Волосы превратились в спутанную гриву, падавшую на лоб, лицо исказила ярость, взгляд дико блуждал. Он мчался по коридору, ведущему в старое крыло замка, громко топоча по каменным плитам. Перед ним возникла последняя преграда. Анатоль надавил пальцами на лоб, дверь задрожала и наконец с треском поддалась. От усилия в висках загудело, но эта боль не могла сравниться с болью и унижением, которые терзали его душу.

За стенами замка ревела разыгравшаяся с новой силой буря, но Анатоль слышал лишь тихий голос Медлин, непрестанно звучавший в его голове.

«Нечто большее, чем слияние двух тел».

Нечто большее? Он обращался с этой женщиной так бережно и заботливо! Сдерживал себя так, что едва не сошел с ума! Черт побери, что еще ей нужно?

Стиснув зубы, Анатоль вошел в старый зал и захлопнул за собой дверь. Он зажег свечи в железном подсвечнике, и тогда из темноты проступили холодные каменные стены и обветшавшие шпалеры.

Портреты предков бесстрастно взирали на его искаженное гневом лицо. Просперо-колдун, Дейдра-целительница, Дерек — победитель дракона, Саймон, меняющий облик, — и так далее до его деда Грейсона Всевидящего.

«Когда— нибудь в этом ряду появится еще один портрет», -мрачно подумал Анатоль.

Анатоль Сентледж. А-а, это тот, кто не знал, что делать со своей женой в постели.

Он метался по залу, переворачивал старинные резные стулья, дал пинка массивному банкетному столу, бил кулаком по стенам, пока не открылась рана. К головной боли прибавилась боль в руке.

Только тогда бушевавшая в его душе ярость сменилась холодным отчаянием. Он поставил на ноги один из опрокинутых стульев, сел и закрыл лицо руками.

Одно хорошо — от такой худосочной любви Сентледжи не рождаются, и это к лучшему. Анатоль не хотел детей, таких же проклятых от рождения, как он сам.

Он сделал все, что только мог придумать, чтобы завоевать любовь Медлин. Был терпелив, сдержан и чертовски благовоспитан. Согласился на этот дурацкий званый ужин, терпел общество Романа.

Он ласкал жену со всей доступной ему нежностью — и добился только того, что она заплакала. Что еще он мог сделать?

Откинувшись на спинку стула, Анатоль запустил пальцы в волосы. Может быть, Роман и Медлин правы? Может быть, легенды о выбранных невестах и вправду не более чем досужий вымысел?

Или же раз в жизни Фитцледж сделал ошибку. Впрочем, это уже не имело значения. Анатоль знал, что его жизнь загублена, как была загублена жизнь его отца. Сегодняшняя неудача доказала это с полной ясностью. Чтобы спасти Медлин и себя, он должен любой ценой добиться ее любви. Любой ценой.

Взгляд Анатоля устремился в дальний конец зала, к неприметной двери, наполовину скрытой шпалерой. Эта дверь вела в самую запретную часть замка Ледж — башню Просперо.

Эта дверь манила Анатоля, но разум велел оставаться на месте. Всю жизнь он отвергал свое наследие — магию, колдовство, необъяснимые силы. Неужели же теперь обратится к ним по собственной воле?

Однако в глубине души он знал, что отнюдь не слепая ярость привела его сегодня в старое крыло.

Отчаявшийся человек готов на все.

Взяв подсвечник, Анатоль медленно двинулся вперед. В такт ударам грома дрожали стекла в узких окнах, вспышки молний высвечивали фигуры, искусно вытканные на шпалерах: дракон Сентледжей, распростерший крылья в воздухе, готовый превратить в пепел деревеньку вместе с ее перепуганными жителями. Символическое напоминание о девизе Сентледжей.

«Обладающий великой силой должен пользоваться ею мудро».

«Но когда в жизни мужчины появляется женщина, мудрость его покидает», — мрачно подумал Анатоль и после минутного колебания отодвинул шпалеру.

Дверь охотно подчинилась приказу Анатоля и быстро отворилась. За ней начиналась винтовая лестница, уходящая ввысь.

Держа светильник над головой, Анатоль стал осторожно взбираться по каменным ступеням, каждую секунду ожидая, что на него обрушится гнев Просперо. Он и так слишком далеко зашел — никто из Сентледжей еще не осмеливался подняться в башню.

Поднимаясь по бесконечной лестнице, он вспоминал все, что слышал о спальне Просперо. Хозяин наложил на комнату заклятие, и потому время было над ней не властно, все в ней оставалось таким же, как при его жизни. Войны, буйство стихий, перевороты, Мортмейны не могли причинить ей никакого вреда.

Анатоль мало в это верил, но теперь, поднявшись на самый верх башни, все увидел собственными глазами.

В комнате было совсем тихо, словно снаружи не бушевала гроза. Массивная кровать с парчовым балдахином, маленький письменный стол, книжный шкаф со старинными томами — все казалось таким же, как в тот день, когда Просперо со своей обычной циничной усмешкой в последний раз вышел из комнаты — навстречу ревущей толпе и страшной смерти на костре.

С невольным благоговением Анатоль провел пальцами по столбику балдахина, на котором не было ни пыли, ни паутины. Говорили, что вырезанные на нем странные символы — дело рук самого Просперо. Он сам сделал эту кровать из древнего дерева друидов, свидетеля таинственных мистических обрядов.

Не в этой ли постели черпал он неистощимую мужскую силу, столь необходимую для утоления страсти, бесчисленных красавиц, чьи сердца он покорял при помощи черной магии и колдовских заклинаний?

В чем секрет старого дьявола? Может быть, он запечатлен в письменах, вырезанных на кровати? Или в одной из этих книг? Анатоль бросил беспокойный взгляд через плечо, но пламя свечи не дрожало, и ничто не говорило о присутствии Просперо.

Приободрившись, Анатоль укрепил светильник на стене, подошел к книжному шкафу, где в беспорядке лежали книги и рукописи. Просперо отдавал дань всему — от алхимии до самых темных и опасных видов магии, о которых Анатоль боялся даже помыслить. До сегодняшнего дня.

Он вынимал книгу за книгой, свиток за свитком, разглядывая листы, которые, казалось, источали древнее тайное знание. Французский язык, итальянский, арабский и другие, неведомые Анатолю.

— Проклятие, — пробормотал он, — неужели здесь нет ни одной чертовой книги на простом английском языке?

Он открыл последний том — и опять увидел загадочные восточные знаки и символы. Безнадежно ругнувшись, он сунул книгу в шкаф. Дело ясное — без помощи Просперо ему не обойтись.

Анатоль огляделся, тяжело вздохнул, признав свое поражение.

— Ладно, старый дьявол, — сказал он. — Где ты? Когда не надо, ты так и ходишь за мной по пятам.

Никакого ответа, только… чуть заметно колыхнулась занавеска балдахина. Анатоль проворно отдернул ее. Никого.

Зато теперь он ощущал знакомый холодок, неприятное Внутреннее беспокойство, говорившее, что он не один.

Круто обернувшись, Анатоль яростно велел:

— Покажись!

Огромная кровать мелко задрожала.

— Черт побери, Просперо! Приди сюда. Из глубин ада или где ты там обретаешься…

Порыв ледяного ветра ударил Анатоля в живот, как гигантский кулак. Он отлетел прочь, и миг спустя перед глазами вспыхнул ослепительный свет.

И тогда явился Просперо во всем своем великолепии. С его плеч ниспадал алый плащ, туника, облегавшая мощный торс, сияла всеми цветами радуги. Не бледный призрак — пышущее здоровьем лицо, аккуратно подстриженная бородка, черные блестящие волосы.

Он казался слишком вещественным для духа, но, как хорошо знал Анатоль, это все-таки иллюзия. Как-то в юности он безрассудно ударил зловредного предка кулаком, и его рука врезалась в стену к немалому удовольствию Просперо.

Но сейчас Просперо явно не испытывал никакого удовольствия. Он нечасто давал себе труд представать в зримом облике перед простыми смертными, хотя бы даже и перед собственными потомками. Его черные, блестящие, чуть раскосые глаза были сердито прищурены.

— С каких это пор в мою обитель позволено врываться жалким сосункам? — рявкнул он. — Что тебе от меня нужно?

Анатоль медленно выпрямился. Это было самое трудное признание в его жизни. Он проглотил застрявший в горле комок и все же выговорил:

— Я хочу… Мне нужна твоя помощь.

— Неужели? Помнится, еще совсем недавно ты ее отверг с величайшим возмущением. Что ты тогда сказал? Подожди, дай подумать… — Он задумчиво пригладил бородку. — А-а, вот! «Ступай прочь, старый дьявол. Твоя помощь мне не нужна!» Что-то в этом роде.

Было ясно, что Просперо намерен поиграть с ним, как кошка с мышью. Впрочем, ничего другого Анатоль и не ожидал.

Он отошел к книжному шкафу и стал поправлять рукописи, чтобы избежать насмешливого взгляда предка.

— Я попал в крайне тяжелое положение, — проворчал он. — Что-то неладно в моих отношениях с Медлин.

— Нетрудно догадаться, видя, как ты носишься по замку, вместо того чтобы нежиться там, где положено. В супружеской постели.

У Анатоля запылали уши.

— В этом-то и трудность. Ты же знаешь, что должно происходить между мной и Медлин… в постели.

— Мне ли не знать! — усмехнулся Просперо.

— Ну так вот, ничего такого не происходит. Никакого огня, страсти, никакой великой любви, которая должна связывать Сентледжа и его выбранную невесту.

— Ах, эти легенды!… — вздохнул Просперо, явно забавляясь отчаянием потомка.

Стараясь не обращать на это внимания, Анатоль торопливо продолжал:

— Что-то не так с Медлин, и я хотел бы знать, что именно.

— Может, тебе следовало серьезнее отнестись к пророчеству кристалла? Берегись огненной женщины!

— Но у меня не было выбора, — с горечью ответил Анатоль. — На самом деле я вовсе не уверен, что моя беда не твоих рук дело.

— Моих?

— Да, тебе всегда нравилось меня мучить. Это ты подменил список моих требований к будущей жене. А может, ты и затмил разум Фитцледжа, чтобы ему изменил дар Искателя?

— Нет, мальчик. Всей моей магии недостаточно, чтобы затмить такое мудрое и честное сердце Фитцледжа. Впрочем, если ты убежден, что твой брак ошибка… — Просперо торжественно воздел руки, как волшебник, готовый произнести страшное заклинание. — Я могу сделать так, чтобы ты забыл Медлин.

— Нет! — испуганно вскричал Анатоль. И бросился к Просперо, чтобы остановить его, но пальцы ухватили лишь воздух.

Просперо переместился в воздухе на несколько шагов и сам опустил руки.

— Как видно, ты не вполне в этом убежден, сказал он с улыбкой.

— Это уже неважно. От тебя мне нужно одно… — Анатоль помолчал в нерешительности и выпалил: — Заклинание!

— Заклинание? — Просперо воззрился на него, словно на безумца. — Какое заклинание?

— Ты сам знаешь. То самое, что вызывало у женщин безмерное желание и внушало им безнадежную любовь к тебе.

— Ах, это… — Губы духа изогнулись в странной улыбке. — Ты не найдешь его ни в одной из этих книг. Это совсем особое заклинание.

— Тогда скажи его мне!

— Хочешь, чтобы я в одну минуту поделился с тобой знанием, которое постигал всю жизнь?

— Прошу тебя, — с усилием выдавил Анатоль. Просперо долго разглядывал его, задумчиво поглаживая бородку. Лицо духа было непроницаемо, и Анатоль пережил все муки неизвестности. Когда он уже почти уверился в том, что Просперо отвергнет его просьбу, тот небрежно пожал плечами.

— Хорошо. Мне придется его написать. Подай перо, чернильницу и кусок пергамента вон с того стола.

Анатоль поспешно повиновался, стараясь скрыть обуявшие его радость и нетерпение.

— Только пиши по-английски. Никакого другого языка я не знаю.

— Мне это хорошо известно, — с сожалением вздохнул Просперо. Откинув плащ, он уселся за стол.

Анатоль встал у него за спиной, заглядывая ему через плечо. Просперо, нахмурившись, обернулся.

— Я не могу сосредоточиться, когда ты стоишь у меня над душой.

Анатоль неохотно отошел.

— Это очень тонкое заклинание, — продолжал Просперо, обмакивая перо в чернила. — Надо записать его по возможности точно, иначе оно может оказаться опасным.

— Опасным?

— Да, Мальчик. Вмешиваться в тайную жизнь женского сердца всегда опасно.

Анатоль задумался. Перед его мысленным взором предстал образ Медлин, ее лицо, такое нежное и ясное. Он ощутил укол вины, ведь он собирается лишить ее свободной воли, вселить в нее такое же отчаянное желание, какое терзало его самого. Но, черт возьми, Медлин же предназначена ему! Так решил Искатель Невест.

К тому времени, как Просперо дописал, Анатоль поборол в себе все сомнения. Скатав лист пергамента, дух протянул его потомку.

У Анатоля дрожали руки, когда он разворачивал свиток. Нетерпеливый взгляд уперся в одну-единственную строчку. Он нахмурился.

— Это очень короткое заклинание.

— Но необычайно сильное.

— Как с ним обращаться?

— Сам поймешь, когда прочтешь слова. Анатоль подошел поближе к светильнику, поднес лист к свету. Почерк Просперо был так неразборчив, что Анатоль испугался, решив, что старый дьявол забыл о его просьбе и писал на латыни или греческом. Вглядевшись, он наконец разобрал написанное. Всего три слова.

— Просто… просто люби ее.

Просто любить ее? Анатоль недоуменно наморщил лоб.

— Какого черта! Что это за заклинание? — спросил он, оборачиваясь к Просперо, но предок с легким шорохом растворился в воздухе.

— Просперо! — взревел Анатоль, и в тот же миг страшная мысль, подобно раскаленной игле, пронзила его разум. Проклятый колдун, как обычно, играл с ним, он даже и не собирался выполнять его просьбу.

Боль отчаяния сменилась бессильной яростью.

— Будь ты проклят! — крикнул Анатоль. Он разорвал пергамент на клочки и швырнул их на пол. — Какой же я глупец, что обратился к тебе за помощью! Прими мою благодарность, старый дьявол!

Схватив светильник, Анатоль бросился вон из башни. Вслед ему раздался смех — издевательский, но не лишенный сочувствия.

15

Грозовая ночь сменилась ясным тихим утром. Солнце блестело на мокрых цветах и густой траве, которой заросла дорожка, ведущая от прибрежных скал к замку Ледж.

Вот только Анатоль не замечал теплых солнечных лучей, ласкавших его лицо. На сердце у него лежала камнем тоска, а тело ныло после ночи, проведенной на ветру и под дождем. Всю ночь он простоял, прижавшись спиной к скале; и только под утро забылся сном.

Он часто поступал, как в детстве, когда не мог справиться с переполнявшим его душу горем. К ужасу бедного Фитцледжа, мальчик убегал в бурную ночь и прятался в скалах.

В потоках дождя были незаметны слезы, катившиеся по его щекам. Там, на пустынном берегу, он мог выпустить на волю свой дар, не боясь причинить кому-нибудь вред. Внизу море билось о берег, а чуть повыше Анатоль, не поднимаясь с места, швырял в скалы валуны, которые не смог бы сдвинуть с места и великан. Горе и гнев удесятеряли его силу, а напряжение мысли доводило до обморока. Наутро его находил Фитцледж и бережно нес на руках к домику привратника. После таких приступов Анатоль на время успокаивался.

Сегодня так не случилось. Анатоль сморщился от боли в пояснице, с отвращением отдирая от спины еще не просохшую рубашку. Может быть, потому что он слишком стар, чтобы швыряться камнями, слишком стар, чтобы плакать. Он просто стоял на скале, снова и снова вызывая в памяти сцену в спальне Медлин, снова и снова слыша издевательский смех Просперо. Но более всего мучили его три загадочных слова.

«Просто люби ее».

Этот бесполезный совет отнял у Анатоля последнюю надежду завоевать сердце Медлин. Ни заклинания, ни чар, ни любовного зелья. Он устало вздохнул, пригладил волосы, желая теперь лишь одного: спасти остатки достоинства. Проскользнуть в замок Ледж незамеченным, чтобы никто не увидел всей глубины его падения.

Ему удалось миновать конюшни, избежав зорких глаз конюхов, свернуть на боковую тропинку, ведущую в сад леди Дейдры, — и тут он увидел, что кто-то вышел из дома.

Медлин. Его жена.

Лицо Анатоля залила краска стыда, и он вновь подивился способности этой женщины заставать его врасплох. С проворством, на какое он уже считал себя неспособным, он спрятался в гуще рододендронов.

В детстве это место служило ему самым надежным убежищем. Только отсюда он мог видеть мать вблизи, видеть следы слез на ее лице. Его охватила печаль при мысли, что теперь он тоже прячется, только от другой женщины.

Анатоль молил бога, чтобы Медлин поскорее вернулась в дом. Только бы она не отправилась на обычную прогулку по всему саду, чтобы набрать новый букет! Каждое утро Медлин заваливала весь дом этими чертовыми цветами.

Впрочем, по походке было видно, что ей совсем не до цветов. Она бесцельно брела по тропке, и соломенная корзинка била ее по ногам. Шаль, перекинутая через плечо, сползла почти до земли, но Медлин этого не замечала.

Вытянув шею, Анатоль попытался разглядеть ее лицо, но черты Медлин скрывали широкие поля зеленой шляпки. Наконец она подняла голову и быстро-быстро заморгала, словно удивленная тем, что светит Солнце. Ее лицо показалось ему осунувшимся и очень бледным. Свойственное ей выражение веселого любопытства ко всему на свете исчезло без следа. И даже издалека были видны распухшие и покрасневшие глаза, обведенные черными кругами. Неужели она проплакала всю ночь?

Сердце защемило от желания подбежать к ней, прижать к себе… но Анатоль подавил этот порыв. Как он мог предлагать Медлин утешение, если сам был источником ее несчастья?

Она долго простояла так, оглядывая сад, потом тяжело вздохнула, опустила голову и пошла к дому. Цветочная корзинка так и осталась пустой.

Анатоль глядел ей вслед, и ему казалось, что Медлин накрыла тень, так хорошо ему знакомая. Когда-то он видел, как эта тень постепенно наползает на лицо его матери, лишая ее радости, разума, самой жизни.

О боже! Анатоль прижался лицом к шершавому стволу, от ужаса кровь застыла в его жилах. Надо было послушаться внутреннего голоса и отослать Медлин в первый же день!

Теперь уже поздно. Что же делать?

«Просто люби ее», — прогремел в его сознании голос Просперо.

— Проклятие! — хрипло прошептал Анатоль. — Я не знаю, как.

«Почему бы не начать с того, что признаться ей в своих чувствах?»

Голос Просперо казался таким реальным, таким близким, что Анатоль выбрался из зарослей и огляделся. Впрочем, сила Просперо не распространялась за пределы старого замка. Должно быть, эти слова — просто плод его взбудораженного воображения.

Рассказать Медлин о том, что он чувствует? Проще уж сразиться лицом к лицу с целой армией Мортмейнов! Он не мог вспомнить, когда в последний раз открывал кому-нибудь сердце… Но рука сама собой потянулась к шраму на лбу. Именно тогда Анатоль открыл свое сердце женщине, и шрам ясно говорил, к чему это привело. Признаться Медлин? Невозможно.

«Трус!»

Голос прозвучал отчетливо, но теперь Анатоль был почти уверен, что это говорит не Просперо, а его собственная душа.

Он пошел по дорожке, с необычным для него удовольствием вдыхая аромат не собранных Медлин цветов, аромат, которого он прежде старался просто не замечать. Его взгляд упал на маргаритки, чьи нежные цветки он так часто давил тяжелыми башмаками по дороге в конюшню.

Отчего— то жена питала особое пристрастие к этим невзрачным цветочкам. Анатоль долго смотрел на них, потом с трудом нагнулся и стал срывать цветы один за другим.

Он не удивился, заметив, что руки у него дрожат — слишком давно не собирал он цветов для женщины. Слишком давно.

Он вошел в дом через дверь, ведущую в большую столовую, ту самую, через которую вошла Медлин. В столовой было пусто, но Анатоль отшатнулся, увидев в зеркале свое отражение. Он был похож на царя гоблинов, которым кормилицы пугают непослушных детей. Нужно срочно вымыться, побриться и сменить одежду, пока его никто не увидел. Только потом можно отправляться на поиски Медлин. Анатоль застегнул рубашку на груди, без особого успеха попробовал пригладить волосы, но тут почувствовал чье-то приближение.

Не Медлин. Сердце сжалось от знакомого чувства вины. Анатоль уже знал, что это Бесс Киннок.

Она вошла в комнату с пустым подносом, очевидно, для того, чтобы убрать остатки завтрака, но при виде Анатоля испуганно вскрикнула и отпрянула, едва не уронив поднос.

Правда, она очень быстро взяла себя в руки и пожала плечами, словно убеждая себя, что нет ничего удивительного в том, что ее хозяин похож на демона, вырвавшегося из ада.

— Доброе утро, сэр, — вежливо поздоровалась она своим обычным бесцветным тоном. Анатоль не ответил на приветствие.

— Где твоя хозяйка? — спросил он. — Поднялась наверх?

— Нет, сэр, принимает посетителя.

— Посетителя? — Анатоль раздраженно хлопнул ладонью по каминной полке. — Опять этот. Фитцледж, — проворчал он. — Выбрал самое подходящее время.

Он даже не понимал, что говорит вслух, пока Бесс не сказала:

— Нет, милорд. Это не мистер Фитцледж, а тот французский джентльмен, что у нас ужинал.

Рошенкур? Нелепый Романов дружок? Анатоль скривился.

— Что ему здесь нужно?

— Я думаю, он приехал по поручению вашего кузена, милорд.

Роман. При одной мысли о нем Анатоль заскрипел зубами.

— Что за поручение?

— Мистер Роман прислал хозяйке розы. Никогда еще не видывала такого великолепного букета. — Бесс бросила презрительный взгляд на букетик маргариток в руке Анатоля.

У того загорелось лицо.

— Ступай-ка, займись своим делом, девушка, — резко велел он, а когда Бесс направилась было к столу, добавил: — Где-нибудь в другом месте.

Она вежливо присела, но, когда пошла к двери, на губах заиграла чуть заметная улыбка. Улыбка, которая вонзилась ему в сердце, словно острый осколок стекла.

Анатоль взглянул на маргаритки и без удивления увидел, что от чертовых цветов остались одни стебельки.

Когда Медлин ставила красные розы в хрустальную вазу, острый шип вонзился ей в большой палец.

Она отдернула руку, пососала ранку и подумала, что именно розы и должен был прислать Роман Сентледж. Эти цветы были очень похожи на него самого — такие же красивые и опасные.

Цветы прибыли вместе с милой запиской, в которой Роман извинялся за свое поведение на званом ужине. Медлин знала, что ей не следовало принимать ни цветы, ни записку. Ведь Анатоль запретил ей иметь дело со своим кузеном.

Она рисковала навлечь на себя гнев мужа, но Роман поступил как нельзя более предусмотрительно, избрав в качестве посла своего бедного друга.

Мсье де Рошенкур явно чувствовал себя не в своей тарелке, и Медлин не хотелось расстраивать его еще больше, отвергая дар и указывая ему на дверь. Она сможет избавиться от этих роз после того, как Ив уедет.

Пока Медлин поправляла цветы. Ив расхаживал по гостиной, шурша шелком. Напудренный, напомаженный и надушенный, он был бы куда уместней в парадных залах Версаля, чем в корнуэльской глуши.

Неудивительно, что грубые Сентледжи свысока посматривали на женственного француза. Медлин же его изящество служило неприятным напоминанием, что она не причесана и кое-как одета — в чепец, завязанный под подбородком, и платье серого унылого цвета под стать настроению.

Сделав над собой усилие, она натянуто улыбнулась и указала гостю на кресло.

— Прошу вас, мсье, садитесь. Что вам предложить, чаю или кофе?

— Ах, поп, мадам. Весьма любезно с вашей стороны, но я не хотел бы отвлекать вас от более важных дел. Ваш муж… — Визгливый голос Рошенкура слегка дрогнул, а взгляд метнулся к двери. — Муж, наверное, хочет вас видеть.

После того, что она сказала ему прошлой ночью в постели? Вряд ли.

— Моего мужа нет дома, мсье, — сказала Медлин. — Он отлучился по делам.

Ей показалось, что ложь прозвучала ненатурально, но Ив слишком радовался отсутствию Анатоля, чтобы это заметить.

И слава богу. Ужасно было бы признаться почти незнакомому человеку в том, что она понятия не имеет, где находится ее муж.

После того как Анатоль ушел, Медлин так и не удалось заснуть. К тому времени, когда в окнах забрезжил утренний свет, она уже была готова идти к нему в спальню и просить прощения.

Но там она нашла лишь несмятую постель. Анатоль исчез — ночью, в бурю и пешком. Даже не потрудился взять лошадь.

Никто из слуг не знал, куда он делся и когда может вернуться. Медлин едва не сошла с ума, представляя себе, что он заблудился в болотах или упал со скалы и теперь лежит где-то на берегу, истекая кровью. По ее вине.

Она довела себя до такого состояния, что даже в сердце Тригга проснулась жалость.

— Не стоит так убиваться, хозяйка, — проворчал старик. — У хозяина такая привычка — бродить где ему вздумается. Когда захочет, вернется. Вам бы надо к этому привыкнуть.

Привыкнуть? Разве можно к такому привыкнуть?

Совершенно забыв о госте, Медлин подошла к окну гостиной, отодвинула штору и посмотрела на дорогу — чуть не в десятый раз за сегодняшнее утро, — только для того, чтобы снова убедиться в том, что дорога, ведущая в замок Ледж, пуста.

Она грустно улыбнулась, заметив, что Цезарь ведет себя точно так же, как она, — старый пес лежал перед дверями и тоже смотрел на дорогу в ожидании хозяина.

С тяжелым вздохом Медлин задвинула штору, проклиная свой длинный язык. Когда только она научится его сдерживать? Когда поймет, что не всегда надо говорить то, что думаешь, особенно если имеешь дело с мужчинами?

«Ах, Медлин, — не раз говаривал ее брат Джереми, то ли смеясь, то ли досадуя, — вечно ты ляпаешь все, что приходит в голову. Это потому, что ты считаешь, будто знаешь все на свете».

И лишь теперь она поняла, как мало знает о людях. О том, какой должна быть жена. О том, как… любить.

Любить? Откуда пришло к ней это слово? Не могла же она вообразить, что влюблена в Анатоля Сентледжа? В человека, которого до сих пор не могла понять.

Все равно, что вообразить, что ты влюблена… в портрет.

— Мадам?

Голос Рошенкура ворвался в ее размышления, и Медлин, вспомнив о госте, смущенно отвернулась от окна.

Француз опустился на стул.

— Я все-таки побуду у вас. Недолго.

— Я очень рада, — пробормотала Медлин, хотя теперь уже сожалела, что не дала ему уехать. Ей хотелось побыть наедине со своими новыми и такими волнующими мыслями об Анатоле.

Но она уселась на кушетку напротив француза, твердо решив играть роль любезной хозяйки. Сегодня это было немного легче, чем накануне, потому что Ив не казался таким растерянным.

— Не хочу быть навязчив, мадам, но я желал бы также сделать вам небольшой подарок, — сказал он. Он положил на чайный столик тоненькую книжку.

— Прошу вас, возьмите.

Медлин взяла книжку. Она была искусно переплетена в голубоватую кожу с золотым тиснением.

Это был перевод на французский истории Ореста и Электры, брата и сестры, поглощенных жаждой мести убийцам отца.

— Мсье, — проговорила Медлин. — Эта книга, наверное, очень вам дорога. Я не могу принять ее.

— Non, non! — Француз умоляюще взглянул на Медлин. — Мне подарила эту книжку моя дорогая покровительница, а теперь я хочу, чтобы она стала вашей. Вы, как и графиня Собрейн, почитаете изящную словесность и философию. Это столь же большая редкость, как ваша доброта. — Его губы сложились в горькую улыбку. — А я видел так мало доброты в своей жизни.

«Неудивительно, если выбираешь таких друзей, как Роман Сентледж», — подумала Медлин. Она испытывала некоторую неловкость, но не могла не принять подарка.

Пробормотав слова благодарности, она стала читать титульный лист, и тут ощутила пристальный, изучающий взгляд француза. Его кукольное лицо неожиданно стало острым и проницательным.

— Простите, мадам, но я не могу не заметить… У вас сегодня немного расстроенный вид. Должно быть, события вчерашнего вечера…

— О, нет! — поспешно прервала Медлин, не желая говорить о вчерашнем унижении даже с таким участливым человеком, как Ив. — Я просто устала, вот и все. И немного… соскучилась по дому.

Она натянуто улыбнулась. Тоска по дому была просто первым подходящим предлогом, пришедшим в голову, но Медлин вдруг стало стыдно, что она совсем забыла о своих родных. С той самой минуты, как она вышла из кареты, ее мысли занимал только один человек. Анатоль Сентледж.

Сейчас Медлин с удивлением осознала, что привыкла к его тяжелым шагам, глубокому голосу, даже запаху табака. Что за нелепость. Анатоль исчез всего на одно утро, а ей уже отчаянно его не хватает. Она отогнала непрошеные мысли, прислушалась к тому, что говорил ее гость.

— Вполне естественно, что вы скучаете по семье и лондонской жизни, — вздохнул Ив. — Мне самому хорошо знакома боль разлуки с любимым существом.

— Вы думаете о своем сыне? — спросила Медлин, радуясь тому, что перестала быть главным предметом беседы.

— Да, о моем маленьком Рафаэле. Теперь я не скоро увижу его снова.

— Но почему?

— Увы, мне не велено возвращаться во Францию, пока я не выполню поручения мадам Собрейн.

— То есть пока не найдете для нее мужа-англичанина?

Ив кивнул, его глаза затуманились.

— Иногда я думаю, что не следует этого делать, что надо вернуться во Францию, пока я не положил начало истории, которая может иметь трагический конец. Возможно, я совершил ошибку, выбрав Романа Сентледжа. Он более холоден и жесток, чем мне казалось вначале… но графиня уже решилась и не станет от него отказываться.

— Простите, что я так говорю, — мягко промолвила Медлин, — но мне показалось, что ваша покровительница сама довольно холодна и жестока. Как она может разлучать вас с сыном до тех пор, пока вы не выполните ее просьбу?

— Если она жестока, таковой ее сделал мир. Графиня Собрейн… — Ив помолчал, подбирая нужные слова. — Это женщина с очень твердым характером. У нее большое, великодушное сердце, но она может быть беспощадна к тем, кто встает у нее на пути.

Он подался вперед, доверительно придвинувшись к Медлин.

— Надеюсь, вы всегда будете это помнить, мой юный ученый друг: в этом мире куда больше жестокости и страданий, чем вы можете вообразить.

Француз так упорно смотрел на Медлин, словно хотел ее о чем-то предупредить. Медлин всмотрелась в его лицо, пытаясь прочесть то, что скрывалось за толстым слоем пудры и румян, — и вдруг все поняла.

Ив сам был влюблен в эту бессердечную графиню. Вот почему он согласен сделать для нее все, что угодно, даже пожертвовать возможностью быть рядом с любимым сыном.

Она успокаивающим жестом положила ладонь на его руку.

— Если вы действительно боитесь, что из брака графини с Романом может выйти что-то дурное, вам надо отказаться от этой затеи. Посоветуйте ей не приезжать сюда.

— Уже слишком поздно. Но не для вас.

— Для меня? Что вы имеете в виду?

Ив сжал ее руку.

— Я не верю, что ваша печаль вызвана тоской по дому. Вы расстроены из-за мужа. Я собственными глазами видел, как он с вами обращается — грубо и жестоко.

— Мсье! Я знаю, что у вас должно было сложиться неблагоприятное впечатление о моем муже, но, уверяю вас, несмотря на суровый вид и грубоватые манеры, он может быть нежным и…

— Ах, оставьте! Он Сентледж, и этим все сказано. Они все со странностями, эти грубые великаны. Мне рассказывали их историю, и я понял, сколько горя они приносят тем несчастным, которые связывают с ними свою жизнь. — Ив еще сильнее, до боли, сжал ее пальцы. — Вам надо покинуть этот замок. Здесь вы не найдете счастья, cherie. Возвращайтесь в Лондон, в свою семью.

Медлин смотрела на него широко раскрытыми глазами, пораженная страстным тоном и странным советом. Но, прежде чем она успела что-то ответить, дверь распахнулась настежь, и в проеме возник гигантский силуэт Анатоля.

Медлин вскочила, радостно вскрикнув, но ее радость мгновенно сменилась ужасом. Он был похож на воина-варвара, ввалившегося домой после проигранной битвы. Башмаки и панталоны залеплены глиной, рубашка прилипла к груди, черные космы падают на жесткое, словно высеченное из гранита лицо.

Воцарилась зловещая тишина. Анатоль с грохотом захлопнул за собой дверь. Оправившись от потрясения, Ив поднялся ему навстречу.

— М-мсье Сентледж, я…

— Какого черта вы здесь делаете?

Медлин поспешно встала между мужчинами.

— Милорд, мсье Рошенкур был так любезен, что навестил нас.

Но Анатоль не обратил на нее никакого внимания. Он прошел мимо нее и угрожающе двинулся на Ива. Тот пятился, пока не уперся спиной в фортепьяно. Чтобы сохранить равновесие, он навалился на клавиши, и по гостиной пронесся режущий уши звук.

— Милорд, — пролепетал Ив, — я приехал лишь затем, чтобы передать мадам розы и извинения. От mon amie Романа.

Анатоль выбросил руку вперед, и Медлин вскрикнула, испугавшись, что он вцепится Рошенкуру в горло. Однако Анатоль схватил не его, а вазу с цветами и швырнул ее в камин. Хрусталь разлетелся вдребезги. Ив и Медлин отшатнулись.

— Вот, — сказал Анатоль, грозно нависая над скорчившимся французом. — Розы доставлены. Теперь убирайтесь.

Ив проскользнул мимо Анатоля к двери, но, поборов страх, склонился над рукой Медлин.

— Мадам, вы уверены, что вам ничто не угрожает?

— Да… Да, конечно, мсье.

— Тогда я вас покину. Вы будете помнить то, что я вам сказал? — Понизив голос, он добавил: — Я был бы счастлив помочь вам бежать отсюда. Если вам понадобится помощь, ищите меня в маленьком домике на Пропащей Земле.

Медлин кивнула, озабоченная лишь тем, чтобы Ив успел уйти, прежде чем доведет Анатоля до убийства.

Рошенкур почтил Анатоля холодным поклоном и вышел из гостиной с видом удивительно достойным для человека, которого бьет крупная дрожь.

Медлин, также дрожа, но больше от негодования, повернулась к Анатолю. Все утро она ждала мужа, волновалась, встала на его защиту, когда Ив нелестно о нем отозвался. А он словно нарочно ведет себя так, чтобы подтвердить все наветы француза.

— Сэр, ваше поведение недопустимо! — твердо проговорила она. — Вы до полусмерти напугали этого беднягу.

— Пусть радуется, что я не сломал ему шею! Что он просил вас помнить? Что он вам наговорил?

— Мсье Рошенкур выразил опасения относительно моего будущего. По-видимому, он считает, что я вышла замуж за грубого варвара, который разве что меня не бьет. Представить не могу, с чего бы у него сложилось такое впечатление! А вы, милорд? — медово-сладким голосом спросила Медлин.

— Наглый дурак! И за руку он вас держал тоже, чтобы выразить опасения?

— Я первая протянула ему руку.

В глазах Анатоля полыхнуло опасное пламя. Он шагнул к Медлин — и на миг стал похож на Сентледжского Дракона.

Медлин, однако, не дрогнула, хотя подбородком почти уперлась в его могучую грудь. Подняв голову, она с презрением посмотрела в глаза мужа.

— Мсье Ив был расстроен, а я проявила обычное человеческое участие. В том, что он пожал мне руку, нет ничего предосудительного, и у вас не было причины бросаться на него, точно ревнивому любовнику.

Анатоль побагровел, но, к ее удивлению, даже не пытался возражать.

— Мне казалось, мадам, что я ясно выразил свое желание, — процедил он. — Вы не должны встречаться с моим двоюродным братом Романом.

— Но мне нанес визит не Роман, а мсье Рошенкур!

— Один черт! Этот французский болван — Романов прихвостень, и я не хочу видеть его в своем доме.

— Тогда вам следовало быть дома и самому отказать ему!

Руки Анатоля непроизвольно дернулись, и Медлин почудилось, что сейчас он схватит ее за плечи и начнет трясти, как тряпичную куклу. Вместо этого он сжал кулаки, отвернулся, и со всего размаху пнул стул, на котором сидел Ив.

— Почему вам захотелось тратить время на болтовню с этим размалеванным глупцом?

— Возможно, мсье Рошенкур слегка глуповат, но в нем есть то, чего вам всегда не хватало. Он джентльмен.

Анатоль отпрянул, словно от удара.

— А может, вам нужно было не общество Рошенкура, а розы и любовная записка Романа? Может, когда я в следующий раз вернусь домой, то увижу, что вы сбежали с моим чертовым кузеном?

У Медлин перехватило дыхание от столь несправедливого обвинения.

— Меня не интересуют ни ваш кузен, ни мсье Рошенкур. Я приняла его, потому… потому…

— Почему?

Медлин проглотила застрявший в горле комок, попыталась сдержаться, но на этот раз чувства пересилили гордость.

— Потому что вы оставили меня одну! — крикнула она. — Исчезли, не сказав ни слова! Мне было одиноко и… тоскливо. Мне просто хотелось чьего-нибудь общества. Я…

Она умолкла, почувствовав, что к глазам подступают слезы. Поморгав, девушка через силу заговорила снова:

— Мне просто был нужен друг. Кто-то, с кем можно поговорить, поделиться… Это все, что мне нужно.

На последнем слове голос ей изменил, а по щекам скатились слезинки.

— Проклятие! — прошептала Медлин, полная отвращения к самой себе, и стала искать носовой платок, который. как всегда в таких случаях, куда-то подевался.

Минуту Анатоль сверлил ее яростным взглядом, а потом сказал:

— Тогда делитесь со мной!

— Что вы сказали? — всхлипнула Медлин, усердно воюя с обильным потоком слез.

— Чем вы там делились с этим французишкой? Поделитесь со мной.

Он огляделся и увидел томик в кожаном переплете.

— Эта книжка? Вы говорили о ней? Медлин протестующе вскрикнула, когда Анатоль схватил книгу — вдруг он просто возьмет и разорвет ее пополам? Она уже шагнула вперед, чтобы спасать свое сокровище, но увидела, что Анатоль открывает томик и с сосредоточенным видом перелистывает страницы.

— Она на французском! Я не могу прочесть этой белиберды!

С диким ругательством он швырнул книгу на ковер и отошел к окну. Медлин, не теряя времени даром, схватила бесценный том и уже хотела укрыться в тиши и безопасности своей спальни. Если только не где-нибудь подальше. Ей вспомнились слова Рошенкура:

«Вы не найдете здесь счастья. Возвращайтесь в свою семью, в Лондон».

Пробираясь к двери, Медлин бросила осторожный взгляд через плечо — вдруг Анатоль ей помешает. Но он стоял у окна и невидяще смотрел вдаль. Плечи его ссутулились, вся поза выражала полное поражение.

Медлин растерянно смотрела на него. Для нее не было открытием, что Анатоль не знает французского, но удивляло, что он вообще взял книгу в руки.

«Он сделал это ради тебя», — прошептало ей сердце.

Невероятно! Анатоль всегда выказывал к ее интересам лишь презрение. Все последнее время…

Медлин нахмурилась, перед ее мысленным взором замелькали картины прошедших дней. Анатоль чинно прогуливается с ней по саду, хотя ненавидит цветы. Анатоль приказывает зажечь камин в библиотеке, хотя сам запретил ей там бывать. Анатоль пьет с ней чай, неловко держа чашечку крупной рукой.

Силы небесные! Неужели это возможно? Неужели он, на собственный грубоватый лад, пытался сделать ей приятное? А она была так глупа и слепа, что не видела этого. Даже прошлая ночь…

Рука Медлин соскользнула с дверной ручки. Отложив книгу, она подошла поближе к Анатолю. Солнечный свет, лившийся в окно, безжалостно вырисовывал каждую складку, каждую морщинку на его усталом жестком лице с ястребиным профилем, обнажая чувствительную и ранимую душу, которая скрывалась за этим гранитным фасадом. Где бы он ни был этой ночью, он не нашел там покоя и отдохновения.

Он смотрел в окно, глубоко погруженный в свои мысли, и Медлин думала, что он не замечает ее присутствия, пока не услышала:

— Простите меня, дорогая. Видно, это безнадежно. Чем нам делиться?

Еще минуту назад Медлин согласилась бы с ним. Но не теперь.

Она встала у окна рядом с мужем. Их локти почти соприкасались.

— Я могу научить вас французскому, — предложила она.

— Боюсь, у меня не хватит на это ума.

— О нет, милорд! Уверена, вы можете научиться всему, чему захотите.

Анатоль смолчал, только бросил на нее полный сомнения взгляд, который проник ей прямо в душу.

— Почему вы их так ненавидите? — спросила она. Он удивленно вскинул брови.

— Романа и его нелепого дружка? Я думал, это понятно без объяснений.

— Нет, я имела в виду книги. Ваш отец, судя по всему, был очень образованным человеком. Наверное, он хотел, чтобы вы читали вместе с ним.

— Единственное, чего хотел от меня отец, — чтобы я держался от него подальше. В библиотеке он искал спасения от мира, в особенности от меня.

Анатоль снова отвернулся от нее к окну, и казалось, что сейчас он опять замкнется в угрюмом молчании. Но на этот раз он, очевидно, был слишком подавлен, чтобы с обычной бдительностью охранять свои воспоминания от чужих ушей.

Устало проведя рукой по глазам, он сказал:

— После смерти матери отец заперся в библиотеке наедине со своим горем. Он почти ни с кем не виделся, даже с членами семьи. Разумеется, за исключением Романа.

— Романа?

— Да. — Губы Анатоля дрогнули в горькой усмешке. — Мои родители обожали Романа, они видели в нем сына, которого хотели бы иметь вместо меня. Красивого, умного, очаровательного. Даже лежа на смертном одре, отец хотел видеть Романа.

Медлин подумала, что это многое объясняет, и вражду между двоюродными братьями, и неудовольствие, которое каждый раз проявлял Анатоль, когда она уединялась в библиотеке. И все же ей казалось, что часть истории осталась недосказанной, что главное связано с трагедией брака родителей Анатоля. Сесили Сентледж не была выбранной невестой и умерла молодой, а ее муж, в сущности, помешался от горя.

— Как мог ваш отец поступить подобным образом? Отвернуться от сына, отрешиться от мира? Вы ведь были совсем ребенком, когда умерла ваша мать. Кто вас воспитывал? Кто занимался поместьем?

— У меня был мистер Фитцледж. Он учил меня обязанностям хозяина замка Ледж.

— Но вам было не больше двенадцати лет!

— Десять с небольшим. Но я быстро повзрослел.

«Слишком быстро», — подумала Медлин, глядя на морщинки у глаз, жесткие складки, идущие от носа к углам губ, — все эти следы забот и печалей, благодаря которым Анатоль выглядел старше своего возраста. Она никогда не встречалась с Линдоном Сентледжем, но могла лишь презирать человека, который столь эгоистично замкнулся в своем горе, презрев свой долг и своего ребенка.

Очевидно, эти мысли отразились на ее лице, потому что Анатоль бросился на защиту отца:

— Он делал все, что мог, покуда силы не оставили его. Иногда он помогал Фитцледжу и крестьянам. Дело в том, что отец славился умением находить потерянные вещи. Единственное, чего он никак не мог найти, — своего потерянного сына.

Анатоль пытался шутить, но взгляд его оставался печальным. Медлин смотрела в его глаза и видела Анатоля ребенком — одиноким, заброшенным, подавленным ответственностью, слишком большой для его возраста, мечтающим о том, что дверь библиотеки, наконец, для него откроется. Однако этого так и не случилось.

Медлин хорошо понимала его боль. Ее родители тоже никогда не были ею довольны, и она всегда чувствовала, что им хотелось бы иметь другую дочь вместо Медлин с ее любовью к книгам, излишне дерзким языком и огненно-рыжими волосами.

Она нежно положила руку на ладонь Анатоля — без единого слова, впервые в жизни понадеявшись на молчание.

Анатоль уставился на ее руку, словно этот жест утешения, был ему незнаком. Потом медленно, один за другим, переплел свои пальцы с ее пальцами.

— Медлин, я… — начал он и умолк. Лицо его исказилось болезненной гримасой. — О черт! Вчера ночью…

Он снова умолк, и лицо Медлин вспыхнуло. То, что произошло в спальне, и то, чего не произошло, — было слишком болезненным предметом для них обоих.

Поэтому Анатоль заговорил о другом:

— Простите меня за все. За то, что я вышвырнул вашего друга француза. Я просто с ума сошел от ревности. Ведь у меня нет таких изысканных манер, и я никогда не годился для званых вечеров и тому подобного времяпрепровождения.

— Я тоже, — сказала Медлин. Поймав его недоверчивый взгляд, она быстро закивала:

— Это правда. Я всегда умудрялась сказать что-нибудь не то. Меня с позором выставляли с куда более пышных приемов, чем ваш, мистер Сентледж.

Он улыбнулся.

— И я не хотела оскорблять ни вас, ни вашу семью.

— Это неважно.

— Нет, важно. У вас и так напряженные отношения с родственниками, а я только подлила масла в огонь. Мне не следовало говорить, что я не верю в легенду об Искателе Невест.

— Почему? Это просто глупая сказка. Иногда я и сам в нее не верю.

Медлин должна была бы обрадоваться, ведь она сама хотела видеть Анатоля менее суеверным, более просвещенным. Почему же тогда его слова наполнили ее душу странной печалью?

— В легендах есть одна опасность, — подумала она вслух.

— Какая?

— Иногда… — Она запнулась. Трудно было признаться даже самой себе. — Иногда даже самый разумный человек на свете может пожелать, чтобы легенда стала былью.

Он поднес ее руку к губам, прикоснулся поцелуем к нежной коже, и ее сердце бешено забилось, хотя, может быть, в этом не было ничего разумного.

— Наверно, мы мало старались, — сказал Анатоль. — Наверно, даже легенда нуждается в помощи смертных.

— Возможно. Но вы должны признать, что это довольно трудно сделать, если я запираюсь в библиотеке, а вы… вы слишком часто исчезаете в том мире, куда мне нет доступа.

— Я хотел бы показать вам этот мир, Медлин. Есть много такого, чего вы никогда не видели.

— Например, старое крыло замка? — с надеждой спросила она.

— Нет, к черту старое крыло! Я говорю о земле, в которой куда больше магии, чем в иссохших костях моего предка. Туман стелется над холмами, словно пар из котелка, в котором колдун варит волшебное зелье. В сильный шторм морская пена похожа на табун диких белых коней. Скалы в лунном свете…

Медлин никогда не слышала, чтобы Анатоль говорил с таким чувством, но он уже смущенно умолк.

— Наверное, это звучит глупо. Я не умею говорить о подобных вещах.

— О нет, вы говорили так красиво и вдохновенно! Слова поэта, глаз художника, лицо воина. Волнующее сочетание!

— Прошу вас, продолжайте, — попросила она.

— Было бы лучше, если бы я просто мог взять вас с собой.

— Мне бы тоже этого хотелось. Но у вас не хватит терпения, если я буду трусить сзади на пони или на той старой кобыле, а на большее я не способна.

Нахмурившись, Анатоль задумался.

— Есть другой способ, — сказал он, наконец. — Если бы вы только могли поверить, что со мной будете в безопасности. Вы можете довериться мне, Медлин?

Довериться ему? Однажды он уже это говорил… но сейчас о том же умолял красноречивый взгляд его глубоких темных глаз, тепло его рук, обвивавших ее талию. Она понятия не имела, что он задумал… да это было и неважно.

— Да, милорд, — прошептала Медлин, с изумлением осознав, насколько она доверяет Анатолю Сентледжу. Настолько, что готова последовать за ним куда угодно.

Все предостережения Ива де Рошенкура были забыты.

16

Чалый конь скакал галопом по берегу, разбрасывая копытами песок и морскую воду. Пена прибоя разбивалась о его сильные ноги. Медлин сидела в седле перед Анатолем, чувствуя, как под ней ходят стальные мускулы скакуна, крепче прижимаясь к груди мужа.

Анатоль выбрал для прогулки самого смирного мерина, примечательного более своим добронравием, нежели резвостью. Тем не менее, взглянув на крупного коня, Медлин испугалась, что он все равно окажется для нее слишком быстрым. Впрочем, Анатоль не дал ей времени на размышления. Он посадил ее перед собой и увлек в свой мир, в мир вересковых пустошей, острых скал и безбрежного неба.

Медлин выглядывала из-под широких полей скромной шляпки, которые защищали от солнца нежное лицо, а мимо нее с головокружительной быстротой проносилась корнуэльская земля.

Она почти не чувствовала страха, защищенная могучими руками Анатоля. Ее колени были прикрыты от резкого морского ветра полами ее плаща.

Солнце уже клонилось к горизонту. Медлин и Анатоль проделали большой путь: по травянистым лугам, по полям, испещренным точками — пасущимися овцами и одинокими деревьями. Они скакали мимо одиноких ферм и садов, разбитых на бесплодной каменистой почве, где, казалось, ничто не способно выжить.

Они ехали по пыльной деревенской улице, распугивая цыплят, и старые рыбаки бросали чинить сети и долго смотрели им вслед, а чумазые мальчишки показывали пальцем на лошадь, и свистели в два пальца. Мимо таверны «Огнедышащий дракон», где, как рассказывал Анатоль, собирались храбрые заговорщики, замышлявшие разгромить армию Кромвеля. Мимо шпиля старинной церкви, построенной на месте языческого кельтского капища, мимо тихого дома священника, где преподобный Фитцледж играл в саду со своей золотоволосой внучкой. Медлин только и успела, что помахать ошеломленному священнику рукой.

Потом они спустились к морю и снова поднимались по узким тропкам в скалах, чтобы добраться до открытых всем ветрам холмов, где из волн пурпурного вереска вырастал огромный каменный монумент. Анатоль сказал, что эти загадочные памятники, подобные тем, что стоят в знаменитом Стоунхендже на юге Англии, разбросаны по всему Корнуоллу. Никто не знает, как и откуда они появились, но было ясно, что это не игра природы. Гранитная глыба, громоздившаяся на вершине холма, казалась небрежно заброшенной туда игрушкой великана, Медлин не удивилась, обнаружив этот странный предмет на земле Анатоля, ибо сам замок Ледж и его окрестности издревле были отмечены печатью магии и тайны.

Здесь, в тени каменной глыбы, Анатоль остановился, чтобы дать отдых усталому коню. Свесившись с седла, он бережно опустил Медлин на землю. Все члены у нее онемели от долгой езды, и она покачнулась, как матрос, ступивший на землю после дальнего плавания. Анатоль поддержал ее, обхватив за талию одной рукой. Отпущенный на волю конь убежал к стоявшим поодаль деревьям и принялся щипать нежную весеннюю траву.

Было так просто и естественно, что Анатоль взял ее за руку, и они в доверительном молчании пошли по вересковому полю. Все тени, секреты, непонимание улетели прочь. Под широким сводом лазурного неба они стали крохотными, точно маковое зерно.

Прислонившись к камню, они вместе смотрели на пейзаж, от которого захватывало дух. С этой высоты была видна вся местность до бухты под замком Ледж. Окруженное кольцом скал сияющее море вздымалось к горизонту, на его гладкой, словно стекло, поверхности виднелись белые точки — паруса рыбачьих лодок.

— Теперь вы видели всю мою землю или почти всю, — сказал Анатоль. — Что скажете?

Вопрос был задан нарочито беспечно, но она видела, с какой тревогой он ждет ответа.

— Великолепное зрелище, милорд.

Его глаза вспыхнули гордостью, но слова Медлин больше относились к самому Анатолю, чем к земле, морю и небу. Перед тем как они отправились в путь, Анатоль искупался, переоделся в чистую одежду и причесался… но ветер снова растрепал его волосы, и Медлин была ему за это благодарна.

Она вдруг поняла, что Анатолю идет не благопристойная косичка, а буйная грива, ниспадающая на плечи и обрамляющая твердо очерченное лицо. Анатоль был таким же, как его земля, покрытая боевыми шрамами, закаленная непогодой, дикая и свободная. Теперь Медлин уже не могла представить, что хотела видеть его другим.

Когда он обернулся, она смутилась, потому что слишком уж откровенно пожирала его взглядом.

— Это гораздо красивее, чем я могла себе представить вначале, — сказала она. — Я… Я имею в виду вашу землю.

— Теперь это и ваша земля, Медлин, — мягко отозвался он. — Вы хозяйка замка Ледж.

Их глаза встретились, как уже не раз встречались за сегодняшний день. И в который раз оба тут же отвели взгляд. Так сталкиваются в воздухе и тут же разлетаются чайки, кружащие над морем. Они никогда еще не чувствовали себя так легко в обществе друг друга, но втайне каждый словно чего-то ждал и в то же время не хотел этого показать.

Медлин высвободила руку из руки Анатоля, решив, что безопаснее будет привлечь его внимание к подымавшейся за их спинами каменной башне. В центре ее было выпилено отверстие, похожее на огромный глаз, через которое, пригнувшись, мог бы пролезть человек.

— Должно быть, потребовалось немалое искусство, чтобы затащить такой громадный кусок камня на вершину холма, — сказала Медлин. — Вы не знаете, как он здесь оказался?

— Понятия не имею. Многие считают, что это дело рук моего предка Просперо. Он был… довольно странным человеком. — Анатоль провел рукой по шершавой поверхности камня. — Впрочем, я уверен, что камень гораздо древнее. Может быть, алтарь какой-нибудь богини друидов.

Медлин склонила голову набок, размышляя.

— Нет, не думаю, чтобы он мог принадлежать женщине. Для этого он слишком… самоуверен, мужествен, что ли.

Анатоль улыбнулся:

— Как бы там ни было, крестьяне верят, что он волшебный. Считается, что если человек пролезет через глаз, то излечится от любой болезни — от подагры до ночных кошмаров.

— А вы когда-нибудь испытывали на себе силу камня?

Он признался с виноватым видом:

— Раз или два. Когда был подростком.

— Потому что вас мучили кошмары?

— Нет.

— Должно быть, вы были сильным и крепким мальчиком. Не могу представить, чтобы вы чем-нибудь болели.

Анатоль ничего не ответил, только улыбнулся, но на этот раз его улыбка была немного печальной. Перед внутренним взором Медлин возник образ мальчика, с серьезным видом пробирающегося через отверстие в камне. В надежде на что? Внезапно она поняла: исцелиться от того, что мешало родителям его любить. Точно так же она не раз стояла перед зеркалом, желая, чтобы исчезли эти рыжие волосы, которые так отличали ее от остальных членов семьи.

Она внимательно посмотрела на камень, сняла перчатки и положила руки на холодную гранитную поверхность. Потом приподняла юбки, кое-как подтянулась и легла животом на край отверстия. В конце концов ей удалось пролезть на другую сторону отверстия, но там она зацепилась кончиком туфли за край и едва не упала.

Анатоль поспешил к ней на помощь, осторожно поставил на землю.

— О-о, — протянула Мелин, обнаружив ссадину на запястье, — не скажу, чтобы ваш камень оказал на меня благотворное действие!

— Это потому, что вы все сделали не так, как надо. Надо было проползать задом наперед, девять раз подряд и против солнца.

— Пожалуй, я лучше отложу это до тех пор, пока не заболею всерьез.

Услышав эти слова, Анатоль побледнел.

— Не дай бог, чтобы такое случилось! — пылко проговорил он и, взяв ее руку, нежно прикоснулся губами к ссадине.

Верить в целительную силу поцелуя мужчины столь же неразумно, как верить в волшебные свойства гигантского куска гранита. И все же, к удивлению Медлин, неприятное жжение уступило место гораздо более сладкой боли, от которой по всему ее телу пробежала дрожь, а лицо зарделось.

Она смущенно ретировалась за гранитный монумент, стараясь сохранить в раненой руке ощущение тепла его губ, сладости поцелуя. Анатоль не последовал за ней.

— Благодарю вас, — услышал она его голос.

— За что?

— За все. За то, что согласились составить мне компанию. За то, что доверились мне и не побоялись сесть на лошадь. За то, что не назвали меня суеверным глупцом. Мой кузен всегда говорил, что этот камень уродлив, и, возможно, он прав. Если бы он был хозяином замка, непременно нашел бы способ от него избавиться.

— Это очень хорошо, что хозяин замка не он, -сказала Медлин. — Он никогда не станет так близок этой земле и ее людям, как вы.

С губ Анатоля сорвался сухой смешок.

— То есть я так же невежествен, как мои крестьяне?

— Нет. Но вы их понимаете, уважаете их обычаи и верования. Думаю, именно потому они так вас обожают.

Анатоль посмотрел на нее так, словно она вдруг потеряла рассудок.

— Неужели вы этого не замечали? — продолжала Медлин. — А я вот заметила, хотя совсем недолго прожила в замке Ледж. Слуги, арендаторы, фермеры — все вас высоко ценят. Они боятся, и уважают, и любят, и… гордятся вами.

Анатоль громко рассмеялся, словно не веря ее словам, но слегка порозовел от удовольствия.

— А вы? — вдруг спросил он, все еще улыбаясь, хотя глаза его сразу посерьезнели.

У Медлин екнуло сердце. Она не знала, что ответить.

— О-о, я вас боюсь еще больше, чем остальные, — шутливо проговорила она и опустила голову, чтобы он не прочел в ее глазах то, в чем она сама еще не была уверена.

Она отошла от Анатоля, вдруг проявив глубокий интерес к бабочке, порхавшей над вереском. Анатоль смотрел ей вслед, стараясь подавить разочарование. День был таким прекрасным, солнце — ярким, а небо — голубым… Вполне достаточно для того, чтобы в сердце мужчины снова проснулась беспочвенная надежда.

И все же один этот день дал ему больше, чем все прогулки по саду и чаепития. Ему следовало понять это раньше. Если он и мог произвести впечатление на женщину, то, пожалуй, только сидя верхом на лошади.

Сегодня Медлин казалась счастливее, чем когда-либо за все время ее пребывания в замке. Тень, которая омрачала ее ясное лицо и так его тревожила, исчезла без следа.

Перекинув плащ через плечо, он прислонился к скале, наблюдая за Медлин, которая беспечно сняла шляпку и запрокинула голову, подставив нежное лицо ярким лучам солнца. Анатоль наслаждался ее невинной радостью. Он отдал бы душу за то, чтобы его жена всегда оставалась такой — жизнерадостной и смелой, нежной и веселой, как дикие цветы на склоне холма.

Ничто остальное не имеет значения, даже если в ней никогда не проснется легендарная страсть сентледжских невест. Ничто не имеет значения, пока он может…

Просто любить ее…

Эти слова прозвучали в голове, как знакомая песенка, которую он часто слышал, но не давал себе труда вникнуть в ее смысл.

До этой минуты.

Анатоль замер. Смысл заклинания Просперо стал ему почти болезненно ясен.

Забыть о легендах, магии и заклинаниях, презреть попытки завоевать сердце женщины как награду.

Просто любить ее!

И он любил ее.

Анатоль несколько раз моргнул. Это откровение преисполнило его душу такой благодарностью, что он был готов пасть на колени. Его била дрожь, взгляд искал Медлин.

Словно тяжкая пелена спала с тайного уголка его разума, и он почувствовал пробуждение дара. Он закрыл глаза и… Силы небесные! Впервые он смог почувствовать Медлин, ощутить ее присутствие. Каждое биение сердца, каждый вздох, каждое движение стало частью его самого. Такой полной связи у него еще никогда и ни с кем не было. Он чувствовал себя так, словно божественный свет льется в душу из высоких окон величавого собора.

— Анатоль? — Медлин шла к нему, и он ощущал каждый ее шаг.

Когда она приблизилась, он благоговейно провел дрожащими пальцами по нежной щеке. Буря чувств бушевала в его груди, ему хотелось смеяться, кричать и плакать одновременно.

Слава богу, что он Сентледж! Иначе как бы он нашел ее в этом широком мире? Медлин, его выбранная невеста… его любовь.

— Благослови господь мистера Фитцледжа, — пробормотал он.

— Что? — Медлин с сомнением взглянула на него. — Вы уверены, что хорошо себя чувствуете, милорд?

— Никогда не чувствовал себя лучше. — Анатоль радостно рассмеялся, внезапно осознав свое предназначение — любить, лелеять и защищать эту женщину. Отныне и навсегда. Он взял шляпку у нее из рук. — Надо ее надеть. Здесь слишком сильный ветер.

Он надел шляпку ей на голову, аккуратно завязал ленты под подбородком. Медлин с удовольствием подчинилась его заботливым рукам, но все же заметила:

— Я же не фарфоровая кукла, милорд. Право, вы слишком обо мне заботитесь.

— И буду заботиться. Я бы приказал утихнуть всем ветрам, если б только мог.

— Мне иногда кажется, что так оно и есть. — Медлин наморщила лоб. — В вас таится нечто необъяснимое.

— Разумеется!

К удивлению Медлин, Анатоль запрокинул голову и разразился смехом, который громом прокатился по холмам. Она не могла понять, что на него нашло. Он никогда так не смеялся — весело и свободно.

Так смеется человек, с души которого свалилась огромная тяжесть.

Медлин испуганно вскрикнула, когда он схватил ее под мышки, оторвал от земли, поднял так высоко, что их лица оказались вровень, и закружил в воздухе. Задыхаясь и смеясь, она вцепилась ему в плечи, а он кружил и кружил ее, пока она не запросила пощады.

Тогда он остановился, но потерял равновесие и повалился на спину, увлекая за собой Медлин. Медлин упала ему на грудь, ее шляпка слетела с головы, волосы растрепались, как у Анатоля, юбка всплеснулась, обнажив нежные икры.

Он смотрел на нее снизу вверх сияющими глазами, оба смеялись, как дети, тепло его дыхания мешалось с ее дыханием. Но смех оборвался, когда они осознали, что их тела разделяет лишь тонкий слой одежды, а два сердца бьются в лад.

Медлин приподнялась было, но Анатоль обхватил ее руками и прижал к себе, шепнув:

— Знаете ли, вы были правы!

— В чем на этот раз? — попыталась пошутить Медлин, но ее голос дрогнул.

— Прошлой ночью в постели вы мне сказали…

— О нет, я не должна была этого говорить!

— Но это правда. Между нами действительно было что-то не так.

— А теперь нет? — с надеждой спросила она. Он улыбнулся, покачал головой.

— Значит, вы думаете, что в следующий раз… — Она зарделась, осознав, что говорит.

Анатоль кивнул, в его прищуренных глазах тлел жаркий огонь.

— Три дня? — с запинкой проговорила она.

— И больше, миледи. Я должен превзойти деда. Он обвил рукой ее шею, потянулся к губам. Этот поцелуй был не грубым и не робким, а таким же уверенным и сильным, как руки, обнимавшие ее.

Не отрываясь от ее губ, он перевернулся на бок, и теперь они рядом лежали на ковре вереска. Поцелуй наполнил ее таким теплом и нежностью, что, когда их губы разомкнулись, у нее закружилась голова.

Что— то случилось за эти несколько минут, которые они провели на холме, в тени древнего камня. Анатоль стал совсем другим.

Он и раньше искал ее взглядом, он и прежде пылал вожделением, но никогда не смотрел на нее так — словно Медлин стала смыслом его существования, центром его мира. Словно он мог проникнуть в глубь нее и коснуться рукой ее сердца.

Запустив пальцы в нагретые солнцем золотисто-медные волосы, Анатоль покрыл ее лицо поцелуями — властными и нежными одновременно. Поняв, что сейчас произойдет, она ощутила сладостное нетерпение.

Он овладеет ею. Возьмет ее — прямо здесь и сейчас, посреди верескового поля, рядом с гранитным монументом, под сводом голубого неба. И Медлин так хотела этого, что все ее тело содрогалось от желания, небывалого, но знакомого до боли.

Словно все это уже было раньше — во сне. Или в видении.

Глаза Медлин широко раскрылись. Она вспомнила: то, что происходит сейчас, как две капли воды похоже на странные фантазии, пришедшие ей в голову, когда она разглядывала меч Анатоля. Скачка, от которой захватывает дух, склон холма, обдуваемый ветром, черные волосы Анатоля, падающие на мужественное лицо воина. Сила его рук, вкус его поцелуев, ковер вереска и небо над головой. А потом.

Такое совпадение преисполнило ее душу благоговением и страхом. Она боялась не того, что произойдет, а того, что это может не произойти, окажется таким же эфемерным, как ее видение.

Руки Анатоля ласкали ее спину, но, когда он потянулся к шнуровке платья, Медлин уперлась руками ему в грудь.

— Сначала дайте мне обещание, — сказала она. Задыхаясь от страсти, он улыбнулся.

— Какое?

— Обещайте, что не оставите меня одну, что бы сейчас ни случилось. Обещайте, что не убежите.

— Медлин…

— Обещайте!

— Обещаю. — Он снял ее руку со своей груди и поцеловал раскрытую ладонь. — Разве я когда-нибудь мог убежать от вас далеко? Я боюсь, как бы в один ужасный день вы от меня не сбежали.

— Я никогда так не поступлю. Я так испугалась прошлой ночью, когда вы исчезли, и я не могла вас найти. Я боялась, что с вами случилось что-то ужасное. И в какую-то минуту мне пришла в голову глупая мысль, что вы… — Она прикусила нижнюю губу. — Я разочаровала вас, вывела из себя. Вы могли искать утешения в постели другой женщины.

— Мысль и вправду глупая, — нежно проговорил Анатоль. — Медлин, неужели вы до сих пор не поняли? Я могу желать лишь одну женщину, и эта Женщина — вы. Моя выбранная невеста, моя жена навечно.

— Как в легенде?

— Да, как в легенде, в которую вы столь упорно отказываетесь верить.

— Тогда научите меня, — прошептала она. — Научите меня верить.

В ответ на эту просьбу Анатоль задрожал всем телом. Его темные ресницы опустились, и он снова обнял ее — страстно и благоговейно.

Само время остановилось. Солнце повисло над горизонтом, вереск застыл в неподвижности вместе с ветром. Губы Анатоля прижались к губам Медлин с такой страстной нежностью, с какой еще ни один Сентледж не целовал свою невесту. То был поцелуй воина, смелый и требовательный, не оставляющий пути к отступлению.

Медлин запустила пальцы в его густые волосы, жадно ответила на поцелуй. Его язык дразнил ее, двигаясь в простом безыскусном ритме, и она трепетала в его объятиях.

Она встала на колени с ним рядом, обвив руками его шею, прижавшись щекой к его щеке, а он, в ожидании более тесной близости, нетерпеливыми руками снимал с нее одежды одну за другой.

Медлин стояла на ковре вереска совсем обнаженная, ощущая каждой частицей тела жадный взгляд Анатоля, но не испытывала желания прикрыть наготу. Стыд, ложная скромность остались в том разумном чопорном мире, где она когда-то обитала. В мире, который она едва могла вспомнить.

Тот же вольный ветер, что с детства обвевал Анатоля, преобразил Медлин. Словно древняя дева-язычница, она отбросила на спину пышные волосы, гордо выставив напоказ упругие груди. С горящими глазами Анатоль сбросил плащ, расстелил его на земле — черное брачное ложе посреди пурпурного вереска. Он рванул рубашку на груди так, что посыпались пуговицы, поспешно освободился от остальной одежды.

Он стоял над Медлин, и солнце играли на его мощном загорелом теле. Буйная грива черных волос, рельефные мускулы, напряженная плоть — он походил на языческого бога, готового соблазнить смертную деву. Его взгляд скользил по ее обнаженному телу, пробуждая в ней странные ощущения.

Медлин с легким вздохом выгнула спину. Ее кожу словно покалывали тысячи крошечных иголок. Может быть, виной тому было тепло солнечных лучей, прикосновение ветра, но ей казалось, что ее тело поглаживают чьи-то тонкие чувствительные пальцы.

Неужели возможно, чтобы мужчина мог ласкать женщину одним лишь взглядом? Но как бы ни были утонченны эти ласки, Медлин жаждала иных, более реальных.

Когда Анатоль опустился рядом с ней на колени, она с силой провела ладонями по его широким плечам, длинным рукам, осторожно миновав не зажившую рану от ножа Романа. Ее пальцы, следуя за восхищенным взглядом, касались выпуклых мускулов на груди, перебирали темные курчавые волосы. Он переносил эти изыскания со стоицизмом воина, но она чувствовала, как содрогается его тело при каждом прикосновении.

Она ощутила прилив истинно женской гордости, осознав, какую власть имеет над этим могучим, несгибаемым мужчиной. Осмелев, ее пальцы спустились ниже — по твердому плоскому животу к той части тела, которая все еще оставалась для нее загадкой.

Медлин дважды ощущала ее силу внутри себя, но никогда прежде не решалась… Затаив дыхание, она сомкнула пальцы на его напряженной плоти. Горячее, пульсирующее, бархатно-гладкое… восхитительно!

С низким глухим стоном Анатоль перехватил ее запястье.

— Нет, дорогая, не сейчас. Я не должен потерять силу прежде, чем отдам ее тебе.

Медлин протестующе вскрикнула, но он зажал ей рот пылким поцелуем. Ладони его сжали ее груди, обжигая, словно раскаленная сталь. Не отрываясь от ее губ, Анатоль принялся ласкать большими пальцами ее соски, так что они мгновенно набухли и затвердели, и тогда с губ Медлин сорвался хриплый стон.

Он положил ее на плащ, могучим телом загораживая от солнца. В глазах смешивались желание и грусть.

— Ах, Медлин, отчего только я не обладаю даром красноречия? Каким я был глупцом, когда требовал тишины! У меня не хватало смелости сказать…

— Tec, — прошептала она, прижимая кончики пальцев к его дрожащим губам.

— Но я не сказал, как ты красива, как я… Что я чувствую… — Он смущенно умолк. — У меня нет слов.

— Тогда покажите мне, милорд. Покажите, что чувствует ваше сердце.

С прерывистым вздохом Анатоль прижался лицом к ее плечу, покрыл поцелуями ее кожу. Он больше не касался Медлин так, словно боялся причинить ей боль. Казалось, он знает тайны ее тела лучше, чем она сама. Его руки безошибочно находили самые чувствительные местечки, и эти ласки не казались ни слишком нежными, ни слишком грубыми.

Желание нарастало в ней с неудержимой силой. Она выгибалась под тяжестью его тела, пальцы лихорадочно гладили его спину.

Вот к чему она стремилась, чего ждала, лежа без сна в своей спальне! Именно за этим она приехала из далекого Лондона, оставив за собой семью и привычную жизнь.

Не утонченный поэт с задумчивым взглядом и сладкими речами был ей нужен, а этот грубый простой мужчина с его немногословием и неимоверной внутренней силой. Его мозолистые руки, глаза, полные тайной печали, твердые губы, сердце, таившее в себе неисчерпаемые запасы нежности.

Когда рука Анатоля скользнула к ее бедрам, Медлин сама открылась навстречу нетерпеливой и жаркой мужской плоти.

На миг он замер, глядя ей прямо в глаза, и казалось, что этот взгляд проникает в самую тайную суть ее женского естества. Потом одним мощным ударом он вошел в нее, и не было ни боли, ни разочарования, ни отчаяния — лишь глубокая радость естественного слияния двух тел.

Прильнув к ее губам, Анатоль начал двигаться, увлекая и Медлин вслед этому ритму.

Тела их слились в размеренном движении, древнем и первобытном, как мир, как возвышавшийся над ними камень. Лихорадочные поцелуи Анатоля перемежались еле слышным шепотом — словно молитву, Анатоль твердил ее имя.

Подхваченная мощной волной страсти, Медлин ухватилась за его плечи, и вместе они унеслись в тот мир, где не было ни боли, ни разума, одни лишь чувства.

Синее небо, огромный камень, пурпурный вереск — все исчезло для Медлин, осталось лишь жаркое тело, испытующий взгляд темных глаз, который словно чего-то требовал и ждал.

Медлин знала — чего. В темной влажной глубине ее лона рождалась сладостная неудержимая волна. Впившись ногтями в плечи Анатоля, она выгнулась дугой, и ликующе закричала. Волна наслаждения унесла ее в небеса.

Ее тело сотрясалось в сладких судорогах, постепенно утихавших. Потом она вернулась на землю, и ее затуманенные глаза увидели Анатоля.

Его губ коснулась мимолетная улыбка, улыбка свершения, и тогда он перестал сдерживаться. Одно завершающее движение — и он с хриплым криком выгнулся и запрокинул голову.

Этот крик полетел к далеким холмам, словно торжествующий клич древнего воина, одержавшего победу. Задыхаясь, он рухнул на Медлин, накрыв ее тяжелым, горячим телом.

Долгое время на вершине холма царила полная тишина, нарушаемая лишь шелестом вереска да криками чаек, летящих к морю.

Перекатившись набок, Анатоль прижал Медлин к мокрой от пота груди. Солнце уже опускалось, ветер стал более резким, но Медлин не чувствовала холода, все еще погруженная в блаженную истому.

Но Анатоль прикрыл ее краем плаща, и она уютно устроилась, положив голову на его грудь, слыша затихающий стук его сердца.

Медлин, однако, никак не могла успокоиться. Душа ее была преисполнена благоговейным восторгом и изумлением, словно она только что стала свидетельницей чуда.

Она давно чувствовала, что в Анатоле есть тайный огонь, потребность в любви. Нужна была лишь женщина, способная пробиться сквозь броню его показной грубости, найти путь к его сердцу, полному страсти и нежности.

Но Медлин никогда не была полностью уверена, что сама на это способна, а с недавних пор утратила всякую надежду. Ее глаза наполнились слезами радости, облегчения и благодарности, но она поскорее смахнула слезы, боясь напугать Анатоля. Его лицо выражало полный покой, резкие складки разгладились, морщинки исчезли, словно время для него повернуло вспять.

Он взглянул на нее и с улыбкой спросил:

— Ну и как?

Медлин понимала, о чем он спрашивает, и с радостью отметила, что в его голосе нет и следа тревоги или неуверенности.

— Это было… терпимо.

В одно мгновение уверенность исчезла, в глазах мелькнула боль. Ее сердце преисполнилось раскаянием, а всякое желание его дразнить пропало.

Медлин легла на грудь мужу, подперев рукой подбородок.

— Ты прекрасно знаешь, что со мной сделал, — промурлыкала она, — и я тоже кое-что узнала.

— Что же?

— Я поняла, почему твоя бабушка не выпускала из постели твоего деда три дня подряд.

Зубы Анатоля блеснули в улыбке, полной мужской гордости и истинно сентледжского самодовольства. Медлин нашла эту улыбку очаровательной.

— Я подумываю о том, чтобы продержать тебя голым на этом холме целую неделю. Он ухмыльнулся:

— Ничего не имею против, мадам. Но как же мой конь?

— Просто сними с него узду, и пусть бежит на волю… искать свою выбранную кобылу.

— Он мерин.

— О-о, — огорчилась Медлин. — Бедная лошадка!

Анатоль громко рассмеялся. Потом сжал ее лицо в ладонях, поцеловал кончик носа, и Медлин поняла, что все изменилось.

Они больше не были двумя отчаянно одинокими» людьми, сведенными вместе волею блаженного старца. Они стали настоящими любовниками, которые обмениваются нежными словечками, игривыми ласками, понятными лишь им двоим шутками.

Анатоль прикусил зубами мочку ее уха, и Медлин в блаженстве закрыла глаза. Теперь она действительно понимала, почему жены Сентледжей так неохотно отпускали от себя своих мужчин. Конечно, если эти мужчины были похожи на Анатоля.

Дело было не только в мгновениях безумной страсти, важно было все, что следует за этими мгновениями, — смех, нежные поцелуи, ощущение безопасности, которое дарят его сильные надежные руки. Волнующее сознание того, что этот величественный, суровый человек принадлежит ей и только ей.

Внезапно Анатоль замер и склонил голову набок, словно прислушиваясь к чему-то.

Медлин уже не впервые видела на его лице это настороженное выражение, и оно неизменно вселяло в нее тревогу. Однако она решила не обращать на него внимания, ей казалось, что ничто не в силах нарушить очарования этого волшебного дня.

Она погладила Анатоля по щеке, но он ласково отвел ее руку, присел на корточки. Каждый мускул его тела напрягся, глаза потемнели, а на лице появилось отрешенно-сосредоточенное выражение.

— Проклятие, — проговорил он, наконец, и виновато улыбнулся Медлин. — Если хочешь, чтобы я неделю провел нагишом, то нам лучше уединиться в моей спальне. Кто-то едет.

Как Медлин ни напрягала слух, она слышала лишь шум ветра, гулявшего в траве, и далекое ржание лошади Анатоля.

— Ничего не слышу, — пожаловалась она. Но Анатоль уже вскочил на ноги и торопливо одевался.

— Поверь, милая, сейчас сюда во весь опор несется Квимби. Он хоть и смахивает на старого повесу, душа у него пуританская. Я не могу упасть в глазах своего лучшего конюха.

Он со смехом бросил Медлин одежду. Та повиновалась, хотя ее не покидало чувство недоумения.

Не успела она надеть амазонку, как сама услышала вдалеке топот копыт.

На вершине соседнего холма показался всадник. Медлин вгляделась в даль и наконец увидела блестящую под солнцем лысину.

Рот ее удивленно приоткрылся.

— Это действительно Квимби! — Медлин порывисто повернулась к Анатолю. — Как ты узнал?

— Я… Как раз это я собираюсь тебе объяснить. Когда мы вернемся домой.

Избегая ее взгляда, он поднял плащ, отряхнул его от приставших травинок и стал спускаться по склону навстречу стремительно приближавшемуся всаднику.

— Квимби! — Он помахал рукой. — Что у вас там стряслось? Почему ты гонишь несчастное животное так, будто за тобой несется свора Мортмейнов… — Слова замерли у него на устах, когда Квимби на полном скаку осадил гнедую кобылу так, что она взвилась на дыбы. Даже издалека по лицу Квимби было видно, что случилось что-то серьезное.

Старик дышал, как загнанная лошадь. До Медлин долетали лишь обрывки фраз:

— Милорд… Повсюду вас искал… Мы послали за доктором Мариусом. Это Уилл, юный Уилл Спаркинс.

Анатоль окаменел, однако не задавал вопросов, просто кивнул. Квимби развернул кобылу и с той же скоростью поскакал обратно. Анатоль бросился к своей лошади.

— Анатоль! — крикнула ему вслед Медлин, поспешно надевая туфли.

Он даже не обернулся. Он забыл о ней. Растерянная и чуть испуганная, она побежала следом, но сумела догнать его, лишь когда он уже стоял, держа повод лошади.

— Анатоль! — воскликнула она. — Что случилось? Что с Уиллом?

Муж глянул на нее, и у нее перехватило дыхание. Никогда еще она не видела в человеческих глазах выражения столь безграничного отчаяния.

— Ты… ты даже не спросил, что случилось, нерешительно проговорила она.

— Я и так знаю, — хрипло ответил Анатоль.

Вскочив в седло, он наклонился, обхватил ее одной рукой за талию и усадил перед собой. Потом развернул коня, цокнул языком и послал в, галоп, лишив Медлин возможности задавать вопросы.

Она могла лишь сидеть, испуганно скорчившись и изо всех вцепившись в высокую луку седла. Хотя солнце все так же сияло в небесах и вереск по-прежнему колыхался от ветра, для Медлин все изменилось.

Тени вернулись.

17

В большой приемной толпились слуги. Лакей Тим утешал Нэнси, кухонную девушку, которая рыдала, уткнувшись в передник, дородная кухарка шепталась со старым Раули, егерем. Конюхи с грубыми лицами жались к хорошеньким горничным, и все тихо переговаривались.

— А-а, стало быть, темная сила его светлости опять принялась за работу?

— Да, у него снова было видение.

— Но он ведь предупреждал парня, разве нет? Он сказал ему: «Держись подальше от топора».

— Даже если б Уилл и послушал, толку бы все равно не вышло. Ты хоть раз слыхал, чтобы предсказание хозяина не сбывалось?

Шепот прекратился, едва в приемную вихрем ворвался сам хозяин замка Ледж. Он сбросил плащ, не глядя отшвырнул его. Встревоженная жена шла за ним следом.

При виде собравшихся слуг Анатоль резко остановился, свирепо огляделся по сторонам. Никто не пошевелился, но Анатоль почувствовал, как они внутренне отшатнулись от него — все эти добрые люди, которые, как уверяла Медлин, так его обожали.

Он видел в их лицах не любовь, а страх. Никто из них не решался встретиться с ним взглядом — они рассматривали носки башмаков, теребили завязки передников — словом, старались смотреть куда угодно, только не на него.

— Убирайтесь отсюда, — рявкнул Анатоль, — и займитесь своими делами! Вы ничем не поможете Уиллу, если будете слоняться здесь.

Они стали торопливо расходиться, только у Бесс Киннок хватило смелости метнуть в него полный ненависти взгляд. Один за другим слуги исчезали, пока он не остался в одиночестве. Так бывало уже не раз, вернее, каждый раз, когда его видения превращались в жуткую реальность.

Вот только на этот раз Анатоль был не один. Он стиснул руку Медлин… и вдруг осознал, что цепляется за нее, словно за единственное звено, соединяющее его с миром разума. Несмотря на тревогу и недоумение, вызванное поведением слуг, жена осталась рядом с ним.

Да, прозвучал в голове его въедливый голос, но останется ли она рядом, если узнает правду? Или отшатнется от него, как все остальные?

А если это случится сейчас, после того, как они любили друг друга под волшебным камнем, — сможет ли Анатоль это пережить? Или сердце разорвется, душа умрет?

Он погладил Медлин по щеке, и она улыбнулась в ответ. Ее глаза цвета весенней травы излучали утешение и поддержку. Как ему хотелось раствориться в свете этих глаз, вернуться вместе с ней обратно в холмы. Но день, который Анатоль провел в ее объятиях, уже казался далеким прошлым. Солнце и вереск, смех и любовь были только сном. Теперь его грубо разбудили, и он вернулся к привычному кошмару.

Кошмару, который он не станет делить с Медлин.

Анатоль разжал пальцы.

— Тебе лучше присмотреть за девушками, — сказал он. — Нэнси вот-вот ударится в истерику. А я пойду к Уиллу.

— Но, Анатоль, мне больше хотелось бы пойти с тобой.

— Нет! Там Мариус. Уилл в тебе не нуждается.

— Я думала не об Уилле, милорд. Мне казалось, что, может быть… — Она подняла на него серьезные глаза. — Может быть, я вам нужна?

Нужна ли? Так нужна, что страшно разлучиться с ней хоть на минуту. Но еще сильнее было желание уберечь Медлин от мрачной сцены, от вида крови и боли, от диких воплей Уилла. И более всего — от самого себя.

Анатоль отвернулся и вынудил себя произнести повелительно:

— Делайте, как я вам велю, мадам.

Медлин вздрогнула от боли… и эта боль тяжким грузом легла на его сердце.

Он прошел по длинному проходу, который вел в помещения для слуг, подошел к буфетной. Эта комната рядом с кухней служила чем-то вроде лазарета еще с тех времен, когда леди Дейдра варила свои целебные снадобья. Анатоль издали ощутил присутствие Уилла, и страдания юноши нахлынули на него кровавой волной.

Он скакал во весь опор, чтобы поскорее попасть домой, но теперь замедлил шаг, вспоминая свои прежние бесплодные попытки предотвратить то, чего предотвратить нельзя.

Анатоль выходил в холодное море, пытаясь спасти потерпевших кораблекрушение моряков, хотя знал, что они должны утонуть. Скакал, как безумный, к дому Кинноков лишь затем, чтобы увидеть предсмертный взгляд Мэри Киннок на ее новорожденного младенца. Бежал в полночь по дорожкам сада, чтобы остановить мать.

А теперь — Уилл.

Анатоль не знал, хватит ли у него сил снова пройти через это. Ну да выбора у него все равно нет. Сентледж может рассчитывать только на себя. Пожалуй, это был единственный урок, который он твердо усвоил. Только добрый наставник мистер Фитцледж забыл упомянуть о том, сколько неудач ждет его на этом пути.

Стиснув зубы, Анатоль распахнул дверь. В буфетной горели свечи, потому что за окном уже смеркалось, и в их свете вырисовывалась мрачная картина. Уилл лежал на дубовом столе, под его плечи были подложены подушки, тело сотрясалось от невыносимой боли. Одна штанина была отрезана, обнажая страшную рану ниже колена — кровавое месиво, из которого торчали обломки костей и обрывки сухожилий. Анатоль застыл на пороге, хотя зрелище не отличалось от того, что он ожидал увидеть. Но это не умаляло его ужаса. Как всегда.

Люциус Тригхорн стоял в головах раненого, словно Часовой, а Мариус трудился над раной. Худое лицо молодого врача светилось странной мрачной красотой — словно лицо ангела смерти. В нем были нежность и бесконечное терпение, чувствительный рот время от времени слегка подергивался, ибо Мариусу было дано ощущать страдания ближнего, как собственные.

Мариус бормотал что-то ласковое и одновременно накладывал на бедро Уилла тяжелый зажим. С губ юноши вырвался крик боли, Триггу пришлось придерживать его. Уилл извивался и стонал в руках старика, слипшиеся пряди соломенных волос закрывали его обезумевшие от боли глаза.

Эти глаза были такими чистыми и доверчивыми в ту ночь, когда Анатоль прочел в них приговор юноше. Тогда он приказал Уиллу не брать в руки топор, а потом… Потом просто о нем забыл.

«Да, — с болью подумал Анатоль, — в те дни я был слишком поглощен Медлин, каждую минуту думал только о ней».

Но ему следовало бы найти время подумать и об Уилле. Он мог бы сделать для его спасения больше, чем раздавать бессмысленные приказы. Например, приставить к нему кого-то из слуг, чтобы постоянно следил за парнем, приказать убрать из замка все топоры или…

«Мог бы, мог бы, мог бы…» Эти слова стучали в висках Анатоля, словно литания, слишком знакомая и бесполезная. Он прислонился к дверному косяку.

Первым заметил его Мариус. Велев Триггу промывать рану, он вытер руки о фартук, подошел к Анатолю и заговорил, понизив голос, чтобы Уилл его не слышал:

— Да, кузен, твой слуга хорошо поработал над своей ногой, но он не умрет.

— Я знаю, — хрипло сказал Анатоль.

— Но рана слишком глубокая. Я не смогу сшить все мускулы и сухожилия, повреждения слишком серьезны. Его нога… ногу придется отрезать.

— Черт побери, я знаю!

Мариус пристально посмотрел на Анатоля, в его глазах мелькнуло понимание.

— Прости, — сказал он, — я не сразу понял… Сочувствие Мариуса лишь усугубляло боль и отчаяние Анатоля. Он прошел мимо кузена, заставил себя подойти к Уиллу, взглянул ему в лицо. Миловидный юноша исчез, превратившись в перепуганного мальчишку, и в то же время в его лице уже угадывался будущий жалкий калека.

При виде Анатоля глаза Уилла расширились от ужаса.

— Хозяин, — пролепетал он, — простите меня. Я этого не хотел. Не хотел вас ослушаться. Только я забыл, что вы сказали насчет топора.

— Ничего, Уилл, ничего, — пробормотал Анатоль. Извинения Уилла словно лезвием топора вонзались в его собственную грудь.

— Он выставлялся перед девицами — Нэнси и этой дочкой Кинноков, — проворчал Тригхорн, скрывая участие под маской неодобрения.

— Я только хотел показать, какой я сильный… а топор был слишком тяжелый. Он соскользнул. Простите, хозяин, мне так…

— Перестань извиняться, черт тебя побери! — бросил Анатоль куда резче, чем хотел. Уж лучше бы Уилл проклинал его, плюнул бы ему в лицо, как это сделала Бесс Киннок, когда умерла ее мать…

Крупные слезы катились по лицу Уилла, и Анатоль неловко погладил его по голове, убрал волосы с лица.

— Я сержусь не на тебя, парень, — уже мягче проговорил он.

— Но… Я же испортил свою новую ливрею. Что я скажу хозяйке?

— Она не будет сердиться. Она купит тебе новую ливрею, и все будет…

«Хорошо». Эта ложь застряла у Анатоля в глотке, потому что он увидел, что Мариус уже разложил на столе хирургические инструменты. Свет свечей холодно играл на острых зубьях пилы, ампутационном ноже, иглах.

Анатоль ощутил приступ тошноты. Он схватил кузена за руку, уволок его в дальний угол.

— Ради всего святого, Мариус, — зашептал он в отчаянии, — ты уверен, что это единственный выход? Ты же учился в университете, перечитал все секретные записки Дейдры. Вопреки всем обычаям ты стал и врачом, и хирургом одновременно. Никто из живущих не смыслит в медицине больше тебя. Ты должен…

Мариус печально покачал головой, и Анатоль умолк.

— Прости, Анатоль. Моя способность ощущать чужую боль намного превосходит дар исцеления.

В сущности, Анатоль и не ожидал другого ответа, но все равно ощутил крушение надежды. Надежды, которая вспыхнула на миг и тут же угасла.

Он выпустил руку Мариуса, устало прислонился к стене.

— Тогда начинай.

— Да, но, думаю, тебе лучше уйти. Тебе незачем здесь оставаться и…

— И опять проходить через все это? — С губ Анатоля сорвался полный горечи смешок. — Это часть моего наследства, кузен. Переживать каждое несчастье дважды.

— Тогда возьми себя в руки. Я не уверен, что смогу сделать все, как надо, ощущая и его боль, и твою.

Тихие слова Мариуса, мука в его глазах пристыдили Анатоля. Он забыл о том, что он не единственный из Сентледжей, кто страдает от своего дара.

Но в жизни Мариуса уже никогда не будет света. А у него есть Медлин.

Анатоль никогда не умел утешать, так же как не умел принимать утешение. Он только положил руку на плечо Мариуса, слегка сжал пальцы. На секунду их взгляды скрестились, и оба с новой силой ощутили свое родство и близость.

Мариус вернулся к своему печальному занятию, а Анатоль постарался исполнить просьбу кузена — подавить чувства, посадить их под замок. Это получалось у него лучше, пока в его жизнь не вошла Медлин. Он умел держать свои страхи, печали и боль в самых потаенных уголках души и не выпускать на волю… но эта женщина пробудила его душу.

Держать себя в руках ему стало еще труднее, когда Уилл понял, что должно произойти.

— Нет! — закричал он, пытаясь скатиться со стола.

Тригг навалился на него, но Уилл вырывался что было сил. Слова Мариуса потонули в отчаянных рыданиях юноши.

— О нет! Ради бога, прошу вас, дайте мне умереть!

Тригг прижал его плечи к подушкам, но Уилл рванулся к Анатолю. В его глазах плескался ужас.

— Хозяин, пожалуйста, не позволяйте им меня калечить! Простите! Я никогда больше вас не ослушаюсь! Помогите мне!

Анатоль зажмурился, отвернулся, не в силах выносить этих криков, которые точно пронзали душу. Мариус направился к двери, чтобы позвать еще кого-нибудь на помощь, но Анатоль приказал:

— Отпустите его!

Тригг изумленно посмотрел на хозяина и застыл в нерешительности. Мариус неодобрительно нахмурился.

— Держите мальчика покрепче, мистер Тригхорн, — сказал он. — Милорд, я настаиваю, чтобы вы…

— Проклятие, я не хочу, чтобы с парнем обращались так грубо! Тригг, отпусти его. Немедленно!

Взгляд Тригга метался между Мариусом и Анатолем, но, как всегда, он подчинился приказу хозяина и, отпустив руки Уилла, отошел в сторону.

Уилл приподнялся на локтях, его грудь тяжело вздымалась и опускалась. Он устремил на Анатоля взгляд, полный облегчения и благодарности. Этот взгляд ужалил Анатоля, словно раскаленный клинок, он-то знал, что сейчас разрушит надежду юноши.

Он пристально посмотрел в глаза Уиллу, прижал ко лбу дрожащие пальцы, чтобы лучше сосредоточиться, и увидел, что лицо Уилла исказилось от ужаса. Юноша понял, что замышляет хозяин.

— Не надо! Пожалуйста, не надо!

Стараясь не слышать этой мольбы, Анатоль сосредоточил свою силу в двух невидимых руках, которые нежно, но с нечеловеческой силой прижали Уилла к столу.

В висках у него застучало, зрение померкло, и как бы издалека он услышал голос Мариуса:

— Анатоль, ты не сможешь…

— Займись своим делом, Мариус, — хрипло проговорил Анатоль. -: И побыстрее.

Потом все исчезло. Остались только Уилл, темная сила и боль, пульсирующая в голове.

Боль, которая стала еще сильнее, когда раздался первый душераздирающий вопль Уилла.

Тихая ночь опустилась на замок Ледж. Небо было похоже на черный бархат, расшитый бисером звезд. Море мерно дышало, и лунный свет блестел на его поверхности.

Но Анатоль, глядя из окна своего кабинета, видел лишь кромешную тьму, а в ушах у него до сих пор звенели крики и рыдания Уилла. Теперь он мог добавить голос Уилла Спаркинса к другим голосам — тех, кого он проклял своими предсказаниями и не сумел спасти.

Голова все болела от чрезмерного напряжения, а в сердце росло желание поступить так, как он поступал всегда после столь мрачных событий, — бежать от своего наследия, бежать из дома; спрятаться в скалах, как прячутся дикие животные, чтобы зализать раны. Там Анатоль мог кричать во весь голос о своем отчаянии, и никто не слышал его, кроме ночных птиц и волн, бьющихся о берег.

Увы, на сей раз его удерживало данное Медлин обещание никогда больше от нее не убегать. Обещание, которого не следовало давать так же, как не следовало ласкать ее там, на холме, так и не признавшись в своем адском даре.

Проклятый человек вообще не имеет права любить.

Он не знал, когда расскажет ей правду. Но сейчас, когда так болела голова, когда силы почти оставили его, — об этом не могло быть и речи. Он прислонился лбом к стеклу, желая лишь одного — остаться в одиночестве и восстановить силы.

Хотя его чувства сейчас работали вполсилы, он уловил чье-то приближение. Слуга? Неужели нашелся смельчак, рискнувший подойти в этот день к нагнавшему на всех ужас хозяину?

Анатоль поднял голову, стараясь сосредоточиться. Что-то мягкое вошло в его усталый разум, что-то теплое и яркое прорезало царившую в нем тьму.

Медлин.

Едва он успел выпрямиться и хоть немного овладеть собой, как дверь приоткрылась, и Медлин заглянула в кабинет.

— Анатоль, — позвала она, — могу я войти?

— Да. — Что еще он мог сделать? Только встать поглубже в тень, чтобы она не смогла разглядеть его лицо. С самого возвращения в замок он избегал оставаться с ней наедине, боясь прочесть в ее глазах вопросы, на которые не смог бы ответить.

Медлин шагнула в комнату. Пламя свечей играло на золотистом шелке ее капора, на блестящих мягких волосах, окружало сияющим ореолом ее тонкое лицо сказочной феи. От одного ее вида у Анатоля захватило дух.

Может быть, он не имеет права любить ее, но все же любит…

Медлин подошла ближе, и Анатоль понял, что она тоже очень устала. Пока он трудился над Уиллом, ей пришлось успокаивать близких к истерике девушек и наводить порядок в доме, где все пошло кувырком. И ей это удалось.

Казалось, сам дом успокаивается в ее присутствии. «И в этом вся Медлин, — подумал он с гордостью и нежностью, — она и в аду ухитрилась бы навести порядок».

Ад… Замок Ледж. В такие ночи это было одно и то же. Медлин остановилась у письменного стола, убрала на место выбившуюся из прически прядь… и даже улыбнулась бледной улыбкой.

— Кажется, все угомонились. Даже Уилл лежит спокойнее.

— Хорошо, — пробормотал Анатоль.

— Однако Мариусу пришлось уехать. Его вызвали к дочери нашего арендатора, она заболела. Мистер Тригхорн будет смотреть за Уиллом, и если появятся признаки лихорадки, то Мариус просил, чтобы за ним послали. Ваш кузен очень добрый человек.

— Да.

— На прощание он мне сказал: «Позаботьтесь о нем, Медлин».

— Мог бы и не говорить. Он-то должен знать, что ты сделаешь для Уилла все, что в твоих силах.

— Он говорил не об Уилле. — Медлин устремила на Анатоля серьезный, открытый взгляд. — О вас, милорд.

Анатоль мысленно послал ко всем чертям Мариуса вместе с его заботой. Отвернувшись к окну, он проговорил фальшиво бодрым голосом:

— Ничего со мной не случится, дорогая. Медлин обошла стол, встала между Анатолем и темным окном. Убрала с его лица волосы, приложила ладонь ко лбу, и ее нежное прикосновение немного смягчило боль.

— У тебя совсем больной вид.

— Я просто устал.

— Тогда пойдем в постель, — прошептала она.

Сердце Анатоля замерло. Как долго он ждал этих слов, как долго ждал, чтобы Медлин посмотрела на него так! Сегодня днем он торжествовал, потому что твердо знал — он пробудил в ней страсть… но в ее сердце не был уверен вплоть до последней минуты.

Сейчас глаза ее излучали мягкий свет, как будто… как будто она и впрямь его любит. И ему неудержимо захотелось прижать ее к себе, сделать все, что в его силах, чтобы она так смотрела на него всегда.

Даже продолжать ее обманывать.

Вздохнув, Анатоль отвел ее руку.

— Прости, — сказал он. — В постели от меня сегодня толку не будет.

Щеки Медлин слегка порозовели.

— Мне не надо никакого «толку». Я только хочу, чтобы ты отдохнул рядом со мной.

Искушение было велико, но Анатоль по собственному горькому опыту знал, каким он будет нынешней ночью — беспокойным, резким, невыносимым.

— Боюсь, сегодня я даже для этого не гожусь. — Торопливо поцеловав ее в лоб, он проговорил: — Ступай в постель без меня.

Но Медлин не тронулась с места, глядя на него с бесконечной печалью.

— Пожалуйста, не делай этого.

— Не делать чего?

— Не нарушай обещание. Ты поклялся, что не будешь от меня убегать.

— Я и не убегал. Вот я стою перед тобой, разве нет?

— Да. — Она положила руку ему на грудь, прямо на сердце. — Но твои сердце и разум далеко отсюда. Они в том темном и страшном месте, куда мне нет доступа.

— Чепуха! Медлин, ты придумываешь бог знает что.

— Нет, не придумываю. Прошу тебя, скажи, что случилось.

— Ничего! — Он чувствовал себя виноватым, и поэтому в его голосе прозвучало раздражение. — Я всего-навсего помог Мариусу отпилить мальчишке ногу.

— То, что случилось с Уиллом, ужасно, — с грустью согласилась она. — Я знаю, что он твой любимец. И все его любят. Такой милый, застенчивый юноша! Но это был несчастный случай, просто несчастный случай. А ты ведешь себя так, словно виноват в том, что произошло.

— Может, так оно и есть.

— Нет! Ты сделал для Уилла все, что мог. Ты сразу же поспешил в замок, пригласил своего кузена лечить Уилла, даже помогал ему. Не знаю, найдется ли в Лондоне хоть один человек знатного рода, который сделал бы то же самое для своей жены, не говоря уже о лакее.

— Но этого недостаточно. Я должен был его защитить.

— Ты не можешь защитить весь мир.

— Нет, но я должен, по крайней мере, уметь спасать тех, кого… — Анатоль осекся и прикрыл рот ладонью.

Но Медлин докончила за него:

— Ты имеешь в виду тех людей, которым ты смотрел в глаза, а твои темные силы призвали на их головы проклятие?

Анатоль дернулся, словно она выстрелила в него из пистолета.

— К-как ты… — пролепетал он, заикаясь. — Откуда ты…

— Как я узнала? От Бесс Киннок. Она рассказывает слугам какие-то очень странные истории.

— Какие? — спросил Анатоль. От ужаса кровь застыла у него в жилах.

— Она говорит, что это ты виноват в смерти ее матери и в том, что случилось с Уиллом. Что ты колдун, наделенный демонической силой, как все Сентледжи, и тому подобную чепуху.

Итак, Медлин наконец узнала, но все еще не верит этому. Анатоль облегченно перевел дух.

— Полагаю, Бесс надо рассчитать, — продолжала Медлин.

— Нет, — твердо ответил Анатоль. Он не мог выгнать девушку за дверь только за то, что она осмелилась сказать правду.

— Но, Анатоль, она очень дурно влияет на других служанок. Конечно, ни один разумный человек не может в это поверить, но…

Медлин вдруг осеклась. Она смотрела на него, словно не веря своим глазам. Анатоль не знал, что она увидела в его лице — стыд или вину, но что-то его выдало.

— Мой бог! Анатоль, ты… ты сам в это веришь! Он хотел отвернуться, но она зажала его лицо в ладонях, заставила смотреть себе в глаза.

— Нет, Анатоль! Дорогой мой, милый… Нет! Я могу принять вашу легенду об Искателе Невест, но такие предрассудки… Дикие, подлые, злые! Это неправда, и я тебе это докажу. Посмотри мне в глаза, — предложила она. — Ты видишь в них что-нибудь ужасное?

Она нежно улыбнулась, и в этой улыбке была та же доверчивая невинность, с которой смотрели на него Уилл, Мэри Киннок, родная мать.

— О боже! — глухо застонал Анатоль, отпрянув от нее. Стальные когти ужаса сдавили его сердце при одной мысли о том, что когда-нибудь он посмотрит в ее глаза и увидит…

— Никогда больше так не делай! Не вводи меня в искушение… — Он отвернулся, закрыл лицо руками. — Медлин, пожалуйста, уходи. Сегодня я не могу с тобой говорить. У меня серьезные трудности, но я сам во всем разберусь, как делал это всегда.

Медлин обеими руками ухватила его руку повыше локтя» прижалась виском к его плечу.

— Анатоль, прошу тебя! Как ты можешь отворачиваться от меня? После всего, что произошло между нами сегодня… Поговори со мной! Позволь тебе помочь! Что бы тебя ни мучило, мы можем это спокойно обсудить, как поступают разумные люди.

Он провел ладонью по лбу. Пульсирующая боль в голове не утихала, лишь становилась все сильнее. Анатоль казался себе загнанным зверем, который окружен охотниками — ее нежностью, ее сочувствием.

— Не все подвластно разуму. Есть многое, чего нельзя понять и нужно просто терпеть.

— Но, Анатоль…

— Проклятие! Оставь меня в покое! — Он с силой оттолкнул жену.

Она отступила на шаг, глядя на него глазами раненого животного. Наступила ужасная тишина. Потом Медлин опустила глаза.

— Хорошо, — сказала она. — Если ты этого хочешь.

Когда она выскользнула из комнаты, Анатоль не испытал облегчения. Напротив, ему показалось, что вместе с ней ушел сам свет, и он остался один в кромешной тьме.

Он ругал себя за глупость и трусость, но не переставал цепляться за мысль, что поступил правильно, заставив ее уйти. Взбудораженные темные силы могли вырваться на волю в любое мгновение, и оставаться с ним рядом сегодня ночью было небезопасно.

Но разве когда-нибудь это было безопасно?

Он опустился на стул, в ушах, не переставая, звенел печальный голос Медлин:

«Как ты можешь отворачиваться от меня? После всего, что произошло между нами сегодня?»

Именно из-за того, что произошло между ними сегодня, он и не мог сказать ей правду. После многих лет, проведенных в маленьком личном аду, он познал рай в объятиях Медлин. И слишком боялся ее потерять.

Завтра… говорил он себе, потирая ноющие виски. Завтра, когда перестанет так ужасно болеть голова, когда появятся силы, он обнимет Медлин и увезет ее с собой в зеленые холмы. И может быть, она сумеет забыть о том, что узнала. Может быть, они оба смогут забыть.

Завтра… Анатоль настороженно выпрямился, почувствовав, что Медлин не намерена ждать так долго. Она возвращалась, и каждый ее легкий шаг наполнил его сердце ужасом. Если она будет плакать и умолять, он может потерять власть над собой.

Когда Медлин появилась в дверях, взгляд ее был спокоен и ясен, но в ее спокойствии, в непривычно холодном выражении бледного лица угадывалась твердая решимость, и в душе Анатоля шевельнулось предчувствие непоправимой беды.

Это ощущение усилилось, когда он увидел, что Медлин сжимает в руках вложенный в ножны меч Сентледжей.

Она твердым шагом прошла через комнату и положила меч на письменный стол. Кристалл на рукоятке зловеще сверкнул.

— Милорд, я возвращаю вам этот предмет, — сказала Медлин.

Анатоль устремил на нее непонимающий взгляд.

— Но он принадлежит тебе. Я вручил его тебе согласно нашему семейному обычаю.

— Да, я знаю. Вы должны были вручить его мне вместе с вашей душой и сердцем. — Она печально покачала головой. — Сегодня вы почти заставили меня поверить в легенду. В то, что мы принадлежим друг другу, что мы едины. Но теперь я поняла, что вы отдали мне только меч, а душу и сердце оставили при себе. А без них это всего-навсего бессмысленная вещь.

Глаза Медлин затуманились, и она выбежала из комнаты. Анатоль ошеломленно глядел ей вслед.

С минуту он сидел, поглаживая рукоять оружия, а проклятый кристалл сверкал, словно насмешливо подмигивая. Силы небесные! Никогда еще жена Сентледжа не возвращала мужу меч. Почему Медлин просто не вонзила клинок ему в сердце? Жизнь без нее не имеет смысла.

Неужели она не понимает? Он скрывал правду не для того, чтобы причинить ей вред, а чтобы защитить ее. Он хотел лишь одного — оградить ее, спасти от ужаса, убившего его мать. И самому спастись вместе с нею.

Но теперь Анатоль проклинал свое молчание.

Еще минуту он боролся с собой, хотя уже твердо знал, что должен делать. Наконец он поднялся, взял в руки меч.

Он нагнал Медлин, когда она уже почти дошла до своей спальни. Услышав оклик, она замерла, потом медленно повернулась к нему.

— Что вам угодно, милорд?

Ее глаза были спокойными, но в них застыла безмерная печаль. Анатоль долго вглядывался в ее лицо, чтобы навсегда запомнить… Но нет, он не мог с ней расстаться. Последние сомнения исчезли.

— Хорошо. Вы победили, миледи, — сказал он. Плечи у него поникли от сознания поражения. — Я расскажу вам все. Все, что вы хотите знать, или думаете, что хотите. Правду обо мне и моей семье.

Помолчав, он добавил:

— И да поможет бог нам обоим.

18

Язык пламени лизал сырую каменную стену. На лицо Анатоля ложились багровые отсветы, сообщая ему мрачное, почти демоническое выражение. Держа в одной руке факела другой сжимая запястье Медлин, он буквально тащил ее за собой по узкому проходу, ведущему в старое крыло замка. Она с трудом поспевала за его широкими шагами, стараясь не зацепиться за меч, висевший у него на боку.

Перед ними возникла тяжелая дубовая дверь. Страж, нарисованный над аркой, охранял скрывавшиеся за ней тайны. В неверном свете факела Сентледжский Дракон, летящий в клубах дыма, казался живым, и Медлин почувствовала, что ей уже не так хочется познать его тайну.

Ее тревожило лицо Анатоля — дикое, мрачное, полное отчаяния. Он походил на человека, стоящего на краю бездны. Может быть, сосредоточившись на собственном несчастье, она слишком далеко зашла со своими вопросами? С ее стороны было жестоко так мучить его после того, что ему пришлось пережить из-за Уилла.

Он боялся. Ее отчаянный воин, грозный хозяин замка Ледж боялся, и, когда она это осознала, на ее горле словно сомкнулись чьи-то ледяные пальцы. Что же могло скрываться за этой дверью? Какой правды о себе и своей семье так страшился Анатоль?

Она невольно стала перебирать, в уме все, что говорила Бесс Киннок. Колдовство, проклятия, демонические силы… Разум восставал и сопротивлялся, но вот сердце… Сердце сжималось от непонятного страха, безымянной угрозы, которой была насыщена атмосфера этого мрачного места.

Где— то далеко позади, в теплой и безопасной комнате, часы пробили полночь, и от этого звука по спине Медлин пробежал холодок. Когда Анатоль остановился перед дверью, Медлин попятилась.

— Анатоль, пожалуйста, — проговорила она. — Может быть, лучше подождать до завтра?

— Завтра мне может не хватить смелости.

— Но дверь закрыта, а ты забыл взять ключ. Он бросил на нее странный взгляд, потом повернулся к двери. Она задрожала и открылась.

У Медлин перехватило дыхание. Она ясно видела, что Анатоль не прикасался к двери. «Но нет, он должен был это сделать», — с отчаянием подумала она. Существовало и другое объяснение, но разум отказывался его принять.

Там должен быть какой-то секретный механизм, наконец, догадалась Медлин, и страх тут же уступил место любопытству. Но прежде, чем она успела задать вопрос, Анатоль вошел в дверь, увлекая ее за собой.

Она держалась за его руку, и крепость этой руки придавала ей духу. Они ступили в огромный зал, где царила кромешная тьма. В этом обширном помещении от факела было не больше толку, чем от крошечной свечки. В темноте лишь угадывались непонятные причудливые формы.

— Подожди здесь, — приказал Анатоль, выпустив ее руку. Медлин едва сдержалась, чтобы не уцепиться за его плащ.

Он ворвался в темноту и стал один за другим поджигать своим факелом большие факелы, укрепленные на стенах. Он делал это с таким ожесточенным видом, словно хотел не осветить это место, а спалить его дотла.

Когда в огромном зале стало светлее, Медлин испуганно огляделась по сторонам. Пламя факелов дрожало и трепетало, причудливые блики и тени плясали на том, что осталось от некогда величественного зала, бывшего некогда душой и сердцем средневекового замка.

Теперь здесь было холодно и пустынно. Обветшавшие гобелены горестно шептали о славе давно минувших времен. Сентледжский Дракон, вытканный на них, поблек, и в огромном зеве очага не горело веселое пламя. С резных стульев свисала паутина, а пыльный обеденный стол в грустном молчании ждал возвращения рыцарей, втайне зная, что они никогда не вернутся.

Не самое приятное место для того, чтобы оказаться здесь в глухую полночь, но долгожданных ужасов Медлин не обнаружила. Ни мертвецов, ни скелетов, ни прикованных к стенам безумцев.

Она перевела дух, осторожно прошла в глубь зала. Анатоль нашел на стене место для своего факела и подошел к ней.

— Это и есть ваша потайная комната, милорд? — проговорила Медлин. — Я не вижу здесь ничего, что стоило бы прятать.

Она улыбнулась ему, всем сердцем желая, чтобы он улыбнулся в ответ, чтобы снова стал тем мужчиной, который смеялся вместе с ней и ласкал ее на вершине холма… но перед ней стоял незнакомец с жестким, осунувшимся лицом и блуждающим взглядом.

— Зачем ты меня сюда привел? — спросила она.

— Ты хотела узнать правду, Медлин, и сейчас ты ее узнаешь. Тебе пора познакомиться с остальными Сентледжами.

— Но я уже познакомилась.

— Только с теми, кто жив.

Медлин недоверчиво взглянула на него.

— Ты хочешь сказать, что в замке обитают духи?

Анатоль мрачно кивнул.

— Но я не верю… — начала Медлин и осеклась, поймав себя на том, что говорит шепотом, словно боясь разбудить дух какого-нибудь давно почившего рыцаря. — Я не верю в духов, — повторила она более твердо.

В это мгновение дверь в зал захлопнулась. Медлин вздрогнула, одним прыжком подскочила поближе к Анатолю. Совсем рядом раздался низкий бархатный смех, и по коже у нее побежали мурашки.

Она взглянула на Анатоля, но он явно не был настроен смеяться.

— Кто… Что это? — еле слышно шепнула Медлин.

— Он, — процедил Анатоль, указывая в тень позади себя.

Медлин посмотрела туда и ничего не увидела. Только потом она поняла, что Анатоль указывал на огромный, больше, чем в натуральную величину, портрет, висевший над очагом. Средневековый рыцарь в полном облачении.

Она ощутила неясное беспокойство, но упрямо покачала головой.

— Нет, должно быть, это просто ветер. Портрет не может смеяться.

— Ветер тоже, миледи.

Если он старается ее напугать, то у него неплохо получается. Впрочем, жесткий взгляд Анатоля смягчился, и теперь Медлин увидела в его глазах сожаление и глубокую печаль. Он ободряющим жестом обнял ее за талию.

Напугать ее? Нет, если бы это зависело от него, он сию минуту подхватил бы ее на руки и унес подальше от этого неспокойного места. Его самого мучил страх перед кем-то или перед чем-то.

Этот сильный, мужественный человек не побоялся бы в одиночку сразиться с любым врагом — от орды Мортмейнов до неприятельской армии. Но он был совершенно беспомощен перед всеми этими семейными небылицами и хаосом, царившим в его разуме. Всю жизнь они преследовали его, как фамильный адский дракон, опаляя пламенем невежества и суеверия.

Если кому-то и суждено победить этого дракона, то только ей, Медлин. Это решение придало ей изрядную храбрость.

Она ласково отвела непослушные пряди, падавшие на лицо Анатоля, и весело проговорила:

— Хорошо. Тогда представь меня духу твоего предка, который, судя по всему, находит меня довольно забавной.

Анатоль неохотно отошел в сторону, чтобы она могла видеть портрет целиком. Медлин удивилась, что не заметила его раньше. Картина подавляла собой весь зал, а краски на ней совсем не выцвели, казались такими же свежими и живыми, как изображенный на портрете рыцарь.

Черные, как смоль, волосы и бородка, смуглая гладкая кожа, ястребиный нос — все в нем безошибочно указывало на принадлежность к роду Сентледжей. Его внешность говорила о бьющей через край энергии, неутолимой жажде новых приключений и свершений. Одна рука рыцаря покоилась на толстой книге с непонятными символами на переплете, а вторая небрежно лежала на рукояти меча, украшенной кристаллом.

Медлин негромко ахнула.

— Этот меч! Это тот же самый меч, что…

— Что вы совсем недавно швырнули мне в лицо, миледи, — с горечью сказал Анатоль.

— Анатоль, я была очень расстроена. Мне очень жаль.

— Не стоит. К тому времени, как я тебе все расскажу, ты еще пожалеешь о том, что не проткнула им мое черное сентледжское сердце.

Эти слова встревожили Медлин, но она не знала, как его разуверить, и потому принялась снова разглядывать портрет.

Рыцарь, по-видимому, не отличался таким высоким ростом и крепким сложением, как ее муж, но в его внешности было несомненное величие. Медлин подумала, что самое примечательное в этом человеке — его глаза. Черные, блестящие, загадочные, чуть раскосые, они притягивали взгляд и манили.

— Кто это? — спросила она.

— Лорд Просперо Сентледж, — с видимым отвращением выговорил Анатоль.

Медлин стало ясно, что ее восхищение этой рыцарственной фигурой никак не радует Анатоля, но она ничего не могла с собой поделать.

— Он был великолепным мужчиной, — вздохнула она.

Анатоль ревниво положил руку ей на плечо.

— Кем он действительно был, миледи, так это гнусным колдуном.

— Анатоль… — протестующе начала она.

— Это правда. Все, что говорила Бесс Киннок — правда. Я действительно потомок колдуна. Вот он стоит перед тобой. Это его проклятая кровь течет в моих жилах и в жилах всех Сентледжей.

— В каждой семье есть своя черная овца.

— Овца! — фыркнул Анатоль. — Вот уж на кого он совсем не походил, так это на овечку. Никто не знает, откуда взялся этот дьявол. Должно быть, из самого ада. По преданию, он однажды ночью просто появился на берегу Корнуолла в блеске молний. Некоторые считают его потомком бедного крестоносца, который пал жертвой любовных чар ведьмы — испанки, цыганки или еще того хуже.

Порыв ледяного ветра пронесся по залу, до самых костей прохватив Медлин. Пламя факелов затрепетало, по портрету забегали тени, и глаза рыцаря грозно потемнели.

Медлин содрогнулась, придвинулась поближе к Анатолю. Конечно, все это игра воображения. Она снова повторила себе, что не верит в сверхъестественные явления… но если бы верила, то посоветовала бы Анатолю вести себя поумнее и не сердить того, кто изображен на портрете.

Возможно, та же мысль мелькнула и у Анатоля, потому что он сбавил тон.

— В любом случае важно не то, откуда он появился, а то, чем кончил. Его сожгли на костре за колдовство.

— Как множество других невинных людей.

— Это Просперо-то невинный? Он был великим мастером черной магии и преуспел во всех ее видах — алхимия, чары, заклинания, особенно любовные зелья.

В последнее Медлин было не так уж трудно поверить. Этот мужчина с его экзотической внешностью, чувственно изогнутыми губами и властным магнетическим взглядом должен был производить на женщин весьма сильное впечатление.

— Однажды он заколдовал самого короля, и тот подарил ему замок Ледж. После этого Мортмейны и. стали нашими заклятыми врагами, — продолжал Анатоль. — Весь Корнуолл вздохнул с облегчением, когда Просперо превратился в пепел.

— И никто его не оплакивал?

— Никто. Он умер в одиночестве. У него не было ни жены, ни законных наследников.

Неожиданно на Медлин нахлынула волна сочувствия. Может быть, ей не зря показалось, что она уловила следы глубокой печали и одиночества в удивительных глазах Просперо?

Ей пришлось напомнить себе, что перед ней всего лишь портрет давно умершего человека. Как бы ни была трагична судьба Просперо, предметом заботы Медлин должна быть судьба его потомка.

Анатоля. Ее мужа, который слишком долго жил в тени легенд о Просперо и поверил в то, что унаследовал нечистую кровь и странную темную силу.

Медлин нежно положила руку на грудь Анатоля и заговорила подчеркнуто спокойным тоном, словно урезонивала раскапризничавшегося ребенка:

— Анатоль, эта история о Просперо очень… интересна, но подумай сам: если Просперо, как ты говоришь, умер неженатым и не оставил после себя законных наследников, то откуда взялись все остальные Сентледжи? Как замок Ледж стал передаваться по наследству? В твоей истории концы с концами не сходятся.

Анатоль испустил тяжкий вздох:

— Медлин, если ты будешь искать логику в истории моего рода, мы просидим здесь всю ночь. А нам еще нужно повидаться с другими предками.

— Есть и другие? Такие же, как Просперо? Вместо ответа Анатоль развернул ее лицом к противоположной стене. Там висели — тесно, как стоят могильные плиты на кладбище, — другие портреты. Миниатюры, овальные и прямоугольные картины в золоченых рамах. Люди, изображенные на них, были одеты в костюмы всех эпох — от пышных нарядов времен Тюдоров до современных пудреных париков.

Никто из них не производил такого сильного впечатления, как Просперо, но во всех было что-то загадочное и волнующее. Глаза, пронзительные сентледжские глаза.

— Фамильные портреты, — с легким испугом прошептала Медлин. — Я часто спрашивала себя, почему в доме нет фамильных портретов.

— Потому что не такие это предки, чтобы ими гордиться, моя дорогая.

Взгляд Медлин скользил по внушительному ряду и с облегчением задержался на поразительно красивой девушке, похожей на цыганку с буйными черными кудрями и одетой в шелковую юбку с фижмами.

— Вот это, например, очень милая молодая дама, — сказала она. — Вряд ли ты сумеешь рассказать мне о ней что-нибудь ужасное.

— Это леди Дейдра Сентледж. Та самая, чье сердце похоронено в церкви.

— О-о, — слабым голосом протянула Медлин.

— Ее убил один из Мортмейнов, когда ей не было еще и семнадцати. Если бы она прожила подольше, то ее наверняка повесили бы за ведьмовство.

— Что ты говоришь, Анатоль? Даже самый невежественный глупец не смог бы обвинить столь невинную девушку в чем-либо подобном.

— Смог бы. Хотя бы потому, что наряду с прочими странными талантами Дейдра умела заставлять цветы расти.

— Моя кузина Хэриетт тоже умеет, но это не значит, что она ведьма.

— Все, что сажала Дейдра, вырастало и расцветало за одну ночь.

Медлин хотела сказать, что это невозможно, но Анатоль увлек ее к другому портрету.

— Это старший брат Дейдры Дрейк Сентледж.

— Который из них? — спросила Медлин. Бок о бок висели две миниатюры. На одной был изображен галантный повеса с волосами цвета воронова крыла, а на другой чопорный пуританин с белокурыми волосами и холодными голубыми глазами Романа Сентледжа.

— Оба. Дрейк был вором. Медлин озадаченно нахмурилась.

— Ты имеешь в виду, что он переодевался в другого человека? Мой двоюродный прадедушка тоже воровал, но, конечно, переодеваться у него ума не хватало. У него была дурная привычка красть табакерки, а иногда часы.

— Дрейк украл чужое тело.

Медлин застонала, но Анатоль продолжал, будто не слыша ее:

— Когда его собственное тело пришло в негодность во время войны с Кромвелем, Дрейк просто захватил чужое.

Просто? Медлин открыла было рот, но тут же снова его закрыла. Она даже не знала, как приступить к опровержению столь чудовищного заявления. Когда Анатоль перешел к следующему портрету, она беспомощно стиснула пальцами виски, чувствуя приближение мигрени.

Сентледжи. Легионы Сентледжей. Маги, ясновидящие, медиумы, экзорцисты, заклинатели, колдуны, ведьмы и бог знает кто еще. Ее муж рассказывал эти невероятные истории с таким ледяным спокойствием, с такой глубокой убежденностью, что разум Медлин помутился и стал сдавать позиции.

Истории так и сыпались из уст Анатоля, правда, которую он так долго скрывал, изливалась из него, словно порченая кровь из вскрытой врачом вены. Он несся сквозь годы и века, перебирая поколения одержимых бесом Сентледжей вплоть до своего кроткого отца Линдона Сентледжа с его безобидным даром отыскивать потерянные вещи и узнавать содержание еще не полученных писем.

Под конец он уже боялся смотреть на Медлин. Она спокойно стояла, разглядывая портреты с хмурой сосредоточенностью, но не задавала вопросов. Это было так не похоже на его любопытную Медлин. Он предпочел бы горькие слезы, упреки, обвинения в том, что он ее обманул, так долго скрывая страшную правду. Тогда он, по крайней мере, мог бы утешать ее, умолять, просить прощения.

Только не это спокойствие и молчание! Больше всего его тревожило ее молчание. В этот миг он отдал бы все на свете за одну малую толику силы Мариуса, позволявшей заглядывать в сердце человека.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? Голос Анатоля вывел Медлин из глубокой задумчивости. Она бледно улыбнулась.

— Что тут можно сказать, милорд?

— Обычно ты без труда находишь, что сказать. Неужели у тебя больше нет возражений? Нет вопросов? — Анатоль глядел на нее с нескрываемой тревогой. — Даже самых очевидных?

Она хорошо понимала, о чем он говорит. Некоторое время она молча смотрела то на Анатоля, то на портреты и в конце концов отрицательно покачала головой.

Но Анатоль слишком далеко зашел, чтобы отступать.

— Давай же, Медлин, — настаивал он. — Я знаю, о чем ты думаешь. «Если все Сентледжи такие странные, то какой же из их проклятых сил обладает мой собственный муж?»

— Я уже знаю. — Медлин нервно затеребила подол платья. — Ты… ты думаешь, что умеешь провидеть будущее. А я предполагаю, что если ты долго смотришь в глаза человеку и беспокоишься о нем, то начинаешь воображать всякие ужасы, и иногда происходит именно то, что ты вообразил.

— Черт побери, Медлин! Я ничего не воображаю.

Она вздрогнула от его тона, и он тут же пожалел, что был резок. Но эта женщина уже начинала сводить его с ума. После всего, что он ей рассказал, она все еще упорно цеплялась за какие-то рациональные объяснения.

Анатоль решил вооружиться терпением и все же доказать свою правоту.

— Я вижу вспышки будущего — такие ужасные, со всеми деталями. Это все равно что… видеть кошмарный сон и знать, что он сбудется. И я ничего не могу сделать, чтобы это предотвратить.

Он видел в зеленых глазах Медлин ужас и жалость. Но не потому, что она ему поверила, понял Анатоль. Его жене пришла в голову мысль, что он сумасшедший.

Анатоль возбужденно прошелся по залу. Что за пытка. Сначала он должен рассказывать Медлин о себе все самое ужасное, а потом еще умолять ее в это поверить.

В приступе отчаяния он вынул из ножен сентледжский меч и поднес к лицу Медлин увенчанную кристаллом рукоять.

— Видишь это оружие? В мече заключена магия Просперо. Кристалл открывает владельцу меча то, что для него важно. Если я долго смотрю на него, то вижу в нем свое будущее.

— Видения будущего? — Медлин вздрогнула. — В мече?

— Да. Прошлой зимой я увидел в кристалле тебя. Твои волосы на ветру, неясные очертания фигуры. Я услышал предостережение: «Берегись огненной женщины».

— Тогда почему ты на мне женился? — жалобно спросила Медлин.

— Потому что у меня не было выбора. Я не могу ничего сделать, чтобы изменить свою судьбу — да и не хотел ничего менять. Ты угрожала и угрожаешь только моему сердцу.

Анатоль с надеждой взглянул на жену. Понимает ли она, что сейчас он рискует своим сердцем? Он обнажает перед ней душу, самые темные ее уголки, и, если она отвергнет его, узнав правду, — что станется с ним?

Медлин даже не взглянула на него — взгляд ее широко раскрытых испуганных глаз был устремлен на кристалл. То, что он сказал о мече, казалось, произвело на нее самое сильное впечатление.

Уже не раз за сегодняшнюю ночь он ощущал приступы раздражения и гнева, винил Медлин в том, что она вынудила его открыть правду, которая могла причинить вред им обоим. Но теперь у нее был такой несчастный и испуганный вид. Она походила на ребенка, в первый раз осознавшего, что в темноте и вправду прячутся страшилища.

Он хотел лишь убедить ее, а не пугать до полусмерти. Анатоль бросил меч на стол, взял руки Медлин в свои, попытался согреть ее ледяные пальцы.

— Прости, Медлин, — нежно проговорил он. — Я знаю, что все это кажется тебе очень странным. Может быть, не стоит рассказывать остальное?

— Остальное? — Медлин в смятении подняла на него глаза. — Есть еще что-то?

— Да… — Он тяжело вздохнул. — Ты сама не раз замечала, что у меня необычайно острый слух. Это не слух, Медлин. Это что-то другое. Сосредоточившись, я могу чувствовать, что кто-то приближается, и узнать, кто именно.

— А меня ты можешь чувствовать?

— Сначала не мог. Я почувствовал тебя только вчера, под камнем, когда понял, как надо любить тебя. Теперь я могу ощутить твое присутствие, где бы ты ни была. В мире нет места, где ты могла бы от меня спрятаться.

Он хотел сказать этими словами, что всегда будет рядом, чтобы оберегать ее, но она вдруг вырвала руки, отпрянула от него. Скрестила руки на груди, словно заслоняясь от беды.

Такой простой жест. И такой мучительный.

— И это все? — повелительно спросила она. Все, что ты умеешь?

Анатоль испытывал сильнейшее искушение солгать, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы его побороть. Этой части своей исповеди он боялся больше всего.

— Нет, — хрипло проговорил он. — Я… Я еще могу двигать предметы, не прикасаясь к ним. Только силой разума.

Лицо Медлин совсем побелело. Ее взгляд устремился на дубовую дверь, в глазах мелькнуло понимание.

Но она упрямо сжала губы.

— Покажи!

У него екнуло сердце.

— Медлин, неужели ты действительно хочешь…

— Хочу. Если ты обладаешь такой силой, покажи ее мне.

Зная Медлин, он должен был ожидать, что она потребует доказательств. Но как он мог выставить перед ней напоказ тот темный дар, из-за которого мать считала его чудовищем? И это когда Медлин уже и так готова от него отвернуться.

Он вздохнул.

— Что я должен подвинуть? Медлин прикусила нижнюю губу, ее взгляд блуждал по залу.

— Ты можешь снять со стены портрет Просперо?

— Да, и утопить его в море.

— Просто чуть-чуть подвинь. — Медлин встала с ним рядом, и по ее лицу было видно, что она разрывается между недоверием и любопытством.

Понуро ссутулившись, Анатоль сосредоточился на картине. Он смотрел прямо в насмешливые глаза Просперо. Он постепенно увеличивал усилие, потом мысленно толкнул портрет. В висках запульсировала боль.

Но ничего не произошло. Портрет оставался на месте.

Анатоль нахмурился. Картина, несомненно, тяжела, но ему приходилось двигать и более тяжелые предметы. Может быть, он ослаб, потратив так много сил на Уилла? Он прищурил глаза и снова напрягся, морщась от боли.

И опять ничего. Лишь легкая дрожь. Казалось, будто эту чертову картину крепко держит… пара невидимых рук.

Просперо!

— Проклятие! — вскричал Анатоль. — Отпусти эту чертову штуку!

— Н-но, Анатоль, я ее не трогаю, — донесся до его ушей удивленный голос Медлин.

— Не ты. Он.

Медлин дико огляделась по сторонам, потом снова посмотрела на Анатоля — так, словно была убеждена, что он теряет рассудок.

Стиснув зубы, Анатоль снова принялся раскачивать и толкать портрет, но тот не сдвинулся ни на дюйм.

— Прекрати! — рявкнул он.

— Сам прекрати, мальчишка, — засвистел у него в ушах шепот Просперо. — Достаточно того, что я всю ночь терплю твои оскорбления. Будь я проклят, если позволю тебе показывать салонные фокусы при помощи моего портрета!

— Ступай в ад, там тебе самое место!

— Анатоль! — Медлин спряталась за спинку стула.

— Я говорил не с тобой, — с отчаянием в голосе проговорил Анатоль. — Это Просперо. Разве ты его не слышишь?

Медлин покачала головой и судорожно вцепилась в спинку стула. Потемневшие глаза казались черными кругами на белом как мел лице.

— Будь ты проклят! — крикнул Анатоль в потолок. — Чего тебе надо? Убедить мою жену в том, что я спятил? Разве ты не видишь, что пугаешь ее?

— Это ты ее пугаешь, юный болван. Я вел себя с достойной восхищения сдержанностью, несмотря на все твои выпады. Если хочешь моего совета…

— Не хочу! Убирайся отсюда и оставь меня в покое.

Медлин, дрожа, стала пробираться к двери.

— Да не ты, Медлин! — заорал Анатоль.

— Анатоль, пожалуйста, — прошептала она. — Нам лучше забыть об этом и…

— Нет! Ты хотела, чтобы я сдвинул эту чертову картину, и я ее сдвину. Разорву ее на тысячу кусочков, как уже давно следовало сделать!

Он снова сосредоточил силу на портрете, но это было все равно, что пытаться сдвинуть горный хребет.

— Бросаешь мне вызов, щенок? — ехидно заговорил Просперо. — Проклинаешь мое имя? Очень хорошо! Давай посмотрим, что ты запоешь, когда не сможешь воспользоваться столь презираемой тобой силой!

Лицо Анатоля исказила гримаса боли и гнева. Словно издалека он слышал мягкий голое Медлин, умолявшей его остановиться. Но он не желал останавливаться и не видел ничего, кроме багрового тумана ярости, застилавшего ему глаза.

Ярости, которую он долгие годы таил в себе, ярости, направленной на Просперо, на всех Сентледжей, вместе взятых, и в первую очередь на себя самого.

Сдавив руками виски, он устремил на портрет все, что накопилось за долгие годы, — весь свои гнев, все отчаяние, всю боль.

Его вены вздулись буграми от неимоверного напряжения мысли и воли, на губах выступила пена, судороги искажали лицо. Он упал на колени, но и в таком положении продолжал титаническую борьбу со своим предком. Разум против разума, сила против силы.

И Просперо сдался. Колдун, словно для того, чтобы сыграть новую злую шутку с Анатолем, внезапно отпустил, портрет, и Анатоль почувствовал, что его сила неудержимо рванулась вперед. Портрет взлетел под потолок и врезался в деревянную балку. Рама треснула, развалилась на куски. С торжествующим ревом темная сила набросилась на мебель: массивный стол ударился о стену, сентледжский меч описал плавную дугу в воздухе, стулья с жалобным треском сталкивались друг с другом, шпалеры отрывались от стен, факелы взрывались и гасли.

Охваченный ужасом, Анатоль, собрав остатки воли, пытался восстановить утраченную власть над собой. Ослепленный болью, он закрыл лицо руками, и, в конце концов, ему удалось загнать демона разрушения на место, в темную клетку разума.

Рев постепенно утихал, последний стул со стуком упал на пол. Анатоль повалился на бок, думая только о том, чтобы не потерять сознание.

Он дышал часто и прерывисто, как дышат загнанные лошади, голова раскалывалась от боли. Видит бог, в последний раз он до такой степени утратил власть над собой, когда еще был ребенком. Тогда он переколотил фарфоровые фигурки. Всех этих хрупких дам…

Хрупкая дама. Ужасная мысль пронзила его раскаленный мозг.

Медлин!

Боже, что он наделал?

Анатоль поднял голову, заставил себя открыть глаза. Зал был погружен в темноту, горел лишь один факел, лежавший на полу в нескольких шагах от Анатоля.

Он подполз к факелу, взял его в руку и, используя как опору перевернутый стол, медленно поднялся на ноги.

Колени у него дрожали, и только нарастающий ужас не давал ему упасть. Если с Медлин что-нибудь случилось, он никогда себе этого не простит. Охваченный отчаянием, Анатоль бродил с факелом по залу, звал жену, но она не откликалась.

Сосредоточив остатки силы, он мысленно потянулся к ней и нашел — она лежала в дальнем углу за перевернутой кушеткой.

Когда Анатоль побрел к ней, она пошевелилась. От облегчения у него закружилась голова. Медлин могла двигаться. Она поднималась с пола с помощью… Просперо.

Его предок, стоя за спиной Медлин, галантно держал ее за талию обеими руками. Свет факела упал на ее белое как снег лицо, и Анатоль увидел в ее глазах ужас, граничивший с безумием.

«Уйди от нее!» -хотел крикнуть Анатоль, но из его горла вырвался лишь хриплый шепот. Впрочем, предок и без того уже растворялся в воздухе, неодобрительно изогнув бровь.

Но это было неважно. Медлин была так потрясена, что даже не видела Просперо. Ужас в ее глазах относился к нему, Анатолю. Именно этот взгляд он так часто видел в кошмарных снах о разбившихся хрустальных вазах и поломанных цветах.

Он протянул к жене руку с немой мольбой, зная, что похож на демона, вырвавшегося из бездны ада. Растрескавшиеся губы почти не шевелились, слова застревали в пересохшем горле — слова, столь необходимые для того, чтобы ее успокоить, чтобы вымолить у нее прощение.

Он обрел власть над своей силой. Он клянется никогда больше не выпускать ее на волю, даже если речь будет идти о спасении жизни. Он готов скорее расстаться с жизнью, нежели причинить ей вред… О, если б только она перестала так на него смотреть!

Анатоль шагнул к Медлин, но она отпрянула, подняла с пола какой-то предмет и направила на него. Сентледжский меч. Она защищалась от Анатоля его же оружием.

— М-медлин. — Наконец ему удалось хотя бы выговорить ее имя!

Она стала отступать еще быстрее, потом, бросив на него последний, полный страха взгляд, побежала к двери. Она бежала… бежала от него. Вот, наконец, и случилось то, чего он так боялся.

Нет! Шатаясь, Анатоль побрел за ней вслед, но к тому времени, как он добрался до порога, Медлин уже исчезла. Он стоял, еле держась на ногах, качаясь из стороны в сторону, как пьяный, и думал о том, что у него нет никакой надежды. Даже если он поймает Медлин — что с ней делать? Принудить ее остаться с ним, чтобы она жила в вечном страхе, как жила его мать? Или умолять понять, простить… любить его?

Поздно. Все — поздно.

Придавленный отчаянием, он медленно опустился на колени. Факел выпал у него из рук, покатился по каменному полу, погас, и он остался один в темноте.

Наконец голос к нему вернулся, и тогда под каменными сводами раздался его душераздирающий вопль:

— Медлин!

Свеча догорала. Преподобный Фитцледж сидел за письменным столом, уткнувшись морщинистой щекой в страницы недописанной проповеди.

Взбудораженный разум так и не дал ему сосредоточиться и завершить работу, а беспокойные мысли облеклись в форму странного сновидения. Он видел свою уютную церквушку, погруженную в дымный туман. Роман надевал обручальное кольцо на палец загадочной женщине в плаще, держащей в руке букет увядших роз с могилы Мортмейна. Размалеванный француз плясал, дергаясь, как марионетка, и глядел на Фитцледжа бездушными кукольными глазами.

«Что вы здесь делаете, мсье Фитцледж? Ваши услуги больше никому не понадобятся».

«Но я Искатель Невест», — робко возразил Фитцледж.

«Ты больше не Искатель, старик, — ухмыляется Роман. — Твой дар иссяк. Взгляни сам, сколько бед ты натворил».

Туман рассеивается, и Фитцледж видит новую надпись, высеченную на церковном полу:

«Анатоль и Медлин Сентледж».

Он съеживается от страха, когда под сводами церкви раздается дикий хохот. Перед ним стоит Тайрус Мортмейн с обгорелым лицом и тянет к его горлу почерневшие пальцы.

«А ты все это время думал, что Мортмейнов больше нет…»

Фитцледж вздрогнул и проснулся. Сердце бешено колотилось в груди, лицо было покрыто холодным потом. Он не мог понять, где находится, пока его рука не наткнулась на чернильницу.

Дрожащими пальцами он нащупал очки, надел их. Оказывается, он заснул над проповедью. Буквы на верхней странице размазались, а на щеке наверняка осталось чернильное пятно. Слава богу, это еще не самое страшное: если бы он лежал головой поближе к свече, могли бы и вспыхнуть волосы.

Ему давно следовало лечь спать, но он никак не мог успокоиться. Перед мысленным взором мелькали сцены этого ужасного званого ужина, и воскресная проповедь не получалась. Священник был настолько поглощен раздумьями о Сентледжах, что они ему даже приснились.

И, да помилует его господь, какой это был странный и пугающий сон! Он до сих пор слышал стук собственного сердца.

Нет. Фитцледж нахмурился. Это не сердце. Кто-то отчаянно колотил в дверь.

Какая— то заблудшая душа, жаждущая утешения? Должно быть, у человека большое горе, если он решился прийти к нему в столь неурочный час. Но Фитцледж чувствовал себя таким разбитым, таким старым и беспомощным, что ему не хотелось открывать дверь.

Однако он взял свечу и, кряхтя, поплелся к двери. Стук продолжался.

— Иду, иду! — крикнул Фитцледж, но не в полный голос. Его домоправительница всегда спала как убитая, а вот внучка Эффи… Этот дерзкий ангелочек только и ждал возможности вскочить с постели среди ночи.

От волнения руки его не слушались, и он довольно долго возился с замком. Потом чуть приоткрыл дверь: как ни доверчив был старый священник, он научился быть осторожным. Слишком часто ему приходилось сталкиваться с человеческой подлостью.

Но, взглянув в щелку, он широко распахнул дверь.

Это была Медлин. С белым как мел лицом и растрепанными волосами. Без шляпки и накидки. У нее был такой вид, словно она бежала всю дорогу от замка Ледж, преследуемая стаей волков.

— М-мистер Фитцледж, — задыхаясь, проговорила она. Губы у нее дрожали, и старик с трудом разбирал слова. — Нужна помощь… я пришла к вам за помощью.

У Фитцледжа сжалось сердце.

— Мое дорогое дитя! Что случилось?

— Анатоль! — простонала она. — Либо он потерял рассудок, либо… либо это я сошла с ума!

Она покачнулась, и Фитцледж едва успел ее подхватить, прежде чем она потеряла сознание.

19

Рассвет еще не коснулся небес, тьма приникала к маленьким окошкам дома священника, словно громадный черный зверь, крадущийся в ночи. Медлин, поглубже зарывшись в подушки, рассказывала Фитцледжу о том, что произошло в замке Ледж. Его маленькая гостиная казалась ей единственным приютом в этом обезумевшем мире.

В очаге уютно потрескивал огонь, от чайника поднимался аромат корицы, Фитцледж мерил комнату торопливыми шагами. С разлетающимися белоснежными волосами, в чиненном не раз халате, он напомнил Медлин доброго домового, когда, завернув ее в пушистое одеяло, налил ей чай.

Хрупкие чашки и блюдца с трудом отвоевали себе место на столе, усыпанном крошками, рядом с расползающейся грудой любимых книг и забытой фарфоровой куколкой, принадлежавшей малютке Эффи Фитцледж. В этом тихом и таком обыкновенном домике недавние события все больше казались Медлин дурным сном.

Она глотнула чаю и не почувствовала его вкуса, спрашивая себя, достанет ли когда-нибудь тепла, чтобы победить холод, сковавший ее душу. Языки пламени в очаге вздымались и опадали, подобно ее воспоминаниям, воспоминаниям о хаосе и разрушении. О мебели, летающей по воздуху, как игрушки. О факелах, рассыпающих искры. Об огромном зале, с дувшими в нем адскими ветрами, леденящими душу. О том, как она съежилась в темноте, будто крошечный испуганный зверек.

И воспоминание об Анатоле, который пошатываясь шел к ней, озаренный жутковатыми багровыми отблесками факела, — черные волосы, ниспадавшие на искаженное до неузнаваемости лицо, хриплый сорванный шепот…

Она проглотила комок, застрявший в горле, и заговорила:

— Я убежала из дому в ужасе, боялась, что Анатоль погонится за мной. В аллее мне показалось, что я слышу за спиной его шаги. Но когда я обернулась, там никого не было. Он… он ведь не может становиться невидимым?

— Нет. Полагаю, единственным из Сентледжей, кто это умел, был Ривз, прадед Анатоля.

Медлин поперхнулась чаем. Она сидит и обсуждает с пожилым священником сущую чертовщину. Хотелось засмеяться, но она боялась, что, начав, уже не сможет остановиться.

Откашлявшись, она продолжала:

— Я даже не знала, куда бегу. Мне только хотелось оказаться как можно дальше от замка Ледж. Я бежала, спотыкалась, отмахивалась мечом от каждой тени.

Меч! Медлин быстро выпрямилась, облившись чаем, сердце ее гулко застучало.

— Боже мой, мистер Фитцледж, меч Анатоля!

Он был со мной, когда я убегала из замка, но теперь я не знаю, что с ним случилось. Я его потеряла. Я…

— Успокойтесь, дитя мое. — Фитцледж взял из ее дрожащих рук чашку и поставил на стол. — Вы уронили меч на дорожке в саду. Я принес его в дом. Меч Сентледжей в безопасности.

Медлин снова откинулась на подушки, вздохнув с облегчением, но не уверенная, стало ли ей легче. Можно ли говорить о «безопасности», когда речь идет об оружии, наделенном силой, о которой говорил Анатоль? Способном вызывать видения. Она сама видела это ночью, она смотрела в кристалл и видела, как Анатоль ласкает ее на холме. Это не было игрой воображения. Она просто видела будущее, но иное, чем темные образы трагических событий — образы, терзавшие ее мужа. Возможно ли это? Она ведь Сентледж лишь по имени.

Пока Фитцледж вытирал пролитый чай, Медлин, нахмурившись, смотрела на него.

— Мистер Фитцледж, эти способности Сентледжей… Ими можно… заразиться?

— Заразиться? — удивленно повторил он.

— Может так быть, что мне передались от Анатоля его удивительные способности?

Фитцледж улыбнулся, впервые с той минуты, как Медлин упала в обморок у него на крыльце.

— Нет, милое дитя. Хотя не забывайте — с мечом связаны странные легенды. Мне приходилось слышать, что сила владельца меча переходит в кристалл, и его невеста может ею воспользоваться.

Медлин застыла в тревоге, и Фитцледж поспешил отречься от своих слов:

— Но я никогда в жизни такого не видел. Меч затем и отдавали невесте, чтобы оружие стало безвредным. Если бы вы только взглянули на него, то увидели бы, что бояться нет нужды…

— Нет! — Медлин содрогнулась. — Я не хочу его больше видеть.

Фитцледж уже пошел за мечом, но остановился на полпути.

— А Анатоля? — произнес он дрожащим голосом, словно страшась услышать ответ.

Медлин опустила голову, зная, что разочарует старика, как разочаровала его своим ответом на званом ужине. Может быть, даже разобьет его сердце, но она ничего не могла с собой поделать. Она боялась.

— Видит бог, мистер Фитцледж, я сама не знаю, наберусь ли когда-нибудь храбрости вернуться к мужу.

Маленький священник, казалось, постарел за одно мгновение. Он бессильно опустился в кресло напротив и, стараясь поправить положение, произнес:

— Несомненно, вы перенесли страшное потрясение, вот и все. То, что произошло сегодня, ужасно. Понять не могу, почему Анатоль не сумел совладать со своей силой. Такого с ним не случалось с тех пор, как он был мальчиком.

— Это я виновата, — печально отозвалась Медлин. — Я вынудила его сказать мне правду. Заставила показать мне его способности. Он не хотел.

— Зачем вы это сделали? — в недоумении проговорил Фитцледж.

— Хотела доказать ему, что все эти легенды — выдумка.

— Но, дитя мое, вы ведь не думаете, что Анатоль хотел напугать вас или… упаси господи… повредить вам?

Неужели? Медлин закрыла глаза, воскрешая в памяти тот страшный миг, когда ее муж, казалось, исчез, превратившись в чудовище с горящими глазами и кровавой пеной на губах.

Но в глазах чудовища можно увидеть такую тоску, такое бездонное отчаяние! На нее нахлынули воспоминания о человеке, который с момента ее прибытия в замок Ледж оберегал ее с такой яростной нежностью, пытаясь защитить — теперь она это понимала, — даже от самого себя.

— Нет, мистер Фитцледж. Анатоль никогда не повредил бы мне. Я думаю, что… — Печальная улыбка тронула ее губы, когда она припомнила слова Анатоля. — Ради меня он «приказал бы всем ветрам утихнуть», если б мог.

— Но тогда почему вы убежали от него?

— Не знаю… — Медлин сама хотела бы вразумительно ответить на этот вопрос. Как она могла за столь короткое время превратиться из разумной, трезвой женщины в насмерть перепуганное жалкое существо, неспособное мыслить?

Может быть, впервые в ее жизни разум оказался неспособным постигнуть происходящее. Перед тем, с чем она столкнулась, отступала вся ее логика.

— Я всегда старалась быть просвещенной женщиной. Я гордилась своим разумом. Сегодня Анатоль не просто учинил разгром в большом зале — он разрушил мой мир. — Она закрыла лицо руками. — Боже милостивый, мистер Фитцледж! Вы уверены, что я не схожу с ума?

Фитцледж отвел ее руки от лица. Ласково задержал ее ладонь в своей.

— Нет, дитя мое, вы не безумны. И Анатоль тоже. Я хотел, чтобы он поскорее рассказал вам правду, но он боялся, что вы поведете себя именно так, как повели сегодня.

— В панике убегу от него? Действительно, не самое подходящее поведение для выбранной невесты. А я еще собиралась убить дракона! — Медлин с горечью рассмеялась. — Я не справилась, мистер Фитцледж. Едва увидев настоящего дракона, я убежала прочь. Мне все еще не хочется верить, что…

— … «есть многое на свете, что вашей философии не снилось»? -мягко произнес Фитцледж.

— Конечно, Шекспир был прав. Как вы думаете, он знал Сентледжей?

— Вполне возможно, милая, — старик ободряюще улыбнулся ей.

Несмотря на отчаяние, Медлин все же сумела улыбнуться в ответ. Доброта и душевный покой, которые всегда исходили от Септимуса Фитцледжа, согревали ей сердце.

— Знаете, в детстве я поступала точно так же, — произнесла она печально. — Мой брат Джереми говорил нам, что в шкафу спрятались чудища, и мои сестры забирались с головой под одеяло. Но я всегда шла проверить. Я была уверена, что там ничего нет. Пожалуй, я уже слишком взрослая, чтобы начать бояться темноты.

— Вам и незачем. Просто думайте, что… что открываете свой ум для новых возможностей.

— И тогда мир становится черным и пугающим.

— Или чудесным и волшебным.

— Не думаю, что Анатолю он кажется чудесным.

— Да, верно. Бедный мальчик… -Печаль затуманила взгляд Фитцледжа. — Но ему слишком часто приходилось идти через свой странный мир в одиночестве.

В одиночестве… именно в одиночестве она его оставила. Медлин высвободила свою руку из ладони Фитцледжа. Она не заслужила утешения.

— Но почему в одиночестве? У Анатоля были и есть другие Сентленджи. — Она сама не знала, ищет ли она успокоения для Анатоля или для собственной растревоженной совести. — Они все такие, как он?

— В какой-то мере. Единственный, кто не обладает наследственным даром, — Роман. Такое случается в каждом поколении. Остальные наделены тем или иным даром Сентледжей: Калеб умеет разговаривать с лошадьми, Пакстон распознает драгоценные металлы, а наш бедный Мариус читает в сердцах и ощущает боль других, как свою собственную. — Взгляд Фитцледжа стал серьезным. — Но вы, Медлин, должно быть, сами заметили, что Анатоль стоит особняком в этом семействе, между ним и родственниками нет, и никогда не было близости.

Она заметила. Она слишком хорошо помнила тот чудовищный ужин, когда только все испортила.

— Но все они должны понимать Анатоля и принимать его таким, каков он есть, — сказала она. — Почему он так одинок, мистер Фитцледж?

С печальным вздохом старик откинулся на спинку кресла.

— Может быть, потому, что его никогда в жизни не принимали двое людей, которые значили для него больше других.

— Его родители, — пробормотала Медлин. — Анатоль так мало мне рассказывал. Он не любит говорить о них.

— Он слишком горд. А может быть, ему до сих пор слишком больно. — Фитцледж с сомнением взглянул на нее. — Милорд приказал мне помалкивать об этом, но боюсь, что, подчинившись, я причинил ему больший вред. Вы позволите мне рассказать вам остальную часть повести, Медлин? Может быть, тогда вы лучше поймете человека, от которого убежали сегодня.

Медлин кивнула, хотя боялась, что подробности семейной истории, которые поведает Фитцледж, не помогут ей постигнуть происходящее безумие. Она хотела услышать то, что помогло бы ей найти путь назад, к Анатолю, человеку, открывшему для нее возможность любви, какая ей и не снилась… ужас, какой она не могла и вообразить.

Фитцледж сцепил пальцы и нахмурился, прикидывая, с чего бы начать, Медлин устроилась поудобнее и приготовилась слушать. Ночные ветры стучали в окно, словно стремились задержать утро, пока старик не закончит свой рассказ.

— Сесили Вендхэм была достаточно красива, чтобы с первого взгляда очаровать любого мужчину, — заговорил Фитцледж. — Миниатюрная, изящная, с золотистыми волосами, она была переменчива, как весенняя погода. Только что исполненная радости жизни, миг спустя она разражалась рыданиями. Ее чувства напоминали непрочную нитку жемчуга, которая так легко рвется.

Искателю Невест не составило труда увидеть, что она именно та женщина, на какой ни в коем случае не следует жениться Сентледжу. Но Линдон решил заполучить ее, и, в конце концов, всем нам оставалось только пожелать им счастья и… молиться.

Поначалу все шло хорошо. Молодая чета много путешествовала, и Линдон потакал всем прихотям новобрачной. Но настало время, когда смерть отца вынудила Линдона вернуться в Корнуолл и стать новым хозяином.

Лицо Фитцледжа исказила гримаса:

— Замок Ледж — не место для слабых натур.

— Да уж, — не без содрогания подтвердила Медлин. — Сесили знала правду о семействе Сентледжей.

— О да, Линдон все ей рассказал. Но Сесили с легкостью выбрасывала из головы все, что могло ее обеспокоить. Но потом родился Анатоль, и она уже не могла притворяться перед собой.

Фитцледж умолк, чтобы подкрепить силы глотком чая.

— Анатоль никогда не был хорошеньким, милым ребенком вроде Романа. Всегда слишком крупный для своего возраста, неуклюжий. И он никогда не плакал тихо. Даже в младенчестве голос у него был оглушительный.

— Я знаю. — Губы Медлин дрогнули в слабой улыбке. — Не раз слышала собственными ушами.

Фитцледж тоже улыбнулся в ответ, но, продолжая рассказ, снова погрустнел.

— Думаю, Сесили с самого начала боялась своего сына… но, когда Анатоль стал проявлять необычные таланты, доставшиеся в наследство от Сентледжей, она его возненавидела. Впервые это произошло вскоре после того, как мальчику исполнилось два года. Зимним утром, когда Линдон, к несчастью» уехал по делам поместья, Анатоль заставил своих игрушечных солдатиков летать по детской, как снежинки в метель. У Сесили случилась истерика. Она… она выволокла малыша из комнаты и заперла в привратницкой.

— В привратницкой? -Медлин была потрясена. — Зимой? Это ведь просто старая каменная башенка.

— В том-то и дело. Когда я обнаружил Анатоля, он сидел там в углу, скорчившись от холода и с закрытыми глазами. Мне пришлось долго уговаривать его, прежде чем он решился открыть глаза. Он думал, что если откроет, то опять сделает что-то плохое.

— Он, должно быть, и сам испугался.

— Конечно, но Сесили невозможно было убедить в этом. Она вела себя так, словно Анатоль — сам дьявол. Мальчика навсегда изгнали в привратницкую, и только Люциус Тригхорн присматривал за ним.

— И его отец допустил такое? — нахмурилась Медлин. — Сам Сентледж, он должен был знать, что мальчик ни в чем не виноват.

— Он знал. Линдон любил сына, но жену любил больше. Он надеялся, что Сесили научится принимать ребенка таким, каков он есть. Но примерно в это время Роман лишился матери. Сесили часто брала мальчика в замок Ледж, баловала его, портила, потворствуя в мелочах, что никак не улучшало характер Романа. Думаю, она старалась убедить себя, что злая колдунья подменила ей ребенка, что Роман — ее настоящий сын.

Губы Фитцледжа горестно сжались.

— Линдон не пытался прекратить весь этот вздор. Во многих отношениях он был слабым человеком. Единственное решение, какое он нашел, — пригласить меня в качестве наставника Анатоля, чтобы я научил его быть Сентледжем.

— И вы стали для Анатоля Мерлином.

— Очень плохим Мерлином, — Фитцледж печально покачал головой. — Я Искатель Невест, это предел моих небольших возможностей. Я сделал все, что было в моих силах, но не мог научить мальчика управлять своими необычными способностями.

Слава богу, он как-то научился этому сам. Он был такой живой, такой умный и, несмотря ни что, обожал мать. Когда ее карета проезжала мимо, он бросался к окну, чтобы взглянуть на нее, и, видя тоску на его лице, я чувствовал, что мое сердце рвется на части.

Глаза Фитцледжа подозрительно заблестели. Он остановился, нащупывая носовой платок, и долго сморкался, прежде чем смог продолжать:

— Анатоль пользовался любой возможностью убежать от меня и спрятаться в саду, чтобы увидеть ее. И пока он только смотрел, все шло неплохо, но однажды…

Старик уставился в огонь, предавшись воспоминаниям. Медлин некоторое время хранила молчание, но потом потихоньку подвинулась на краешек дивана.

— Что случилось однажды? — она осторожно коснулась руки Фитцледжа.

— Анатоль хотел подарить ей цветы. Мать отшатнулась от него, и он… он послал ей цветы по воздуху через комнату. От страха она пришла в неистовство и бросила ему в голову хрустальную вазу.

— О боже! — пробормотала Медлин. — Его шрам… боевой шрам.

— Полученный на войне, в которой не должен участвовать ни один ребенок. В битве за любовь собственной матери. В тот день Сесили чуть не убила своего сына.

После этого родственники попытались вмешаться в судьбу будущего хозяина замка. Адриан потребовал, чтобы брат отдал ему мальчика, позволил ему взять Анатоля в море. Из-за этого у них с Линдоном дело едва не дошло до рукопашной, но, в конце концов, Линдон сделал по-своему. Он не мог вынести разлуки с сыном и нашел в себе мужество настоять на том, чтобы Анатолю разрешили покинуть привратницкую и вернуться в свою комнату.

— Это были черные дни, — вздохнул Фитцледж. — Анатоль передвигался по дому как тень, пробирался вдоль стен, боясь снова напугать мать. Несмотря на все его старания, истерические припадки и приступы меланхолии у Сесили случались все чаще, пока не наступил конец. Все, кроме Линдона, видели, что он неминуем. Миледи погибла.

— Она умерла от горя и страха, — задумчиво проговорила Медлин. — Именно так сказал мне Анатоль. Тогда я не поняла. Но теперь…

— Вы и сейчас еще не понимаете, милая Медлин. Сесили Сентледж сама лишила себя жизни. Медлин в ужасе устремила взор на Фитцледжа.

— Однажды ночью она выскользнула из постели и исчезла в саду, направляясь к скалам, что за замком Ледж. И там бросилась в море.

Медлин содрогнулась. Перед ее мысленным взором предстали красота и сила холодных воли, зазубренные обломки скал, усеивающие берег. Но она видела их лишь издали.

Даже сидя здесь, в теплом доме священника, она вдруг чувствовала, как ветер треплет ей волосы, как сильные руки Анатоля обвивают ее, не давая приблизиться к этим коварным высотам.

Только теперь она поняла, почему он запретил ей гулять по саду в одиночестве.

Усталым голосом Фитцледж продолжал:

— Настоящая трагедия состоит в том, что Анатоль увидел смерть матери заранее в одном из своих ужасных видений. Бедный мальчик день и ночь терзался страхом за нее, но не мог заставить отца выслушать себя. Линдон просто отказывался верить. Он был убежден, что Сесили слишком сильно любит его, чтобы покинуть.

После ее смерти Линдон отгородился от всех. И, прежде всего от Анатоля, обвинив мальчика в том, что случилось.

Фитцледж бессильно откинулся на спинку кресла. Впрочем, Медлин и так хорошо знала конец этой истории. Анатоль взвалил на свои юношеские плечи ответственность за замок Ледж и нес ее, пока жизнь его отца медленно угасала. Одинокий мальчик исчез, превратившись в одинокого мужчину.

Медлин знала, что рассказ Фитцледжа долго будет жить в ее памяти, но не повесть о Линдоне и Сесили, об их разрушительной любви друг к другу. О сыне, которого принесли в жертву этой любви.

Фитцледжу не было нужды рассказывать ей о неотступной печали, о пустоте жизни Анатоля. Она впервые увидела это воочию, вглядываясь в нарисованный им портрет, и с тех пор видела множество раз в исполненной печали глубине его глаз. Но никогда прежде она не понимала этого во всей полноте.

Отчуждение, отверженность… Должно быть, этого Анатоль страшился больше всего. Со стыдом и ужасом Медлин поняла, что именно так она и поступила с ним этой ночью. О боже, что она натворила? Она оказалась ничуть не лучше полубезумной Сесили Сентледж.

Медлин отбросила покрывало.

— Мистер Фитцледж, я… Я должна отправиться домой.

Услышав ее слова, старик вздрогнул и побледнел.

— В Лондон? Но, Медлин, конечно, после всего, что я вам рассказал…

— Нет, не в Лондон. Я возвращаюсь в замок Ледж. — При мысли об этом сердце у нее затрепетало, но она решительно поднялась.

И покачнулась, но Фитцледж вскочил и поддержал ее.

— Милое дитя, не надо! Вы еще не оправились, да и на дворе совсем темно.

— Но я должна видеть Анатоля!

— Едва ли вы его найдете.

Медлин поняла, что старик прав. И раньше в тяжелые минуты Анатоль всегда скрывался в каком-то тайном убежище. Она не знала, где оно, но внезапно у нее возникло чувство, что Фитцледж знает. Маленький священник старательно прятал от нее глаза.

— Куда мог пойти Анатоль? — мягко спросила она. — Я уверена, что вы знаете, мистер Фитцледж. Скажите мне, прошу вас.

Фитцледж отступил, пропуская ее.

— Не думаю, что это разумно, — пробормотал он.

— Почему? Вы сами сказали, что он не причинит мне никакого вреда. Не стоит без нужды защищать меня.

Фитцледж наконец поднял глаза, и Медлин увидела в них сожаление и печаль.

— Я пытаюсь защитить вовсе не вас. Моему молодому хозяину выпало в жизни предостаточно боли. Вы можете обещать, что, встретившись с ним, снова не обратитесь в бегство?

Медлин принялась было уверять его, что, конечно же, сможет, но ее обеты захлебнулись и иссякли под проницательным взглядом старика. Все свои сомнения она увидела отраженными и увеличенными тысячекратно в голубых глазах Фитцледжа.

Хотя он смотрел на нее с обычной добротой и мягкостью во взгляде, ясно было, что Искатель Невест утратил веру в нее.

Медлин снова откинулась на подушки. Фитцледж укутал ей ноги одеялом.

— Медлин, пока вы не почувствуете, что полностью отвечаете за себя и уверены в себе, вам лучше остаться здесь. Я пойду и поищу Анатоля. Мне не раз приходилось это делать, когда он был ребенком. А вы… постарайтесь отдохнуть, а там, если богу будет угодно, я найду способ поправить дело.

Он коснулся губами ее лба, неловко потрепал по плечу. Оставив Медлин, он накинул плащ, но, как только закрылась дверь, священник удрученно опустил голову, и на лице появилось выражение безнадежности, которая никак не могла бы утешить Медлин.

Пытаясь следовать его совету, она улеглась на диване, но сон не шел. Она не сводила глаз с окон и увидела, как пробиваются сквозь тьму первые проблески рассвета.

Где Анатоль? О чем он думает, что чувствует? Презирает ее за трусость? Ненавидит за то, что она убежала?

Нет, подумала Медлин, он бы никогда не позволил себе этого. Судорога сжала ей горло. Анатоль боялся, что она отвергнет его, обречено ждал этого, но никогда не станет ее винить. Наверное, и сейчас он, обезумев от тревоги, гадает, куда она девалась.

Она понимала, что, даже умирая, Анатоль полз бы за ней, пока не убедился бы, что она вне опасности. Сентледжи заботились о своей собственности.

А Медлин принадлежит ему. Разве не сказал он, что чувствует каждый ее вздох, каждое биение сердца, постоянно ощущает ее присутствие? Где бы он сейчас ни был, ему известно: она в безопасности.

Когда он впервые рассказал об этой способности, Медлин стало страшно, она почувствовала себя оскорбленной, словно самое сокровенное оказалось под угрозой. Теперь же сознание того, что Анатолю всегда известно, где она и что с ней, странным образом успокаивало, словно Медлин укрывала теплая пола мужнина плаща. Их разделяло расстояние — ну и пусть, она никогда больше не будет одинока.

Но все невыносимей было думать, что он сейчас страдает — один, без помощи. Она слишком сильно любит его… Любит.

У Медлин замерло сердце. Никогда прежде эти слова не слетали с ее губ, даже мысленно она не произносила их. Даже там, на холме, у подножия волшебного камня.

И все же это слово давно жило в ее душе, было частью ее самой, тем, что она знала всегда. Каков бы ни был Анатоль — нет, именно потому, что он был таков, она любит его. И если бы хоть раз она прислушалась к голосу не разума, а сердца — поняла бы это гораздо раньше.

Медлин выпрямилась и пробормотала:

— Вы не ошиблись, мистер Фитцледж. Может быть, я глупо себя вела, но я и вправду та женщина, которой суждено любить Анатоля Сентледжа. И сейчас я нужна ему.

Но что она могла сделать? Как найти Анатоля без помощи Фитцледжа, который давно уже ушел? Если бы у нее была хоть частица способности мужа простирать разум и ощущать чужое присутствие! Если бы она только могла получить часть его силы…

И тут же чей-то тихий голос напомнил, что однажды это уже случилось.

Меч.

Нет! Медлин содрогнулась при одной мысли о том, чтобы снова испытать на себе таинственную магию древнего оружия. И все же… Ее трусость и так дорого стоила и ей самой, и Анатолю.

Заставив себя подняться, она, с трудом передвигая ноги, стала искать меч. Нетрудная задача в таком крошечном домике. Мистер Фитцледж прислонил меч Сентледжей к столу в прихожей и попытался замаскировать сверкающий кристалл на рукояти, надев на нее розовую с оборками шляпку Эффи.

Несколько мгновений, которые показались Медлин вечностью, она смотрела на оружие, собираясь с духом. Наконец она приблизилась к мечу с душевным трепетом, какой, должно быть, испытывал король Артур, когда брал в руки Эскалибур. Вытерев о юбку вспотевшие ладони, она взялась за рукоять дрожащими пальцами, трепеща, словно ожидала, что оружие вспыхнет, как молния. Она была готова выпустить меч в любое мгновение, как только заметит малейший признак опасности.

Она осторожно подтащила меч к камину, держа его так, чтобы рукоять, увенчанная кристаллом, оставалась в ее ладони. Хотя в доме больше никого не было, Медлин бросила опасливый взгляд через плечо, и сама подивилась собственной глупости.

И что теперь? Она должна произнести какие-то магические заклинания? Нет, в прошлый раз ничего такого не понадобилось.

Тогда она просто пристально и долго смотрела на кристалл.

— Если ты и вправду обладаешь магической силой, — пробормотала она, — покажи мне Анатоля. Покажи, где его найти.

Она всматривалась в камень, пока не заболели глаза. В гранях кристалла отражались блики пламени и ее собственное искаженное лицо. Отражения постепенно меняли очертания, расплывались, превращаясь в туман.

Кристалл затуманился, но вот мгла рассеялась, и в ней вырисовалась темная фигура коленопреклоненного мужчины.

У Медлин перехватило дыхание. Анатоль! Но он был не один. Фигура в плаще парила поблизости, ярко-рыжие волосы развевались на ветру. Конечно, это она… хотя Медлин не могла разглядеть собственное лицо.

Кристалл не показывал, где сейчас находится Анатоль, но зато позволил ей еще раз заглянуть в будущее. Холодок пробежал по спине Медлин, но она заставила себя смотреть, ведь видение означало, что она увидит Анатоля, окажется рядом с ним.

Рыжеволосая женщина в плаще приблизилась к Анатолю. Туман взвился вихрем, блеснула сталь.

Потом кровь. Грудь Анатоля пересекла пурпурная полоса, и он упал наземь.

Из уст Медлин вырвался дикий крик. Она выпустила меч из рук. Он ударился о каминную решетку и с глухим стуком упал на ковер. Медлин отскочила. Минуту она не могла заставить себя даже посмотреть на оружие.

Все же осмелившись, она увидела, что меч лежит на полу, а кристалл тускло мерцает в отблесках угасающего пламени. Страшное видение исчезло, но навек запечатлелось в ее памяти.

Анатоль. Туман. Кровь.

Медлин прижала к губам дрожащую руку. Нет, этого не может быть… однако мысли ее заметались. Разве Анатоль не говорил, что видел в кристалле похожую картину? Предостережение — он должен опасаться огненной женщины.

Он тогда улыбнулся и сказал, что опасность грозит лишь его сердцу, но не жизни. И все же Медлин отчетливо видела, как она заносит нож и…

— О боже, нет! — страстно прошептала она. — Этого не будет! Я никогда… Ничто не заставит меня…

Поднять руку на мужа? Разве она не сделала это прошлой ночью? Отшатнулась в ужасе, направила на Анатоля его же собственный меч.

Что бы она сделала, подойди он в своем неистовстве ближе? Внезапно Медлин замутило, и она схватилась руками за живот. Она не знала ответа, но и не хотела его узнать.

Она не позволит видению стать былью. Она найдет способ предотвратить беду. Но сколько раз Анатоль думал так же?

Медлин вновь услышала его безнадежный голос:

«Это все равно что видеть кошмарный сон и знать, что он сбудется. И я ничего не могу сделать, чтобы это предотвратить.

— О, Анатоль! — простонала она. И он был вынужден выносить это вместе со всеми остальными невзгодами — одиночеством, отверженностью. Человеку не под силу терпеть подобные муки. Она должна была успокоить, утешить его, дать ему понять, что кто-то — впервые за всю его жизнь — понимает и… любит его. Но теперь уже слишком поздно.

Сердце Медлин разрывалось. Ведь она знала, что никогда больше не должна приближаться к своему мужу.

20

Все шло неладно в замке Ледж. Слухи разлетались по округе, словно опавшие листья, которые разносит холодный ветер. Молодая жена грозного лорда убежала из дома и не хочет возвращаться. Господин Роман желает взять жену по своему выбору и возродить Пропащую Землю, обитель своих заклятых врагов.

Случилось так, что преподобного Фитцледжа, Искателя Невест, постигла неудача. Наверное, он стал слишком стар для таких дел, а занять его место некому. Ожидали возвращения черных дней, мрачного времени, когда сошла с ума Сесили Сентледж, а лорд Линдон удалился от мира, забросив свои земли и своих людей.

Бесс Киннок, недавно лишившаяся места в замке, говорила, что на сей раз проклятие пало на всех Сентледжей. Скоро они исчезнут с лица земли. Никто в деревне не разделял ее злобной радости. Процветание Сентледжей всегда означало процветание селян, и в последующие дни обитатели домишек на каменистом берегу с тревогой обращали взоры к замку, который по-прежнему гордо царил над всей округой.

Анатоль бесцельно бродил по дому, и слуги шарахались от одного его взгляда, но он едва замечал их. Люди были для него лишь тенями, мелькавшими на краю сознания, когда он совершал свои бессмысленные и одинокие прогулки по замку.

Все в доме напоминало о Медлин: ее дневной чепец и перчатки лежали на столе в зале, одна из ее книг — эта женщина разбрасывала книги повсюду — на кресле, обитом гобеленовой тканью.

Анатоль взял том в руки, и взгляд его упал на заглавие. «Одиссея» Гомера. Все то время, когда он так неловко пытался сделать приятное Медлин, он позволял ей читать ему вслух эту книгу. По несколько страниц в день.

История Одиссея странным образом захватила его. Затерянный на чужбине воин стремился вернуться домой к верной жене, прокладывая путь через бесчисленные невзгоды и опасности. Или вся прелесть повествования заключалась в тихом голосе Медлин?

Странно, думал Анатоль, рассеянно перелистывая страницы. Ведь это Медлин убежала, странствовала вдали от дома, а он чувствует себя потерянным.

Он бросил книгу на кресло, и она упала с глухим стуком. Долгое время после бегства Медлин он стремился сохранить все так, как было при ней. Приказывал зажигать свечи в библиотеке, вытирать пыль с мебели, ставить в вазы ее любимые цветы. Он тешил себя надеждой на чудо: вдруг она поймет, что способна любить дьявола, и вернется к нему.

Но каждое утро его молитвы оставались не услышанными, надежда умирала, а все вокруг понемногу приходило в упадок. Еще одна свеча оставалась незажженной, еще одна занавесь задернутой, цветы вяли и умирали. Постепенно дом, как и он сам, погрузился во мрак, превратился в пустоглазую развалину, более знакомую с ночными кошмарами, чем с целительным сном.

Скоро Анатоль понял, что надежда убывает, каждый день отрезая от души по кусочку. Не однажды приходила ему мысль положить конец своим мучениям. Оседлать лошадь, помчаться в деревню, где Медлин нашла приют у Фитцледжа, и заставить ее вернуться.

Что— то останавливало его. Гордость, думали многие, но Анатоль знал, что это страх. Он боялся увидеть ужас на ее лице, вновь понять, что она отвергает его.

Той ночью, в старом крыле замка, он едва не сошел с ума. Он не мог вынести этого снова. Теперь Анатоль надеялся лишь на Фитцледжа. Если бы только старик как-нибудь убедил Медлин забыть о том, что случилось в ту ужасную ночь, простить Анатоля, принимать его таким, как есть!

Его судьба снова оказалась в руках Искателя Невест.

— Милорд?

Тихий голос, нарушивший течение мыслей, причинял нестерпимую боль. Спустя долгие годы он наконец понял, что заставило отца отгородиться от всего мира.

Он неохотно обернулся и увидел на лестнице высокую и худую фигуру. В последнее время чувства Анатоля утратили остроту, и он почти не ощущал людей. Наверно, постоянная душевная боль постепенно убивала его силу.

Интересно, долго ли Мариус Сентледж стоял так, наблюдая за ним? Будь его воля, Анатоль ни за что не стал бы встречаться с Мариусом. Он боялся всевидящих глаз кузена и не хотел, чтобы кто-нибудь заглядывал ему в душу, до краев наполненную холодным отчаянием. Увы, в силу необходимости он не мог не обратиться к врачу. Врач был нужен Уиллу.

Когда Мариус спустился по ступенькам, Анатоль спросил:

— Ты посмотрел мальчика? Как он?

Серьезное лицо Мариуса было мрачней обычного.

— Хирургия оказалась целительной. Нам повезло. Никаких признаков заражения, никакой лихорадки, но… — Он нахмурился.

— Что? — спросил Анатоль.

— Он все равно чахнет. Мистер Тригхорн говорит, что Уилл почти не ест.

— Ну так заставьте его есть! Неужели ты не можешь сварить какое-нибудь снадобье, чтобы у него появился аппетит?

— В моем распоряжении лекарства для тела, а не для души, Анатоль. Уилл даже не садится в кровати, не говоря уж о том, чтобы попробовать ходить на костылях, которые ты для него приспособил. Он считает, что ему незачем бороться, незачем жить.

Это ощущение было хорошо знакомо Анатолю.

— И ты ничего больше не можешь сделать для мальчика?

— Ничего, — мягко проговорил Мариус. — Но ты можешь.

— Я? Я не какой-то чертов врач!

— Но ты его хозяин.

Анатоль недоверчиво воззрился на Мариуса. Чего кузен ждет от него? Что он прикажет Уиллу жить? Довольно нелепый приказ, если он исходит от человека, который не так уж ценит собственную жизнь? От человека, который настолько утратил власть над собой, что умудрился до полусмерти напугать и оттолкнуть собственную жену.

— Я не хозяин даже себе самому, — пробормотал он.

Мариус промолчал. Во взгляде его печальных глаз Анатоль прочел глубокое разочарование. Проклятие! Как будто он ждет, что Анатоль и вправду совершит чудо. Уж Мариус то мог бы знать! И все же…

Сентледжи всегда заботились о том, что им принадлежало. Анатоль не мог избавиться от этой мысли, как и от другой, гораздо более болезненной. Что сказала бы Медлин, если бы узнала, что он стоял сложа руки и просто позволил Уиллу умереть?

Анатоль стиснул зубы. Ведь он был почти уверен в том, что чувства в нем умерли. И вдруг обнаружилось, что он способен чувствовать, способен испытывать не только боль, но и гнев, и стыд.

Бормоча под нос ругательства, он бросился мимо Мариуса вверх по лестнице в маленькую комнату, куда Уилла поместили после того, как Мариус отрезал ему ногу.

Чертов мальчишка! Анатоль был готов собственноручно запихивать еду ему в глотку. Будь здесь Медлин, она нашла бы что сказать, знала бы, как вывести Уилла из оцепенения, образумила бы и утешила его. Его разумная, спокойная и добрая жена всегда знала, как поступить в подобных случаях.

Если бы Медлин была здесь…

Но ее нет.

При мысли об этом гнев Анатоля стал утихать, уступая место привычной боли. И остатки его испарились без следа при виде юноши, свернувшегося под одеялами. Безразличный ко всему, он даже не повернул головы, чтобы посмотреть на вошедшего.

Тригхорн обхаживал Уилла, уговаривая проглотить хоть ложку супа, но, когда Анатоль приблизился к кровати, дряхлый старик почтительно отступил.

Уилл равнодушно смотрел в потолок. Анатоль заглянул в его глаза, и вдруг с ужасом осознал, что точно такие же глаза он каждый день видит в зеркале. Пересохшие колодцы отчаяния. Он стоял над юношей, чувствуя себя совершенно беспомощным. Ему доводилось слышать, что кто-то из Сентледжей, наверное, Дейдра, умел снимать душевную боль наложением рук, даруя страдальцу сладостное забытье.

Теперь этот дар был бы как нельзя кстати. Увы, в его распоряжении были лишь силы, которые здесь не нужны и неуместны.

Легко тронув щеку юноши, Анатоль приказал:

— Уилл, посмотри на меня. Я хочу, чтобы ты посмотрел мне прямо в глаза.

Мариус, поднявшийся за ним по лестнице, в тревоге застыл у дверей, а Тригхорн воскликнул:

— Господи помилуй, нет, милорд! Не надо больше этих проклятых видений!

Только Уилл остался недвижим, без страха глядя на Анатоля.

— Надеюсь, хозяин, на этот раз вы видите мою смерть.

Пропустив его слова мимо ушей, Анатоль сосредоточился, устремив взгляд в большие голубые глаза.

— Это хуже; чем смерть, — мрачно произнес он. Напускное безразличие Уилла сменилось тревогой.

— Х-хуже? Вы ведь не… не… не вторая нога?

— Нет. Я вижу в твоих глазах, что ты скоро женишься.

Уилл изумленно уставился на него, горько и недоверчиво усмехнулся:

— Кому нужен такой муж? Урод. Никчемный калека.

Анатоль выпрямился и стал как будто выше ростом.

— Ты подвергаешь сомнению мою силу, мальчишка? — спросил он, нахмурившись. Уилл зарылся поглубже в постель.

— Н-нет, хозяин, но…

— Я не вижу лица девушки, на которой ты женишься, знаю только, что она будет тебе хорошей женой. У вас будет двенадцать детей.

— Боже милосердный! — воскликнул Тригг. Глаза Уилла расширились, казалось, только они и были живыми на его бескровном, исхудавшем лице.

— Так что очень тебе советую начать есть, — сухо произнес Анатоль. — Тебе понадобится много сил. Очень много.

Уилл кивнул, на его ошеломленном лице проступило подобие румянца.

Анатоль вышел из комнаты и ретировался в свой кабинет. Он уселся за стол, откинулся на спинку кресла и уже собирался предаться своим обычным черным мыслям, но тут в комнату бесцеремонно ворвался Мариус.

— Господи, Анатоль! Тебе надо бы посмотреть на мальчишку! Уилл поглощает пищу так, словно собирается прямо сегодня пойти и произвести на свет двенадцать детей! — Мариус удовлетворенно улыбнулся. — Впервые твое видение не было предвестником трагического события. Ты понимаешь, что это значит?

— Это значит, что я дьявольски искусный лжец.

Губы Мариуса дрогнули, улыбка поблекла:

— О чем ты говоришь?

— Говорю, что все выдумал, — огрызнулся Анатоль. Наивность кузена одновременно восхищала и раздражала его. — Или ты думаешь, что я внезапно превратился в светлого ангела?

Он ожидал, что неуместная улыбка наконец исчезнет с лица Мариуса, но тот по-прежнему смотрел на него с величайшим восхищением.

— Это неважно. К тому времени, как Уилл поймет, что предсказанию не суждено сбыться, он уже достаточно поправится. И кто знает, может быть, так оно все и случится. Если вы и дьявол, милорд, то весьма умный и преисполненный сострадания к ближнему.

Анатоль не ощущал в себе никакого особого ума, только безмерную опустошенность.

— Как ты додумался так блестяще солгать?

— Со времени женитьбы на Медлин я научился сочинять сказки.

С той минуты, как Мариус появился в замке, имя Медлин прозвучало впервые. Мариус ощутил глубокую печаль, глядя внезапно увлажнившимися глазами на свидетельства упадка и запустения, снова проникавших в замок Ледж. Он впитывал в себя мрачную атмосферу кабинета, отмечая в уме задернутые занавеси, камин, откуда давно не выгребали пепел. Он не хотел вмешиваться в жизнь Анатоля, но ничего не мог с собой поделать. Он решительно прошел дальше в кабинет.

— Анатоль, я давно хотел сказать тебе, как мне жаль…

— Не надо, — перебил Анатоль, боясь сочувствия Мариуса, а еще больше — понимания, которое он отчетливо видел в худом лице кузена. Понимания человека, слишком хорошо знающего, что значат долгие годы одиночества, тьмы и пустоты, когда жизнь теряет смысл. Анатоль не хотел этого знать.

Мариус глубоко вздохнул, но, прежде чем он успел сказать что-то еще, Анатоль напрягся, ощутив присутствие постороннего. Кто-то чужой появился в замке.

Джереми провожал кого-то в кабинет. Быстрые движения лакея — и медленная, усталая, шаркающая походка.

— Фитцледж! — пробормотал Анатоль, вскакивая на ноги. Он старался не надеяться, но надежда снова хлынула в его сердце, словно мощный поток, сметая все преграды на своем пути.

— Мне вас оставить? — застенчиво спросил Мариус.

Анатоль нетерпеливо отстранил кузена. Он был явно не способен взять себя в руки и хотя бы отчасти скрыть обуявшее его волнение. Когда дверь отворилась, чтобы впустить Фитцледжа, Мариус потихоньку отошел к потухшему очагу.

Анатоль нетерпеливо кинулся к священнику, но лишь затем, чтобы отпрянуть в изумлении. За несколько дней священник сильно постарел, и в это утро перемена была особенно заметна. Его плечи поникли, волосы, словно приклеились к голове, а глаза… Его глаза, в которых всегда светилась юношеская невинность в сочетании с вечной мудростью…

Теперь это были просто глаза старика.

Изможденный вид Искателя Невест давал исчерпывающий ответ на вопрос Анатоля. И все же он не мог удержаться, презирая самого себя за отчаяние, которое выдавал его дрожащий голос.

— Вы… вы говорили с Медлин? Она вернется ко мне?

Старик ничего не ответил. Опустив голову, он добрел до стола и положил на него длинный сверток. Сверкающая рукоять торчала из холстины.

Меч Сентледжей.

Хрупкая надежда, за которую Анатоль цеплялся, как утопающий за соломинку, разлетелась на тысячу кусочков.

— Она отказывается даже увидеться со мной? — проговорил Анатоль, судорожно сглотнув. — Вы сказали ей, что я клянусь никогда не пользоваться ни одной из моих проклятых способностей? Что я буду держаться на расстоянии? Что даже не попытаюсь прикоснуться к ней?

— Мне очень жаль, милорд, — произнес Фитцледж. — Я передал ей все, что вы велели, но ничего не изменилось.

— И… и она по-прежнему желает покинуть Корнуолл?

— Да, она хочет немедленно вернуться в Лондон.

Анатоль сказал себе, что именно этого он ожидал, именно этого боялся. Так узник на скамье подсудимых ждет пожизненного приговора. Но почему приговор все равно поражает так жестоко?

Он снова откинулся на спинку кресла. Медлин хочет покинуть его. Не на неделю, не на месяц — навсегда. Вот как велик ее страх. Отчаяние грозило захлестнуть его черной волной, он закрыл глаза в попытке побороть приступ.

— Хорошо, — прошептал он. Он механически протянул онемевшую руку, нашел перо и придвинул к себе лист бумаги.

— Я велю моему поверенному передать в ее распоряжение такую сумму, какую бы она ни захотела. Я уже отправил почти всю ее одежду в дом священника и позабочусь о том, чтобы остальные ее вещи отослали в Лондон. Она… — он запнулся, так как горло у него перехватило. — Ей наверняка понадобятся ее книги.

Все это время Мариус молча слушал. Но теперь он бросился мимо Фитцледжа к Анатолю, склонился над ним.

— Господи помилуй, Анатоль, что ты такое говоришь? Это невозможно, нельзя позволить ей уйти!

— Что ты хочешь от меня, кузен? — устало спросил Анатоль. — Чтобы я заставил Медлин вернуться ко мне? Приковал ее к стене цепью?

— Нет. Тебе и не придется. Медлин не боится вас, милорд.

— Ты не был здесь в ту ночь. Ты не заглядывал ей в душу, да твои способности и не понадобились бы. Любому глупцу было бы видно, как она напугана.

— Я бы тоже испугался, если б ты обрушил на мою голову половину замка! — вскричал Мариус. — Но я смотрел в сердце твоей жены прежде и видел там только силу и храбрость. И любовь к тебе.

Любовь? Губы Анатоля искривила горькая улыбка.

— Твой дар, должно быть, тебе изменил, Мариус. Ни одна женщина не может любить меня. Я всегда это знал. Моя единственная ошибка заключается в том, что я забыл это.

Фитцледж не расслышал их приглушенный разговор. Отвернувшись от стола, он сделал несколько шагов и проговорил:

— Прости мне господи. Это моя вина.

— Нет, старина, вам не в чем себя винить. Вы сделали все, что могли. Только я виноват во всем.

Однако слова Анатоля не успокоили Фитцледжа, напротив, он взволновался еще больше. Облокотившись на каминную полку, он уткнулся лицом в рукав, но Анатоль успел заметить слезинку, бегущую по морщинистой щеке.

Фитцледж плакал.

Анатоль бросил испуганный и беспомощный взгляд на Мариуса, но не увидел в его глазах сочувствия, столь обычного для своего кузена. Прищурившись, Мариус пристально смотрел на Фитцледжа.

— Он что-то скрывает от тебя, Анатоль, — наконец произнес Мариус. — И это касается Медлин.

Фитцледж скрывает? «Мариуса и впрямь покинул его дар», — подумал Анатоль. Священник был самым честным человеком из всех, кого он знал. Он мог вспомнить только один случай, когда Фитцледж пустился на обман, когда старик старался устроить брак между Анатолем и Медлин.

Анатоль, опершись руками о стол, медленно поднялся.

— Фитцледж!

Услышав свое имя, старик, казалось, лишь больше ушел в себя. Что-то невнятно бормоча, он полез за носовым платком.

— Я… не думаю, что могу это вынести. Видеть, что ему так больно. Хуже, чем когда мать отвергала его… Но я обещал Медлин.

— Что обещали? — спросил Анатоль.

— Должно быть, это связано с причиной, по которой Медлин покидает тебя, — сказал Мариус.

Фитцледж громко высморкался и устремил на Мариуса взгляд, полный мягкого укора.

— Благодарю вас, молодой человек, но я и сам могу открыть тайну.

— Тогда лучше сделайте это. И побыстрее. — Анатоль обошел стол и тяжело положил руку на плечо Фитцледжа.

Старик долго и тщательно сворачивал платок, по-прежнему избегая взгляда Анатоля.

— Медлин думала, и я согласился с ней, — что вам лучше не знать истинную причину, по которой она отказывается вернуться в замок Ледж.

— В чем же дело?

— Ваша жена уезжает не потому, что боится вас, милорд…

— Я так и знал! — перебил его Мариус торжествующим тоном. — Она боится не тебя, а за тебя.

— Говорите так, чтобы вас можно было понять, Фитцледж, — сказал Анатоль, стараясь быть вежливым с обезумевшим стариком, но чувствуя, что его терпению приходит конец.

— Медлин боится, что если она останется с вами, то убьет вас.

— Она уже убивает меня!

— Нет, по-настоящему убьет. Она… у нее было видение.

Неужели у старика от огорчения помутился разум?

— Вы знаете, что это невозможно. Если, конечно, вы не обнаружили, что Медлин происходит от побочных отпрысков Просперо и в ее жилах течет кровь Сентледжей.

— Она смотрела в кристалл, она воспользовалась силой, заключенной в мече, вашей собственной силой, милорд, — настойчиво проговорил Фитцледж. Взгляд его покрасневших глаз был вполне осмысленным и серьезным. — И не в первый раз. Сначала бедняжка думала, что это игра воображения, но меч предсказал ей, что вы с ней поедете верхом к волшебному камню.

Слова старика пробудили в Анатоле смутное беспокойство. Он убрал руку с плеча Фитцледжа и нахмурился:

— Я не могу в это поверить.

— Почему? — спросил Мариус. — Ты Сентледж. Нам ли не верить в наши собственные легенды, тем более в легенды, связанные с мечом Просперо?

— Наше семейство плодит легенды, словно море устриц, — огрызнулся Анатоль.

— И почти все они основаны на вполне реальных событиях.

Анатоль стиснул зубы, зная, что Мариус прав. Его взгляд обратился к столу, где меч Сентледжей, обернутый в холстину, лежал, как притаившаяся змея, готовая нанести ему смертельный удар.

Да, он смутно припоминал когда-то слышанные истории о женах, способных обрести часть силы мужей через меч. Но женщины, носящие имя Сентледж, чаще всего прятали меч подальше, чтобы никогда больше его не видеть.

Ему не пришло в голову посоветовать Медлин сделать то же самое. Да и зачем женщине забавляться такой опасной игрушкой, разглядывать ее.

Но изумрудно-зеленые глаза его жены оказались чрезмерно любопытными.

О, Медлин! Анатоль застонал. Сорвав холст, он поднял оружие, содрогаясь при мысли, что его жена могла столкнуться с этой ужасной силой. Давно надо было швырнуть эту адскую штуковину в море с ближайшей скалы.

Был лишь один способ проверить то, о чем рассказал Фитцледж. Устремить взгляд в кристалл, попытаться самому увидеть то, что якобы видела Медлин.

Сжимая рукоятку, Анатоль держал меч, пристально вглядываясь в мерцающий камень, подчиняясь загадочной силе кристалла, погружаясь в его таинственные глубины.

Мгла… И снова то же бессмысленное видение, что и много месяцев назад, явилось его взору.

Он потерялся во мгле вместе с призрачной фигурой женщины, ее яркие рыжие волосы рассыпались по плечам. То же леденящее чувство опасности, то же неясное предостережение.

«Берегись огненной женщины».

Скрипнув зубами от напряжения, он заставил мглу рассеяться, сосредоточив во взгляде всю свою силу. Кристалл вспыхнул, и внезапно картина развернулась перед ним с ослепительной ясностью.

И Анатоль понял, почему никогда прежде ему не удавалось сделать образ четким. Даже от Сентледжа требовалось мужество, чтобы взглянуть в лицо собственной смерти.

Когда видение рассеялось, он осторожно положил меч на стол.

— Что ты видел? — Мариус тронул его за плечо, так как Анатоль хранил молчание.

— Фитцледж был прав. Медлин действительно кое-что видела, — проговорил Анатоль. — Я умру.

Мариус побледнел и произнес проклятие. Но Анатоль с удивлением понял, что сам он не чувствует страха, напротив— на него вдруг снизошел удивительный покой.

Значит, Медлин уходит не потому, что он напугал ее. Если бы не это видение, у нее хватило бы смелости вернуться. Принять его… Любить его. Нежная улыбка тронула губы Анатоля, его душу озарила тихая радость.

Он не надеялся победить видение или избегнуть смерти. Но какой бы срок ни был ему отпущен, он намеревался разыскать Медлин и любить ее так, чтобы хватило на всю жизнь.

Однако эту мысль вытеснило тревожное соображение. Если Медлин думала, что она будет причиной его смерти, значит, образ в кристалле она видела не с полной ясностью. Боясь за него, она, по-видимому, не имела представления об опасности, грозящей ей самой.

В голове у него начала складываться более или менее ясная картина. Фитцледж видел таинственную женщину, которая плакала на могиле старого Тайруса. Роман купил Пропащую Землю. Приехал его так называемый друг… Ив де Рошенкур.

Неудивительно, что Анатоль видел образы собственной смерти. Но к Медлин они не имели отношения.

Огненной женщиной была не она.

— Я должен найти свою жену, — проговорил Анатоль, широкими шагами направляясь к дверям.

— Нет! — воскликнул Фитцледж. — Именно этого вы не должны делать, ведь Медлин не хотела, чтобы я вам рассказывал. Понимаете? Она пытается вас спасти.

Молчание было достаточно долгим, чтобы Анатоль успел одарить старика печальной улыбкой.

— Она уже спасла меня.

Прежде чем Фитцледж и Мариус попытались остановить его, Анатоль выбежал из кабинета. Он вихрем пронесся через весь дом к гостиной, откуда был выход в сад, в аллею, ведущую к конюшням.

Широко распахнув дверь, он погрузился в мглистое утро. Тяжелый туман захватил в плен замок Ледж, и теперь его длинные белые пальцы тянулись к горлу Анатоля.

Он замедлил шаг, потом остановился в нерешительности, размышляя. Имелась причина, по которой видение в кристалле вдруг возникло с полной ясностью. Его пронзил холод, никоим образом не связанный с сырым туманом и промозглым весенним утром.

Он надеялся, что ему отпущено еще немного времени, но теперь стало ясно, что исполнение пророчества уже нависло над ним. Сегодня, возможно, через несколько часов. На миг Анатоль ощутил леденящий душу страх.

Окутанный туманом, он почти на ощупь добрался до конюшни, крикнул, чтобы седлали его жеребца. Гончие подняли страшный гам, лай отзывался во мгле жутковатым эхом. Цезарь буйствовал, отказываясь подчиняться командам Анатоля. Понадобились усилия двух дюжих конюхов, чтобы оттащить его от хозяина и запереть на псарне с другими собаками. Старый пес как будто знал…

Анатоль направил силу в пространство, напрягшись до предела, чтобы найти Медлин. Там, в деревне, у Фитцледжа.

Он сосредоточился, но не ощутил ее. Ее там больше не было. Анатоль выругался и крикнул конюху, чтобы тот поторопился. Когда вывели черного жеребца, Анатоль шагнул вперед, и в это мгновение на его плечо опустилась рука.

Он рванулся, но хватка его хрупкого кузена Мариуса оказалась на удивление крепкой.

— Ради бога, Анатоль! Фитцледж вне себя, на грани полного отчаяния. Ты должен…

Мариус внезапно умолк, взгляд его испуганно блуждал, словно пытаясь проникнуть сквозь туман, обволакивающий их. «Мы оба легко настраиваемся на темную сторону дара, доставшегося нам в наследство», — подумал Анатоль. Он точно знал, что Мариус предчувствует то же самое, что и он. Неминуемую смерть одного из Сентледжей.

Мариус сильнее сжал его плечо.

— Возвращайся домой.

— Нет, ты должен взять на себя заботу о Фитцледже. Мне надо заняться другим.

— Чем же? Мчаться навстречу смерти?

— Если такова моя судьба, мне ее не избегнуть.

— Можно попытаться. Анатоль вырвался.

— Ты не понимаешь, а у меня нет времени объяснять. Медлин может грозить опасность.

— Ну, так давай я отправлюсь к ней, — сказал Мариус, в отчаянии заступая путь Анатолю.

— Уйди с дороги, Мариус, — прорычал тот.

— Нет, пусть меня повесят, если я отойду в сторону и позволю тебе вот так глупо расстаться с жизнью!

— А ты бы как поступил, кузен? Если бы тебе выпал случай в последний раз обнять Анну, убедиться, что она в безопасности, как бы ты поступил? Даже если это стоило бы тебе жизни?

Мариус не ответил. Во взгляде его застыло страдание.

Что— то бормоча, он посторонился, Анатоль прошел мимо, задев его плечом. Взяв у грума поводья, он вскочил на коня. Застоявшийся жеребец взвился на дыбы, но Анатоль сумел приструнить его. Справившись с конем, он бросил последний взгляд на искаженное мукой лицо Мариуса, кузена, родство с которым он так неохотно признавал, Сентледжа, которого он все эти годы старался держать на расстоянии, человека, который стал бы его другом, если бы он позволил.

Но теперь было слишком поздно даже сожалеть.

— Храни тебя господь, — хрипло проговорил Анатоль. Пришпорив жеребца, он исчез в густом тумане.

Направляя коня по неверной тропе над обрывом, он настороженно следил за тем, чтобы они не рухнули вниз, прямо на камни.

Он снова и снова напрягал силу в поисках Медлин, пока не нашел ее — далекий мерцающий огонек, манящий его душу. Она светилась, не даваясь в руки, словно кусочек радуги.

Но этого было достаточно, чтобы понять, где она, и вселить в него ужас.

Она уже неуклонно приближалась к тому месту, куда ей нельзя было ходить, к тому месту, где могли окончательно решиться их судьбы.

К Пропащей Земле.

Туман волнами обволакивал Медлин, ледяной холод проникал даже сквозь ее плотный плащ. Она покрепче прижала к себе картонку с нехитрыми пожитками и стала еще более осторожно выбирать дорогу.

Ей казалось или впрямь туман здесь был гуще и холоднее? Логика подсказала бы, что это объясняется близостью моря, но за несколько мучительных дней разум уступил место более древнему и простому инстинкту. Прежде Медлин и не знала, что обладает им.

Дело было не в тумане и не в шепоте холодных волн, плещущих в берег. Само место леденило ей кровь. Пропащая Земля. Эта полоска берега внушала селянам такой ужас, что один из них только за мзду согласился проводить ее сюда. Старый рыбак позволил жадности одержать победу над здравым смыслом, над ужасом, который внушала Пропащая Земля, и опасностью навлечь на себя гнев грозного хозяина замка.

Всматриваясь в уродливые развалины, черные от копоти стены, проступавшие в тумане, Медлин спрашивала себя, что случилось с ее практичностью и здравым смыслом. Как можно было отправиться в это мрачное место, такое унылое и пустынное, словно сама весна умерла в этих развалинах?

Бывший дом Мортмейнов, заклятых врагов ее мужа. Не бродят ли здесь их призраки, взывая к отмщению, требуя крови одного из Сентледжей? Теперь Медлин это уже не казалось невозможным. Она содрогнулась.

Когда— то она считала себя смелой, но то была вовсе не смелость, а просто разум, черпающий силу в неверии. Укрепления рухнули, и она трепетала от ужаса.

Ей потребовалось собрать всю волю, чтобы заставить непослушные ноги идти вперед. А может быть, ее толкало вперед отчаяние. Далеко ли надо уйти, чтобы стать недосягаемой для пророчества? Она решила, что Лондон недостаточно удален. На какое-то время она должна скрыться за границей, хотя бы до тех пор, пока не поймет, что делать дальше. А в этом ей мог помочь только один человек.

Ив де Рошенкур. Француз когда-то назвал себя ее другом, сказал, что сделает все для того, чтобы помочь ей убежать от мужа.

Были ли это просто слова? Пустые обещания? Когда дошло до дела, стало ясно, что Медлин очень мало знает об Иве, человеке, которому решилась доверить будущее, свое и Анатоля.

Но разве у нее был выбор? Она больше не могла полагаться на Фитцледжа. Она опасалась, что совершила большую ошибку, рассказав ему о видении, явившемся ей в кристалле. Он согласился, что она должна расстаться с Анатолем, но сердце его явно разрывалось надвое, желая спасти молодого хозяина и при этом уберечь его от новой боли.

Теперь она поняла, что Фитцледж задерживал ее отъезд, надеясь на чудо, может быть, даже какое-то магическое заклинание, которое помогло бы им преодолеть ужасное пророчество сентледжского меча. Медлин и сама предавалась столь же беспочвенным и глупым мечтаниям долгими одинокими ночами, проведенными вдали от Анатоля, но все кончалось лишь новым приступом отчаяния и безутешными рыданиями.

Сегодня, пробудившись ото сна в мире, погруженном в туман, она поняла, что больше не в силах этого выносить. Она не могла встречать каждое утро в тумане, накатывающемся с моря, задыхаясь от страха, думая, что в этот день она, может быть, невольно погубит того, кого любит.

Медлин настояла, чтобы Фитцледж сообщил Анатолю о ее немедленном отъезде. Старик отправился выполнять поручение, сгорбившись под грузом печали. Глядя, как он уходит, она мучилась сомнениями. Медлин понимала, что старый честный священник не сможет и дальше обманывать Анатоля. Пока Анатоль верит, что она боится его, он не появится.

Но если ему суждено узнать правду… Ни небо, ни земля не удержат его вдали от нее, не остановит даже мысль о неминуемой гибели.

Именно тогда Медлин поняла, что должна уехать, и немедленно. Сначала она подумывала о том, чтобы обратиться к одному из Сентледжей, Адриану, владельцу торговых кораблей… но она представления не имела, где искать грубоватого капитана, и совсем не была уверена в том, что он согласится помочь.

Сентледжи безропотно мирились со своей судьбой, как мирился с ней Мариус. А если для них важнее всего, чтобы Анатоль оставался неразрывно связанным со своей выбранной невестой, хранил предназначенную ему любовь? Важнее даже, чем его жизнь? Адриан вполне мог препроводить ее обратно к Анатолю.

Медлин нельзя было рисковать. Ее родные просто сочли бы ее сумасшедшей, попытайся она рассказать о легендах, сверхъестественных способностях, видениях. Даже если бы им пришлось ей поверить… Медлин страшно было об этом думать, но ее отец и мать, вполне возможно, не увидели бы ничего ужасного в том, чтобы их дочь осталась богатой вдовой.

Она поняла, что остается только одна возможность обмануть судьбу. Ее друг Ив. Бредя мимо обгоревших останков поместья Мортмейнов, она пыталась различить в тумане домик, где жил Ив.

Она молила бога о том, чтобы ей удалось найти его, чтобы Ив оказался дома. То и дело оборачиваясь, словно ожидая увидеть за спиной погоню, она ругала себя за то, что слишком долго откладывала отъезд.

С каждым шагом она все сильнее ощущала чье-то присутствие. Не злое и не враждебное, а теплое, полное любви присутствие, словно сильные руки протянулись сквозь туман и заключили ее в крепкие объятия.

Анатоль… Он говорил, что может чувствовать ее, где бы она ни находилась, куда бы ни направилась. До каких пределов простирается эта его способность? Медлин не знала, но всеми силами пыталась успокоить прерывающееся дыхание, не позволить своему трепещущему сердцу отвечать на этот призыв.

В мертвящее безмолвие тумана ворвался резкий звук. Треск ломающейся ветки или… или… С колотящимся сердцем Медлин осмотрелась и увидела, что одинокий домик намного ближе, чем она предполагала.

Каменные стены и окна, закрытые ставнями, на этой земле, затерянной среди тумана, казались небесным благословением.

Медлин радостно вскрикнула и бросилась вперед, но внезапно остановилась.

Серая кобыла, привязанная к воротам, возбужденно била копытом. Ив не стал бы ездить на такой горячей лошади.

Медлин вспомнила, что однажды днем, случайно посмотрев в окно дома священника, она увидела на деревенской улице эту кобылу и разглядела лицо всадника.

Лошадь Романа. Ее сердце замерло в тревоге при мысли о пронзительном взгляде Романа, его насмешливой улыбке. Как она не подумала, что может встретить его здесь? По-видимому, он часто приезжал посоветоваться с Ивом по поводу нового дома.

Что ей теперь делать? Медлин колебалась. Она хотела сказать Иву, что он был прав, что она решилась бежать от Анатоля, который груб. и жесток с нею. Роман, конечно, ненавидел кузена, но он ей никогда бы не поверил.

В лучшем случае он задержал бы ее, потребовав более достоверных объяснений. А в худшем, если бы докопался до истины… Медлин не сомневалась, Роман сделал бы все возможное, чтобы пророчество исполнилось.

Она кусала губы, размышляя, хватит ли у нее сил и терпения дождаться, пока Роман уедет. И все еще пыталась принять решение, когда дверь внезапно распахнулась и на пороге появился Роман собственной персоной.

В его облике было что-то странное. Поняв это, Медлин начала отступать, надеясь скрыться в тумане. Роман шел от домика нетвердой походкой, как пьяный, держась за забор.

Он кое— как нащупал повод привязанной лошади, но, едва развязав узел, выпустил его из рук. Шатаясь, он опустился на колени, и Медлин увидела багровое пятно, расползавшееся по плащу.

Испугавшись, она забыла обо всем и бросилась к нему на помощь. При ее приближении лошадь шарахнулась в сторону. Роман поднял голову и ошеломленно уставился на нее. Глаза его остекленели от боли.

— Медлин! Какого черта…

И начал падать. Она вскрикнула, и, бросив картонку, попыталась удержать его, но не смогла, и Роман ничком распростерся в грязи.

Медлин попыталась перевернуть его на спину, но Роман, собрав последние силы, оттолкнул ее.

— Уходите отсюда!

— Но вы ранены, — сказала она. — Что случилось?

— Нет времени… для вопросов, — он тяжело дышал. — Садитесь на мою лошадь. Поезжайте… за помощью.

Она боялась, что Роман не протянет так долго. Кровь лилась из зияющей раны в его груди с пугающей силой, и он бледнел прямо на глазах. Глаза его закрылись, и Медлин показалось, что уже слишком поздно.

Лошадь мотнула головой, развернулась и умчалась в туман, испугавшись, то ли запаха крови, то ли чего-то другого. Медлин ощутила чье-то присутствие у себя за спиной еще до того, как смогла что-либо увидеть или услышать. Человек подошел по дорожке, ведущей от домика, — бесшумно, как туман.

— О, Медлин, что вы здесь делаете, дорогая?

Это был голос Ива с его странными визгливыми нотками.

Собравшись с духом и обернувшись, Медлин увидела, что элегантный наряд француза разорван, напудренный парик сбился набок. Его облик поразил ее, однако не больше, чем дымящийся пистолет, который он сжимал в изящной руке.

Медлин выпрямилась и заслонила собой неподвижное тело Романа.

— Ив? — неуверенно произнесла она. От смятения и невозможности поверить в происходящее разум у нее мутился.

— Нет, дорогая. — Ив грустно улыбнулся и сорвал парик, сползавший с головы. — Эвелин. Эве-лин Мортмейн.

Медлин едва расслышала это страшное имя. Чтобы не упасть, она схватилась за забор, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног иона погружается в царство ночных кошмаров. А может быть, видений, неясных или непонятых. Теперь она поняла все.

Словно пелена тумана упала с ее глаз. Медлин в ужасе смотрела, как Эвелин Мортмейн встряхивает волосами. Ярко-рыжими, совсем как у нее.

— О боже, — прошептала Медлин. — Огненная женщина!

21

Нужно было скрыться, бежать отсюда со всех ног. Так твердил внутренний голос Медлин, вот только ноги отказывались повиноваться. Словно туман проник в ее душу, сковал страхом и смятением.

Она могла лишь во все глаза смотреть на человека, которого знала как Ива Рошенкура, не в силах постигнуть разумом внезапное превращение просвещенного француза в это странное создание с копной рыжих волос, в разорванной рубашке, которая обнажила грудь, жестоко стянутую корсетом.

— Не смотрите на меня так, словно я привидение, — сказала Эвелин Мортмейн. Ее гортанный голос утратил всякий намек на французский акцент. — Я всего лишь женщина, такая же, как вы, хотя и не наделенная вашими прелестями. Увы, мы, Мортмейны, никогда не отличались красотой.

— Но… Но считалось, что никто из Мортмейнов не остался в живых, — запинаясь, проговорила Медлин.

Эвелин насмешливо взглянула на нее:

— Прискорбное заблуждение некоторых Сентледжей.

Она приблизилась, и Медлин отпрянула, но Эвелин проскользнула мимо нее и остановилась, направив пистолет на человека, распростертого на земле.

Роман. От потрясения Медлин совсем забыла о нем. Надо что-то сделать, помочь ему… но Роман, похоже, не нуждался уже ни в помощи, ни в защите. Эвелин легонько ткнула его носком башмака, Роман не пошевелился. Губы Эвелин изогнулись в злорадной усмешке.

— Замечательно! Одним Сентледжем меньше.

— Вы убили его? — в ужасе прошептала Медлин.

— У меня не было выбора. — Эвелин придвинулась к Медлин. — Он понял, кто я, и напал на меня, причем совсем не по-джентельменски. — Она издала хриплый смешок. — Забавно, правда? С самого приезда я не находила себе места, боялась всех остальных Сентледжей, их ужасных способностей. А раскрыл мою тайну вот этот… — Она презрительно махнула рукой в сторону Романа. — Обычный человек, такой же, как я. И ему суждено было разгадать мой секрет, просто наведя справки…

Медлин пожала плечами. Эвелин говорила с ней ровным, спокойным тоном, словно речь шла о самых обыденных вещах, и от этого кровь стыла в жилах. Словно они сидели в гостиной Медлин, пили чай, беседовали о Мильтоне и Мольере. Только все было совсем не так.

Словно в страшном сне их окружали удушливый туман, хаос и смерть. Эвелин направила на нее тот же пистолет, из которого убила Романа, однако Медлин не почувствовала страха.

Ее мысли унеслись к Анатолю.

Как могла она так ошибиться, неправильно истолковать то, что увидела в кристалле? Она убежала, желая спасти Анатоля. Она пришла сюда ради его спасения, но ее ошибка может стоить ему жизни. Эта мысль наполнила ее душу ужасом.

Она изо всех сил старалась не показать Эвелин Мортмейн, что боится. С чего бы Анатолю искать ее здесь, мчаться навстречу своей и ее гибели? Откуда ему знать, где она?

Но ведь он Сентледж.

Внутри у Медлин все сжималось от страха. Она должна вернуться в замок Ледж, найти Анатоля, предупредить… Нет! Именно этого она не должна делать. Нужно держать Эвелин как можно дальше от Анатоля, самой справиться с этой женщиной.

Но как? Она старалась сохранять спокойствие, все тщательно взвесить, но это было трудно: Эвелин подошла совсем близко, направив пистолет прямо в сердце Медлин.

— А теперь, дорогая, — ласково сказала она, — будьте столь добры, рассказать мне, что вы здесь делаете.

— Я… Я убежала от мужа.

— Это я уже знаю. По всей округе только и слышно, что жена грозного лорда сбежала от него и нашла приют у священника. Впрочем, ваше присутствие на Пропащей Земле этим не объяснишь.

— Вы обещали помочь мне, если я когда-нибудь решусь покинуть мужа.

— Да, но сами видите… — Эвелин показала глазами на Романа. — Вы выбрали неподходящее время.

— Тогда мне, наверное, лучше просто уйти.

Эвелин рассмеялась.

— Или нам обеим уехать, — продолжала Медлин в отчаянии. — Ведь вы, наверное, и сами хотите бежать теперь, когда известно, кто вы. Мы… Мы могли бы сейчас же уйти отсюда, найти корабль, отправляющийся во Францию.

«Как можно дальше от Анатоля», — думала Медлин, в тревоге глядя на женщину.

После томительной паузы Эвелин покачала головой.

— Я не вижу необходимости бежать. Моя тайна известна только двум людям, и один уже мертв.

Эвелин подошла еще ближе. Сквозь одежду Медлин ощущала холод пистолетного дула.

— Я никому не скажу. — Медлин опустила голову, боясь, что лицо может ее выдать. — Я, как и вы, ненавижу Сентледжей… Они такие странные и страшные, и мой муж худший из них. Нам обеим нужно уехать, пока это еще возможно.

Эвелин крепко взяла Медлин за подбородок, подняла ее лицо. Обычно пустые глаза ее смотрели пронзительно и твердо.

Печально, почти нежно она сказала:

— Дорогая моя, вы очень плохая актриса. Может быть, ваш муж странный и даже жестокий человек, но, подобно всем бедным маленьким выбранным невестам, которые были до вас, вы полюбили своего скверного Сентледжа.

Забыв о направленном на нее пистолете, Медлин рывком высвободилась и отступила назад.

— А вы, Мортмейны, тоже умеете читать мысли?

— Нет, я получила информацию тем же способом, что и наш бедный Роман. Через обычного шпиона, которого я сама подослала в замок Ледж.

— Никто из слуг Анатоля… — начала Медлин и осеклась, все поняв. — Бесс Киннок, — произнесла она. — Вы послали Бесс шпионить за нами.

— Вы проницательны, моя разумная Медлин, — рассмеялась Эвелин. — Да, я убедила Бесс поступить на службу в замок Ледж и разузнать все, что может способствовать падению Сентледжей. Денег понадобилось очень мало, учитывая, что девушка считает вашего мужа виновником смерти ее матери. Ненависть, как я имела возможность убедиться, иногда весьма полезна.

В голове Медлин мелькнул образ Бесс Киннок, ее бледное лицо, ее манера крадучись пробираться по коридорам. О господи, неужели она подглядывала в замочные скважины в самые сокровенные мгновения, подслушивала все разговоры Медлин с Анатолем? При этой мысли ей стало дурно.

— Но как вы узнали о Бесс? — спросила она. — О ее ненависти к Анатолю?

Эвелин снисходительно улыбнулась.

— Я ждала отмщения двадцать лет, неужели вы думаете, что я не разузнала о Сентледжах все, что могла? Я изучала это семейство с безопасного расстояния и только потом объявилась сама. Сначала я стала искать знакомства с Романом. Этот самовлюбленный и жадный эгоист был самым слабым звеном. Я легко завлекла его, прикинувшись другом, ссудив деньгами на покупку Пропащей Земли, вселив в него надежду на брак с богатой графиней. Он безоговорочно поверил всему. Вернее, я так думала, — Эвелин поморщилась. — Роман оказался умнее и подозрительнее, чем я ожидала. Я могла бы подкупить его, чтобы он помог мне уничтожить остальных Сентледжей, если бы он не пришел в такую ярость, узнав правду. Может быть, ему не понравилось, что я его одурачила, а может быть, в нем наконец заговорила проклятая кровь Сентледжей. — Эвелин пожала плечами. — Как знать.

Ее бездушный тон, хладнокровие, с каким, она говорила о смерти Романа, о гибели остальных Сентледжей, заставили Медлин содрогнуться.

Она вглядывалась, в грубые черты Эвелин, ища признаки чувствительности, которые видела в Иве, хоть какой-то намек на то, что ее можно урезонить.

Их не было.

— Вы потратили двадцать лет на вынашивание планов мести? — спросила Медлин. — Вы, должно быть, сумасшедшая.

— Нет, просто терпеливая. Видите ли, Медлин, этот почерневший остов за вашей спиной когда-то был моим домом.

Напускное спокойствие Эвелин дало трещину, и Медлин увидела, как под белой маской лица клокочет ненависть.

— Мне было только четырнадцать лет, когда я чудом сумела спастись из огня. Тогда у меня был такой же нежный голосок, как у вас. Но в ту ночь я его лишилась, жар и дым царапали мне горло, рвали легкие. Я не могла даже кричать. Съежившись во мраке, я смотрела, как проклятые Сентледжи заживо сжигают всех моих родных.

— Но… но мне говорили, что это ваш отец устроил пожар.

— Ну да! А что ему оставалось делать? Он не хотел сдаться живым, чтобы его посадили на цепь, как собаку.

— Но он убил Уатта Сентледжа.

— Это не было убийство, — произнесла Эвелин сквозь зубы. — Это была война. Война между Мортмейнами и Сентледжами, которая не затихала с тех пор, как Сентледжи воспользовались своими проклятыми чарами, чтобы присвоить наши законные владения.

— Нет, Эвелин, — попыталась успокоить ее Медлин. — Я не знаю, какие у вас сохранились детские воспоминания, что говорил вам отец, но вы не понимаете…

— Замолчите! — взорвалась Эвелин, приблизившись еще на шаг. — Это вы не понимаете, Медлин. Мой отец никогда ничего мне не рассказывал… но я не раз слышала, как он жалел о том, что у него нет сыновей, а слабая дочь не сможет вести войну с Сентледжами! И я оказалась действительно слабой. В ту ночь я убежала и спряталась в первом попавшемся месте.

— Наверняка в этом не было необходимости. Не могу поверить, что кто-нибудь из Сентледжей причинил бы вам вред. О вас позаботились бы. — Медлин умолкла, встретившись с холодным взглядом Эвелин.

— Неужели вы думаете, что я приняла бы милость убийц и негодяев? — спросила она в ярости. — Нет, я должна была исчезнуть. Я пробралась на борт рыбацкого судна, которое довезло меня до Франции. Когда капитан обнаружил меня в трюме, он просто выкинул меня на берег, как крысу.

Эвелин подошла еще ближе, ее пронзительные глаза горели странным огнем.

— Вы знаете, друг мой, каково это, остаться одной в целом мире, оказаться в чужой стране? Медлин покачала головой, судорожно глотнула.

— После того как меня изнасиловали в первый раз, я быстро научилась выдавать себя за мальчика.

— Господи! — выдохнула Медлин.

— Я хорошо притворялась, — с горечью продолжала Эвелин. — И еще многое делала хорошо. Обманывала, воровала, продавала свое тело за деньги. Делала все, чтобы выжить, скопить денег — и в один прекрасный день вернуться сюда, и доказать, что мой отец ошибался. Ему не нужен был сын, чтобы отомстить за нашу семью. Нужна была только я!

Она взмахнула пистолетом, лицо ее было всего в нескольких дюймах от глаз Медлин. Впервые Эвелин не могла скрыть боль, ненависть, прошлые унижения, которые гнули и ломали ее душу. Медлин смотрела на нее со смешанным чувством сострадания и ужаса.

— Мне очень жаль, — мягко сказала она. Слова казались глупыми, ничего не значащими, но они возымели действие. Эвелин пришла в себя.

Она отступила на шаг, бормоча:

— Не жалейте. Не жалейте меня. Поберегите жалость для своего мужа.

При упоминании об Анатоле у Медлин замерло сердце.

— Вы не ссорились с Анатолем, — попыталась она урезонить женщину. — Он не может отвечать за то, что произошло с вами и вашими родными. Он тогда еще не родился.

— Неважно. Он Сентледж, глава этого проклятого рода. Он должен умереть. И все остальные тоже.

— Но нельзя же рассчитывать убить их всех. Вас поймают, может быть, даже убьют. Ив… Эвелин, прошу вас. Вы застрелили Романа, защищаясь. Можно считать, что это несчастный случай. Остановитесь. Расстаньтесь с этим. — Медлин кивнула головой на пистолет.

— Я не хочу останавливаться, — сказала Эвелин с леденящим душу хладнокровием. — Да, я могу погубить их всех. Одного за другим, медленно, осторожно, как я и намеревалась.

Она не выказывала никаких признаков безумия, на нее опять снизошло ужасающее спокойствие, которое казалось Медлин хуже сумасшествия. Темная сила уносила Эвелин за пределы разума, за пределы сострадания, за пределы логики. Сила, неотвратимая, как видение в кристалле.

Неужели и впрямь невозможно остановить Эвелин, победить пророчество? Медлин снова и снова задавала себе этот вопрос. Эвелин смотрела на Медлин холодно и оценивающе, но, когда она заговорила, в ее голосе звучало сочувствие:

— Мне жаль, что вы оказались замешанной в это, Медлин. Вы мне нравились, действительно очень нравились.

Нравилась? Эвелин говорила о ней так, будто Медлин уже умерла, и от этого кровь стыла в жилах.

— К сожалению, — продолжала она, — вы оказались здесь, и я вынуждена извлечь из этого пользу.

— Что? Что вы хотите этим сказать?

— Вне всякого сомнения, муж отправится вас искать.

— Нет! Он не пойдет. — Медлин говорила слишком быстро, обнаруживая предательский страх. — Я… я хочу сказать, он даже не знает, где я.

— Но он располагает особыми средствами, чтобы это узнать, чтобы следить за вами, не так ли?

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Не пытайтесь отрицать, Медлин, — перебила ее Эвелин. — Я прекрасно осведомлена о способностях вашего мужа. То, чего я не сумела вытянуть из Романа, я узнала от Бесс. С ним непросто справиться, с вашим Анатолем. Как уничтожить человека, который способен отшвырнуть тебя прочь одним усилием воли? Его нужно захватить врасплох. А как захватить врасплох того, кто наделен нечеловеческой способностью чувствовать человека на расстоянии? Но, может быть, это чувство даст осечку, если Сентледжа отвлечь. Например, страхом за жизнь того, кто ему очень дорог. Как вы думаете, Медлин? — Эвелин смотрела на нее, насмешливо подняв брови.

— Нет! — задохнулась Медлин. — Я не позволю использовать меня, чтобы заманить Анатоля в ловушку!

Эвелин направила на нее пистолет.

— Дорогая, у вас нет выбора. Вы должны мне помочь, иначе…

— Иначе вы застрелите меня, как Романа? Стреляйте! — вскричала Медлин. — Я скорее умру, чем стану приманкой для Анатоля.

— Не будьте дурочкой, дорогая.

Сердце Медлин колотилось с бешеной частотой. Она попыталась взять себя в руки, успокоиться, чтобы прояснить разум, найти у Эвелин слабое место. Секунды тянулись бесконечно. Почему Эвелин не стреляет? Она убила Романа без всяких угрызений совести.

Убила Романа. В голове у Медлин возникла картина: Эвелин идет по дорожке с дымящимся пистолетом в руке.

Она скептически посмотрела на женщину.

— Вы блефуете. Пистолет не заряжен. Эвелин вздрогнула, но быстро оправилась и улыбнулась.

— Хотите проверить?

Она подняла пистолет, однако Медлин видела, что в ее глазах мелькнуло сомнение.

— После того как вы застрелили Романа, у вас не было времени заряжать.

Улыбка Эвелин превратилась в безобразную гримасу. Она отпустила курок, который вернулся на место с сухим щелчком.

— Вы слишком умны, — процедила она сквозь зубы.

И внезапно бросилась на Медлин. Та попыталась увернуться, но пальцы Эвелин впились в ее руку. Медлин яростно сопротивлялась, однако Мортмейн оказалась жилистой и крепкой. Она рывком поставила Медлин на колени и занесла пистолет над ее головой.

Медлин вскрикнула и дернулась. Сильный удар пришелся в плечо. Она захватила пригоршню песка и, прежде чем Эвелин нанесла новый удар, швырнула песок ей в лицо.

Выкрикнув невнятное ругательство, Эвелин отпустила Медлин, чтобы протереть глаза. За эти короткие мгновения Медлин успела вскочить на ноги. Она кинулась в туман, понятия не имея, куда бежит.

Прочь от Пропащей Земли и ее потемневших развалин, прочь от ярости Эвелин Мортмейн. Она слышала, как женщина выкрикивает ее имя, осыпает ее проклятьями.

Медлин побежала быстрее. Дорога пошла вверх, и бежать стало труднее. Она споткнулась, упала, но сумела встать. То бегом, то шагом она поднималась на холм.

Дыхание ее прерывалось, боль в боку становилась почти нестерпимой. Она не знала, где находится, но не могла остановиться.

Она полагала, что все же удалилась от Эвелин на достаточное расстояние, но ведь той не нужно было много времени, чтобы оправиться. Она гораздо лучше, чем Медлин, знала эту местность, и густой туман не мог ей помешать.

Что делать? Медлин снова и снова задавала себе этот вопрос, чувствуя, что движется все медленнее. Может быть, надо остановиться, найти какое-нибудь оружие. Камень. Его можно бросить в голову Эвелин и…

Но мысль о подобной жестокости, о том, чтобы снова приблизиться к Эвелин, пугала ее. Нет, она пойдет дальше, убежит от этой женщины, найдет того, кто ей поможет, будет молиться, чтобы Анатоль не встретился с безумной Мортмейн.

Если б только она могла добраться до хижины, где живут рыбаки, позвать их на помощь! Эвелин можно поймать, задержать. Если ее где-нибудь запрут, Анатоль, конечно, будет в безопасности.

Но сначала… Медлин остановилась. Ей надо перевести дух, понять, где она находится. Прижав руку к вздымающейся груди, она напряженно прислушивалась в ожидании погони.

Кроме шума в ушах, она ничего не слышала. Море… волны бьются о берег… Совсем близко. Но где? Туман рассеивал звуки, и определить направление было невозможно.

Она огляделась, сделала неуверенный шаг назад, пытаясь увидеть что-нибудь в плотной мгле. И закричала, потому что земля ушла у нее из-под ног.

Медлин упала, заскользила по крутому склону. Обдирая кожу с ладоней, она хваталась за камни и гальку, пытаясь замедлить падение. Наконец она судорожно вцепилась в шишковатую корягу и висела на ней, пока не нащупала ногами опору — узкий выступ скалы.

Наконец она поняла, что произошло: все это время она стояла прямо на краю обрыва и в какое-то мгновение оступилась. К счастью, обрыв был не таким высоким, как возле замка Ледж. Когда Медлин собралась с духом и взглянула вниз, то увидела в нескольких ярдах под собой море, тускло мерцавшее в тумане. Холодные злые волны бились о скалы и в ярости откатывались назад. При каждом ударе волны выбрасывали вверх фонтаны соленых брызг, и ее одежда намокла.

Медлин посмотрела вверх, пытаясь понять, далеко ли до края. Оказалось, что она падала не с такой уж большой высоты — до края обрыва было несколько футов. Если бы у нее хватило сил подтянуться, если бы коряга выдержала… Надо рискнуть.

Она крепче ухватилась за корягу и уже начала подтягиваться, когда услышала шум над головой. Подняв глаза, Медлин увидела, что с края обрыва свесилась Эвелин Мортмейн.

Эвелин что-то пробормотала, но слишком тихо, чтобы Медлин могла ее расслышать. Потом протянула ей руку. Что она собирается сделать — снова взять Медлин в заложники или просто столкнуть ее в море? Медлин пригнула голову, скорчилась, стараясь крепче держаться за корягу.

Однако рука исчезла так же быстро, как появилась. Эвелин насторожилась, потом ее губы растянулись в странной улыбке, и она скрылась. Медлин в недоумении смотрела вверх — пока не услышала голос, зовущий ее по имени.

Голос Анатоля.

— О господи, нет! — прошептала Медлин.

И едва не задохнулась от рыданий, осознав, какую страшную ошибку совершила.

Она сама помогла Эвелин расставить ловушку.

Анатоль примчался в Пропащую Землю лишь несколько минут назад.

Он пустил жеребца шагом: оба чуяли впереди опасность. Конь под ним волновался, беспокойно перебирал ногами. Анатоль старался мысленным взором пронизать туман, висящий над руинами.

Слишком много ощущений навалилось на его восприятие. Где-то сзади он чувствовал Мариуса и Фитцледжа, которые пытались догнать его. Впереди все затмевала сама атмосфера Пропащей Земли. Злоба и ненависть древних врагов, дремавшие долгие годы, теперь пробудились и терпеливо ожидали Анатоля.

Огненная женщина тоже была где-то здесь. Ее присутствие черными пальцами скребло разум Анатоля. Он гнал прочь это коварное ощущение, стараясь сосредоточиться на Медлин… но не находил ее. Безмолвие и пустота, туман и неизвестность. У него засосало под ложечкой, надежда угасала.

Он не видел тела, распростертого на дороге, пока жеребец не отпрянул с испуганным ржанием. Выругавшись, Анатоль справился с лошадью и воззрился на окровавленную фигуру.

Роман. Примятая трава, черные пятна на дорожке, ведущей к домику, — немые свидетельства отчаянных усилий Романа спастись, отползти, найти помощь. Его явно оставили умирать, и Анатоль знал, кто это сделал. Но, несмотря на полную неподвижность тела, Анатоль чувствовал слабое биение жизни, парение души, готовой отлететь от своей земной оболочки.

Он боролся с желанием просто ускакать; судьба Романа лишь усиливала его страх за Медлин. Он так давно ненавидел своего кузена, проклятого глупца, который привел за собой женщину из рода Морт-мейнов. Пусть теперь умирает на дороге, как собака.

Но почему-то Анатоль не мог так поступить. Ругаясь сквозь зубы, он спешился и бросился к кузену, наклонился и перевернул его.

— Роман! — окликнул он, ослабляя на раненом шейный платок. Он чувствовал, что жизнь кузена трепещет, как свеча на ветру, готовая погаснуть.

Когда Анатоль прикоснулся к нему. Роман пошевелился. Веки его дрогнули, и он открыл глаза. Их глубокая синева была подернута дымкой — он уже ничего не узнавал в этом мире смертных.

Но вот его веки дрогнули, и он пробормотал:

— Анатоль?

— Да, это я, — сказал Анатоль. — Что здесь произошло?

— П-проклятая женщина стреляла в меня, — простонал Роман. — Одурачила. Никакой богатой графини не было. Никакого француза. Только… чертова Мортмейн.

— Я знаю, — ответил Анатоль. — А Медлин? Она была здесь? Ты ее видел?

— Она… пыталась помочь мне, но пришла эта тварь. Я притворился мертвым. У меня неплохо получилось. — Роман попробовал было рассмеяться и тут же закашлялся.

— Где сейчас Медлин? — спросил Анатоль.

— Не знаю. Та… та женщина набросилась на нее, но Медлин ушла, убежала… а та за ней. Обе исчезли… в тумане.

Хриплый голос Романа вонзался в душу Анатоля, словно стальной клинок.

Он выругался и хотел встать, но Роман вцепился в его плащ.

— Подожди, — бормотал он — Не уходи.

— Я должен идти, — объяснил Анатоль. — Я должен найти Медлин, иначе будет слишком поздно. Мариус скоро приедет. Он…

Анатоль попытался высвободиться, зная, что Мариус ничем не сможет помочь Роману. Минуты Романа сочтены. Но ведь и его тоже.

Он снова попробовал встать, но Роман из последних сил удержал его.

— Нет. Я должен… должен сказать тебе, прежде чем… — Усилие вызвало у Романа новый приступ боли, в уголке его рта показалась кровь. Но он успел что-то вложить в руку Анатоля.

Пальцы Анатоля сжались, обхватив круглый предмет. Это были часы отца, мокрые от крови Романа.

— Твои… всегда были твоими, — проговорил Роман слабеющим голосом. — На смертном одре дядя Линдон просил заверить тебя… сказать, как сильно он любил… вымолить у тебя прощение. Но я не выполнил его просьбу, оставил часы себе. Потому что у тебя всегда было все: твоя сила, замок Ледж…

— К черту, Роман, — зло произнес Анатоль. — Все это меня больше не волнует. У меня нет времени…

— Это… это волнует меня, — прошептал Роман. — Я не могу умереть, не рассказав тебе, как я… как я взял часы, как я лгал.

— Чего ты хочешь от меня? Прощения? — С жестокостью, порожденной отчаянием, Анатоль вырвался из рук Романа.

— Нет, для прощения слишком поздно. Слишком поздно было уже после того, как я ударил тебя ножом. — Губы Романа искривились в подобии его прежней насмешливой улыбки. — Старое семейное предание сбылось. Я пролил кровь сородича и вот теперь умираю. Умираю и впервые в жизни чувствую, что я Сентледж…

Глаза его закрылись, рука бессильно упала. Анатоль неожиданно почувствовал боль — острое пронзительное ощущение. Что-то хрустнуло у него внутри, как будто ветвь отломилась от могучего дуба.

Романа не стало.

Опустив часы в карман, Анатоль выпрямился и пристально посмотрел на кузена. Он никогда не предполагал, что смерть Романа вызовет у него какие-либо чувства, кроме злобного удовлетворения… Но теперь испытывал лишь искреннее сожаление. Это его удивляло, но времени разбираться в собственных ощущениях не было.

Когда истерзанный дух Романа перестал туманить его разум, восприятие Анатоля вновь открылось для голоса, твердившего об опасности. Опасности для него. Для Медлин.

Анатоль направился к коню. Жеребец, обученный не убегать от хозяина, тем не менее готов был кинуться прочь. Прижав уши, он отступал от запаха крови, запаха смерти.

Налетевший ветер подхватил и разорвал туман, повлек его прочь. Анатоль сосредоточился, напряг силу. Медлин там, в руках огненной женщины. Он различал очертания нежной души своей жены и рядом с нею леденящее присутствие второй женщины.

Его захлестнула волна ужаса, но Анатоль сумел справиться с собой. Страх только ослепит его, а он сильнее, чем когда-либо, нуждался сейчас в ясном мысленном зрении.

Он направил силу в пространство, надавив пальцами на лоб. По какой дороге пошла Медлин? К развалинам? Нет, к обрыву над унылой и опасной бухтой.

Анатоль взялся за повод, но тут же оставил свое намерение. Склоны были слишком предательскими, слишком неизведанными, туман слишком плотным, чтобы пробираться по ним верхом, безрассудно предупреждая врага о своем приближении.

Он привязал коня и пошел пешком, не позволяя себе перейти на бег. Поднялся на холм, чувствуя напряжение каждого мускула, каждой частицы тела, готовых к внезапному нападению. Теперь он сильнее ощущал странную женщину, которая скрывалась, прятала свою душу под личиной заурядного француза, ни для кого не представлявшего ни малейшей угрозы. Она сумела провести даже Мариуса.

Теперь она поджидала Анатоля, ненавидя его, желая его смерти только потому, что он Сентледж, а она Мортмейн. Их судьбы переплелись уже в час его рождения.

Судьбы не избежать. Он молил только о том, чтобы хватило времени найти Медлин, увести ее из этого проклятого места.

Поднимаясь на холм, он ощущал собственную уязвимость так же остро, как тот, кто на дуэли делает последние шаги к барьеру. Враг все ближе, хотя и скрывается за завесой тумана. Как в видении.

Ненависть била по его чувствам, словно тяжелый кулак, но и в удушающей тьме Анатоль чувствовал Медлин. Она влекла его, словно луч света.

Услышав ее испуганный голос, он забыл обо всем, кинулся вперед, громко крича:

— Медлин!

Черт побери, почему она не отзывается? Она же совсем близко. Он словно держит в руках ее бьюще-ся сердце. Анатоль снова позвал Медлин, с силой надавил пальцами на лоб. Там. Она там. Но когда туман впереди рассеялся, он увидел лишь обрыв и под ним море.

Сердце его остановилось, потом бешено забилось. Спотыкаясь, Анатоль бежал вперед. У края обрыва он упал на колени, заглянул вниз — и внутри у него все сжалось от невыразимого ужаса. Медлин замерла на опасном узком выступе, отчаянно пытаясь выбраться наверх, и в любой миг могла потерять опору под ногами.

Увидев мужа, она застыла, и на искаженном мукой лице отразился один только ужас.

— Нет! — закричала она. — Уходи отсюда! Беги!

Анатоль словно и не слышал. Наклонившись, он отбросил прочь все мысли, сосредоточил силу, обвив ею, как веревкой, руки Медлин. Он тянул ее наверх, и боль в висках нарастала. Наконец он дотянулся до Медлин рукой.

Обхватив жену за локти, он потянул ее к краю обрыва, ноги ее болтались в воздухе. Еще один рывок и…

— Анатоль, — крикнула Медлин, подняв голову, — берегись!

Близость Мортмейн, готовой к нападению, ощущалась, как шелест черных крыльев за спиной, но у него не было времени обернуться. Она занесла пистолет над его головой. Миг спустя Медлин выскользнула из его рук, а голова взорвалась нестерпимой болью. Оглушенный ударом, Анатоль упал навзничь.

Сквозь пелену он видел склонившееся над ним существо. Рыжие космы развевались на ветру, накрашенное лицо искажала злобная гримаса. Что-то блеснуло в ее руке.

Анатоль пытался призвать свою силу, защититься. Тщетно. У него помутилось в глазах. Эвелин Мортмейн занесла нож.

Медлин цеплялась за пучки травы, ногти ее впивались в землю. Из последних сил она пыталась выбраться на край обрыва. Не для того, чтобы спасти свою жизнь, чтобы броситься на Эвелин. Остановить ее. Спасти Анатоля.

Она опоздала. Нож описал дугу и опустился. Как в страшном сне. Как в видении, явившемся в туманной глубине кристалла. Вот только когда Эвелин вонзила нож в грудь Анатоля, крик боли, вырвавшийся у него, был мучительно реален.

— Нет! — вскричала Медлин.

Вместо страха ее впервые в жизни охватила неописуемая ярость. Она бросилась вперед и схватила Эвелин за запястье, прежде Чем та нанесла Анатолю новый удар.

Они сцепились в смертельной схватке — комок рыжих волос и рвущейся наружу ярости. Женщины раскачивались в опасной близости от края обрыва. Эвелин оскалила зубы, в глазах ее полыхала звериная ярость, но Медлин подчинялась столь же инстинктивной, чисто животной потребности защитить своего мужчину.

Эвелин направила лезвие ножа на шею Медлин. Руки Медлин сгибались, все ее тело содрогалось от неимоверных усилий отвести руку Эвелин, но она все больше слабела. Острие ножа приближалось к ее горлу.

С силой, порожденной отчаянием, она вывернула руку Эвелин, а потом изо всех сил толкнула ее плечом в грудь.

От толчка обе потеряли равновесие. Эвелин оказалась на самом краю обрыва, и ее ярость уступила место смертельному ужасу, когда земля посыпалась у нее из-под ног. Падая, она ухватилась за Медлин, и та задохнулась, поняв, что вот-вот упадет.

Мир перед глазами вспыхнул, рассыпался круговертью из камней, моря, неба, искаженного яростью лица Эвелин. Потом сильные руки сомкнулись на запястьях Медлин и крепко сжали их.

Ее ладонь выскользнула из сжимавшей ее ладони Эвелин. Та покатилась вниз с обрыва, ее последний гортанный вопль растворился в шуме волн. Она с силой ударилась о камни, и холодные серые волны обрушились на нее.

Кто— то тянул Медлин назад, в безопасное место. Когда она снова оказалась на твердой земле, колени у нее подогнулись. Ошеломленная, она посмотрела вниз, но там, во мгле, не было и следа Эвелин. Только несокрушимые камни, неумолимое море.

Содрогнувшись, Медлин отвернулась, надеясь, что ее поддержат те же руки, которые спасли ей жизнь. Анатоль… Он стоит у нее за спиной — сильный, чудесным образом возрожденный.

Его не было. Чувство тепла, защищенности исчезло. Он лежал, распростертый, у ее ног, на том самом месте, где Эвелин нанесла ему первый удар.

Ему удалось приподняться на локте, и, когда Медлин увидела, что его пальцы прижаты ко лбу, она поняла, что он сделал. Собрал остатки своей чудесной силы и протянул к Медлин невидимые руки, чтобы ее спасти.

У нее вырвалось сдавленное рыдание, когда рука Анатоля упала, а сам он откинулся навзничь. Опустившись на колени, Медлин склонилась над ним, прижала руки к его груди в отчаянной попытке остановить кровь, текущую из раны.

Слезы ручьями текли по ее щекам. Куда только девалась та разумная и практичная Медлин, которая никогда не терялась в непредвиденных обстоятельствах?

Она рыдала, дрожа от бессильного гнева, поражаясь тому, что выкрикивает страшные ругательства, словно выучила еще один язык. Она проклинала Эвелин Мортмейн, себя, Анатоля.

— Черт возьми! Зачем? Зачем ты пришел сюда?

Едва ли она ожидала ответа. Казалось, что Анатоль уже ничего не слышит. Но вдруг ресницы его дрогнули, приоткрылись.

— Должен был. Фитцледж мне рассказал… и я сам видел.

— Ты должен был держаться подальше отсюда!

— Я хотел убедиться, что ты в безопасности. Увидеть тебя… в последний раз.

Эти слова вызвали новый приступ рыданий, и внезапно Медлин устыдилась самой себя. Она сидит и рыдает, теряя драгоценное время, вместо того чтобы что-то сделать. Попытаться его спасти.

Глубоко вздохнув, она вытерла окровавленные пальцы о плащ и принялась безжалостно рвать нижние юбки, чтобы перевязать ему рану.

Помощь пришла намного быстрее, чем Медлин смела надеяться. Она услышала топот копыт приближающейся лошади, голос, зовущий ее из тумана.

Мариус.

У Медлин перехватило дыхание, она лишилась дара речи. Лишь минуту спустя ей удалось взять себя в руки.

— Мариус! Мы здесь!

Она радостно обернулась к Анатолю:

— Крепитесь, милорд. Все будет хорошо. Мариус идет.

Но Анатоль покачал головой:

— От судьбы нельзя уйти, любовь моя. Глаза его затуманились, и Медлин поняла, что теряет его. Смирение в глазах мужа испугало ее больше, чем его смертельная бледность. В ее глазах засверкали злые слезы.

— Мы победим, Анатоль! Ты не умрешь… не умрешь из-за какого-то глупого пророчества в куске стекла. Я не позволю! Я слишком сильно люблю тебя.

— Навеки? — прошептал он.

— Да, — выговорила она.

— Это будет… довольно долго.

Несмотря на боль, Анатоль Сентледж улыбнулся, потом глаза его закрылись, и он отдался на волю манящей тьмы.

Эпилог

Похороны состоялись через неделю и были на них только Медлин и Фитцледж. Солнечный свет лился сквозь кроны деревьев, сея мир и покой. Покой, которого Эвелин Мортмейн никогда не знала при жизни.

Медлин смотрела, как Эвелин обретает место последнего упокоения среди своих предков. Ей, возможно, и не стоило присутствовать на заупокойной службе по той, что пыталась убить ее мужа. К этой женщине Медлин должна была чувствовать лишь ненависть. Если бы Эвелин добилась своего…

Однако не добилась… и Медлин вольна, была скорбеть. Не об озлобленной женщине, растратившей свою жизнь в стремлении мстить, а о девушке, какой Эвелин была когда-то — одинокой, испуганной, осиротевшей из-за безумного желания ее отца уничтожить Сентледжей.

Эвелин нашли на берегу лишь следующим утром, с изуродованным до неузнаваемости лицом. Только по ярко-рыжим волосам ее и опознали. Она почти ничего не оставила после себя, лишь пару напудренных париков, другие изящные атрибуты ее мистификации, да маленький кошелек с деньгами. Ничего ценного, кроме миниатюрного портрета смуглого курчавого ребенка. Маленький мальчик где-то во Франции ждал мать, которая никогда не вернется.

Медлин сжимала портрет в руке, когда они с Фитцледжем возвращались с кладбища через церковный двор. Священник закрыл молитвенник, и Медлин смогла задать ему вопрос, все утро вертевшийся на кончике языка.

— Вам удалось поговорить с Бесс Киннок?

— Да. — Насупленное лицо Фитцледжа сказало Медлин, что разговор был не из приятных. — Бесс немного смогла добавить к тому, что мы уже знали о Мортмейн. Отвечая на мои вопросы, девушка упрямилась, но, в конце концов, рассказала о роли, которую играла в этих событиях. Полагаю, Бесс и сама стала бояться Эвелин Мортмейн, поняв, к чему привела ее безрассудная жажда мести.

Я устроил так, что Бесс уедет отсюда, начнет новую жизнь, поступив в услужение к одной семье на Севере. Она, кажется, этому рада.

— Какое облегчение! — вздохнула Медлин, все же разочарованная тем, что Бесс не смогла дать никаких дополнительных сведений. Отчет человека, приставленного следить за Эвелин, который нашли среди вещей Романа, был очень кратким и сообщал лишь мелкие подробности о жизни Эвелин в Париже. О ребенке не было сказано ни слова. Медлин показала Фитцледжу миниатюру.

— На том ужине Эвелин говорила мне, что мальчика зовут Рафаэль и что она отослала его в школу. Фитцледж искоса глянул на портрет.

— Красивый малыш… но, милая, вы уверены, что он действительно существует? Может быть, сказка о сыне была просто частью продуманного обмана?

— Нет, мистер Фитцледж, — возразила Медлин, хорошо помнившая искру гордости, искреннее чувство в глазах Эвелин, когда та говорила о своем сыне. — Я убеждена, что ребенок существует, и боюсь, теперь он остался совсем один. Его надо найти!

— Это будет нелегко. И подумайте, если даже вы найдете его, он, вероятно, уже отравлен ненавистью к Сентледжам. Вражда между семьей Анатоля и Мортмейнами не иссякает.

— Она должна прекратиться. Если, как вы говорите, ненависть — это яд, любовь и доброта могут стать противоядием. Мы с Анатолем решили попытаться.

— Тогда я с вами. И сделаю все возможное, чтобы помочь.

— Благодарю, мистер Фитцледж, — ласково сказала Медлин, убирая портрет. — Я была в вас уверена.

Старик взял ее под руку и повел к воротам.

— А как сегодня мой молодой хозяин? — спросил он.

— О, очень хорошо. Мариус поражен, как быстро Анатоль выздоравливает.

— И доволен, — усмехнулся Фитцледж. — Осмелюсь сказать, милорд не самый послушный больной.

— Вы не правы, мистер Фитцледж. Анатоль покорно выполняет все указания Мариуса.

Кустистые седые брови Фитцледжа удивленно взлетели вверх. Медлин поняла его. В последние дни от Анатоля исходило спокойствие, которое удивляло ее. Удивляло и в то же время тревожило.

Конечно, она и раньше всегда говорила за двоих, но сейчас Анатоль был необычайно тих. Когда она была рядом, суетилась, окружая его, может быть, излишне навязчивой заботой, он не ворчал и не сопротивлялся, просто неотрывно следил глазами за каждым ее движением. Но ведь он едва не погиб, напоминала она себе. Неудивительно, что он подавлен. Когда Анатоль совсем поправится и все их гости разъедутся, он снова станет самим собой.

Смерть Романа собрала в замке всех Сентледжей — дядюшки, тетушки, кузены. Анатоль не мог никого принимать, и Медлин приходилось сновать между ними, предлагая объяснения и утешения.

Гибель Романа не погрузила Сентледжей в глубокую печаль, скорее вызвала сожаление. Их радовало, что под конец жизни он все-таки признал в себе Сентледжа. Медлин устроила поминки, помогла Адриану обосноваться в поместье Романа, написала письма, отменив заказы на материалы для строительства на Пропащей Земле.

Каждый день к вечеру Медлин очень уставала… но все это время с тихой улыбкой размышляла о том, что, наконец, и сама стала Сентледж. Не только по имени.

Все же она почувствовала облегчение, когда уехал последний из ее новых родственников. В то утро даже Мариус вернулся в свой дом. Медлин мечтала остаться наедине с мужем.

Она спешила вернуться к Анатолю, когда преподобный Фитцледж усадил ее в карету. И все же помедлила, чтобы пожать старику руку и заверить его:

— Вам больше не нужно тревожиться об Анатоле. Обещаю, что буду хорошо о нем заботиться.

— Не сомневаюсь, — просиял Фитцледж. — Вы самая подходящая женщина для этой непростой задачи.

В глазах Медлин мелькнуло раскаяние.

— Благодарю вас. Я ведь знаю, что дала вам достаточно оснований в этом сомневаться.

— Милая Медлин, я сомневался не столько в вас, сколько в себе. Я опасался, что утратил дар Искателя и совершил ошибку.

— Нет, вы остались прежним. Самым лучшим и самым мудрым Искателем Невест.

Фитцледж покраснел до корней волос. Он отступил назад, кучер взмахнул кнутом, и карета тронулась. Священник стоял у ворот и махал рукой, пока Медлин не скрылась из виду.

Но еще долго перед его мысленным взором стояло ее улыбающееся лицо. За последнюю неделю он упокоил с миром две мятежных души — Романа Сентледжа и несчастной Мортмейн. Сталкиваясь со смертью своих прихожан, он всегда испытывал печаль.

И все же душу старика наполняли свет и спокойствие, каких он не знал с той минуты, когда Медлин приехала в замок Ледж.

Тягостная тьма, чувство неуверенности в будущем, тревожившие всю округу, исчезли, унеслись вместе с туманом в тот день, когда Медлин проявила открытое неповиновение судьбе и спасла жизнь своего мужа.

Все устроилось намного удачнее, чем он ожидал. Фитцледж преклонил колени и вознес хвалу господу. После всех страхов и сомнений оказалось, что Медлин и вправду предназначено принести счастье Анатолю Сентледжу, утолить жажду этой одинокой души. В конце концов, дар Искателя Невест не подвел Фитцледжа.

Но что будет после его смерти? Самый лучший и самый мудрый Искатель Невест давно был готов вручить свою необыкновенную миссию подходящему кандидату, если только тот появится.

Если это когда-нибудь случится.

С глубоким вздохом Фитцледж направился к дому по вымощенной камнем дорожке. Он приближался к крыльцу, когда дверь распахнулась и навстречу выбежала его маленькая внучка.

Возмущенно тряхнув светлыми кудряшками, Эльфрида погрозила ему маленьким пальчиком:

— Ты опоздал к чаю, дед!

— Правда? Тысяча извинений, миледи. — Фитцледж отвесил девочке глубокий поклон, с трудом пряча улыбку.

В шляпке с перьями девочка представляла забавное зрелище. Шаль из индийского муслина, слишком большая для такой малышки, обвивала ее тонкие плечики и волочилась по земле. Впрочем, сама мисс Эффи восхищалась собственной красотой.

В этом ее поощряли безумно любящие родители. На самом деле они портили ребенка, и Фитцледж опасался, что и сам он не лучше.

Он протянул к девочке руки, и она побежала навстречу, приятно удивив его. Обычно Эффи жаловалась, что он мнет ее платья и портит шляпки.

Но когда Фитцледж подхватил ее, она крепко обвила ручонками его шею и запечатлела на морщинистой щеке поцелуй.

— Господи, что все это значит? — в восторге вскричал Фитцледж.

Девочка откинулась назад и пристально посмотрела на него своими темно-карими глазами.

— Я подумала, что ты нуждаешься в поцелуе, дед. Ты был такой грустный.

— Это правда. Но теперь я не грустный, детка.

— Ты издавал печальные звуки, когда шел сюда. Я слышала через окно. — Эффи сгорбила плечики и показала, как тяжко вздыхал Фитцледж.

— А, так это потому, что мне стало легко, — сказал он, поставив внучку на землю. — То, о чем я тревожился, кончилось гораздо лучше, чем я смел надеяться.

— Что это было? — спросила Эффи. Фитцледж начал пространное объяснение из тех, какие обычно предлагают детям, когда они задают вопросы о делах взрослых, но что-то во взгляде девочки остановило его. Эффи редко проявляла интерес к тому, что находилось дальше кончика ее маленького носа.

Поэтому Фитцледж взял ее маленькую ручку в свою и сказал:

— Я беспокоился о своих молодых друзьях. Ты ведь помнишь Медлин, красивую даму, которая некоторое время жила здесь, у нас.

— Она принадлежит черному человеку, который живет в замке. — Эффи презрительно фыркнула и произнесла с неодобрением: — Он забывает причесываться.

— Правда, — улыбнулся Фитцледж. — Думаю, миссис Бимз говорила тебе, что Медлин жена лорда Анатоля.

— Никто мне не говорил, — надменно ответила Эффи. — Я уже знала, когда увидела, что леди едет с черным лордом на его большой лошади. Я посмотрела на них, и мне стало соединенно.

— Соединенно? — в замешательстве повторил Фитцледж.

— Да, дедушка, знаешь. Соединенно. Когда становится весело вот здесь, — Эффи ударила кулачком в грудь.

Фитцледж собирался продолжить расспросы, но Эффи выдернула ручку и ушла. Со свойственным детям легкомыслием она побежала к своему котенку, который появился у нее совсем недавно. Серый комочек ускользнул от нее и забился под розовый куст.

Ошеломленный, Фитцледж смотрел на внучку. Господи! Возможно ли такое? Новый Искатель Невест все время находился у него перед глазами, а он и не догадался?

Это место всегда занимали мужчины из рода Фитцледжей. Однако… Фитцледж никогда не слышал, что это должно быть именно так.

Эффи только что точно описала чувство, которое он сам испытывал, когда ощущал, что два человека созданы друг для друга… только в его распоряжении не было этого слова.

«Соединенно». Именно так.

Дрожа от волнения, он опустился рядом с Эффи, которая заглядывала под куст, настойчиво повторяя:

— Мисс Серые Лапки, выходите немедленно! Пора пить чай.

Фитцледж взял руки девочки в свои.

— О, моя милая маленькая Эффи, — пробормотал он.

Она нахмурилась, явно недовольная тем, что ей помешали воспитывать котенка.

— Ну, в чем дело, дед? Что ты на меня так смотришь?

Сердце Фитцледжа переполняла радость, и он едва мог говорить.

— Милое мое дитя, — хрипло произнес он, — я только что понял твое удивительное предназначение. Ты будешь следующим Искателем Невест.

— А это как?

— Ты будешь находить жен и мужей для всех Сентледжей. Как твой дед.

Эффи наморщила нос, на нее это не произвело впечатления. Она покачала головой, и перья на шляпке заколыхались.

— Нет. Я буду слишком занята поисками мужа для себя.

На мгновение отношение Эффи к его великой новости испугало Фитцледжа. Но, вспомнив, что девочка еще очень мала, он улыбнулся. Еще есть время объяснить ей значение дара, который она унаследовала.

Он вытащил мисс Серые Лапки из кустов, вручил девочке котенка, и внучка отвела деда пить чай.

Когда Медлин вернулась в замок Ледж, Анатоля не оказалось дома, но она догадалась, где его искать.

Проскользнув через столовую, она погрузилась в таинственные заросли, которые были садом Дейдры. Она пробиралась по едва заметной дорожке среди цветущих кустов, особенно внимательно глядя под ноги, когда тропинка начала спускаться к обрыву за домом.

Выбравшись из зарослей рододендрона, она увидела вдалеке Анатоля. Он стоял у края обрыва, наблюдая за стаей чаек, летящих к морю. Его черные волосы и широкие плечи ясно вырисовывались на фоне голубого неба, сильная одинокая фигура казалась высеченной из камня.

Медлин внезапно остановилась, охваченная сомнением. Это было тайное место Анатоля, сюда он часто уходил и раньше. Чтобы скрыться из дома, от горьких воспоминаний, даже от нее. Быть может, ее приход — грубое вторжение в святая святых? Лучше вернуться домой и…

Поздно. Анатоль насторожился, ощутив ее присутствие, хотя и постарался, чтобы это осталось незамеченным. Он медленно обернулся и поманил жену к себе. Подобрав юбки, она побежала к нему.

Когда она подбежала, Анатоль улыбнулся и протянул ей руку. Медлин вложила пальцы в его сильную ладонь. Она знала, что Анатоль уже почти здоров, но не могла не всматриваться с тревогой в его черты.

Он был еще бледен, глубокие морщины залегли возле глаз, но она не знала, испытывает ли он физические страдания.

— Милорд, — сказала она, — вы уверены, что способствуете своему выздоровлению, начав выходить так рано?

— Я не могу всю жизнь оставаться в постели, Медлин. Во всяком случае, один.

Она вспыхнула. За короткое время их союза они уже так много пережили вместе. Как за целую жизнь. И, тем не менее, этот мужчина мог взволновать ее единственным словом, единственным взглядом.

Она отвела глаза, стала разглядывать пейзаж, открывающийся с обрыва: далеко внизу море билось о берег, солнце рассыпало алмазы по неутомимым волнам.

— Так вот какое оно, твое тайное место, — произнесла она. — Здесь красиво.

— Я всегда так думал. И моя мать. Наверное, поэтому она и решила прийти сюда в ту ночь… Здесь она погибла.

Красота сразу померкла. Медлин ощутила высоту обрыва, острые камни внизу. То, что замок Ледж мог быть жестоким и не прощающим для тех, кто ему не принадлежал, легко забывалось.

Теперь она поняла, почему Анатоль не хотел, чтобы она приходила сюда. Даже сейчас он крепче сжал ее руку и отступил от края обрыва. Медлин искала в его лице признаки боли, которую он испытывал каждый раз, когда упоминал мать, но во взгляде Анатоля была задумчивость, а не грусть.

— Я всегда прихожу сюда, чтобы побыть в одиночестве, подумать, — сказал он. — И я много думал, пока лежал.

— О чем? — тихо спросила она.

— О многом. О матери, об отце. Даже о Романе. О себе… почему я еще жив.

— Прошу тебя, Анатоль, не надо, — произнесла Медлин, содрогаясь. Она не хотела размышлять о том, почему ужасное видение не стало явью. Глупо, но все-таки ей казалось, что исследование чуда может разрушить его и ужасное пророчество отберет у нее Анатоля.

Поняв, что она испытывает, Анатоль сменил тему. Он обнял жену за талию, притянул к себе и заговорил о смерти Романа:

— Как странно! Я столько лет ненавидел его и вдруг почувствовал, что мы связаны. А еще удивительнее было, когда я ощутил связь между собой и Эвелин Мортмейн.

— Эвелин? — изумленно повторила Медлин.

— Да, я знаю, это странно звучит, но… — Анатоль нахмурился, подыскивая слова. — Я подумал, что мы — Роман, Эвелин Мортмейн и я — не такие уж разные. Прошлое изломало и озлобило нас.

— Но вы не были виноваты в этом.

— Может, да, а может быть, и нет. Я все время спрашиваю себя: что, если б я постарался быть внимательнее к матери? Если б не так пугал ее… — Он помолчал, играя локоном Медлин. — Я ведь так и не попросил прощения за то, что напугал тебя тогда, в старом крыле замка.

— О, Анатоль! Это я должна просить прощения. Я не должна была убегать от тебя.

— Здесь прощать нечего. Я чуть не обрушил замок на твою голову. Черт, я пугал свою мать, а ведь все, что я для нее сделал, — попытался послать ей цветы.

Он старался говорить без горечи, пряча чувства за печальной улыбкой. Но когда они шли по дорожке, Медлин увидела в его глазах отблески давней боли, давних страхов.

Он был высок и статен, ее сильный муж; его внушительная фигура и пронзительный взгляд могли повергнуть в трепет любого врага. И может быть, лишь она одна знала о его уязвимости, видела его чувствительную и нежную душу. Рядом с ним Медлин была в безопасности и знала, что это ощущение сохранится до конца дней.

Теперь она поняла, чем Анатоль был поглощен эти дни, знала причину его чрезмерного спокойствия. Он просто подавлял свою силу, не желая, чтобы Медлин видела ее проявления. Он оберегал жену, старался быть к ней внимательней. Она сказала, что любит его, и будет любить всегда, но он все-таки боялся ее потерять.

— Пошли мне цветы, — тихо произнесла Медлин.

— Что? — Анатоль с удивлением глянул на нее.

— Пошли мне цветы, — повторила она уже тверже… и он напрягся, поняв, чего она хочет. С губ его сорвался сухой смешок.

— Медлин, если тебе нужны цветы, я могу подняться на холм и нарвать их сколько угодно, не применяя свой дьявольский дар.

— Твой дьявольский дар спас мне жизнь, — напомнила она. — На верхушке этого дерева цветы особенно хороши. Анатоль, прошу тебя, достань мне их.

Анатоль пристально взглянул на нее, и сердце у него сжалось. Он так долго собирался с силами, чтобы открыть Медлин правду о себе и своем даре. Теперь она знала все. И, тем не менее, что-то удерживало его.

Но она ждала, смотрела на него с таким любопытством и ожиданием.

— Пожалуйста, — повторила она, ободряюще кивнув.

Анатоль не мог устоять перед умоляющим выражением этих весенних зеленых глаз.

— Н-ну, хорошо, — хрипло произнес он и обернулся к розовым цветам на верхушке рододендрона в нескольких ярдах от дорожки. Когда он подносил пальцы ко лбу, рука его дрожала.

Он готов был остановиться, бросить эту затею при первых признаках испуга Медлин, но, судя по всему, пока в ней не было и намека на страх. Тогда Анатоль стал пристально смотреть на одну из веток, и смотрел до тех пор, пока она не задрожала. Еще одно мысленное усилие — и ветка отломилась.

В висках, как всегда, застучала боль. Сама его сила, казалось, трепещет от страха. Цветок, плавно покачиваясь, поплыл по воздуху к Медлин.

Она протянула руку и поймала подарок. Затаив дыхание, Анатоль смотрел на ее лицо. Губы ее приоткрылись, глаза расширились, но никакого страха он не увидел, только благоговейный восторг.

Снова обернувшись к дереву, он облизнул губы, сосредоточился и принялся за другую ветку. На сей раз, у него получилось быстрее. Потом — еще быстрее. Цветы неслись по воздуху к Медлин, хотя легкий ветерок относил их в сторону.

Медлин радостно смеялась, ловя ветки одну за другой. Глядя на ее сияющее лицо, Анатоль забыл о пульсирующей боли в висках.

Зарывшись носом в ароматные лепестки, она смотрела на него поверх букета розовых цветов, голос ее прерывался.

— Как… как это делается? Как ты делаешь такие восхитительные вещи?

Восхитительные? Анатоль никогда прежде не видел свою силу в таком свете.

— Не знаю, — сказал он, ощущая странное замешательство. — Я просто стараюсь сосредоточиться. Когда я думаю о том, что должно произойти, в голове у меня взрывается боль. А потом это происходит.

— Боль? — улыбка Медлин померкла. — Тебе больно?

— Немножко, -с легкой гримасой он потер лоб. Медлин протянула руку. Она гладила его лоб теплыми мягкими пальцами, в глазах ее светилось беспокойство.

— Тогда ты больше этого не делай, — сказала она.

Заявление это было таким простым, таким практичным, таким свойственным его жене, что Анатолю захотелось рассмеяться… но вдруг его глаза вспыхнули, и он понял, что не хочет ничего говорить.

Сильными руками он крепко обнял жену и прижал к себе. Цветы посыпались на землю, когда Медлин обвила руками его шею.

Они просто стояли обнявшись. В один миг, несколькими простыми словами Медлин перечеркнула годы боли, страха, ненависти к самому себе. Анатоль чувствовал, как оковы прошлого сваливаются с него и он… обретает свободу.

Он страстно целовал ее нежные податливые губы, тонкие брови, шелковистые мягкие волосы. Потом стер слезы с ее щеки, с удивлением осознав, что и сам плачет.

— Медлин, — проговорил он хрипло. — Знаю, ты не хочешь, чтобы я об этом говорил, но я должен. Видение в кристалле… Единственная причина, по которой пророчество не сбылось, причина, по которой я не умер, — это ты.

В глазах жены засверкали слезы, она покачала головой, но он взял ее лицо в ладони, крепко сжал, не давая ей возразить.

— Я никогда не обладал силой изменить будущее. Это все ты, моя дорогая. Ты навсегда изменила мою судьбу. Настоящее чудо не в том, что я жив, а в том, что ты здесь и любишь меня.

— И всегда буду любить, — прошептала она. Анатоль пристально смотрел ей в глаза, его сердце захлестнула такая любовь к его маленькой, но упрямой жене, что ему стало больно. Но он сумел улыбнуться.

— Всегда — это очень долго. Так помни: тебе придется очень долго жить с великаном-людоедом в его замке у моря.

Ее нежные губы дрогнули в улыбке.

— Я думаю, что справлюсь, милорд. Но когда он снова начал целовать ее, она наклонила голову.

— Анатоль… Насчет замка… Я должна тебе признаться. — Она нервно вертела пуговицу на платье. — Я кое-что сделала, пока ты лежал в постели.

Она выглядела такой очаровательно виноватой, что его улыбка от нежности стала еще шире.

— И что же такое вы сделали, миледи? — спросил он с притворной яростью.

— Я… я ходила в старую башню повидать Просперо.

— Что? — Улыбка Анатоля исчезла, одна мысль об этом леденила кровь. Его Медлин, совсем одна, встретилась с этим проклятым богом колдуном! — Что тебя заставило это сделать? Женщина, твое любопытство доведет меня до смерти.

— Это было не просто любопытство, — возразила она. — Мне надо было обсудить с ним кое-что важное.

— Обсудить? О чем ты могла говорить с этим дьяволом?

Медлин съежилась, но решительно продолжала:

— Я… я рассказала ему, что уважаю его роль родоначальника семьи, но больше не позволю ему терзать или дразнить тебя. А потом я… — Медлин напряглась, словно обуздывая гнев Анатоля. — Я… я попросила его уйти и оставить нас в покое.

— Проклятие! Он швырнул в тебя молнию или просто рассмеялся в лицо?

— Нет, он был очень мил. Он согласился.

Анатоль отстранился, уставившись в ее склоненное лицо, уверенный, что он не расслышал.

— Ч-что?

— Он пообещал держаться от нас подальше, пока я оберегаю тебя от несчастий и замок Ледж процветает.

Анатоль, потрясенный, не сводил с нее глаз. Сколько он себя помнил, он хотел освободиться от вечного присутствия Просперо и его докучных шуточек. Когда-то он даже уговаривал своего кузена Зака, экзорциста, изгнать призрак из замка. Но Зак отказался применять свое искусство к члену семьи.

По правде говоря, Анатоль думал, что Зак просто боится бросить вызов Просперо. Но кто из Сентлеждей не побаивался своего знаменитого предка?

И вот Медлин оказалась той, кто это сделал, его хрупкая жена победила страх и Встретилась с призраком… Это потрясло Анатоля. Более того, он понимал, что это должен был сделать он.

Он взял ее за подбородок, заставил взглянуть на себя. Она в тревоге покусывала губы.

— Ты… Ты сердишься на меня?

— Сержусь? — выдохнул он, восхищенно гладя ее по щеке. — Моя смелая… моя прекрасная Медлин! Ни у одного Сентледжа не было такой жены! Что такому ничтожеству, как я, делать с такой замечательной женщиной?

На ее щеке появилась озорная ямочка, но глаза смотрели серьезно и нежно.

— Просто любить ее.

В этот вечер в спальне горели все свечи, Анатолю Сентледжу больше нечего было скрывать.

Он чувствовал себя, как усталый рыцарь, проделавший долгий и опасный путь, чтобы приблизиться к своей даме сердца и вручить ей меч. В последний раз.

— Медлин, — произнес он тихо, но твердо, — когда-то я вручил тебе этот меч во время обряда, который тогда не имел смысла. Его смысл я постиг лишь недавно. Тогда я не понимал, что это означает — отдать женщине свое сердце.

Он преклонил перед ней колено. Золотисто-медные волосы Медлин рассыпались по плечам, ее хрупкая фигурка, облаченная в белое платье, мерцала в пламени свечей.

Он поднял меч:

— Леди, вы соблаговолите принять мой меч? Соблаговолите ли вы также принять мое сердце и мою душу? Навеки.

— Да, — прошептала Медлин, думая, что в тот далекий день она тоже многого не понимала. Ее пальцы сомкнулись на золотой рукояти оружия. На сей раз она полностью сознавала его силу, огромную ответственность, лежащую в ее руках. Она торжественно произнесла:

— Я клянусь хранить и беречь твой меч, твое сердце и твою душу.

В глазах Анатоля мелькнуло беспокойство.

— Ты не станешь снова пользоваться мечом?

— Нет, милорд. Все, что я хочу знать о будущем, я вижу в твоих глазах. Я спрячу меч до того дня, когда смогу вручить его сыну.

Наклонившись, она скрепила клятву поцелуем, Запечатлев его на виске Анатоля. Анатоль поднялся, Медлин отложила меч в сторону и уже собиралась броситься в его объятия. Но он еще на мгновение задержал ее.

Он знал, что должен открыть Медлин еще одну тайну. Еще несколько дней назад ему казалось, что будет лучше, если она узнает об этом сама, следуя естественному ходу вещей. Но эта женщина стала неотъемлемой частью его самого, и он не мог от нее ничего скрывать.

— Медлин, — проговорил он, — ты… ты уже носишь под сердцем моих сыновей.

— Сыновей? — внезапно задрожавшим голосом повторила она. — Ты… ты хочешь сказать…

— Да, мальчиков-близнецов.

Она ошеломленно смотрела на него, рука ее непроизвольно потянулась к животу.

— Я полагаю, они зачаты в тот день, под стоячим камнем.

— Но… как ты… Неважно. — Медлин рассмеялась. — Глупый вопрос.

Она обеими руками погладила живот, удивление на ее лице сменилось светлой радостью. Анатоль разделял эту радость, но должен был предостеречь ее:

— Медлин, ты должна понять: жизни, которая зародилась в тебе, нет еще и месяца. Я не мог бы так сильно ощущать присутствие сыновей, если бы они не были истинными Сентледжами в полном смысле слова. Что ты будешь делать, если окажется, что они обладают теми же необычными способностями, что и я?

Медлин улыбалась, в голове ее уже роились мечты и планы на будущее, которое представлялось ей исполненным одной только любви и радости. Она ответила без колебаний:

— Любить их, как люблю тебя. Учить их, чтобы они стали самыми образованными людьми на свете. Учить их быть Сентледжами, как мистер Фитцледж учил тебя. Объяснять им, что, если человек может заставить летать по воздуху мяч в саду, не следует делать то же с вилками за обедом.

Ее слова прогнали последние сомнения, остававшиеся в душе Анатоля. С удивлением он услышал собственный громкий смех. Прежде он никогда не смеялся столь охотно и радостно.

Но прежде он и не знал, что значит быть счастливым.

Веселье быстро уступило место более глубокому и сильному чувству. И Медлин без труда угадала это чувство. Глаза их встретились, Анатоль подхватил ее на руки и понес в спальню.

Уложив Медлин на супружеское ложе, он бережно и нежно раздел ее. Сгорая от любви и страсти, Анатоль Сентледж осыпал поцелуями свою хрупкую, нежную жену, вновь и вновь уводя ее к вершинам блаженства, где сливается воедино не только плоть — два сердца и две души.

И где— то в ночи родилась новая легенда.