– Будь я проклят, если я знаю! Но кое-что мне пришло в голову. Я имею в виду добровольческие отряды, о которых ты слышал. Наверное, лучше всего нам присоединиться к одному из них, а позже позаботиться о достойном месте в отряде.

– Что? На мгновение перед глазами Эйтхана всплыло прошлое. – Ты сошел с ума? Сражаться не за честь, а за деньги? О, боги, я слышал о подобных отрядах, они переходили на другую сторону в разгар боя, если им предлагали лучшую плату. Наемники! Они не что иное, как сборище бесчестных подонков!

Мэтен вместо ответа лишь посмотрел на него. Глубоко вздохнув, Эйтхан потер обеими руками лицо.

– А такие мы и есть. Ты это имел в виду, Мэто? Ладно, в известной степени ты прав. Всем богам известно, что капитан добровольческого отряда никогда не будет насмехаться над шрамами на моей спине.

– Правильные слова. И мы должны попытаться найти один из таких отрядов, которые сражаются за Кермор или Элдиф. Ни тебе, ни мне нельзя рисковать встретить кого-нибудь из Кантрэя.

– Ах, куча дерьма! Ты знаешь, что это означает? Чем все это может кончиться? В один прекрасный день мы можем выступить против гвербрета и моего бывшего отряда!

Мэтен никогда раньше не позволял себе задумываться над этим, что однажды может случиться так, что его жизнь будет зависеть от того, убьет ли он человека, бывшего когда-то его союзником или другом. Эйтхан взял свой кинжал и с силой воткнул его в стол.

– Эй, послушайте! – прибежал на шум хозяин таверны. – Не надо ломать мебель, парни!

Эйтхан так свирепо взглянул на него, что Мэтен схватил его за руки, чтобы не дать ему вылить свою ярость на ни в чем не повинного селянина. Тавернщик попятился, судорожно сглатывая слюну.

– Я заплачу за ущерб, – сказал Мэтен, – видите ли, мой друг сегодня в плохом настроении.

– Он мог бы разрядить его где-нибудь в другом месте, не у меня.

– Ну что ж, мы так и сделаем, тем более что мы уже кончили пить ваше, извините, похожее на мочу пойло, которое вы называете пивом.

Они были уже почти у двери, когда хозяин снова окликнул их. Хотя Эйтхан не обратил на этот окрик никакого внимания и пошел к выходу, Мэтен остановился и подождал спешащего к нему тавернщика.

– Я знаю один из таких отрядов, о которых вы говорили с вашим товарищем.

Мэтен вынул несколько монет и потряс ими. Тавернщик осклабился редкозубой улыбкой, обдав Мэтена чесночными парами.

– Они зимовали неподалеку отсюда. Время от времени они приезжали сюда за провизией и поначалу мы были очень встревожены, что они будут грабить нас почем попадя, отбирая у нас все, что им захочется, но они за все расплачивались и монет не жалели. Я бы сказал, что они вели себя очень высокомерно, строили из себя лордов.

– Вот так удача!

– Да, но теперь они могли уже двинуться с места. Их уже какое-то время не было видно, здесь у нас есть дочка кузнеца с разбухающим животом, но даже если они и вернутся назад, то она даже не знает, кто из парней ее обрюхатил. Эта маленькая шлюха раздвигает ноги для всякого, кто ее ни попросит!

– В самом деле? И где же они квартировали?

– Они были не любители разговаривать с нами, но держу пари, что я догадываюсь, где это место. Прямо на север отсюда, э… приблизительно миль десять, отсюда, я бы сказал, протянулся лес. Вообще-то, это охотничьи угодья гвербрета, но уже двадцать с лишним лет прошло с тех пор, как здесь охотились; не осталось ни старого тиэрина, ни его родственников по мужской линии, всех перебили в длительных междоусобных войнах, не осталось в живых никого из владельцев этих угодий. Так что теперь лес позарастал, одичал, но бьюсь об заклад, что охотничий дом старого тиэрина по-прежнему стоит на старом месте.

Мэтен отдал монеты тавернщику и вынул еще две.

– Я полагаю, что кое-кто в деревне знает, где находится этот охотничий дом? – Мэтен подбросил на ладони монеты. – Вероятно, кто-нибудь из молодых парней из чистого любопытства совал туда нос?

– Ни за что, ни за какие деньги ничего больше не скажу. Это опасное место, оно находится в самой чаще. Охотники говорят, что там полно злых спиритов, а кроме того, вполне вероятно и дикарей.

– Кого?

– Ладно, наверное, мне не следует называть их так, этих бедных ублюдков, потому что, богини не дадут мне соврать, на их месте я был бы вынужден поступать также. – Он наклонился поближе и прошептал: – Вы не похожи на тех парней, которые, разузнав что-нибудь, тут же бегут с новостями к лорду, дело в том, что живущие в лесу люди – рабы, хотя правильнее будет сказать, когда-то были рабами. Их лорда убили, а они убежали и стали жить свободно, я не сказал бы, что осуждаю их за это.

– Тем более я. С моей стороны твоим дикарям ничего не грозит, но насколько я понимаю, они не прочь ограбить встретившегося им на дороге путешественника.

– Я думаю, что они считают, что делают это по праву, что заслужили это тяжелым трудом.

Хотя тавернщик так и не сказал, как найти охотничий дом, Мэтен все равно дополнительно заплатил ему и пошел вслед за Эйтханом, который стоял у обочины дороги, держа за поводья лошадей.

– Наболтался?

– Послушай, Эйтхан, тавернщик рассказал немало интересного, что может пригодиться нам в будущем. К северу отсюда, в лесах могут находиться добровольческие отряды.

Не поднимая головы, Эйтхан глядел на поводья, перебирая их слабыми пальцами.

– Куча дерьма! – выругался он наконец. – Нам ничего не остается, как отправиться на их поиски.

Они выехали из деревни и вдоль реки двинулись в северном направлении. Хотя здоровье Эйтхана значительно улучшилось, у него все-таки продолжала болеть спина, и они вынуждены были часто останавливаться на отдых. К заходу солнца они достигли леса, темные заросли неясно вырисовывались на дальнем краю дикого луга. На краю леса до сих пор стоял массивный каменный столб, неопровержимо свидетельствующий о том, что деревья – собственность давно умершего лорда, когда-то владевшего этим лесом.

– Я не хочу в темноте попасть в какую-нибудь неприятность, – сказал Эйтхан.

– Вполне с тобой согласен. Мы разобьем лагерь здесь, воды в реке достаточно.

Пока Эйтхан занимался лошадьми, Мэтен пошел к краю леса за дровами для костра. Вместе с ним увязалась толпа дикого народца, они метались вокруг него или же прыгали позади, стая зеленых, бородавчатых карликов, три громадных желтых существа с раздутыми животами и красными клыками, и его верная голубая фея, примостившаяся у него на плече и перебирающая своими крошечными пальчиками его волосы.

– Мне надо будет сегодня попеть для нас. Давно мне уже не хотелось сделать это, но, наверное, судьба наша сделала поворот.

Но когда пришло время взяться за арфу, Мэтен почувствовал, что душа у него еще неспокойна и он не сможет обрести равновесие только в одной балладе или декламации. Он провел пальцами по струнам и начал играть отрывки из разных песен и заниматься импровизацией. Эйтхан, лежа на животе, вскоре уснул, уткнувшись лицом в сложенные под головой руки, но дикий народец не расходился до последней ноты, их огромная толпа растянулась за огнем костра через весь луг. Мэтен ощутил трепет, как будто он играл при королевском дворе, в дворцовом зале, окруженный толпой королевских вассалов. Замолкнув, он скорее почувствовал, чем услышал внушающие суеверный страх аплодисменты; потом, неожиданно, все исчезли. Мэтен вздрогнул и отложил арфу в сторону.

Прикрыв валежником костер, Мэтен, ничего не могущий поделать с охватившим его беспокойством, решил немного пройтись по лугу. Не слишком далеко от них неясно вырисовывался край леса, Мэтен скорее не видел, а ощущал его присутствие, казалось, от него исходили пары заброшенности. Мэтен был уверен, что там скрываются не только беглецы. Ему пришло в голову, что в то время как продолжающиеся войны были трагедией для людей, для дикого народца они были благословением, возвращающим им земли, когда-то отобранные и покоренные людьми. Мэтен стоял на затихшем лугу, и ему казалось, что он слышит слабые звуки музыки, эхо его собственных песен. Он снова конвульсивно вздрогнул и поспешил назад к безопасному лагерю.

Утром он проснулся оттого, что кто-то с силой тянул его за волосы, боль была жгучая; оказалось, что таким образом его будила голубая фея. Когда он прикрикнул на нее, она бесшумно рассмеялась, демонстрируя свои острые, как иглы зубы. Лежащий рядом Эйтхан еще спал, но сон его был неспокойный, он крутился и потягивался, как человек, готовый каждую минуту проснуться.

– Слушай внимательно, малышка, – сказал Мэтен голубой фее. – Где-то в лесу есть много людей похожих на меня и Эйтхана, воинов с мечами. У них тоже много лошадей, живут они в каменном доме. Ты не смогла бы отвести меня туда?

Она надолго задумалась, затем согласно кивнула и тут же исчезла. Мэтен думал, что она не поняла его, или попросту забыла о его просьбе, но как только они были готовы продолжить свой путь, она снова появилась на берегу реки, подпрыгивая и пританцовывая, она показывала на север.

– Я не думаю, что этот болван тавернщик рассказал тебе, где находится это место, – сказал Эйтхан.

– Да, рассказ его был довольно туманным. Я попытаюсь найти дорогу туда, но боюсь, что придется немного поплутать. Его предостережение было как нельзя кстати, потому что представление спиритов о том, как надо показывать дорогу оставляло желать много лучшего. Как только друзья повернули на север, к фее присоединились два серых карлика, но они без конца щипали друг друга и отвлекались от своего задания. Когда они уже зашли глубоко в лес, дикий народец вдруг исчез, оставив Мэтена и Эйтхана одних, и они вынуждены были несколько миль идти по оленьей тропе. Мэтен подумал было, что они вообще бросили их, но тут они появились снова, щипля за шею его лошадь, дергая за седло и увлекая на едва заметную тропинку. Несмотря на ворчание Эйтхана (это был хороший признак того, что он приходит в себя), Мэтен настоял на том, чтобы они следовали этой тропе. Всякий раз, когда она разветвлялась, он без колебаний следовал за голубой феей-эльфом. К обеду Мэтен совершенно заблудился, теперь у него не оставалось иного выхода, как продолжать следовать за спиритами. Прыгая с дерева на дерево, они кривлялись, хихикали и показывали в самых разных направлениях, но Мэтен уверенно шел за голубой феей, которая грозилась отколотить серых ребят за то, что они сбивают ее с толку.

– Мэдо, я полагаюсь на бога и лошадь, и надеюсь, что ты знаешь, что делаешь.

– Также, как и я. У меня отвратительное чувство, что мы можем здесь заблудиться.

Эйтхан с артистичностью, достойной барда, застонал. Но Мэтен вскоре после своих горьких слов увидел, что маленькая фея привела их к большой окруженной пнями поляне. Посредине поляны стояла бревенчатая хижина, в отличие от всех виденных до сих пор им домами, имевшими круглую форму, она была прямоугольная. Крыша была соломенная, из трубы лениво вился дымок.

– Что ты, черт побери, нашел? – с досадой спросил Эйтхан. – Здесь не могут поместиться банды наемников.

– Конечно не могут. Скорее всего, здесь живут беглые рабы, о которых упоминал тавернщик.

На их голоса из хижины вышел человек. Это был самый низенький мужчина из всех, кого до сих пор доводилось видеть Мэтену, его рост был не более пяти футов, но у него были широченные плечи и тяжелые, как у миниатюрного кузнеца, руки. Ноги его были пропорциональны его росту, по выпущенной поверх бриг шерстяной рубахи спускалась черная борода. В руках у него был длинный топор лесоруба, который он держал наизготовку, как оружие.

– Кто вы такие, парни? – спросил он грубым, гортанным голосом.

– Никто более, как заблудившиеся путешественники, – ответил Мэтен.

– Больше похоже, что воры. – Парень поднял топор. – И что занесло вас в эти заросли?

– Мы искали добровольческие отряды, – вмешался Эйтхан. – Тавернщик из Гатмера сказал, что они могут квартировать в этом лесу.

– Все, что мы хотим, так это только узнать, примут ли они нас, сказал Мэтен. – Клянусь, что мы не воры, и я не знаю, что можно украсть у такого отшельника, как вы.

Мужчина задумался, тем не менее, топор его оставался наготове. Когда Мэтен посмотрел на его лезвие, то чуть не воскликнул от удивления. Хотя металл сиял как серебро, его край был острый, как у стали, на нем не было ни одной засечки.

– Послушай, – сказал Эйтхан, – мы будем более чем рады уйти и оставить тебя одного, если ты только покажешь, как выбраться из этого проклятого леса.

– Возвращайтесь той же дорогой, которой пришли, разумеется.

– Добрый господин, я же говорю вам, что мы заблудились, – быстро сказал Мэтен, потому что ему не понравились огоньки, блеснувшие в глазах Эйтхана.

– В самом деле? Меня вы нашли довольно легко.

– Да, я шел за… – Мэтен вовремя замолчал.

Как будто бы зная, что он думает о ней, голубая фея внезапно появилась у него на плече, целуя его волосы.

Мужчина изумленно уставился на него, затем опустил топор, опершись на него как на посох. Он бросил украдкой быстрый взгляд на Эйтхана, который, разумеется, ничего не видел, затем невольно улыбнулся Мэтену.

– Ладно, наверное, я все же могу отвести вас к старому дому, ваши лошади после путешествия по лесу выглядят неважно. Там, у того большого пня есть ручей, напоите их сначала. Между прочим, меня зовут Ото.

– Меня зовут Мэтен, а это Эйтхан. Спасибо за помощь. Вы знаете эти отряды?

– Кое-что. Зимой я выполнял для них кое-какую работу, я кузнец, видите ли.

Теперь настало время удивляться Мэтену. Что может делать кузнец в этой чащобе? Потом он сообразил, что видно у Ото есть причины здесь скрываться.

– Их командир, Карадок, неплохой человек, учитывая их занятие, – продолжал Ото, – он хочет, чтобы я отправился с ними на юг. Я думаю над этим предложением.

Пока Эйтхан поил лошадей, Ото сходил в хижину и вернулся одетый поверх рубахи в кожаную безрукавку, в руках у него был второй топор. У топора была длинная, обвитая металлом рукоятка, очевидно, он служил оружием, но Ото ловко прочищал им дорогу среди кустарника и низко висевшими над головами ветвями деревьев. Тропа была такая узкая и извилистая, что они должны были спешиться и вести лошадей следом за собой. Далеко за полдень они вышли на огромную поляну, занимавшую акров пять, и увидели высокие каменные стены, сразу было понятно, что это дворянский охотничий дом. Деревянные ворота давно уже отсутствовали, был виден брок, который сохранился в довольно приличном виде, полуразрушенные хозяйственные постройки.

Навстречу им вышел сам Карадок. Ото представил своих спутников. Карадок был рослым, стройным мужчиной с длинными, крепкими руками врожденного фехтовальщика, с высокими скулами и светлыми волосами южанина. Он был приблизительно возраста Эйтхана, где-то лет тридцати пяти. Несмотря на род его деятельности, которую нельзя было назвать благородной, было в нем что-то такое, что впечатляло – то, как гордо он держался, каким проницательным взглядом осмотрел всех прибывших, в этом взгляде угадывался большой жизненный опыт.

– Так как тебе нужны тела для продажи, то я доставил тебе парочку, – сказал Ото.

– Это интересно, – ответил Карадок, одарив их приятной улыбкой.

– Тот, у которого на рубашке эмблема Кантрэйского вепря – Эйтхан, а одетый как фермер, но с мечом в руке – Мэтен, – объяснил Ото.

– Когда-то я выглядел так же, как и вы, – заметил Карадок. – Оставил войско в Керморе… довольно внезапно. Не попрощался по-настоящему с моим лордом. Судя по состоянию твоей рубашки, Эйтхан, на спине у тебя шрамы.

– Более чем достаточно, но будь я проклят, если я расскажу тебе, почему это случилось.

– А я и никогда не спрошу. Ну, а теперь, ребята, ближе к делу. Я никого не беру просто так. Если вы не умеете сражаться, вы погибнете в драке и мы избавимся от вас. Если вы умеете драться, получите свою часть монет. И запомните: Я командир этой своры собак. Если вы причините мне малейшее беспокойство, я вышибу из вас дух. Зарубите себе на носу: вы должны беспрекословно подчиняться приказам!

Как только они вошли в форт, стало ясно, что имел в виду Карадок. Вместо куч грязи, которые опасался увидеть Мэтен, кругом была образцовая чистота, порядка было не меньше, чем в бараках войск лордов. В отряде было тридцать шесть человек, снаряжение их было в порядке, лошади в хорошем состоянии, с достаточным запасом корма, дисциплина в отряде была строже, чем в старом отряде Мэтена. Когда Карадок представил новых рекрутов, их встретили с таким искренним уважением, что Мэтен начал сомневаться, туда ли он попал. Вместе с ним зашел и Ото, он слушал Карадока, задумчиво поглаживая бороду, но не произнес ни слова, пока они снова не вышли наружу, с тем, чтобы Мэтен с Эйтханом расседлали своих лошадей и сняли с них упряжь.

– Ну, Ото, – сказал Карадок, – скоро мы отправляемся в путь. Пойдешь с нами в Элдиф?

– Можно было бы. Я привык к вам, а особенно к тому, что вы платите кузнецу за работу несравненно больше, чем эти вонючие рабы в лесу.

– Ну, так в чем же дело, тем более что тебе понравился Элдиф, когда мы были там однажды.

– Ха! Я бы этого не сказал. Они без конца говорят, что в венах Элдифа течет кровь эльфов.

– Я бы не сказал, что согласен с тобой, – страдальчески поморщился Карадок. – Несмотря на то, что восхищаюсь твоим искусством кузнеца, должен тебе сказать, что ты мыслишь узко. Конечно же, они правы!

– Можешь говорить что угодно, но кровь эльфа делает человека ненадежным.

– Я бы не судил о людях в зависимости от их принадлежности к тому или иному роду. – Карадок потрогал серебряное острие топора Ото. – Но можешь говорить о эльфах все что тебе угодно, пока ты творишь такое колдовство над металлом. Когда мы будем богаты как лорды и самым знаменитым отрядом в Дэвери, ты сделаешь нам мечи из своего волшебного металла.

– Ха! Тебе, друг мой, надо быть королем, чтобы позволить себе такое. Тебе чертовски повезет, если ты когда-нибудь будешь настолько богат, что сможешь заказать себе клинок из такого металла.

После того, как Мэтен и Эйтхан расседлали и накормили своих лошадей, один из воинов отряда, которого звали Стевек, подошел к ним, чтобы помочь отнести их снаряжение в брок. Подняв большой кожаный мешок, в котором лежала арфа Мэтена, он, улыбнувшись, спросил:

– Кто из вас бард?

– Я, – ответил Мэтен, хотя я скорее не бард, а гертфин. Я могу петь, но у меня нет профессиональных знаний барда.

– Причем тут это? Талант барда – это подарок судьбы. – Повернувшись к Карадоку, он крикнул: – Послушайте, капитан, мы заимели собственного барда!

– Теперь нам остается как лордам есть с серебряных тарелок, – но лучше было бы, если бы он появился у нас зимой, когда вы не знали, чем заняться. Ну, ладно, достаточно об этом. Мэтен, если ты и в самом деле хорошо поешь, то будешь свободен от работ по кухне, и дежурств по уборке конюшни, но я надеюсь, что ты сочинишь песни о наших битвах, также как ты делал это для лорда.

– Я буду стараться изо всех сил, чтобы петь, как мы того заслуживаем.

– Лучше, чем мы того заслуживаем, дружище, иначе твой голос будет похож на кошачий крик на крыше.

После простого обеда, состоящего из оленины и репы, Мэтену представилась возможность продемонстрировать свой талант. Они сидели у расшатанного, полусгнившего стола в бывшем гостином зале лорда. Едва кончив петь, Мэтен почувствовал, что место в отряде ему обеспечено. Люди слушали его как зачарованные, не замечая или не обращая внимания, когда он слегка фальшивил или сбивался с ритма. После долгой зимы, когда у них не было иного развлечения, кроме игры в кости или дочки кузнеца, они приветствовали его как лучшего барда, служащего при королевском дворе. Этой ночью он пел им, пока не охрип, лишь после этого они с неохотой отпустили его. Конечно же, лишь Мэтен и Ото знали, что в зале были и другие слушатели, которые с не меньшим вниманием, чем люди, слушали барда.

Мэтен долго не мог уснуть, слыша знакомые звуки храпа спящих рядом людей. Он снова был в военном отряде, снова был в своей старой жизни; все было так знакомо, что проведенные в Брин Торейдике месяцы казались сном. Прошедшая зима казалась утерянным раем, у него была хорошая компания, в его распоряжении была женщина, перед ним на мгновение мелькнул свободный, невиданный доселе им мир Двуумера, мелькнул, и тут же перед ним захлопнули дверь. Он снова был на войне, обесчещенный рыцарь, единственной целью которого было заслужить уважение у таких же обесчещенных людей. По крайней мере в Кантрэе осталась Белиан, которая ждет сына, маленькую жизнь, которая останется после него и который со временем станет лучшим фермером, чем был его отец воином. С мыслями о ребенке он, наконец, уснул. На губах у него блуждала улыбка.

В тот же день, когда Мэтен покинул Брин Торейдик, Невин потратил не один час, закрывая на лето пещеры и грузя на мула лекарственные травы и снадобья. Его ожидало путешествие в более чем девятьсот миль с остановками в местах, связанных с его далеко идущими планами. И вот эти-то остановки были самой ответственной частью его пути. Если он хочет преуспеть в создании короля, отмеченного Двуумером, ему необходима помощь его могущественных друзей, в особенности духовенства. Также ему необходимо найти подходящего для его плана человека, в венах которого текла бы королевская кровь. – В этом заключается самая большая трудность, – подумал Невин.

Первая неделя путешествия была легкой. Несмотря на то, что дороги Кантрэя были переполнены военными отрядами, собирающимися в Форт Дэвери для летних боев, его никто не беспокоил, очевидно всем им было не до жалкого старого знахаря, едущем на идущем легкой иноходью муле. На Невине был заплатаный коричневый плащ, голову покрывали белые волосы, признак почтенного возраста, что требовало соответствующего уважения от местных рыцарей. Он следовал вдоль Конабера до его соединения с Рекой Нерр неподалеку от города Муир. На городе лежал отпечаток памяти двух столетий. Невин, как это он всегда делал бывая в Муире, отправился в последний уголок дикого леса бывший теперь охотничьими угодьями южного рода Боар. В гуще старых дубов стояла древняя, покрытая мхом пирамида из камней, обозначавшая могилу Брангвен Фалконской, женщины, которую он любил, обесчестил и потерял много лет тому назад. Он чувствовал себя в некотором отношении глупо, совершая сюда паломничество – тело ее давно сгнило, а душа ее несколько раз возрождалась после того ужасного дня, когда он вырыл эту могилу и насыпал над ней груду камней. Но это место означало для него еще что-то, он мог поклясться, что оно было причиной его неестественно долгой жизни.

Из уважения к могиле, хотя они и не имели понятия, чья она была, лесничие Боаров не трогали пирамиду из камней. Невину было приятно отметить, что кто-то даже вставил на место несколько выпавших камней и повырывал сорняки около ее основания. Это было небольшое проявление порядочности в том мире, где это понятие находилось на грани исчезновения. Некоторое время он сидел на земле, наблюдая за танцующими на пирамиде пятнами света и размышляя о том, когда он снова встретит душу Брангвен. С помощью медитации он кое-чего достиг; ее душа возродилась, но она была еще ребенком. В конце концов он пришел к уверенности, что каким-то образом его приведет к ней Мэтен. В жизни после жизни его – вэйр была связана с ее, и в самом деле, в его последней жизни он сопровождал ее до самой смерти, они были тесно связаны цепями вэйр, судьбы.

Покинув Муир, Невин направился в Форт Дэвери, чтобы своими глазами посмотреть на человека, притязавшего на роль короля Святого Города. Жарким весенним днем, когда солнце было таким же тусклым, как пыль на дороге, он подъехал к берегам Гверконет, огромному озеру, образованному слиянием трех рек, и дал возможность лошади и мулу немного отдохнуть на заросшем тростником берегу. С ним были двое молодых священнослужителей Белу, бритоголовые, одетые в туники на подкладках. Они тоже путешествовали в Святой Город. После любезного разговора, они решили ехать вместе.

– И кто сейчас верховный жрец? – спросил Невин. – Я жил в Кантрэе и довольно продолжительное время не общался со священнослужителями.

– Его святейшество Гверговен, – ответил более старший из двоих.

– Понятно. – У Невина защемило сердце. Он слишком хорошо помнил Гверговена как человека, который подобно хорьку занимается вынюхиванием различных тайн.

– Скажите мне еще вот что, – продолжал Невин, – я слышал, что Боары Кантрэйские – люди, за которыми следят в дворцовых кругах?

Хотя они были совершенно одни на дороге, младший священник, отвечая, понизил голос. – Да, так оно и есть, но многие ворчат по этому поводу. Я знаю, что его святейшество довольно раздраженно настроен против них.

Наконец, они пришли в город, высоко возвышающийся на четырех холмах позади двойного кольца каменных крепостных стен. Деревянные ворота были обиты железом, по обе стороны стояли охранники в густо расшитых рубахах. Но как только Невин вошел в ворота, впечатление великолепия исчезло. Когда-то эти стены окружали процветающий город; теперь многие дома стояли запущенные, с поросшими сорняками дворами и выбитыми стеклами, ветер гнал по грязным улицам гнилую солому. Большая часть города лежала в руинах, превратясь в груды камней, обуглившихся и гнилых бревен. За последние сто лет город выдержал столько осад, предпринимал столько ответных атак, что, по-видимому, ни у кого уже не осталось ни сил, ни денег, ни даже надежды на его восстановление. Оставшиеся в живых жители города жили в центре, между двумя холмами, их осталось едва ли больше, чем во времена короля Брана. По улицам бродили воины, бесцеремонно отталкивающие встречающихся им на пути жителей города. Невину казалось, что все встречные мужчины были воинами одного или другого лорда, а каждая встречная женщина смирилась с неизбежностью угождать им.

Первый постоялый двор, который он нашел, был крошечным, грязным, полуразвалившимся. Он был немногим больше, чем обычный дом, разделен на помещение таверны и несколько комнат для постояльцев. Но Невин все-таки остановился здесь, так как ему понравился хозяин постоялого двора Драут, худощавый пожилой мужчина с белыми, как у самого Невина, волосами и с улыбкой на устах, которая свидетельствовала о неисчерпаемом чувстве юмора, который сумел сохранить этот человек среди руин и всеобщего запустения. Когда он узнал, что Невин знахарь, то настоял, чтобы тот не платил за постой.

– В конце концов, я такой же старик, как и вы, а стоимость моего жилья почти равна стоимости ваших трав. Зачем платить мне деньги, чтобы я потом тут же вернул их вам?

– Верные речи. Да… старость! Всю свою жизнь я изучал человеческое тело, но клянусь, старость причиняет такие страдания, о существовании которых я даже не подозревал.

Первую половину дня Невин провел в таверне, готовя снадобья для букета болячек Драута и выслушивая в ответ местные сплетни, которые, в конечном итоге, все замыкались на королевском дворе. В Форте Дэвери даже самые последние бедняки осведомлены, что там происходит. Эти сплетни заменяли им бардов, а королевская семья была единственным источником их самоутверждения. У Драута был особенно богатый и достоверный источник всех слухов: его младшая дочь, которой сейчас было уже за сорок, работала в королевской кухне, и у нее было множество возможностей подслушать пересуды таких высокопоставленных слуг, как камергера и управляющего дворцовым хозяйством. И теперь Драут пересказывал Невину последние новости. Из них следовало, что Боары имели такое влияние на короля, что это грозило скандалом. Все говорили, что Тибрен, Боар Кантрэйский, был близок к тому, чтобы самому стать королем.

– И теперь, когда король так болен, наши вассалы так бедны, а его жена так молода, Тибрен вдовец и все… – Драут драматично замолчал, потом продолжил: – Вы не представляете, что только не приходит в голову нашим людям!

– Почему? Очень даже представляю. Но позволят ли жрецы так быстро выйти замуж вдове?

Драут недвусмысленно потер указательным и большим пальцами.

– Ах, дьявол! – пробурчал Невин, – неужели все так уж плохо?

– Ничего больше не осталось, как дать денежную взятку жрецам. Они уже получили дарственные на все, какие хотели земли и узаконенные концессии.

После всего услышанного Невин понял, что встреча с Гверговеном, если даже он сумеет добиться ее, будет простой тратой времени.

– Но что у короля за болезнь? Ведь он еще молодой человек.

– Прошлым летом он получил тяжелое ранение. Мне довелось быть на королевской дороге, когда его несли домой. Я покупал на базаре яйца, когда услышал звуки горна и суматоху. Я видел лежащего на носилках короля, он был белый, как снег. Но он выжил, хотя мы все думали, что еще зимой посадят на трон его малолетнего сына. Однако, он так и не вылечился до конца. Моя дочь говорит, что его кормят специальной пищей. Все мягкое, никаких специй, мясо хорошо проваренное, пюре из яблок и тому подобное.

Невин страшно удивился: говорили, что король был ранен в грудь, при таком ранении не требовалось никакой специальной диеты. Он начал подозревать, что кто-то специально старается ослабить короля, по всей вероятности для того, чтобы освободить место для Тибрена из рода Боар.

Чтобы все выяснить, надо было поговорить с целителями короля. Утром взяв нагруженного мула, он отправился ко дворцу, расположенному на северном холме. Кольцо за кольцом, дворец окружали заградительные стены, одни из камня, другие, сделанные из земли, они поднимались по склону холма. У ворот каждой стены Невина останавливала стража и спрашивала, по какому делу он идет, но узнав, что он знахарь с лекарственными снадобьями, они каждый раз пропускали его. Наконец, за последней стеной, на самой вершине холма раскинулся сам дворец с наружными и хозяйственными постройками, домами для слуг. В центре, как аист среди цыплят, возвышалась шестиэтажная башня (брок), окруженная четырьмя более низкими башнями. Если все защитники полягут, атакующим надо будет с боем проходить через лабиринты многочисленных коридоров и комнат, чтобы добраться до самого короля. За все годы войн дворец никогда не был взят боем, его побеждал только голод.

Последний страж позвал слугу, который немедленно побежал в королевский лазарет с известием, что у ворот ждет знахарь. Минут через пять он вернулся и повел Невина в большое круглое каменное строение, находящееся позади комплекса башен. Там их встретил дородный человек с темными глазами, свирепо смотревшими из-под кустистых бровей, казалось, что хозяин этих глаз постоянно находится в ярости, он отрекомендовался как Гроден, главный хирург, и, несмотря на грозную внешность, голос его звучал при этом довольно мягко.